Прощание с Еленой Цезаревной Чуковской как будто не случайно совпало с днем празднования Рождества. Священник Иоанн Привалов, приехавший на похороны из Архангельска, говорил о том, что Елена Чуковская укрепляла его в вере, будучи сама неверующим человеком. Впрочем, он замечательно написал об этом несколько лет назад, когда Елена Цезаревна была еще полна творческих сил:

«Мы иногда не чувствуем, что есть тайна веры и тайна неверия. Не все можно объяснить, доказать, исправить. Но вот то чувство неизъяснимой радости и благодарности Богу, которые живут во мне после встречи с Еленой Цезаревной и Лидией Корнеевной, углубило во мне веру в Бога и человека, подарило чувство непреходящего счастья».

Елена Цезаревна действительно была человеком, встречи с которым радовали неизменно, – человеком отзывчивым, открытым, искренним. Она обладала каким-то внутренним светом, который согревал окружающих.

В былые годы никому бы не пришло, наверно, в голову назвать внучку Корнея Чуковского диссидентом или борцом с режимом. Но та огромная работа, которую незаметно совершала она именно в этом направлении, превосходила усилия многих более известных на этом поприще людей - и по объему проделанного, и по результатам. Она была неутомима в защите жертв режима, в оказании поддержки и помощи преследуемым. И только оглядываясь назад, можно с уверенностью сказать, что Елена Цезаревна была неотъемлемой составляющей общего движения за свободу, деятельным тружеником противостояния тоталитарному монстру. Как и ее мать, Лидия Корнеевна Чуковская.

Не всем известно, что во многом благодаря трудам Елены Чуковской был в короткие сроки написан и опубликован «Архипелаг ГУЛАГ». Об этом свидетельствовал в своих воспоминаниях сам Александр Солженицын:

«Люша Чуковская почти пять лет, с конца 1965, стояла в самом эпицентре и вихре моей бурной деятельности: эти годы на ней перекрещивались все линии, все связи, вопросы, ответы, передачи - и еще потом следующие три года до моей высылки немало шло через нее... Она была как бы начальник штаба моего, а верней - весь штаб в одном лице (увы, постепенно это и в КГБ отлично поняли). Еще оттого особенно, что я никогда не жил в Москве, иногда в Рязани, иногда в Подмосковьи, а дела непрерывно возникали и решаться должны были именно в Москве... И ни разу за первые четыре года работы между нами не возникло объяснения: как она всю мою работу понимает? - так ли, как я. Зачем она все это делает? Я понимал по-своему, она по-своему, а работали ладно, дружно, без запинки...»

Нужно полностью прочесть главу «Елена Цезаревна Чуковская» из «Невидимок» Солженицына, чтобы оценить работоспособность, мужество и, в сущности, героизм этой невысокой и хрупкой на вид женщины, никогда не претендовавшей между тем на сколько-нибудь высокую оценку своей самоотверженности.

Конечно же, и удары со стороны КГБ она получала сполна. В начале 1970-х на ее жизнь покушались дважды, в июне 1973-го она чудом выжила в подстроенной аварии - неудавшемся политическом убийстве и долго восстанавливала здоровье после тяжелых травм. В силу своего характера она включилась тогда вновь в активную деятельность, не дождавшись полного выздоровления.

Не прекратились атаки КГБ на нее и после высылки Солженицына из страны: непрерывная, нескрываемая слежка, звонки, угрозы - все это было частью повседневного быта Елены и Лидии Чуковских.

Когда началась перестройка, Елена Цезаревна первая выступила в печати с ярким и убедительным призывом опубликовать «Архипелаг ГУЛАГ» на родине. Долгие годы она была активным сотрудником литературного представительства Александра Солженицына, а в 2011 году стала лауреатом его премии. Однако драматичный диалог, описанный Солженицыным в «Невидимках», в котором она выразила страстное неприятие «патриотической» линии, начавшей тогда зарождаться в деятельности писателя, так и остался незримой чертой, разделявшей ее с поздним Солженицыным. Что не мешало ей до конца сотрудничать с ним в тех делах, которые считала важными.

В Доме русского зарубежья, где проходило прощание с Еленой Цезаревной, прозвучало много важных свидетельств о ней.

«Она неспособна была кого-либо огорчить... Она резко пресекала похвалы в свой адрес... Ее отличало удивительное чувство юмора... Такие люди создают смысл жизни...»

Одна из ее сотрудниц по редакторской работе вспомнила, как недавно она искала на переделкинском кладбище могилу Георгия Владимова и Елена Цезаревна помогала ее поиску по мобильному телефону. А когда оказалось, что могила в заброшенном состоянии, Елена Цезаревна, не имевшая уже сил приехать сама, вскоре перезвонила ей и попросила найти человека, который ухаживал бы за могилой, а она будет за это платить. И в этом была она вся - в неутомимой готовности немедленно приходить на помощь: живым - в беде, ушедшим - в сохранении памяти.

Говорили о том, как ей постоянно приходилось вступать в неравный бой: то с цензурой за издание "Чукоккалы", то с чиновниками за сохранение дома Чуковских, за создание музея своего деда. А ведь противостояние это принимало порой фантастические масштабы, и силы казались неравными абсолютно...

Другая героиня "Невидимок" Солженицына, бывшая узница сталинских лагерей Надежда Григорьевна Левитская, сказала:

«Александр Исаевич не любил связывать между собою своих помощников, но Люша была центром, и от нее шли лучи во все стороны, она знала всех. Мы много вместе работали до его высылки, а после именно через Люшу поддерживались с ним связь... У нас были сходные черты характера, мне было легко с ней работать... Последнее, что я читала, - это книга Елены Цезаревны «Чукоккала и около», замечательно написанная, и дневники и воспоминания Лидии Корнеевны. Я несколько раз ей звонила, чтобы высказать восхищение этими книгами, восхищение всей ее работой, но ей уже трудно было говорить... Человек был целиком захвачен своим долгом и перед дедом и матерью, и перед Александром Исаевичем. Она самозабвенно помогала ему, в чем я и старалась ей помогать...»

А мне вспомнилась моя первая встреча с Еленой Цезаревной в 1988 году, когда я только вернулась из ссылки и пребывала в нелегком состоянии от контраста между насыщенной московской жизнью, наполненной тогда каким-то вихрем иллюзий и надежд, и той реальной и безнадежной действительностью, которая осталась там, в ссылке. Тогда-то мне позвонила Флора Павловна Ясиновская, мать Павла Литвинова, и настоятельно позвала в Переделкино на ежегодное празднование дня рождения Корнея Ивановича. По традиции дом Чуковских наполнялся в этот день гостями. Когда мы вошли, Лидия Корнеевну я увидела и узнала сразу, что было неудивительно: знала по фотографиям, читала ее книги. Но, увидев Елену Цезаревну в окружении множества других людей, я почему-то сразу же поняла, кто она, и показалось, будто мы знакомы очень давно...

Нет, об этом я не говорила на прощании. О чем-то похожем говорили другие люди. А я рассказала о том, как в тот вечер кто-то из гостей, подняв тост за Елену Цезаревну, вспомнил эпизод, как однажды Корней Иванович Чуковский за этим же столом посреди блистательного застолья сказал: нас здесь столько знаменитостей собралось, а вот Люша между нами - это Дымов.

Уже отойдя от микрофона, я сообразила, что упустила это пояснить - ведь не все в наше время читают Чехова. Героиня рассказа «Попрыгунья» окружала себя яркой публикой и знаменитостями, среди которых ее муж, врач и ученый Дымов, казался незаметным. И только после его смерти она осознала в скромном подвижнике, который всегда был рядом, великого человека.

И дело ведь не только в том, что среди литературной элиты, собиравшейся в Переделкине у Корнея Ивановича, Люша (так называли Елену Цезаревну дома) была не гуманитарием, а химиком. Корней Иванович оценил в своей внучке скромность и самоотверженность в работе и потому, наверное, сделал ее распорядительницей своего литературного наследства. Не предполагая, возможно, в полной мере, как много она сумеет сделать в этом качестве для него - а потом и для Лидии Корнеевны.

То домашнее празднование дня рождения Корнея Ивановича в Переделкине было, наверное, последним. Вскоре семья покинула дом, он стал музеем, Елена Цезаревна бывала уже там не как дома, а ради помощи музею, а дни рождения Чуковского отмечались уже по-другому. Я часто виделась с Еленой Цезаревной в Фонде Солженицына - и каждый раз радовалась встрече. Люди, знавшие Елену Цезаревну как блестящего редактора и знатока литературы, удивились бы, наверно, узнав, что она к тому же и ученый, кандидат химических наук. А друзья-химики вряд ли предполагали, что она так много сделает для литературы...

В кладбищенском лесу в Переделкине было солнечно, холод почти не чувствовался. Свечи не гасли - день был на редкость безветренный. Люди молча передвигались по узким тропинкам среди высоких деревьев, чтобы бросить последнюю горсть земли. Когда свежая могила уже укрылась венками и цветами, отец Иоанн хотел отслужить поминальный чин. Но, чтобы не смущать усомнившихся родственников, он поднялся на несколько метров вверх, к могиле Бориса Пастернака. Тут уже возражений быть не могло: и Борис Леонидович, и его сын Евгений, похороненный рядом, были церковными людьми. Елена Пастернак, много лет дружившая с внучкой Корнея Чуковского, и ее сын, внук великого поэта, одобрили поступок отца Иоанна. Таким образом люди, нуждающиеся в прощании с ушедшими через церковную молитву, получили возможность принять участие в литии (кратком поминальном чине). Дружба Елены Цезаревны с православным священником, ее сотрудничество с ним в культурно-просветительских поездках в Архангельск, ее заступничество за отца Иоанна, когда он подвергся гонениям, ярко характеризуют ее - человека разностороннего и открытого. Умеющего жить над барьерами разногласий, непонимания и разночтений - во имя того неиссякаемого общего и подлинного, что объединяет людей.

Саратовскому экологу Ольге Пицуновой сегодня заблокировали банковский счет, на который она получает пенсию. Других доходов у нее нет. 15 сентября вступило в силу решение суда, обязывающее лично Ольгу Пицунову уплатить штраф в размере 100 тыс. рублей - за то что как руководитель не зарегистрировала организацию «Партнерство для развития» в качестве «иностранного агента».

Ольга Пицунова пенсионер, к тому же инвалид-сердечник. Деятельность ее организации приостановлена, уже более года «Партнерство для развития» никакого финансирования не получает.

Андрей Пинчук, супруг Ольги Николаевны и сотрудник «Партнерства для развития», сообщил сегодня в Фейсбуке, что странным образом блокировка пенсионного счета совпала с продолжением деятельности Ольги Пицуновой по защите природного парка «Кумысная поляна», от которого некоторые представители власти жаждут оттяпать кусок под коммерческую застройку.

Следует напомнить, что «Партнерство для развития» - единственная благотворительная организация из всех внесенных принудительно в реестр «иностранных агентов». Преследования ее носили слишком уж ярко выраженный политический характер.

«Насколько связана экологическая деятельность Ассоциации «Партнерство для развития» и ее руководителя Пуцуновой О.Н. и противодействует геополитическим интересам России и Евразийского союза, на границе которого находится Саратовская область?.. Насколько проект, работа по проекту «Школа гражданского активизма» и отчеты о его выполнении, направленные руководителем Ассоциации «Партнерство для развития» Пуцуновой О.Н. представителям Правительства США, связаны с расширением базы политического влияния на общественное мнение в регионе в интересах иностранного спонсора (Правительства США) либо геополитическим ослаблением России как главного ядра Евразийского союза, в противодействии диктатуре однополярного мира, возглавляемого США?»

Такие вопросы интересовали прокуратуру, фабриковавшую дело против Ольги Пицуновой, и на все эти вопросы так называемый «эксперт», преподаватель юридического вуза, ответил положительно, дополнив изыски прокурора собственными «геополитическими» фантазиями. Исключительно на основании такой «экспертизы» присудили 100-тысячный штраф Ольге Пицуновой и 300-тысячный - «Партнерству для развития» за то, что не зарегистрировались «иностранным агентом».

В настоящий момент на Ольгу Пицунову идет сильное давление. В квартиру ломятся неизвестные личности, представляющиеся сотрудниками прокуратуры, и угрожают разнообразными репрессиями и санкциями за невыплату штрафа.

«Партнерство для развития» готовит жалобы на решения судов в кассационные инстанции. Но 100-тысячный штраф, присужденный Ольге Пицуновой, необходимо выплатить во избежание новых бед. Денег на уплату штрафа у Ольги Пицуновой нет, а теперь даже и пенсию свою она получать не может.

Помочь Ольге Николаевне собрать деньги - это общее наше дело. Открыт счет, 22 тысячи уже собраны. Необходимо собрать еще 78 тысяч. Не сомневаюсь, что когда-нибудь Ольга Пицунова отсудит эти деньги и они пойдут на хорошие и добрые дела. Но сейчас нужно отдать этот кусок дракону.

Очень прошу распространять информацию, а у кого есть возможность - положить посильную сумму на эти реквизиты:

Карта "Сбербанка" 67619600 0307127085

Яндекс.Деньги 41001983607426

Заплатить можно через банкоматы, терминал или с банковского счета по следующим реквизитам:
Получатель: ООО НКО "Яндекс.Деньги"
ИНН 7750005725
КПП 775001001
Лицевой счет 30232810400000000003
в ООО НКО "Яндекс.Деньги"
Кор. счет 30103810800000000444 в Отделении 4, Москва
БИК 044579444
Место нахождения
119021, г. Москва, ул. Тимура Фрунзе, д. 11, стр. 44
Назначение платежа:
Платеж по договору № 41001983607426, без НДС.
Обратите внимание!
Перевод можно отправить только с банковского счета, который принадлежит физическому лицу.

WebMoney R311919050792

- Признаете ли вы, что занимались антисоветской агитацией и пропагандой с целью подрыва советского государственного и общественного строя?
- Признаю.
- Раскаиваетесь ли в том, что занимались антисоветской агитацией и пропагандой?
- Раскаиваюсь - в том, что мало занимался антисоветской агитацией и пропагандой и не достиг желаемого результата.
- Признаете ли вину?
- Нет, не признаю.

Эту выдержку из протокола допроса я цитирую не дословно, но смысл передаю точно. Обвиняемые по знаменитой 70-й статье УК РСФСР, как правило, либо отрицали свою причастность к антисоветской деятельности и не признавали вины, либо не отрицали и раскаивались в содеянном. Но не признать вину и раскаяться в том, что мало занимался антисоветской деятельностью, - до такого додуматься дерзнул, наверно, только Валерий Сендеров.

А прочел мне эти строки мой следователь в лефортовском кабинете. Обыкновение у него такое было: приносить тома чужих следственных дел и читать мне выдержки из заявлений и протоколов, демонстрируя, как уважаемые люди в антисоветской деятельности раскаиваются. Не знаю уж, почему он принес в тот день том из дела Валерия Сендерова. Не потому же ведь, что с толку был сбит словом «раскаиваюсь»…

Заметив выражение восторга на моем лице, он заговорил:
«Но ведь не логично же… Если человек признает, что антисоветской агитацией занимался, то почему же вину не признает?..»

Но у математика Валерия Сендерова была своя логика.

Поначалу ведь он попал в Бутырскую тюрьму, и обвинение ему фабриковали по статье 190-1, не входящей в раздел особо опасных государственных преступлений. Но с таким поведением Валерия Анатольевича быстро перевели в Лефортово. И срок он получил по 70-й статье максимальный - 7 лагерей и 5 ссылки.

Для меня Валерий Сендеров был тогда легендой. Я слышала зажигательные рассказы о нем от самых разных людей, начиная от старшеклассников, которых он учил математике, и заканчивая его коллегами по СП СМОТ (Совет представителей Свободного межпрофессионального объединения трудящихся, иначе говоря - свободный профсоюз) - организации, в которой Валерий Анатольевич активно трудился перед арестом, составляя яркие и сильные тексты.

Когда я познакомилась с Валерием, вернувшись из ссылки в 1988 году, он периодически говорил, что тоскует по карцеру Чистопольской тюрьмы. «Там к Богу ближе», - говорил он. В карцере было невыносимо холодно, а он еще форточку открывал перед сном…

Но все-таки мне казалось, что тоску по карцеру он преувеличивал. Просто Валерий Анатольевич был невыносимо загружен общественной деятельностью, которую взвалил на себя сразу же по возвращении из тюрьмы, нисколько не дав себе отдохнуть после всего пережитого. Он встречался ежедневно с массой людей, в доме не умолкали звонки из разных городов мира - и в этой суете Валерия периодически одолевало чувство опустошенности, которого не было в тюрьме.

Я писала тогда об остававшихся в заключении людях, издавала соответственный самиздатский бюллетень, собирала информацию, и потому у Валерия Сендерова мне приходилось бывать часто. В его кабинете, заваленном рукописями, самиздатом и тамиздатом, был одновременно и московский офис Международного общества прав человека, и корпункт «Русской мысли», да и вообще своеобразный общественно-политический центр. Когда я в первый раз принесла ему какую-то небольшую статейку, предназначенную для публикации на Западе, Валерий снял трубку, набрал Париж и надиктовал текст в редакцию. Меня это восхитило. Ведь иного пути передачи материалов в свободную печать, кроме поиска «каналов» (через иностранных корреспондентов и обладателей диппаспортов, сочувствующих диссидентам), мы до ареста и не знали. Но шли новые времена, и Валерий находил новые методы работы «на лету» со свойственной ему дерзостью. Через год появился факс, и проблем с передачей текстов стало меньше, а надежд на лучшее - больше…

С тех пор прошло четверть века. Внезапный уход из жизни Валерия Анатольевича для многих стал шоком. Хоть знали, что он болен. Что перегружает себя, работая на износ. Что давно уже выглядел болезненным и бледным. Да, знали. Но смириться с его внезапной кончиной все-таки оказалось нелегко.

Валерия Сендерова отпевал протоиерей Александр Троицкий, который когда-то был его учеником во 2-й математической школе. В краткой проповеди он сказал:
"В те школьные годы Валерий учил нас не только математике. Он учил нас белое называть белым, а черное черным. Его влияние на учеников было очень большим… То, что у государственной власти нет совести, - это аксиома. Но бывают времена, когда не только у власти, но и у всего общества пропадает совесть и смелость называть вещи своими именами. Валерий как раз был тем человеком, который всю свою жизнь стремился называть вещи своими именами. И к чему бы он ни обращался - в общественной жизни, в философии, в истории, он во всем старался быть предельно честным, как и в математике».

Надо сказать, что в лагере как таковом Валерий Анатольевич почти не был. С первых дней за протест против того, что отобрали Библию и не дают заниматься математикой, Валерий Сендеров попал сначала в штрафной изолятор, затем в ПКТ, а потом уж и в Чистопольскую тюрьму. Столичный интеллигент, человек кабинетного труда, до ареста не соприкасавшийся с нуждой и физическими нагрузками, Валерий Сендеров проявил запредельные чудеса стойкости и выносливости в условиях до предела суровых. Бескомпромиссность, несгибаемость, невероятная сила духа проявлялись в нем пропорционально силе давления на него тюремно-лагерной администрации, и это делало его непобедимым.

Мне запомнилось, как однажды, году в 1990-м, я принесла Валерию текст интервью, которое взяла у едва освободившегося политзаключенного, с подробным рассказом о жестоких пытках. Была взволнована: смотрите, мол, ужас какой! Он же прочел и поморщился: что за мужик, что так подробно рассказывает о своих страданиях… Однако информацию на Запад передал скрупулезно.

Сам он на испытания не жаловался, заняв такую религиозную позицию по отношению к страданию, с которой можно и пытку выдержать без потерь, и смерть встретить с достоинством, если придется. Об этом он подробно написал в очерке «Бог и тюрьма», И эта рыцарственная суровость сочеталась у него с неиссякаемым чувством юмора. Иной раз трудно было понять, где он говорит всерьез, а где ради эффекта, где у него прямое утверждение, а где «от противного». Заговорил как-то о святости инквизиции. Я рассказала кому-то из общих знакомых: вот, мол, как Валерий прикалывается. А мне говорят: а он всерьез так считает. И кто разберет теперь: всерьез, не всерьез... Если всерьез - неужели столько времени и сил уделял бы правозащитной деятельности, утверждая императив прав и свобод личности?

В молодые годы его называли Ницше. За то, что сделал серьезный доклад о Ницше на философском семинаре и пострадал за это.

Буквально на днях один переводчик и поэт, тонкий знаток немецкого языка, рассказывал при мне о самоиронии Ницше, о его поэтике и о том, что его тексты ни в коем случае нельзя понимать «прямо». Вспомнился Сендеров…

На отпевание пришло очень много людей: и математиков, и журналистов, и физиков, и лириков, и бывших политзаключенных. Валерий связывал людей из самых разных кругов, которые без его участия вряд ли бы когда-либо встретились…

«Но, как всякий человек, он совершал какие-то ошибки, и он нуждается в том, чтобы мы не только отдавали ему дань уважения и благодарности, но и молились за его примирение с Богом и людьми. Впрочем, в этом нуждаемся и все мы. Поэтому сейчас, когда мы будем подходить и прощаться с Валерой, испросим у него прощения и от всей души простим ему его слабости и ошибки», - сказал у гроба Валерия Сендерова протоиерей Александр Троицкий.

Последний мой разговор с Валерием Сендеровым был какой-то неудачный. Я стала ему говорить о войне в Чечне, о «зачистках» и пытках, а он сказал что-то насчет невероятной жестокости чеченцев. Меня это больно задело, и я ушла от разговора. Должно быть, зря ушла. Надо было отчетливей рассказать. Поспорить, может быть. Что-то объяснить, убедить в чем-то...

Тут дело ведь было уже не в убеждениях, а в определенном настрое. Совсем по-иному складывались его отношения с Россией XXI века. И как-то уже не находилось причин в прежнем ключе разговаривать и встречаться…

Полгода назад «Российская газета» опубликовала статью «Бес пораженчества», подписанную Кублановским, Разумовским и Сендеровым. Статью бездарную, не выдерживающую никакой критики. «Как же Валерий мог докатиться до такого?» - подумалось мне тогда. Хотелось ответить. Но, вчитавшись, я увидела, что там и отвечать не на что: пустое фразерство, оторванность от реальности, и видно, что пишущий судит о событиях, не выходя из теплого кабинета. Да и нечисто тут что-то … Не стиль Валеры.

Несколько дней назад, когда мы собрались помянуть Валерия на 9-й день после кончины, его жена рассказала, как позвонил Юрий Кублановский - и уговорил поставить подпись под этим текстом. Что ж, идея использовать имя Сендерова оказалась удачной. Без этого, возможно, никто бы на публикацию и внимания не обратил. А так - и текст вызвал резонанс, и шишки все посыпались не на кого-нибудь, а на Сендерова.

Валерий очень ценил творчество Кублановского. Но честно ли было, пользуясь этим уважением, подсовывать ему на подпись дешевые идеологические поделки?

Надо признать, что в последние годы жизни Сендеров от общественной деятельности отошел. Потерял связь с правозащитной тематикой. Но не оставлял любимого дела - математики, философии. Был погружен в работу над трудами Шпенглера. Много писал для журнала «Посев», входил в его редколлегию.

«Может быть, кто-то скажет, что в общественной мысли и философии Валерий не создал какой-то своей системы, подобно тем, кто именуется философами и великими учителями жизни. Но он своей жизнью и всем своим опытом давал людям пример, а то, что исследовал, множил на собственный эмпирический опыт и уже в силу этого может быть причтен к философам, мыслителям, учителям… И сейчас, когда будут звучать прощальные стихиры, подходите, прощайтесь с Валерием, и далее постарайтесь жить, поминая его добром своей жизнью и своими поступками…» Так закончил слово у гроба Валерия Сендерова протоиерей Александр Троицкий.

На поминках он поделился воспоминаниям из школьных лет. Математику Валерий Анатольевич преподавал школьникам с таким увлечением, что даже не говорил на уроках о политике. Зато на переменах в коридорах собиралась вокруг него изрядное количество учеников - послушать его вызывающие смелые суждения о происходящем в стране. И его неподражаемые отповеди коммунистам. Возникали дискуссии.

- Неужели действительно, Валерий Анатольевич, у коммунистов нет души? Что же, они без души и рождаются?
- Ну, рождаются они, может быть, и с душой. Но когда получают партбилет, то душу отдают, в чем и расписываются, - объяснял ученикам Валерий Анатольевич.

«Смерть большевикам», - негромко говорил он, целуя дамам ручку. И посторонние недоумевали, от какого из двух действий приходить в большее смятение - от устаревшего светского обычая в стенах советской школы или же от опасной антисоветчины.

О своем вероисповедании Валерий Анатольевич говорил, что он язычник, и ученики были приятно удивлены, узнав однажды, что он принял крещение.
«А по пятницам можно ли большевиков убивать, Валерий Анатольевич?» - посмеивались теперь старшеклассники.

Он и дома у себя принимал учеников. А когда выгнали из школы, продолжал общаться с ними и жил репетиторством. Вернувшись из заключения, Валерий Сендеров продолжал заниматься математикой, несмотря на крайнюю загруженность общественной работой, и блестяще готовил к экзаменам учеников.

Жил он в самом центре Москвы, в Уланском переулке. А году в 2000-м, вскоре после смерти мамы, переехал на московскую окраину и завел семью. «Я живу теперь в деревне Митино», - говорил он.

Абсолютно не приспособленный ни к какому быту, ни к какому домашнему устроительству, он между тем стал главой большой семьи, отцом троих детей.
Младшему сыну Валерия Анатольевича исполнилось три года. И тем труднее смириться с его смертью, наступившей в неполные 70 лет...

Ни на кого не был похож Валерий Анатольеович. Ни в какие стандарты не вписывался. Был человеком уникальным, независимым, неподражаемым. С бескрайне богатым и насыщенным внутренним миром, разрыва которого с внешним, возможно, он так до конца и не преодолел.
И был он человеком полностью внепартийным, хоть и входил в самые разнообразные общественные объединения.
Он слишком глубоко чувствовал и переживал образ России.
И не ошибкой будет сказать, что его убила эпоха.

Александр Скобов выступил в поддержку такого разрешения донецкого кризиса и войны, которое принесет максимум смертей и не окончится ничьей победой.

Недавно Скобова тяжело ранили ножом. За что? За его высказывания об Украине? Но сам он утверждает, что это было случайное нападение. Просто шел человек глубокой ночью, просто подошли и чуть не убили. Кто? Откуда это - просто подойти и всадить нож? Сознание не вмещает. Однако не пьяная шпана, а человек из элитной среды всадил год назад нож в сердце великого праведника Павла Адельгейма.

Впору ужаснуться, что происходит с нами со всеми. Откуда этот накал ненависти? Что же овладевает обществом и человеческими душами? Гражданский активист Александр Аверин приветствует нападение на Сашу Скобова, когда тот лежит тяжело раненный в больнице, а тот, в свою очередь, не встав еще толком после ранения, зовет к большой крови на Донбассе, которая и без того льется обильными потоками.

Не страшно ли все это?

А война в Украине может иметь сегодня только одно решение: прекращение огня и стол переговоров. Продолжение войны несет ужасающее количество жертв. А любая победа в этой войне будет тяжелым нравственным поражением. Именно к переговорам должна призывать общественность как Украины, так и России. А уж сецессия там будет или нет - это вопрос десятый, решаемый в процессе переговоров.

Скобов пишет: не может быть переговоров с вооруженными фашистами. Но этот термин, даже спокойно и умно обоснованный, несет в себе сегодня ненависть и смерть. Фашистами и без Скобова называют друг друга в своей пропаганде и та, и другая воюющие стороны. И каждая тешит себя надеждой скорой победы над "фашистами". Не замечая, что никакой победы в этой войне быть не может, что любая победа в ней силой оружия - это нравственное поражение, а мы и так уже терпим поражение тем, что дали войне овладеть собой.

С кем переговариваться? - звучит вопрос. Да с теми, с кем воюют. Руководству Украины - с военным командованием ДНР, ЛНР, с политическим руководством самопровозглашенных республик. То, что их называют бандитами, с которыми срочно нужно расправиться, и тогда, мол, все будет хорошо, является горестной ошибкой. Если война закончится подавлением восставших регионов большой кровью, "зачистками" и той бесчеловечностью, которую с неизбежностью несет в себе раж победителя, то о правах человека и человечном европейском лице Украине придется забыть.

"Пуля в лоб", уважаемый Александр Скобов, это не разрешение политического кризиса. Это - убийство.

А призыв к прекращению войны и переговорам должен как можно громче сегодня звучать со стороны общественности как России, так и Украины.

Все мы помним, за что блокировали телеканал «Дождь»: за неловко заданный вопрос.

Хоть и не из-за него, конечно, блокировали «Дождь», просто хороший повод подвернулся.

В самом вопросе ничего недопустимого не было, он вполне естественно возник у молодой журналистки, ужаснувшейся осмыслению правды о Ленинградской блокаде.

Да, понятно, что фашизм не лучше сталинизма, а Освенцим страшнее ГУЛАГа, но если бы Ленинград стал на время оккупированной территорией, жертв действительно было бы несопоставимо меньше, так не лучше ли было бы... По-моему, естественный ход мысли. Да, это можно обсудить. Можно и обосновать, почему «нет». Но общественность не обсуждала, она вскипела: как можно такую мысль допустить, как можно было заикнуться об этом... В отличие от молодых журналистов, общественность с детства обработана воинственной пропагандой. А у войны другие критерии. Для нее жизнь человека – ничто, а победа – все. «Все для победы», а вовсе не для того чтобы детей от голода и холода уберегать...

Блокировали «Дождь», конечно, не за этот опрос, а за Майдан. Это был единственный телеканал, который вел прямую трансляцию с Майдана, показывая его истинное лицо и давая информацию, а не пропаганду.

Остальные телеканалы с пропагандой переборщили. И началась война, реальная и полномасштабная, которую вряд ли планировали те, кто ее раздувал. Да, если переусердствовать с раздуванием огня, то получится не костерок, о который можно руки погреть, а пожар, который неуправляем.

Где сейчас люди, которые в середине марта десятками тысяч вышли на улицы Москвы против войны с Украиной?

Увы, многих из них захватила-таки война. Не удивлюсь, если кто-то из участников того марша мира реально сейчас с оружием в руках на Украине, с той или с другой стороны. И многие, если не большинство – на одной из двух сторон душою. Вчерашние мирные люди с добрыми улыбками сегодня радуются гибели людей... Стоп, конечно же, они их не называют людьми. «Противник», «враг», «колорады», «укропы»... Торжество дьявола и начинается там, где одни люди перестают в других видеть людей. Где одни с огоньком в интонации называют убийство других людей уничтожением, радуясь и чуть ли не гордясь количеством уложенных трупов.

Наблюдая за происходящим на юго-востоке Украины, я невольно задалась похожим вопросом: а не лучше ли украинцам отдать врагу эти регионы, чтобы избежать безумного количества потерь? Да, этот вопрос наивен и смешон с точки зрения войны. Но он естественен с точки зрения мира и человека в мире. Тем более речь о тех регионах, что обеспечили большинство голосов ненавистному и свергнутому Януковичу. Не легче ли Украине без них?

Месяц назад я озвучила этот вопрос на своей странице в фейсбуке. Отозвались около двух десятков человек, мини-опрос перешел в небольшую дискуссию, результаты которой не утешили. Сказать коротко: большинство за войну.

Одна женщина написала, что этот вопрос имел бы смысл месяц назад: тогда, мол, «надо было бы отдать сепаратистам то, что им так легко уступили жители», а теперь уже слишком много крови пролито...

Но вот еще один месяц прошел, и количество унесенных жизней во много крат увеличилось, и с каждым днем продолжает расти, а конца-то не видно. Станислав Дмитриевский отозвался на мой вопрос как настоящий русский патриот: если здесь уступить, то "ополченцы" и в странах Балтии появятся... Да-да, вот это и есть подлинный русский патриотизм: ясное понимание того, что самый опасный враг России сегодня – это имперские амбиции ее граждан, иначе говоря – самоубийственный шовинизм.

Год назад Станислав Дмитриевский включился в качестве защитника в процесс над Юрием Староверовым, нижегородским нацболом, которого судили по пресловутой 318-й статье за попытку защитить граждан от полицейских дубинок на мирном собрании. Я приезжала в прошлом августе на одно из заседаний. Люди разных взглядов, пришедшие на процесс поддержать Юрия и его защитников, смотрелись как одна семья, как добрая и свободолюбивая команда, сплоченная перед лицом тупого чиновничьего произвола.

Процесс тянулся бесконечно долго и дотянулся до роковых февраля и марта, когда Староверов, к ужасу былых соратников, загорелся ненавистью к Майдану и Украине. Суд в конце концов приговорил его условно, и не без помощи Дмитриевского Юрий остался на свободе, но теперь осужденный и его защитник оказались по разные стороны баррикад. Как, надо полагать, и все расколовшееся сообщество нижегородской оппозиции, добрую часть которого составляли активисты из местной «Другой России». Сохранившие трезвость ума из организации вышли, оставшихся - как подменили...

И ведь так - по всей России...

Весь ужас в том, что мы сами не заметили, как оказались вовлечены в горячую фазу гражданской войны. Мы не в будущем, а уже в настоящем - участники какой-то дикой трагедии, которую мы не успели еще осознать. Вчерашние добрые собеседники желают сегодня смерти друг другу - и все еще не понимают этого.

Когда я впервые услышала фамилию Стрелков, в памяти сразу же всплыл Стрельников из «Доктора Живаго». Стрельников там, правда, никакой не Стрельников, но и Стрелков не Стрелков. Наблюдая за восхождением этого новоявленного героя, я все больше удивляюсь его схожестью с победоносным героем пастернаковского романа - одного из немногих произведений нашей литературы, где трагедия Гражданской войны показана с пронзительной глубиною, с отказом оправдывать одну из сторон, но со стремлением понять и оправдать каждого человека. Такое отношение к Гражданской войне воспринималось властями в штыки. Неслучайно в Советском Союзе были запрещены «Пути России» Волошина, а Пастернака за «Доктора Живаго» затравили.

И хоть Стрельников-Антипов бился за большевиков, а Стрелков-Гиркин, как я понимаю, мнит себя наследником белогвардейцев, но та же суть. И та же невозможность понять, каким же образом вчерашний интеллигентный человек становится вдруг дельцом братоубийственной бойни и хладнокровным мастером массовых расстрелов.

Вспомним, как закончил Стрельников. Поставленный вне закона и преследуемый теми, за чью власть боролся, чуть ли не приговоренный уже к расстрелу «своими», он пускает себе пулю в лоб от внезапного осознания бессмысленности всех своих подвигов, от острого чувства невозможности вернуть утраченную семью и любовь.

Не такая ли участь ждет тех, кто «хату покинул, пошел воевать» сегодня? Можно сколько угодно напрягать разум над непостижимой загадкой, что же происходит с людьми, души которых с такой легкостью захватывает это лихое поветрие, этот бес гражданской войны, но механизм зла куда более примитивен, чем может казаться. Это не восхождение, а нисхождение, причем стремительное. Люди на войне теряют себя и перестают быть собою.

А что происходит с обществом?

Нацбол Аверин уже дополнил свой пост в Живом журнале, в котором приветствовал кровавое нападение на бывшего соратника Александра Скобова, милой угрозой по адресу своих оппонентов: «Кого-то будут просто бить, но ведь кого-то и вешать».

Впрочем, его компания и раньше не декларировала приверженность к гуманитарным ценностям. Но сегодня и у кое-кого из тех, для кого приоритет прав человека что-то значил, встречается в аккаунтах радость по поводу уничтоженных «колорадов» - при полном непонимании, что радуются-то они смерти людей.

Сегодня в гражданском обществе уровень стремления к миротворчеству гораздо ниже, чем в годы войны в Чечне. Одни считают, что мир может принести только полная победа и потому ради мира никаких перемирий и переговоров допускать нельзя, пусть АТО продолжается. Но то же самое примерно слышно и со стороны сторонников самопровозглашенных республик.

Я ставлю на одну ступень две несопоставимые стороны?

Возможно. Но действительно ли вы отстраненно оцениваете статус той или другой стороны, не допуская ненависти в душу?

И вот еще что. Если вам ненавистны «ватники» и «колорады» - не удивляйтесь, если однажды обнаружите вдруг в их рядах воюющим кого-то из своих знакомых, родственников или друзей, и это ужалит вас.

То же самое и в обратном направлении.

Потому что война идет - гражданская. А в гражданской войне победы не бывает. Любая победа в ней - это поражение.

И потому, пока не поздно, пора обществу очнуться и начать поиск миротворческих инициатив.

Прощание с Валерией Новодворской началось в Сахаровском центре в 9:30 утра и длилось более трех с половиной часов. Все это время к гробу Валерии Ильиничны шел непрерывный поток людей с букетами цветов. Очередь тянулась вокруг всего сквера у Сахаровского центра, и чтобы выстоять ее, нужно было потратить ощутимое количество времени.

К дверям цветочного магазина, находящегося недалеко от поворота в сквер, тоже стояла очередь, и я порадовалась, проходя, что цветы у меня уже куплены. А вот Каринна Москаленко рассказала мне, что когда она подошла к этому магазину, не было ни очереди, ни цветов - их раскупили полностью. Остался только один букет розовой гортензии, который Каринна и купила, да вспомнила вдруг, что судья из Страсбурга по имени Анна просила и от нее положить букет. Но букетов уже не было, один только подсолнух продавцу удалось в закромах отыскать - он и стал цветком от судьи.

Что же привело столько людей - таких разных, таких не похожих друг на друга - проститься с Валерией Ильиничной? Чем сыскала она такую поистине всенародную любовь? Что в себе несла, что не только друзья и соратники, но и недруги, и те, кто относились к ней с насмешкой, почувствовали вдруг горечь утраты? Не говоря уже о тех очень многих, близких и дальних, пронзительно ощутивших эту потерю, почувствовавших себя осиротевшими. А в известие о кончине Валерии Новодворской многие до последней минуты не верили.

Если бы меня при жизни ее спросили, за что я люблю Новодворскую, я бы ответила, наверно, что-нибудь вроде: Лера очаровательна. Неподражаема. Или просто - на вопрос вопросом: ну как же можно Лерочку не любить?

Но это для нас, для тех, кто знал ее близко и называл Лерой. А для нас для всех? Конечно, ее талантливая яркость, ее насыщенная и меткая речь были востребованы и ценны в нашей унылой и сероватой действительности. Ее оптимизм, ее бьющая ключом жизнерадостность умели быть источником радости и улыбки в нашей депрессивной и безнадежной повседневности.

Но особенно ценна была в ней какая-то абсолютная внутренняя свобода, полное соответствие самой себе, правдивость, неспособность ко лжи и лукавству. Она сохраняла в себе юное неумение подделываться ни под время и век, ни под ситуацию, и всегдашнее умение быть открытой, смелой, бескорыстной и какой-то рыцарственной, что ли. А еще у нее было блистательное чувство юмора, которому она тоже не хотела и не умела изменять.

В наше время все это в остром дефиците. Потому и была так незаменима Валерия Новодворская.

Почти весь день длились похороны, и самые разнообразные речи на них прозвучали. Были слезы на глазах, была траурная музыка и скорбные лица. Но были и нестихающие аплодисменты, когда гроб вынесли из помещения, где шло прощание, и спонтанно возникшее скандирование: «Герои не умирают», «Россия будет свободной!», так что и взволнованные стражи порядка возникли откуда ни возьмись. Было и очень тихое отпевание в крематории Архангельского кладбища, где люди держали свечи, и на приглашение выйти с речью никто не отозвался. Слово сказали только священники, которые отпевали ее: Глеб Якунин и Яков Кротов. Но это больше было похоже на две небольшие проповеди. Глеб Якунин говорил о юродстве как форме святости, а Яков Кротов - о высоком даре правды и свободы.

На поминках снова звучали речи, не менее интересные, чем в Сахаровском центре. И все прозвучавшее в этот день хорошо бы сохранить, сделать книгу.

Ведь действительно есть чему поучиться через память об этом человеке, в смерть которого по-прежнему трудно поверить. Кроме того, что она была, как это много раз прозвучало, несгибаемым борцом, ярким публицистом и бескомпромиссным общественным деятелем, она еще была и просто необыкновенно добрым человеком, удивляющим широтою души.

На фоне всего, чем она была, чем-то ничего не значащим кажутся теперь все разногласия, которые ведь не только у меня с ней были.

Нужно уметь ценить таких людей, пока они живы. И, гладя на необъятные горы цветов, принесенных ей, я думала: как хорошо было бы, если бы хоть малую часть из них она получила при жизни…

Мосгорсуд перенес рассмотрение апелляции по делу Бориса Стомахина на 15 июля. Михаил Трепашкин, его адвокат, считает, что срок, назначенный публицисту решением Бутырского суда, Мосгорсуд, возможно, сократит, поскольку истек срок давности по нескольким публикациям, а также не учтено состояние здоровья матери Бориса. Однако на отмену приговора он не надеется.

Между тем неизвестно, отправят Бориса Стомахина после рассмотрения апелляции на этап или оставят в Москве под следствием. Три месяца назад было возбуждено очередное уголовное дело по факту появления новых публикаций Бориса Стомахина на малопосещаемых сайтах в интернете. 10 июня в квартире у Стомахина сотрудники ФСБ провели обыск, изъяв ноутбук и личные дневниковые записи. В тот же день обыск прошел у Бориса в камере. Сотрудник оперативного отдела следственного изолятора изъял три тетради со стихами и блокнот с записями, адресами и телефонами. После обыска Борис написал заявление начальнику тюрьмы с требованием вернуть тетради, обещая в противном случае объявить голодовку.

24 июня утром Бориса Стомахина вызывал на допрос следователь ФСБ Максим Векшин. Он сообщил, что дневник, блокнот с телефонами и одна тетрадь со стихами признаны доказательствами по делу. Остальные тетради пообещал вернуть. Векшин хотел допросить Стомахина в качестве свидетеля по делу, но тот отказался давать показания без адвоката. Следователь пригрозил применением ст.308 УК (отказ свидетеля от дачи показаний) и напомнил его собственное заявление с просьбой не отправлять на этап слишком далеко ввиду плохого здоровья матери. «Вы ведь просите о Московском регионе, я могу, если будете сотрудничать со следствием, устроить, чтобы вы сидели здесь», - сказал Векшин.

Стомахин, однако, не просил в заявлении о «Московском регионе». Он перечислил области, соседние с Московской, и попросил не отправлять его дальше этих областей. Векшин же предложил Стомахину, что его оставят в московской тюрьме в качестве «пряника» за сотрудничество со следствием, и это смотрится странно: либо следствие идет, и тогда сотруднику ФСБ самому невыгодно, чтобы подследственного отправляли в далекую колонию, либо оно разумно «замораживается», а тогда и говорить не о чем.

В ходе беседы следователь также предложил Стомахину дать образец почерка, отпечатки пальцев и фото. Однако последние два имеются в деле в СИЗО, а давать образец почерка добровольно Стомахин категорически отказался и даже ответил отказом на предложение немедленно получить изъятые тетради (те, что не признаны доказательством по делу) под расписку.

Регина Леонидовна, мать Стомахина, тоже подавала начальству СИЗО заявление с просьбой не отправлять сына слишком далеко от Москвы. Пришел письменный ответ: мол, «осужденные за преступление, предусмотренное ст.205 УК РФ, направляются для отбывания наказания в соответствующие исправительные учреждения, расположенные в местах, определяемых федеральным органом УИС».

Стомахин, надо сказать, осужден не по ст. 205 (терроризм), а по части 1 ст.205.2 (оправдание терроризма), которая даже не относится к категории тяжких преступлений. Однако интересно было бы узнать, что это за «соответствующие исправительные учреждения» в каких-то специальных местах. Уж не формируются ли, как в 1946 году, какие-то специальные «особлаги», в которых предполагается содержать «террористов» и тех, кто осмелился оправдывать таковых?

Похоже, что на Борисе Стомахине система опробует механизм жестких политических репрессий за инакомыслие. Субъект найден подходящий: пафос статей Бориса Стомахина близок скорее тоталитарной власти, чем гражданскому обществу. Точнее будет сказать, последнему он категорически не близок и даже глубоко отвратителен. Расчет, что за Стомахина никто не заступится, вполне срабатывает.

Между тем наше почтенное законодательное собрание, с позволения сказать, усердно трудится над юридическим обеспечением механизма политических репрессий, причем в каком-то уже авральном режиме. Конец июня «порадовал» нас подписанием закона о призывах к экстремизму в интернете (ранее ст.280 УК РФ предполагала уголовную ответственность только за призывы к экстремизму в СМИ),
а в начале июля Госдума приняла в первом чтении закон, предусматривающий ответственность за любые призывы к сепаратизму в интернете, будь то блог в соцсети или даже комментарий к чужому тексту. Между тем и экстремизм, и сепаратизм - понятия широкие и расплывчатые, четкого юридического определения они не имеют. Введение подобных терминов в уголовный кодекс недопустимо в принципе, однако у нас это делается, и под действие подобных законов можно при желании притянуть любое неугодное власти высказывание.

Обращает внимание и суровость наказаний, предусмотренных новоиспеченными законами: более трех лет лишения свободы, то есть в категорию нетяжких преступлений мнения, высказывания, слова уже не входят.

Что все это значит? Да то и значит: права и свободы граждан продолжают урезываться, свобода слова - попираться, политические репрессии - ужесточаться, число политзаключенных - увеличиваться. И превращение государства из авторитарного в тоталитарное постепенно продолжается.

Но удивляет непоследовательность законодателей и слишком уж откровенная практика двойных стандартов. За призыв к северокавказскому сепаратизму, надо полагать, власти хотят обеспечить инакомыслящим четыре года лишения свободы, а как же быть с призывами к сепаратизму донецко-луганскому?

Не отдает ли подобное законотворчество не только реставрацией советского тоталитаризма, но и клинической неадекватностью? И не опасаются ли те, кто за неспособностью к здравой дискуссии расставляет для идеологических оппонентов карательные силки, сами же в них однажды и угодить?

Мы давно уже существуем в условиях какой-то затяжной, незатихающей войны, которая одну за другой уносит жизни самых незаменимых и самых лучших. Так что даже восприятие как будто притупляется уже, не давая в полной мере оценить величину и значимость этих потерь.

Сегодня вот – убит Андрей Миронов. Очередная жертва этой войны.

К сочетанию таких слов невозможно привыкнуть, не стыкуются они как-то друг с другом. Андрей Миронов, и – убит...

Лет шесть назад Андрей познакомил меня с Лейфом Ховельсеном, выдающимся норвежским гуманистом и последовательным христианином. В какой-то очень холодный дождливый день мы пришли в гостиницу при посольстве Литвы, где останавливался Лейф, и провели около трех часов в очень интересной беседе с этим удивительным человеком. Андрей не жалел сил помогать людям общаться друг с другом, выполняя как бы между делом роль переводчика. А встретиться или посодействовать встрече именно с этим человеком было для него чем-то особым, потому что идеи движения «морального перевооружения» или «инициативы перемен» были чрезвычайно близки Андрею. Он ездил в местечко Ко в Швейцарии на регулярные съезды движения, один из главных смыслов которого – стремление менять мир к лучшему через собственную личностную эволюцию к добру, через прощение и взаимопонимание. Рядом с Лейфом Ховельсеном, одним из основателей этого движения, Андрей смотрелся как родственник – настолько они были чем-то похожи. Несмотря на возрастную разницу - ведь Лейф участвовал в антифашистском сопротивлении еще в начале Второй мировой войны.

При содействии Андрея Миронова в России была переведена и издана книга Лейфа Ховельсена «Сквозь стену», кдючевой эпизод которой - момент прощения гестаповца, жестоко пытавшего Лейфа в застенках, когда роли поменялись и бывший палач оказался под стражей. Ненависть не останавливается, а умножается и совершает свою разрушительную работу в душах, сердцах и окружающем мире, пока кто-то не остановит ее состраданием, прощением и любовью, утверждал Лейф - и доносил теплоту этого понимания до множества людей в Европе. Андрей же был незаметным, но действенным проводником идей «морального перевооружения» в России.

Андрей был на удивление скромным человеком. Казалось, он специально стремится держать себя так, чтобы его не замечали, не приписывали ему заслуг, а воспринимали все, что он делает, как нечто само собой разумеющееся. При этом он умел проделывать в одиночку такую работу, какой могла бы заниматься целая организация. И конечно же, он был патологически бескорыстен.

Я познакомилась с Андреем в 1989 году, когда вместе с Нийоле Садунайте, бывшей политзаключенной из Литвы, зашла к Валерию Сендерову, у которого квартира была в то время одновременно пресс-центром для иностранных корреспондентов, штабом Международного общества прав человека и московским филиалом редакции «Русской мысли». Вслед за нами к Валерию пришел какой-то вдумчивый европеец с молодым переводчиком, и завязался разговор, касавшийся положения дел в стране и проблем прав человека. Переводчик работал мастерски. Узнав, что по основной специальности наш зарубежный собеседник – врач, Нийоле поделилась тревогой о здоровье Ольги Тихой, вдове погибшего в пермских лагерях украинца Олексы Тихого. Врач стал задавать детальные вопросы, с Ольгой связались по телефону, и меня удивило, как ловко справляется переводчик с фактически синхронным переводом, требующим специальных познаний. Лишь в конце беседы мы узнали, что он тоже политтзек, вернувшийся из заключения в первую волну горбачевской амнистии, что языки он изучил самостоятельно и что это вовсе не главная его работа.

Вскоре мы стали очень часто видеться с Андреем в связи с деятельностью наспех созданной группы в защиту политзаключенных. Регулярные собрания группы проходили у меня дома. Андрей жил недалеко от меня и почти не пропускал наших посиделок. В группу входили Кирилл и Пинхос Абрамович Подрабинеки, журналистка Марина Перевозкина, Ася Лащивер, другие заметные люди. Андрей был тихим и немногословным на фоне нашей довольно шумной компании, но советы давал всегда по делу и в работе был человеком, можно сказать, незаметным – и незаменимым.

К нам тогда регулярно приходили освобождавшиеся, но взять интервью у Андрея почему-то не приходило в голову. Наверное, потому, что он воспринимался как защитник политзаключенных, а не как объект защиты. Он много говорил о других людях, а о своем тюремно-лагерном опыте почти не рассказывал. Только по отдельным обмолвкам можно было понять, что он пережил тяжелый прессинг во время следствия.

А судебно-следственная эпопея Андрея такова. Его арестовали в августе 1985 года и держали под следствием в тюрьме Ижевска. В апреле 1986-го Верховный суд Удмуртии приговорил его к четырем годам колонии строгого режима и трем ссылки. Приговор, надо сказать, был диким: распространение (передача для чтения своим знакомым) "Колымских рассказов" Варлама Шаламова и работы «Социализм как явление мировой истории» Игоря Шафаревича, разговоры в узком кругу на политические темы с критикой режима и прослушивание зарубежных радиостанций – вот все, что вменялось Андрею. В Москве за такое вряд ли бы тронули. А вот в глубинке КГБ лютовал, и Москва это поддерживала. В конце июля 1986 года Верховный суд РСФСР оставил приговор в силе, несмотря на начинавшуюся перестройку.

Андрей наблюдал неутешительное поведение знакомых, дававших обильные показания против него, предательство друзей, способное приводить к полному упадку духа. Но своей вины он не признал, в содеянном не раскаялся, никаких показаний на других не дал. Срок отбывал в политической зоне в Мордовии. Освобожден был в первой половине 1987 года. И сразу же занялся деятельностью в защиту оставшихся политзаключенных, активно используя при этом знание языков. Ему легче, чем нам, было информировать о положении дел с правами человека в стране иностранных корреспондентов и представителей международных правозащитных организаций.

Когда политзаключенных советского периода уже выпустили (этот процесс длился около четырех лет), Андрей чутко следил за политическими делами новой эпохи. Помню его на процессе псевдошпиона Вила Мирзаянова. Мы стояли в пикете напротив здания суда, а Андрей общался с иностранцами, растолковывая им, по-видимому, суть происходящего.

Андрей очень переживал за Стаса Дмитриевского во время его процесса в Нижнем Новгороде. Мы часто говорили с ним об этом по телефону. Андрей говорил, что Дмитриевского судят так же, как нас судили в советское время, что пошли уже процессы в духе тогдашнего преследования инакомыслящих, что об этом нужно говорить. Он активно информировал об этом деле своих знакомых в Европе, и то, что Стаса не посадили тогда, отчасти и его заслуга.

В Чечню Андрей стал ездить с самого начала активных боевых действий. Его видели в самых опасных точках Грозного во время бомбежек в январе 1995 года. На протяжении всей первой войны Андрей был организатором и участником разнообразных переговорных процессов, относясь при этом сдержанно и беспристрастно к обеим сторонам конфликта.

Андрей участвовал в гражданских акциях, в пикетах и митингах, и его неоднократно задерживали. Однако он никогда не выходил в первые ряды, не разворачивал больших плакатов, а стоял где-нибудь сбоку, почти незаметно, разговаривая с кем-то или просто тихо присутствуя. Его можно было встретить и на Стратегии-31, на митинге на проспекте Сахарова либо на Болотной, но более всего – на мероприятиях против войны или в защиту политзаключенных.

В последний раз я видела Андрея у Замоскворецкого суда в день чтения приговора болотным узникам 21 февраля. Помню, я выразила радость, что много людей пришло, а он посетовал, что мало. Мы много говорили об Украине. И слушали рассказ стоявшей рядом девушки, которая побывала на Майдане и делилась светлыми впечатлениями.

Просматривая фотографии того дня, я с грустью увидела, что снимала в том момент все вокруг – толпу людей, автозаки, плакат «Свободу узникам 6 мая», повисший с воздушными шарами на проводах. А вот Андрея не сфотографировала. Видно, неловко было в упор снимать человека, не любившего сниматься. Но зато я обнаружила фотографию Андрея, сделанную месяцем раньше в холле Замоскворецкого суда во время прений сторон на процессе. Видно, это одна из последних его фотографий, и я рада, что многие перепостили ее уже у меня с фейсбука.

Андрей был убежденным противником войны, сторонником исключительно ненасильственных методов борьбы и мирного разрешения конфликтов. Он восхищался Майданом и горячо поддерживал его. Но он не мог поддержать силового решения проблемы Донбасса. Когда многие из нашей оппозиции, включая бывших правозащитников, высказались в том или ином виде за беспощадное подавление, Андрей просто поехал туда, чтобы наглядно показать, чем оборачивается подобное решение политических проблем и каково в результате приходится ни в чем не повинным жителям, многодетным семьям, старикам и детям.

За это и поплатился жизнью.

Может быть, вчитываясь в этот последний его репортаж, вглядываясь в фотографии, сделанные тридцатилетним Энди Роккелли, погибшим вместе с Андреем, люди убавят воинственный пыл и задумаются о том, что есть вещи куда более важные, чем политические настроения и пристрастия. Если не ради человеколюбия как такового, то хотя бы ради памяти об Андрее.

Так совпало, что прения сторон по делу Бориса Стомахина в Бутырском суде пришлись на Великий Четверг. В этот день в православных храмах начинается во второй половине дня церковная служба с чтением 12 отрывков из Евангелия, повествующих об аресте, допросах, суде, пытках, бичевании и затем распятии Иисуса Христа. Первым из обвинений против Иисуса было обвинение в богохульстве.

Я вспомнила об этом в своей речи в прениях на суде, поскольку наряду с прочими обвинениями у Стомахина есть и обвинение в оскорблении чувств верующих.

Не знаю, насколько корректным было подобное упоминание в стенах казенного учреждения и не нарушила ли я тем самым одну из рекомендаций Нагорной проповеди. Но я сказала, что верующие, если они действительно христиане, не могут испытывать чувства оскорбления. А чувство, которое может испытывать христианин, когда кто-то пытается оскорбить его веру, - это сострадание к человеку, одержимому злобой и ненавистью.

Иисус Христос молился за своих мучителей. И человек, называющий себя христианином, может только стремиться остановить ненависть любовью, но никак не желать кары каким бы то ни было «оскорбителям чувств».

Понятно, что перед судьей Бутырского суда Ковалевским предстал последователь Вараввы, а не Христа. Однако же и перед этим судьей стоит дилемма: проявить милосердие и отпустить, что прекрасным образом позволяют все статьи УК, по которым обвиняется Стомахин. Или же выполнить требование прокурора и засадить очень надолго, чтобы не вызвать никаких вопросов начальства.

Жаль, что, в отличие от Понтия Пилата, судья Ковалевский решит этот вопрос без трепета и сомнений, просто выполняя функцию винтика в заведенном механизме. Чудо произойдет, если я ошибаюсь.

Проблема в том, что не только власть, которой посылал проклятья в своих текстах Стомахин, отвечает ему ненавистью, но и гражданское общество не желает ничего о деле Стомахина знать, брезгуя им как автором всей этой воинственной жути. Его имени не включают в списки политзаключенных. Но кто Стомахин, если не политзаключенный? Уголовник? Бытовик? Неужели нужно объяснять, что он никакого уголовного деяния не совершил, ни малейшего отношения к уголовной субкультуре не имеет?

Первая статья, по которой его судят, - оправдание терроризма - вообще не имеет права на существование. Со второй - призывы к экстремизму - еще сложнее: никто в суде, включая прокурора, не смог объяснить, что такое экстремизм. А пресловутая 282-я все-таки подразумевает разжигание межнациональной ненависти, а не острую критику собственного этноса. Я поставила этот вопрос в прениях так: судить человека в Российской Федерации за унижение русских, а не какой-либо малой нации, по меньшей мере некорректно, особенно с учетом того, что межнациональная рознь и преступления против малых наций на национальной почве - это бедствие нашего общества. В многонациональной стране в защите нуждаются малые нации, а не так называемые титульные. Когда ты силен, а другие слабы, стыдно защищать себя, а не других.

Между тем прокурор запросил для Стомахина 10 с половиной лет лишения свободы. Он сделал это изящно, попросив исключить из обвинения все тексты, написанные давно, за истечением срока давности - то, о чем безуспешно в ходе процесса ходатайствовали адвокаты. А затем за оставшиеся в обвинении тексты преспокойно запросил выше высшего.

Нужно отметить, что все три статьи УК, по которым обвиняется Стомахин, предусматривают наказание, не связанное с лишением свободы. А самая тяжкая из них - оправдание терроризма через СМИ - вменена через ст.30: «приготовление». Все-таки блог в интернете - это не СМИ, хоть с этим они согласились. А за «приготовление» больше половины максимального срока наказания давать нельзя. Адвокат Трепашкин сказал, что даже путем полного сложения максимальных мер наказания по всем трем статьям больше 7,5 лет не получается.

Однако же, оказывается, им и этого мало. Раз пишешь так резко и с таким пафосом против власти - сиди до бесконечности.

Журналистка популярной газеты сетует, что нацисты мало евреев уничтожили, - и остается, как ни в чем не бывало, на своем месте.

Обозреватель центрального телеканала разжигает ядерную войну, грозя превратить Америку в радиоактивный пепел, - и ничего, ни слова нарекания ему, продолжает вещать в том же духе.

Всем известный депутат Госдумы сначала в прямом эфире говорит, что танки нужно довести до Львова, а теперь вот и журналистку пытается у всех на глазах изнасиловать под возглас «Христос Воскресе!» - и ничего, ни власть, ни церковь не возражают.

А Борис Стомахин сидит и будет сидеть.

Кому-нибудь от этого легче?

4 апреля 2014 года Крониду Любарскому исполнилось бы 80 лет.

Память об этом удивительном человеке может стряхнуть с души апатию и усталость - столько в нем было энергии, неутомимости, блеска, оптимизма.

Развить активную правозащитную деятельность в мордовском политическом лагере, организовать борьбу за статус политзаключенного в тех условиях, где и вздохнуть-то свободно не дадут, учредить День политзаключенного и суметь оповестить об этом другие политзоны в условиях полной изоляции, а затем отметить этот день всеобщей однодневной голодовкой протеста... Такое нужно было умудриться учинить.

Это потом уже 30 октября официально назвали Днем жертв политических репрессий. Тогда же, в Мордовии, это был именно День политзаключенного, день его борьбы за свои права, за свой статус (ведь в Советском Союзе «политзаключенных не было»).

За эту деятельность Кронида Любарского в 1974 году перевели сначала из многолюдного и относительно сносного 19-го политлагеря Мордовии в небольшой 17-й, более строгий, а вскоре и во Владимирскую тюрьму.

Условия содержания во Владимирской тюрьме были откровенно пыточные. Заключенных, особенно вновь прибывших, просто-напросто пытали голодом. Возможность продуктовых передач из дома сводилась к абсолютному минимуму, да и той лишали за «провинности». У Кронида Любарского здоровье было настолько слабым, что даже тюремные врачи в погонах выписывали ему как язвеннику дополнительный паек – а он тут же делил его с сокамерниками.

Из лагеря можно было писать только два письма в месяц, из тюрьмы – и того реже, но Кронид Любарский в длинных и обстоятельных письмах домой делился важными мыслями и отвечал на письма друзей, так что люди собирались на московских кухнях на чтение вслух его писем из неволи.

Православный священник Сергий Желудков посвятил Любарскому реферат «Христианство для всех», в котором доказывал, что христианами можно называть и неверующих людей, которые живут по совести и по заповедям Христа, в противовес тем «верующим», кто и заповеди, и совесть игнорирует.

Кронид Аркадьевич прочел этот реферат в лагере, и между ним и отцом Сергием завязалась захватывающая переписка. Любарский усердно отстаивал позицию атеиста, но вдохновение, с каким он писал о смысли жизни и о красоте мира, притягивало к себе внимание верующих людей в большей степени, чем равнодушных к вере. Михаил Капранов, ставший священником после освобождения из 19-го мордовского лагеря, рассказывал мне, как увлеченно следили за этой перепиской заключенные в зоне, какие дискуссии вокруг нее возникали, а кто-то в результате общения с Любарским и чтения этой переписки и к вере приходил.

Кронид Любарский неизменно уважал мнение собеседника, сколь бы оно ни было иным, чуждым, противоположным. Такту и взаимному уважению верующего и атеиста можно поучиться на его переписке с о. Сергием.

Я запомнила, как вскоре после освобождения Кронид Аркадьевич показал мне, тогда еще школьнице, свои замечания к проекту новой Конституции СССР, опубликованному весной 1977 года. В одном из первых пунктов говорилось об ущемлении прав верующих. Меня удивило, насколько важно это ему, атеисту. Если бы сегодняшние «верующие» так же по-христиански относились к правам атеистов!

Кронид Любарский отбыл в неволе пять лет, из них половину во Владимирской тюрьме, и, вернувшись едва живым, тут же снова активно занялся правозащитной деятельностью. Невзирая на то, что и домой в подмосковную Черноголовку ему вернуться не дали – пришлось ехать за 101-й километр в Тарусу, и под надзор посадили, а это и «комендантский час», и постоянные визиты представителей «правопорядка», и необходимость регулярно отмечаться... Кронид Любарский стал распорядителем Фонда помощи политзаключенным на смену арестованному Александру Гинзбургу, вошел в московское отделение Amnesty International, и куда только еще не вошел... Нельзя сказать, что после полугода такой деятельности он добровольно покинул страну. По сути его выгнали из страны.

А в изгнании он дважды в месяц выпускал «Вести из СССР», создал журнал «Страна и мир» и стал его главным редактором, ежегодно публиковал списки политзаключенных в СССР и ежемесячно – поправки и дополнения к ним. Его голос мы часто слышали сквозь шум глушилок по радиостанции «Свобода».

Энергии одного этого человека хватило бы на деятельность целой международной правозащитной ассоциации – а он ведь и путешествовать успевал, чуть ли не весь мир объездил во время своих краткосрочных отпусков.

Сколько жизней прожил этот человек! Физик, астроном, полиглот, переводчик... Он ездил в начале 60-х в экспедиции по поиску Тунгусского метеорита, позже участвовал в подготовке полетов космических аппаратов на Марс. Даже в мордовском лагере он на досуге заниматься исследованиями по астрономии. И такого ученого они посадили из-за мешка самиздата!

Нелепая все-таки была система. Посадили читателя самиздата – а нажили себе головную боль, активного антисоветчика, умевшего так говорить о проблемах политзаключенных в СССР, что весь мир слышал и отзывался.

Люди, присутствовавшие на площади перед Белым домом в дни путча 1991 года, наверняка помнят блестящую речь Кронида Любарского в переломный день 20 августа – а ведь он всего лишь приехал в те дни на Конгресс соотечественников. Не смог, однако, не стать активным участником разыгравшихся событий. А вскоре и окончательно вернулся в Россию.

«Страна и мир» с исчезновением Советского Союза выходить перестала. Кронид Любарский стал первым заместителем главного редактора журнала «Новое время». С декабря 1994 года центральной темой его публицистики стала война в Чечне.

В очередное путешествие на остров Бали он отправился в мае 1996 года. Там и погиб - утонул, купаясь в океане

Очень его, конечно, не хватает нам все эти годы. Искренность, не знающая границ, абсолютная неспособность к равнодушию и покою, жизнерадостность и оптимизм, собранность и умение в полной мере реализовывать свои таланты, стойкая гражданская позиция, чуткость к миру, отзывчивость и умение ценить красоту – вот то, чем вспоминается Кронид Любарский.

Гражданский активист Ильдар Дадин отбывает сегодня административный арест. Я видела его за несколько минут до задержания: стоял на краю парапета, ограждающего памятник Жукову, и говорил, что нужно запоминать номера жетонов нарушителей порядка для будущей люстрации. Порядок полицейские действительно нарушали: вшестером накинулись на женщину, развернувшую плакат, и затащили в автозак. Без предупреждения, без объяснения причин и, конечно же, не представившись. В следующую минуту они схватили другую женщину с тем же плакатом, а минут пять спустя задержали пожилого мужчину, спевшего «Богородица, Путина прогони!» ( ВИДЕО).

Когда толпа журналистов и фотографов рассеялась, я обнаружила, что Ильдара Дадина на прежнем месте нет. Его и Вадима Цветкова, не державших никаких плакатов, уволокли в автобус заодно.

Все это было на Манежной площади 6 марта.

Власть уже не первый год объясняет гражданам, что никакие они не граждане и напрасно они полагают, что есть у них право собираться без разрешения в количестве больше трех человек. Что она, власть, очень даже сильна, у нее есть много плечистого ОМОНа, много бронежилетов, щитов, касок и специальных подразделений внутренних войск, и потому ей можно все. Можно схватить человека на улице, лишить свободы на сутки или двое, а затем приговорить к штрафу или административному аресту за действия, которых он не совершал. Можно не соблюдать никаких законов, потому что она власть, у нее есть сила и она будет себе позволять произвол в отношении тех, кто никаких законов не нарушает, но выражает протест против ее беззакония.

Однако последние две недели поведение представителей власти в Москве приобрело характер какой-то истерии. Так называемые силы правопорядка как будто и не стремятся уже скрывать нервозность и панику своего начальства. Они срывают свою злость на гражданских активистах откровенно, демонстрируя уверенность в полной безнаказанности.

Когда автобус отъехал от памятника Жукову, шофер стал выделывать уголовные фокусы: сначала набирал скорость, а затем очень резко тормозил. В результате Вадим Цветков получил сотрясение мозга и был увезен по скорой в 1-ю Градскую больницу, а Ирину Калмыкову, у которой от удара были разбиты очки и появилась шишка на голове, стражи порядка сочли возможным оставить в ОВД Арбат на ночь, предварительно проведя насильственную дактилоскопию.

2 марта я была свидетелем подобного обращения с людьми. Простояв у Басманного ОВД около двух с половиной часов, наш автозак неожиданно тронулся с места, а затем несколько раз внезапно и резко затормозил. От одного такого рывка я чуть не упала, но успела схватиться за решетку. Ушиб коленки о край сидения получила женщина, которая попала в автозак совершенно случайно и к этому моменту очень плохо себя чувствовала. Я решила тогда, что это с тормозами и сцеплениями у полицейских автобусов проблемы. Но оказывается, у них теперь прием такой, чтобы задержанным неповадно было.

24 февраля, в день приговора узникам 6 мая, я наблюдала, стоя на остановке на Тверской, как людей одного за другим грузят в автозаки. Отъезжает один – наполняется людьми другой. «Граждане, не мешайте проходу других граждан...» Полиция в тот вечер перегородила Охотный Ряд от метро «Театральная» до Тверской и Георгиевский переулок, мешая проходу, так что на Тверскую от метро можно было попасть только через Камергерский переулок. Любой прохожий, спускаясь в тот вечер вниз по Тверской, мог угодить в этот круговорот и попасть в лапы стражам порядка до следующего утра при абсолютной невозможности доказать, что он просто шел мимо или направлялся к метро. А уж что получалось в итоге – 20.2 или 19.3, и какого размера штраф, – это как кому везло.

Особенно отличилась органы правопорядка 2 и 4 марта в связи с народными сходами против оккупации Крыма. Власти искренне испугались людей, готовых самым мирным способом выразить протест против развязывания войны.

Но вот чего не учитывают они.

Постоянное применение силы к более слабому разлагает человека, развивает в нем чувство страха. Силовик, который в течение долгого времени занимается только тем, что без причины задерживает женщин и пожилых мужчин интеллигентного вида, теряет моральные ориентиры и становится совершенно не способным к столкновению с реальной физической силой, причем отнюдь не превосходящей.

Их можно, конечно, понять: они испытывают сегодня панический страх перед Майданом.

Но похоже, Майдан их ничему не научил.

Это противостояние нельзя называть гражданской войной. Это совсем не то, что переживали наши народы в начале 20-х годов прошлого века.

Гражданская война – это та запредельная трагедия, когда 15-летниму дроздовцу со светлым и пламенным взором противостоит столь же искренний и пламенный Бумбараш. Это когда мальчишки, каждый со своей правдой в душе, стреляют друг в друга за светлое будущее общей страны. Это то, что описано в романе Пастернака: когда доктор Живаго находит листок с молитвой на окровавленной груди мальчика-белогвардейца и почти такой же – у столь же юного павшего "красного". Схожие друг с другом пламенной готовностью жертвовать жизнью за свободу и правду, эти юноши были жертвами общей исторической беды. И тех, и других добивали в подвалах НКВД спустя два десятилетия. Драму гражданской войны ни сердцем, ни умом охватить до конца невозможно.

Ничего похожего нет в сегодняшней Украине. Здесь искренность, бескорыстие и жертвенность очевидны только у одной стороны. У другой же – лишь грубая сила и депрессивные, злобные взгляды бесцветных лиц из-за мощных железных щитов.

Три дня назад мне с трудом верилось, что я вижу прямую трансляцию из Киева, а не кадры художественного фильма, когда я увидела застланный дымом и пламенем горизонт, людей в обрамлении этого пламени и двух священников у микрофона, поющих с присущей украинцам душевностью песню-молитву, обращенную к Богородице:

Подай нам руку,
Не дай нам муку,
Матко милосердна...

Это мелодичное, спокойное и красивое пение на фоне дыма и огня будто бы сливалось с пламенностью людей, с уверенностью и спокойной твердостью вставших против до зубов вооруженной неправедной мощи. Это напомнило и гданьские верфи польской «Солидарности» в начале 80-х, и Вильнюс в январе 1991-го, и схожие события, где правда слишком уж отчетливо главенствовала только на одной стороне. Поддержанный духовенством и гражданами всех слоев общества, впитывающий трезвые, разумные, от сердца идущие речи митинга, длящегося в непрерывном режиме, Майдан не только являл собой безоговорочную правоту, но и свидетельствовал о том, что победа его неизбежна.

На Майдане стояли свободные люди с отчетливой гражданской позицией. А тот бедолага из «Беркута» разве же гражданин? Он всего лишь винтик в злом механизме, у которого нет своей воли, который боится начальства и тех безоружных людей, что противостоят ему с его мощной экипировкой. Он боится тех, кто его не боится. Он неспособен на поступок чести и совести – отказаться выполнять преступные приказы. У него нет мужества на поступок. Он стоит, заслонившись щитом, и не понимает, что происходит и почему в лицо ему валит этот дым от покрышек. А когда ему отдают приказ бить безоружных людей, он бьет, срывая на жертве злость пережитого страха. И когда отдают приказ стрелять – стреляет, не сознавая, что может убить собственного брата. Он не воин, а всего лишь жертва тех, кто отдал ему циничный приказ.

Участь тех, кто избивал до полусмерти лежащих людей, и тех, кто стрелял в безоружных, так же печальна, как участь тех воевавших в Чечне, кто поучаствовал в мародерстве и пытках, а вернувшись, либо спивался, либо кончал самоубийством.

На Майдане было отчетливое противостояние добра и правды – злу и насилию, свободы и чести – рабству и лжи. На одной стороне были свободные и мужественные люди, на другой – черная сила, поднявшая руку на свой народ.

Нравственная победа Майдана была изначально очевидна, фактическая – неизбежна. И теперь бы только удержать Украине эту победу. Вооруженная сила не сможет ее отнять. А вот озлобленность и жажда мести – сможет.

Но хочется верить в народ Украины и надеяться, что он не допустит бессудных расправ. Что преступники, стрелявшие в народ, предстанут перед цивилизованным судом, а не перед разъяренной толпой. И что победой, добытой такой горькой ценой, народ не даст воспользоваться тем, кто ее недостоин.

Хочется надеяться, что радость сегодняшнего дня не сменится унынием и депрессией, как это было у нас после августа 1991-го. И хочется верить в достойное будущее Украины.

А еще донести бы до героев Майдана благодарность тех россиян, которые все эти дни были душой с ними, переживали и болели за них, сострадали раненым,плакали над убитыми, радовались силе и стойкости духа сопротивлявшихся. Таких людей, я полагаю, в России гораздо больше, чем можем мы себе вообразить.

Низкий поклон героям. Вечная память павшим. Горькое соболезнование их родным. Искренне пожелание выздоровления раненым.

За нашу и вашу свободу, украинские братья и сестры!

Я получила новогоднюю открытку из далекого Соликамска.

«От всей души поздравляю Вас с новым 2014 годом! Да наполнит его Всевышний для Вас своей любовью, милостью и безграничной благодатью! Всеобъемлющего счастья!»

Это написал Юсуф Крымшамхалов, который отбывает пожизненный срок по обвинению в преступлении, которого не совершал. Его имени нет в списках политзаключенных. Не заступаются за него представители международных правозащитных организаций. И так и не смог достучаться до общественности его адвокат, доказывая, что без вины сидит в тюрьме его подзащитный.

Суд над Крымшамхаловым и его подельником Деккушевым состоялся 10 лет назад. Потерпевших на нем должен был защищать Михаил Трепашкин, бывший чекист и адвокат, пытавшийся нащупать ниточку к настоящим виновникам взрывов домов в Москве осенью 1999 года. Что произошло с Трепашкиным, мы знаем: за несколько дней до начала процесса ему откровенно подбросили пистолет и отправили на четыре года в колонию якобы за незаконное хранение оружия. Трепашкин отбыл срок от звонка до звонка. Суд над Деккушевым и Крымшамхаловым прошел в закрытом режиме, подсудимых обвинили в косвенной причастности к взрыву в Волгодонске, о взрывах в Москве речь и не шла.

Утверждение Крымшамхалова о том, что он представления не имел ни о взрывчатке, ни о том, что готовится взрыв жилого дома, ничем опровергнуто не было. Правды о взрывах жилых домов в Москве, как и о прочих взрывах, мы до сих пор не знаем. Зато знаем, как умеет использовать эти ситуации власть для укрепления своих полномочий. Знаем и то, что следствием нераскрытых терактов являются новые теракты, новая кровь и новые жертвы, а за ними и новые неправосудные приговоры косвенно виновным либо вовсе ни в чем не виновным людям.

Все мы помним, как были расстреляны спящие боевики в театральном центре на Дубровке, а срок за "Норд-Ост" пришлось отбывать вообще ни в чем не повинному Заурбеку Талхигову. Почему спецслужбам невыгодно было расследовать захват "Норд-Оста", почему не взяли живыми тех, кто мог дать следствию показания?

Ответов нет...

Я понимаю, что законопослушным гражданам очень не хочется думать, что к терактам причастны спецслужбы. Очень уж дискомфортно жить с мыслью об этом. Но как быть с мешками «сахара» в Рязани?..

И вот – новые взрывы и новые кровавые жертвы. Теперь в Волгограде. К взрывам в Дагестане и Ингушетии мы уже привыкли, уже не воспринимаем их как новость.

Но допустимо ли к подобному привыкать?

Допустимо ли забывать взрывы домов в Москве и войну в Чечне?

Время войны, крови и репрессий с осени 1999 года по сей день длится у нас. И будет длиться, пока не будет раскрыта вся правда о тех взрывах и о войне, пока не окажутся на скамье подсудимых реально виновные.

Люди, пострадавшие в "Норд-Осте", сочувствовали Зарбеку Талхигову. И он искренне сочувствовал им. Человек, без вины осужденный за теракт, – тоже жертва теракта.

И Юсуф Крымшамхалов – жертва тех взрывов домов, что положили начало нынешней нашей политической эпохе.

Пересмотра дел таких узников нужно добиваться. А самих заключенных – поддерживать.

Даже закоренелых преступников принято было посещать в канун Рождества. А Юсуф Крымшамхалов – не преступник, не уголовник. Он виновен лишь в том, что на кого-то нужно было списать страшные нерасследованные преступления. Несмотря на все пережитое им в условиях печально известного «Белого лебедя», он не замкнулся и не озлобился, сохраняет отзывчивость и доброе восприятие мира, много читает и думает.

И его можно и нужно поддержать добрым словом, новогодним поздравлением.
Его адрес: 618545, Пермский край, г.Соликамск, ФКУ ОИК-2, ИК-2, Крымшамхалову Юсуфу Ибрагимовичу.

В Саратове идут административные суды над гражданскими активистами. Судят за событие двухмесячной давности, о котором все и забыли бы, да вот власти вспомнили. Видно, тоже хотят внимание к теме привлекать.

26 октября на главном пешеходном проспекте Саратова состоялось шествие в защиту политзаключенных. Около 40 человек прошли от здания саратовского цирка до памятника Чернышевскому (от одного конца проспекта Кирова до другого) с транспарантом "Мы требуем освобождения всех политзаключенных!". Количество полицейских, сопровождавших шествие, было впечатляющим, однако стражи порядка вели себя корректно, никто задержан не был.

Полтора месяца спустя трем заявителям акции, членам недавно самораспустившегося в Саратове отделения РПР-ПАРНАС, вручили повестки в суд.

Одного из них, Александра Стрыгина, 13 декабря приговорили неизвестно за что к 10 тысячам штрафа. Суд над Владимиром Безменовым состоялся 24 декабря. На нем мне довелось побывать.

Административное дело, возбужденное по статье 20.2, ч.1 КоАП, поступило судье Ефимовой в виде ксерокопий, не заверенных ни одной достоверной подписью и ни одной печатью. Уважающий себя судья не глядя отправил бы такую макулатуру туда, откуда ее прислали. Однако судья Ефимова приняла такое, с позволения сказать, дело к рассмотрению.

И начала заседание с оглашения протокола, точнее, его незаверенной копии.

«14.10.2013 гражданин Безменов В.А. совместно с гр. Стрыгиным А.Б., Лукьяновым А.Н. направили в Администрацию МО «город Саратов» уведомление о намерении проведения публичного мероприятия – шествия... 26.10.2013 в период времени с 15 часов 00 мин. До 16 часов 00 мин. при проведении публичного мероприятия от д.59 по ул. Чапаева г. Саратова по проспекту Кирова до ул. Радищева (памятник Н.Г. Чернышевскому) гр. Безменов В.А., являясь его организатором, не имел отличительного знака организатора публичного мероприятия, тем самым нарушил п.10 ч.4 ст.5 Федерального закона № 54 от 19.06.2004 «О собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетированиях».

Вторая претензия к Безменову, указанная в протоколе, состоит в том, что, мол, он нарушил форму мероприятия, проведя не шествие, а демонстрацию, так как участники несли плакат и транспарант «Мы требуем освобождения всех политзаключенных». Где в ФЗ №54 сказано, будто участники шествия не могут нести плакаты и транспаранты, в бумаге не уточнено.

Владимир Безменов с обвинением не согласился и пояснил, что в заявке, поданной им в середине октября, было прописано использование не только средств наглядной агитации во время шествия, но и звукоусиливающей аппаратуры.

Защитник Владимир Чарский указал на вопиющие процессуальные нарушения: протокол датирован 3 декабря, Владимир Безменов не присутствовал при его составлении и даже не был об этом уведомлен. Не говоря уж о том, что в деле представлена лишь незаверенная копия протокола, то есть не имеющая никакого юридического смысла бумага.

Защитник Александр Конякин подтвердил, что копия протокола не заверена, невозможно установить источник происхождения этого документа и потому невозможно продолжать рассмотрение дела на основании недопустимых доказательств. Защитник Константин Рогалев также попросил дело прекратить за отсутствием состава правонарушения.

Однако судья как ни в чем не бывало продолжила разбирательство.

Защитник Чарский пояснил, что обстоятельства, изложенные в материалах дела, ничем не подтверждены, изменение формы публичного мероприятия не является правонарушением, да к тому же она и не была изменена. Наглядная агитация разрешена законом при проведении любого общественного мероприятия, и в чем усмотрено нарушение – неизвестно. Он также обратил внимание на тотальное нарушение прав своего подзащитного, которого даже не уведомили о составлении протокола об административном правонарушении, не ознакомили с ним, не предложили дать пояснения. Другие защитники заметили, что протокол составляется на месте либо в течение двух суток после события, но никак не месяц с лишним спустя.

Занудно и уныло тянулся этот процесс. Защитники четко обосновывали недопустимость каждого из имеющихся в деле доказательств, а судья настаивала на рассмотрении этих бумаг по существу, и выяснялось, что и по существу нет никакого правонарушения. Ксерокопия объяснения Павла Владимировича Грищенко, начальника отдела взаимодействия с общественными объединениями, не заверенная, датированного почему-то 16 октября, то есть за 10 дней до мероприятия (опечатка, конечно), гласит о том, что участники акции использовали наглядную агитацию, не имели отличительных знаков организаторов, начали шествие на 5 минут позже заявленного времени... Но в чем же нарушение? Здесь же копия самой заявки (как она попала в дело из администрации Саратова – неизвестно, протокол изъятия отсутствует). В заявке четко прописано намерение использовать плакаты и транспаранты. Отсутствия отличительных знаков организаторов – вообще ничем не подтвержденный факт. Ни одного свидетеля в суде допрошено не было.

Разбирались несколько объяснений граждан, датированные 26 октября, без паспортных данных, тоже не заверенные, без расшифровки подписей. Окончание каждого объяснения повторяется слово в слово, как под копирку: «Даная группа граждан пересекла проезжую часть ул. Радищева и остановилась около памятника Н.Г. Чернышевского, где стояла приблизительно около 10-ти минут, держа при этом в руках плакаты и вышеуказанные транспаранты» (орфография и пунктуация сохранены). Начальные абзацы немного отличаются, хоть смысл один: мешали, мол, проходу граждан. Так, гражданин Данышин С.Б. поясняет, что шел по направлению к ул. Радищева с ребенком в кафе «Робин-Бобин», в это время по проспекту шла группа людей с транспарантом, который мешал проходу граждан, люди вынуждены были его обходить. «Я сам был вынужден двигаться сбоку от этой группы». (Далее – приведенная выше фраза о 10 минутах у памятника.)

Кафе «Робин-Бобин», поясняют защитники, находится в Заводском районе, то есть в другой части Саратова, и чтобы попасть туда с проспекта Кирова, нужно идти к остановке в противоположном направлении. Зачем этот гражданин с ребенком шел к сбоку от транспаранта, да еще 10 минут стоял у памятника Чернышевскому – неизвестно.

(Надо сказать, что я была на этом шествии и фотографировала его. Никакого гражданина с ребенком, идущего сбоку, я не видела, равно как и ни одного гражданина, которому бы шествие мешало пройти. Но к чему разбирал это суд? Ведь Безменов обвинялся не в том, что мешал проходу граждан, а в том, что якобы провел демонстрацию вместо шествия и не имел опознавательного знака организатора. Ни то, ни другое ничем не подтверждено, да и ни у одного из представителей полиции и администрации города, присутствовавших на мероприятии, подобных замечаний не возникало.)

Абсурд – он и есть абсурд, вникать в него тяжко. Дальше присутствовать на этом затянувшемся заседании я не могла, иначе бы опоздала на поезд. Только в седьмом часу вечера я узнала об оглашенном постановлении: 10 тысяч рублей штрафа за административное правонарушение.

Надо заметить, что судье Елене Ефимовой на вид вряд ли больше 35 лет. Владимиру Алексеевичу Безменову на следующий день после акции в защиту политзаключенных, 27 октября, исполнилось 65 лет.

В судебном заседании прокурора не было, функцию его исполняла судья. Пенсия человека, которого она без вины приговорила к штрафу, не превышает суммы этого штрафа.

Алексею Лукьянову, третьему заявителю шествия в защиту политзаключенных, суд еще предстоит.

Список адресов политзаключенных, приведенный мною в прошлом сообщении, чуть-чуть сократился. Это отрадно. Но тем сильнее нуждаются в поддержке оставшихся в неволе люди.

Они, конечно же, радуются за тех, кто освободился. Но им-то Новый год встречать в тюрьме. Поэтому все, кто собирался поздравить с Новым годом Ходорковского, пусть не забудут поздравить Платона Лебедева и Алексея Пичугина. Кто намечал себе поздравить Акименкова и Ковязина - пусть донесут теплоту своего приветствия до оставшихся в тюрьмах узников 6 мая.

В Москве прошла замечательная акция "Новогодняя почта Росузника". Очень хотелось бы, чтобы что-то подобное состоялось и в других городах. Не обязательно на площади, можно и в кафе, и в офисе, и на квартире. Я помню, как лет 30 назад мы собирались всего-то в количестве трех-четырех человек на московской кухне, листали список политзаключенных, который издавался тогда в Мюнхене Кронидом Любарским, и надписывали новогодние конверты. Люди, которым мы посылали письма, до сих пор при встрече говорят мне, как радостно их было получать.

Сейчас возможностей гораздо больше. Поздравление и письмо можно послать, не отходя от компьютера, используя сайт "РосУзника" и ФСИН-письмо.

Но, конечно, радость получения открытки в конверте ничто не может в камере заменить.

Поэтому призываю поспешить с новогодними поздравлениями. Кроме приведенных уже адресов мне стали известны еще несколько.

Завершился этап у Ольги Шалиной, узницы «Другой России». Ее адрес:
652050, Кемеровская область, г. Юрга, ул. Шоссейная, д.2, ФКУ ИК-50
Шалиной Ольге Леонидовне

Правозащитник Эрнст Черный сообщил адреса Афанасьева и Бобышева - ученых, ложно обвиненных в шпионаже.

440061, г. Пенза, Автоматный переулок, 1, ФКУ ИК-1 УФСИН России по Пензенской области
Бобышеву Святославу Васильевичу

433512, Димитровград Ульяновской обл., ул.Промышленная, дом 3, ФКУ ИК-10,
Афанасьеву Евгению Васильевичу

Очень грустная ситуация у Ильи Романова, по убеждениям анархиста, уже отсидевшего 10-летний срок по политическому обвинению. В конце 2012 года он освободился, но, не пробыв на свободе и года, был вновь арестован.

603098 г. Нижний Новгород пр. Гагарина, 26 «А» СИЗО № 1
Романову Илье Эдуардовичу.

Я буду сообщать новые адреса по мере нахождения таковых. Надеюсь на отклики и на помощь в поиске новых адресов.

Не будем оставлять усилий в поддержке политзаключенных, в призывах к их освобождению!

Близится Новый год, и я все о том же: пишите письма политзаключенным!

Новый год очень грустно встречать за решеткой. Особенно когда бесконечно длится, или позади уже нелепый, абсурдный судебный процесс, когда судилищем над тобой совершается надругательство над правосудием, над здравым смыслом и над всем обществом заодно. Когда осознаешь, как бездарно и нелепо отнимают у тебя драгоценное время жизни вершители этого абсурда. Когда просто-напросто хочется мира и тепла – а рядом зло, неуют, холод, унылые стены, зарешеченные окна, брань конвоиров...

Как необходимо в этот момент знать, что ты не один, что есть сочувствие и добро, что есть на свете люди, которые поддерживают тебя, сопереживают тебе и желают твоего освобождения.

В прошлом декабре я приводила здесь список политзаключенных с призывом писать им, поздравлять с новым годом, радовать добрыми пожеланиями.

В этом году список, к сожалению, не убавился. Даже решительно увеличился в какой-то момент, но хоть хватило ума у властей выпустить из тюрем героев Арктики (не могу их называть иначе).

А узники 6 мая по-прежнему за решеткой. Продолжается нелепый, абсурдный суд над двенадцатью из них. Арестованы за прошедший год новые люди, в том числе Алексей Гаскаров – замечательный человек, вдумчивый публицист, отзывчивый и ответственный гражданский активист.

Большинство узников 6 мая (или так называемого «болотного дела») находятся в московских следственных тюрьмах. Каждому из них можно написать электронное письмо, воспользовавшись службой Росузника.

Кроме того, можно направить электронное письмо любому заключенному через сервис ФСИН-письмо на сайте (это – платная услуга).

Обычные письма и открытки можно отправлять с любого почтового отделения. Можно вкладывать чистый конверт для ответа, а также красивые открытки, репродукции, фотографии (но тогда лучше посылать заказным письмом).

Адреса узников 6 мая:

Акименков Владимир Георгиевич
127055, Москва, ул. Новослободская д. 45, ФБУ ИЗ-77/2

Барабанов Андрей Николаевич
127055, Москва, ул. Новослободская д. 45, ФБУ ИЗ-77/2

Белоусов Ярослав Геннадьевич
127055, Москва, ул. Новослободская д. 45, ФБУ ИЗ-77/2

Гаскаров Алексей Владимирович
125130, Москва, ул. Выборгская, дом 20 ФБУ ИЗ-77/5

Гущин Илья Владимирович
125130, Москва, ул. Выборгская, дом 20 ФБУ ИЗ-77/5

Зимин Степан Юрьевич
125130, Москва, ул. Выборгская, дом 20 ФБУ ИЗ-77/5

Ковязин Леонид Николаевич
127055, Москва, ул. Новослободская д. 45, ФБУ ИЗ-77/2

Косенко Михаил Александрович
127055, Москва, ул. Новослободская д. 45, ФБУ ИЗ-77/2 (ожидает апелляции)

Кривов Сергей Владимирович
107996 г. Москва ул. Матросская тишина д.18

Лузянин Максим Сергеевич
301654, Тульская область, г. Новомосковск, ул. Центральная, д. 27, ФКУ ИК-6 УФСИН по Тульской области, 11 отряд

Луцкевич Денис Александрович
125130, Москва, ул. Выборгская, дом 20 ФБУ ИЗ-77/5

Марголин Александр Евгеньевич
125130, Москва, ул. Выборгская, дом 20 ФБУ ИЗ-77/5

Полихович Алексей Алексеевич
127055, Москва, ул. Новослободская д. 45, ФБУ ИЗ-77/2

Развозжаев Леонид Михайлович
125130, Москва, ул. Выборгская, дом 20 ФБУ ИЗ-77/5

Рукавишников Дмитрий Валерьевич
107996 г. Москва ул. Матросская тишина д.18

Савелов Артем Викторович
127055, Москва, ул. Новослободская д. 45, ФБУ ИЗ-77/2

Находящегося под домашним арестом Сергея Удальцова можно поддержать, написав для него его жене: 115142, Москва, ул. Затонная, 12-1-120, Удальцовой Анастасии Олеговне

Узники ЮКОСа. Их адреса не изменились.

186420, Республика Карелия, г. Сегежа, ул. Лейгубская, 1, ФБУ ИК-7, Ходорковскому Михаилу Борисовичу

165150 Архангельская область, Вельский р-он, д. Горка Муравьевская, ФБУ ИК-14, Лебедеву Платону Леонидовичу

Им также писать по адресу: [email protected]

Самое тяжелое положение из узников ЮКОСа у Алексея Пичугина, который без вины несет груз пожизненного заключения. Это – удивительный человек. Несмотря на свое безнадежное положение он не теряет доброго расположения души, живого интереса к происходящему на воле, отвечает на письма, много читает. Его адрес:

461505, Оренбургская обл., г.Соль-Илецк, ул.Советская дом 6, ФКУ ИК-6, Пичугину Алексею Владимировичу

Изменились за прошедший год адреса у Марии Алехиной и Надежды Толоконниковой. Будем надеяться, что скоро их выпустят, наконец, но сегодня они по-прежнему нуждаются в нашей поддержке и добрых словах.

660048, г.Красноярск, ул.Маерчака, д.48, ФКЛПУ КТБ-1 ГУФСИН по Красноярскому краю, Толоконниковой Надежде Андреевне

603041 г. Н.Новгород ул. Коломенская, д.20, ФКУ ИК-2 УФСИН РФ, Алехиной Марии Владимировне

В Екатеринбурге по сфабрикованному обвинению отбывает срок осужденный на 3 года Максим Петлин, активист партии «Яблоко», в прошлом – депутат Екатеринбургской Городской думы. Истинная причина его ареста – гражданская и политическая деятельность.

620014, г. Екатеринбург , ул. Малышева, д. 2/б, ФГУ ИК- 2 ГУФСИН по Свердловской области, Петлину Максиму Анатольевичу

В Бутырку недавно этапирован Игорь Матвеев, бывший военнослужащий, приговоренный к четырем годам заключения в отместку за то, что в мае 2011 года распространил информацию о многочисленных нарушениях в воинской части.

127055, Москва, ул. Новослободская д. 45, ФБУ ИЗ-77/2, Матвееву Игорю Владимировичу

В Бутырском суде продолжается суд над Борисом Стомахиным, который по-прежнему находится в московской тюрьме СИЗО-4:

127081, Москва, ул. Вилюйская, 4, ФБУ ИЗ-48/4, Стомахину Борису Владимировичу

Минувшей осенью я несколько раз ездила в Тверь на суд по делу Сергея Череповского. Совсем юный, искренний политактивист осужден на 2 года за то, что нес флаг и раздавал газеты «Другой России» на первомайской демонстрации в Твери. В другом городе обошлось бы трехчасовым задержанием, но Тверь – особое место: 2 года общего режима. Сейчас он ждет апелляционного суда.

170100, Тверская область, г. Тверь, ул. Вагжанова, д. 141, ФКУ СИЗ0-1, Череповскому Сергею Олеговичу

Я полагаю, что по этому же адресу можно поддержать добрым словом прекрасного человека, педагога и подвижника Илью Фарбера.

Адреса узников «Другой России»:

171161, Тверская область, г. Вышний Волочек, Ржевский тракт, д. 7, ФКУ ИК № 5 УФСИН России по Тверской области, отряд № 6, Осиповой Таисии Витальевне

Шалина Ольга Леонидовна - на этапе.

630097, г. Новосибирск, ул. Звездная, д. 34, ФКУ ИК-3 УФСИН России по Новосибирской области, Унчуку Кириллу Владимировичу

184355, Мурманская обл., пос. Мурмаши, ул. Зеленая, д. 10, ФКУ ИК-18, СУС, Хубаеву Руслану Тамерлановичу

309995, Белгородская обл., г. Валуйки, ул. Тимирязева, д.1а ФБУ ИК-6,3 отряд, Березюку Игорю Анатольевичу

Это далеко не полный список адресов российских политзаключенных и узников совести. Я надеюсь в ближайшее время дополнить его, уточнив другие адреса.

Напоминаю, что узники нуждаются в моральной поддержке всегда. Поздравляя их с Новым годом, не будем забывать их в другие дни, следить за днями рождения, спешить отзываться на их ответные письма.

Свободу политзаключенным!

День 7 ноября - это не только «красный день календаря», годовщина трагедии большевистского переворота. Это и день памяти Валентина Соколова (Зэка) - легендарного лагерного поэта, арестованного в 20 лет за стихи, да так и оставшегося вечным политзэком.

Особо трагичными были последние годы его жизни: за несколько дней до окончания своего третьего лагерного срока он написал заявление об отказе от советского гражданства, за что был признан невменяемым и отправлен в Черняховскую спецпсихбольницу - одну из самых страшных в Советском Союзе. Там он пробыл пять лет и умер через несколько месяцев после того, как был переведен в психбольницу обычного типа в свой Новошахтинск, - 7 ноября 1982 года, в возрасте 55 лет.

Когда-нибудь (я надеюсь) его стихи в день его памяти, совпавший с днем начала кровавой трагедии века, будут звучать в эфире радиостанций и с телеэкранов на центральных каналах.

А пока одно из его стихотворений, написанное еще в юности, в 1949 году, на втором году заключения, хочется вспомнить в связи с еще одной сегодняшней датой - днем рождения Надежды Толоконниковой, которая находится сейчас на этапе, в полной изоляции от внешнего мира.

В Евангелии сказано: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин.15:13). Именно этот подвиг и совершила Надя, обрекшая себя на страдания, муки, злобную месть бесчеловечной системы - ради того, чтобы облегчить участь других заключенных.

Надежду Толоконникову, осужденную за «оскорбление чувств верующих», можно с уверенностью назвать сегодня настоящей христианкой.

Где, в какой пересыльной тюрьме прячут ее сегодня тюремщики?

Мы не знаем этого.

И потому у нас нет возможности написать ей письмо.

Но если бы она была, я бы послала ей к сегодняшнему дню вот эти тюремные строки поэта Валентина Зэка:

Вы сойдите, Христос, с позолоченной рамы.
Вы побудьте со мной эту ночь до утра.
Будьте, милый Христос, вместо папы и мамы,
Вместо тех, кто остался в далеком вчера.

Наши головы никнут, как подсолнухи в поле...
И глаза голубые, большие глаза,
То горят, то померкнут от страха и боли
То хотят, но не могут о многом сказать.

Вы сойдите, Христос, с позолоченной рамы.
Мое сердце, как голубь, взмахнуло крылом.
Будьте, милый Христос, вместо папы и мамы,
Вместо тех, кто остались в далеком былом.

В Бутырском суде Москвы начался новый процесс над Борисом Стомахиным. Первый был уже 7 лет назад в том же Бутырском суде. Стомахину тогда вменялось в вину авторство трех остро экспрессивных статей, за которые его отправили тогда в лагеря на 5 лет.

Сейчас Борису Стомахину снова вменяется несколько текстов, которые затерялись бы, никем не замеченные, в интернете, если бы не репрессивная активность властей.

Отношение к самому факту ареста Бориса Стомахина в обществе разное. Одни, заглянув в его творчество, нервно вскрикивают: убить за такое мало! Это люди с мышлением тоталитарного склада.

Другие, с нормальным, человечным складом, недоумевают, как можно второй раз сажать человека, травмированного и больного, исключительно за слова, за какие-то публикации на малопосещаемых страницах в интернете, которые ровным счетом никому не мешают. Ну, не умеет человек не писать. Таким уж уродился. И не умеет писать иначе. На людоедской идеологии когда-то был воспитан. Бьет власть тем же слогом, что она же ему когда-то навязала. Неужели обществу трудно чьи-то слова, пусть отчаянные и очень злые, потерпеть?

Обреченность человека, не умеющего выражать свои эмоции иначе, на вечную тюрьму - это все-таки приговор в первую очередь самому обществу.

Ну да, при Сталине Стомахина давно бы убили. Если бы так же писал против Сталина. Но далеко ли мы уйдем от сталинского безумия, если будем соразмерять настоящее с теми мерками?

Есть два подхода к защите заключенного под стражу человека: гуманитарный и правовой. Арест Бориса Стомахина не выдерживает критики ни в том, ни в другом аспекте. Даже действующие законы, репрессивные и антиконституционные, в деле Стомахина попраны.

Михаил Трепашкин, адвокат Бориса Стомахина, при первом беглом ознакомлении с его делом выявил грубейшие процессуальные нарушения: уже много месяцев Борис Стомахин сидит противозаконно - вот первый диагноз адвоката.

Самая тяжкая из статей, на основании которой Бориса Стомахина так долго без приговора держат под стражей, - это ст. 205.2 (оправдание терроризма). Ее вменяют Борису Стомахину через ч.1 ст. 30 УК - приготовление к преступлению, поскольку оправдания терроризма через СМИ Стомахин не совершил.

А ст. 30 ясно гласит, что приготовление к тяжкому и особо тяжкому преступлению образует самостоятельный состав преступления и наказание за него, в соответствии со ст. 66 УК, не может превышать половины максимального срока наказания, предусмотренного за само преступление.

Соответственно, если ст. 205.2 предусматривает до 7 лет лишения свободы, то приготовление к ней не может наказываться более чем 3,5 годами. Деяние же, за которое предусматривается наказание не выше 5 лет лишения свободы, относится в соответствии с действующим уголовным правом к преступлениям средней тяжести, за которое человек не может находиться под стражей на стадии предварительного расследования более 6 месяцев.

Все это, как я поняла со слов Михаила Трепашкина, он изложил 12 сентября на предварительном слушании, заявив о недопустимости продления Стомахину срока содержания под стражей в соответствии с действующим законодательством.

В суде возникла коллизия. Судья открывает ст. 205.2 кодекса и говорит: "Она же тяжкая". Трепашкин объясняет, что приготовление - это совсем иной состав и в данном случае он не может считаться тяжким. Стомахин находился под стражей незаконно.

Выслушав доводы адвоката, судья, как известно, продлил Борису Стомахину срок содержания под стражей еще на полгода. "По этому факту уже можно подавать жалобу в Страсбург", - сказал после заседания Михаил Трепашкин.

Он также пояснил, что незаконно и само применение к Стомахину ч. 2 ст. 205.2 через ст. 30. У Стомахина нашли около 50 экземпляров какого-то текста и сделали вывод: он готовился распространить это в средствах массовой информации. Но это - предположение, доказательств нет. Обвинение не конкретизировано: где он хотел разместить, в каком журнале или газете? Должны быть хоть какие-то свидетельства. Ничего нет. Статью 205.2 применили по надуманным основаниям без каких-либо доказательств, просто подтянули, чтобы держать человека под стражей. Все остальные статьи, вменяемые Стомахину, - менее тяжкие. Однако нельзя за одно и то же деяние давать несколько статей. А Стомахину все три статьи вменяются за одно и то же. Не говоря уж о том, что его второй раз сажают за одно и то же деяние. Все это строжайше запрещено и международным правом, и Конституцией России.

Ни в коей мере не правомерно применение к Стомахину и ст. 282, которая предусматривает наличие потерпевшего. В деле Стомахина потерпевших нет.

Сам же Борис Стомахин попросил адвоката обратить внимание на нарушение ст. 10 Европейской конвенции по правам человека: нарушение права на свободу слова налицо. Эксперты трактуют тексты так, как выгодно следствию. Стомахин же просто высказывал свое мнение, никого ни к чему не призывая.

Внезапно и безвременно ушел из жизни Иван Юриевич Смирнов - эколог, гражданский активист, журналист, просто очень хороший человек. На 47-м году жизни неожиданно отказало сердце.

Друзья и родные простились с ним несколько дней назад. Помянули в офисе «Зеленой России». Вспомнили его доброту, искренность, отзывчивость, смелость, уникальный интеллект, светлый ум и чистое сердце. Посмотрели фотографии: Иван с плакатом в защиту Химкинского леса, у микрофона на экологическом митинге, 6 мая на Болотной среди сидельцев на Малом Каменном мосту, в экологическом лагере…

«Ни одна просьба к нему о помощи не оставалась без ответа... Он был во многом незаменим… Исключительная эрудиция, удивительное чувство юмора...» - вспоминали о нем друзья.

Иван Смирнов родился в 1966 году в Москве. Окончил Тимирязевскую академию. В 1998-м защитил диссертацию на сельскохозяйственную тему. Долгое время работал в селекционно-технологическом институте садоводства и питомниководства (ВСТИСП), позже - секретарем центра охраны дикой природы. Последние два года работал в журнале «Эффективная фармакотерапия», на досуге занимался переводами с английского. Человек разносторонних интересов, тонкий эрудит, исключительный специалист в своей области, профессиональный эколог – он составил и опубликовал два года назад книгу «Химкинский лес: неоконченная история борьбы», в приложении которой – фотографии митингов, пикетов, жестких задержаний, а также уникальных природных объектов Химкинского леса. В отличие от множества научных сотрудников и специалистов Иван Юрьевич не считал допустимым высокомерно игнорировать гражданские акции и ненасильственную борьбу. И в отличие от множества гражданских активистов не считал правильным бросать работу по специальности. Иван Смирнов был хорошим стилистом, писал легко и просто, с долей юмора. Он – автор книг на очень разные темы: «А чем Россия не Нигерия?» - полемика с «Почему Россия не Америка» Паршева, и... о фольклоре народов крайнего северо-востока Азии о птицах.

Осенью 1999 года Иван Смирнов познакомился с Виктором Алексеевичем Попковым, чтобы взять интервью для малотиражной газеты «Яблоко России». Однако встреча переросла в доброе знакомство, и годы спустя Иван Юрьевич выложил в Сеть подробности одной продолжительной беседы с Виктором Попковым.

«Пророков нет в Отечестве своем, - написал он во вступлении. - Мы это накрепко усвоили и утешаем себя тем, «что и в других отечествах негусто». Хотя это в целом верно, но многие из других отечеств живут сравнительно благоустроенно и зажиточно. У нас материальное положение основной массы народа отчаянное. А что касается духовности, которой мы так привыкли утирать нос чужеземцам, то в этом отношении мы удивительно напоминаем гусей из басни Крылова. Всё ссылаемся на предков! А в сегодняшней России что духовности, что высокой культуры – хоть шаром покати. Не пора ли научиться преодолевать укоренившиеся вредные обычаи и выслушивать слово правды хотя бы от тех пророков, которых уже убили?..»

Теперь вот и Ивана Смирнова убили. Да, это так. Здоровому человеку, который никогда не жаловался на сердце, не от чего без видимой причины внезапно умирать. Но Иван Юрьевич очень глубоко переживал происходящее вокруг: грубый беспредел власти по отношению к людям, к природе, политические репрессии, внесудебные расправы. Переживал и равнодушие людей, часто не подавая вида, пряча за мягкой улыбкой грустные мысли и душевную боль.
Вот и не выдержало сердце...

Смотрю его последние сообщения в почтовой рассылке: призыв подписать требование о расследовании кровавых расправ над экологами в Химках, обеспокоенность тем, что люди, которые фигурировали в делах о громких покушениях (на Михаила Бекетова и Константина Фетисова), после перерыва снова возвращаются на свои посты в администрацию Химок, призыв подписать и распространить, где только можно, требование прекратить судебные пытки узников 6 мая, обеспокоенность бедой Сиверского леса, расправами над его защитниками. Иван Юрьевич делился тревогами в связи с преследованием экологов и правозащитников по закону об иностранных агентах, распространял заявление "Гринпис России" по поводу признания экологических организаций «иностранными агентами», информацию о защитниках Хопра, о возвращении карательной психиатрии и так далее, и так далее.

21 сентября 2013 года Ивану Юрьевичу Смирнову исполнилось бы 47 лет.

Не хочется писать о суетном в день гибели Александра Меня, в эту трагичную дату нашей новейшей истории. Хочется в этот день вспоминать об убиенном протоиерее, читать его труды, говорить о нем.
Но так совпало, что вчера произошли выборы, и волей-неволей приходится писать о них.
Кстати, пришлись они на такой день, когда тоже думать бы о чем-то более серьезном: воскресенье совпало вчера с праздником иконы Владимирской Божьей матери. В детстве этот образ, увиденный в зале Третьяковской галереи, потряс меня какой-то запредельной силой и высотой иконописного искусства. 8 сентября празднуется день избавления Москвы от Тамерлана, связанном в народном сознании с этим образом. О том, что делали с завоеванными городами полчища Тамерлана, историки хорошо знают, потому и событие это считают удивительным и серьезным.
Но у нас в этот день случились выборы, и нам было не до Тамерлана.
Вообще-то смешно подумать, какая же суета все эти выборы в сравнении с вечным. Однако же и обыкновенная уборка в доме несовместима с высокими материями, но если ею не заниматься – ужас, во что жилье превратится.
Итак – о выборах.
Вчера я второй раз в жизни провела весь день на избирательном участке. Первый мой опыт случился в прошлом октябре в Саратове на выборах депутатов в областную думу, где я была наблюдателем с правом совещательного голоса в одном из городских УИКов. Вчера я работала членом УИКа с правом решающего голоса на участке 2540 в Москве.
Небо и земля – насколько лучше и легче дышалось на московском участке. Здесь не было полчищ неспокойных наблюдателей от «Единой России», нервничающих и издерганных членов УИКа, не было никаких вбросов и каруселей. Здесь не закрывали спинами от наблюдателей стол при подсчете голосов, бюллетени при разборе выкладывались на стол лицевой стороной, а не тыльной, а сотрудник полиции не выводил меня под руки за дверь, когда я бралась за фотоаппарат. И вернулась я домой с участка в половине двенадцатого вечера, а не в половине шестого утра, как год назад в Саратове. Все происходит, оказывается, намного быстрее, когда делается без шулерства и воровства.
В прошлом октябре на том участке был избыток наблюдателей от единоросов и коммунистов, часть из них агрессивно реагировала на попытки кого-либо хоть что-то наблюдать, и лишь одна женщина от «Справедливой России» подмечала нарушения и шепотом в коридоре сообщала мне. Она была ужасно запугана.
Вчера же на московском участке было лишь несколько наблюдателей: замечательная девушка от штаба Навального, отличный юноша от «Яблока», серьезный гражданин еще от какой-то партии. И еще один коллега, записавшийся в члены УИКа с той же целью, что и я. Радостно было работать с этими людьми.
И если в Саратове, привезя под утро копию протокола в штаб кандидата от местного «Яблока» Коннычева, я могла, не сомневаясь, сказать, что все цифры в протоколе – лажа, то сегодня я такого никак не могу сказать.
Надеюсь, прочесть будет не скучно: из 2190 избирателей бюллетени взяли 717 человек, из них 12 выразили протест против всех кандидатов активно, перечеркнув бюллетени либо вычеркнув каждого. И один проголосовал за Навального как-то неразумно, поставив минусы в окошечки остальных кандидатов (бюллетень все равно ушел в недействительные). По открепительному удостоверению проголосовал только один. И вот результаты: Собянин – 382, Навальный -170, Мельников – 83, Левичев – 32, Дегтярев - 22, Митрохин – 15. У меня на глазах было погашено 1282 бюллетеня. Ни одной жалобы от избирателей и наблюдателей не поступило.
И теперь вопрос: скажу ли я, что выборы были честными?
Нет, не скажу!
И вот одно доказательство. На соседнем участке, расположенном в том же помещении, результаты Навального и Собянина в процентах почти совпадали. В чем дело? Народ тот же, дома соседние. А дело вот в чем. Наш участок обслуживал три дома, в которых каждая четвертая квартира – однокомнатная. А соседний участок – дома, в которых однокомнатной квартиры – ни одной. Соответственно, одиноких пенсионеров и инвалидов, у которых никто из родных не прописан, там в несколько раз меньше. А в наших домах много одиноких стариков, полностью зависимых от соцработников. И к каждому из них перед днем голосования соцработники принесли продуктовые наборы «от Собянина», а заодно и поагитировали проголосовать. Они же и списки желающих голосовать на дому составили.
Так получилось, что одним из моих заданий на избирательном участке был оперативный подсчет избирателей, которым больше 50. Но для более объективного результата я отмечала только тех, кому заведомо больше 55. Молодо выглядящих, но явно не молодых, я не отмечала. И что же у меня получилось? 372 пожилых из 660 пришедших на участок! И это не считая проголосовавших на дому, среди которых все поголовно старики.
С Собяниным, таким образом, все ясно: он купил голоса пожилых избирателей, раздав им продукты от города, то есть воспользовавшись служебным положением. Не интересующиеся политикой, не пользующиеся интернетом, оторванные от объективной информации зависимым телевидением, они пришли от сердца отблагодарить благодетеля, либо из страха пожилого человека перед любыми переменами.
Ну, а что молодежь и люди среднего возраста? Почему они на выборы фактически не пришли? Почему явка была рекордно низкой?
Да очень просто: голосовать было не за кого.
Именно эту фразу я слышала вчера ото всех, кто не пошел на выборы. Ее же слышала от пришедших.
«За кого голосовать-то?» - разводили руками они, недоуменно разглядывая бюллетень.
Незнакомым людям я не имела права на этот вопрос отвечать, а на расспросы двух-трех соседок вкратце рассказала, чем Навальный хуже Митрохина и чем Митрохин хуже Навального, однако же сколь позитивен электорат Навального и сколь симпатичны многие инициативы «Яблока». За кого они проголосовали в результате – не знаю.
Я понимаю, что политика и совесть – это разные категории. Принимая решение в жизни, мы руководствуемся соображениями чести, порядочности, прислушиваемся к голосу души. В политике действуют другие категории: практичности, рациональности, расчета. Здесь – сердце, там – цифры. Здесь – люди, там – электорат.
И качества интеллигентности, вежливости, чуткости, которые мы ценим в человеке, как будто не сколь востребованы в лидере масс.
Однако же и народ не дурак. Ему неслучайно ему вся эта политика опостылела.
Не лидеры ему нужны, а люди.
Читайте «Политику и совесть» Вацлава Гавела, господа лидеры оппозиционных партий! Может быть, сумеете что-то полезное для себя извлечь. Может быть, на следующих выборах не стыдно нам будет нам за оппозицию – и появится, наконец, хоть кто-нибудь, за кого без сомнения можно будет проголосовать.