Когда я полтора месяца назад писала заметку о неурядицах в Стратегии-31, критикуя нападки на Людмилу Алексееву, я не могла предположить, что это еще цветочки, а настоящие драмы впереди. В те дни, когда все набросились на Людмилу Михайловну за согласование митинга на 800 человек вместо желаемых 1500, я не только возмущалась стилем нападок, но и просто недоумевала, зачем вообще человеку в таком возрасте продолжать тянуть эту лямку. Предположила, что хорошим кандидатом на смену Людмиле Михайловне мог бы стать критикующий ее Владимир Буковский.

Мне радостно было узнать, что Владимир Константинович, будто отозвавшись на мой призыв, подал заявку на митинг 31 декабря вместе с Лимоновым и Косякиным. Но мне и в страшном сне не могло привидеться, что Людмила Михайловна следом подаст свою заявку, не понимая, к каким последствиями это может привести. Я тревожилась о том, что Людмиле Михайловне не по здоровью быть в центре столь динамичных перипетий, но я не учла, что в 83-летней правозащитнице может проснуться озорная и задорная Снегурочка, не желающая отказаться от полюбившейся игрушки, от лидерства в захватывающем массовом протесте.

Конечно же, она не ведала, что творила. Кто-то из ее созаявителей, возможно, ведал, но полагал, что делает благое дело. Однако мои старшие друзья не учли, что, подавая альтернативную заявку на митинг на Триумфальной, они не просто занимаются рейдерством, не просто подставляют двоих-троих людей, к взглядам которых испытывают неприязнь. Они ставят под удар сотни, если не тысячи людей, в том числе большое количество молодежи. И главная беда даже не в том, что людей будут хватать и задерживать под красивые и правильные речи «разрешенного» митинга. Главная беда в том, что для молодежи все это не игрушки: предательство они воспримут как предательство, душевную боль переживут глубоко и всерьез.

(Читать целиком)

Приговор Лебедеву и Ходорковскому совпал с предпоследним днем десятилетия - будто итог под чертой поставил. И грустно от этой черты оглядываться назад, на эти окаянные нулевые. Да, именно там их и следует назвать, со всеми их окаянными вехами: войной в Чечне, гибелью "Курска", "Норд-Остом" и Бесланом, экологическими бедствиями, техногенными катастрофами, ментовским беспределом и пресловутой вертикалью власти.

За эти окаянные десять лет мы потеряли убитыми наших друзей и коллег, прекрасных, талантливых и внутренне сильных людей. Имена Виктора Попкова, Анны Политковской, Станислава Маркелова, Анастасии Бабуровой, Натальи Эстемировой будто символизируют те мишени, по которым прицельно била все эти годы власть: миротворчество и милосердие, правдивая журналистика, верховенство права, антифашизм, правозащитная деятельность.

Политические убийства и расправы стали обыденным явлением в нашей стране, политические репрессии - повседневностью. Списки политзаключенных и невинно осужденных по длине сравнялись уже со списками узников совести былых застойно-тоталитарных лет. Политически мотивированные процессы не устают удивлять уровнем беззакония и абсурда. Мы имеем УФСИН, не уступающий жестокостью сталинскому ГУЛАГу, армию, в которой забивают до смерти, милицию, где преступность превысила все мыслимые пределы, органы дознания, где пытают, прокуратуру и суд, где штампуют приговоры невиновным. И вот, наконец, Хамовнический суд, без капли стыда демонстрирующий миру, что судебное решение по резонансному делу может у нас определяться не законом, логикой и здравым смыслом, а властным капризом мстительного и закомплексованного крошки Цахеса.

Неутешительные итоги таковы, что даже если бы ослабила мертвую хватку вцепившаяся в глотку страны верхушка, не скоро сумели бы мы разгрести все авгиевы конюшни, оставленные этим окаянным десятилетием.

(Читать целиком)

Нынешний Новый год власти отметили самым настоящим хамством по отношению к нам ко всем. Новогоднее "поздравление" от путинского хамсуда, ничем не мотивированные задержания мирных граждан вечером 31-го в Москве и Петербурге, десятки участников Стратегии-31, встретивших Новый год в отделениях милиции... Власти как будто с цепи сорвались.

Прелюдия ли это к новому витку куда более жестких политических репрессий или же сиюминутное беснование опричников?

Трудно сказать, но очень многое зависит от нас самих. И первое, что требуется от каждого из нас, - не впадать в апатию. Не унывать, как попросили Лебедев и Ходорковский друзей в первые минуты после приговора.

Очень важно нам быть внимательнее и отзывчивее друг к другу, особенно к тем, кто подвергается политическим репрессиям.

В предновогодний вечер в Бурятии были арестованы Надежда Низовкина и Татьяна Стецура, организаторы Стратегии-31 в Улан-Удэ, активистки "Солидарности". 10 дней назад они были в Москве, 17 декабря я вместе с ними проводила пресс-конференцию в Независимом пресс-центре на Пречистенке. Звала друзей, корреспондентов, гражданских активистов. Пришли единицы, из прессы вообще никто. Я понимаю, все перегружены делами, и все же защита людей, которым грозит арест, должна иметь приоритет.

Новый год Надежда и Татьяна встретили в ИВС, сейчас они находятся в СИЗО, адрес: 670004, Бурятия, г. Улан-Удэ, ул. Пристанская, 4, ИЗ-2/1.

Напишите им письма, отправьте новогодние телеграммы, дайте почувствовать, что они не одни и что мы солидарны.

Положение политзаключенной Таисии Осиповой остается очень тяжелым.

Надо сказать, что появившиеся в Интернете сообщения о преступном неоказании медицинской помощи больной диабетом в смоленском СИЗО дали некоторый положительный результат: Таисии Осиповой заменили выданные ранее таблетки с истекшим сроком годности на непросроченные, и тюремное начальство наконец-то согласилось принять для нее портативный аппарат для измерения уровня сахара в крови. Однако она по-прежнему подвергается давлению. Ее переводят из камеры в камеру: за пять дней она сменила три камеры. При этом в тюремную больницу ее перевести отказываются и необходимого медицинского обследования не предоставляют. За прошедшие дни у нее случилось еще два приступа гипогликемии (состояние, близкое к коме, которое развивается у больных сахарным диабетом при резком падении уровня сахара в крови). При этом начальство СИЗО взяло с Таисии бумагу о том, что претензий к условиям содержания у нее нет. (Отказ от подписания подобной бумаги влечет за собой такой уровень давления на заключенного, какой и физически здоровому человеку вынести не под силу.)

В настоящее время Таисии требуется срочная финансовая помощь для оплаты адвоката. Ее можно оказать через банк по системе денежных переводов "Юнистрим" (либо другой системой).
Адрес для переводов: г. Смоленск, "СКА-Банк", ул. Рыленкова, 22; получатель: Фомченкова Ольга Александровна. Номер телефона: 8-910-7618070. Необходимо послать СМС на этот номер телефона, указав сумму и код денежного перевода.

Также важно поддержать Таисию морально: отправить письмо поддержки, открытку к Новому году.

Адрес для писем: 214018, Смоленск, пр. Гагарина, дом 16, Следственный изолятор 001 УФСИН России, Осиповой Таисии Витальевне.

Завтра, 12 декабря, в 16.00 на Пушкинской площади в Москве состоится митинг Комитета 5-ти требований. Что же это за требования?
Они очень простые и насущные.

1. Отставка правительства во главе с премьер-министром Владимиром Путиным.

2. Роспуск обеих палат Федерального собрания.

3. Проведение досрочных выборов, свободных и конкурентных.

4. Радикальное обновление личного состава милиции и спецслужб.

5. Прозрачный бюджет на службу народу и развитие страны.

Первый общегражданский митинг К5 собрал 23 октября на Пушкинской площади около 2000 человек. Сколько соберет завтрашний митинг? Это зависит он нас.

Самое ценное, на мой взгляд, в стратегии Комитета 5-ти требований - это стремление объединить самые разные оппозиционные движения во имя достижения простых и понятных всем целей. На митинге 12 декабря будут стоять рядом левые и правые, либералы и социалисты, правозащитники и лидеры общественных движений.

Такое единение способствует пониманию между людьми, взаимному доверию, которого так не хватает нашему обществу.

На митинге можно будет подписать открытку в защиту Лебедева и Ходорковского.

Друзья, приходите на митинг!

Анастасии Бабуровой исполнилось бы сегодня 27 лет. Но меньше чем через два месяца мы будем отмечать вторую годовщину ее гибели.

Она погибла чудовищно рано, на самом взлете, возможно, в тот самый момент, когда она нашла наконец тот путь, который мучительно искала всю свою раннюю юность: путь журналиста-правозащитника и убежденного антифашиста.

Гибель Станислава Маркелова потрясла нас всех. Масштабы второй потери того страшного дня - 19 января 2009 года - мы осознавали позже, постепенно узнавая о кратком, но ярком, как молния, жизненном пути Анастасии Бабуровой.

Она выросла в Севастополе, городе моря и ветра. Девушка невероятно талантливая, абсолютная отличница в школе, бесспорная чемпионка любого дела, за какое бы ни бралась. Ей была открыта такая карьера, о которой только мечтать могли ее сверстники. Однако же это было решительно не ее. Она без труда поступила в самый престижный вуз Севастополя - и бросила его без сожаления. Приехав в Москву, без блата и денег спокойно поступила в МГИМО - один из самых престижных и недоступных вузов Москвы. И не смогла, как видно, существовать в его блистательной атмосфере. В среде неформальной молодежи, анархистов и антифашистов ей явно дышалось легче. С удивительной легкостью променяла она дневное обучение в МГИМО на вечернее отделение факультета журналистики.

Уход из «Известий» и начатый было путь в «Новой газете» - это тоже был для нее естественный шаг. Как и встреча со Станиславом Маркеловым, сотрудничество с ним, помощь ему в работе над текстами. Пронзительно характеризует ее последний поступок, когда она бросилась не к упавшему Стасу, а на его вооруженного убийцу.

Страшно и больно терять таких людей. Но в такое время мы живем.

Будем помнить Настю всегда. Ведь мы в долгу перед нею. Перед всем, что не успела она совершить...

Я считаю правильным решение Людмилы Алексеевой выйти из тройки заявителей митинга на Триумфальной. Сколько ей можно терпеть ситуацию, когда ее сначала зовут в заявители, а затем осыпают незаслуженными упреками.

Особенно недопустимым был тон упреков по поводу акции 31 октября. Хотя Людмила Алексеева поступила тогда именно так, как и должна была поступить в соответствии со своими принципами и взглядами. Ее дважды вызывали для согласования акции в мэрию, и она шла, потому что считает, что должна на такие вызовы реагировать, раз заявляет митинг. В отличие от двух других заявителей, которые в соответствии со своими принципами не считают нужным в мэрию приходить.

Первый раз Людмиле Алексеевой предложили согласование акции на 200 человек, и она отказалась. Претензий не было. Второй раз предложили 800 человек, и она согласилась. Претензии посыпались градом. В чем же ее вина? В том, что Лимонов хотел согласования на 1500 человек, и никак не меньше? Так кто же ему мешал идти вместе с ней и настаивать на 1500? Она ведь его звала.

Ко всем нападкам на Людмилу Алексееву добавился недавно, к моему сожалению, голос Владимира Буковского, который из Лондона заявил: "Благодаря Алексеевой и ее стремлению все «согласовать» с властями несомненная победа нашего общества оказалась смазанной и как бы вовсе не победой".

Трудно, однако, разобраться в логике его упрека: если победа несомненная, то как же смазанная? А если вовсе и не победа, то как же она несомненная?

И вообще — что в данном случае следует считать победой? Разве мы сомневались в победе самого Владимира Буковского тогда, в 1976-м? Хоть ни одна стена тогда еще не пошатнулась и освобождали его в наручниках, насильственно вывозя за рубеж. Однако же победа была несомненная. И заключалась она не в обмене «хулигана на Луиса Корвалана» под давлением общественности, а в торжестве человеческого духа, ничуть не сломленного десятилетием жесточайших условий заключения.

В нынешней же ситуации вокруг Триумфальной я смею утверждать, что победа общества по 31-м числам стала несомненной, когда стало несомненным увеличение количества людей, приходящих на Триумфальную площадь, несмотря на рост количества милиции, ОМОНа и их жестокости в ходе разгона гражданских акций.

Когда я стала встречать 31-го на Триумфальной людей, далеких от борьбы и протестов, которых никак и не ожидала там встретить, разных и по возрасту, и по убеждениям, и по общественному положению, победа становилась для меня несомненной. Люди улыбались друг другу, люди смеялись и шутили, будучи задержаны, — и это была несомненная победа общества над тупостью власти и неадекватностью ОМОНа, которому было не до улыбок. Когда я наблюдала людей в возрасте явно за 70, взявших плакат или надевших самодельные бумажные наклейки «31» и идущих туда, где здоровенные мордовороты в форме преступным образом устраивали давку, для меня становилась несомненной победа этих людей.

А вот минувшим 31 октября победа получилась действительно смазанной. И не потому, что Людмила Алексеева согласовала митинг на 800 человек, а не на 1500, а потому, что не получилось прежнего единения общества, произошел (на радость врагу, что называется) раскол участников акции на два лагеря. И на этот раз на Триумфальной я встречала не только улыбки и приветствия, но и злобные высказывания одних участников акции по адресу других. Но была и внутри этого поражения-раскола своя маленькая победа: агрессия исходила от одной стороны конфликта, с другой же стороны звучали только уважительные и вежливые слова в отношении оппонентов.

Избыточно эмоциональные нападки на Людмилу Алексееву выявили лишь бестактность по-бойцовски настроенных граждан. Когда г-н Лимонов сравнивает события на Триумфальной со штурмом Бастилии, это выглядит комично. Не думаю, что лидерам штурма Бастилии пришло бы в голову звать себе в партнеры 83-летнюю женщину, исповедующую к тому же принципы законопослушности. А уж если бы и пришло в голову, так не хватило бы фантазии в чем-либо ее упрекать постфактум, а уж тем более клеветать на нее.

Все злые, грубые, неуважительные слова по адресу Людмилы Алексеевой я не могу расценить иначе как поражение тех, кто их произносил. Мне грустно, что к этому хору присоединился и голос Владимира Буковского.

Кто же, однако, теперь займет место в тройке заявителей? Хотелось бы, чтобы это был человек, способный не хуже Людмилы Алексеевой притянуть к Cтратегии-31 большое количество людей. На мой взгляд, самой замечательным кандидатом на это место мог бы стать как раз Владимир Буковский. Российское гражданство у него есть, московскую прописку оформить недолго, так что все формальные основания стать заявителем митинга у него имеются. А какие бы блестящие перспективы могло бы дать его участие Стратегии-31! Это было бы куда более конструктивно, чем 83-летнюю Людмилу Михайловну из далекого Лондона критиковать.

Владимир Константинович, приезжайте!

"День седьмого ноября - красный день календаря" - вдалбливали нам в детстве стишок. Позже мы узнавали: не красный, а черный. День, положивший начало беспредельно жестокой полосе нашей истории.

Нам говорили, что это - день великой революции. Оказалось, что наоборот - день узурпации революции, день кровавого переворота, положившего конец февральской революции и начало таким политическим репрессиям, перед которыми пресловутые репрессии "кровавого царского режима" детским лепетом показались.

70 лет лютования откровенно бесовской большевистской идеологии - в далеком прошлом, но исцеления общества не произошло. Мы по-прежнему в глубокой яме, в стране политического террора, тюрем, лагерей, жесточайших политических расправ, в вакууме полной утраты нравственных ориентиров. Расправа с гражданским активистом Константином Фетисовым и журналистом Олегом Кашиным в канун 93-летия октябрьского переворота - наглядная иллюстрация всему, что мы сейчас переживаем.

Мне кажется, то необходимое, что в силах мы сделать ради исцеления страны и общества, - это отказаться от зла в самих себе, от порыва ответить ударом на удар, злобой на злость, агрессией на атаку.

Только ненасильственные методы борьбы помогли в новейшей истории людям во многих странах избавиться от дурных режимов, добиться свободы, законности и приемлемых условий жизни.

Отказ от ненависти и зла - это тот фундамент, та первая ступень, не встав на которую, мы будем продолжать скользить вниз, скатываться в пропасть.

4 ноября в 13.35 по местному времени в городе Петровске-Забайкальском были задержаны с листовками и плакатом «Нет политическим репрессиям!» Наталья Филонова и Надежда Низовкина.

Наталья Филонова, активист движения «Солидарность» и депутат городской думы Петровска-Забайкальского, посещала судебные заседания на процессе Низовкиной и Стецуры. (Процесс проходит в Улан-Удэ, девушки обвиняются по ст.282 в распространении листовок.) Надежда Низовкина приехала на выходные к Наталье Филоновой из Улан-Удэ как к человеку, поддерживающему ее на суде. Днем они пришли на стадион «Труд», где проходила ярмарка сельхозпродукции, и развернули плакат «Нет политическим репрессиям!». Одновременно они раздавали прохожим листовки с информацией о политических репрессиях и призывами к их прекращению. В течение первых 20 минут сотрудники милиции реагировали на действия активисток спокойно. Затем внезапно подъехавший наряд милиции схватил их и без предупреждения, в грубой форме, избивая и пиная ногами, поволок в машину.

Самым драматичным было то, что это происходило на глазах пятилетнего ребенка Натальи Филоновой, инвалида-сердечника, перенесшего две операции на сердце. Наталья видела, как его забрала незнакомая женщина, и за все время пребывания в отделении ничего не знала о его судьбе.

Отпустили Низовкину и Филонову только в 19.40 по местному времени, в темноте. Девушки с трудом добились, чтобы им выдали копии протоколов. Наталье Филоновой при задержании сломали палец, нанесли телесные повреждения, так что в отделении милиции она испытывала боль в ногах и теле. Надежду Низовкину в отделении сильно ударили по лицу, когда на вопрос одного из задержанных, сидящих за решеткой, она протянула листовку.

Ребенок Натальи Филоновой, к счастью, нашелся, но пребывает в состоянии стресса, ничего не ест.

На мой вопрос по телефону, за что задержали девушек, дежурный в отделении милиции ответил: за несанкционированный пикет. Однако же не ответил, кто давал санкции здоровым и крепким мужчинам в милицейской форме выламывать руки хрупким девушкам, пинать их ногами, бить по лицу.

Фамилию милиционера, сломавшего палец Наталье Филоновой, в милиции назвать отказались.

В видеообращении "приморских партизан", всколыхнувшем недавно Рунет, есть две стороны. Первая - это всплеск интереса и масса откликов, в которых прозвучали и сочувствие разных оттенков, и восхищение — как скрытое, так и нескрываемое. Сотни омоновцев с вертолетами и собаками ловили этих ребят, а они как ни в чем не бывало выбрались в укромное местечко и дают себе интервью... Впечатляет! К тому же они, оказывается, не только местным ментам, но и всей системе вызов бросили и демонстрируют твердую убежденность в своей правоте в преддверии неминуемой расплаты. Это вызывает симпатию.

Фактическая сторона сюжета осталась как бы в тени. Но она на поверхности - стоит лишь без эмоций выслушать этих ребят. Они рассказывают, как зарезали ножом спящего человека - возможно, пьяного, что, впрочем, не подтверждено. Однако фактом этой смерти они не удовлетворены и вдогонку пинают покойного: злобно насмехаются над ним, обзывают и даже грозятся осквернить могилу. Другой подвиг, в котором отчитываются юноши, — застрелили человека в затылок, предварительно избив. Не уточняется, трое били одного или пятеро, но подразумевается, что это была не драка один на один. Истязаемый кричал и звал на помощь, что в особенности забавляет юных робингудов и вызывает у них презрительный смех. Вместо междометий они часто употребляют мат, что, впрочем, простительно: другой речи в своем окружении они скорее всего не слышали. Молодые люди утверждают, что действуют для народа, но не скрывают презрения к слабому и трусливому люду. Не совсем понятно, умеют ли они без высокомерия относиться даже друг к другу: один размахивает во все стороны пистолетом, не замечая, как тычет дулом в лицо сидящему рядом товарищу...

Двоих из них уже нет в живых, трое сидят. Корректно ли замечать всю эту тень сюжета? Ведь они же убивали не просто, а из идейных соображений, со злом боролись... Однако такая борьба со злом напоминает даже не народовольцев или эсеров, которые все-таки убивали конкретных людей за конкретные злодеяния, устраивая предварительно какое-то подобие суда. Тут скорее на память приходят черносотенцы, громившие и убивавшие по признаку национальности, или большевистские комиссары, расстреливавшие за принадлежность к тому или иному сословию. Сам человек, его личность и степень предполагаемой вины в такой борьбе не имеют значения, а хладнокровная безжалостность только приветствуется.

Бесстрашие впечатляет, конечно. Комиссары тоже были бесстрашны — и пленили своей холодной головой и горячим сердцем немало утонченных натур. Однако же что могут наворотить такие вот будущие комиссары, если возьмут в свои руки хотя бы малую толику власти или вдохновят на такие же подвиги хоть малую часть молодежи? Впрочем, неутешительную картину грядущего они сами непроизвольно выдают в своем обращении, отчетливо проговаривая: «...страна катится в пропасть, и мы поможем ей быстрее докатиться до этой пропасти своими убийствами и хаосом... а те, у кого открыты глаза, будут стрелять, убивать, помогать нам...»

Тут уже даже не Ульянов-Ленин, а сам Петр Степанович Верховенский вспоминается. Стереотипы поведения интеллигенции, однако же, недалеко ушли от описанных полтора столетия назад в «Бесах». Трагедии минувших эпох ничему, оказывается, не учат, и образованный слой общества определяет свои симпатии по-прежнему - "себя губя, себе противореча, как моль летит на огонек полночный".

Расплывающемуся в улыбке умиления оппозиционно настроенному интеллектуалу как будто невдомек, что те, кто отчетливо говорит: «Мы не признаем ни федеральные законы, ни местные... Мы свои автоматы пристреливаем по вашей конституции...», — уже нацелили те самые автоматы на его пока еще вполне уютный и приемлемый для обитания мирок. Вирус большевизма заразителен, и он уже вовсю гуляет по России, тряся и лихорадя нервозное, лишенное интеллектуальной и духовной преемственности юное поколение.

Чем-то напомнил мне этих отчаянных ребят из Приморья — и по внешнему облику, и по внутреннему складу — другой герой дня, за которого встала горой куда более крупная часть российской общественности. Это более законопослушный молодой человек, куда лучше владеющий логикой и речью. Однако вирус того же большевизма неуловимо сквозит в его словах и поступках. Я говорю о Егоре Бычкове, борце с наркоманией с помощью наручников. Не сомневаюсь, что это искренний и мужественный парень, действительно веривший, что спасает людей. Однако же методы его полностью вписываются в концепцию, выраженную коротко и ясно одним из "приморских партизан": «Нам ваши законы побоку...»

Ох, откуда я только не слышу в наш пробужденный к новому большевизму век злые насмешки в сторону гуманности и закона. Одна из звезд отечественной журналистики даже термин такой недавно сочинила: инфантильный гуманизм. Такое замысловатое словосочетание прозвучало в радиопередаче, где доказывалась оправданность методов Егора Бычкова в борьбе с наркоманией и... дознавателей на Северном Кавказе в борьбе с терроризмом. Мол, эти самые инфантильные гуманисты, которые ратуют за человечность и закон, только мешают благородным рыцарям решать насущные проблемы. Потому что эти самые проблемы, по мнению автора словосочетания, решать следует любыми методами, будь то жесточайшие пытки и массовые убийства на Северном Кавказе или самопальные тюрьмы с голодом и наручниками в Нижнем Тагиле. «Нам ваши законы побоку», а цель оправдывает средства, как говаривали В.И. Ульянов и И.В. Джугашвили.

Однако сторонники подобных методов почему-то в упор не хотят видеть, что ни одна из этих проблем, будь то терроризм, наркомания или ментовской беспредел, противоправными и бесчеловечными методами не решается, а наоборот, усугубляется, загоняется вглубь, делаясь действительно неразрешимой.

Взять тот же терроризм на Северном Кавказе. Уже десять лет правоохранители отчитываются о несметных количествах «уничтоженных» боевиков — и что же? Чего достигли все эти «зачистки», пытки похлеще средневековых и практика «уничтожения» людей? Только того, что сопротивление зажгло уже весь Северный Кавказ, где дня не проходит без убийства или теракта. Равно и наоборот — сами кавказские комбатанты не добились силовыми методами ничего кроме бесчисленных потерь, ужесточения режима, усечения свобод в республиках. То, что еще лет десять назад можно было распутать тонким и кропотливым миротворческим процессом, теперь заведено в безвыходный тупик, в неисцелимую стадию беды.

Милиция у нас сегодня в таком состоянии, что исправить ее, пожалуй, можно только распустив и создав новую. Что же сделали для этого "приморские партизаны"? К сожалению, ничего - кроме увеличения и без того избыточного зла. Чтобы реально снизить коррупцию, насилие и прочую преступность в милиции, нужны титанические усилия гражданской общественности. А это не зарезать спящего мента, не выстрелить в затылок обезоруженному, на это нужно куда больше ума, выдержки и энергии.

На сайте «Движения за права человека» ведется мониторинг сообщений прессы о пресечении преступлений сотрудников милиции по всей стране. Список пополняется практически ежедневно. Так кто-то ведь добивается возбуждения этих уголовных дел, кто-то трудится над тем, чтобы установить общественный контроль за милицией, не оставлять безнаказанными преступления ее сотрудников. Вот бы куда энергию этих молодых людей! А сколько усилий нужно, чтобы добиться-таки реформы милиции, чтобы понять, как лучше эту проблему решить в наших тяжких условиях. Методы "приморских партизан" — только помеха в таком и без того нелегком деле.

Егор Бычков воевал против наркомании, другой беды нашего общества, с помощью пыток. Хвала тем, кто добровольно пошел на пытки, чтобы излечиться подобным способом. Однако же как можно приковать человека наручниками к койке против его воли? Из благих побуждений? Инквизиция тоже считала, что действует в интересах тех, кого подвергает страданиям. Уровень наркозависимости в городе снизился? Но как этому верить, если главный нарколог России четко говорит, что вылечить наркомана, закрыв его в комнате, невозможно - для этого нужен долгий процесс в стационаре с участием психологов и работников социальной службы. Как бы пригодилась энергия Егора Бычкова, если бы он попытался добиться устройства на Урале хотя бы одного заведения с профессиональным и человечным лечением наркозависимости!

Незадолго до вынесения приговора Бычкову мне с обыкновенным спамом стали приходить призывы в его защиту (завидный энтузиазм - за политзэков бы так заступалось!). Там были и приглашения вступить в группу с таким названием: "За продажу наркотиков — сажать пожизненно!" Вот так лозунг! Особенно с учетом всех, мягко говоря, несовершенств нашего правосудия. Неисцелима, однако, эта большевистская уверенность, будто арестами и тюрьмами можно хоть что-то всерьез исправить. Боюсь, и расстрела бы потребовали, не будь у нас моратория.

Наше общество испытывает тяжелейший дефицит человечности. Однако же я надеюсь, что есть еще люди, убежденные в том, что истязаниями и убийствами не победить зла. Таким людям не нужно благоденствие в мире решенных проблем, достигнутое насилием и жестокостью. На них-то вся и надежда.

Сколько уже лет я надеюсь, что вся эта нелепая история со скандальными выставками в Музее Сахарова уляжется и забудется. И все никак. Вот новая интрига: Юрий Самодуров наносит публичное оскорбление Елене Боннэр за попытку помочь ему выплатить штраф.

Я не понимаю в этой ситуации жестокости Юрия Вадимовича, особенно учитывая возраст и состояние здоровья вдовы академика Сахарова. В самом тексте его заявления, правда, Елена Георгиевна не упоминается, весь гнев направлен на американский Фонд Сахарова, однако же ссылка ведет прямо на заявление, начинающееся словами: «Елена Георгиевна Боннер объявила о сборе средств на оплату штрафов двух осужденных по делу о выставке "Запретное искусство" в Сахаровском центре».

Я преклоняюсь перед Еленой Георгиевной, она в очередной раз проявляет подвижническую заботу о человеке в трудную минуту. Еще в свои школьные годы я была тронута тем, как заботится она об Эдуарде Кузнецове, наверняка не разделяя при этом ни методов, какими тот пытался покинуть Советский Союз, ни его убежденности в допустимости подобных методов. Я вижу, что Елена Георгиевна верна себе и так же, как когда-то об Эдуарде Кузнецове и других жертвах режима, переживает сегодня о Юре Самодурове. Невзирая на все огорчения, которые он доставил — и скандальными выставками, и своим демонстративным уходом из Сахаровского центра, Елена Георгиевна искренне беспокоится об одном: как выплатит Юрий Вадимович непосильный для него штраф? Я знаю, что с самого дня приговора она советовалась со своими коллегами, как бы оказать Юрию Вадимовичу помощь так, чтобы он ее принял, - она знала о его возможном демонстративном отказе от помощи Фонда Сахарова. Елена Георгиевна буквально по-матерински переживала Юрия Самодурова, думая, как помочь, учитывая его непростой характер. Она и ко мне обращалась, не подпишу ли я своим именем организацию подобного сбора средств.

Сейчас, после вступления приговора в силу, Елена Георгиевна все-таки решилась прямо опубликовать счет для сбора средств, на который в США можно жертвовать суммы, списываемые с налогов. В этой ситуации заявление Юрия Самодурова с обвинениями кого-то в предательстве - чудовищная бестактность. Скорее уж Юрий Вадимович предает издавна сложившиеся традиции правозащитного движения, в которых уважение к мнению оппонента - это аксиома, а возможность сотрудничества вопреки разности взглядов и убеждений - нечто само собой разумеющееся.

Я считаю, что бывшие коллеги Юрия Вадимовича совершенно правы: Музей Сахарова - не место для подобных выставок. Я сама много раз говорила ему об этом, еще со времен первой выставки. И что же, по логике Юрия Вадимовича выходит, что и я - предатель, раз у меня такое мнение? Так почему же он меня предателем не объявил, не отказался от моих заявлений в его защиту и даже поблагодарил в последнем слове на суде? За что мне такая милость?

Одним словом, дорогой Юрий Вадимович, с этими выставками Вас, попросту говоря, как будто бес попутал. В дни предыдущего шума о выставке «Осторожно, религия» Вы неоднократно говорили, что ни в коем случае не хотели оскорбить верующих, и даже писали о чуть ли не религиозном осмыслении некоторых "работ". Теперь вдруг стали заявлять о борьбе с Церковью, о праве оскорблять верующих и о том, что будто отстаиваете тем самым "ценности демократии".

Однако же Ваши выставки были исполнены в стиле и духе атеистических агиток большевиков, и, борясь такими методами с Церковью, Вы отстаивали ценности большевизма, а не демократии. Мне неприятно, что люди, считающие себя православными, раздули скандал - лучшей реакцией на эти выставки было бы просто не обращать на них внимания. Но столь же неприятна и Ваша тоталитарная позиция и по отношению к Церкви, и по отношению к бывшим коллегам.

Если Вы считаете, что Ваш гражданский долг – «говорить открыто и прямо об острых и значимых вопросах, в том числе о неприемлемости претензий РПЦ на духовное господство в светском государстве», то существует метод дискуссии - это куда более достойно, чем выставлять картинки, высмеивающие не РПЦ, а христиан, да и вообще людей с совестью.

Я понимаю, Вы родились в атеистическом государстве, Вам с детства преподносили глумление над религией в качестве основ идеологического воспитания, и Вы не сумели эти стереотипы преодолеть. Однако же не надо говорить, что, борясь с Церковью, Вы боретесь за демократию. В демократической стране желаемый Вами запрет на церковную проповедь выглядел бы такой же нелепостью, как и любое попрание свободы слова.

Я считаю, что перед Еленой Георгиевной Вам следует извиниться, а в себе самом разобраться: стоила ли Ваша борьба за вульгарный атеизм разрыва с Сахаровским центром? Стоит ли продолжать раздувать никчемную, никому не нужную, вредную нашему и без того измотанному противоречиями обществу конфронтацию с церковью? Стоит ли оскорблять публично бывших коллег?

Верующих людей я бы попросила молиться за Вас, а Вас - подумать над ситуацией, прежде чем дальше говорить на эту тему, чтобы не наговорить новых нелепых вещей и не запутаться окончательно.

Ответ президента Фонда Сахарова Эдварда Кляйна Юрию Самодурову

Непостижимым образом две даты в нашем календаре оказались рядом.

7 октября - день гибели Анна Политковской. 9 октября - день рождения Марины Цветаевой.

Марина Цветаева была любимым поэтом Анна Политковской. В годы студенчества она писала дипломную работу о творчестве Цветаевой.

Но более того - без Марины Цветаевой, возможно, не было бы той Анны Политковской, какую мы знаем. Мне видится нескрываемое влияние цветаевской стихии на язык и стиль, на саму душу текстов Анны Политковской. Я не побоюсь громкой фразы, сказав, что Анна Политковская заняла то место в сегодняшней журналистике России, что Марина Цветаева - в русской поэзии. Ее тексты о войне в Чечне дышат той же непримиримой цветаевской страстью, тем же бунтом против человеческой подлости, косности и зла, против обывательского равнодушия.

Марина Цветаева так писала в "Лебедином стане" - своем переживании гражданской войны:

Андрей Шенье взошел на эшафот,
А я живу - и это страшный грех.
Есть времена - железные - для всех.
.......
Есть времена, где солнце - страшный грех.
Не человек - кто в наши дни - живет.

Стыдно жить в привычном, повседневно-обывательском смысле, со всеми житейскими заботами-радостями-горестями, когда рядом вершится такое зло, когда война, которую попустили люди своим равнодушием и безволием, несет в чьи-то судьбы столько горя. Анна Политковская, собственно, и перестала жить повседневной жизнью, столкнувшись с этим горем. Две, а то и три статьи в неделю, пробуждающие души от спячки, непрерывный протест против войны, подвижническое противостояние языку и логике войны и утверждение ценностей мира и миротворчества - такое возможно только при полной самоотдаче, при отказе от своей жизни - ради жизни тех, кому сострадаешь, за кого болеешь душой.

А такая - в высшей степени - жизнь - во все века приводит живущих - на эшафот.

Сегодня, 30 сентября, очередной четверговый пикет в защиту демократии и соблюдения прав человека в России на Чистых прудах будет посвящен теме пыток и произвола в местах лишения свободы.

Участники пикета намерены привлечь особое внимание с судьбе заключенного Виталия Маратовича Бунтова, который подвергся зверским пыткам в одной из колоний Тульской области: у него были вырваны щипцами все ногти на руках и ногах. Причиной, по свидетельству родственников, был его отказ от предложения руководства тульской колонии ИК-1 вступить в организацию нацистского толка и выполнять обязанности палача при руководстве колонии, выбивая из других осужденных нужные признания и деньги от родственников, а также отказ стать киллером для ОПГ в обмен на обещание освобождения из заключения через пять лет. Бунтову отомстили за разглашение этих фактов.

Кроме чудовищной жестокости в отношении Бунтова вызывает сомнение и обоснованность его осуждения на 25 лет. В материалах дела нет внятных доказательств его вины. Виталий Бунтов и его родственники утверждают, что дело против него сфальсифицировано.

Непризнание вины усугубляет его участь.

В течение восьми месяцев семья Виталия Бунтова безуспешно пытается добиться разбирательства по делу о пытках заключенного.

15 сентября 2010 года дело Виталия Бунтова было скоммуницировано в Европейском суде по правам человека.

О деле Виталия Бунтова можно прочесть здесь:
http://feedbackgroup.narod.ru/proetcon/buntov.html
http://www.krugozormagazine.com/sho€w/Buntov.827.html
http://www.krugozormagazine.com/show/Buntov.843.html

На пикете предполагается присутствие родственников и адвоката Виталия Бунтова, готовых давать интервью. Приходите на пикет! Нельзя допустить хладнокровного равнодушия в обществе к фактам чудовищных пыток в системе ФСИН. Ведь это может коснуться каждого из нас.

30 сентября, четверг, Чистые пруды, памятник Грибоедову, с 17.30 до 19.00.

15 июля исполнился год со дня трагической гибели Натальи Эстемировой. Пикеты и гражданские акции ее памяти прошли в Москве, Петербурге, Екатеринбурге, Грозном. «Мы так и не научились за этот год жить без Наташи» , - сказала Татьяна Локшина на вечере ее памяти в «Мемориале». Люди помнят Наташу - красивую и стройную, деятельную и решительную, внимательную и приветливую. Ее помнит большое количество людей, потому что очень широк круг тех, кому она помогала, с кем работала, с кем общалась, кому рассказывала о Чечне.

Так совпало, что именно год назад состоялась презентация документального труда Станислава Дмитриевского о военных преступлениях в Чечне. В Независимом пресс-центре собрались люди, объединенные неравнодушием к теме войны в Чечне. Через несколько часов после презентации, обнадежившей возможностью огласки и раскрытия правды о Чечне, а значит и остановки всего этого кошмара, нас оглушила весть об исчезновении, а затем и гибели Натальи Эстемировой.

Несколько дней спустя я возвращалась в Грозный из села, где проходили похороны Наташи, на машине следователей, которые приезжали опросить родственников. Они любезно согласились подвезти меня до города. Пока мы ехали, я много раз задавала им один и тот же неудобный вопрос: как вы думаете, будет ли это убийство раскрыто? Конечно же будет, говорили мне поначалу они, за дело взялась такая мощная бригада. "А если окажется, что кто-то из высоких лиц в этом замешан?" - продолжала спрашивать я. Ну что ж, отвечали они, разве высокопоставленных лиц не сажают, приказ расследовать дело с самого верха поступил... Так за время пути они почти было обнадежили меня, но, уже подъезжая, я попросила у одного из них телефон и разрешение звонить и интересоваться ходом расследования. Молодой человек телефон мне дал, однако сказал при этом доверительным тоном: "Вы ведь понимаете, что я смогу говорить только то, что мне разрешат говорить".

Мои иллюзии в одно мгновение рассеялись. Надежда на то, что убийство Наташи будет расследовано, вмиг показалась наивной.

(Дальше...)

12 июля в Таганском суде будет оглашен приговор Юрию Самодурову и Андрею Ерофееву, для которых прокурор запросил по 3 года лишения свободы. Это событие совпадет с большим церковным праздником — днем первоверховных апостолов Петра и Павла, принявших без малого два тысячелетия назад мученическую кончину за проповедь добра и любви. Вопреки и вразрез их проповеди вели себя люди, возбудившие дело против Самодурова и Ерофеева, создававшие фон нетерпимости и ненависти на этом процессе. Неудивительно, если они окажутся в этот день не в храме на праздничной службе, а в унылых коридорах Таганского суда, радуясь взятию музейных работников под стражу либо возмущаясь не слишком суровым приговором.

И это будет завершающим аккордом в абсурдном процессе, где от начала и до конца не было места здравому смыслу. (Дальше...)

Все-таки нельзя праздновать День защитника отечества 23 февраля. Можно было бы для такого празднества выбрать какой угодно другой день — но только не этот. Потому что 23 февраля — это день позора отечества. В этот день в 1944 году на Северном Кавказе была проведена большая, тщательно спланированная войсковая операция, превратившая ее исполнителей из защитников отечества в диверсантов и подлецов. Да, именно так. Как же еще назвать вооруженных людей в форме, которые в то время, как их сверстники проливают кровь на фронте, выселяют из собственных домов целыми семьями, селами и даже целыми народами своих же собственных сограждан и соотечественников?

Задействованы в этой чудовищной спецоперации были части РККА (Рабоче-Крестьянской Красной Армии), подкрепленные подразделениями милиции и НКВД.

23 февраля — это день траура у чеченцев и ингушей. В этот день их деды и прадеды были выселены с родной земли. Их погрузили в вагоны для скота и отправили в далекий Казахстан, обрекая на гибель от голода, холода и лишений. Выселению сопутствовала массовая гибель людей, к которой по всем определениям применимо слово геноцид.

Нельзя забывать и о том, что в то время, когда женщин, стариков и детей под прикладами автоматов выгоняли из собственных домов и везли в неизвестность, не давая толком собраться, не давая хоронить умиравших в пути, — в это же время их отцы и мужья воевали на фронте в полной уверенности, что защищают свою землю, и в полном неведении, что по приказу товарища Сталина другие красноармейцы разоряют в тылу их дома, увозят с родной земли их родителей, жен и детей. Вернувшись с фронта домой, эти воины находили свое село опустошенным и ехали в Казахстан — отыскивать семьи. Каково этими выжившим ветеранам сознавать, что 23 февраля празднуется страной как день защитника отечества?

Судьба людей, переживших в детстве шок выселения из Чечни и все тяготы голода и безбытности в Казахстане, оказалась тяжкой вдвойне. Потому что на их преклонные годы выпала чеченская война. И в детстве, и в старости человек наименее защищен и наиболее нуждается в тепле, заботе, стабильном быте. Чеченцы, пережившие в детстве выселение, оказались в большинстве своем лишены и детства, и безмятежной старости. Многие из них и по сей день живут в полуразрушенных домах, с незалеченными ранами, в нужде, с внуками-сиротами на руках.

Мурашки по коже бегут, когда расспрашиваешь их сейчас о пережитом в детстве. Они вспоминают о том, как гибли от голода их младшие братья и сестры, их матери и деды — сначала в пути, а потом в Казахстане. О том, как с малых лет непосильным трудом они зарабатывали трудодни в казахских степях, не имея возможности получить даже начальное образование. Вспоминают и о том, как радостно было потом вернуться в Чечню — но как тяжело найти свой дом разрушенным или занятым. Как нелегко было, вернувшись, вновь обустраиваться на родной земле.

Если подумать, что многие из них в преклонном возрасте дважды пережили бомбежки, разрушение жилья, гибель или исчезновение без вести родных и близких, осколочные ранения — вряд ли останется сомнение, что тяжелейший из дней в их памяти — день 23 февраля — нельзя делать праздничным днем и издевательски именовать его днем защитника отечества.

Особенно резко это прозвучит, если мы вспомним, как «защитили» отечество те, кто орудовал 23 февраля в Хайбахе. Известно, что в этом горном чеченском селе были заживо сожжены 700 жителей, которые не сумели пешком из него выйти вместе с другими изгнанными. В основном это были женщины с грудными младенцами, инвалиды и старики.

В 1994 году, незадолго до начала 1-й чеченской войны, в Грозном была издана книга «Хайбах: следствие продолжается». Помимо вкладыша-карты в эту книгу был вложен один примечательный документ с грифом «совершенно секретно» следующего содержания:

«Наркому внутренних дел СССР тов.Л.П.Берия.

Только для Ваших глаз, ввиду нетранспортабельности и в целях неукоснительного выполнения в срок операции «Горы», вынужден был ликвидировать более 700 жителей в местечке Хайбах. Полковник Гвишиани».

«Грозный. УВД. Гвишиани.

За решительные действия в ходе выселения чеченцев в районе Хайбах Вы представлены в правительственной награде с повышением в звании. Поздравляю. Нарком внутренних дел СССР Берия».

«От имени ВКП(б) и Комитета обороны СССР объявляю благодарность всем частям и подразделениям РККА и войск НКВД за успешное выполнение важного правительственного задания на Северном Кавказе. И.Сталин».

Одного этого документа, на мой взгляд, достаточно для того, чтобы раз и навсегда оставить обычай праздновать 23 февраля день защитника отечества, перенести празднование на любую другую дату, если такой день так уж необходим, и сделать 23 февраля днем траура, днем памяти и скорби и днем нашего горестного покаяния перед вайнахскими народами.

Я с интересом прочла заметку Веника Дмитрошкина «Шалом, православные» о суде по делу о выставке «Запретное искусство». Любопытные наблюдения. Сама бы сходила посмотреть.

Но Юрий Самодуров просит меня на суд не ходить, чтобы в случае чего можно было вызвать меня как свидетеля.

Что ж, свидетелем защиты на этом суде я, если понадобится, с удовольствием выступлю. Но выступлю именно в защиту людей, судить которых, на мой взгляд, не за что. Какой бы некорректной, глупой и пошлой затея подобных выставок ни была, состава уголовного преступления в этом нет. На подобные выставки вообще не надо обращать внимания, не то что преследовать или судить. Я смогу это объяснить не только с юридической точки зрения, но и с нравственной, именно как верующий и церковный человек.

Но вот тезису Самодурова о противостоянии Сахаровского центра Церкви я крайне удивлена. Тогда, в 2003 году, Самодуров писал о ситуации по-другому.

Я не знаю, какие ценности, по мнению Самодурова, предали его друзья и коллеги, и какие ценности вообще могут утверждать подобные выставки. По-моему, они как раз отрицают любые ценности, либо глумятся над ними. Или просто помогают бездарностям скандально прославиться.

А я-то всем тогда говорила, что Сахаровский центр просто помещение предоставил художникам и сам ни при чем. И если разобраться, это действительно так. Эстетические пристрастия Юрия Самодурова — это его личное дело, и коллеги по Фонду Сахарова не обязаны их разделять. Среди них, коллег, есть много людей, которые защищали Самодурова, я и сама его защищаю и возмущена уголовным преследованием и тем, как оно было организовано. Но кроме Юры Самодурова я не встречала в этом окружении людей, которые от этой выставки были бы в восторге, или, тем паче, признавали ее общественный вес или какую-то там ценность.

Подобные выставки — дело пустое, не стоящее обсуждения, а суд над Самодуровым и Ерофеевым — это кафкианский процесс на пустом месте.

И уж никак не могу согласиться, что подобные выставки — это метод противостояния церкви, да и вообще чему-либо.
А вот в публичную дискуссию с Юрием Самодуровым на тему общества и церкви я бы вступила. И именно дискуссиями решаются подобные проблемы, а не скандальными выставками.

Знаете ли вы, как в краткой публикации разом и правозащитников охаять, и себя в свете правдоискателя выставить, и Ходорковского лягнуть, и по Дымовскому походя проехаться, и власти милостиво угодить, и видимость порядочности соблюсти, и даже чуть ли не поборником демократии себя показать? Образец такого «творчества» представил на минувшей неделе спецкор «Известий» Дмитрий Соколов-Митрич в статье «Права нашего человека».

Почему правозащитники защищают такого-то, а не защищают эдакого? Универсальный вопрос, годный для того, чтобы бросить на вас тень, в защиту кого бы вы ни выступили. (Так что сидите лучше, граждане, тихо, иначе не избежать вам обвинений, что защищаете такого-то и не защищаете эдакого-то...)

Соколов-Митрич обвиняет правозащитников в том, что они не защищают... майора Дымовского. Сам-то он, конечно, понимает, что «майор Дымовский - человек мутный и скользкий» (ну как же дать заподозрить себя в симпатии к арестованному человеку?), он также не забывает сообщить: «Мне не за что уважать Дымовского» (как лишний раз себя не подстраховать от подозрения в сочувствии Дымовскому и априори отвести от себя резонный вопрос: а сам-то ты что не защищаешь?).

Спецкору «Известий» также не за что уважать и Ходорковского. Мол, в каком-то неназванном году он, Соколов-Митрич, был в Нефтеюганске, и «этого достаточно, чтобы на всю жизнь получить иммунитет от воззваний в поддержку этого человека» (подробности автор считает излишними).

То есть он-то хорош, не защищает ни Дымовского, ни Ходорковского. А вот правозащитники — плохие, потому что защищают Ходорковского, но не защищают Дымовского, делят людей на «своих» и «чужих». Даже версии есть, по какому принципу делят. Одни, оказывается, говорят, что по сословному, а другие — что по национальному: только «чурок» (нацменов, пардон) защищают, такие-сякие. Впрочем, ему, как стеклышко чистому, «все равно, где проходит эта граница между своими и чужими», но «главное - что она есть». А поскольку так бесспорно-аргументированно он уже доказал, что она есть, то, во-первых, «фарисеи гражданского общества» (так уже именуются правозащитники) ничем не отличаются от пособников «кровавого режима», а во-вторых, оказывается, это из-за них «мы и профукали демократию в России». Не больше, не меньше!

Да, это вам не «клевета на советский строй на деньги ЦРУ», это нечто более витиеватое. Похоже, что отвращение какого-то круга обывателей к врагам-правозащитникам пропагандой Соколова обеспечено, а уж правду он говорит или нагло лжет, люди, далекие от темы, проверять не станут. Тем более что и не покажут акций в защиту — хоть Ходорковского, хоть Дымовского — ни отечественные телеканалы, ни та же газета «Известия» — так откуда же факты людям взять, чтобы возразить? Народ доверчивый, привык отечественной пропаганде верить на слово.

Даже те, кто в курсе событий, не сразу возразят — когда такой клубок из лжи и клеветы наворочен, не так-то легко понять, с какого конца его разматывать.

Начнем с Дымовского, которого правозащитники как раз защищают (и утверждение, будто не защищают, — наглая ложь). Еще до ареста Дымовского в Москве прошли пикеты и митинги в его поддержку, и организаторы акций даже приглашали самого Дымовского выступить на митинге, но он отнесся с недоверием, сказав: я дело делаю, а не митингую. Эта настороженность как раз и укореняется в обществе усилиями таких вот спецкоров «Известий». Но, несмотря на это, правозащитники защищали и продолжают защищать Дымовского именно потому, что никакой черты между «своими» и «чужими» для них не существует (и это — вторая ложь Соколова-Митрича). Также вне интересов правозащитников, симпатичен или несимпатичен им данный человек, низок или высок уровень его образования, безупречна ли его биография, или же сам он в прошлом совершал неблаговидные поступки. Так, ежедневно в правозащитные организации поступают жалобы от заключенных и их родственников, и правозащитники не интересуются, за что эти люди сидят, как характеризовались по работе, а безоговорочно оказывают им правовую помощь, потому что унижать человека, бить, пытать и калечить — это вне закона, и сотрудники администрации, поступающие так, совершают преступление.

А Дымовского правозащитники защищают несмотря на всю сложность именно этой коллизии. С одной стороны, Дымовский сам был частью разоблачаемой им системы и потому сам мог быть замешан в должностных правонарушениях, о которых он же и рассказывает. (Если бы защита Дымовского получила широкую огласку — то вот так бы, скорее всего, в «Известиях» и написали: смотрите, мол, кого они защищают, мошенников, бывших оборотней в погонах — ну и политзаключенные у этих правозащитников...)

С другой стороны, арест Дымовского политически мотивирован, и причина его — не случай мошенничества, который, возможно, следствие и докажет, а выступления Дымовского с разоблачением коррупции в системе. Месть волчьей стаи отбившемуся волку. Может быть, политический мотив в данном случае нелегко будет доказать юридически, но он очевиден фактически, даже Соколову-Митричу это ясно. И именно поэтому правозащитники защищают Дымовского, несмотря на то что получат они за это не щедрый гонорар от «Известий», а угрозы, оскорбления и прочие неприятности. Так, правозащитник из Новороссийска Вадим Карастелев, активно защищающий Дымовского, получил неделю назад сообщение на сотовый телефон с угрозами расправы, которые я не буду воспроизводить, т.к. литературным языком угрожающие не владеют. Подобная смс-ка пришла в тот же день на телефон другого правозащитника, Эдуарда Мкртчяна, в которой расправой грозили уже не ему, а его несовершеннолетнему сыну в случае, если правозащитник выйдет «с плакатом дыма». Причем сын назван по имени, что говорит об осведомленности отправителем относительно состава семьи правозащитника и, возможно, его адреса.

«Поясняю, что дым — это прозвище Дымовского, а поскольку мы готовим митинг 21 февраля перед домом начальника УВД под лозунгами "Свободу Дымовскому!", "МВД - так жить нельзя!", "Начальника УВД по г. Новороссийску в отставку!", нас приглашают на беседы то к замначальника УВД, то к городскому атаману. В ходе бесед нам рекомендуют отказаться от Дымовского и уже предлагают должности. Как видно, они используют политику кнута и пряника», — сообщает Карастелев своим коллегам.

Пикет в защиту Дымовского и Чекалина (другого разоблачителя системы изнутри) прошел 4 февраля в Москве, на нем собирали средства для беременной жены Дымовского, и собрали вопреки ожиданиям около 10 тысяч рублей, которые придутся теперь более чем кстати: 8 февраля у нее родился ребенок, Дымовский стал отцом. Такой вот искренней, реальной помощью арестованному человеку занимаются правозащитники и просто отзывчивые люди, приходящие на пикет, и даже обычные прохожие, пока такие, как Соколов-Митрич, пописывают свои статейки.

Что же до Ходорковсокго, то я не знаю, что увидел в неизвестно каком году Соколов-Митрич в Нефтеюганске, но я знаю, что видим все мы сейчас в Хамовническом суде Москвы, и не только правозащитники, но и все сколько-нибудь здравомыслящие люди не хотят стране такого, с позволения сказать, «правосудия». Если же спецкор «Известий» узрел какой-то доселе неведомый компромат на Ходорковского когда-то в Нефтеюгенске, то пусть выступит свидетелем в суде, чем очень обяжет прокурора Лахтина, который уже в течение года (!) не может представить суду ни одного внятного свидетельства против Ходорковского. Если же такой информации у спецкора нет, то зачем же вводить в заблуждение читателя?

Я поинтересовалась, чем известен Дмитрий Соколов-Митрич. Узнала, что он является автором книги «Нетаджикские девочки. Нечеченские мальчики», в которой, как я поняла, осуждается общественность, возмущенная гибелью таджикской девочки и не защищающая русских девочек.

То есть способ мышления у публициста уже устоявшийся. Почему сам он не сделал достоянием гласности факты о русских девочках, и при чем тут вообще - таджикские они или русские, и с какой целью даже детей публицист делит на «наших» и «ненаших», остается вопросом открытым.

Но я не буду говорить, что как раз благодаря таким, как Соколов-Митрич, мы и «профукали» демократию.
Я только скажу: держитесь подальше от скользких пропагандистов и не берите в руки такую газетку, как нынешние «Известия».

На Триумфальную площадь сегодня выходить — нужно. С этим, я надеюсь, согласны многие.
Но одно дело — согласиться, что выходить на площадь нужно.
Другое дело — выйти самому.
Инерция сильна. Она неизбежно шепчет: и без меня там будет много людей — что добавит мое присутствие? Кто я, собственно, и что я могу?
Обычное чувство несвободного человека в несвободном обществе.
А если все-таки проснется в душе, что и ты гражданин, и твое присутствие важно?
Тогда начинаются отговорки. Среди которых есть, действительно, веские.
Безусловно, если человек болен, если он сердечник и гипертоник — ему не надо идти на площадь. Пусть дома следит за событиями, пусть сопереживает — это тоже поддержка.
Но если он здоров, не стар, не слаб и не инвалид — что мешает ему выйти на площадь?
Дела? У нас всегда дела, и всегда нет времени, но это не отговорка.
Есть, конечно, дела, которые невозможно отложить, которые ни в коем случае нельзя отложить — такие, как уход за ребенком, за престарелым, больным, посещение человека в больнице. Тут уж, действительно — итак людей выйдет много...
А вот если кто-нибудь думает, что чтение книги, написание научной работы, занятие творчеством — более важное дело, то это напрасно. Все равно у вас в этот вечер ничего не прочтется, не нарисуется и не напишется, вот увидите.
Есть, конечно, еще одна серьезная отговорка — страх. Между прочим, это очень серьезно. Но может ли это быть оправданием?
Пожалуй, для женщины — да. Но ведь для мужчины, если не ошибаюсь, во все времена страх считался позором. Или настали другие времена?..
Да нет, бесстрашие в цене по-прежнему. Но во все времена, наверно, люди находили отговорки, оправдывающие в себе отсутствие гражданской совести. Почему-то занять решительную позицию в отношении неправедной власти бывает труднее, чем совершить подвиг на поле битвы или на спасательных работах.
Но между тем если бы не находились люди, умеющие в себе эту инерцию преодолеть — не остановилась ли бы история? И если нет в обществе людей, в ком жива и сильна гражданская совесть — не создается ли ситуация такого нравственного удушья и застоя, в котором угасает человеческий дух и парализуется сама способность к творчеству, познанию и духовной жизни?..

Тридцать с лишним лет назад на Красную площадь вышли всего 7 человек. Они жили в другую эпоху. У них в свежей памяти были сталинские времена, когда люди слово сказать боялись. В тюрьмах и лагерях сидели их друзья и они знали, что их тоже посадят — но они вышли на площадь. И отбыли за это сроки заключения.
Перед ними тоже стоял вопрос: выйти — или не выйти? И у них тоже были сомнения.
«У меня было еще одно соображение против того, чтобы пойти на демонстрацию. Это — соображение о практической бесполезности демонстрации, о том, что она не изменит ход событий. Но я решила в конце концов, что для меня это не вопрос пользы, а вопрос моей личной ответственности» — говорила Лариса Богораз в своем последнем слове на суде.
Они преодолели сомнения. Они вышли на Красную площадь, протестуя против оккупации Чехословакии советскими войсками. И приняли за это страдания и лишения. Причем не только власть — окружающие люди тоже их осуждали, не понимали, не одобряли. Но время не оставило сомнений, что правда была на их стороне. Они отстояли свободу для нас, и, может быть, это им нужно сказать спасибо за то, что нам теперь за выход на площадь не грозит долгий срок заключения?
Акция 31 числа — тоже в некотором роде протест против оккупации. Разве это не оккупация — грузовики и автобусы со спецвойсками и ОМОНом в городе, избыточное присутствие вооруженных людей в форме, бронежилетах, касках в мирное время на мирной площади? В данном случае силовики не защищают, а нарушают порядок, преграждая улицу, хватах всех подряд, в том числе и наблюдателей, и случайных прохожих. Они нарушают конституцию и закон, и они не правы.
Мы же, выходя отстоять наше право на митинги и демонстрации, выразить протест против оккупации силовиками площади — правы.
Конечно, это неприятно — три часа провести в душном отделении милиции. Но, может быть, это единственный путь к тому, чтобы завоевать свободу для наших детей и внуков?
И если мы не выйдем на площадь сегодня — не рискуем ли мы лет тридцать спустя потупить взор, когда внук или внучка задаст нам вопрос: а вы выходили 31 числа на Триумфальную площадь?
Тогда, в том августе 1968 года, Александр Галич написал свой знаменитый Петербургский романс. Герой песни — ветеран войны 1812 года посмеивается над мальчишками-декабристами и, конечно же, не выходит на площадь, но на склоне лет чувствует себя раздавленным.
Но я же кричал: "Тираны!"
И славил зарю свободы! -
бессильно восклицает он, понимая, что если легко было найти оправдание не выйти на площадь тогда, то уже никакого оправдания невозможно найти себе теперь.

И всё так же, не проще,
Век наш пробует нас:
Можешь выйти на площадь,
Смеешь выйти на площадь
В тот назначенный час?!
...............

Не идите на площадь, если у вас нет решимости, если есть сомнения. Не идите — никто не осудит.
Только не говорите, что вы мудрее, умнее, разумнее тех, кто идет. Не подбирайте слов осуждения в адрес тех, кто идет. Потому что такая позиция — это уже подлость душевная, которая убивает душу.

Верховный суд оставил в силе решение отправить Юлию Приведенную в институт им.Сербского на стационарную экспертизу.


Впрочем, появление сюжета психушки в ее деле — возможно, явление закономерное. Поскольку сам суд над ней, длящийся уже полтора года — это и есть психушка в стенах суда. Или Кафка, если сказать точнее.


Судья Вьюнов, бывший военный прокурор, искренне желающий осудить Юлию, так и не сумел найти в деле ни одной зацепки для фабрикации приговора. Меняющиеся один за другим прокуроры так и не привели в зал суда ни одного свидетеля обвинения. Переходить же к допросам свидетелей защиты, которые как раз есть, судья Вьюнов отказался, и в качестве выхода из тупика направил Юлию на психиатрическую экспертизу — она ведь редактировала газету с сомнительным названием "Теория счастья"...


Институт судебной психиатрии им.Сербского прославился в свое время диагностикой инакомыслия как невменяемости. С тех пор изменилось очень многое в стране и мире — но, очевидно, не в институте им.Сербского. Амбулаторную экспертизу по решению суда Юлия Приведенная прошла в мае минувшего года. В ходе беседы с удивлением услышала от своего эксперта, кандидата медицинских наук Ахмеровой, что Жанна д Арк, оказывается, страдала психическими расстройствами, Пушкин был отягощен психической наследственностью, а Альберт Эйнштейн уж определенно — ненормальный. Эксперт Ахмерова недоумевала: и зачем тебе все это надо? (Зачем, мол, живешь, не как все, и думаешь не о том, зачем тебе эта "теория счастья"...)



После того как Юлия Приведенная провела полный день в беседах с Ахмеровой и ее коллегами, те составили экспертное заключение, которое было оглашено позже в зале суда. Содержательной частью этого документа оказался... пересказ показаний отца Юлии Приведенной десятилетней давности — единственное, что нашли психиатры о подсудимой в увесистых томах ее уголовного дела. В качестве вывода сообщалось, что эксперты не могут дать заключение о вменяемости Юлии без стационарной экспертизы.



Судья Вьюнов тут же вынес решение о направлении Юлии на стационар в институт им.Сербского. Адвокат Трепашкин обжаловал такое решение, и Верховный суд тогда встал на сторону адвоката. Но не потому, что это абсурд — направлять на судмедэкспертизу человека, который не совершил ничего противоправного, против которого не выдвинуто пока ни одного конкретного обвинения. Нет, Верховный суд удовлетворил жалобу адвоката потому, что в зале суда не был допрошен отец Юлии Приведенной, на показаниях которого основана экспертиза.



Анатолий Иванович Приведенный допрашивался без малого десять лет назад по делу друзей Юлии. В нынешнее дело Юлии перекочевала ксерокопия того давнего допроса. Когда Юлия зачитывала отцу текст этого протокола по телефону, он удивлялся — мол, ничего подобного не говорил. Многократные ходатайства Юлии вызвать в суд отца судья Вьюнов оставлял без удовлетворения, и только после решения Верховного суда вызвал, наконец, Анатолия Приведенного в суд, а заодно и эксперта института им.Сербского Ахмерову.



К несчастью, отец Юлии приехать к назначенному заседанию с Украины не смог, прислал справку о переломе ноги и просьбу допросить его неделю спустя. Допросили эксперта-психиатра Ахмерову, которая, не смущаясь, сообщила, что сомневается в адекватности Юлии, поскольку та увлекается идеями Пифагора, пишет стихи, думает о других, а не о себе, разделяет "бредовые идеи" Юрия Давыдова, а во время амбулаторной экспертизы понятие "справедливость" изобразила в виде формулы. Судья Вьюнов заинтересовался формулой, и по его просьбе Юлия в зале суда изобразила на листе бумаге понятие "справедливость" и отдала ему. Приобщил ли судья столь актуальный материал к уголовному делу, неизвестно, но после допроса Ахмеровой он категорически отказался дожидаться приезда отца Юлии и огласил его старые показания в зале суда. В этих показаниях, собственно, ничего особенного не содержалось: отец сетовал, что его дочь после вступления в организацию ПОРТОС перестала пользоваться косметикой, стала спать на жесткой кровати, резко прореагировала на просьбу родителей вернуться из Харькова, где она училась в ВУЗе, а потом и вовсе переехала в Москву. Остальная часть показаний касалась его работы на базе ПОРТОС в Подмосковье, куда его пригласила дочь летом 1999-го, и Юля в ней уже практически не упоминается.



Эксперт Ахмерова сообщила, что внимательно изучила материалы дела Юлии. На вопрос адвоката, разобралась ли она в том, какое отношение имеют эти материалы к самой Юлии, психиатр ответила, что это вне ее компетенции.


В завершение заседания судья Вьюнов вынес повторное решение о направлении Юлии Приведенной на стационар в институт им.Сербского.


Кассационную жалобу на это решение и рассмотрел 14 января Верховный суд РФ. Степенно-важная коллегия из судей Каменева, Иванова и Кочина выслушала Юлию Приведенную и адвоката Трепашкина, которые представили судьям положительные характеристики из 20 общественных организаций, заключения двух независимых психиатров-экспертов высшей аттестационной категории об адекватности и вменяемости Юлии, справку о болезни Приведенного, оправдывающую его неявку на суд 18 ноября и его нотариально заверенное заявление о том, что он не давал тех показаний, на которых основано заключение амбулаторной экспертизы.



Присутствующих в зале немало удивили слова одного из судей, который сказал Юлии, что институт им. Сербского — это всего лишь больница, многие стремятся туда попасть, чтобы нервы подлечить, и зачем же этого избегать. (Интересное открытие, что в учреждении судебной экспертизы лечат нервы).



Михаил Трепашкин говорил о том, что нет никаких оснований для обвинения Юлии — ни одного факта, ни одного свидетельства, суд за полтора года не предъявил ей ничего конкретного — так на каком же основании проводить судебную экспертизу?



Выслушав все это, коллегия Верховного суда невозмутимо оставила в силе решение Московского областного суда.



Вспомним, что база объединения ПОРТОС в Люберецком районе Подмосковья была разгромлена 7 декабря 2000 года бойцами РУБОП. Четверо ее организаторов - Т. Ломакина, И. Дергузова, Ю. Давыдов и Е. Привалов были обвинены в создании незаконного вооруженного формирования и осуждены - Ломакина и Дергузова к тюремному заключению, Давыдов и Привалов к принудительному лечению в психиатрической больнице. В те же годы Юлия Приведенная стала появляться на общественных и правозащитных мероприятиях, выступая в защиту своих товарищей. Со временем все они вышли на свободу и, казалось, дело ПОРТОС забыто.



Но в мае 2008 года неожиданно арестовали саму Юлию Приведенную — без постановления об аресте и предъявления обвинения. Затем буквально состряпали уголовное дело, склеенное из копий материалов дел ее товарищей, в которых она практически не упоминается.



Впрочем, из изолятора временного содержания, где Юля провела лето 2008 года, ее решением суда все-таки вытащили. Но вот уже полтора года над ней длится суд, которому нет пока конца и края.



Судья Акимушкина уже возвращала дело в прокуратуру на доследование — но Верховный суд по ходатайству прокуратуры отменил решение и вернул дело в суд. С тех пор судебное следствие по делу стоит на месте: ни одного доказательства вины подсудимой, ни одного сколько-нибудь внятно сформулированного факта. Статья обвинения между тем серьезная — руководство незаконным вооруженным формированием.



"Как можно руководить чем-либо, не имея никого в подчинении?" — недоумевает адвокат.



Дело ПОРТОСа 10 лет назад изобиловало процессуальными нарушениями, фабриковалось грубо — но друзьям Юлии хоть что-то тогда вменялось. Дело же самой Приведенной — это кипа томов, состоящих из плохих ксерокопий судебно-следственных дел вдрузей Юлии, в которых в которых сама она практически не упоминается, и множество бумаг, не имеющих вообще никакого отношения ни к Юле, ни к сути обвинения.



Очередное заседание Московского областного суда по делу Юлии Приведенной назначено на 1 февраля. На нем судья Вьюнов может лишить Юлию Приведенную свободы, отправив ее в институт им. Сербского.


Тревожит, что в институте им.Сербского были уже признаны невменяемыми Юрий Давыдов и Евгений Привалов, товарищи Юлии по объединению ПОРТОС. Принудительное лечение серьезно подорвало здоровье Юрия Давыдова: 24 сентября минувшего года он скоропостижно скончался.


Эксперты института им.Сербского в свое время навлекли скандал на своих коллег-соотечественников, когда их исключили из Всемирной психиатрической ассоциации за регулярное использование судебной психиатрии в политических целях в Советском Союзе. Тогда, в конце 70-х, количество подобных диагнозов заметно убавилось, практика отправки инакомыслящих в психушки поутихла.

Неужели сегодня она возрождается?

Грани-ТВ: Юлия Приведенная, карательная психиатрия, политзеки