Пять с половиной лет назад я сделала набросок защитной речи в суде - на случай если Мосгорсуд допустит меня в качестве защитника наряду с адвокатами на кассационном процессе по делу Бориса Стомахина. Однако суд не удовлетворил тогда ходатайства Стомахина о допуске меня в качестве защитника, несмотря на доводы адвоката о том, что участие человека с филологическим образованием наряду с юристами в этом процессе важно, поскольку Стомахину вменяются в вину тексты – и ничего кроме текстов.

Речь моя тогда осталась не прочитанной. Сегодня же, в связи со вторым арестом Бориса Стомахина, я отыскала ее – и хочу привести ниже. Поскольку она, к сожалению, нисколько не утратила своей актуальности.

Читателя же я хочу попросить задуматься: допустимо ли вообще сажать человека в тюрьму за слово, каким бы неудобным, неуютным, неудобочитаемым это слово ни было?

Допустимо ли, в частности, существование 282-й статьи в Уголовном кодексе? Эта пресловутая статья стала уже язвой нашего общества. Сколько людей приговорено сегодня по ней, над сколькими нависла угроза ареста – но время отчетливо показывает, что чем больше сажают за «разжигание ненависти», тем больше ненависти и злобы генерируется в обществе.

Я знаю доводы в защиту этой несчастной статьи, среди которых часто звучит: а как же справиться без нее с проблемой неонацизма? Но с помощью арестов – можно ли с ней справиться? (Не говоря уж о том, что практика применения этой статьи нацелена у нас преимущественно не на разжигание ненависти в отношении нации либо расы, а на разжигание ее в отношении разнообразных «социальных групп», таких, как «власть», «армия», «полиция», «ФСБ» и так далее.)

Что видим мы в деле Стомахина? На одном полюсе – глубоко несчастный человек, травмированный и одинокий, фактически инвалид, единственный сын пожилой сердечницы, у которой никого кроме него нет. На другом – злобные тексты в интернете, подписанные его именем, которые невозможно читать – до того отвратительны. Но сам факт нового ареста больного, искалеченного человека – не отвратителен ли?

Предположим, что тексты, подписанные именем Стомахина, кому-то мешают жить. Но пребывание Бориса Стомахина за решеткой, сам факт мученичества за эти вгоняющие в депрессию тексты – разве мешать не будет?

За радикальную публицистику, за слово сажают сейчас людей с самыми разными, порой диаметрально противоположными взглядами, которым почти невозможно объединиться в нашем разрозненном и расколотом обществе. Дискуссии насчет правомерности существования «вербальных» статей в УК могут быть бесконечны, а вот отчетливое требование исключить из них наказание в виде лишения свободы могло бы стать объединяющим.

Нормальное, человечное общество оказывает таким людям, как Борис Стомахин, психологическую помощь, стремится помочь, проявляет сострадание. Злое же отвечает ненавистью на ненависть, толкает в революционеры и арестанты.

Пожар нельзя затушить керосином. Так же и ненависть нельзя укротить лишением свободы. От того, насколько мы будем человечны, непосредственно зависит, в какой атмосфере мы будем жить, в каком обществе предстоит существовать нашим детям и внукам.

Набросок защитной речи к кассационному заседанию Мосгорсуда по делу Бориса Стомахина 23.05.2007 года

Уважаемый суд!

Мы имеем дело с необычным процессом и с необычным приговором. Борис Стомахин приговорен к большому сроку заключения исключительно за слово, за публицистику.

Многие люди вне зависимости от своих взглядов, убеждений, отношения к тому, что писал и говорил Борис Стомахин, восприняли этот приговор как чудовищную жестокость и как тревожный симптом. Четыре номера малотиражного бюллетеня «Радикальная политика», несколько статей из них, несколько плакатов – вот все, что стало основанием для приговора к пяти годам заключения в исключительно тяжелых условиях нашей сегодняшней тюремно-лагерной системы.

Я считаю, что приговор, вынесенный Борису Стомахину Бутырским судом города Москвы 20 ноября 2006 года, является несправедливым, необоснованным и подлежащим отмене.

Бутырский суд поставил Борису Стомахину в вину то, что он (дословно) «совершал свои действия, не разделяя общепринятые взгляды относительно принципов создания, деятельности и направлений развития Российской Федерации», а также «имея намерение лично противостоять... общепризнанным нормам гуманности, плюрализма, свободы...» Однако, ставя в вину Стомахину такое намерение, но не доказывая его, суд явно не учел, что и ему нужно следовать общепризнанным нормам гуманности, плюрализма и свободы.

Борис Стомахин родился и вырос в советскую эпоху. Он учился в школе, где учебный процесс был построен на советской идеологии и пропитан коммунистической пропагандой. А пафос советской идеологии насквозь был пронизан ненавистью к врагу, а также романтикой и героикой партизанщины и борьбы за национальное освобождение.

Публицистическая статья, вмененная в вину Борису Стомахину, – «Чеченский синдром навыворот» - является типичным образцом романтико-революционного произведения. В этом стиле писали прозаики и поэты Владимир Маяковский, Эдуард Багрицкий, Николай Островский и многие другие.

«Может быть, руки, сегодня держащие поминальную свечу, завтра будут сжимать автомат — в это пока не очень верится, но дай нам бог дожить до такого счастья! А пока, кроме набата слов, у нас нет другого оружия и другого языка...»

Заметьте, ни одна нация, раса или социальная группа здесь вообще не названы. Никакого призыва здесь не содержится, есть лишь предположение – «может быть». А то, что «сжимать автомат» здесь названо счастьем, тоже не имеет никакого отношения к каким-либо призывам. Тем более что в данном тексте «сжимать автомат» - это не более чем метафора.

Если допустить возможность уголовного преследования за такие тексты, как тексты Бориса Стомахина, то на скамью подсудимых рядом с ним можно было бы посадить несметное количество писателей, поэтов, публицистов, литераторов, художников и композиторов.

Примеров текстов, аналогичных текстам Бориса Стомахина, но гораздо более шокирующих, резких и неприемлемых с точки зрения общепринятых норм морали, можно привести множество. Вот один:

Пусть
горят над королевством
бунтов зарева!
Пусть
Столицы ваши
Будут выжжены дотла!
Пусть из наследников
и наследниц варево
варится в коронах-котлах!

Или:

Теперь
Не промахнемся мимо.
Мы знаем кого – мети!
Ноги знают, чьими
Трупами
Им идти.

В мы –
Не Корнеля с каким-то Расином –
Отца, -
Предложи на старье меняться, -
Мы
И его
Обольем керосином
И в улицы пустим –
для иллюминаций.

В этих жутких, шокирующих строках Владимира Маяковского ни одна прокуратура не увидела состава преступления. Никто это «пусть» не принял за призыв, и никому в голову не пришло за этот текст Маяковского посадить – ни при императоре Николае, ни при Сталине.

Героями советской идеологии и пропаганды были Павка Корчагин, без жалости рубивший своих врагов, в том числе и невооруженных, герои-молодогвардейцы, поджигавшие дома культуры вместе со зрителями, взрывавшими железные дороги, совершавшими прочие акты, которые в сегодня несомненно были бы расценены как акты международного терроризма. Независимо от того, нравится или не нравится нам роман Фадеева «Молодая гвардия», кому-нибудь пришло в голову за это произведение автора посадить? Нет. Это произведение, утверждающее героику терроризма как такового, партизанщины как таковой, и по сей день рекомендуется к изучению в школах и вузах.

Так почему же должен сидеть Борис Стомахин?

Глубокая трагедия Бориса Стомахина состоит в том, что он оказался чужим среди своих и не своим среди чужих. Начиная свою общественную деятельность с митингов чисто коммунистического толка, работая в Левом информационном центре, как показал на суде свидетель Якуничкин, Борис Стомахин в полной мере воспринял весь пафос революционного сопротивления и революционной романтики. Однако он разочаровался в коммунизме и коммунистах, и его потянуло к правозащитникам – то есть к людям, которым этот пафос глубоко чужд. Крохотный тираж злополучного бюллетеня попадал в руки людям, которые выбрасывали эти бюллетени, а при внимательном прочтении приходили в негодование. Отвергнутым всеми одиночкой был Борис Стомахин в нашем обществе. Можно было с ним спорить. Можно было его тексты критиковать в самых резких и решительных формах. Но сажать в тюрьму? Содержать его в течение целого года в душных и тесных камерах вместе с убийцами, грабителями и насильниками, мошенниками и наркоманами – за что? За выражение мнения, которое, видите ли, шокирует нас? Это, на мой взгляд, и есть абсолютное попрание конституционных принципов Российской Федерации, таких как плюрализм мнений и свобода слова.

Свобода слова вовсе не предполагает свободу исключительно приятного, ласкового слова. Свобода слова обязывает общество терпеть самые разнообразные мнения, в том числе и крайние, в том числе и резкие, и вызывающие. Нельзя поставить правильный диагноз больному, купируя его боль. Нельзя вынести трезвую оценку состоянию общества, затыкая рот кому бы то ни было. А без трезвой оценки невозможно и понять, как исцелить общество. Тем более когда речь идет о глубоко и тяжело больном обществе.

Борису Стомахину поставлено в вину пафосное освещение вооруженного конфликта в Чечне. Между тем то, что военные преступления в Чечне совершаются, является несомненным и общепризнанным фактом. Судебные процессы над Будановым, Ульманом, Лапиным наглядно продемонстрировали обстоятельства особо тяжких преступлений против мирного населения Чеченской Республики командным составом российских вооруженных сил. Огромное количество зафиксированных военных преступлений остается до сих пор не расследованным. И к этому нельзя проявлять равнодушие. Как нельзя, невозможно проявлять равнодушие к войне в Чечне – этой неисцелимой язве нашего общества. Но если равнодушным остается общество – оно в ответ на свое равнодушие получает то неравнодушие, которое выражено в текстах Бориса Стомахина. Не в тюрьму сажать надо такого человека. Такого человека нужно выслушать, возразить ему в том, в чем он не прав, принять к сведению то, в чем он прав, и не проявлять, если мы действительно граждане своей страны, хладнокровного равнодушия к язвам и болезням нашего общества. Не будет этого равнодушия – и, уверяю вас, тексты Бориса Стомахина примут более приемлемые для нашего изнеженного обывательского слуха формы.

Я считаю, что Борис Стомахин должен быть немедленно выпущен из-под стражи. Иного решения в принципе не может быть, если нам хоть сколько-нибудь дорого наше будущее. Общество наше захлестнуто лавиной жестокости, в наше время попраны принципы милосердия и гуманности. Не остановить, но продолжить эту лавину жестокости – это верный путь в никуда, в бездну. Какой будет страна через десять, через двадцать лет, если сегодня суд будет попирать как законность, так и человечность? Ведь в ней жить нашим детям и нашим внукам. Что оставим мы им? Наше хладнокровное равнодушие к чужому горю, к несправедливости? Номенклатурную совесть, которая не заменяет, а убивает совесть живую, человеческую? Но ведь они же, дети, и станут тогда жертвами той жестокости и того равнодушия, которую не сумели остановить взрослые, которую остановить можно только милосердием и человеколюбием.

На слово можно отвечать только словом. Ни следствие, ни суд не привели ни одного факта, чтобы хоть кто-нибудь пострадал от слова, от статей Бориса Стомахина.

Если же суд вопреки всем доводам защиты сочтет невозможным вынести решение об оправдании, то дело необходимо отправить на рассмотрение новым составом районного суда. Но в любом случае то наказание, которое Стомахин он уже понес, находясь более года в условиях следственного изолятора, во много раз превосходит тяжесть содеянного им, даже если он и виновен. Так считает и депутат Госдумы Виктор Черепков, который ходатайствует об освобождении Бориса Стомахина и дает за него поручительство, так считают и другие поручители, правозащитники и общественные деятели, ходатайства которых имеются в деле.

Вне зависимости от того, оправдает ли суд Бориса Стомахина, или сочтет его виновным, или отправит дело на дополнительное расследование, – в любом случае единственным справедливым, законным, верным и человечным решением суда может быть только немедленное освобождение Бориса Стомахина из-под стражи.

Удивительная история трех сестер Истанбековых оказывается не закончилась на старшей Шолпан (была осуждена за «истязание» работниц и помилована) и младшей Жансулу (владелица магазина «Продукты» в Гольянове). Средняя сестра Жанар Истанбекова тоже не отстает — она тоже владеет несколькими продуктовыми магазинами в Москве, и также приглашает на работу девушек из бедных казахских и узбекских семей.

Коллеги из казахстанской правозащитной организации ОО ПЦЖИ «Сана Сезiм» передали мне четыре заявления от сбежавших из магазинов Жанар рабынь. После многолетних попыток добиться возбуждения уголовного дела в Казахстане одна из девушек уже устала бороться (возбуждено уголовное дело по ст. 125 ч.2 УК РК «Похищение человека», в отношении неустановленных лиц, сейчас дело приостановлено) и отказалась от активных действий. Но есть еще три сбежавшие из невыносимых условий работы в Москве девушки, о которых я хочу рассказать.

Фатима Мусабаева и ее сестренка Алия из казахстанского города Шымкента остались сиротами в 2006 году. В мае 2007 года родственница Рашида – мужа Жанар Истанбековой — пригласила Фатиму поработать в Москву, мол чтобы деньги на окончание колледжа скопить, квартиру купить, а то ведь сиротки живут в общежитие. 19-летняя девочка согласилась, взяла с собой сестру и приехала в Москву, в магазин «GRAND-NORD Продукты» на Уральской, 13а. В тот же день из ее сумочки пропали все документы. Сразу стало понятно, что все будет по-другому: спали на складе прямо в магазине, за малейший проступок хозяйка била, во время приема гостей заставляла под угрозой избиения пить алкоголь, есть просроченные продукты, о заработной плате и речи не шло. Алию хозяйка забрала в квартиру в этом же доме присматривать за своей малолетней дочерью. При проведении проверок хозяйка раздавала работникам паспорта РФ, а после сразу их забирала.

Зимой 2008 года Фатима впервые попыталась сбежать. Она кинулась в парикмахерскую рядом с магазином, сотрудница взялась отвезти ее в отделение полиции по району Гольяново. Там Фатима написала заявление и просила о помощи, но вместо помощи через некоторое время в участок приехали... Рашид и Алия. Алия сказала по-казахски, что ей угрожали и Рашид требует вернуть заявление. Пришлось вернуться в магазин. Во время одной из пьяных вечеринок хозяев Фатима забеременела от одного из работников, и в ноябре 2009 года прямо на складе магазина родила сына Рината. После родов хозяйка отвезла ее в роддом, а после выписки забрала все документы на ребенка. В конце февраля 2010 года Жанар сообщила, что отправляет Рината в Казахстан. Сопротивляться было бесполезно.

В июне, когда у хозяев были гости и все были пьяны, Фатима взяла из кассы 4700 рублей и сбежала, остановила машину, в которой оказались приезжие из Кыргызстана. Они помогли найти проводницу поезда, следующего в Казахстан, и та спрятала Фатиму на багажной полке за вещами, когда пересекали границу.

Сразу же по приезде Фатима написала заявление в РОВД, хотела вернуть сестру и сына. Через несколько дней дочь Жанар Азиза привезла Рината (ему было 7 месяцев, он был очень слаб для своего возраста: не держал головку, был истощен), сказав, что за документами нужно спуститься в их машину. Фатима побоялась это делать. Сестру Алию она разыскивает до сих пор.

3 июля 2010 года районным УВД Шымкента было возбуждено уголовное дело по статье «похищение человека». В рамках уголовного дела было отправлено множество международных поручений в Россию, которые закончились одним — материалы были переданы в ОВД Гольяново, которое в сентябре 2010 года вынесло отказ в возбуждении уголовного дела. Преображенская прокуратура его отменила и направила в Следственный отдел по Преображенскому району для проведения проверки, о результатах которой так и не сообщили, ни правозащитной организации ОО ПЦЖИ «Сана Сезiм», ни Фатиме, ни следственным органам Казахстана. Уголовное дело в республике по-прежнему приостановлено.

Судьбы еще двух девушек, которые хотят продолжать бороться за то, чтобы Жанар Истанбекову наказали по заслугам, не менее трагичны. Сбежавшие от Жанар рабыни знают, что Истанбековы в Шымкенте всемогущи, поэтому просят заменять свои имена псевдонимами.

Аида выросла в Шымкенте в многодетной семье, ее родители инвалиды. Работу в Москве ей предложил ее собственный двоюродный брат Галымжан, который уже трудился кассиром в магазине Жанар Истанбековой на ул. Щелковское шоссе, 85. Азиза — дочка Жанар — договорилась с проводниками и те отправили Аиду на поезде до Москвы без билета. Дальше все было по накатанной схеме: встреча на вокзале, изъятие паспорта. Из-за плохого русского Аиду определили работать на склад, где она разгружала тяжелый товар. Когда она впервые сказала, что хочет домой, Жанар припугнула полицией и побила для профилактики.

После многократных побоев за один только месяц у Аиды начались боли в печени, стала отекать нога, и она сбежала. Встретила рабочую из Кыргызстана, которая спрятала ее в подвале, накормила, помогла дозвониться сестре в Шымкент, которая сразу вылетела в Москву. Сестра сказала, что надо сходить в посольство за документами, а в посольстве сказали, что нужно обратиться...в полицию по району Гольяново.

В ОВД сразу же приехал Галымжан и Азиза, которые стали по- казахски кричать на Аиду, объясняя ей, что зря обратилась в полицию. Аиде стало плохо, ее увезли на скорой и срочно прооперировали. Через месяц, проведенный в больнице, МОМ помог Аиде добраться до дома, где она обратилась в организацию ОО ПЦЖИ «Сана Сезiм». Там помогли составить заявление, на которое в октябре 2009 года был вынесен отказ в возбуждении уголовного дела со ссылкой на отказ, полученный из правоохранительных органов России. Из-за давления родственников Аида отказалась обжаловать данный отказ, но сейчас, на волне интереса к рабыням из Гольянова, готова давать свидетельские показания.

Соня приехала в Москву в ноябре 2010 года. Ее позвала работать та же Азиза — дочка Жанар. За 10-месячным сыном Сони Нурсултаном обещала присмотреть сама. В Москве Соня очутилась еще в одном магазине семьи Истанбековых — ул. Уральская, 13а, где хозяевами были те же Жанар и Рашид. Жила Соня на складе в магазине, ела испорченные продукты, документов своих и зарплаты в глаза не видела. Однажды Соню обвинили в краже денег из кассы, пытали электрошокером, чтобы призналась. Признаваться Соне было не в чем, поэтому ей обрили голову, посадили в холодильник, позже заставили рабочего ее изнасиловать. В октябре 2011 года из-за участившихся проверок в магазине хозяева решили отправить Соню домой, предварительно взяв расписку, что она пребывала в России добровольно. Хуже всего для Сони оказалось то, что Азизе удалось убедить родителей Сони, что она занималась в Москве проституцией. Те выгнали дочь из дома, она бродяжничала, пока не попала в приемник для административно задержанных, откуда ее направили в организацию ОО ПЦЖИ «Сана Сезiм». Юристы помогли Соне написать заявление в правоохранительные органы, где попросили объединить ее дело с делом Мусабаевой Фатимы - ведь работали они в одном и том же магазине на Уральской, 13а. Однако в ответ получили лишь короткий отказ в возбуждении уголовного дела.

Какие выводы можно сделать? Все три сестры — Шолпан, Жанар и Жансулу Истанбековы - привыкли к безнаказанности, которая продолжается по сегодняшний день. Сейчас адвокаты бьются над возбуждением уголовного дела по использованию рабского труда в магазине «Продукты» на Новосибирской, 11, но им противостоит целая система, которая почему-то встала на защиту этой семьи с криминальным прошлым, а не на защиту девушек.

Нам приходят отказы в возбуждении уголовных дел, в которых говорится одно — могли убежать, ведь работали в многолюдном месте, выезжали в медицинские учреждения, поэтому статьи «незаконное лишние свободы» здесь не может быть. Интересно, а почему вообще правоохранительные органы возбудили дело именно по этому статье, по которой логичнее всего осуждать те, кто брал в заложники ради выкупа, например? Уж не для того ли, чтобы потом заявлять, что они не были лишены свободы, и не заниматься настоящим расследованием? Мы говорим о статье «использование рабского труда» с применением шантажа, насилия или с угрозой его применения, а также изъятием документов. Для меня до сих пор загадка, почему мы встречаем такое сопротивление правоохранительных органов.

Сегодня я прочел, что говорит Пионтковский, и что говорит Собчак, и что говорят многие другие именитые и уважаемые люди о дате очередной массовой оппозиционной акции, о ее содержании и целях. Все высказались. Можно, и хомячок тоже скажет?

Почему хомячок? Ну потому что я не активист, никого не представляю, на большинство предыдущих акций ходил, но держал себя скромно, на рожон не лез и «Путина на нары» кричал только хором с другими. Ни в правую, ни в левую колонны не подмешивался, шел строго посередине, в окружении других таких же, как я. Ну чем не хомячок?

Между прочим, таких, как я, там всякий раз было большинство. Все мои друзья и знакомые – хомячки. Но было нас всякий раз так много, что почти ни с кем из своих знакомых я не столкнулся, всякий раз вокруг были незнакомые мне, но той же породы – хомячки. И мы друг друга даже без слов понимали. Поэтому я думаю, что мог бы говорить от лица нас всех; но на всякий случай буду выражаться в единственном числе, потому что мы, хомячки, никак не партия и наши мнения могут различаться.

Начнем с даты. Спор вроде бы идет – восьмого или девятого декабря назначать. Вы знаете, дамы и господа организаторы, нам вроде как это все равно. Восьмое – суббота, девятое – воскресенье, и то и другое годится. Мы вообще-то, наверное, могли бы и два дня подряд, это будет, кстати, очень эффектно и, может быть, даже – чем черт не шутит – эффективно... Так что за нас не бойтесь, все дружно придем. Только сами, пожалуйста, не перессорьтесь, ну правда же, не с чего!

От меня лично только одна будет просьба – если девятого, в воскресенье, то не слишком рано, чтобы после литургии перекусить успеть, прежде чем на митинг идти. Потому что – многие из организаторов, возможно, удивятся, а также из руководящих товарищей на Старой площади, и даже, может быть, кто-то из наших архиереев удивится, хотя вряд ли, – так вот, среди нас, хомячков, немало таких, кто и в церковь исправно ходит, и на митинги оппозиции как на работу. А что там говорит на политические темы какой-нибудь Чаплин или даже Его Святейшество – это мы просто пропускаем мимо ушей, потому что Вселенские соборы обошли полным молчанием вопросы, касающиеся легитимности выборной светской власти, а после тех соборов никаких новых догматов у нас в православии не принималось – мы не католики. Оно так и лучше даже выходит: что бы там начальство ни придумало, хвать за архиереев – кажется, и всю церковь ухватили, ан нет: мы себе живем свободно, как жили, и Богу молимся свободно, как молились... Извините за долгое рассуждение не совсем по теме.

Что до названия акции, то «марш миллионов», хотя и претенциозно, но как-то уже привычно; думаю, сойдет, пока чего-нибудь получше не придумали. А вот «Юрьев день» мог родиться только от весьма приблизительного знакомства с русской историей; но на эту тему уже вдоволь посмеялись многие, так что, я думаю, о Юрьеве дне можно больше не вспоминать, пока Пушкин или Мусоргский не напомнят возгласом Гришки Отрепьева в сцене в корчме на литовской границе...

Теперь, наконец, о главном: чего просить – или требовать - и у кого, от кого? Или угрожать кому-то? Условия ставить? Действительно, сложный вопрос; можно сказать, стоим на распутье. Ведь не то что просить, а даже требовать чего-то, но лично от Путина значит соглашаться с тем, что это законный, как сейчас принято говорить, легитимный адресат наших требований. А что же тогда вся эта череда фальсифицированных выборов, включая президентские? И что же теперь наши кричалки - «Путин – лыжи – Магадан» и прочие блестящие образцы современного народного творчества? И от Думы нынешней ничего требовать нельзя - она нелегитимна, потому что выборы были фальсификацией. И вся так называемая «исполнительная власть» – она тоже нелегитимна, потому что назначена нелегитимной Думой и/или нелегитимным президентом; и судьи – то же самое... Не надо нам от вас ничего, узурпаторы, только уходите! Ни законов никаких, ни прибавки печенек от вас нам не надо, мы размажем ваши печеньки по асфальту!

С другой стороны, правы и те, кто говорит – надоело хором кричать «уходи, стерхчеловек!», а тот и в ус не дует и по-прежнему нам голый торс кажет по всякому поводу и без повода, подобно китайскому императору, в древности демонстрировавшему свою сексуальную энергию на арене перед многими тысячами своих древнекитайских подданных – смотрите, у меня всё в порядке, значит и в Поднебесной будет всё в порядке, отменный урожай и отменная плодовитость... Ну что ж, можно посмеяться еще раз, и даже – скажу вам по секрету – если смеяться много раз, каждый день и по каждому поводу и ни одной древней амфоры не спустить стерхчеловеку с рук, то подействует, уверяю вас. Но только не хватает веселья, остроумия, да и просто выдержки, чтобы так заразительно и постоянно смеяться.

Так что же делать? У меня очень простое предложение. Даже два. Первый вариант – требуем, но ни от кого, а просто требуем. Требуем всего, что считаем честным, достойным и разумным. От новых выборов до увеличения зарплат учителям и пенсий старикам. Просто ТРЕБУЕМ. Каков смысл таких «безадресных» требований? Смысл совершенно ясен: если вы там, в Кремле, в Охотном Ряду, на Старой площади, в Белом доме, в Желтом доме, не знаю где еще – если вы САМИ считаете себя властью, то должны понимать, что от этих требований мы не отступимся, нас будет все больше и больше и наши требования могут стать только более радикальными. Если же вы просто пропускаете всё это мимо ушей, считаете, что это не к вам обращено, – значит, вы и сами ЗНАЕТЕ, что никакая вы не власть, а самозванцы, узурпаторы или оккупанты.

Кстати, а что будет, если эта нелегитимная власть вдруг в чем-то пойдет на попятный - скажем, примет какие-то вполне справедливые и демократические законы или отменит что-то из той фашистской галиматьи, что напринимала этим летом и осенью? Станет ли она от этого легитимнее? Я думаю, этот академический вопрос обращен не к настоящему, а к будущему. В будущем, когда нынешняя власть будет полностью сменена, придется рассмотреть вопрос – с какого времени считать, что она стала нелегитимной? С 2011 года, или с 2007-го, или, может быть, с 1996-го? А если уж по букве закона, то надо и дальше откатиться, к 1993-му; а вообще-то когда у нас с вами Учредительное собрание разогнал тов. Ульянов-Ленин? Вот к тому времени и вернемся, и все эти декреты-указы-постановления-законы будем считать юридически ничтожными... Или всё-таки ограничиться недавним прошлым? Серьезное обсуждение этого вопроса уже началось в академических кругах; но какая бы дата отсчета ни была принята – ясно одно: акты прошлой власти придется отменять либо выборочно, либо – что более логично – отменить скопом все и тут же снова принять те из них, что соответствуют духу новых законов.

А другое мое предложение – более радикальное: ничего не требовать, а утверждать. Мы добьемся, мы сделаем, мы решили. Мы здесь власть. Мы выбрали Координационный совет, по важным вопросам мы устраиваем референдумы (кстати, пора бы уже готовить первые из них; предложить вам темы, дамы и господа?). Следующий шаг – выборы в Учредительное собрание. Рельсы – наши, и паровоз – наш, и вы там все, стерхчеловеки и охотнорядцы, рискуете просто остаться в пыли на обочине.

И последнее: «освободить политзаключенных» – конечно, это требование должно обязательно присутствовать, независимо от даты, названия и характера планируемой акции. И даже намного более конкретно: такие-то (поименно) должны быть на свободе, они ни в чем не виновны, а такие-то должны сидеть в тюрьме (например, нынешний министр внутренних дел Колокольцев, если это именно он, тогда еще начальник московской полиции, организовал 6 мая провокацию на Болотной, отгородив площадь от митингующих и устроив толчею в узком проходе). Это не просьба, это даже не требование. Это то, что рано или поздно произойдет; и чем дольше власть будет упорствовать, тем больнее ушибется, падая. Мы, хомячки, пойдем на митинг с уверенностью в этом.

Прошло уже больше месяца с того прекрасного солнечного утра, когда я сидел на раскопках в Переславле и зачищал совочком очередного покойника. Как вдруг – звонок с другой планеты. Звонит Андрей Новичков:

- Ты знаешь, что на тебя Окопный в суд подал? На тебя и на Аксенова?

Ба! А ведь я уже успел забыть о существовании Окопного!

Начинаю обзванивать знакомых. Реакция примерно одинаковая: «Как я тебе завидую!» «Да я сам себе завидую!» Окопный – фигура знаковая, в своем роде легендарная, процесс обещает быть знаковым, тут главное не оплошать.

Ответственность, однако.

По сути все это поразительно цинично. Сначала убили, потом замяли убийство, а потом обвиняют тех, кто обличает предполагаемых убийц, на основании презумпции невиновности и Европейской Конвенции о правах человека. (Ей-богу! Именно на нее ссылался Окопный в исковом заявлении!)

Первая и основная мысль – заявить на суде, что в этой истории не может быть никакой презумпции невиновности, потому что презумпция невиновности предполагает, что никто не может быть назван преступником ДО РЕШЕНИЯ СУДА. В деле же с убийством Червочкина суда не было – не в смысле процесса не было, а суд, правосудие отсутствовали как таковые. Государство просто самоустранилось, не выполнив своих функций и покрыв шайку бандитов. Это даже не тирания - и Сталин, и Гитлер расправлялись с противниками режима институционально. Это просто беспредел, полный выход из правового поля, провал государства и права как институтов. Так какое же вы, черт возьми, имеете право указывать мне на презумпцию невиновности? Какой суд постановил, что Окопный с друганами убил Червочкина? А какой суд постановил, что дикари убили и съели капитана Кука? Не было суда, потому что его как института нет, вы делаете вид, что мы живем в правовом государстве, а это Бандостан. А в ситуации, когда правовое поле отсутствует, когда власть ведет холодную гражданскую войну против общества, общество вправе защищаться всеми средствами. Вера Засулич и Маруся Спиридонова, приморские партизаны и сводки с Кавказа... Вы ЭТОГО хотите? И я не хочу. Но если так будет идти дальше – получите. Такая примерно речь крутилась в моей голове. Конечно, это было провально как тактика защиты, но какой смысл защищаться – не в Лондонском муниципальном, а в Симоновском райсуде, где, я уверен, уже лежит заранее написанное решение?

И вот наступает долгожданный день. Собираемся у суда – человек 20, если не все 30. Окопный вновь проявляет свойственную ему исключительную храбрость, не явившись на заседание (вместо него были аж три юриста МВД). «Все они, ночные герои, такие», - замечает кто-то. Процесс начинается. Для начала заявляю отвод судье на основании принципа nemo judex in causa suum (никто не может быть судьей в собственном деле), поскольку суд – часть системы, убившей Червочкина, а система не может судить саму себя. Это дает мне моральное право не признать будущее (собственно, уже настоящее) решение суда. Судья, как кажется, несколько поражена, уходит в свою комнату и через четверть часа появляется с текстом, обосновывающим отклонение отвода. Процесс продолжается. Аксенов заявляет ходатайства об опросе свидетелей – ходатайства принимаются, несмотря на возражения представителей истца. Дальше начинается самое интересное.

Оказывается, в правовом управлении московского главка МВД трактуют презумпцию невиновности (в отношении полицейских) примерно так: «Каждый полицейский считается стоящим вне подозрений, пока его виновность не будет установлена вышестоящим начальством». По Окопному проводились служебные проверки, которые выявили только то, что он идеальный сотрудник, – следовательно, мы с Аксеновым клеветники. По делу об убийстве Червочкина Окопный допрашивался один раз, в качестве свидетеля (а не подозреваемого), - следовательно, мы с Аксеновым клеветники. Поэтому, в частности, Аксенов должен опровергнуть то, что он говорил о своеобразном общении Окопного с 16-летней Викой Кузнецовой в Тверском ОВД. Аксенов напоминает, что он лишь пересказал свидетельство самой Кузнецовой. На это следует железный аргумент: проверка показала, что Окопный идеальный сотрудник, поэтому Окопный не мог угрожать Кузнецовой, а что сама Кузнецова говорит обратное - так мало ли что скажет какая-то девчонка, мы не должны обращать внимание на подобный вздор.

Эта система доводов меня восхитила, и с выражения восхищения я и начинаю свое выступление. Затем перешел к сути. Ознакомившись (уже в суде) с текстом иска, я не без удивления обнаружил, что Окопный требует от меня опровергнуть не сообщаемую в статье фактическую часть, а только цитату из моего же интернет-дневника, которую я приводил исключительно для иллюстрации эмоционального впечатления, произведенного на меня при первой встрече Окопным. С этого я и начал, подробно рассказав суду, как в 2010 году в Хамовническом ОВД увидел какого-то типа, которого по манерам и повадкам принял за бандита средней руки; как этот предполагаемый бандит увел «для беседы» одного из задержанных, молодого парня, и как этот парень вернулся очень бледным - «он меня запугивал»; как пытался увести другого парня, но за него вступились задержанные, и «бандит» ретировался; как среди задержанных пошел разговор: «Это Окопный! Тот самый, который убил Червочкина!» - и я поразился такому необычайному соответствию репутации внешнему облику и манерам человека. ("Да, репутации!" – подчеркнул я. Окопный жаловался, что мы ему репутацию испортили, но его репутация – именно вот такова, он ее сам себе и создал, десятью годами неустанных трудов.) «И чем больше я узнавал об Окопном, тем более он подтверждал мнение о себе как об отморозке и убийце», - говорю я. Увы, это было единственное, что я успел сообщить из заготовленной мною большой речи, потому что судья меня прервала: мол, все ясно. Адвокат МВД обращает внимание, что я называю Окопного убийцей. «Да, говорю, я называю его отморозком и убийцей». Судья: «Напоминаю, что ваши слова заносятся в протокол». Я: «Разумеется, я для того и говорю». Занавес.

Затем выступает этот адвокат со сладкой речью о правах и ответственности СМИ, о том, что мы (СМИ) не должны клеветать на честных полиционеров, которые стоят на страже правопорядка и нашей же безопасности, которые все непорочны аки агнцы, потому что была переаттестация и всех порочных выгнали (клянусь, так и говорил!). Я не отказал себе в удовольствии задать ему пару вопросов. «Вы, говоря, что сотрудники тайной политической полиции стоят на страже нашей безопасности и правопорядка, имеете в виду конкретно центр «Э» или также и все другие аналогичные организации политической полиции, каковы суть НКВД, гестапо, Охранное отделение, III отделение Собственной Е.И.В. Канцелярии?» Адвокат не понимает моего вопроса. «Хорошо, еще вопрос. Считаете ли вы, что когда криминальная власть творит беспредел, моральная обязанность граждан – строжайше соблюдать букву закона в отношении беспредельничающих представителей криминального правительства?» Адвокат не понимает, о каком правительстве идет речь. «О правительстве РФ во главе с самопровозглашенным президентом г-ном Путиным В.В.» - поясняю я. Судья велит мне сесть. Уверяют (сам не обратил внимания), что при этих словах она резко изменилась в лице.

«Это вам не цирк!» - заявила, помнится, возмущенная судья, когда в зале случился взрыв хохота. Однако первая серия процесса произвела именно впечатление цирка. 6 декабря, когда будут выступать свидетели, в том числе мать Юры, жанр обещает смениться с фарса на подлинную трагедию.

Состоялось первое заседание суда по иску "широко известного в узких кругах" сотрудника центра "Э" Окопного к двум оппозиционерам-авторам и трем изданиям-публикаторам. Впрочем, "Радио Свобода", Газета.Ру и Грани.Ру пока значатся "третьими лицами". В отличие от первых - Сергея Аксенова и Павла Шехтмана, с которых Окопный требует по 250 000 рублей.

Опытный партиец Аксенов был достаточно аккуратен в своих интервью и собирается отстаивать неподсудность своих слов. Но не только. У его соратников богатый опыт общения с Окопным, и весь он, по их утверждениям, состоит из давления, провокаций и насилия с его стороны. На суде они хотят в очередной раз обнародовать эти факты. Ибо все предыдущие жалобы и иски к нему остались без ответа.

Экспансивный трибун Шехтман настроен еще более радикально. И в опубликованном тексте, и на суде он намеренно подставляется, рубя правду-матку и не задумываясь об обороне. Вот с таким настроем он входил в зал суда:

Неожиданно для меня в Симоновский суд поддержать ответчиков пришло очень много народа. На заседания по "болотникам" ходило меньше, а жаль. Но сам Окопный своим появлением не осчастливил. Его представляла солидная дама, вполне корректная и, судя по всему, достаточно грамотная. Поэтому придется ограничиться его портретом двухлетней давности:

Алексей Окопный. Кадр Грани-ТВ:


Но представление не осталось без бенефицианта. Им стал один из двух представителей правового управления ГУВД, носящий, насколько я услышал, славную фамилию Дедушкин (на снимке он справа).

Представители Окопного в суде. Фото Дмитрия Борко:


Каждому из ответчиков он задал один и тот же вопрос (буквально): "Скажите, вы признаете, что действительно писали и говорили то, что написано? И вы не отказываетесь от своего мнения?"

И Шехтмана, и Аксенова трудно назвать дураками. И потому они с чистой душой и с почти незаметной иронией отвечали: "Да, что-то говорили и писали, это где-то написано, и своим мнением дорожим!"

"Ну вот, ваша честь! - восклицал представитель правового управления. - Что тут рассматривать, они ведь сами признают!"

Признание - мечта российского полицейского. В чем там они признаются и что имеют в виду - неважно, главное создать иллюзию вины. И неважно, что копиями публикаций в интернет-СМИ истцы считают распечатки фрагментов текстов, а не полных страниц изданий (которые по закону и есть адекватное отображение). Что копии эти подписаны не нотариусом, а каким-то начальником отдела ГУВД по работе с прессой (он же в погонах, как может быть неправомочен?). Что в текстах (как в случае со "Свободой") появляются фрагменты, отсутствующие в интернете. Что подписанные точные адреса страниц в интернете перепутаны. Все же ясно!

Примеры "полицейской логики" представитель правового управления являл на каждом шагу. Так, по его "закону" доказательством правонарушения в отношении человека (например, няни ребенка Аксенова, жаловавшейся на домогательства Окопного) служит... поданное человеком заявление в полицию! Нет заявления - значит, человек не пострадал. Ах, подавала! И что показала наша полицейская проверка? Ничего? Так зачем опрашивать ее тут в качестве свидетеля?

Но главный довод полицейского юриста был впереди. По его словам, сегодня полиция просто задушена проверками начальства и контролем общества. Критерии отбора сотрудников настолько жестки, что никакой Окопный и секунды не прослужил бы, окажись правдой хоть малая толика того, в чем его обвиняют оппозиционеры.

Вопрос один: кто это все проверяет и выносит решения? "Да вы же сами-с..." Продолжать не стану во избежание.

Есть и более тонкие неувязки в логике иска. Приведенные в статьях сведения о том, как Окопный давил на активистов, арестовывал ребенка и угрожал несовершеннолетней девушке, истец считает наносящими ущерб его профессиональной репутации: моральный кодекс российского полицейского, мол... Но ни служебная проверка, ни суд не нашли в его действиях нарушений. А собственные решения "ментовская логика" считает главным своим же аргументом. Значит - так и надо? Так от чего же тогда "морально страдать"?

Я и сейчас думаю, что называть человека, даже последнего вурдалака, убийцей, не имея доказательств или абсолютной уверенности, непозволительно. Но готов согласиться с Павлом Шехтманом, пытавшимся дать отвод судье. Вообще всем судьям - "потому, что система, убившая Юрия Червочкина и притесняющая других, не может судить саму себя". Добавлю: система, разделяющая людей на "своих", которые всегда правы, и прочих, непременно виноватых уж в чем-нибудь.

К отмечаемому 13 декабря 80-летнему юбилею Мосгорсуда его судьи получили от Владимира Путина высокие государственные награды. В частности, Наталья Олихвер и Владимир Усов удостоены знаков отличия "За безупречную службу".

Напомню о главных действующих лицах.

Наталья Ивановна Олихвер – это та самая судья, действия которой совсем недавно оценил Европейский суд по правам человека в своем решении по жалобе "Пичугин против России". И, надо заметить, данная оценка в корне отличается от той, которую дал этой судье Владимир Путин.

Так, ЕСПЧ постановил, что Наталья Ивановна без законных оснований проводила слушания дела за закрытыми от публики дверями. Главному свидетелю обвинения – серийному убийце и насильнику Игорю Коровникову – она безосновательно разрешила не отвечать на некоторые вопросы.

В этом судебном процессе в полной мере проявились главные качества Натальи Олихвер, которые журналист "Новой газеты" Валерий Ширяев в своей замечательной книге "Суд мести" охарактеризовал так: "переходящая в беспардонность жесткость в судебном заседании, беспрекословная верность начальству и нацеленность на заданный сверху результат процесса".

По сути в своем решении Страсбург указал на то, что госпожа Олихвер сорвала судебное разбирательство по первому делу Пичугина.

Некоторые комментаторы уже поспешили задаться вопросами о мерах дисциплинарного и иного правового воздействия на неправедную судью. Владимир Путин ответил на них недвусмысленно.

В свою очередь, работу Владимира Георгиевича Усова я имела возможность наблюдать в течение пяти месяцев открытого судебного разбирательства по второму делу Пичугина, где тот был председательствующим. Усов впервые признал бывшего сотрудника "ЮКОСа" виновным по этому уголовному делу, которое касалось самых громких преступлений, приписанных нефтяной компании фабрикантами в погонах: убийств мэра Нефтеюганска Владимира Петухова и директора московской фирмы "Феникс" Валентины Корнеевой, а также покушений на управляющего компании "Ист Петролеум" Евгения Рыбина.

Потом Усов еще раз приложил свою руку к делу "ЮКОСа" – отклонил кассационную жалобу Михаила Ходорковского и Платона Лебедева на их второй приговор. Об этом я писала на Гранях.Ру и подробно - в своей книге "Алексей Пичугин – пути и перепутья (биографический очерк)".

Возможно, судьи Мосгорсуда Наталья Олихвер и Владимир Усов вправду служат безупречно. Вот только закону ли?

Сводка новостей по делу «гольяновских рабов»: Зарине, одной из освобожденных девушек из магазина «Продукты», только что звонила родная сестра Истамбековой. Она угрожала, требовала, чтобы Зарина отказалась от своих показаний против Жансулу Истамбековой и... сегодня же вернулась в магазин к своим обязанностям!

Тем временем Жансулу Истамбекова запугивает в Шымкенте своих бывших рабынь. Она обещает им, что проплаченный ей казахский канал «КТК» будет показывать передачи о том, как неблагодарные работницы убежали из прекрасного магазина «Продукты» и оклеветали хозяйку.

До сих пор не обнаружены (а идет ли поиск?) Салтанат и ее дети, рожденные в рабстве: маленький Амир и четырнадцатилетняя Асель. Салтанат работала на Жансулу Истамбекову более семнадцати лет и знала все про ее темное прошлое. Освобожденные женщины предполагают, что Салтанат убили.

Над остальными фигурантками дела, если суда над Истамбековыми не будет, также нависла серьезная угроза. Помочь возбудить уголовное дело может только давление прессы. Пожалуйста, делайте перепосты материалов о преступлениях Истамбековых!

Про другие случаи насилия Зарина отказалась рассказывать при свидетелях. Остальные девушки также рассказывали о насилии своим адвокатам с глазу на глаз.

Освобожденные женщины рассказали, что в магазин регулярно приезжали сотрудники полиции и по приказу Истамбековой им выносили деньги: полицейскому Насифу выносили по 10 тысяч, а полицейскому Диме - по 15 тысяч. За каждого рожденного в рабстве ребенка сотрудникам полиции регулярно платили по тысяче рублей.

В истории с освобожденными мигрантами из магазина «Продукты» появились новые подробности. Рабовладелица Жансулу Истамбекова сейчас в Казахстане. Она уже успела зайти к одной из своих бывших «рабынь» и потребовать дать интервью СМИ о том, что в магазине «Продукты» девушке жилось хорошо. Девушка сразу же сообщила про визит Истамбековой в Комитет «Гражданское содействие», сотрудники которого курируют «дело гольяновских рабов».

Вторая интересная подробность: женщины, освобожденные из магазина «Продукты», утверждают, что в магазин постоянно привозили-увозили огромные тюки и ящики якобы « с носками из Казахстана». Все это наводит на мысли о контрабанде.

Познакомилась еще с двумя фигурантами «дела гольяновских рабов»: Зариной и ее мамой Тажинар. Зарина - племянница Лейлы. Сначала в рабство к Истамбековым попала Лейла, а через четыре года Жансулу Истамбекова хитростью, угрозами и побоями заставила ее пригласить свою родственницу Зарину. Речь шла о том, что четырнадцатилетняя Зарина поработает в магазине «Продукты» на школьных каникулах, а в результате девочка попала в рабство на шесть лет.

Ее мама Тажинар все шесть лет безуспешно пыталась вернуть дочь. Тажинар довольно быстро удалось выяснить ситуацию в магазине. Она наняла адвоката в Казахстане, и он оказался наслышан про Истамбекову. Уголовное дело возбудить не удалось. Тажинар, ее адвокат, а также остальные фигуранты дела убеждены: замять уголовное дело помог любовник и покровитель Жансулу - бывший прокурор, а теперь начальник таможни Кайрат Балабиев. Есть предположение, что через магазин «Продукты» шла торговля наркотиками. И Кайрат Балабиев был в доле.

Напомню, что прокуратура Преображенского района отменила постановление о возбуждении уголовного дела по «рабству» в магазине «Продукты».

Когда Жансулу Истамбекова поняла, что Тажинар ни перед чем не остановится, чтобы вызволить дочь, она решила породниться с ней. И насильно выдала ее дочь Зарину замуж за своего племянника (бросившего жену с двумя детьми в Казахстане). От этого брака родился Нурсултан. Сейчас Зарина опять ждет ребенка. Отец в бегах.

...я не очень хорошо отношусь к правозащитникам такого толка, которые, будучи нездоровыми, называют психиатрию полицейской. Психиатрия должна быть полицейской.

Ссылка

9 ноября 2012 г. судья Замоскворецкого районного суда г. Москвы Андрей Федин приговорил Максима Лузянина к четырем с половиной годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии общего режима.

Лузянин получил 3,5 года по ч.2 ст.212 УК РФ и 2 года по ч.1 ст.318 УК РФ, а в итоге - 4,5 года в результате частичного сложения сроков наказания.

Комитет 6 мая выражает решительный протест против приговора Максиму Лузянину. Мы считаем квалификацию событий 6 мая 2012 года как массовых беспорядков по статье 212 УК РФ незаконной и необоснованной. Никаких массовых беспорядков, предусмотренных данной статьей, на Болотной площади не было.

Не было необходимых для такой квалификации случаев насилия, погромов, поджогов, уничтожения имущества, применения демонстрантами огнестрельного оружия, взрывчатых веществ или взрывных устройств, а также оказания вооруженного сопротивления представителям власти. Что еще важнее, в событиях 6 мая не было той степени общественной опасности, которая характеризует массовые беспорядки: обвиняемые в связи с указанными событиями не прорывались за территорию проведения согласованного с властями мероприятия, не пытались ничего сломать или разрушить, на кого-то напасть, а лишь защищали от полицейской агрессии свое право участия в согласованном публичном мероприятии. Немыслимы массовые беспорядки, заключающиеся исключительно в защите от нападения полиции. Такое понимание событий 6 мая, в частности, высказано уполномоченным по правам человека в РФ В. Лукиным и многими другими высококвалифицированными юристами.

Что касается ч.1 ст.318 УК РФ, Комитет считает, что суд проявил явную пристрастность, не учел всех обстоятельств произошедшего 6 мая на Болотной площади, в частности, не учел незаконные и преступные действия сотрудников полиции, необходимой обороной от которых и являлись действия Лузянина и других.

Сотрудничество со следствием, полное признание своей вины и согласие на особый порядок судопроизводства не спасли Максима Лузянина от длительного тюремного срока.

В связи с приговором Максиму Лузянину и в преддверии уголовных процессов по остальным узникам Болотного дела Комитет 6 мая совместно с политическими организациями и гражданскими активистами будет проводить массовые акции протеста. Акции пройдут в рамках закона. Мы призываем всех неравнодушных граждан к ним присоединиться.