Прошло уже больше месяца с того прекрасного солнечного утра, когда я сидел на раскопках в Переславле и зачищал совочком очередного покойника. Как вдруг – звонок с другой планеты. Звонит Андрей Новичков:

- Ты знаешь, что на тебя Окопный в суд подал? На тебя и на Аксенова?

Ба! А ведь я уже успел забыть о существовании Окопного!

Начинаю обзванивать знакомых. Реакция примерно одинаковая: «Как я тебе завидую!» «Да я сам себе завидую!» Окопный – фигура знаковая, в своем роде легендарная, процесс обещает быть знаковым, тут главное не оплошать.

Ответственность, однако.

По сути все это поразительно цинично. Сначала убили, потом замяли убийство, а потом обвиняют тех, кто обличает предполагаемых убийц, на основании презумпции невиновности и Европейской Конвенции о правах человека. (Ей-богу! Именно на нее ссылался Окопный в исковом заявлении!)

Первая и основная мысль – заявить на суде, что в этой истории не может быть никакой презумпции невиновности, потому что презумпция невиновности предполагает, что никто не может быть назван преступником ДО РЕШЕНИЯ СУДА. В деле же с убийством Червочкина суда не было – не в смысле процесса не было, а суд, правосудие отсутствовали как таковые. Государство просто самоустранилось, не выполнив своих функций и покрыв шайку бандитов. Это даже не тирания - и Сталин, и Гитлер расправлялись с противниками режима институционально. Это просто беспредел, полный выход из правового поля, провал государства и права как институтов. Так какое же вы, черт возьми, имеете право указывать мне на презумпцию невиновности? Какой суд постановил, что Окопный с друганами убил Червочкина? А какой суд постановил, что дикари убили и съели капитана Кука? Не было суда, потому что его как института нет, вы делаете вид, что мы живем в правовом государстве, а это Бандостан. А в ситуации, когда правовое поле отсутствует, когда власть ведет холодную гражданскую войну против общества, общество вправе защищаться всеми средствами. Вера Засулич и Маруся Спиридонова, приморские партизаны и сводки с Кавказа... Вы ЭТОГО хотите? И я не хочу. Но если так будет идти дальше – получите. Такая примерно речь крутилась в моей голове. Конечно, это было провально как тактика защиты, но какой смысл защищаться – не в Лондонском муниципальном, а в Симоновском райсуде, где, я уверен, уже лежит заранее написанное решение?

И вот наступает долгожданный день. Собираемся у суда – человек 20, если не все 30. Окопный вновь проявляет свойственную ему исключительную храбрость, не явившись на заседание (вместо него были аж три юриста МВД). «Все они, ночные герои, такие», - замечает кто-то. Процесс начинается. Для начала заявляю отвод судье на основании принципа nemo judex in causa suum (никто не может быть судьей в собственном деле), поскольку суд – часть системы, убившей Червочкина, а система не может судить саму себя. Это дает мне моральное право не признать будущее (собственно, уже настоящее) решение суда. Судья, как кажется, несколько поражена, уходит в свою комнату и через четверть часа появляется с текстом, обосновывающим отклонение отвода. Процесс продолжается. Аксенов заявляет ходатайства об опросе свидетелей – ходатайства принимаются, несмотря на возражения представителей истца. Дальше начинается самое интересное.

Оказывается, в правовом управлении московского главка МВД трактуют презумпцию невиновности (в отношении полицейских) примерно так: «Каждый полицейский считается стоящим вне подозрений, пока его виновность не будет установлена вышестоящим начальством». По Окопному проводились служебные проверки, которые выявили только то, что он идеальный сотрудник, – следовательно, мы с Аксеновым клеветники. По делу об убийстве Червочкина Окопный допрашивался один раз, в качестве свидетеля (а не подозреваемого), - следовательно, мы с Аксеновым клеветники. Поэтому, в частности, Аксенов должен опровергнуть то, что он говорил о своеобразном общении Окопного с 16-летней Викой Кузнецовой в Тверском ОВД. Аксенов напоминает, что он лишь пересказал свидетельство самой Кузнецовой. На это следует железный аргумент: проверка показала, что Окопный идеальный сотрудник, поэтому Окопный не мог угрожать Кузнецовой, а что сама Кузнецова говорит обратное - так мало ли что скажет какая-то девчонка, мы не должны обращать внимание на подобный вздор.

Эта система доводов меня восхитила, и с выражения восхищения я и начинаю свое выступление. Затем перешел к сути. Ознакомившись (уже в суде) с текстом иска, я не без удивления обнаружил, что Окопный требует от меня опровергнуть не сообщаемую в статье фактическую часть, а только цитату из моего же интернет-дневника, которую я приводил исключительно для иллюстрации эмоционального впечатления, произведенного на меня при первой встрече Окопным. С этого я и начал, подробно рассказав суду, как в 2010 году в Хамовническом ОВД увидел какого-то типа, которого по манерам и повадкам принял за бандита средней руки; как этот предполагаемый бандит увел «для беседы» одного из задержанных, молодого парня, и как этот парень вернулся очень бледным - «он меня запугивал»; как пытался увести другого парня, но за него вступились задержанные, и «бандит» ретировался; как среди задержанных пошел разговор: «Это Окопный! Тот самый, который убил Червочкина!» - и я поразился такому необычайному соответствию репутации внешнему облику и манерам человека. ("Да, репутации!" – подчеркнул я. Окопный жаловался, что мы ему репутацию испортили, но его репутация – именно вот такова, он ее сам себе и создал, десятью годами неустанных трудов.) «И чем больше я узнавал об Окопном, тем более он подтверждал мнение о себе как об отморозке и убийце», - говорю я. Увы, это было единственное, что я успел сообщить из заготовленной мною большой речи, потому что судья меня прервала: мол, все ясно. Адвокат МВД обращает внимание, что я называю Окопного убийцей. «Да, говорю, я называю его отморозком и убийцей». Судья: «Напоминаю, что ваши слова заносятся в протокол». Я: «Разумеется, я для того и говорю». Занавес.

Затем выступает этот адвокат со сладкой речью о правах и ответственности СМИ, о том, что мы (СМИ) не должны клеветать на честных полиционеров, которые стоят на страже правопорядка и нашей же безопасности, которые все непорочны аки агнцы, потому что была переаттестация и всех порочных выгнали (клянусь, так и говорил!). Я не отказал себе в удовольствии задать ему пару вопросов. «Вы, говоря, что сотрудники тайной политической полиции стоят на страже нашей безопасности и правопорядка, имеете в виду конкретно центр «Э» или также и все другие аналогичные организации политической полиции, каковы суть НКВД, гестапо, Охранное отделение, III отделение Собственной Е.И.В. Канцелярии?» Адвокат не понимает моего вопроса. «Хорошо, еще вопрос. Считаете ли вы, что когда криминальная власть творит беспредел, моральная обязанность граждан – строжайше соблюдать букву закона в отношении беспредельничающих представителей криминального правительства?» Адвокат не понимает, о каком правительстве идет речь. «О правительстве РФ во главе с самопровозглашенным президентом г-ном Путиным В.В.» - поясняю я. Судья велит мне сесть. Уверяют (сам не обратил внимания), что при этих словах она резко изменилась в лице.

«Это вам не цирк!» - заявила, помнится, возмущенная судья, когда в зале случился взрыв хохота. Однако первая серия процесса произвела именно впечатление цирка. 6 декабря, когда будут выступать свидетели, в том числе мать Юры, жанр обещает смениться с фарса на подлинную трагедию.