Пришла осень - пора, как и год назад, навещать Бориса Стомахина, осужденного по совокупности приговоров к семи годам строгого режима по части 1 ст. 205.2 УК РФ (публичное оправдание терроризма). Напоминаю, что во время публикации в ЖЖ статьи "Или пару вокзалов взорвать здесь железнодорожных", вменяемой публицисту в вину, Стомахин находился в московском СИЗО "Медведь", не имея доступа к интернету.

Борис Стомахин, как водится, становится костью в горле у любого начальства, куда бы его судьба ни забрасывала, в СИЗО или в лагерь. Он вечный отказник, неподписант, штрафник. Его обвиняют одновременно в склонностях и к побегу, и к суициду, и к экстремизму, ставят на "профучет", то есть помещают под особый надзор, когда надо ходить отмечаться днем и когда к тебе являются с проверкой даже ночью.

Год прошел, а ситуация все та же. Сразу по прибытии в колонию Борис был помещен в ОСУОН (отряд строгих условий отбывания наказания). Это за то, что еще с Москвы остался за ним "должок". То есть наказывают его не только за отказы подежурить в бараке либо почистить от снега дорожки на благо родины, встающей в лагере с колен каждое утро под звуки сталинского гимна. За отстегнутую, например, летом в СИЗО пуговицу - поскольку выданная государством роба была ему просто мала.

И по прибытии в пермский лагерь строгого режима его сразу определили в ОСУОН, не объясняя, за что именно. А все, оказывается, потому, что когда-то, в московском изоляторе, он был "не по форме одет"! За пуговицу!

В ОСУОНе человек 70 в одном помещении, вещи положить просто некуда. Тумбочки Борису не досталось. Кончились в колонии все тумбочки. По доброте душевной один зэк предоставил ему половину своей. Кое-что туда уместилось, но для еды, например, там места уже нет.

Поэтому Борис даже не пытается остатки личной провизии затребовать из каптерки. "Я привык уже жить на сечке да баланде, мне как-то все равно даже стало, голода не чувствую", - рассказывает он нам с Феликсом Шведовским в телефонную трубку во время краткосрочного (четыре часа) свидания через стекло.

Незадолго до свидания происходила натуральная "баня" в колонии. То есть вызов зэков на дисциплинарную комиссию - с последствиями в виде изолятора для наиболее "злонамеренных". Еще эту процедуру называют "крещением". Борису особенно повезло - боевое "крещение" в понедельник начали с него... Он был уверен, что его обязательно упрячут в ШИЗО и что свидание ему в ближайшее время будет запрещено. Но он ошибся. Лагерные власти проявили нетипичный либерализм: Борису и еще десятку заключенных объявили всего лишь выговор в тот замечательный понедельник.

Между тем знакомство с местным руководством (начальника лагеря сменили, пока Стомахин был в СИЗО "Водник") прошло не слишком гладко. Стомахину снова выдали робу не по размеру, и он был вынужден снова ходить с отстегнутой пуговицей. Начальник колонии полковник Асламов поднял страшный шум и гам, когда такое вольнодумство заметил, но, поняв, в чем причина, Борису предъявлять претензий не стал, а лишь мобилизовал заключенных сшить ему одежку попросторнее. "За робу я тебя наказывать не буду, - сообщил он Стомахину. - А вот за то, что ты мне во время нашей беседы нагрубил, - посажу".

В чем же заключалась эта грубость? Да ни в чем. Грубости и не было, просто отсутствие пресмыкательства и заискивания перед руководством лагеря считается нестерпимым, вызывающим хамством. А Борис всегда ставит барьер между собой и вертухаями любого ранга, слишком горд (в их интерпретации - груб), а это как-то не по статусу заключенному, который сродни лагерной пыли в глазах мусоров, вот он и платит за это последними крупицами свободы, какие у него еще есть.

- Не верю, - сказала я начальнику лагеря, - что Борис хамил вам, это не в его стиле. Он просто привык держаться отчужденно с теми, в ком он видит идеологических врагов. А вас он, естественно, считает представителем бандитского режима, который необходимо срочно демонтировать. Так что никакой грубости не было.

Не уверена, что полковник меня правильно понял...

Еще мы узнали у г-на Асламова, что привезенные нами книжки пацифистского и духовного толка изучит сначала "воспитатель" на предмет содержания экстремизма или еще чего-то вредного, а потом уж он лично решит, давать их впечатлительному грубияну Стомахину или нет.

Убийственная цензура здесь встречается на каждом шагу: как в одежде (кнопки-клепки нельзя, только пуговицы!), так и в еде, и в книгах, и в письмах. Тот ограниченный набор продуктов, который дозволяется к передаче, превращается заранее в пункте приема в "пищевой комок": чипсы, сухарики и лапша оказываются ссыпаны и перемешаны в общем пакете, конфеты "Маска" раздеты и слеплены между собой в месиво, сырокопченую колбасу в вакуумной упаковке зачем-то протыкают ножом. Требуется немало хладнокровия, чтобы наблюдать такое, не вступая в бессмысленный спор.

Претензии к руководству мы приберегли ко дню отъезда, когда ходили на прием к начальнику этого "исправительного" заведения. Феликс Шведовский - буддийский монах, он приехал в колонию в соответствующем оранжевом облачении. Мы шли к административному зданию ИК-10 по каменистой и пыльной дороге под звуки священного барабана и долгозвучной молитвы, которыми Феликс освящал и гармонизировал, насколько мог, это печальное пространство. Молитва эта нам обоим придала бодрости для неприятного разговора, в ходе которого нам удалось выбить для узника всего лишь персональную тумбочку. Но, во всяком случае, мы напомнили ответственному лицу, что условия, в которых они содержат Стомахина, с его состоянием здоровья, являются пыточными, особенно когда его помещают в ШИЗО и принуждают там целый день в холоде сидеть с его переломом позвоночника, а постель пристегивают к стене. В Буреполоме, первым сроком, у Бориса был постельный режим, а здесь, напротив, только и ищут повода побыстрей загнать живого человека в гроб.

- Ничего с ним не будет, - сказал нам Асламов, - мы все делаем в рамках закона, можете жаловаться куда хотите.

Мы пообещали, что обратимся во все инстанции, какие знаем. И что опубликуем информацию о происходящем в ИК-10 везде, где только возможно. Регина Леонидовна Стомахина уже написала в прокуратуру и омбудсмену Пермского края, и это только начало. Спокойно жить мы никому здесь не дадим, заявили мы. Будем приезжать сами, будем делегировать адвокатов и правозащитников. Между прочим, предшественник Асламова, по поводу которого мы написали множество запросов и жалоб по инстанциям, не так давно был отправлен на пенсию.

Хотелось бы, конечно, отправить не на пенсию, а на принудлечение галоперидолом, сульфазином, электрошоком и оздоровительной поркой все это безумное заведение полным составом. Вот бы они тогда почувствовали себя всеми фибрами души снова в СССР, по которому так грустят. Но для этого надо, чтобы тошнотворный режим садистов и убийц пополз по швам уже капитально. А этого все нет и нет.

Не знаю, способны ли люди в путинской Эрэфии ускорять тектонические сдвиги. Последнее время мне все чаще кажется, что нет, совершенно не способны, придется ждать, когда наш дурдом, голосующий за Путина, совсем выживет из ума и скончается от идиотизма.

После 18 августа я участвовала в обороне парка Дружбы у метро"Речной вокзал". Местные жители без всяких политических лозунгов около месяца круглосуточно дежурили у незаконно огороженной под коммерческую застройку поляны в парке. Удавалось долго не пускать туда бульдозеры, поставили палатки. Но приехал так называемый КОБР ("Казачий отряд быстрого реагирования") и, напав ночью на дежуривших, сильно их избил. После этого на поляну вошла тяжелая техника и тарахтит там до сих пор. Позже, даже когда был многолюдный сход в защиту парка с участием Митрохина и Зюганова, многие готовы были пойти и, пользуясь численным преимуществом и присутствием журналистов с камерами, завалить забор и остановить незаконные работы. Но организаторы дежурств сказали, что "нельзя подставлять людей под дубинки" - это раз, и что, если мы остановим технику, нам не разрешат пикет на Пушкинской и у Мосгордумы. Это два. Ну и все. На этом дежурства с обороной парка закончились, и "борьба" переместилась куда-то в Думу, в префектуру. Там происходит теперь культурный обмен бумажками, обещаниями, тянутся какие-то заседания и обсуждения, а парк тем временем уничтожается.

Люди, категорически неспособные к прямому и конкретному действию в результате самоорганизации, не желающие рискнуть (хотя бы немного) здоровьем и свободой, дабы настоять на своем, не достигнут никогда своих целей. Всегда кто-то, какой-нибудь "лидер", будет решать за них, как им жить и что им делать. Будет приходить и "организовывать" их бессмысленные пикеты у Мос- и Госдуры. И отговаривать "провоцировать" охранников в парке, останавливая бульдозер. Лишь бы ничего не делать по-настоящему и до конца - только символически и чуть-чуть. Ведь мы же хорошие, позитивные люди, не хулиганы какие-нибудь, чтобы конфликтовать с властями: мы уж лучше запустим шарики и крикнем хором, что "парк наш"!

Не случайно Стомахин считает, что здесь у нас некого и нечего спасать. Что спасать надо не ее (Россию), а от нее. Весь остальной мир. Еще живую цивилизацию. Сам Борис при этом производит впечатление совершенно непотопляемое, оптимистическое. При том что следующее свидание - в лучшем случае через полгода.

Борис надеется, что оставшиеся еще в РФ мыслящие люди, несмотря на разногласия, все же объединятся ради обрушения режима. Можно и нужно делать общую газету, раздавать листовки, писать краской ночью на домах программные слоганы.

Защита политзаключенных и поддержка военнопленных в этой тревожной и позорной обстановке - главное занятие, которое у нас есть.

Свободу политзаключенным.
Слава Україні. Героям слава.
Смерть фашистской империи Путина.

В России перестала существовать еще одна организация, занимающаяся защитой прав заключенных и их родственников.

Ассоциация "Содействие в правовой защите населения "Правовая основа" признана виновной в том, что отказалась зарегистрироваться в качестве иностранного агента, и должна выплатить штраф 300 000 рублей.

По мнению областного Минюста и районной прокуратуры Екатеринбурга, наши поездки по колониям для оказания бесплатной юридической помощи осужденным - не что иное, как политические акции. Обжалование незаконных действий сотрудников колоний в судах тоже является политическими акциями, а в совокупности все эти действия направлены на изменение государственной политики России.

Судья Орджоникидзевского районного суда Екатеринбурга Владимир Жабреев перед уходом в совещательную комнату задал мне вопрос: а почему вам трудно зарегистрироваться в качестве иностранного агента и дальше осуществлять правозащитную деятельность?

Посмотрев ему в глаза и вспомнив два дня, в течение которых я и два адвоката - Роман Качанов и Владимир Капустин - доказывали ему абсурдность выдвинутых против организации обвинений, я улыбнулся и ответил: я не буду вешать на организацию ярлык иностранного агента и признаваться в том, чего не совершал.

Между тем про себя я подумал, что раньше за отказ признаваться в том, чего не совершал, меня приговорили к трем годам лишения свободы, а сейчас мою организацию просто по факту ликвидировали. Я считаю, что это движение в лучшую сторону... Ну как в лучшую? Хорошо хоть в тюрьму не сажают и не расстреливают за правозащитную деятельность и помощь обездоленным людям.

В 2006 году я возглавил общественную организацию "Правовая основа". Нашей целью было оказывать бесплатную юридическую помощь находящимся в пенитенциарных учреждениях, представлять в судах их интересы по защите прав и основных свобод. Для этого мы за свои деньги ездили по колониям в Свердловской области, а потом и в других регионах, встречались с осужденными, которые ранее обращались (письменно, по телефону, через родственников) к нам за помощью, консультировали их во время свиданий. Подавали от их имени жалобы в надзирающие органы и суды. Поднимали острые темы, такие как недопуск правозащитников в колонии, недопуски адвокатов к больным заключенным, и выигрывали в судах, нарабатывая положительную судебную практику.

В 2007 году я выпустил документальный фильм "Фабрика пыток, или Педагогический опыт", рассказывающий о реалиях тюремной жизни, о произволе со стороны сотрудников колоний и невыносимых условиях содержания заключенных.

В 2009 году Общественная палата наделила меня полномочиями общественного наблюдателя на основании федерального закона "Об общественном контроле". Я получил возможность свободно приходить в отдел полиции или пенитенциарное учреждение, проверять условия содержания заключенных, беседовать с ними, собирать жалобы для отправки в государственные органы.

Моя деятельность очень не нравилась тюремным и полицейским службам. Меня неоднократно предупреждали, чтобы я сбавил свой правозащитный пыл и не поднимал серьезных вопросов по незаконному обращению с заключенными.

Проработав в ОНК всего три месяца, в мае 2009 года я был жестко задержан во время прогулки с дочерью. В отношении меня было сфабриковано целых три уголовных дела, которые полностью держались на противоречивых показаниях лиц, отбывающих наказание за совершенные преступления.

В 2011 году я был освобожден из красноярской тюремной больницы для наркоманов и алкоголиков, куда меня ранее привезли отбывать наказание. После этого я продолжил правозащитную деятельность. Возглавил ассоциацию "Правовая основа", создал команду правозащитников и адвокатов, с которыми мы ездим по колониям, оказываем бесплатную юридическую помощь осужденным, представляем их интересы в судах.

Мы зарегистрировали сайт "Правозащитники Урала", где публикуем всю информацию по нарушениям прав человека в пенитенциарных учреждениях России.

Наша деятельность не нравится властям. На наш сайт неоднократно совершались DDoS-атаки. На членов нашей команды писались доносы, которые нам приходилось "отбивать" в отделах полиции.

Сейчас нас лишили грантовой поддержки, которую мы получали от фонда NED, прекратилось финансирование и из российского источника - нашу новую заявку не продлили. Причину отказа нам не сообщают На организацию наложен огромный штраф, который мы не сможем выплатить. Работа по оказанию помощи заключенным в колониях парализована: нет денег на дорогу, а личных машин у нас нет.

Но хотим заверить, что работа по защите прав заключенных не прекратится. У нас есть команда, с которой мы будем продолжать нашу деятельность, хоть и не в прежнем объеме.

Теперь уже в деталях стало ясно, как меня пять лет назад задержали. Я с товарищем уехал в Москву, когда перед выборами 2010 года белорусские КГБ и МВД начали зачистку всех политических сил хоть с каким-то намеком на радикализм. В том числе под раздачу попали и анархисты. В ходе этой операции было задержано и допрошено, только по моим данным, около 120 человек, на некоторых были заведены уголовные дела. Мы решили переждать время до выборов. В Минске был завербован один из моих соратников, Антон Лаптенка, которому дали задание выйти со мной на связь и встретиться в Москве. Такое же предложение поступало и некоторым другим моим товарищам, но они отказались - и покинули страну. Несмотря на то что они нас предупреждали, мы никак не могли в такое поверить. Мы договорились с ним по интернету о встрече, и за 5 минут до назначенного времени меня схватила группа оперативников, которая представилась сотрудниками ФСБ. Моему товарищу, Диме Дубовскому, удалось уйти. Меня же затолкали в машину и очень быстро, буквально за три часа, отвезли в Беларусь. Там, недалеко от границы, меня передали нашим чекистам, и я был заключен в СИЗО КГБ, печально известную "Американку".

Тюрьма - это концентрированное выражение общества. Именно в тюрьме можно увидеть все слои населения в одном месте, охватить их одним взглядом. Я наблюдал, как у людей менялось мнение по отношению к событиям на Украине. К Майдану в массе своей относились положительно. Помню, как бежали к телевизору, возвращаясь с промзоны. Однако аннексия Крыма все изменила. Большинство стало высказывать прокремлевские симпатии. Но есть разница: всплеск энтузиазма от Майдана был искренний, связанный с врожденным стремлением человека к освобождению.

Но как только начались военные действия, хватило двух-трех месяцев, чтобы примерно для двух третей обывателей действия России стали представляться морально оправданными.

Здесь сыграли роль глубинные слои коллективной психики: подсознательная тяга к возрождению былого могущества Русской империи. Это чувствуется в настроениях людей - видимо, сказывается ностальгия по прошлой советской мощи. Когда нету настоящей самоорганизации, привычки к инициативе и общественного самоуправления, люди жаждут компенсации в форме приобщения к сильной коллективистской сверхидее, вопреки слабой, которая, по их мнению, восторжествовала после распада СССР.

Большинство сочувствует России в Крыму и в Донбассе. Речь идет не о маргинальных слоях, а о среднем обывателе, и нижнем и среднем звене сотрудников госаппарата.

Если однажды мы увидим на улицах Минска российские танки, большинство белорусов воспримут это или с безразличием, или с пассивной симпатией, потому что ситуация в России несколько мягче. Так как связи между людьми в России и Беларуси достаточно тесные, люди видят, что в России все-таки нету такого беспредела, который творится в Белоруссии. Поэтому люди связывают надежды на улучшение ситуации с присоединением к России. Ведутся такие разговоры: "Неплохо бы нам стать областью Российской Федерации". Причем это говорят вовсе не представители "быдла", а вполне неплохие люди, которые ненавидят действующую власть, страдая в лагерях и тюрьмах, и трезво оценивают происходящее. Надежды на справедливость они связывают с Россией.

Но примерно пятая часть населения имеет четко выраженную западническую или "незалежническую" ориентацию.

За время, которое я провел в заключении, многое изменилось. То, что происходит между Россией и Украиной, воспринимается разными слоями общества по-разному. Большинство населения страны напугано военными действиями на Украине и готово терпеть плавное снижение уровня жизни только ради того, чтобы над головой было мирное небо. Однако есть и меньшинство – примерно каждый пятый, - которое в событиях на Украине видит пример и надежду на перемены. Хотя я не могу утверждать, что эти перемены обязательно приведут к лучшему, но ведь людям важнее сама надежда.

В политической ситуации в Беларуси ничего не изменилось. Одних людей выпустили - других посадили. На самом деле ситуация только ухудшается, маховик репрессий постепенно раскручивается все больше и больше. Это очевидно по громким уголовным делам последних лет: не осталось ни одной области общественной жизни, в которой кого-нибудь да не посадили.

Перед нынешними выборами абсолютно все понимают, что никаких перемен не будет, и участвуют в выборах скорее по привычке. Я сам в выборах никогда не участвовал и не буду. Белорусская оппозиция существует лишь номинально, у нее нет влияния в обществе. И это это несмотря на огромное падение рейтинга тирана! События последних нескольких лет показывают, что единства ни по одному вопросу нет.

Надежда на изменение ситуации извне иллюзорна. Беларусь слишком привязана к России и экономически не сможет без нее существовать, если не произойдут фундаментальные изменения в экономике, в структуре управления. Однако на это потребуются многие годы.

Что касается внутренних факторов, то перспективы эволюционных изменений я также не вижу, потому что белорусское общество слишком пассивно. У него низкий протестный потенциал, низкая политическая культура, слабая самоорганизация. Я предвижу, что в конечном итоге будет социальный взрыв, потому что страна из года в год деградирует, нет никакой положительной динамики, которая могла хотя бы дать надежду на изменение этой тенденции. Сколько времени займет полная деградация страны, я не знаю, но это максимум несколько лет. Тогда начнутся «голодные бунты», как в 90-х.

За прошедшие пять лет мои взгляды углубились. Тюрьма - это такое место, где человек может взглянуть на себя со стороны. Каждый день наш окружают сотни бытовых вопросов, текущих задач, и очень сложно выпутаться из этой паутины. В тюрьме можно заняться самообразованием, узнать людей из разных слоев общества, с которыми я при других обстоятельствах никогда бы не встретился, причем как из низов общества, так и из самых верхов. И это сильная школа реализма, объективной оценки ситуации. Я не терял времени даром и занимался чтением серьезных книг, приобретал знания в области экономики, маркетинга, психологии, философии.

Пять лет я только и занимался тем, что обдумывал различные варианты действий после освобождения - не зная, когда это освобождение придет. Чтобы не растрачивать свои нервы, я запретил себе надеяться, старался прожить правильно, продуктивно каждый новый день.

Я связываю свое будущее не столько с Беларусью, сколько со всем миром. Мы живем в эпоху глобализации, цифрового общества, которое становится все более и более интерактивным. Я считаю, что национальные границы размываются, национальный менталитет утрачивает значение, и я связываю свою будущую деятельность с общемировыми тенденциями, а не с раскладами в отдельно взятой стране.

С развитием информационных технологий - социальных сетей, блогов, платформ - с новой силой выстраиваются горизонтальные связи в обществе, которые помогают сформулировать массовое мнение в течение одного-двух дней и даже часов.

Краудсорсинг - революция в области объединения усилий и ресурсов миллионов людей, настоящая анархическая идея. Она меняет мир прямо сейчас, формируя новые отношения. Такой менталитет приведет в будущем к важнейшим переменам, гораздо более глубоким, чем в тех странах, которые принято считать демократиями, то есть в западных странах. Потому что настоящая демократия - это прямая демократия, участие каждого гражданина в жизни общества.

Мои практические ближайшие планы - провести время с родными и друзьями, с теми людьми, которые все эти несколько лет меня поддерживали, оказывали всестороннюю помощь и с нетерпением ждали моего освобождения. Помощь этих людей - то, что грело мне душу все эти пять лет. Для меня это самый главный урок и ценность, которую я вынес из заключения.

Я ни о чем не жалею - ведь «...не истерзав свою душу, не будешь в ладу с самим собой».

В результате судебного пинг-понга между Донецким городским судом и Ростовским областным судом (дважды пересылавшими друг другу ходатайство защиты об изменении места подсудности) Надежда Савченко с 25 июля находится в СИЗО Новочеркасска в ожидании начала процесса. Теперь движение по делу возможно не раньше 15 августа.

Сегодня я посетил Надежду в новочеркасской тюрьме. Мы общались примерно час. Конечно, она очень недовольна волокитой в ростовских судах. Ее, как и прежде, держат в одиночной камере. Она говорит: "Я слышу тюрьму, которая живет своей жизнью, но я даже не могу ни с кем пообщаться". С ней работают психологи, которые, по всей видимости, боятся за себя а не за нее и страхуются, выполняя инструкции: после голодовки у нее в деле стоит пометка: "склонна к побегу и самоубийству".

Надежда очень ждет начала процесса - это будет какое-то движение. Она человек активный, и бездействие ее деморализует.

К тому же здесь в Новочеркасске жарко - больше тридцати градусов. У нее есть вентилятор, но мозги плавятся.

Поступает почта, но немного. Раньше было много писем через услугу "ФСИН-письмо", а в новочеркасском СИЗО эта система не работает. Не все еще знают новый адрес, хотя мы его всюду размещали. У нее в камере есть телевизор, она смотрит новости, но говорит, что это можно смотреть только первые месяцы, потом это уже становится совершенно невозможно. Сегодня передам ей несколько книг. На следующей неделе к ней приедет сестра, она очень этого ждет.

Тем временем ростовские суды трогательно выдерживают положенные процессуальные сроки: дали четверо суток на перевод постановления на украинский язык, десять суток на обжалование после вручения постановления. Мы сообщили, что обжаловать не собираемся, но когда им нужно, они сроки выдерживают.

Задержка может быть связана и с тем, что в Ростовском областном суде сменился председатель. Не исключено, что люди не захотели взять на себя ответственность и дожидались нового председателя.

Думаю, что вопрос о подсудности будет решаться с политических позиций. Возможно, еще одна из причин волокиты в том, что в середине августа какие-то ключевые кураторы, которые занимаются этим делом, сейчас просто в отпуске, отсюда такое безветрие.

P.S. Адрес для писем: ФКУ СИЗО-3; 346408, Ростовская область, г. Новочеркасск, ул. Украинская №1. Савченко Надежда Викторовна, 1981 г.р.

Когда люди возвращаются с войны (неважно, в качестве кого они там побывали), им трудно бывает привыкнуть к мирной повседневности. Им трудно понять, как могут люди так вот беззаботно сидеть в кафе, ходить в кино, думать о карьере и о деньгах, радоваться пустякам и ссориться из-за мелочей, тогда как в это же время и где-то, в сущности, совсем недалеко царит иная реальность. Там не хватает воды, там прячутся в сырых подвалах от обстрелов, дети ходят неухоженными и голодными, а раненые не получают необходимой помощи. И человек, вернувшийся оттуда, испытывает острое чувство одиночества среди этих равнодушно идущих мимо, не способных выслушать, понять, осознать, ужаснуться, захотеть помочь или хотя бы просто-напросто посочувствовать.

Что-то похожее переживает и заключенный, вернувшийся домой. Замечательно написал об этом человек, не побывавший в неволе, - Владимир Высоцкий. В одной из своих песен он выразил это состояние, описав мир «равнодушных, слепых» прохожих глазами вернувшегося зэка, который с горечью восклицает: «Так зачем проклинал свою горькую долю, // видно зря, видно зря, // Так зачем я так долго стремился на волю...»

Вот такие невеселые мысли пришли как-то сами собой, когда я получила недавно письмо из Соликамска от Юсуфа Крымшамхалова. Я писала уже о нем и о его деле - на Юсуфа и его подельника «повесили» взрывы домов в Москве осенью 1999 года. Суд проходил в закрытом режиме, адвокат Трепашкин, защитник потерпевших на этом суде, был арестован по сфабрикованному делу за несколько дней до начала процесса...

Юсуф отбывает пожизненное заключение за чужое преступление.

«Если обвиняемый виновен, - пишет Юсуф, - он должен получать абсолютно справедливый с точки зрения совести и морали и полностью законный приговор - независимо, суровый он или мягкий, главное - СПРАВЕДЛИВЫЙ И ЗАКОННЫЙ. Если же обвиняемый невиновен и это действительно так, за него надо бороться сильней, чем за спасение жизни в реанимации. Сильней, чем за спасение тонущего, и ни в коем случае нельзя допустить осуждения невиновного».

Эти строки Юсуф написал после прочтения тюремных стихов Юлия Даниэля. Стихи произвели впечатление и на него, и на его сокамерников. Один из них по имени Николай перефразировал стихотворение Юлия Даниэля «Приговор»:

..Чужие скорби грусть моя вберет,
Гнетет тюремная усталость.
За годом год, стучится старость.
А впереди лишь боль невзгод...
Жизнь рушится, и робы черный цвет
Олицетворяет сердце Соликамска.
Я наг душой и нищенски одет,
Но приговору отвечаю - нет!

«Я прилагаю этот стих к письму, - пишет Юсуф. - Пожалуйста, не судите его строго как поэта, он не занимается этим постоянно. Но душевный порыв несогласия и неприятия вылился в эти строки. И я с ним согласен и солидарен - нельзя соглашаться с приговором, которой полностью несправедлив с точки зрения Человечности, совести и морали, полностью нарушает и попирает закон!»

Кто он, этот Николай? Какова его история, за что он получил пожизненное заключение? Юсуф не написал об этом. Но я знаю, что отстаивание и доказывание своей невиновности в суде усугубляет у нас участь человека. И не удивлюсь, если окажется, что Николай получил пожизненное потому, что слишком твердо стоял на своей невиновности.

А сколько таких у нас - заживо погребенных, приговоренных к бесконечно долгому сроку несправедливо? По новым правилам никакой надежды у человека, осужденного несправедливо и незаконно, на пересмотр дела нет. Приговор вступил в законную силу, сроки обжалования в кассационной и надзорной инстанции прошли, или оставлены жалобы без удовлетворения - и все, никакой суд новых жалоб на приговор не рассмотрит...

«Ведь человек, попадая в места лишения свободы, в эту среду, тонет и гибнет не только физически, теряя здоровье и годы жизни, а что еще страшнее и хуже, тонет и гибнет духовно и морально, - пишет Юсуф. - И только очень редким, единичным людям удается сохранить веру в Бога и людей, совесть и честь. Одни из самых грязных мест на земле - это места лишения свободы. Нет страшнее симбиоза тех, кто сидит, и тех, кто их охраняет. Это сообщество в большинстве своем не имеет веры, совести и чести, сплошные подлость, грязь, предательство...»

Я послала Юсуфу открытку с объемным изображением скачущих лошадей. Он ответил, что вырос в местах, где мальчишки с ранних лет умеют управляться с конем. «А что может быть красивее и лучше, чем скакать на коне - свободным и счастливым!» - заканчивает он письмо.

Если бы среди дел, захлестывающих нас в повседневности, мы выкраивали время, чтобы протянуть руку помощи жертвам войны (без разбирательств, какая из воюющих сторон права), помогли бы спасению хотя бы одного, двоих, троих... Или если бы сочли своим долгом доносить слова сочувствия и поддержки жертвам несправедливых приговоров...

Чем больше неравнодушных и готовых помочь - тем больше и надежд на исцеление. А ГУЛАГ и война как были, так и остаются у нас незаживающими болевыми точками.

Я давала уже адрес Юсуфа, когда писала о нем. Адрес с тех пор не изменился. Было бы хорошо, если бы побольше писем с добрыми пожеланиями ему приходило.

Весь прошедший месяц я проводила в Москве акцию "Не бойся!": ходила по Москве в тюремной форме, чтобы привлечь внимание к угнетенному положению бывших заключенных в обществе.

25 июня мы с моей единомышленницей Аней Боклер завершили акцию перформансом на Красной площади: Аня побрила меня налысо и сорвала с меня тюремную форму, под которой оказалось платье с таким же тюремным номерком, как и на робе. Смысл перформанса мы видели в том, что между людьми за решеткой и на воле нет определенной границы: и вне тюрьмы люди лишены свободы.

Акция прошла мирно, и мы отправились к выходу с площади. Однако около рамок нас задержала полиция: так мы мгновенно оказались по другую сторону решетки.

В ОВД "Китай-город" нас обыскали, без всяких понятых и протокола лишили личных вещей (фамилии понятых были вписаны задним числом). Нам долго не предъявляли причину задержания и статью обвинения, хотя дали понять, что мы зря вышли на Красную площадь, которая является резиденцией самого президента Российской Федерации. Поэтому если бы мы даже просто ели мороженое, то нас могли лишить за это свободы.

Предъявленный потом протокол гласил, что мы без разрешения властей организовали "не являющееся публичным мероприятием массовое одновременное пребывание граждан в общественном месте, создав тем самым помехи движению пешеходов и доступу граждан к объектам социальной инфраструктуры" (ч. 1 ст.20.2.2 КоАП).

Кроме того, мы якобы помешали проведению книжной ярмарки, с которой совпала акция. Я, будучи студенткой Литинститута, не вписывала акцию в контекст фестиваля и уж тем более не собиралась мешать его проведению. Зато в автозаке наслушалась от полицейских шуток про Пушкина и литературу.

Орудием преступления в протоколе был назван музыкальный инструмент. Им оказалась бритвенная машинка, которой меня побрила Аня.

Среди бомжей и сомнительных личностей мы провели в клетке всю ночь. А наутро Тверской суд приговорил нас к трем суткам содержания в спецприемнике. Мы хотели привлечь адвоката, и он приезжал к нам ночью в ОВД. Однако наутро у него было назначено другое дело, а его письмо с ходатайством о переносе суда было проигнорировано. В итоге дело слушалось без адвоката. Зрителей из помещения суда выгнали, Аня выслушала приговор вообще в компании одного судебного пристава.

Когда нас привезли в спецприемник, шутки, насмешки и издевательства не прекращались. Утром нас подняли на работу - мыть помещение, чистить холодильник, и мы это восприняли как должное. И лишь потом поняли, что только так мы можем получить и без того положенные прогулки, звонки, передачи и свидания. Но и это нам давали очень неохотно: за все время у меня был один звонок, а ни одного свидания мне не разрешили. Хотя в целом условия содержания были терпимые - рукоприкладства никто себе не позволял.

Сотрудников спецприемника очень заинтересовала национальность Ани. "Девушка, а вы что, иудейка?" После этого слова "бритоголовая" и "еврейка" мы слышали не раз. Интересовала их наша связь с "Пусси Райот", а также я не раз слышала слова "извращенка" и "садомазохистка".

Вот еще небольшая коллекция реплик, которые мы услышали за трое суток:

- Такие акции делаются либо за деньги, либо для пиара. Ну так сколько заплатили? (Полицейский.)
- Заткнитесь, блядь, заебали. (Постовой.)
- Сейчас хорошо тебе будет на зоне, номерки строчить. (Видеопротоколист.)
- Я понимаю, что вы из религиозной секты. Ничего, в приемнике подлечитесь. (В ОВД.)
- Да, у вас незаконно изъяли вещи, но все люди разные, что поделать? (Дознаватель.)

Общение с правоохранителями и пребывание в спецприемнике лишь укрепили мое убеждение в том, что темой тюрьмы необходимо заниматься дальше. Наше попадание за решетку поставило смысловую точку в этой акции. Мы все настолько несвободны, что порой не можем совершить элементарное безобидное действие, чтобы при этом не попасть за решетку.

В дальнейшем мы планируем серию выставок в разных регионах и создание специальной программы для посттюремной адаптации. Речь идет не только о тюрьме: люди выходят из психиатрических больниц, из детских домов. И меня интересует, что происходит с человеком, после того, как ты стал излишком системы, которая до этого тебя полностью прогнула, и ты в этой вертикали вырос.

Анна Боклер и Катрин Ненашева после спецприемника. Фото: Виктор Новиков

Как хочется просто жить, заниматься своей семьей, внуком, любимой работой. Но жизнь не дает поблажек: уже больше трех лет я борюсь с системой за своего сына. Пока проигрываю.

Алексей (Сократ) никогда не скрывал своих политических убеждений. Он анархист и антифашист. И он всегда был верен своим убеждениям. Такие люди системе не нужны, они мешают системе, от них избавляются. В 2012 году против него было сфальсифицировано первое дело о хулиганстве в клубе "Воздух". По этому делу он провел в Бутырке год и два месяца и потом еще полгода в судах. Нет, его наш "справедливый" суд не оправдал, хотя судья видела все нестыковки и подтасовки следствия. Помогла амнистия - его амнистировали 10 января 2014 года.

А 5 апреля 2014 года его задержали вновь. Ведь сотрудники центра "Э" ему обещали, что он все равно будет сидеть. И сколько бы я и его друзья ни убеждали его уехать из этой страны, он отвечал: "Я прятаться не буду!" И опять началась наша борьба за справедливость. На этот раз он провел в Бутырке меньше полугода. Его осудили 30 сентября 2014 года по части 2 статьи 213 УК за "жестокое избиение нескольких человек самодельным молотком (из арматуры)" - якобы он нанес не менее 20 ударов железным молотком по голове, резал их ножом, бил ногами не менее 15 раз и тому подобная чушь. При этом у потерпевших не было никаких повреждений, кроме одного синяка на коленке, который был неизвестно когда получен. Так вот, за синяк на коленке - три года и один месяц.

Алексей прекрасно понимал, что судят его не за столкновение с националистами в кафе - его судят за убеждения. Он стоически воспринял приговор. Он предполагал, что так будет, и был к нему готов.

Второго февраля из Бутырки его отправили в Челябинск. В переполненной клетке спали по очереди (12 человек на 7 спальных мест). В Челябинске в КамАЗ набили 40 человек, довезли до СИЗО №3. Поместили в камеру 12 кв.м. 11 человек, 2 спальных места. Спали на полу, было очень холодно. Просидел там неделю. Простыл, с температурой 39 отправили в Иркутск. Ехал в тех же условиях, что и в Челябинск. У меня вопрос: это делается специально, чтобы человек почувствовал себя скотом? (Вопрос риторический, ответа не требую, но все же.)

Прибыл 20 февраля в Иркутск. Поселили пятым в четырехместную камеру. Спального места у него не было. А температура под 40 уже, кашель. Удивительно, но пришел врач, дал какое-то лекарство, постепенно Алексей выздоровел.

26 февраля к нему пришли некие "товарищи", представились сотрудниками комитета по борьбе и противодействию экстремизму среди заключенных. Предлагали остаться в СИЗО на должности обслуживающего по хозяйственной части, а заодно сдать иркутских оппозиционеров. Ушли, оставив подумать. Пришли через неделю. Явки и пароли не сдал. Пообещали, что в колонии будет плохо, не будет из ШИЗО вылезать. (О, сотрудники колонии перестарались! Ему ведь только ШИЗО пообещали, а они его засунули в ПКТ! Ретивые ребята оказались. План перевыполнили, как в советские времена - "пятилетку в четыре года!")

Ну, а дальше еще интересней. "Ребята", которые с ним сидели, начали "нудить" - смени убеждения да смени убеждения. "Какие убеждения?" "Не знаем, но смени!". Ночью по очереди вели с ним "беседы", не давали спать. Сотрудники СИЗО периодически также уговаривали, приложили столько сил к этому (даже дали моему брату свидание, чтоб уговорил!). Но не сложилось у них. Сократ стоял на своем.

Предельный срок содержания на пересылке вышел, а его все не отправляли в колонию, спать не давали, постоянное моральное давление. Алексей решил объявить голодовку, иначе бы это продолжалось бесконечно. Начальство иркутского СИЗО струхнуло. Решило, пусть с ним в колонии разбираются. И 20 марта поехал Леша в колонию №14 города Ангарска. А там его ждали как президента - 10 работников колонии. Красную дорожку только постелить забыли. Но заточку приготовили. Быстренько положили ее к нему в сумку и выдали направление в ШИЗО. Ну вот с тех пор Алексей, как ему и обещали, в ШИЗО, потом в ПКТ.

И вот очередной удар под дых. Лешу перевели в колонию строгого режима. Начальник колонии встретил сурово, посмотрел и сразу понял, что перед ним "конченый преступник". Сказал: "Из ШИЗО у меня вылезать не будешь!". За что, "великий психолог"? Вчера нашего адвоката в течение четырех с лишним часов мариновали, не пускали к Алексею. С 10 до 14.30, а пропуск был выдан только до 15.00. Как после этого всего поверить начальнику колонии, что Алексея он еще узнать не успел, здесь работает недавно, еще не разобрался, надзирателей не хватает, ЕПКТ ему не подчиняется. Всю эту чушь он нес в ответ на вопрос "Почему не сообщили родителям о переводе?".

Хочу обратиться к родителям, родственникам и друзьям ребят, которые так же, как и мой Леша, сидят за то, что чувствовали себя свободными и жили как свободные люди. Друзья, не пришло еще время нам наслаждаться и просто жить! Мы не должны складывать руки, отчаиваться и плакать. Мы должны все преодолеть ради наших близких.

Протестовать против правительственного законопроекта, расширяющего возможности применения физического насилия к заключенным, пока что вышла лишь небольшая группа очень немолодых ветеранов правозащитного движения. Похоже, общественность еще не оценила в полной мере значение этого «закона садистов». А между тем он явно выделяется из длинной череды запретительных, репрессивных, мракобесных, откровенно фашистских законов, принятых за последние годы.

Да, во всех этих новациях сквозит утробная, экзистенциальная ненависть нашей ублюдочной политической элиты к человеческой свободе, к правам человека. Но все же за ними за всеми есть рациональный мотив. Ограничения свободы собраний, свободы слова, распространения информации, введение идеологических запретов - все это направлено на подавление оппозиционной активности и должно, таким образом, служить сохранению власти этой самой элитой.

Последний законопроект этого мотива лишен. Он выражает отношение правящего класса к человеку вообще в чистом виде. И он затрагивает гораздо более глубинные вещи, чем право иметь собственный взгляд на историю или смеяться над церковными догмами.

По нормам современной цивилизации причинение физических страданий (в том числе нанесение побоев) предполагаемому правонарушителю представителем власти допустимо исключительно в качестве меры пресечения активных действий, представляющих непосредственную опасность окружающим, при явной недостаточности других мер. И ни в коем случае не в качестве меры наказания и даже не в качестве меры принуждения к каким-то активным действиям.

Понятно, что когда полицейский преследует вооруженного преступника, создающего угрозу жизни и здоровью как самого полицейского, так и других граждан, он имеет право стрелять на поражение. Понятно также, что если задержанный отказывается перейти в автозак, полицейский имеет право переместить его насильственно. Но ударить задержанного дубинкой он имеет право лишь в том случае, если активное сопротивление задержанного создает такому перемещению очевидные помехи. Надзиратель может применить дубинку, пресекая драку между заключенными. Любые побои в иной ситуации по сути являются не чем иным, как ТЕЛЕСНЫМИ НАКАЗАНИЯМИ.

Мерой наказания в цивилизованном обществе может быть ограничение свободы передвижения, свободы общения, доступа к каким-то жизненным благам, что и происходит при тюремном заключении. При этом условия содержания заключенных сами не должны приводить к физическим мучениям, не должны быть унизительны.

Все это входит в фундаментальные представления о неприкосновенности личности. Даже за осужденными преступниками, права которых по определению урезаны, признается право на сохранение достоинства и в известной мере - на личное пространство. Хотя оно и сужено, вторгаться в него власть может лишь в исключительной, «военной» ситуации.

Отношение к фундаментальным правам личности осужденных преступников, то есть людей, зачастую справедливо не вызывающих симпатии и сочувствия, - важный показатель степени цивилизованности общества. Цивилизованное общество твердо знает, что человека нельзя унижать, мучить, бить. Никакого. Даже самого отвратительного преступника.

Если же значительная часть общества считает, что наказание преступника в том и должно состоять, что его будут унижать, мучить, бить, что он теряет право на защищенность от всего этого, то мы имеем дело с обществом, в котором жизнь на воле мало отличается от жизни в тюрьме. С обществом «большой зоны». Если лишение свободы само по себе не воспринимается обществом как достаточное наказание преступника, это значит, что общество не ценит собственную свободу, потому что ее не имеет. И если государство не признает гарантий от произвола и издевательств для заключенных, это значит, что оно не признает этих гарантий ни для кого.

Закон, позволяющий бить заключенных за любое нарушение правил тюремного распорядка, за любое невыполнение требований и распоряжений администрации, вводит именно ТЕЛЕСНЫЕ НАКАЗАНИЯ. Казалось бы, зачем их узаконивать, когда они процветают в российских колониях и так, «неформально», а при полном соитии нынешних судов с исполнительной властью, в первую очередь с карательными органами, найти управу на садистов в погонах не представляется никакой возможности?

Не будем, однако, отказывать представителям нашего правящего класса в человеческих чувствах. Они тоже люди со своими идеалами и представлениями о правильном общественном устройстве. Со своими эротическими снами, в которых они видят шпицрутены, нагайки, порку на конюшне. Ведь хочется лишний раз демонстративно самоутвердиться в своем праве на неограниченную власть над человеческой личностью!

Этой же цели - символически унизить заключенного, показать ему, что он никто, что у него нет никакой личной неприкосновенности и личного пространства, - служила всегда и служит до сих пор значительная часть внутритюремных правил. Например, требование, чтобы заключенный снимал шапку перед «гражданином начальником». Печально известный генерал Трепов приказал высечь политзаключенного Боголюбова именно за то, что тот не снял перед ним шапку.

Телесные наказания в России тогда были под запретом уже почти 15 лет. Для всех, кроме крестьян. Право же порки крестьян правительство как бы передало им самим. Приговорить крестьянина к телесному наказанию мог волостной суд, избиравшийся на крестьянском сходе. Осталась, правда, еще одна категория лиц, которые могли быть подвергнуты порке. Это приговоренные к каторжным работам, причем только в местах отбывания наказания. Боголюбов свой приговор уже получил, но вот в «места» отправлен еще не был. Трепов посчитал это незначительной мелочью. За невнимание к таким мелочам генерал и получил пулю от Веры Засулич.

Советская система откровенно рассматривала человека как полную собственность коллектива, общества, государства. Собственность, с которой владелец может обращаться по своему усмотрению, без оглядки на какие бы то ни было «личные неприкосновенности». Но с другой стороны, гуманистическая, просветительская риторика, которой советский режим оставался верен до конца, обязывала стыдливо прятать насилие и издевательства над людьми в местах лишения свободы. Эти вещи никогда не были формально узаконены. Даже знаменитое разъяснение, рекомендовавшее «меры физического воздействия» на допросах (русский вариант немецкой «третьей степени устрашения») было секретным, исходило от партийных инстанций и поэтому формально не имело юридической силы. Любопытна его «обосновывающая часть»: наши враги за границей мучают наших товарищей как хотят, а нам что - нельзя?

После Сталина политических уже не били. Следователи КГБ с гордостью называли это «торжеством социалистической законности». На пикете против «закона садистов» Сергей Адамович Ковалев рассказывал, как за отказ снимать шапку перед «гражданином начальником» его отправляли в штрафной изолятор. Теперь за отказ снимать шапку заключенного можно будет просто бить дубинкой. Привет Вере Засулич.

"Это в первые годы срока верит новичок каждому вызову из камеры с вещами - как вызову на свободу, каждому шепоту об амнистии - как архангельским трубам. Но его вызывают из камеры, прочитывают какую-нибудь гадкую бумажку и заталкивают в другую камеру, этажом ниже, еще темней, в такой же передышанный воздух. Но амнистия перекладывается - от годовщины Победы до годовщины Революции, от годовщины Революции до сессии Верховного Совета, амнистия лопается пузырем или объявляется ворам, жуликам, дезертирам - вместо тех, кто воевал и страдал.
И те клеточки сердца, которые созданы в нас природой для радости, став ненужными, - отмирают. И те кубики груди, в которых ютится вера, годами пустеют - и иссыхают".
А. Солженицын "Раковый корпус"

Кубики давно иссохли, надо сказать. Поэтому читать законопроект, внесенный Путиным и начинающийся со слов: "...руководствуясь принципами гуманизма...", можно почти весело, с черным, конечно, юмором. Например, неслыханным гуманизмом представляется освобождение онкологических больных на IV стадии, осужденных за преступления небольшой и средней тяжести.

Нет, это серьезно. Осужденные за преступления небольшой и средней тяжести, получается, сидят в тюрьме с III и IV стадией рака, а выйти могут только к 70-летию великой победы высочайшей милостью. Еще есть ликвидаторы чернобыльской аварии. Их, если верить релизу пресс-службы Кремля, трое (попадающих под амнистию).

Очень радуют более 50 исключенных статей Уголовного кодекса... РСФСР. Вот уж перестраховались так перестраховались. Понятно, что статей, по которым люди могут отбывать наказание со времен РСФСР и до сих пор, никак не больше десятка. Вот, например, ст. 70.1 УК РСФСР «Призывы к совершению преступлений против государства» (в смысле против СССР) в 2015 году не подлежит амнистии. Буковского бы сейчас не отпустили.

Но 50 исключенных статей - это мелочи, конечно, потому что из современного УК РФ под амнистию не попадают 107 статей. Почему-то в списке исключений нет экстремизма и сепаратизма. Я думаю, это техническая ошибка.

Беглого взгляда достаточно, чтобы понять, что из политзаключенных под амнистию не попадает никто. Не препятствует освобождению. статья Евгения Витишко (167 - "Умышленное повреждение чужого имущества"), но недостаточно просто быть осужденным ни за что, надо еще относиться к льготным категориям или хотя бы приближаться к концу срока, а это не тот случай.

То же касается ростовского журналиста Сергея Резника и новочеркасского казака Сергея Лошкарева.

Возможно, прекратится преследование Владимира Ионова, так как он старше 55 лет, а статья 212.1 не относится к исключениям. Но он же не прекратит от этого стоять с остроумными плакатами, так что второе дело сошьют.

И если вдруг в процессе обсуждения не внесут в список исключений ст. 280, возможно, от штрафа освободят Елизавету Лисицину из Иваново. Правда, она уже собрала достаточную сумму. Да и все.

Ладно, не для того политзаключенных сажают, чтобы амнистировать. Нет, ну правда, хватит канючить амнистии (дальше вырезано цензурой, потому что меня-то в случае чего не амнистируют...).

Все-таки "гуманизм" - это про обычных зэков, а не про активистов. Посмотрим, какие из популярных статей могут давать надежду на амнистию (в конце срока), потому что это проще, чем читать бескрайний список исключений:

• кража, но не в крупном размере, не в составе организованной группы, без проникновения в жилище;
• мошенничество, но не в крупном размере, не с использованием служебного положения и не повлекшее лишения потерпевшего жилища;
• мошенничество в сфере кредитования, при получении выплат, с использованием платежных карт, в сфере предпринимательской деятельности, в сфере страхования, в сфере компьютерной информации, если оно не в особо крупном размере или не совершено организованной группой;
• присвоение или растрата, но не в крупном размере, не с использованием служебного положения и не в составе организованной группы;
• грабеж, причем в отсутствии группы, без применения насилия и даже без угрозы его применения, не в крупном размере и без проникновения в жилище (ласковый такой грабеж...);
• вымогательство, тоже одиночное и не в крупном размере;
• хулиганство, опять же одиночное, без сопротивления представителю власти и использования взрывчатых веществ;
• приобретение и хранение наркотиков без цели сбыта и не в крупном размере;
• нарушение правил оборота наркотических веществ (это, видимо, про врачей, выписавших обезболивающее не по месту прописки пациента);
• приобретение, хранение перевозка веществ, содержащих прекурсоры наркотиков, а также их сбыт, но не в составе группы, не в крупном размере и не с использованием служебного положения.

Пытаюсь нарисовать собирательный образ человека, попадающего под амнистию, но фантазия издевательски выдает беременного ликвидатора чернобыльской аварии, утащившего в магазине колбасу, причем впервые в жизни.

Большинство описанных выше преступлений, дающих шанс на амнистию, вообще не заслуживают реального лишения свободы, тем более если речь идет о тех самых льготных категориях: инвалидах, онкбольных, матерях, несовершеннолетних. Со скидкой вы купите чуть дороже. По амнистии может выйти лишь малая часть тех людей, которые вообще не должны были оказаться в тюрьме.

Ну, я вообще, как повелось на Руси, сочувствую людям, в тюрьме сидящим. Конечно, вопрос в степени ее (Надежды Савченко. - Ред.) вины и в доказательствах. Там погибли российские журналисты - это мы знаем. Ее подозревают в том, что она была корректировщицей огня. Действительно ли она была причастна или нет, хотелось бы знать правду... я не могу сказать, что я сторонник каких-то кровожадных сценариев в отношении Савченко... возникает вопрос - что интересует? Интересует действительно гуманизм и судьбы людей - или нам нравится Савченко, потому что она с той стороны, которая против России, против русских, значит, ее надо поддерживать... Естественно, по-человечески голодающему нельзя не выразить сочувствие... В данном случае надеюсь, что она будет цела, невредима и здорова...

Кстати, я вспомнил историю, как один священник Украинской православной церкви, попавший в плен по подозрению в том, что он сепаратист, и, кстати говоря, другой плененный, поэт Юрий Юрченко, они оба рассказывали, что опознают Надежду Савченко, что она издевалась над пленными, била, угрожала всячески. Я здесь ничего не говорю, я продолжаю сочувствовать голодающему человеку... Психологический портрет - она же в Ираке еще воевала...

Вот уж кого-кого, но не меня обвинять в том, что я не заступаюсь за заключенных... Я просто об этом не рапортую. И как говорил Пушкин, "милость к падшим призывал", поэтому часто те, за кого я заступаюсь, могут мне быть совсем не близки и не нравиться, из-за этого случаются разного рода информационные скандальные казусы, но я стараюсь призывать к милосердию.

Ссылка