Только что приехали от Бориса. Мы с адвокатом Романом Качановым повидались с ним 18 октября в ФКУ ИК-10 Пермского края, что находится в поселке Всесвятский. Свидание нам дали, хотя после него просмотрели содержимое фотоаппарата. Что незаконно, кстати. Но драться с ними мы, естественно, не стали. Будем подавать очередную жалобу.

У Бориса, как всегда, боевое настроение. Он первый политзек, кого отправляют в тюрьму, но сдаваться он не намерен. 17 октября в Чусовском городском суде Пермского края должно было состояться слушание дела по изменению режима отбывания наказания политзаключенному Борису Стомахину, признанному злостным нарушителем режима. По ходатайству администрации колонии его со строгого режима собираются перевести на еще более жесткий - тюремный.

Однако заседание суда было перенесено на 27 октября из-за технической накладки. К нему приехали на свидание, и Борис отказался закончить встречу досрочно, чтобы успеть на суд. А без его присутствия, хотя бы по ВКС (видеоконференцсвязи), суд не может состояться. Ведь будет решаться вопрос об изменении приговора в части ужесточения Стомахину режима отбывания наказания. Эту позицию адвокат Роман Качанов довел до сведения суда. Суд учел позицию защиты и перенес судебное заседание.

А пока, по словам Стомахина, на него оказывается давление. Борис рассказал, что в настоящий момент не получает подписных изданий и корреспонденции. Получил пару писем из-за рубежа, и все. Придется опять в прокуратуру жалобы писать!

Вот пара свежих фото нашего подзащитного.

Видеться с друзьями всего раз в полгода, через стекло, в течение нескольких часов, а потом опять оказаться заточенным в одиночной камере, иметь дело исключительно с хамским конвоем и "начальством", для которого ты вредное насекомое, а не человек. С этой системой надо непосредственно столкнуться, чтобы кожей ощутить весь ее непоправимый ужас. Свое полнейшее перед ней бессилие и бесправие. И я говорю сейчас не только о самих узниках путинского ГУЛАГа (и конкретно - о Борисе Стомахине, которому на строгом режиме полагается всего два свидания в год и который вдобавок не вылезает из ШИЗО). Адвокаты и родственники заключенного, которые приезжают на свидание, точно такие же "враги народа", как он сам. А точнее - недочеловеки, отверженные, грязь из-под ногтей для этой лагерной системы, и всякий ее винтик старается загнать свою палку приехавшим чужакам в колеса. Чтоб знали свое место. Трепетали и не вякали.

Когда мы с Феликсом Шведовским, буддийским монахом (он принадлежит к ордену "Ниппондзан Мёходзи"), приезжали этой весной к Борису Стомахину сюда, в ИК-10 строгого режима на станции Всесвятской в Пермском крае, то сразу же столкнулись с проблемой. В каптерке для оформления документов нам тогда заявили, что у них "не работает" комната для свиданий, поэтому общение с Борисом отменяется. Это был шок. Как это так, возмутились мы, раз в полгода мы сюда едем из Москвы, везем 20 кг передачи, а нам так вот просто говорят: "комната не работает" и "все отменяется". Выяснилось, что они уже две недели не могут починить проводку для телефона, по которому положено общаться с заключенными в специальной комнате через стекло. Осознав, что над нами просто издеваются, я заявила, что мы не уедем, не повидав Стомахина. Ведь мы не знаем, жив ли он вообще. Он тогда объявил голодовку в знак протеста против давления на него администрации колонии. И, надо сказать, нам не очень долго пришлось в тот раз скандалить и качать права - свидание нам разрешили. Приходилось орать, чтобы быть услышанными сквозь стекло. Но это уже мелочи, на которые не стоит обращать внимания.

До сих пор - на протяжении двух лет, что мы ездим в ИК-10, - жалкий минимум наших прав, предусмотренный законом РФ (каждое слово так и хочется взять в кавычки), кое-как соблюдался. С нажимом, с нервотрепкой, но повидаться с нашим узником все-таки удавалось. И передать ему еду и одежду.

Но только не в этот раз. Мы приехали день в день спустя полгода, и это было отмечено "сталкером" в погонах, который третий год как сопровождает нас в зону. "Ровно полгода прошло с предыдущего раза", - напомнила я ему. Он кивнул: "Знаю, вы всегда день в день приезжаете". И велел заполнять необходимые бумаги - на свидание и на передачу в 20 кг, которую мы привезли с собой. Мы уже тихо радовались, что не все так плохо и сейчас мы пообщаемся с Борисом. Иначе для чего бы нам велели заполнять бумаги? Но мы ошибались. У этих людей своя, особая логика. Им нравится издеваться.

Пока мы ехали в поезде, Виктору Корбу пришло письмо, в котором Борис написал о провокации, организованной против него руководством колонии. Конечно, эта провокация не имела целью всего-навсего лишить его свидания и дачки. Эти лишения - мелочь по сравнению с тремя годами "крытки", которые могут присудить Борису 17 октября. За нарушение режима. Готовится "суд" по инициативе руководства колонии, в которой Борис Стомахин является вечным штрафником. "Суд" будет там же, местный. Бориса туда не повезут, будет использоваться видеотрансляция. И, конечно, ему присудят ужесточение режима, тюрьму. Возможно, эта тюрьма будет в Челябинской области. Туда обычно, по словам Бориса, пересылают из Всесвятского. А возможно, что и куда подальше... Колония ИК-10 хочет избавиться от несговорчивого, надоевшего им узника. "Крытка" в колонии - это настоящий ад, об этом еще Кирилл Подрабинек писал. Теперь необходимо всеми средствами привлекать внимание к судьбе политзека - журналистов, юристов, правозащитников, еще оставшихся в природе пикетчиков, чтобы в новой, усилившейся изоляции Стомахина, не дай Бог, не постигла судьба Магнитского. Об этом сейчас уже пишут в КЗС (Комитете защиты Стомахина). И здесь нет никакого преувеличения опасности. Увы.

А пока - до "суда", который состоится 17 октября, Стомахин будет находиться в карцере на 15 сутках. Статья 118 УИК РФ гласит: осужденным к лишению свободы, водворенным в штрафной изолятор, запрещаются свидания, телефонные разговоры, приобретение продуктов питания, получение посылок, передач и бандеролей. Прогулка - единственное послабление в этом случае. Больше нельзя НИЧЕГО. Кормят отвратительной баландой, хлеб "спецвыпечки" - словно резиновый. Кипятку получить для заваривания лапши "Роллтон" или чая - невозможно.

И если попытаться снова приехать к нему с передачей из Москвы на "суд" - не факт, что он не окажется после "суда" снова в изоляторе. Провокацию могут и повторить. Начальнички таких вот колоний, как ИК-10, пользуются своим безграничным правом - карать неугодных им зэков. Борис пишет мне в последнем письме: "Глупо, конечно, но отчасти я даже гордиться могу, что разгадал этот нынешний маневр заранее, когда прочел в УИКе, что на тюрьму переводят на срок до трех лет, - а у меня в ноябре 2016 г. остается ровно три года, а в феврале 2017 г. кончается год ЕПКТ (единого помещения камерного типа) - и надо опять со мной что-то делать, опять продлевать мне камерное сидение, да не в последний момент, а заранее".

Нам с Феликсом Шведовским (мы представились сестрой и братом Бориса) довелось побеседовать с начальником колонии г-ном Асламовым. Мы сообщили, что хорошо осведомлены относительно здешних порядков. И мы знаем о том, что по утрам представляться никому не надо. Когда отпирается дверь камеры, заключенный молча выбрасывает постель в коридор. Вечером - молча втаскивает матрас внутрь. И никаких диалогов при этом не происходит. Поэтому разговоры насчет "не представился", "не доложил по форме", "был без бирки на одежде" - это все ложь и провокация.

Асламов наших доводов словно и не слышал. "Надо было Стомахину вести себя подобающе, - заявил он. - Если он ждал вас на свидание". И весь сказ. Мы пообещали ему максимальную огласку, проверки в его заведении. А также - что его Бог накажет. И ушли.

Путинское силовичье продолжает "решать проблемы", создавая на самом деле многочисленные новые. Пытаясь возвращать подобие сталинщины, запугивая, сажая, мучая людей. И мало что мы можем в ответ сделать. Разве что публиковать информацию об этом произволе как можно шире.

Свободу политзаключенным. Смерть фашистской империи Путина.
Лубянка будет разрушена.

1957 год. Растет благосостояние народа. Аскетичный послевоенный быт бараков, подвалов и коммуналок начинает уходить в прошлое. Возникает устойчивый спрос на мебель, разнообразные предметы домашнего обихода. Спрос, который отечественная промышленность быстро удовлетворить оказалась не в состоянии. Производством товаров народного потребления начинают заниматься ИТК. Одно из предприятий, которое можно было быстро и без особых затрат приспособить для этих целей, находилось в поселке Шакша... Морально устаревший заводик решили перепрофилировать под мебельный комбинат... В октябре 1958 года первую партию конвойных осужденных приняли и разместили в жилой зоне. Одновременно с обустройством жилой зоны велось строительство мебельного комбината.

Официальный сайт УФСИН России по Республике Башкортостан

Мы сидели у Лили Юрьевны и пили чай. Неожиданно пришел академик Алиханян... Он сказал, что торопится, долго засиживаться не может. Заглянул с единственной целью - дать прочесть одну коротенькую самиздатскую рукопись... Это был небольшой рассказ Солженицына...
В тот же вечер Алиханян рассказал о том, как познакомился с Солженицыным и пригласил его к себе домой. Тот охотно принял приглашение, но, оказавшись в квартире академика, вел себя как-то странно: все время глядел на пол. Причем - с каким-то особым, преувеличенным интересом.
Заметив некоторое недоумение хозяев, объяснил, что в бытность свою зэком работал в этом - только выстроенном тогда доме и, кажется, даже в этой самой квартире - паркетчиком.

Бенедикт Сарнов. "Скуки не было"

(Дарья Пещикова) ...Они (несовершеннолетние заключенные) просто боялись, потому что правозащитники уезжали, а администрация (колонии) оставалась...

Эта проблема существует. Мы с ней сталкивались и не в детских колониях, а во вполне взрослых, когда нам говорили, на ухо шептали свои жалобы. И мы тогда делали очень просто, мы говорили так: "Прошу всех выйти, мы будем разговаривать один на один с тем или иным осужденным". А когда заканчивался разговор, я говорил начальнику этого учреждения: "Если хоть волос упадет с его головы, вы будете отвечать лично".

Михаил Федотов, глава Совета по правам человека

Поехали в Детколонию. Как культурно!.. И вдруг 14-летний мальчишка сказал: "Слушай, Горький! Все, что ты видишь, - это неправда. А хочешь правду знать? Рассказать?" Да, кивнул писатель. Да, он хочет знать правду...
И велено было выйти всем - и детям, и даже сопровождающим гепеушникам, - и мальчик полтора часа все рассказывал долговязому старику. Горький вышел из барака, заливаясь слезами. Ему подали коляску ехать обедать на дачу к начальнику лагеря...
23-го Горький отплыл. Едва отошел его пароход - мальчика расстреляли...
Так утверждается в новом поколении вера в справедливость.

Александр Солженицын. "Архипелаг ГУЛАГ"

Сегодня мне пришло письмо с небольшой открыткой от политзаключенного Алексея Пичугина. Первые его строки из московского СИЗО "Лефортово". В них "слова сердечной благодарности за множество солнечных, душевных пожеланий", которые последний узник "дела ЮКОСа" получил ко дню своего рождения 25 июля. Алексей просит передать спасибо "всем, кто не забыл, кто поддерживает, помогает".

Несмотря на то что в конце июня Алексей был перевезен из колонии "Черный дельфин" в городе Соль-Илецк Оренбургской области, где провел восемь лет, в "Лефортово" и часть почты могла временно затеряться, он получил много поздравлений. Настолько, что ответить всем с сразу физически не может, за что заранее просит прощения.

Отдельная глубокая благодарность - членам Общественной наблюдательной комиссии (ОНК) Москвы Зое Световой, Людмиле Альперн, Елене Масюк и всем остальным, кто навещает его - наряду с другими сидельцами - в "Лефортово". А также журналистам, подробно освещающим все последние события вокруг сидельца, начиная с его внезапного "исчезновения" из колонии.

В своем письме Алексей уточняет сведения, приведенные в статье Елены Масюк "Ботинки Пичугина и тапочки Белых". Точнее - строки о том, что в "Лефортово" "значительно лучше, чем в колонии".

"Очевидно, я был неверно понят Еленой. Считаю, что сравнивать условия содержания в следственном изоляторе и в колонии особого режима для осужденных к пожизненному лишению свободы нельзя. Это слишком разные учреждения, и режимы в них в соответствии с законом и должны быть разные. Я ни на что и ни на кого не жалуюсь. У меня нет претензий ни к СИЗО "Лефортово", ни к "Черному дельфину" Я лишь отметил в разговоре с правозащитниками, что сейчас, пользуясь возможностью, отсыпаюсь".

В том числе из-за этой физиологической потребности, как объясняет Алексей, он не успевает отвечать на все письма, хотя, безусловно, каждое из них служит для него моральной поддержкой, значение которой трудно переоценить.

Для упрощения и ускорения переписки Алексей, пока находится в "Лефортово", просит своих корреспондентов, пользующихся электронной почтой, присылать приветы для него на мой адрес: [email protected]. Они обязательно будут распечатаны и пересланы сидельцу, равно как и его ответы - всем написавшим.

На протяжении всех десяти лет нашего эпистолярного общения Алексей присылает столь участливые и оптимистичные письма, что кажется, будто не он за решеткой, а я на воле, а наоборот. Не изменил он себе, несмотря на все перипетии и треволнения последних недель, и теперь.

"Вновь и вновь желаю вам, всем, кто близок и дорог, исполнения мечты и заветных желаний! Жалею беречь себя и друг друга всегда! Храни вас Господь! Всего вам самого доброго!" - говорится в конце его письма.

События последних полутора недель вокруг юкосовца Алексея Пичугина вызывают тревогу.

Открывшиеся широкой публике факты шантажа политзаключенного преследованием его мамы и брата - с целью склонить к ложным показаниям против Ходорковского. Тайное этапирование в "Лефортово" - тюрьму с максимальной в Москве изоляцией. Ту самую, где 13 лет назад к Алексею незаконно применили психотропные вещества, от чего он с трудом оправился.

Очень хочется надеяться, что ничего худшего не случится. Но еще предстоят допросы ФСБ по очевидно сфабрикованному делу.

Между тем 25 июля Алексею исполняется 54 года. А когда его арестовали, ему было 40.

То, как стойко держится Алексей под немыслимым для большинства из нас прессингом, вызывает восхищение и глубокое уважение. Ему это непросто дается, и чем дальше, тем тяжелее. Но Алексей очень старается, и письма от неравнодушных ему в этом помогают. Вопреки человеческой подлости, с которой ему за годы заключения пришлось столкнуться, Алексей сумел сохранить веру в людей.

"Спасибо всем, кто помогал создать такое чудо и радость, которые заставили вновь и вновь почувствовать главное: жизнь продолжается!!! Слава Богу!" - написал Алексей в ответ на поздравления, которые получил к дню рождения в прошлом году.

Тогда так хотелось верить, что еще одного дня рождения Алексея Пичугина за решеткой не будет, что он встретит свое 54-летие на свободе, в кругу родных и близких.

Не случилось. Напротив, сейчас моральная поддержка Алексею особенно нужна. И в наших силах помочь узнику пережить обрушившуюся на него очередную серию испытаний чуть легче.

Поздравьте Алексея с днем рождения, напишите ему теплые слова!

Поздравления можно присылать по электронной почте на адрес: [email protected]. Все они обязательно будут пересланы адресату.

Принимайте, пожалуйста, во внимание, что все ваши сообщения будут распечатываться и доставляться Алексею Пичугину не через интернет (у российских заключенных к нему нет доступа) и не из рук в руки (это не предусмотрено тюремными правилами), а Почтой России. Это требует времени, особенно летом, в период отпусков, поэтому по возможности присылайте свои поздравления заранее.

Благодарю всех откликнувшихся!

Алексей удерживается за решеткой уже четырнадцатый год.

23 октября 2012 года Европейский Суд по правам человека постановил, что судебное рассмотрение первого дела Пичугина было несправедливым, нарушающим статью 6 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод, и указал на необходимость нового разбирательства. Согласно российской Конституции, Верховный суд РФ не может не выполнить решение ЕСПЧ. Однако это не сделано до сих пор.

23 марта 2015 года Страсбургский суд коммуницировал жалобу по второму уголовному делу бывшего сотрудника ЮКОСа.

Восемь лет Алексей провел в колонии ФКУ ИК-6 города Соль-Илецк Оренбургской области, известной также под названием "Черный дельфин" и предназначенной для осужденных к пожизненному лишению свободы. Ему разрешены два четырехчасовых свидания с близкими в год, хотя российский Уголовно-исполнительный кодекс для отбывших в заключении больше десяти лет разрешает свидания продолжительностью до трех суток. Кроме того, в июне 2015 года ЕСПЧ, рассмотрев дело "Хорошенко против России", назвал отсутствие длительных свиданий неприемлемыми условиями.

9 июня 2016 года стало известно, что бывшему сотруднику ЮКОСа отказано в помиловании. По словам его адвоката Ксении Костроминой, "никаких иллюзий о возможном освобождении Алексей не испытывал и встретил отказ, как обычно, стоически".

Ни по одному пункту обвинений Алексей своей вины не признал.

Подробную справку о деле Алексея Пичугина можно посмотреть здесь: http://sivilia-1.livejournal.com/342610.html

На минувшей неделе прошло очередное заседание по делу Сергея Хмелева в Кировском районном суде Саратова. Продолжился допрос врачей, начатый 29 марта.

Врач тюремной больницы ОТБ-1 Александр Девятериков показал, будто бы 24 января 2015 года он осмотрел Сергея Хмелева, прибывшего этапом из колонии ИК-17, не нашел у него ничего, кроме язвы желудка, назначил лечение и сдал смену. Вскоре Хмелеву прооперировали прободение язвы. «Ничего особенного не было, обычная операция».

Затем в течение полутора часов врачу пришлось выкручиваться под градом вопросов адвокатов. Почему он назначил Хмелеву рентген грудной клетки и УЗИ кишечника, если нашел только язвенную болезнь? Почему как раз гастроскопию желудка не назначил? И как получилось, что 24 января Девятериков написал в анамнезе, что 26 января Хмелеву прооперировали язву желудка?

- Понимаете... там получилась такая ситуация, - виновато объясняет врач. - Когда я заполнял первичный лист, я заполнил все, кроме анамнеза. И когда история болезни уходила в архив, это обнаружилось, и я ее дописывал... В смысле, дописывал анамнез...

- А как же потом другие врачи оказывали лечение, если вы не установили даже диагноз? Без анамнеза можно ли назначить лечение, провести операцию?

- Но я-то знал анамнез, я просто в тот момент не отразил его в карте, это техническая ошибка...

- А почему вы раньше об этом не говорили?

- Потому что это выяснилось только на предыдущем заседании...

- Выяснилось на предыдущем заседании, что вы заполняли только через месяц медицинскую карту? Откуда вам стало известно, что было на предыдущем заседании?

- Начальник хирургического отделения Панферов сказал... Мол, что ты там написал какую-то бурду? Я стал судорожно вспоминать. Вспоминал, вспоминал - и вспомнил. Что я дописывал. Через месяц. Я этого практически не помнил. Начал листать историю болезни и потихонечку вспоминал, что когда заполнял графу анамнеза, написал лишнего.

- То есть вы 24 января установили язвенную болезнь желудка на основании анамнеза, который дописали через месяц?

- Я его установил тогда, но забыл написать.

- А тогда какой анамнез был?

- Такой же был.

- И там была информация о проведении операции?

- Еще раз объясняю, это чисто техническая описка... Ну, неправильно я составил, неправильно, такой вот я раздолбай! Если бы правильно все составил, вы бы вообще тут не докопались бы, - в отчаянии уже отвечал врач на дотошные расспросы адвоката Киселева, по первому образованию - медика.

Однако у адвокатов есть все основания полагать, что врач переписывал анамнез задним числом не по оплошности, а по просьбе начальства, и уже после того, как Хмелев написал заявление об избиении.

- А почему анамнез и вся история болезни заполнены одной ручкой, а вот эта запись сделана другой ручкой? - спрашивает адвокат Светлана Белова.

- Вот смотрите. Я пишу, пишу, у меня появились вопросы, я отвлекся...

- И ручку поменяли?

- Нет, ручку я не поменял, но она у меня то пишет, то не пишет...

- Чернила кончились?

- Нет, чернила не кончились, просто она еще не расписалась...

- Как же получается, что вы месяц спустя пишете той же ручкой?

- Могу пояснить, что я стал продолжать другой ручкой, она плохо пишет, а дальше той же самой писал. Вот смотрите: пишу, пишу, отвлекся, на другой странице надо писать, взял другую ручку, она плохо пишет. Нашел ту, которой я до этого писал, и дописал до конца. Такой вариант вас устраивает?

Допрос Александра Девятерикова

Слушать такой допрос, надо сказать, было неловко, стыдно. И как-то жутковато наблюдать зависимое положение врача, который вынужден, как школьник, выкручиваться в суде, покрывая ложь своего начальства.

«Ведь, по большому счету, эти самые врачи и спасли Хмелеву жизнь! Сам Панферов в судебном заседании пояснил, что, если бы не он и не его операция, Хмелев бы просто-напросто умер. И это чистая правда. Тогда напрашивается вопрос: зачем они до сих пор покрывают своих коллег и вынуждены сами себя называть раздолбаями, вместо того чтобы слышать слова благодарности от Сергея и его родных?» - восклицает адвокат Маргарита Ростошинская.

Но тюремные врачи подчиняются системе ФСИН. Не клятва Гиппократа, не совесть, а приказ начальства для них закон. Тюремный врач боится лишиться работы, аналога которой в условиях местной безработицы ему не найти. А начальство приказывает подделывать медицинские документы, приказывает лгать, лжесвидетельствовать...

Предположим, 24 января 2015 года вечером Девятериков осмотрел прибывшего этапом Хмелева, диагностировал состояние средней тяжести, утром ухудшения состояния не обнаружил и сдал дежурство, а через месяц дописал анамнез, «ляпнув» по оплошности, что 26 января Хмелев был прооперирован в связи с прободением язвы. Однако в карте момент прободения язвы не зафиксирован. И назначения записаны такие, какие не при язвенной болезни, а при переломе ребер и разрыве кишечника делаются.

Врачу пришлось признать, что и гидропневмоторакс, и разрыв селезенки могли возникнуть у Хмелева в результате травматического воздействия.

Татьяна Якунина, терапевт колонии ИК-17, показала в судебном заседании, что наблюдает Хмелева с момента поступления в колонию, то есть с 2010 года. Уже тогда Хмелев страдал язвой желудка. Периодически с этой болезнью он направлялся в больницу. Последний раз - в январе 2015 года, но в момент этапа она Хмелева не видела. На вопросы Хмелева она подтвердила, что, вернувшись в колонию, он был в плохом состоянии и она положила его в лагерный стационар.

Затем продолжился допрос врача Панферова, заведующего хирургическим отделением ОТБ-1, начатый на заседании 29 марта. Панферов оперировал Хмелева и, надо полагать, спас ему жизнь. Однако в суде он вынужден говорить, что спасал его не от разрыва кишечника, не от пневмоторакса, возникшего в результате прокола легкого сломанным ребром. А от прободения язвы. Ему на ходу пришлось придумывать причины, почему клиническая картина прободения язвы не отражена в истории болезни, почему после операции он назначил лечение, которое назначают после операции кишечника, а не желудка, и так далее.

Вопрос адвоката Ростошинской, с какой целью он информировал Девятерикова о том, какие вопросы ему будут задаваться в суде, судья Новиков снял.

Допрос Панферова

Сергей Хмелев спросил Панферова, помнит ли он, что назначал ему новый этап в ОТБ-1 через полгода и отмечал такую рекомендацию в медкарте.

«В чем состоит вопрос?» - спросил судья.

«Вопрос в том, что данный свидетель записывал рекомендацию об этапировании меня из ИК-17 в течение полугода в больницу. Конкретно речь о том, что никакой язвы желудка мне не оперировали, понимаете? Мне оперировали кишечник. И данный свидетель мне говорил о необходимости через полгода, после моего выздоровления, этапировать меня в ОТБ-1 для того, чтобы прооперировать мне как раз язву желудка. По рекомендации данного свидетеля меня должны были этапировать в мае 2015 года. Но в связи с возбуждением дела Зейналов меня снял с этапа. Это в их интересах было - снять меня с этапа...»

Панферову пришлось признать, что медицинская карта Хмелева была составлена с нарушениями. Но ведь когда в апреле прошлого года Сергей Хмелев подал заявление об избиении его сотрудниками колонии, отказ в возбуждении уголовного дела «по факту причинения телесных повреждений» был основан именно на этих медицинских документах.

«Перфорация язвы - это как ножевое ранение, больной лезет на стенку, не может ночь провести спокойно. Если бы это было, то об этом была запись в медицинских документах. Но ее нет», - поясняет адвокат Киселев.

«Интересно получается: врач-"раздолбай" составил и предоставил документы с ложной информацией, а судят Хмелева! Два врача, принимавший Хмелева и проводивший ему операцию, говорят о том, что составили документы задним числом и с нарушением требований закона... Налицо фальсификация медицинских документов, фальсификация протоколов допросов, фальсификация других материалов дела, оказание давление на свидетелей... а на скамье подсудимых почему-то лишь один Хмелев», - пишет Ростошинская.

Ей также непонятно, почему Хмелева судят по ч.2 ст.306 - «заведомо ложный донос с обвинением лица в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления». Хмелев не указывал в своем заявлении, какой степени тяжести был причинен вред его здоровью в результате избиения. Умышленное причинение средней тяжести вреда здоровью, как и причинение легкого вреда здоровью, не являются по нашему законодательству тяжкими преступлениями. Только умышленное причинение тяжкого вредя здоровью - тяжкое преступление, но Хмелев не назвал в своем заявлении степени тяжести. Ее определяет экспертиза. Но экспертиза состояния Хмелева, которая с самого начала должна была присутствовать в этом уголовном деле, проведена не была. Ни отказывать Хмелеву в возбуждении дела об избиении, ни тем более возбуждать против него дело за «ложный донос» без такой экспертизы было немыслимо и абсурдно.

Между тем уже целый год длится этот абсурд.

И язвенной болезнью Хмелев страдает по сей день. Но лечения, назначенного врачами еще на май прошлого года, не проведено и в обозримом будущем не предвидится.

Следующее заседание Кировского районного суда по делу Сергея Хмелева назначено на 18 мая.

На адвоката Маргариту Ростошинскую было совершено покушение. «Очень странное стечение обстоятельств», - так она описала случившееся. 3 апреля из дверей квартиры Ростошинской вышла женщина, со спины очень на нее похожая, и направилась вниз по лестнице к мусоропроводу. Внезапно кто-то схватил ее сзади за волосы, сильно ударил об стену, затем кулаком в лицо. Женщина потеряла сознание и очнулась лежащей у дверей квартиры, из которой выходила. Возможно, ее проволокли вверх по лестнице. Клок волос был выдран, на лице вскоре проявились ужасающие гематомы...

Дело в том, что эта женщина изредка приходила помогать Ростошинской по хозяйству. Они практически одного роста и телосложения, цвет и укладка волос одинаковы. И, к несчастью своему, женщина накинула на себя одежду Ростошинской, выходя к мусоропроводу.

В первые дни Маргарита Ростошинская не сочла нужным предавать происшествие огласке. Однако вскоре на телефон адвоката Николая Киселева, который недавно вошел в процесс Сергея Хмелева в качестве третьего защитника, позвонила неизвестная, представилась родственницей Сергея Хмелева и спросила, действительно ли Ростошинская не сможет участвовать в заседании 7 апреля по состоянию здоровья. Когда удивленный Киселев ответил, что все в порядке, звонившая попыталась расспросить о планах адвокатов по защите Хмелева. Адвокат откровенничать отказался и рассказал о странном звонке действительной родственнице Сергея Хмелева, его тетке. Та попросила у Киселева определившийся номер и позвонила новоиспеченной «родственнице», которая тут же стала объяснять, что, мол, ее неправильно поняли, она не родственница, а член ОНК(?!), но на просьбу назвать себя ответила невнятным бормотанием: "Я же вам не угрожала... Я ничего не вымогала..."

Чтобы выяснить, что за «член ОНК» интересовался ее здоровьем, Ростошинская обратилась к главе Саратовской ОНК Владимиру Незнамову. Тот ответил, что в ОНК людей с таким номером телефона нет.

А когда 7 апреля Маргарита Ростошинская поднялась на третий этаж Кировского районного суда Саратова и поздоровалась с сидевшими в коридоре сотрудниками ИК-17, проходящими по делу Хмелева в качестве потерпевших, те встрепенулись и спросили: «Вы будете участвовать в процессе?»

«А почему же нет?» - удивилась Ростошинская.

В тот же день она изложила ситуацию в фейсбуке с фотографиями своей помощницы по хозяйству с обезображенным лицом. Дело осложняется тем, что пострадавшая по личным соображениям не пожелала пока обращаться с заявлением о нападении.

Ростошинскую скорее всего попытались вывести из процесса по делу Сергея Хмелева путем преступления. Не вышло, случилась осечка. Но ситуация очевидна: жизнь адвоката Маргариты Ростошинской сегодня в опасности! Между тем 7 апреля прошло очередное заседание Кировского районного суда Саратова по делу Сергея Хмелева.

Председательствующий Михаил Новиков оглашает фамилию очередного свидетеля. У заключенного на руке цепь. Секретарша подносит бумагу к его руке, чтобы он смог хоть как-то расписаться. И насколько же достоверными могут быть показания этого человека в зэковской робе, когда рядом конвоир, а в двух метрах от него сидит замначальника колонии (в процессе он потерпевший), от которого заключенный зависит полностью. Могут ли показания данные в таких условиях, считаться допустимыми доказательствами?

Между тем один из таких свидетелей не побоялся на первом процессе по делу Сергея Хмелева рассказать всю правду о происходящем в колонии и засвидетельствовать, что Хмелев был избит сотрудниками колонии. "Пусть меня хоть убьют, но я буду говорить правду!" - заявил заключенный Ефимов.

После этого по настоянию защиты Вячеслава Ефимова отправили отбывать наказание в другую колонию, выбрав при этом ИК-7 города Красноармейска, славящуюся еще более суровым режимом. Там Ефимову приходилось объявлять голодовку. Заключенного стала защищать адвокат Снежана Мунтян. Она явилась на судебное заседание по делу Хмелева 7 апреля, поскольку Ефимова привезли на суд как заявленного свидетеля. Вместе с ней пришел другой адвокат, также вызвавшийся быть защитником Вячеслава Ефимова. В начале заседания судья Новиков попросил адвокатов Ефимова удалиться из зала до начала допроса их подзащитного. В ходе процесса адвокаты Хмелева многократно просили допросить в первую очередь Вячеслава Ефимова, чтобы не задерживать его адвокатов. Однако по настоянию прокурора Трофимова его привели на допрос последним, и адвокаты все заседание провели в коридоре.

Основными словами свидетелей-заключенных в суде были «не помню» и «не знаю». Противоречия и путаницу в показаниях они объясняли давностью событий и плохой памятью.

«Я не помню, что вчера было. Как могу помнить, что было год назад?» - сказал Анатолий Келлер, очень худой, болезненного вида заключенный. Он выразил недовольство тем, что его этапировали в СИЗО-1 Саратова из тюремной больницы ОТБ-1, и сказал, что на 19 дней был оторван от своей работы. Заявил ходатайство о компенсации потраченного времени. Защита не возражала против компенсации за счет стороны обвинения, вызвавшей свидетеля, и судья отложил ходатайство до вынесения окончательного решения. На вопрос, нет ли у него неприязни к подсудимому, Келлер ответил, что есть неприязнь в связи с необходимостью присутствовать против желания на этом процессе.

Заключенные-свидетели не представляют собой однородную массу. Одни выглядят изможденными, роба на них висит. Другие покрепче, лица упитанные, с адвокатами разговаривают хамовато. Это «актив».

«Существует ли в зоне разделение заключенных на касты? Есть ли такие градации, как «актив», «опущенные»?» - спрашивает адвокат.

«Нет», – отвечает плечистый свидетель.

Тетка Сергея Хмелева, сидящая в зале, горько усмехается. Судья делает ей замечание и обещает в следующий раз выдворить из зала.

«Вы слушатель, это значит слушаете, а не эмоции выражаете», - говорит судья.

После каждого допроса прокурор заявляет ходатайство об оглашении показаний заключенных на предварительном следствии, судья их безотказно удовлетворяет. Там, в протоколах, звучит четко отлаженный слог следователя. Однако когда дело фабрикуется наспех, огрехов не избежать. Вплоть до смешного.

«Перед началом, в ходе либо по окончании допроса свидетеля от свидетеля Харитонова А.В. заявления не поступали», - зачитывает прокурор протокол допроса свидетеля Богачкина.

«Харитонова?» - удивляется адвокат.

«Опечатка», - смущается прокурор.

Свидетель Богачкин подтверждает свою подпись - мол, с протоколом знакомился, да, все верно. А фамилии другого свидетеля в конце протокола просто не заметил...

В ходатайствах адвокатов об оглашении протоколов допросов заключенных на предыдущем судебном разбирательстве судья методично отказывал. Казус случился как раз со свидетелем Харитоновым, который сообщил суду, что Хмелев ему рассказывал, будто получил телесные повреждения, упав с лестницы. Однако, сказал Харитонов, протокол на предварительном следствии он не читал, поскольку читать не умеет. Прокурор заявил ходатайство об оглашении показаний Харитонова на предыдущем процессе. Адвокат Ростошинская заметила, что прокурор проявляет избирательность - настаивает на отказе в ее ходатайствах об оглашении показаний заключенных на первом процессе, но просит об этом, когда нужно ему. Ранее он утверждал, что на новом процессе не следует обращаться к предыдущему. Сообщив суду о необъективности и некомпетентности прокурора, Ростошинская заявила ему отвод. Судья после короткого перерыва в ходатайстве об отводе отказал, но для объективности отказал и прокурору, разрешив ему огласить показания свидетеля только на предварительном следствии.

Ложь с неизбежностью противоречива. Свидетели обвинения путаются и опровергают сами себя. То они видели Сергея Хмелева, то не видели, то ни единой ссадины на Хмелеве не было, то, оказывается, все увечья он получил, упав с лестницы...

Заключенного Ефимова привели последним, но допрос его не успел и начаться. Подписку свидетеля он дал с трудом, поскольку правая рука у Ефимова сломана, а запястьем левой руки он плотно пристегнут к конвоиру. Как только Ефимов начал давать показания, сотрудники колонии, проходящие по делу как потерпевшие, стали активно его фотографировать. Ефимов сообщил суду, что это его травмирует.

Надо сказать, что фото- и видеосъемку на процессе судья разрешил. Один из потерпевших снимает процесс. Пользуются камерами и корреспонденты, но свидетелей они видят только со спины. Потерпевшие занимают две скамьи, одна из которых находится почти на уровне трибуны свидетелей. С нее и заработали направленные на Ефимова фотоаппараты.

Адвокаты Ефимова не успели вмешаться в ситуацию. Судья, воспользовавшись замешательством свидетеля, сказал, что рабочий день кончился, и объявил перерыв до следующего заседания.

Между тем положение Сергея Хмелева вызывает серьезные опасения. Во время одного из перерывов он резко засучил рукав и показал перебинтованную до локтевого сгиба правую руку. Маргарита Ростошинская объяснила нам, что Сергей уже не выдерживает ежедневного психологического давления. Судья разрешил ему позвонить деду, который сейчас при смерти, но администрация тюрьмы сделать звонок не дает. В камеру постоянно подсаживают заключенных, которые создают невыносимую обстановку. «Просто они его достали! - сказала Ростошинская. - Постоянно таскают на всякие комиссии, навешивают нарушения - то с сотрудником не поздоровался, то не так посмотрел, не так сидел или спал... Постоянные угрозы, регулярные водворения в карцер. Я прошу копии постановлений, чтобы их обжаловать, - не выдают!»

Ростошинская объяснила, что Хмелев вскрыл себе вены 31 марта, потерял много крови. Был переполох, ему оказали помощь, зашили порезы, ставили капельницы, а также кололи различные препараты, в том числе аминазин.

«Меня очень волнует сейчас его состояние», - сказала адвокат.

Следующее заседание по делу Сергея Хмелева назначено в Кировском районном суде Саратова на 19 апреля.

Пермский край, куда мы приехали поездом из весенней уже Москвы, встречает нас по-зимнему холодно и сумрачно: заснеженным лесом, снегом с дождем, заледенелыми разухабистыми дорогами. Вверх-вниз, с подскоками, несемся мы на автомобиле по змеящейся, холмистой поверхности Чусовского района, мимо красноватых на изломе гор. Красивый пейзаж невольно возвращает нас в детство благодаря ассоциативной памяти - в сказы Бажова про малахитовую шкатулку и Хозяйку Медной горы. Однако наш путь лежит в лагерь строгого режима, и на сердце поэтому тревожно - никакие природные красоты не умягчают душу. Мы едем навестить политзека Бориса Стомахина, который буквально две недели назад объявлял голодовку в связи с невыносимыми, издевательскими условиями содержания в этой колонии.

Зная решительный и неуступчивый характер Бориса, мы с Феликсом Шведовским, спеша на очередную - раз в полгода - встречу с осужденным за "оправдание терроризма" узником, опасаемся, как бы он не возобновил отказ от еды. Он вообще недавно составив своего рода завещание по поводу непрерывного "прессования" его администрацией колонии и заявил в нем, что в случае его самоубийства просит винить в его смерти начальника ИК-10 Асламова.

В связи с голодовкой Стомахина прокурор к нему все-таки приезжал. Политзек рассказал ему об очевидной запрограммированности посадок его в ШИЗО. С интервалом примерно в месяц (после последнего, третьего приговора - это регулярно) его отправляют в карцер, всякий раз находя для этого какой-нибудь дурацкий повод. Например, сидя в одиночной камере, он, видите ли, не доложил как дежурный о количестве в ней заключенных. Казалось бы, куда уж ужесточать условия, если и так присудили самое жесткое - ЕПКТ (единое помещение камерного типа). Это означает, что свиданий полагается только два в году, через стекло, и передачки тоже всего две. Сидит он один в крохотной камере, где ложиться можно лишь с 9 вечера до 5 утра, когда отстегивают от стены нары и дают на ночь матрас. В другое время прилечь хотя бы на стол, чтобы удобнее было найти пульс и посчитать удары (у Бориса с детства серьезная тахикардия, а голодовка усилила приступы) категорически воспрещается. По этому поводу отдельный скандал вышел. Политзека застали в горизонтальном положении на столе за прощупыванием пульса. И обвинили в том, что он "спит днем", а это в колонии считается ужасным нарушением. Как бы человек ни задыхался, это никого не волнует (а у Бориса, напомним, еще и перелом ноги и позвоночника, помимо проблем с сердцем). То, что глаза у узника были во время "сна" открыты, как довод в пользу бодрствования никого не впечатлил. Был объявлен выговор.

Мы с Феликсом Шведовским прибываем в ИК-10, заходим в каптерку для посетителей. Сразу напарываемся на "сюрприз": на стене, на стенде, висит скромное, но по сути очень наглое объявление о том, что "по техническим причинам комната для свиданий не работает". Выходит, у нас только примут передачку, и на этом все, можно ехать назад. Когда пришедший за документами охранник именно эту перспективу для нас и подтвердил, мы резко возмутились. Собрались идти к начальнику колонии Илье Асламову. Шутка ли: свидание полагается раз в полгода, в каком сейчас Борис состоянии после голодовки - неизвестно, и мы заявили, что не уедем, не повидав его. Охранник все это выслушал, к начальнику сходил сам и быстро все уладил. Свидание со Стомахиным состоялось, хотя и были определенные неудобства: телефонная связь отсутствовала. Из-за этого нужно было перекрикиваться через стекло и показывать друг другу пантомиму для большей ясности диалога.

Любопытно, что телефонная связь здесь уже две недели как нарушена и никто даже не думает ее чинить: просто повесили бумажку про "неработающую" комнату для свиданий. Люди приезжают издалека повидать своих сидельцев, а им тычут в глаза это хамоватое объявление. И народ - ничего, не ропщет. Спокоен. Не знаю, как сложилось со свиданиями через стекло у остальных, очевидно одно: без определенного нажима ничего от здешней администрации не добиться.

Борис, увидев нас с Феликсом по другую сторону стекла, долго веселится и удивляется: ведь он шел сюда с полной уверенностью, что ведут его на "крестины" к руководству заведения. Так называется здесь специальная комиссия, присуждающая кары от администрации за плохое поведение. Стомахин рассказывает:

- Слышу: с утра активность какая-то в коридоре. Она тут, впрочем, в 9:30 всегда происходит, но на этот раз как-то особенно бурно. Открывается дверь в камеру, на пороге дежурный: "Стомахин, одевайтесь". Я робу надел. "Где нагрудный знак?" - спрашивает. Это такая бирка, где указано имя зека, фото, дата рождения, статья, срок. Я ему в ответ: "В "строгих условиях", пока я здесь, робу с биркой носить не стану. Только после их отмены, в бараке, может быть". Дежурный: "Объяснительную будете писать?" Так обычно спрашивают при подаче рапорта о нарушении, за которым следует наказание. Я понял, что мне надо готовиться к очередным 15 суткам в ШИЗО. Это печально, я только что голодовку закончил, и вот опять начинать. Так что шел я с полной уверенностью, что сейчас будут мне "крестины" с карцером - из-за бирки. А попал сюда, на свидание, к вам! Прямо как у Грибоедова: "Шел в комнату, попал в другую"...

Надо отдать должное Борису: сломить его начальникам ИК никак не удается. Как бы они ни усердствовали в этом, а у них явно поставлена такая цель. В очередной раз мы убеждаемся, что в самых тяжелых условиях и обстоятельствах Стомахин, отчаянно сопротивляясь произволу махровых тоталитаристов-силовиков советской закалки, все время бросает им ответный вызов. И неизменно одерживает моральную победу. За счет своего здоровья, увы. Вся совокупность мытарств - в виде ужесточения ЕПКТ регулярными 15 сутками в карцере, где тебе ни еды человеческой, ни ларька, ни книг, ни журналов - ничего, - переносится Стомахиным очень достойно. Причем врача дозваться в этих условиях (одно время очень болел зуб, требовалась хотя бы обезболивающая таблетка) не так-то просто. Нужно, чтобы раздатчик каши, у которого забот и так хватает, не забыл передать вызов медику. Медик на вторые, а то и на третьи сутки явится приблизительно к обеду узнать, в чем дело. Да и врач здесь такой "человеколюбец", что хоть святых вон выноси. Стомахин делится с нами впечатлениями:

- Как-то раз утром заглядывает ко мне врач. "Почему, - возмущается он, - нары не пристегнуты?" Редкий случай, когда нары не сразу после 5 утра к стенке подняли. Нет бы порадоваться, что у человека со сломанным позвоночником есть подобие кровати в пыточных условиях. Не-е-е-ет. Оставь надежду, всяк сюда входящий, как говорится. Эскулап также проявляет служебное рвение лишить меня последней малости...

Тенденция управленцев ИК-10 все время ухудшать и ужесточать и без того ужасные условия, в которых находится Борис Стомахин, наводит политзека на печальные мысли и предположения. 18 мая исполняется ровно полсрока, ему присужденного. Еще три с половиной года досидеть останется. Он узнал, что в таких примерно, как у него, случаях (после года ЕПКТ) могут вывозить заключенных отбывать последние несколько лет в Красноярск, например. Чтобы уж всем чертям тошно стало и мало не показалось.

Они много чего могут с любым сделать, если захотят. Совершенно безнаказанно. И все-таки Стомахин, несмотря на довольно пессимистичный взгляд на будущее России, отмечает, что создание невероятного количества силовых структур для борьбы с мифическими врагами как вовне РФ, так и внутри нее (всех недавно потрясло известие о создании "нацлидером" личной "нацгвардии", готовой стрелять в любого из нас на поражение без предупреждения), может ускорить, а отнюдь не отдалить момент распада страны, которого так боится Путин со своими богатырями. Эта забота гэбистской орды работать на опережение, для чего-то бежать, вооружась до зубов, впереди своего бронированного паровоза, как раз провоцирует распад еще сохранившихся связей в бывшей империи. Демонстрируются зашкаливающая неадекватность и испуг кремлевских бесов. Национальная гвардия сама по себе - штука хорошая, когда она, скажем, как в Швейцарии, США, Украине или Грузии, существует для блага мирного населения и стоит на страже его национальных интересов, а не усиливает режим диктатора, заранее наставляющего пушки на граждан, у которых "законодательно" то и дело отбирают последние оставшиеся права и деньги. Как бы здесь создание смертоубийственных военизированных структур не отрикошетило в их создателей...

Ведь скоро они станут брать под прицел всякого, у кого замечено недовольное выражение лица. А с этой задачей им явно не справиться.

На обратном пути в Москву, в поезде, мы читаем про Стомахина статью на сайте радио "Свобода". Видим, что голодовка политзека все-таки привлекла внимание журналистов к его невероятно тяжелой, трагической судьбе. Публикаций о нем на протяжении долгих лет его заточения было удивительно мало. Хотя вопиющий факт, что его личный ЖЖ-блог в сети приравняли к СМИ и сурово осудили человека - трижды - не за поступки, а за выражение особого мнения, трактуя это мнение как якобы призывы к экстремистской либо террористической деятельности (или оправдание такой деятельности). Поскольку мы с вами, отмалчиваясь, не вмешиваясь, годами позволяли властям карать таких, как Стомахин, за СЛОВА в блоге, теперь мы пожинаем плоды в виде отлаженного конвейера по фабрикации похожих дел. Дела Екатерины Вологжениновой и Андрея Бубеева - наиболее известные, нашумевшие из них. На самом деле только в Тверской области, откуда Бубеев родом, за перепосты были заведены на граждан в 2015 году десятки похожих дел. Пока поплатился свободой только один блогер из множества, но кто знает, сколько будет посажено через год, через два... Андрей Бубеев был обвинен, в частности, и за перепост статьи Бориса Стомахина о том, что Крым - это Украина.

Мне кажется, что все больше людей сейчас начинает искренне сочувствовать Борису Стомахину. Я это наблюдаю, во всяком случае, среди своих знакомых. Со временем к гражданам приходит понимание, что, возможно, в чем-то избыточная, резкая, для наших умеренных широт чересчур агрессивная риторика радикального публициста - это яркий литературный прием, способ автора привлечь внимание к нерешаемым проблемам, выражение его страдания из-за невозможности изменить эту дикую реальность. Не надо понимать его тексты слишком буквально, вот что хочется посоветовать читателям. Ведь когда мы говорим кому-то из знакомых, даже собственным детям: "Я сейчас оторву тебе голову", - никто в полицию на нас за это не доносит.

Или следует уточнить: ПОКА еще никто не доносит? Завтра, возможно, за любую гиперболу с метафорой - пойдут и донесут...

Свободу политзаключенным. Смерть фашистской империи Путина.
Слава Україні. Героям слава. Луб'янка буде зруйнована. Путін буде страчений.

Немного я опоздал (лет на 20 всего) с рассказом о деле милиционеров-убийц в Москве 80-х. Новая статья подробно о нем рассказывает, а документальные фильмы, вышедшие еще раньше, добавляют жутких подробностей об одном из участников этого дела, Коле Лобанове, с которым мне довелось посидеть недолго в одной камере в "Лефортове".

В том, что милиционеры грабили, избивали, а могли и убить за бутылку водки, в принципе сомневаться не приходится. Не удивляет ни то, что дело только тогда раскрутилось, когда погиб офицер КГБ, ни то, что преступники брали на себя и лишку, ни то, что не гнушались в качестве добычи ондатровыми шапками. (Сообщают, у милиционеров было их что-то около сотни. О них, шапках этих, еще скажу.) Но вот ведь живучее какое представление, что, мол, эти «силовики» одно, а те другое, как будто не все люди. Вот и в президенты взяли подполковника, даже не генерала какого захудалого. А, ничего, из КГБ - и так сойдет. Ну, про этого скоро нам обещают рассказать, что у него там с шапками или чем еще. А я пока напомню про то, что сам видел.

***

Нет, от "ментов" всего можно ожидать, а вот ЧК совсем другое дело, они по крайней мере не обманывают. Есть у них даже что-то вроде кодекса чести. Благородство даже какое-то.

Такие или почти такие утверждения мне не раз приходилось слышать от своих сокамерников в московской тюрьме КГБ "Лефортово". Положительно, многократное независимое повторение одного утверждения заставляет задуматься, даже когда против него восстает все внутри тебя. К тому же неизменная вежливость гэбэшных вертухаев, провожающих тебя на допросы, любезность следователя, который, конечно же, "шьет" тебе дело, но ведь вежливо же, черт возьми. Ни тебе побоев, ни крика, ни мата. Все на "вы", с улыбкой. Если в чем забудется - начнет, к примеру, шантажировать, - так очень быстро, даже охотно становится на место, как только напомнишь. Все это очень выгодно отличается от манер следователей МВД, с которыми если кто не сталкивался, то все равно хорошо себе их представляет по многочисленным рассказам.

Не скажу, конечно, что все это заставило меня усомниться в своей прежней оценке, но интереса к ним прибавило: интересно же, а почему такая легенда возникла. Даже и теперь, в постперестроечные времена, когда и сам-то КГБ то ли есть, то ли нету его уже, легенда упорно продолжает жить. Конечно, это полностью соответствует интересам самого КГБ (или как его теперь называют), что само по себе почти определенно указывает на источник. Однако что же им помогает сохранять свой легендарный образ, настолько противоречащий действительности? Скрытность, конечно.

Так вот кое-что о реальных манерах и о действительных случаях, которые бывают с нашими рыцарями чистых рук, горячего сердца и холодной головы. История, о которой я узнал, настолько не вписывается в канонический образ, что воспринимается как вымышленная. Да только я не братья Гримм, сочинять не умею. Хотите верьте, хотите нет, а дело было так.

После суда меня привели в другую камеру, дожидаться, пока придет мой приговор, да пока подойдет очередь на этап в лагерь. Вваливаюсь, весь обвешанный своим скарбом, В импровизированном мешке из наволочки нехитрое мое камерное имущество, из подмышки все норовит выскользнуть свернутый матрац.

- Здравствуйте, меня зовут Иван Ковалев, можно попросту Ваня.

- Коля, Саша, - представляются мои новые соседи. Оба смотрят как-то кисло. Конечно, в тюрьме как в тюрьме, не очень-то повеселишься, но эта парочка уж слишком печальная. Когда я кончаю возиться со своими шмотками, продолжаем знакомиться. Тогда и выясняются причины для печали.

- Я был милиционером, ментом то есть. Обвиняют в убийстве, грозит расстрел, - сообщает Коля.

Ага, об этом милицейском деле вся тюрьма знает, а я так даже и на суде про него упоминал всего несколько дней назад. Теперь это мне, значит, экскурсию напоследок устроили - спасибо, очень интересно . Но о Коле расскажу в следующий раз, а сейчас Саша.

Высокий худой парень с коротким ежиком на голове. Какого-то болезненного вида. Позже я научусь безошибочно угадывать бывших лагерников по внешности, даже и тогда, когда у них волосы уже отросли. Пока же у меня мелькает лишь смутная догадка, и Сашин вид оставляет какое-то странное впечатление.

- А я был чекистом, - говорит он.

Хорошенькая компания собралась, милиционер-убийца, чекист с неизвестно еще каким уголовным прошлым, да я, "подрыватель основ". Ну, посмотрим, что нам поведает Саша. Рассказывает он без охоты, маленькими кусочками, но постепенно, за недельку-другую, из них складывается милая история.

Три чекиста, три коммуниста решили однажды немного подзаработать. Точнее, сперва их было два, а потом добавился еще и третий - мой Саша.

Работал Саша в отделе по борьбе с международным терроризмом. Вроде бы в его обязанности входили наблюдение за этими самыми террористами, а иногда и их задержание с возможным применением приемов рукопашного боя. По работе Саше приходилось ездить на машине иностранного производства. Зачем обязательно на этой "иномарке", как он ее называл, я так и не смог понять. Но в какой-то момент разбил наш Саша свою драгоценную иномарку. Может быть, авария случилась в ходе очередной романтической погони за матерым международным террористом, а может, просто был пьяный вояж по ресторанам, не знаю, Так или иначе, кончилось это для Саши печально. Был он разжалован из капитанов в лейтенанты, да еще и в долги огромные влез: за рабочую машину платить ведь надо. Платить надо, а платить нечем, приходится влезать в новые долги, чтобы отдать старые, - и так без конца. До того это все Сашу издергало, что уж и жизнь не мила. Тут и встретились Саше два приятеля - капитаны КГБ, с которыми он работал раньше в одном отделе. Встретились - и говорят.

- Ну что, Саша, у тебя тяжелое положение, у нас тоже, надо как-то это дело поправлять.

- Да как поправлять-то, я уж и не знаю, что делать, хоть в тюрьму, хоть в петлю, все равно, лишь бы только не мучиться так-то вот, - отвечает Саша.

- Ты, друг, в тюрьму не спеши, а в петлю и тем более, - переглянулись приятели. - А что делать, мы тебе подскажем. Помнишь нашу прежнюю контору на "Студенческой", где вместе работали до твоего перевода? Как думаешь, сколько денег соберется там в кассе взаимопомощи под Новый год? Ведь столько народу там служит, каждый скидывается по пятерочке, по десяточке, так наберется прилично. К концу месяца побольше, а к концу года и подавно. Если удачно момент подгадать, так можно взять тысяч 40. (Дело было в 80-е годы, когда в России счет еще шел на рубли а не на доллары.) 40 на троих поделить сумеешь? Вот и считай.

- Да это бы хорошо, денег может и больше оказаться, но как-то...

- Что "как-то"? Какие там "как-то"? Мы уже пробовали взять эту кассу, да неудачно, ключ нужен. Вот это и будет твоей частью работы, а остальное уж мы сами. Пойдешь домой к председательнице кассы взаимопомощи, инсценируешь обычное домашнее ограбление, а возьмешь только ключи от сейфа. Она тебя не знает, ничего не заподозрит, а пока ключей хватится, мы уже дело сделаем.

- Ох, женщина ведь, - смутился Саша.

- Противная баба, - сообщил один из приятелей

- И фамилия у нее ПИЯВКИНА, - добавил другой.

Этот аргумент оказался решающим. Противную бабу по фамилии Пиявкина можно грабить не стесняясь.

Скоро сказка сказывается, да и дело тоже быстро делалось. В назначенный день надел мой Саша темные очки (хорошо еще, что не чулок на голову натянул), взял блокнотик с ручкой и отправился к гражданке Пиявкиной грабить. Спрашивается, а зачем грабителю блокнотик? Оказывается, аксессуар был продуман. Чтобы легче проникнуть в дом, Саша представился агитатором, который ходит по квартирам и проверяет уровень политических знаний избирателей. Пиявкина подвоха не ожидала, сразу же впустила агитатора-грабителя и вполне исправно отвечала на вопросы об очередном историческом съезде - тогда это был, кажется, 26-ой. Саша аккуратно записал все ответы и... ушел. Вышел из квартиры, остановился в подъезде, подумал немножко , вспомнил о приятелях, дожидающихся снаружи, о своих тяжелых обстоятельствах... вздохнул и повернул назад. Вернувшийся агитатор попросил у гражданки Пиявкиной попить. Та пропустила его на кухню, налила воды. Ну, тут уж Саша решился. Отпил глоток для храбрости, а остальное неожиданно плеснул в лицо Пиявкиной - та аж присела с испугу. Потом наш агитатор "имитировал серию ударов в область головы" - так элегантно он выражался, рассказывая мне об этом. Тут неожиданно обнаружилось, что Пиявкина и в самом деле баба противная - оправилась от испуга и начала сопротивляться. Куда подевались все навыки агента по борьбе с терроризмом? Никак он не мог скрутить несчастную женщину, таскал ее по всей квартире. То в ванную затащит, то, наоборот, в коридор потянет (по материалам суда там Саша хватался за утюг - как полагала Пиявкина, чтобы стукнуть ее по голове, по Сашиным утверждениям, чтобы связать ее шнуром). Наконец как-то увязал свою жертву, уложил на кровать, а сам стал рыться в бельевом шкафу, имитируя грабителя, который ищет спрятанные в квартире деньги.(Почему-то действительно во многих семьях это место считается как бы домашним сейфом.) За этим занятием нашего горе-грабителя и застала милиция. Дело в том, что на всем протяжении этой битвы, в соседней комнате по пояс в окно висела старушка-мать Пиявкиной и звала на помощь. Саша говорил потом, что решил лучше быть арестованным, чем продолжать такую жизнь. Ну, если ему хотелось, чтоб я так думал, так я уж не стал в выражать сомнения.

На следствии Саша твердо придерживался версии квартирного грабителя-одиночки и ни слова не сказал о приятелях. Как он говорит, это показалось настолько необыкновенным, что его возили даже к самому Андропову. И председателю КГБ наш чекист правды не сказал. Суд дал шесть с половиной лет и отправили Сашу в лагерь под Нижним Тагилом по прозванию "Красная Шапочка".

Это прозвище лагерь заслужил потому, что туда посылают сотрудников милиции, КГБ, прокуратуры, всякую советскую чиновную знать. Естественно, милиционеров оказывается больше всего, ну а фуражки у них, как известно, с красными околышами. Саша был убежден, что таких лагерей всего три по стране - кроме этого еще в Свердловске и в Алма-Ате. Это кажется сомнительным - осужденных милиционеров и всякой подобной публики, которую надо уберечь в лагерях от расправы уголовников, должно быть гораздо больше, чем на три лагеря.

Условия в этом лагере, однако, были вовсе не привилегированные. Основная работа - чугунное литье и обработка деталей. И производство то же, что у купца Демидова, начинавшего в этих местах лет двести назад, и технология не сильно отличается. Саша работал на сверлильном станке. Чтобы экономить дорогостоящее курево, а одновременно и укоротить перекуры, он ломал каждую сигарету пополам и курил прямо у станка, не отрываясь от работы. Рукава у телогрейки, чтобы рукам было свободней двигаться, он оборвал. Все эти ухищрения с сигаретами и с рукавами - чтобы выполнить норму. Однако в цеху было сильно холодно. Пока в станке была свежая эмульсия, которую заливали горячей, Саша грел руки (они, естественно, постоянно коченели) о бачок. Когда эмульсия остывала, бегал в соседний цех электролиза и быстро отогревал прямо в электролизной ванне. Еды, конечно не хватало. Кто сумел приберечь на вечер кусок хлеба, у того сегодня праздник. Немудрено, что через полгода, когда Саша вернулся в "Лефортово", здешние медсестры его не узнали. И через пару месяцев льготного лефортовского режима, когда я повстречал Сашу, у него еще продолжался фурункулез и вообще было видно, что ему сильно досталось.

Зеков просто так не возвращают, всегда есть какая-то причина. Чаще всего это оказывается новое следствие по другому делу или по вновь открывшимся обстоятельствам старого. Конечно, Саше 6ыло нетрудно догадаться, что раз его везут назад, значит, теперь по его делу стало известно что-то новое. Решение он принял сразу, как только ему сказали: "С вещами". Меньшим сроком отделается тот, решил Саша, кто расскажет больше и быстрее остальных.

Обстоятельства, оказывается, действительно изменились: кассу все-таки ограбили.

- Ну, рассказывай, - встретили его в Москве.

А когда он кончил, спросили.

- Так что же ты раньше молчал?

- Да вы же сами из КГБ, должны понимать. Ну, рассказал бы я все сразу. Во-первых, вы бы мне не поверили, а во-вторых, если бы даже и поверили, доказательств-то нет никаких, значит, эти двое моих сообщников остались бы на свободе. И что бы тогда было со мной в лагере, когда в КГБ работают два недруга?..

Возразить на это было нечего.

Вскоре задержали одного из Сашиных приятелей-сообщников. Приятель начал давать показания на себя и на всех остальных еще в машине. Видимо, оказался таким же сообразительным как и Саша. Второй, когда арестовали, тоже не стал утруждать следователей. И так они втроем рассказывали наперегонки обо всем - и что сделали, и что собирались, и о чем думали только. Двое приятелей подробно рассказали следствию, как они "взяли"-таки злополучную кассу после Сашиного суда, убедившись, что о них он не сказал ничего. Рассказали и о том, что когда договаривались с Сашей, то вовсе не собирались делить с ним добычу на самом деле. Его бы только пригласили на дележку на Ленинские (так тогда звались Воробьевы) горы, а труп утопили бы потом в Москве-реке. Видеозапись этих показаний Саше прокрутили следователи.

Да, было отчего загрустить Саше в камере. К тому же в это время уже шел суд, а на адвоката Саша был обижен, потому что тот ненароком сказал: «Раньше офицеры в таких ситуациях стрелялись». Но больше всего Саша был озабочен тем, что сказать в своем последнем слове.

- Как писать, "со слезой"? - спросил я, когда он попросил меня помочь.

- Я с радостью приму любое ваше решение, потому что самый суровый приговор выносит мне моя совесть, - прочел Саша в суде свою бумажку.

Суд "скостил" полгода, оставив шесть лет лагерного срока. Подсудимый был рад. Остальные два богатыря получили, если я правильно помню, 8 и 10 лет. Оно и немудрено. За ними числилась ведь касса. Оказалось в ней, кстати, ровно 10 тысяч. Помнили бы они свою науку (ведь юристы как-никак), взяли бы на рубль меньше - получили бы первую часть статьи и сроки гораздо меньше. Но пожадничали - и вот результат. Правда, результат этот учитывал и другую их преступную деятельность. Как я узнал из обвинительного заключения по делу, эта парочка рассказала о себе, что они украли пять норковых шапок. Три на своем рабочем месте в гостинице "Россия” (работа, значит, была следить за иностранцами), да две у сослуживцев - комсорга и еще кого-то из начальства. Суд оценил все шапки в 350 рублей.

Когда читали приговор, один из них шепнул Саше:

- Слушай, нас трое, двоих могут послать в один лагерь, а с ним (кивнул он на второго) сидеть не хотелось бы, какой-то он неблагородный, неинтеллигентный даже. Давай попросимся в один лагерь с тобой?

* * *
- Есть в них какое-то благородство, - гласит легенда. -"Раньше офицеры в таких ситуациях стрелялись", - вздыхает Сашин адвокат.

Так то какие офицеры стрелялись. А этим бы шапки воровать. Вот уже скоро 100 лет они такие. И не меняются. И не изменятся.

1987-2016