В день акции я был морально готов, что будут провокации. В 6 часов вечера у нас должен был начаться пикет, где-то в половине седьмого мы пришли и начали разворачивать плакаты. Еще накануне мы видели, что на месте есть эстрада со специальной установкой для того, чтобы вешать баннеры. Мы хотели туда повесить наш огромный плакат, который делался для концерта 22 августа, - «Мы все живем в Химкинском лесу».

Мы залезли на крышу, начали его крепить. Прибежал представитель городской администрации товарищ Петеримов. Он начал кричать: «Нет! Нет! Что это такое?! Ну-ка быстро снимайте!» Он постоянно сильно нам мешает, создает всяческие препоны. Он кричал: «Вам туда вешать ничего нельзя, вам только низ можно использовать!». Мы спросили, почему так. Он сказал, что «согласование дано только на низ». Мы попросили показать документы, где это сказано, но, конечно, показать он ничего не смог.

Решили не конфликтовать и баннер убрать. Я полез на крышу, снял его, сбросил вниз. Когда собирался уже спускаться с крыши и подошел к лесенке, вижу - внизу стоят четыре милиционера. Товарищ Голдобин, начальник 2-го отделения УВД по г. Химки (как я потом уже узнал), говорит своим ребятам: «20.2». Я сразу позвонил Жене Чириковой и рассказал ситуацию, чтобы она была в курсе. Говорю: «Возможно, меня сейчас задержат».

Милиционеры мне говорят: «Спускайтесь, спускайтесь». Ну что мне там сидеть? Я спустился, они меня схватили: «Пройдемте с нами!». Я спрашиваю: «На каком основании?». Они молчат. Тащат меня в уазик со всей силой, хотя я и не сопротивляюсь, пихают в открытый багажник. Хотя он не для задержанных вообще-то.

Повезли меня во 2-е отделение, я успел позвонить на «Эхо Москвы». В отделении меня встретили другие милиционеры. Дежурный просто орал на меня, когда я ему объяснял, что мне надо звонок сделать. Он кричал, чтоб я убрал телефон, кричал мне, что я задержанный, а я ему говорил, что задержанный, но все равно гражданин. Он пытался отдавать мне команды «встань», «сядь», но я их отказывался выполнять. Через час мне дали возможность позвонить адвокату. Пытались отобрать телефон, ссылаясь на инструкцию. Когда я спросил, на каком основании составлена инструкция, они ответили что «по внутренним приказам». Я говорю: «Значит, это для вас инструкция. Это вам нельзя здесь пользоваться мобильными телефонами». В общем, сначала заставили телефон отключить, а когда в камеру поместили, все-таки отобрали.

Я спрашиваю: «На каком основании меня задержали?». Мне уже говорят, что за нарушение общественного порядка. А где-то через час мне уже объявили, что у меня 19.3 (невыполнение законных требований сотрудника милиции), и меня задерживают не на три часа, а на двое суток. Это было, конечно, очень неприятно. Они очень долго думали, что бы мне пришить, совещались, вызывали того милиционера, который меня задерживал. И он говорил: «Этот парень вешал баннер на специально отведенное для этого место, куда баннеры и надо вешать. Не сопротивлялся. Знал свои права, требовал удостоверение. Не знаю, за что вы его так».

В первый день я уже чувствовал себя очень плохо. Мне было очень холодно, меня привезли в багажнике в одном свитере и рубашке, куртка моя осталась на пикете. Перенервничал, конечно. Особенно когда узнал про двое суток. Я не рассчитывал так много времени терять, я вообще зашел на пикет на полчаса и планировал вечером вернуться домой.

В субботу вечером вызвал скорую. Вызвал около шести вечера, приехала она около двенадцати ночи. Врач установил высокую температуру и ОРЗ, но ничего не написал. Послушал меня, посмотрел что-то. Я ему говорил: «Плохо себя чувствую». А он мне: «Здесь все плохо себя чувствуют. Я тебе писать ничего не буду». На следующий день в дежурку звонила моя мама. Ей сказали: «С ним все прекрасно, сидит, книжку читает. Ему не надо никакой медицинской помощи, вот если б он был в коме - тогда понятно. А раз не в коме, пусть сидит у нас». Поиздевались так над мамой.

В ночь с субботы на воскресенье привезли каких-то пьяных и начали их избивать. Один парень кричал: «Почка! Почка!» и плакал потом в соседней камере долго. А в ночь с воскресенья на понедельник привели гастарбайтера и начали его колотить в соседней комнате. Были по корпусу, с каждым ударом у него воздух выходил из легких, он кричал очень характерно. Потом какой-то мент в дежурке сказал, что у парня проблемы будут с почками и печенью.

Это 2-е отделение УВД по г. Химки – на ул. Кудрявцева, дом 4. Получается, что каждую ночь в этой дежурке кого-то избивают. Мы собираемся подавать всевозможные жалобы по факту того, что произошло со мной и что я видел в отделении. Со мной, получается, очень по-доброму поступили, печень не трогали. В первый вечер, правда, обещали «морду разбить», во второй - «голову открутить». Но когда я сказал: «Давайте, бейте», они поняли, что лучше этого делать не надо. Видимо, они готовы бить только пьяных и тех, кто не может защитить свои права. Ужасное место. Никому не желаю туда попадать.

Сегодня в 10 часов 10 минут я говорю: «У меня суд в 10 часов, везите меня в суд, в камеру не пойду». Меня силой туда затолкали, сказали: «Сиди. Отвезем, когда надо будет».

На суде мой защитник Серж Константинов заявил ходатайство о переносе рассмотрения дела по месту жительства, судья удовлетворил это ходатайство. Суд перенесен, но пока не назначен. Судья сказал, что в моих действиях состава правонарушения не было. И значит, не было никаких законных требований сотрудников милиции.

Хотелось бы отметить, что было очень отрадно, когда в первый день я слышал от сотрудников в отделении, что люди встали у ОВД и держали плакаты «Свободу защитникам леса». Это было очень приятно, я очень всем благодарен. Мне было тяжело морально, и было очень приятно, что за меня кто-то беспокоится.

Спасибо большое всем, кто там был. Спасибо Жене, которая ко мне заходила два раза. Спасибо за продукты. Спасибо тем, кто пришел на суд – было очень много людей, кого-то очень давно не видел. Это очень меня поддерживало.

В связи с недавними высказываниями Владимира Путина на встрече в дискуссионном клубе "Валдай" об "убийцах" из "ЮКОСа" я написала письмо главному редактору польской Gazeta Wyborcza, участвовавшему в этой встрече и затем делившемуся впечатлениями о ней с "Новой газетой".

Уважаемый господин Михник!

Позвольте мне представиться – я российская (московская) журналистка, корреспондент правозащитного интернет-портала "Права человека в России" (HRO.org).

Причина, по которой я обращаюсь к Вам, – Ваши слова, сказанные журналистам "Новой газеты".

6 сентября 2010 года премьер-министр России Владимир Путин на встрече в дискуссионном клубе "Валдай", в которой Вы участвовали, сделал заявление о причастности НК "ЮКОС" к убийствам.

Российское издание "Новая газета" в №99 от 8 сентября 2010 г. приводит Ваши слова:

"Я процитировал Медведева о том, что в России царствует правовой нигилизм, и спросил Путина: не будет ли признаком его преодоления освобождение Ходорковского? <...> Со страстью он начал говорить: "Шеф его охраны убивал людей! Разве он мог не знать этого! Мы же не дети!"

"Шеф его охраны" – это Алексей Пичугин, делом которого я как журналист занимаюсь уже больше четырех лет и досконально его изучила. Я хотела бы поделиться собранной информацией с Вами, чтобы у Вас сложилось объективное представление об осужденном Алексее Пичугине, которое высказывание Владимира Путина, на мой взгляд, не дает.

Уважаемый господин Михник, я и мои друзья из "Мемориала" знаем, какую большую роль Вы играете в дискуссиях о России как в Польше, так и в других европейских странах. К Вашему мнению прислушиваются многие видные европейские интеллектуалы и политики. И со своей стороны я хотела бы попросить Вас еще больше обращать внимание участников дискуссий о России на вопиющий правовой произвол в отношении осужденных по так называемому делу "ЮКОСа", в частности, Алексея Пичугина.

Прилагаю составленные мной документы на русском и английском языках.

С уважением,
Вера Васильева.

P.S. Для меня и моих коллег весьма отрадно, что в Польше у российских поборников демократии и свободы есть такой друг и сторонник, как Вы.

Дело Алексея Пичугина

Имя Алексея Пичугина, в отличие от имен Михаила Ходорковского и Платона Лебедева, международной общественности практически незнакомо.

Алексей Пичугин, будучи рядовым сотрудником, оказался заложником "большой игры" российской власти против руководства "ЮКОСа" – от него требовали ложных свидетельств против бывших топ-менеджеров опальной нефтяной компании Леонида Невзлина и Михаила Ходорковского. Но Алексей Пичугин отказался лжесвидетельствовать и в результате был осужден.

31 января 2008 года в отношении Алексея Пичугина вступил в силу приговор о пожизненном лишении свободы. Во время судебного процесса происходили грубейшие нарушения стороной обвинения и судом российского и международного законодательства. Я могу засвидетельствовать это, так как лично присутствовала на судебных заседаниях. Адвокаты Алексея Пичугина подали жалобы в Европейский суд по правам человека, в которых, в частности, указали на нарушения в отношении их подзащитного статей 3, 5 и 6 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод.

28 февраля 2008 года на пресс-конференции в Москве адвокат Алексея Пичугина Ксения Костромина сообщила:

"Алексей Владимирович просил от его имени передать, что он никогда не шел на поводу у следствия, никогда не соглашался давать оговаривающие себя и кого-либо еще показания и не намерен соглашаться на подобные предложения в дальнейшем".

Она рассказала, что к Пичугину неоднократно приходили сотрудники правоохранительных органов. "Несмотря на его регулярные отказы, с ним продолжали торговаться и требовать от него дать оговаривающие показания на себя и иных лиц из числа руководящих сотрудников "ЮКОСа". В основном речь, конечно, шла о Невзлине, постольку поскольку Алексей Владимирович и Леонид Борисович идут в формуле обвинения фактически по одному и тому же делу".

Известный российский правозащитник, глава движения "За права человека" Лев Пономарев на той же пресс-конференции заявил:

"На фоне других пострадавших в деле "ЮКОСа" Алексей Пичугин – это особенно трагическая фигура. Трагизм связан с тем, что он фактически осужден на смерть, пожизненно. На него оказывали давление, и он скорее всего мог бы избежать такого осуждения, если бы дал те "нужные" показания, которые следователи и, фактически, власть от него требовали. Он этого не сделал.

Это первое обстоятельство.

А второе обстоятельство связано с тем, что пожизненное заключение Пичугин получил на очень косвенных доказательствах, то есть, я бы сказал, вообще практически без доказательств того, что он был заказчиком тех убийств, которые ему обвинили. И для меня, хотя я знаю уголовные дела, это тоже совершенно новое обстоятельство. Я не встречался со столь тяжким приговором на столь косвенных обвинениях. Понятно, почему заказчики "дела ЮКОСа" это хотели сделать: им нужно добраться до Невзлина в первую очередь, а потом до Ходорковского".

Подробнее о деле Пичугина - http://sivilia-1.livejournal.com/342610.html

Увидел в новостях, что говорит Бастрыкин. Не помню точно, как это сформулировано, но помню, что он сказал, что смерть Магнитского не связана ни с какими должностными нарушениями.

Заявление Бастрыкина – это абсолютная намеренная ложь, цинизм и, что называется, корпоративная защита. Это защита преступной группы – прокуратуры, – которая вынуждена сейчас себя защищать.

В дневниках и письмах Сергея, которые я очень подробно изучил, нету слов «меня пытали» - он же вменяемый человек, он не писал так. Но там подробно описаны все действия – много-много страниц, из которых понятно, что то, что с ним происходило, - это как раз пытки. Это в том числе и неоказание медицинской помощи с целью заставить человека делать то, что он не хочет делать.

То, что говорит Бастрыкин, – полное лукавство, рассчитанное на идиотов. К тому же следствие еще не закончено, а человек уже говорит, что нет нарушений. На каком основании он это говорит? Это ему так лирически кажется? Странный поступок для профессионала. И что значит Сергей не жаловался? Все его дневники именно про это! Это такой цинизм, когда внаглую говорят, что белое это черное. Понятно, Бастрыкин вынужден так говорить, иначе его посадят. Там же все повязаны воровством и коррупцией.

Я понимаю, что субъективные вещи говорю. Объективно и взвешенно я не могу говорить – про ублюдков нельзя объективно и взвешенно разговаривать. И слово «ублюдки» я употребляю очень обоснованно, потому что знаю много подробностей и от адвокатов, и от матери Сергея.

В расследовании гибели Магнитского есть две тенденции. Одна – очень сильная – замотать и затянуть это дело. В этом заинтересован этот Бастрыкин и многие другие вплоть до нашего правительства. Другая тенденция – слабая в этом дико индифферентном обществе – эту историю как-то размотать и разобраться.

Сейчас делается все, чтобы следствие шло много-много-много лет, чтобы люди уже спрашивали: «А кто такой Магнитский?» Это единственный путь для них, потому что иначе они прикрыть это дело не могут. У меня есть источники в комиссии, наблюдающей за следствием, и они мне говорят одно – что ничего не происходит.

В Москве возникла совершенно тупиковая ситуация вокруг как минимум двух публичных акций: это Стратегия-31 и День гнева.

Что касается Стратегии-31, власти придумали поразительный выход – они просто искусственно заблокировали площадь, поставив там забор. При этом известно, что на работы, которые там предполагаются, денег из бюджета пока не выделено. Поэтому совершенно очевидно, что клетка, в которую посадили Маяковского, нужна только для того, чтобы не допустить акций Стратегии-31. Парадоксальная вещь – поэт, который писал о свободе, оказался в клетке. Московские власти поступили, на мой взгляд, очень символично: они, видимо, показывают нам, что хотят, чтобы не только Маяковский, но и все мы оказались в клетке, причем не только символической, но и конкретной.

Вторая акция, о которой я хотел сказать, – День гнева – проводится по 12-м числам и возникла с целью более частной – заявить протест против политики властей Москвы. Среди ее участников есть те, кто борется за то, чтобы Пушкинская площадь сохранила свой исторический вид, чтобы там не было торгового центра, увеличения потока машин, едущих в центр Москвы. Есть группы, которые борются в Кадашах за сохранение исторического облика города. Есть местные, борющиеся против точечной застройки в разных концах года. Есть жители сотен домов, где чиновниками созданы ложные ТСЖ. Есть люди, которые борются за решение экологических проблем. Таких разгневанных москвичей много, они сталкиваются с бездушием чиновников и понимают, что все это связано с неправильными действиями мэра Москвы и городского парламента.

Естественно, что оргкомитет акции хочет проводить День гнева на Тверской площади – напротив мэрии, основного адресата тех заявлений, которые предъявляются участниками акции. Регулярно День гнева не согласовывается московским правительством под надуманными предлогами. Нам говорят, что Тверская площадь является «любимым местом прогулок москвичей» и что там находится «памятник культурного наследия». При этом нам необоснованно (а в законе основания для переноса четко обозначены) предлагают проводить у другого памятника культурного наследия – у памятника Грибоедову.

Я был заявителем последней акции, и меня задерживали 12 августа. Я вышел на Тверскую площадь и разговаривал с журналистами. Неожиданно налетели милиционеры и потащили в автобус. Никаких лозунгов я не произносил, не держал никаких плакатов. Меня затащили в автобус, доставили в отделение милиции, держали там до ночи. Там я узнал, что Удальцов и Косякин также задержаны, на утро назначен суд. Ко мне приехал адвокат и сказал, что я плохо выгляжу. Вызвали скорую – оказалось, что у меня гипертонический криз. Увезли в больницу, там я пробыл трое суток. Уже в больнице узнал, что Удальцов и Косякин получили несколько суток ареста.

Я давно занимаюсь правозащитной деятельностью и был наблюдателем многих незаконных судебных процессов. Пытаюсь помогать людям бороться с судебным произволом, и иногда мне что-то удается – вытащить из-под ареста, добиться отмены судебного приговора. Я отсидел на своих последних судебных заседаниях два раза по пять часов и теперь испытал судебный произвол на своей шкуре.

Идет судебное заседание, допрашиваются милиционеры, они приносят рапорта, написанные под копирку, не признаются в этом, хотя два документа не могут совпадать с точностью до запятой. Судья на это не обращает внимания. Милиционеры путаются, не подтверждают то, что написано в рапортах, противоречат друг другу. Мои показания тоже противоречат показаниям милиционеров. Но судья зачитывает постановление: милиционеры не противоречили друг другу, а то, что я говорил, опровергается показаниями свидетелей (тех же милиционеров).

Я не хочу тратить свое время на завтрашнем заседании и превращать его в многочасовую говорильню. Поэтому я, пользуясь статьей 51 Конституции, решил молчать на суде и отказался от адвоката. Возможно, будет один свидетель, который расскажет, что он видел. Либо мы предоставим диск со съемками задержания, сделанными журналистами РЕН. Других доказательств не будет.

Я делаю это сознательно, чтобы привлечь внимание к тому, что наши судебные процессы политически ангажированы. Нет смысла тратить время на доказывание собственной невиновности, нет смысла защищаться. Решение принимается заранее. Мне остается только принять любое решение завтрашнего суда.

Шпионские скандалы, горящие леса и прочие катаклизмы затмили главное, на мой взгляд, событие этого года. А именно - прецедент «приморских партизан»...

В истории «приморских партизан» есть три важных момента. Первый. Следствие утверждает, что нападения носили исключительно разбойный характер, совершались с целью завладения оружием и документами милиционеров. Вполне вероятно. Но самоубийство Сладких и Сухорады, идейность последнего, его участие в акциях НБП обществом восприняты однозначно – смерть за идею. И что еще важнее - готовность убивать за нее. Ожидание подобного витало в воздухе уже давно. Достаточно вспомнить реакцию на междуреченские бунты. Но Междуреченск свелся к деньгам, породив разочарование. Здесь же смерть чистая, материальными соображениями не запятнанная, сознательная. За «правду».

Второе. Россия разобщена настолько, что у нее нет не только общего лидера, но и общего врага. Одни ненавидят Путина, другие Каспарова, третьи таджиков, четвертые кавказцев, пятые американцев, шестые демократов, седьмые коммунистов. Но милиция – это такой универсальный враг, которого ненавидят все. И теперь вектор ненависти определен. Партизаны ткнули в силовиков пальцем и сказали: «они».

Третье. Направление этого вектора осознали и сами силовики. Когда в России убивают человека, никаких войсковых операций по поимке убийц не проводится. Когда же убивают милиционеров, начинается самая настоящая войсковая операция – более тысячи силовиков, бронетехника, вертолеты, прочесывание зеленки, блокировка боевиков, штурм.

Самое опасное то, что силовики, осознав это свое противопоставление обществу, почувствовали себя отдельной кастой. Что хорошо видно по открытому письму лейтенанта милиции, разошедшемуся по Интернету: «Не надо с нами воевать. Мы сильнее... Сейчас шансов у вас нет... Попробуйте представить на мгновение, что не только вы воюете с милицией, но и милиция воюет с гражданским населением. То есть вот пошел «партизан» Пупкин в лес готовить свою вот эту вот «партизанскую войну», а его престарелые мама с папой — вот они, тут остались. Дальше фантазируйте самостоятельно, дабы мне избежать обвинений в экстремизме... Добьетесь только того, что милиция окончательно перестанет заниматься тем, чем ей положено, а будет по лесу «партизан» гонять. И догонит».

Кто такие «партизаны», чего хотели и какими мотивами руководствовались, на самом деле уже совершенно неважно. Важно, как эту историю восприняло общество. Приморские партизаны обналичили одну простую идею – «мочи ментов, спасай Россию». И страна эту идею приняла. Зачем, для чего, что дальше – никто такими вопросами не задается. Потому что милиция - та нижняя ступень власти, до которой можно дотянуться руками. И тянуться теперь будут. Именно потому, что могут. И этот снежный ком убийств будет нарастать. Пример подан. Черта перейдена. Презумпция виновности силовиков стала почти аксиомой.

А дальше в России будет то, что происходит сейчас на Кавказе. Так, как мы живем сегодня, не хотят жить уже не отдельные группы экстремистов, сепаратистов и прочих недовольных. Так не хочет жить уже все население. В итоге воевать будет попросту не с кем – стрелять в затылок начнут из каждой подворотни.

Три главных притока этого Рубикона, именуемого «гражданской войной», преодолены, и мы стоим сейчас на берегу основного русла. И плоты для преодоления этого последнего русла уже строятся.

Но беда в том, что это будет не либерально-демократическое освободительное движение за право человека жить в своей стране достойно, как многим, вероятно, хотелось бы. Это будет националистически-религиозное движение. Потому что туда, где нет внятной идеологии, обязательно приходит мракобесие. В отличие от демократически ориентированной части общества, которая действовать не готова и не способна, национально-ориентированные силы не только боеспособны, но и хотят действовать.

И таких людей предостаточно. Ячейки, способные организовать, поднять и повести людей, я встречаю в каждом городе. Партизанским синдромом болеет уже чуть не пол-России.

Основа любой войны – нищета. А она уже на пороге. Кастовость в обществе хуже, чем в XIX веке. Социальные лифты отсутствуют совершенно. Если ты родился сыном крестьянина, твоя жизнь определена. Армия, Чечня, колхоз, водка, тюряга. Менеджером в «Газпроме» ты не станешь никогда. Если же ты родился сыном менеджера «Газпрома», ты никогда не попадешь в Чечню. Нищета порождает ксенофобию и ненависть. Власть эту ненависть загасить не может, поэтому поддерживает ксенофобию. Ей выгодно, чтобы люди резали таджиков, а не жгли бронированные «Мерседесы». Чтобы фашисты и антифашисты воевали друг с другом, а не с ними. Чтобы массы как можно меньше задумывались, почему же они так живут на самом деле.

Но контролировать этот процесс вечно еще не удавалось никому. Франкенштейн всегда выходит из-под контроля хозяина и начинает на него охоту. Произошло ровно то, что и всегда происходит в таких случаях: создание превзошло своего создателя. Власть сама вырастила тех, кто готов – и хочет – вешать ее на столбах. Ментов, судей, чиновников уже начали убивать.

Сейчас ситуация еще не столь остра, но через пару-тройку лет, когда бюджет у нас окончательно станет дефицитным, транспортный налог будет увеличен, в очередной раз взлетят цены на бензин, пошлины на иномарки, а ФСБ получит еще более расширенные полномочия, все это рванет. Потому что нельзя закручивать гайки бесконечно. Осталось дождаться, какой же именно очередной ментовской беспредел взорвет эту бочку пороха.

И если на Кавказе мы имеем национально-исламистское движение, то в России, если ничего не изменится, получим национально-православное.

А в то, что что-то изменится, я уже не верю. На ближайшие 14 лет наша жизнь определена.

Как бы нам в не столь далеком будущем не пришлось считать день атаки на «приморских партизан», днем начала гражданской войны в России. На самом деле у нас у всех осталось не так уж много времени.

Руководитель нижегородского комитета солдатских матерей Наталья Жукова рассказала на "Эхе Москвы" историю бывшего рядового Анатолия Семенова. Командир избил солдата. Солдат вернулся домой инвалидом и теперь мыкается в безденежье, не в силах обзавестись даже коляской. Офицер отсидел два года общего режима и считает, что тем самым вину искупил. А попытки родителей получить хоть какие-то деньги на лекарства прикованному к постели сыну считает противоречащими "требованиям разумности и справедливости при определении суммы морального вреда". Суд района, где проживает семья искалеченного солдата, обязал Минобороны выплатить 500 тысяч пострадавшему. Однако военное ведомство отказывается признавать себя ответчиком.

Особенность этой истории в том, что воинская часть, в которой произошло преступление, расформирована в результате реформы, как и дивизия, в которую она входила. Причем в официальном ответе суду сказано: "расформирована без правопреемства". А раз правопреемника нет, рассудили в Минобороны, то и взятки гладки. В военном ведомстве вообще горазды на такого рода придумки. В российских судах ежегодно рассматриваются тысячи исков к военному ведомству, не желающему платить по счетам. И почти всегда его представители находят массу уловок, чтобы отказать в законных требованиях.

За последние два года "без правопреемства" расформированы и получили новые номера сотни воинских частей. Быть преемниками боевой славы "новоделы" еще согласны, а вот наследовать криминальную историю, понятно, не желают. Что и закреплено внутриведомственным решением. Можно только догадываться, сколько возникло ситуаций, при которых разного рода иски к военным повисли в воздухе, учитывая еще и то обстоятельство, что с некоторых пор воинская часть обладает статусом юридического лица, имеющего права на самостоятельную хозяйственную деятельность.

Между тем есть такое юридическое понятие, как "субсидиарная ответственность", когда к ответственности привлекается ведомство, в структуру которого входила расформированная часть. В данном случае – Минобороны. Кроме того, в условиях армии правопреемником расформированного подразделения (части) является та воинская часть, которой переданы имущество, оружие, техника, финансовые и другие средства. Так что дурочку валять военному ведомству все-таки не стоило бы.

А про моральный аспект уже и речи не веду. Тут представления о "разумности и справедливости" у Минобороны всегда отличались от общепринятых, согласованных с совестью.

31 августа, в знаменательный день 30-й годовщины согласия польского правительства на двадцать одно требование бастующих рабочих (это соглашение привело тогда, в 1980-м, к созданию Независимого самоуправляющегося профсоюза "Солидарность" с девятью миллионами членов - в стране, правительство которой мечтало этот профсоюз сжить со света, а в итоге, через несколько лет, сжилось само), скромная общественная инициатива из Москвы обратилась к общественности всех стран мира и прежде всего к общественности России с призывом провести международную кампанию солидарности с химкинскими заложниками - с теми двумя активистами, Алексеем Гаскаровым и Максимом Солоповым, которые содержатся в тюрьме, и с теми сотнями активистов, которые задерживаются на концертах, дома, на улице, подвергаются незаконным допросам, дактилоскопированию, избиениям - все это в угоду чиновничьему химкинскому спокойствию, все это - в порядке мести за невооруженный и не согласованный с властями поход на горадминистрацию Химок 28 июля 2010 года.

Очень соблазнительно говорить сегодня о давней славной победе польских рабочих и интеллигенции над правительством, совершенно необходимо говорить о Дне знаний и о сворачивании бесплатного образования в нашей стране, но я говорю все о той же теме, все о той же проблеме, которая многим кажется решенной, - о Химках.

До тех пор, пока обсуждение вариантов прокладки трассы Москва-Питер организуют Минтранс и Химкинская администрация, не будет правды в деле о Химкинском лесе.

До тех пор, пока - под арестом или в розыске - находятся общественные активисты, боровшиеся за Химкинский лес, не может быть в этом деле победы.

Именно поэтому 31 августа Кампания за освобождение химкинских заложников обратилась к социальным и политическим движениям разных стран с призывом принять участие в Международных днях действий в поддержку Алексея Гаскарова и Максима Солопова. Акции протеста пройдут в эти дни во многих городах России. Основное требование Кампании - освобождение Максима и Алексея и снятие с них всех обвинений.

Наш призыв, написанный, разумеется, по-русски, постепенно переводится на разные языки.

Вот текст призыва по-русски, по-английски, по-литовски, по-немецки, по-украински, по-французски.

Рассылайте призыв своим знакомым, друзьям, коллегам, всем неравнодушным людям. Этот призыв адресован и жителям городов, в которых есть российские посольства или консульства, и жителям городов, в которых есть облпрокуратуры и горадминистрации, и жителям населенных пунктов, где просто есть людные места. Выступить за правду может каждый.

Следите за новостями Кампании на сайте khimkibattle.org

Присоединяйтесь к Кампании и дням действия 17-20 сентября 2010 года.

Как знать, может и у нас тогда появятся свои, по-настоящему народные юбилеи, дни, в которые мы будем праздновать торжество свободы и солидарности. Свободы и солидарности без кавычек.

Путин объяснил, что такое правовое государство: «Это соблюдение действующего законодательства». Он уточнил: для проведения собраний, митингов и демонстраций «нужно получить разрешение местных органов власти». Если не получили – «не имеете права!» (то есть такое право дает не Конституция раз и навсегда, а местная власть всякий раз заново.) «Вышли, не имея права, - получите по башке дубинкой».

Как человек законопослушный, я не хотел бы нарушать законные распоряжения власти. И никто не хочет. Но Конституция России в статье 18 гласит: «Права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими. Они определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечиваются правосудием». То есть закон говорит прямо противоположное тому, что говорит Путин. По закону человек и гражданин не только не должен испрашивать разрешения пользоваться своими «непосредственно действующими» правами, а напротив, его права и свободы должны определять поведение властей.

Разумеется, когда в одно место сходятся две разномыслящие толпы (особенно если одну власти сами присылают), надлежит не допустить их соприкосновения. В Нью-Йорке полиция разделила сторонников и противников строительства исламского центра, хоть никому, кажется, не дали дубинкой по башке.

Премьер-министр как глава исполнительной власти обязан не только знать статью 18, но и в своем поведении исходить из наличия у граждан прав и свобод. Иначе распоряжения власти заведомо противозаконны.

Законопослушный гражданин послушен именно закону, а власти - лишь в той мере, в какой она соблюдает закон. Нашей власти всегда было трудно это понять - она ожидает выполнения любых своих распоряжений, не только законных. Тем более что гражданам ответить нечем. Им не восстановить ни верхнюю палату, в которую субъекты федерации сами выбирали своих представителей, ни выборы губернаторов, ни четырехлетний президентский срок; им не лишить чекистов возможности предостерегать граждан от неподсудных действий. Единственное право, которым можно попробовать воспользоваться, - это право собираться. За это национальный лидер обещает и впредь бить дубинкой по башке. Если такое у него уже на языке, значит, на уме новый Новочеркасск. Но у нас в городе на Дворцовой площади стреляли еще 9 января 1905 года. Не помогло.

А правовое государство – это законопослушная власть. То есть не самодержцы и не самозванцы.

По делу об избиении в ОВД «Сокольники», которое произошло в апреле 2008 года, есть положительные моменты. Они заключаются в том, что следователь Следственного комитета при прокуратуре Восточного административного округа Москвы удовлетворил ходатайство и провел проверку показаний на месте, в том числе в отделении милиции. В этой проверке приняли участие ребята, которых избили сотрудники ОВД «Сокольники». Все, кроме одного - он примет участие в этой проверке чуть позже.

Ребята показали в присутствии понятых, что и как происходило 4 апреля 2008 года: какие действия производили сотрудники милиции при задержании на площади возле метро и самое главное – в самом здании милиции. Они показали комнату, где их избивали, указали, сколько сотрудников милиции это делали.

Фактически сейчас у следователя, я думаю, нет никаких сомнений, что избиение было, были конкретные сотрудники милиции, которые избивали. Теперь нужно найти людей, которые дежурили в это время, провести с ними очную ставку, с кем-то опознание – кого ребята смогут опознать. И после этого последних надо признавать потерпевшими и решать вопрос о предъявлении обвинения сотрудникам милиции.

Когда будет признано, что они потерпевшие, мы сможем вернуться к делу Всеволода Остапова, признанного виновным в нападении на милиционера и приговоренного к одному году условно. Конституция РФ и УПК РФ запрещают принимать во внимание доказательства, полученные с применением насилия. В данном случае речь идет о протоколе изъятия баллончика. Это следственное действие было проведено после того, как Остапова избили, поэтому протокол изъятия не является допустимым доказательством и должен быть исключен из материалов дела.

И когда он будет признан потерпевшим, мы будем обращаться в Президиум Мосгорсуда и Верховный суд в порядке надзора, потому что у нас будет веское доказательство, что приговор не может быть обвинительным, а дело должно быть прекращено. Вот такая перспектива, такая наша цель – не только привлечь виновных милиционеров, но и вернуться к делу Остапова в порядке надзора и чтобы Президиум Мосгорсуда или Верховный суд приняли решение об отмене приговора, прекращении дела за отсутствием в действиях Остапова состава преступления.

Елена Боннэр написала о том, что строить мечеть вблизи места гибели 3000 человек от деяния мусульманских бандитов есть оскорбление памяти погибших. В ответ Павел Литвинов снисходительно объяснил Елене Георгиевне, что она не настоящая правозащитница, попутно обозвал Латынину безграмотной и открыл нам глаза на хитрожопое поведение «политиков вроде Сары Пейлин и Ньюта Гингрича», которые использовали мертвый летний сезон для скандала, а падкая на сенсации «русская эмиграция легко перевозбудилась по этому поводу»...

Разделавшись с противниками строительства, Литвинов рассказал нам про заслуги имама и его жены (удобно умолчав о том, что имам отказался согласиться с формулировкой Госдепартамента, обьявившего ХАМАС террористической организацией) и напомнил нам, что строительство исламского центра не противоречит американским законам.

Да кто же спорит? Да, по закону центр может быть построен. Это признают все. Но известно ли г-ну Литвинову, что всякий закон и всякая идея, доведенные до абсолютно логического конца, приводят к совершенно обратным результатам? Не вдаваясь в философские рассуждения на эту тему, замечу только, что кроме законов существуют еще и понятия – хорошо и правильно, плохо и неправильно.

Так вот: строить исламский центр вблизи братской могилы погибших от рук воителей джихада - это плохо и неправильно. Это не будет способствовать взаимопониманию, что бы там ни говорили либеральные раввины и деятели из Американского союз гражданских свобод.

Опросы общественного мнения показали, что свыше 70% американцев возражают против этого строительства.

Я живу в Америке 35 лет. Когда началась эта полемика, я стал спрашивать американцев, как они к этому делу относятся. В моем городе Глостере я опросил около 20 человек. Ответы были единодушны: они имеют право построить. Когда я спрашивал: «Как ты к этому относишься?», подавляющее большинство отвечало, что им это не нравится. На вопрос «Почему мусульмане хотят построить этот центр именно там?» точнее всего ответил автомеханик Стив Лински: «They are telling us, "Fuck you!"»