В начале августа давно обещанный законопроект о милиции (теперь уже о полиции) наконец-то появился в публичном пространстве и, более того, открыт для обсуждения и внесения предложений со стороны граждан. Инициативу, без сомнения, можно назвать прорывом в части привлечения общества к процессу реформирования милиции. Хотя время выбрано и не самое подходящее - разгар сезона отпусков, ужасающая жара, горящие торфяники и леса, запах гари и сильная задымленность во многих регионах центральной России - процесс обсуждения в Интернете идет довольно активно. Это лишний раз подтверждает как актуальность изменений в органах внутренних дел, так и готовность граждан участвовать в этом процессе.

Вторым прорывным моментом в связи с этим законопроектом можно было бы назвать изменение названия – не закон о милиции, а закон о полиции. Значит, все же ребрендинг, о необходимости которого в последние месяцы так много говорили. Однако ребрендинг предполагает не только смену названия, но улучшение, совершенствование ключевых свойств того, чему меняется название. Если же сравнить текст законопроекта о милиции, который в июне-июле разрабатывался созданным в МВД Оргкомитетом, с текстом законопроекта о полиции, который сейчас опубликован, то различий за исключением смены названия будет не так много. Значит, пока меняем только вывеску.

Чиновники аргументируют такое решение тем, что новое название будет в большей степени отвечать состоянию и назначению профессионального органа, обеспечивающего общественный порядок и противодействующего преступности. Тогда логично было бы ожидать, что в законопроекте повышению профессионализма уделено значительное внимание. Однако текст производит скорее обратное впечатление. О каком профессионализме и его повышении может идти речь, если, например, ст. 18 проекта указывает, что «сотрудник полиции не реже одного раза в год обязан проходить специальную подготовку, а также проверку на профессиональную пригодность к действиям в условиях, связанных с применением физической силы, специальных средств и огнестрельного оружия»? Для сотрудника, который в силу специфики возложенных на него обязанностей практически каждый день может столкнуться с необходимостью применения силы, спецсредств или оружия, проходить подготовку и проверку на профпригодность раз в год – это явно мало. Для сравнения действующий закон обязывает сотрудника милиции проходить периодические проверки, а практика показывает, что стрельбы и проверки проводятся 1-2 раза в месяц. Было бы логично сложившуюся практику закрепить законодательно, а не ослаблять.

Третьим прорывным моментом могли бы стать первые 11 статей проекта. В них в целом хорошо прописаны общие положения и основные принципы деятельности полиции. Есть и абсолютный запрет пыток и жестокого обращения, и гарантии соблюдения прав и свобод граждан, и беспристрастность, и публичность, и учет мнения граждан в системе оценки работы полиции, и общественные советы. Однако по некоторым принципам возникают вопросы. Например, законодатель считает, что полиция при осуществлении своей деятельности должна обеспечивать общественное доверие к себе и поддержку граждан. Представляется, что это ложно поставленная задача, которая неминуемо будет оказывать негативное влияние на каждодневную работу полиции. Логичнее было бы предположить, что доверие надо заслужить путем эффективного осуществления деятельности, обеспечивающей защиту жизни, здоровья, прав и свобод граждан, охрану общественного порядка и противодействие преступности.

Статья 9 проекта устанавливает, что федеральный орган исполнительной власти в сфере внутренних дел постоянно изучает и учитывает мнение граждан о деятельности полиции. Если требование учитывать мнение граждан можно только приветствовать, то требование изучать это мнение силами полиции вызывает сомнения. Целесообразнее было бы функции изучения мнения граждан отдать специализированным институтам, профессионально занимающимся этими вопросами, что гарантировало бы качество и непредвзятость.

Кроме того, регламентация деятельности полиции и ее сотрудников в последующих статьях проекта сводит на нет некоторые включенные в текст прогрессивные принципы. Так, статья 30 перечеркивает все благие намерения касательно открытости полиции, поскольку запрещает сотруднику полиции публичные высказывания, суждения и оценки деятельности полиции, если это не входит в его служебные обязанности.

Представляется странным, что контроль и надзор за деятельностью полиции не включен в главу «Принципы деятельности полиции», а отнесен практически в самый конец текста законопроекта. Во всем цивилизованном мире государственный и общественный контроль за деятельностью полиции является одним из основополагающих принципов работы этого ведомства.

Не менее странной выглядит глава 3 проекта, регламентирующая обязанности и права полиции. Многие положения, описывающие обязанности, дублируются затем в статье, описывающей права. И непонятно, зачем то, что по сути является полномочиями полиции, формулировать как ее обязанности или права. К главе 3 вообще много вопросов. С момента запуска реформы МВД в конце прошлого года очень много говорилось о необходимости ликвидировать несвойственные или дублирующие функции. Тем не менее в тексте законопроекта мы по-прежнему видим охрану на договорной основе имущества граждан и организаций, контроль за соблюдением правил регистрационного учета граждан и соблюдением иностранцами и лицами без гражданства правил въезда, пребывания и выезда из России, а также другие функции, которые, по мнению ряда экспертов, являются несвойственными для милиции (полиции) или дублируют функции других органов.

При запуске подготовки нового закона декларировалось, что одной из целей этого процесса является разработка закона, который бы в максимально возможной степени полностью регулировал деятельность милиции (полиции), снял бы проблему наличия противоречащих положений в огромном количестве действующих нормативных актов, так или иначе относящихся в деятельности милиции, содержал бы минимум отсылочных норм. Однако из текста законопроекта со всей очевидностью видно, что эта цель не достигнута. В ряде статей прописано, что те или иные положения определяются президентом РФ или нормативными правовыми актами. В тексте законопроекта даже отсутствует прописанная структура полиции, порядок назначения и снятия, формирование общественных советов и т.д. Кроме того, ряд статей представляет собой открытые списки и устанавливает возможность их дополнения федеральными законами. Например, одна из основных статьей закона - статья 2, описывающая направления деятельности полиции, - содержит п.2, которым устанавливается, что иные направления деятельности полиции определяются федеральными конституционными законами и федеральными законами.

Вот и получается, что даже, казалось бы, положительные начинания законопроекта перечеркиваются дальнейшей детализацией. Складывается ощущение, что первые главы законопроекта писались в целом исходя из задачи подготовки документа, отвечающего современным требованиям и международным стандартам, а дальнейшие главы, где по сути регламентировано кто, что, когда и на каких основаниях может и должен делать, - исходя из уже сложившейся практики и задачи закрепить законодательно то, что милиции (полиции) в первую очередь нужно, с чем она не готова расставаться.

Завтра в 10.00 у меня суд за участие в Дне гнева. Впервые в протоколе я осознанно указал, что являюсь участником акции. Устал все время врать, что, мол, только мимо проходил и меня нечаянно задержали. Я представляю, какую картинку кладут царю-батюшке ВВ Путину на стол, и с каким докладом: вот, мол, Владимир Владимирович, на акцию протеста вышли три фрика - Пономарев, Удальцов и Косякин, а остальных тридцать человек повязали случайно - издержки производства (вот протокольчики, Владимир Владимирович), так что не сумневайтесь - народ вас любит... И пошел Владимир Владимирович спать спокойно.

Хватит. Пусть штраф, но пусть по статистике суда видят, сколько в стране недовольных. И каждое дело надо доводить до ЕСПЧ, в пределах движений и организаций, таких, как "Солидарность" и "Левый фронт", несколько жалоб объединять в одну, чтобы рассматривали как можно быстрее.

Хотим ломать систему - давайте бить по ней до конца. Давайте, наконец, создадим массовые прецеденты по России в ЕСПЧ, реально обеспечивая себе свободу собраний. Давайте сделаем так, чтобы ни одно задержание не было напрасным, а имело последствия для власти, чтобы каждое задержание, каждый час отсидки в милиции, каждая вывихнутая, сломанная рука, каждый синяк стали маленьким вкладом в общую победу.

Суд надо мной будет завтра в 10.00, Новая площадь, дом 8. Кто свободен - приходите поддержать. Также буду благодарен за юридическую помощь.

Завтра, 13 августа, в 10 утра в Московском областном суде будут повторно избирать меру пресечения для хороших парней Леши Гаскарова и Максима Солопова. Их дело не то чтобы уникально - в России уже есть прецеденты, когда антифашистов судили за антифашизм. Примером может быть дело Алексея "Шкобаря" Олесинова: тогда в уголовном деле по статье 213 главным аргументом обвинения было именно то, что Шкобарь - неформальный лидер движения антифа. По официальной версии, Алексея судили за банальную драку с охраной клуба, не имевшую отношения к политике. При этом "пострадавший" не понес никакого ущерба и не имел претензий, конфликт давно был улажен полюбовно - тем не менее Шкобарь был признан виновным и отсидел в общей сложности около года.

Антифашистов пока что стесняются сажать по "экстремистской" статье 282, поэтому для давления на них используют "хулиганскую" 213-ю. Впрочем, это в столице и окрестностях стесняются, в провинции жандармы из управления "Э" не стесняются уже ничего, регулярно устраивая показательные сеансы мракобесия. Не так давно экстремистскими материалами был признан журнал "Автоном" и статья убитого нацистами адвоката Станислава Маркелова.

Но вернемся в Московскую область. Гаскарова и Солопова обвиняют в организации беспорядков 28 июля в Химках. Обвинение строится только лишь на том, что они известные, засвеченные в СМИ участники антифа-движения. Других доказательств у следствия нет, даже для того чтобы посадить подозреваемых, пришлось фальсифицировать протоколы о задержании. Мнения либеральной общественности относительно самой акции разделились. Одни, как Виктор Шендерович назвали протестовавших "швалью с коктейлями Молотова", другие, как Дмитрий Бутрин, по-отечески одобрили, к месту процитировав Бродского: "Все утирается ясный сокол. Господа, разбейте хоть пару стекол! Как только терпят бабы?".

Логика Шендеровича ясна: желание откреститься от любого, пусть даже символического насилия. Страх предстать маргиналами, которые поддерживают погромщиков, страх разделить с ними ответственность. К сожалению, существенная часть либеральной общественности не заметила, что ей уже давно не следует бояться маргинализации. Ей отрезали голову, нарисовали на лбу свастику и выставили на колу на берегу озера Селигер.

Открестились от "погрома" не только некоторые либералы - нашлись сектанты от анархизма, которым акция коллег показалась националистической из-за использования лозунга "Защитим русский лес" и ироничной славянской вязи на баннере. Они даже не поленились перевести свое осуждающее воззвание на английский и разослать по иностранным активистским сайтам, прямо под призывами к солидарности с арестованными.

Я не говорю про ультраправых: искренне завидуя красивому выступлению своих оппонентов, они так же искренне и непосредственно радуются репрессиям против них и нападают на участников акций в поддержку заключенных. Хотя бы доносов, вопреки обыкновению, не пишут, и на том спасибо.

Аргументы о том, почему человеку попавшему в беду не стоит помогать, как правило, придумываются очень легко. В то время как я, находясь в СИЗО (тоже по "хулиганской статье", в Украине это 292), с интересом изучал содержимое своих легких, в тематических рассылках велись дискуссии стоит ли мне вообще помогать, если я "реакционер", "дебил", "извращенец", "стукач" (все вышеперечисленное, кстати говоря, неправда, особенно первое и последнее). Если обывателю обычно достаточно формул "меня-же-это-не-касается" и "не-надо-было-лезть", то люди политически-грамотные не могут просто пройти мимо (иначе чем они отличаются от обывателей?), им волей-неволей приходится подталкивать падающего.

Гаскаров и Солопов не хулиганы. Они даже не совсем политзаключенные. Они заложники. Символическое насилие в Химках показало слабость власти и ее неспособность адекватно реагировать на реальную угрозу. На месте по большому счету мирных, хоть и шумных демонстрантов могли бы оказаться люди которые захотели бы не просто плюнуть в лицо власти, а выпустить ей кишки. И они бы точно так же преуспели. Власть отлично понимает это и боится. А слабые, неуверенные в себе люди часто бывают склонны к излишней жестокости. Вместо того чтобы заняться реальными причинами, спровоцировавшими акцию 28-го (постоянная ложь мэра Химок, давление на экологов, избиение журналиста Михаила Бекетова, сотрудничество застройщиков, местной власти и наемных неонацистов), государство зверствует, чтобы подтвердить свою маскулинность. Дело совсем не в разбитых стеклах (2 августа мы в Киеве уже пытались передать через российское в консульство стекло для химкинской мэрии - к сожалению, его не взяли). Ни о каком законе здесь нет и речи, это банальная месть, причем месть безадресная. У анархистов и антифашистов нет лидера и какой-то четкой организации, нас нельзя "обезглавить", поэтому единственное оружие власти в этой ситуации - запугивание: выбирается случайная легкодоступная жертва и показательно наказывается, "чтобы другим неповадно было".

В таких ситуациях обычно цитируют Мартина Нимеллера, но сегодня он неуместен. Ведь пришли-то не за "анархистами" и не за "экстремистами". Пришли не за "швалью с коктейлями Молотова". Пришли лично за вами. Уже давно.

Итак, время и место встречи: 13.08.2010, Мособлсуд 143402, Московская область, Красногорский р-н, п/о "Красногорск-2″, МКАД 65-66 км http://www.mosoblsud.ru/

P.S. И напоследок вот хорошая песня - от Viamakaron. Она неплохо подытоживает сказанное: Viamakaron - Как я сказал.

(Заявление ООД "За права человека")

Многочисленные запросы вызвали потребность оценить предложенный законопроект о полиции без существенного углубления в детали. Прежде всего, необходимо отметить, что жестко критикуя милицию, общественность не требовала нового закона – она требовала отставки ведомственного руководства и серьезной структурной реформы. Ничего этого не последовало. Уже многие отметили, что представленный законопроект содержит положения, явно противоречащие российскому конституционному законодательству и базовым свободам, но зато формализующие сложившуюся практику. Особенно это относится к таким проявлениям «чрезвычайщины», как контроль над гражданским обществом и противодействие протестным акциям.

В условиях сильнейшей критики и явного разложения милиции авторы закона были вынуждены пойти навстречу обществу. Однако изучение проекта показывает, что основной позитив в проекте набран из других законов и международный конвенций, соблюдать которые правоохранители обязаны в любом случае. Но из текста следует, что у полицейских появится очень много новых полномочий с весьма размытыми ограничениями. Кроме того, там, где предусмотрено серьезное ограничение конституционных прав и свобод, в законопроекте идут отсылок к другим законам, которые маскируют неопределенность правовых критериев.

Достаточно оскорбительно для общества то, что вместо парламентских или статусных общественных слушаний, с участием специалистов, вместо создания экспертных групп, идет сбор предложений на сайте. Так 33 года назад обсуждали проект брежневской конституции – накапливая письма трудящихся. Никакой реальной публичности дискуссии и формального сравнения поддержки тех или иных поправок не предложено. Таким ловким приемом общественное обсуждение превращено в профанацию, в блогерскую имитацию демократического процесса.

Чтобы лучше оценить законопроект о полиции, необходимо посмотреть, предлагает ли он способы разрешения наиболее острых проблем нынешней милиции?

Прежде всего, о названии. Смена наименования должна означать смену сути. Однако мы видим ту же милицию, еще более милитаризованную, полностью выведенную из-под контроля местного самоуправления, корпоративно замкнутую, с расширенными возможностями для политического сыска, но зато лишенную основных следственных функций. В результате создан проект ведомства, ориентированного на идеальный образ советской милиции (вежливая, но всемогущая, вспомним плакатный образ строителя коммунизма), а не на современную полицию западного типа.

Какие основные претензии были у общества к милиции?

1. Убийства, пытки, избиения, варварское применение насилия при каждом удобном случае, в т.ч. при разгоне митингов и демонстраций.

Что заложено в законопроекте для предотвращения этого? Благие пожелания из Устава и присяги, и формальный запрет, взятый из уголовного кодекса и международных конвенций. Авторам законопроекта пришлось учесть и международные стандарты силовых действий. Но тут скорее сработала здоровая предусмотрительность: вдруг после молодецкого удара по голове или по проекции сердца гражданин помрёт, вызвав скандал мирового уровня. Хватит скандала с ключицей, переломанной 31 мая журналисту Александру Артемьеву. К этому формальному ограничению на насилие прилегает и запрет пускать броневики и водометы на участников мирной протестной акции – все мы помним, какой скандал последовал только от телевизионных сценок учений по «показательному разгону» водометами и броневиками протестного митинга. А использование водометов на морозе – просто оружие массового поражения.

Шагом к реальному предотвращению произвола и фабрикации обвинений могло бы быть введение обязательной дисциплинарной ответственности (включая увольнение по позорящим основаниям или понижение в звании) начальника полицейского подразделения в случае грубого нарушения его подчиненными прав человека и законности.

2. Коррупция, соучастие в рейдерском захвате имущества и бизнеса.

Поскольку милиция основательно разложилась, то на будущих полицейских и их семьи наложили серьезные антикоррупционные ограничения, приравняв в этом отношении к чиновникам. Кроме того, поскольку основное криминальное следствие у полиции отберут, то главные коррупциогенные действия переместятся в гипотетический единый следственный комитет. Это не уменьшит коррупцию, но сменит её адрес.

Но полиции сохранили возможность подрабатывать во вневедомственной охране.

Однако полицейские получают беспрецедентную возможность беспрепятственно знакомится с материалами и документами любых организаций и общественных объединений, и изымать их. Это может быть использовано и для давления на бизнес, и для политического сыска, тем более, что в архивах правозащитных организаций много обращений с жалобами на власти). Ранее такой контроль был возможен – без возбуждения уголовного дела (например, под классическими предлогом использования контрафактного программного обеспечивания), только со стороны представителей Минюста и то в рамках проверок, как правило, плановых. Данное положение перечеркивает все достижения НПО, с трудом добившихся либерализации законодательства.

3. Политический сыск.

Кроме вышеуказанного права на «шмон», очень важно, что в законе отсутствует четкое обозначение ведомственной структуры с подробным описанием функционала. Это создает неограниченную возможность создать любые департаменты и управления, вроде зловещего центра «Э», указами. Полиции прямо вменяется борьба с экстремизмом, в том числе общественных и религиозных организаций, но только участие в антитеррористических мероприятиях. Однако, уже имеющийся четырехлетний опыт привлечения милиции к борьбе с экстремизмом, в которую вовлечено порядка 8 тысяч сотрудников, доказывает, что это привело к многочисленным случаям произвола, шантажа, провокациям и иным методам, типичным для оперативной работы с уголовной средой. Тем более что нынешних милиционеров весьма специфические критерии, кого считать склонным к экстремизму (в опубликованных справках критерием считается участие в протестных акциях, оппозиционность правительству или связь с правозащитными организациями, получающими западное финансирование).

Полиции также дали право вести досье (банки данных) на всех, попавших в ее поле зрения, и без ограничений получать данные о гражданах, которые находятся в распоряжение государства.

4. Фабрикация дел, беззащитность граждан перед хамством и произволом.

Будущим полицейским указали на уважение этнических и конфессиональных чувств (на такие эксцессы общество стало очень резко реагировать). От них требуют извиниться перед несправедливо обвиненным – но это и сейчас предусмотрено при снятии обвинений по реабилитирующим основаниям.

Полицейским подарили возможность на час задерживать «подозрительного» на улице – это в дополнение к тем трем, которые дает административный кодекс, и которые отсчитываются только с доставления в отдел внутренних дел.

Непонятно на каком основании в закон о полицейских попала сугубо процессуальная норма о том, что их показания в суде должны рассматриваться «наряду с другими доказательствами»? Ведь на судей этот закон не распространяется! Но если регулировать эту сферу законом о полиции, то целесообразнее указать, что свидетельские показания полицейских – это показания заинтересованных лиц.

Полицейским вменили в обязанность устно ознакомить задержанного с его правами (это - из боевиков: ну-ка, зачитай ему права) и по его просьбе сообщить родным или адвокату о задержании. Однако безусловного права самого задержанного на телефонный звонок нет, и это очень существенно – в ответ на просьбу позвонить, задержанному предложат дать нужный телефон, причем, он сам не будет знать содержание разговора.

Нет и обещанной ранее руководством МВД обязательной видеосъемки в отделах внутренних дел.

Если законопроект дает право полицейскому не исполнять заведомо незаконные приказы и распоряжения начальства (норма УК РФ), т.е. ему доверяют самому определять степень соответствия закону, то рядовой гражданин такого права лишается. Так, статья 32 (Гарантии правовой защиты сотрудника полиции) гласит:

«1. Сотрудник полиции при выполнении служебных обязанностей подчиняется только непосредственному (прямому) начальнику. Никто другой не вправе вмешиваться в законную деятельность сотрудника полиции, кроме лиц, прямо уполномоченных на то федеральным законом. Никто не имеет права принуждать сотрудника полиции к выполнению обязанностей, которые настоящим Федеральным законом на полицию не возложены. При получении приказа или распоряжения, явно противоречащих закону, сотрудник полиции обязан руководствоваться законом.
2. Законные требования сотрудника полиции обязательны для выполнения гражданами и должностными лицами. Требования сотрудника полиции, обращенные к гражданам и должностным лицам, и предпринимаемые им действия считаются законными до тех пор, пока в предусмотренном законом порядке не будет установлено иное».

Таким образом, граждане лишены права самостоятельно оценивать законность требований полицейского – они обязаны подчиниться и лишь затем – после обжалования (полицейскому начальству, прокурору или в суд) – узнавать о том, что кто был прав в данном случае. При этом реабилитационного механизма, кроме судебного возмещения ущерба, не предусматривается.

5. Нарушения неприкосновенности личности, жилища, служебного помещения.

К бесспорным поводом для взлома двери и проникновения в помещение и на участок, вроде погони за преступником, предотвращения совершения преступления, стихийного бедствия или необходимости помощи беспомощному человеку, которые были в прежнем законе «О милиции», добавили преследование лиц «скрывающихся от органов дознания, предварительного следствия или суда» - т.е. и тех, кто не явился в качестве свидетеля! При этом для попыток задержания явно не опасных лиц даже не установлены ограничения по времени суток.

6. Конфликты во время проведения массовых акций.

Фактически сложившаяся, в основном в Москве, под предлогом защиты от возможных терактов сомнительная практика огораживания митингов и даже отдельных пикетов, получает законодательное закрепление. Это означает введение нарушающего конституционный смысл свободы митингов и собраний ограничения на доступ граждан на публичные мероприятия. По закону этот доступ будет поставлен в зависимость от их согласия на личный досмотр и досмотр личных вещей. Теперь полицейское огораживание распространится даже на пикеты. Это фактически лишает граждан, не входящих в круг специально приглашенных активистов, свободной возможности примкнуть к массовой акции, либо поинтересоваться у ее участников целью и требованиями пикетчиков и митингующих, что ограничивает требуемую Конституционным Судом РФ свободную коммуникативность публичного мероприятия.

Одновременно, и это очень важно, законом вводится понятие «несанкционированное» публичное мероприятие, хотя 54-й Федеральный закон позволяет говорить только о «несогласованных» митингах и пикетах.

7. Слабость институциональных возможностей для независимого контроля.

Кроме прокуратуры, полицию не будет контролировать никакая госструктура. В структуре будущей полиции остается полностью зависимая от руководства ведомства «служба собственной безопасности». Напомним, что выделение этой службы в отдельную правоохранительную структуру и общественность, и эксперты, и ветераны милиции считали одним из важнейших этапов коренной реформы правоохранительных органов.

Обещанный общественный контроль, кроме уже сейчас обязательного по закону доступа членов общественных наблюдательных комиссий к задержанным, и отчетов полицейского начальства перед местными органами самоуправления, будет осуществляться только Общественным комиссиям при управлениях полиции. Однако права членов таких комиссий и контрольные полномочия самих комиссий законом, очень подробным в других местах, никак не обозначены. Реальный опыт существования таких Комиссий показывает, что часто они - профанация (кроме известных просьб к милиционерам не бить демонстрантов слишком жестоко).

Отчеты полицейских перед органами местного самоуправления, региональными парламентами и собраниями граждан (для участковых) не предполагают вынесения вотума недоверия. В условиях полной административной и финансовой независимости полицейских структур от местных и региональных властей такие отчеты могут носить ритуальный характер. Участковые и в советское время встречались с активом микрорайона.

Обязательный мониторинг отношения граждан носит совершенно неопределенный характер. Не оговорено даже, что он должен осуществляться независимыми социологическими службами.

8. Закрытый характер ведомства

Законопроект предусматривает еще большую степень «милитаризации» правоохранительных органов, еще больше отделяет будущую полицию от гражданского общества. Прежде всего, полицейских дискриминируют как граждан – даже во внерабочее время они не могут публично выражать сомнения в действиях не только своего начальства, но и любых госорганов (муниципалитеты критиковать можно – или о них второпях забыли). Анекдотично, что эта норма, например, ставит вне закона уже много лет как дежурные жалобы милицейского начальства на недофинансирование, ведь средства выделяет госорган – Федеральное собрание РФ, принимающее бюджет, а подписывает бюджет Президент

Л.А. Пономарев, Исполнительный директор ООД «За права человека»
Е.В. Ихлов, ответственный секретарь Общественного Экспертного совета ООД «За права человека»

В Орловской области задержана ультраправая группировка под предводительством бывшего преподавателя физкультуры орловской академии Федеральной службы охраны (ФСО). По данным следствия, на националистах лежит ответственность за атаки на опорный пункт милиции и здание прокуратуры, а также недавний взрыв в орловском кафе "Индира", от которого пострадали пять человек.

К сожалению, нет ничего удивительного в существовании такой группировки в Орле. Не нужно забывать, что Орел был одним из центров, в том числе и РНЕ. Это другое поколение просто. Люди РНЕ никуда не делись, они все остались. И группа у них в Орле была очень сильная в свое время. Их даже судить пытались, но не досудили в результате никого, так эти дела и умерли. Но тем не менее надо помнить, что там очень хорошая база воспитателей.

А сама нацискинхедская среда там все время была, все 2000-е годы, и милиционеры при этом, как мантру (как и во многих остальных регионах), повторяли: "У нас замечательный регион, нет никаких проблем" и так далее. На фоне того, что "никаких проблем нет", эти детки выросли в ощущении полной безнаказанности, а когда появилось малейшее давление на среду (в прошлом году начались какие-то процессы), началась ответная реакция. Это даже на одном регионе очень заметно, а в масштабах всей страны еще более очевидно.

Когда началось действительно реальное систематическое давление на очень плотную оформившуюся неонацистскую среду, среда начала реагировать. И реакция эта в общем-то предсказуемая и немножко детская. Они считают, что могут справиться с режимом. Теперь режим давит все, раньше он так не воспринимался. У режима танки, армия и милиция - значит, и с ним нужно бороться другими средствами: набирать оружие, взрывать, поджигать.

Конечным итогом они видят революцию, которая им тоже представляется по не очень качественным книжкам. Они представляют революцию, приход к власти, который позволит наконец осуществить давнюю мечту - выгнать всех нерусских. Потому что власть им ни для чего больше не нужна. Никакой позитивной программы ультраправая среда не предлагает. Единственная программа - это выгнать всех нерусских.

Ультраправые группы не едины, среда не едина, нет общего мнения по поводу того, нужна ли вообще эта революция. То, о чем я говорю, - это некая идеологическая рамка, в которой люди существуют. Есть отдельные группы, которые декларируют готовность перехода к антигосударственному террору, с каждым днем их все больше, потому что давление сильное и ощущается неравномерно. Как только давление где-то ощущается, там сразу наступает процесс радикализации.

Власть - не главный враг, главный враг - нерусские. Собственно, и власть-то им свергнуть нужно для того, чтобы нерусских выгнать. Систематического перехода к антигосударственному террору все-таки пока нет, иначе мы бы наблюдали взрывы во всех городах, где есть нацискинхедские группировки, а это все-таки пока не так. Или пока мы об этом не знаем. А что они переходят от ножей к огнестрельному оружию - это просто естественное развитие. Росли, росли и выросли. Доросли до оружия.

В проекте есть некоторое количество здравых вещей, есть несколько вещей, которые мне здравыми не кажутся. Но есть два пункта, каждого из которых достаточно, чтобы все остальное по существу не обсуждать.

Во-первых, это второй пункт статьи 56 "Переходные положения", который звучит буквально так: "Сотрудники милиции с их письменного согласия остаются на службе в полиции на соответствующих должностях". То есть при желании сотрудники милиции по заявлению автоматом остаются в той же должности, которую они занимали в милиции, в этой так называемой полиции. Что это значит?

Это значит, что мы берем ту же структуру, даем из нее уйти кому-то, кто не захочет оставаться, даем возможность начальству мягко и непринужденно уволить некоторое количество людей, которых оно хотело уволить, но не знало как, а тут имеет возможность мягко дать понять, что кому-то писать "письменное согласие" не стоит.

Вся организация остается точно такой же, как была: состоящей из тех же самых людей и имеющей ту же организационную структуру. То, что организацию дальше будут реформировать и менять ее структуру, в законе толком не прописано. И это значит, что мы имеем ту же самую милицию, на которой просто поменяли табличку. А дальше что-то будут пытаться с ней сделать силами того же самого МВД.

То есть реформировать они будут сами себя, оставаясь на момент начала реформы в неизменности. Тут надо понимать, что недостатки нашей дорогой милиции в большинстве своем не сводятся к тому что называется коррупцией: когда есть работающая система, а есть какие-то люди, которые позволяют себе отклоняться от правил, по которым она должна работать, что-то с этого имеют, а система работает хуже, чем могла бы. С милицией ситуация совершенно обратная: те недостатки, из-за которых мы все чувствуем необходимость в реформе милиции, это и есть базовые, центральные институты, на которых держится деятельность милиционеров. Это рутинные базовые практики работы: базовые практики оценки, устройство отчетности, базовые практики отношений между начальником и подчиненным, практики расследования и оформления дел, технические приемы, ценности, представления о допустимом, и так далее. Все это высоко институциализировано, взаимосвязано и косметическому ремонту не поддается.

Большинство позиций, по которым у нас есть претензии к милиции, - это не эксцессы, а рутина. Институты, на которых держится функционирование людей, имеющих право носить оружие и применять насилие, - это страшно устойчивая вещь. Ее практически невозможно изменить, ее можно только убить.

Я приведу два примера - один обидный, наверное, для милиционеров, а другой лестный.

Плохой пример. Когда была война с ворами в законе, потребовались очень большие эксцессы, очень много насилия и целенаправленной работы по разрушению конвенций, по которым это сообщество существовало, чтобы разрушить воровской закон. И были эти знаменитые войны в лагерях между придерживающимися и не придерживающимися закона уголовниками, и это все далось очень большой кровью, и это не было изменением, это было уничтожением. Уничтожением системы правил, по которым все существовало.

Хороший пример. Все читали "Три мушкетера". Бегают со шпагами люди, которым разрешено этим шпагами махать. И у них принято решать проблемы дуэлью. Каждый раз, когда это происходит (а это происходит сплошь и рядом), государство, которое считает своих солдат своей собственностью и не хочет, чтобы они друг друга убивали без пользы для короны, может стоять на ушах, делать личные выговоры, помещать их на некоторое время в Бастилию - ничего не изменится. Дуэли остаются, потому что это их внутренний способ регулировать отношения. И этот институт сильнее большинства вещей, большинства мер, которые этому может противопоставить государство. И только лет через 150, когда становится много людей, которым разрешено носить оружие, которые служат власти и не являются при этом частью этого сообщества благородных дворян, у которых другие ценности и представления о прекрасном, - только тогда обычай постепенно сходит на нет и за него становится возможным эффективно наказывать.

Так вот, перед нами то же самое сообщество, каким оно было за день до вступления нового закона в силу: те же самые люди, та же самая структура, а меняются какие-то формальные отдельные правила, по которым они действуют. Я вас уверяю: корпоративная солидарность, конкретные практики, что и как делается - это институты примерно той же силы, что описанные выше. К примеру, кого можно, а кого нельзя бить в отделении. Не надо думать, что милиционеры могут побить кого угодно. У них есть свои бытовые представления, с кем так можно, а с кем опасно. Есть свои "практики опознания". Периодически они ошибаются с "опознанием", и тогда бывает скандал. Рутина, представление о должном - это все остается с ними, и этот комплекс "понятий" и "практик" переварит любые нерадикальные изменения формальных правил.

МВД не может само себя реформировать, потому что то, что мы хотим реформировать, - это основа их деятельности, основа существования корпорации, а вовсе не какие-то эксцессы, которые поддаются уничтожению путем усиления контроля, перераспределения функций, наказания отдельных фигурантов и так далее. В законе не сказано о палочной системе и вообще ни слова о том, как должны выглядеть практики оценки деятельности этих людей. Это значит, что они себе напишут систему оценки деятельности, по сути такую же. Она может быть другой, но она будет основана на тех же самых принципах. Я ни минуты не верю, что милицейское начальство само для себя в состоянии придумать что-то кроме палочной системы. Все равно будет планирование от достигнутого. Может быть, спрятанное в какие-то другие названия показателей и формулы их расчета.

Второе, что делает абсолютно бессмысленным обсуждение конкретных позиций закона, - это положение о том, что государственный контроль над МВД осуществляется на уровне федеральной системы власти: президента, Думы, Совета Федерации и так далее. Это значит, что, к примеру, у милиционера, который подошел к вам на улице и повел себя с вами нехорошо, ближайшим начальником, к которому вы можете обратиться, является президент страны. Все остальные начальники над ним - это люди из его системы, которые связаны корпоративной системой ценностей и рутин. Условно говоря, если ваша проблема с этим милиционером не так велика, чтобы поставить на уши, как бывает, весь ЖЖ и администрацию президента, вам фактически не к кому апеллировать. Абсолютно отсутствует механизм разрешения рутинного простого конфликта между гражданином и милиционером. Суд в этом качестве не действует, и реформа МВД никак не изменит ситуацию в судах. Это просто другой кусок проблемы. Это совершенно другая структура, милиция не влияет на суды напрямую, и то, что суды, как правило, выносят решения против граждан, - это не результат внутреннего устройства МВД.

В законе, конечно, прописан какой-то общественный контроль, совет. Все понимают, что при нынешнем развитии гражданского общества в России это совершенная фикция. А близкого контроля и подчинения гражданским властям в законе не прописано вообще. Это значит, что они будут продолжать действовать, в том числе реформироваться, в соответствии со своими внутренними представлениями о прекрасном и рациональном.

Мне кажутся важными и очевидными несколько вещей, которые должны были появиться в законе.

Возвращение к местному уровню подчинения. Чтобы милиционеры мэра своего городишки боялись больше, чем своего начальства на два уровня выше. И местной подотчетности реальной, чтобы хотя бы наполовину они зависели от финансирования муниципалитета. Это избавляет нас от ситуации, когда вся милиция - это единая корпорация, которая отвечает только перед собой, внутри себя и способна противостоять любому местному сообществу, местным властям, людям и так далее. Милиция полностью противостоит сейчас гражданскому сообществу как таковому, включая гражданские органы власти. Это первое.

Второе, что было нужно прописать внятными словами. Это полный запрет на палочную систему, то есть на планирование деятельности, основанное на том, что вы должны просоответствовать некоторым показателям. Потому что всегда есть более легкие и рациональные, с точки зрения исполнителя, способы просоответствовать показателям, чем честно сделать то, что хотел тот человек, который эти показатели придумал. Если у вас есть план подобрать 10 пьяных в день на улице, вы не ходите по улице и не ищете 10 раз людей, которые действительно представляют опасность для себя или окружающих. Вы подбираете первые 10 человек, которые мало-мальски навеселе, отвозите их в вытрезвитель и больше уже не обращаете на пьяных никакого внимания, переходя к достижению следующего показателя.

Это базовое свойство плановой системы, и если оно чем-то лечится, то только обратной связью. Но никакой обратной связи в системе, которая контролирует сама себя, разумеется, нет. И не надо рассчитывать, что она появится отчего-то, это вопросы не к МВД, а к политической системе в целом. Именно поэтому этой конкретной милиции, которую мы имеем, хоть пять раз назови ее полицией, палочная система противопоказана.

Должны быть прописаны какие-то системы оценки внутренней деятельности как отдельного сотрудника, так и подразделения. Среди них не должно быть показателей, которых можно достичь путем "срезания углов". И это должен быть закрытый список, при котором должно быть положение, что милиционер, которому спустили целевые показатели, основанные не на этом наборе, имеет право подать в суд за нарушение законодательства за то, что ему ставят незаконные ограничения и требования.

Третье. Ничего невозможно сделать с милицией без того, чтобы в определенном смысле распустить и набрать новых. Или это должно быть выведение всех сотрудников за штат и прием на работу заново через какую-то внешнюю систему оценки, или это должно быть огромное обновление кадров, или, на худой конец, это может быть очень значительная перетасовка кадров, настолько большая, чтобы разрушились внутренние системы круговой поруки. Это должно быть разрушение социальной структуры милиции как корпорации, так или иначе. Никаким другим способом комплекс институтов, на которых она держится, невозможно реально изменить.

Более 700 подписей под текстом за три дня. Показательная история получилась, но в чем-то почти стандартная: некоторые комментарии, как и мнения интернет-пользователей в целом, прямо противоположные – «Правильно посадили, мало дали» и «Свободу Ване! Молодец, мы с тобой». Хотя непосредственно слов поддержки меньше – в основном просто согласие людей с самим текстом обращения – «подписываюсь», Ф.И.О, город, профессия и т.п.

Очевидно, что Открытое письмо деятелей культуры с критикой в адрес МВД поддерживает абсолютное большинство. Качественное большинство – интеллигенция.

Очень редко всплывают сторонники «умеренного конструктивизма», мол, резковато, надо все взвесить, прежде чем что-либо предпринимать.

А значит, подписавшие в общем согласны и с тем, что говорил и исполнял Иван Алексеев (Noize MC) со сцены. И вопрос, правомерно ли было сажать Нойза на 10 суток, похоже, в сознании людей отходит на второй план, а возможно, и дальше.

В целом атака "гостроллей" на само письмо полностью провалилась. А может, они просто в отпуске? Или заняты рындами? Нет, скорее греют ножки на солнышке где-то и готовятся к осени.

Из комментариев мы удалили 2-3 штуки исключительно оскорбительных, и то – от анонимов. Больше никакой модерации не проводилось. И даже при этом осуждающих действия Noize MC оказалось критическое меньшинство.

Вот, например, пользователь applechekist:

Он оскорбил всех сотрудников милиции, МВД и служащих в Волгограде солдат и офицеров ВВ. Не песней, а именно словами в адрес милиции (это я про высказывания про "животных"). Дешевый пиар, нарвался - отвечай. Пусть скажет спасибо, что не возбудили уголовное дело. Он вместо 180 часов работ получил 10 суток административного ареста (даже не 10). Ну и радуйтесь.

Чувствуется, что пользователь знает, о чем говорит. Много знакомых аргуМЕНТов, неправда ли?

При этом он сразу же добавляет: почему вы выборочно используете закон? Правовой нигилизм пополам с правовой демагогией - опасная штука. И тут же этим себя сажает в ту самую правовую лужу.

Ну что тут еще добавить? Спросить его про количество случаев выборочного использования закона ментами? Привести ему примеры?

Нет. Хватит. Почти никто на такие комментарии не обращает внимания, и люди продолжают подписываться.

7 августа в 17.00 у памятника Грибоедову на Чистых прудах в Москве состоится акция в поддержку защитников Химкинского леса и в поддержку арестованных по подозрению в нападении на химкинскую администрацию Макса Солопова и Леши Гаскарова.

Удивительно или неудивительно, но согласовать эту акцию с первого раза нам не удалось. Сначала префектура Центрального округа Москвы разучилась считать и сообщила организаторам, что 2 августа подавать на 5-е нельзя, так как нет трех дней до акции.

Вмешательство Льва Пономарева из Движения «За права человека» и посылание им факса с копией ответа прокуратуры по аналогичному запрету – в котором сказано, что префектура нарушила закон и право граждан на свободу собраний, – не возымели действия. Префектура в лице Седовой Маргариты Федоровны (уже не однажды замеченной в различных способах нарушения 54-го закона) сообщила организаторам, что пикет они «проводить не вправе». Организаторы готовят иск к префектуре, лично Седовой и префекту.

Но суд судом, а акция нужна. Поэтому было подано второе уведомление – на 7 августа, возражений против которого у префектуры не возникло. Зато возникли вопросы и опасения совсем у другой структуры.

Сегодня, 5 августа, в 11-48 мне как одному из заявителей по уведомлению позвонил некий оперуполномоченный московского управления ФСБ подполковник Псарев Алексей Владимирович. Представился он неохотно и даже уточнил, а поверю ли я такому представлению по телефону? Так что, может, и наврал, что подполковник :)

Далее между нами произошел такой диалог:

- Юлия Сергеевна, я хотел бы с вами поговорить.
- Слушаю вас.
- Мы могли бы встретиться?
- Зачем?
- Поговорить.
- Мы ведь уже разговариваем по телефону, разве этого недостаточно?
- Хорошо, давайте по телефону. Вы подавали уведомление на 5 августа, но вам было отказано, так?
- Так. Отказ был незаконным, я буду его обжаловать в суде.
- Да-да. Но речь не об этом. Вы можете подтвердить со своей стороны, что сделали все возможное, чтобы оповестить всех, кто был в курсе, что акции сегодня не будет?
- Я сообщила всем, кто был в курсе. Не знаю, насколько широко разошлась информация, но надеюсь, что все успели прочесть, что пикет перенесен.
- А 7-го числа что вы планируете делать в случае появления провокаторов? У вас есть алгоритм действий? Вы будете соблюдать закон?
- В случае провокаций я надеюсь на то, что присутствующие для охраны правопорядка сотрудники милиции сумеют их адекватно пресечь. Закон нарушать не планирую.
- Вы готовы сотрудничать с правоохранительными органами? А то некоторые организаторы начинают говорить, что это ниже их достоинства.
- Я не собираюсь сотрудничать с правоохранительными органами. Готова лишь взаимодействовать в рамках, необходимых для обеспечения безопасности участников пикета. А почему вы вообще интересуетесь ситуацией и вмешиваетесь в отношения между мной и префектурой? Как это вашей структуры касается?
- Мы не вмешиваемся в ваши отношения с префектурой, мы всегда следим за массовыми публичными мероприятиями и присутствуем на них, чтобы обеспечивать правопорядок. Просто здесь момент, сами понимаете, тонкий (понятное дело, Химки - куда уж тоньше. - Ю.Б.), вот мы и беспокоимся, чтобы не было нарушений закона.
- Что-то я вас на акциях особо не припомню. Хотя уже довольно давно провожу публичные мероприятия.
- Мы форму не носим.
- Так вы – те самые люди с видеокамерами, которые снимают активистов и никогда не представляются?
- А разве вы часто видите людей с видеокамерами в военной форме? Там все без формы.
- Но журналисты всегда сообщают, какое издание они представляют, а ваши бегают и пугаются.
- Я вам не скажу за всю Одессу, конечно, но если я буду в субботу, подойду к вам лично и познакомлюсь.
- Подходите. А в рамках чего вообще происходит эта наша беседа?
- В рамках закона «О ФСБ».

Человек, якобы или на самом деле работающий в ФСБ, не различает массовых и публичных мероприятий, хотя эти определения четко прописаны в законе. И перед звонком он не навел даже минимальных справок о человеке, с которым решил так доверительно поговорить, потому что очень удивился, что это не первая акция, организатором которой я выступаю. Совсем плохи дела в ФСБ, если там такие подполковники.

Дописала до этого заключительного абзаца, и только сейчас у меня возник вопрос: так это те самые предостережения о недопустимости нарушения закона, которые введены новыми поправками в закон «О ФСБ»? Это так быстро все начало работать? Я не склонна параноить по своему поводу, думаю, в стране еще не закончились люди, более интересные ФСБ, чем я. Но кто сказал, что это будет происходить громко и официально? Может, так и будет – тихо, улыбчиво, по телефону либо при встрече (если на нее согласиться), незаметно и не очень официально?

Поступок г-жи Дроковой, написавшей политический донос на человека, пригласившего ее на день рождения (коим приглашением она соблаговолила воспользоваться, на самом дне рождения возмущения поведением именинника не выражала, тихо ушла и написала донос) с этической точки зрения в комментариях вообще не нуждается.

С юридической точки зрения претензии г-жи Дроковой к г-ну Шушкевичу совершенно нелепы. Шушкевич имеет полное римское право распоряжаться своей частной собственностью так, как он считает нужным. Равно как и «селигерские» имеют неотъемлемое гражданское право высмеивать своих идеологических и политических противников. Хоть членов всевозможных президентских палат, хоть обычных граждан. Попытки притянуть их к суду за использование нацистской символики мало отличаются от кляузы г-жи Дроковой.

К слову, я вообще против запретов на любую символику, на любые тексты. Эти запреты еще как-то могли быть оправданны сразу после войны, но сейчас это анахронизм. «Майн кампф» надо не запрещать, а включить в обязательную школьную программу. Чтобы показывать: смотрите, дети, это кака. И если вы сегодня от какого-нибудь политика услышите вот это, вот это и вот это, умейте видеть, откуда уши растут. Я считаю, что фашистская партия должна действовать легально. Не маскируясь. Чтобы все видели: вот это фашисты. Страна должна знать своих героев. Чтобы они не расползались по другим партиям. Иначе мы просто не заметим, как они проползут к власти.

Те, кто лепит нацистскую символику на людей, к которым эта символика ни с какого бока не вяжется, всего лишь показывают этим, что они либо идиоты, либо мошенники. В обоих случаях хамы. Но не более того. В селигерской выходке гораздо омерзительнее другое. Ребятки ритуально надевали на колья головы своих врагов. Ментально это безусловно фашизм. Однако юридически привлечь их за это можно разве что по средневековым законам против колдовства.

Но та же средневековая магия лежит в основе публичного, демонстративного сожжения вражеских текстов. И избавиться от шлейфа исторических ассоциаций тут невозможно. Нашизм как гламурная модификация фашизма заразен. Оппозиционерам следовало бы об этом помнить. И быть разборчивее в знакомствах. Правила гигиены соблюдать. Иммунитет укреплять, наконец.

Похоже, слова Юлия Кима из "Суда над судьями", сказанные несколько десятилетий назад, сегодня не просто не утратили остроты, но и все чаще становятся руководством к действию.

Еще в конце мая этого года судья Таганского районного суда Москвы Светлана Александрова инициировала в отношении меня дело об административном правонарушении по ч. 1 ст. 17.3 КоАП РФ ("неисполнение законного распоряжения судьи о прекращении действий, нарушающих установленные в суде правила"), предусматривающей в качестве наказания денежный штраф или арест до 15 суток.

На одном из судебных заседаний по делу Самодурова-Ерофеева о выставке "Запретное искусство-2006" судье Александровой показалось, будто я засмеялась над словами прокурора. Между тем в действительности я лишь улыбнулась, а смеялись мои соседи по скамейке. Судья вызвала судебного пристава и, не выслушав ни объяснений, ни доводов, удалила меня из зала.

Замечу, что я была едва ли не единственным репортером, освещавшим этот процесс подробно и постоянно. И в тот день также находилась в зале для выполнения своих профессиональных обязанностей журналиста, чему судья Александрова незаконно, на мой взгляд, воспрепятствовала.

В свою очередь, судебные приставы – что самое интересное, не присутствовавшие в зале при инциденте – составили протокол. Как следствие, вышедший из-под их пера документ не имеет ничего общего уже не только с реальными событиями, но даже с обвинением, предъявленным мне (по крайней мере на словах) председательствующей. Согласно этому протоколу, я "громко разговаривала и мешала ходу проведения судебного процесса, на неоднократные замечания судьи Александровой С.Ю. прекратить противоправные действия административного характера никак не отреагировала".

Тот факт, что мировой судья, к которой поступило мое дело, вернула обратно такой протокол, показался мне закономерным финалом абсурдной попытки осудить репортера за улыбку.

Однако ставить точку я, по всей видимости, поспешила. Сегодня из Таганского суда мне прислали "извещение", где некое "должностное лицо" – не раскрывая почему-то свою должность – приглашает меня этот протокол переписать. Получается – "задним числом".

Как тут не вспомнить строки Юлия Кима?