История с арт-группой "Война", как это ни покажется странным, довольно типична для истории искусств. Искусство, особенно такое, которое в наши дни принято называть актуальным, работает на границах общественного сознания, эстетических и этических условностей. И даже на границах правового пространства. Иногда художник эти границы нарушает (сознательно или нет), и тогда неизбежно вступает в ход государственно-репрессивная машина. В некоторые периоды истории эта машина вступает в ход и "просто так", без юридически очевидных нарушений границ, а в силу своей природы, просто потому, что ей "хочется кушать".

Этот случай вроде бы простой и очевидный. Молодые радикальные художники, чья творческая стратегия базируется на отчетливом гражданском и эстетическом противостоянии власти, совершенно явно нарушили закон. Тут юридических разночтений нет и быть не может.

Моя личная позиция на этот счет двойственна.

С одной стороны, для меня является категорической аксиомой, что законы надо соблюдать. Всем. Хоть ты художник, хоть ты милиционер. И аргумент, в соответствии с которым то, что сделали эти ребята, сущая детская игра в песочнице по сравнению с тотальными беззакониями, тайно или явно творимыми всеми уровнями и ветвями власти, мне не кажется убедительным. Да, власть сплошь и рядом ведет себя беззаконно. А вот законопослушание сознательных граждан дает им, гражданам, моральное преимущество. Я в этом убежден.

С другой стороны, я твердо уверен, что эта акция "Войны", как и все прочие, есть акция исключительно художественная, хотя при этом налицо и очевидное правонарушение со стороны художников. Такой вот, если угодно, парадокс. И в истории искусств, повторяю, такое бывает.

Я безусловно против того, чтобы статус художника давал юридические привилегии. Точно так же, как против того, чтобы насилие над журналистом квалифицировалось как-то особенно, иначе чем насилие над врачом, строительным рабочим, программистом или бомжом.

Но в данном конкретном случае я очень надеюсь на максимально мягкий приговор. Нет, не на оправдание: факт нарушения закона, с моей дилетантской точки зрения, неоспорим. А нарушивший закон так или иначе должен понести наказание. Но вот каким оно будет? По максимуму или по минимуму?

Тот факт, что обвиняемые художники, сыграет роль в этом деле? Если да, то какую - смягчающую или отягчающую? Это, мне кажется, очень важный вопрос, ответ на который даст нам существенную, пусть не очень заметную на первый взгляд, черточку в общей картине состояния общества.

На фоне усиливающейся борьбы за конституционную свободу собраний усиливается и борьба против конституционных ограничений свободы слова, за право говорить что хочешь не только на кухне, но и публично. Ратуют за полную свободу публичного говорения, ужатую тем, что по Конституции «не допускаются пропаганда и агитация, возбуждающие социальную, расовую, национальную или религиозную ненависть и вражду. Запрещается пропаганда социального, расового, национального, религиозного или языкового превосходства». Есть там и другие ограничения. Борцы против любых ограничений атакуют не так прямо Конституцию, как Уголовный кодекс и другие законы, восходящие к ней, поскольку, опираясь на них, можно при желании чуть ли не всякое слово обернуть против говорящего.

Борцы за свободу беспокоятся не зря. Они справедливо хотят исключить возможность применения законодательства о борьбе с экстремизмом для борьбы с политической оппозицией, а также приравнивания критики представителей власти к экстремистской деятельности. Они зорко углядели такую возможность в практике правоприменения и требуют пересмотреть законы. Но при всем несовершенстве российских законов и самой Конституции корень зла не в них, и, атакуя их, борцы за полную свободу, видимо, не замечают, что сами умножают и оправдывают зло, хоть и с другого бока.

Между тем не только действие, но и слово бывает преступлением. Это, например, призыв убивать иноверцев или инакомыслящих, а также клевета, оговор. Такие преступления караются не только в России, но и в Европе и Америке, разницу между которыми в этом отношении не стоит преувеличивать. Прямые аналоги Первой поправки к Конституции США есть во всех европейских странах, а в США она отнюдь не исключает наказание за «словесные» преступления, хотя правовые подходы к проблеме бывают разные.

Владимир Волохонский, и не он один, сетует, что такое законодательство, да еще при недостаточно конкретных рамках, в руках прогнившей государственной машины становится угрожающим, Это верно. Но он странным образом упускает из виду, что в руках этой машины угрожающим является всякое законодательство, поскольку всякое может быть извращено, но отсутствие законодательства не улучшает положение, а лишь лишает пострадавших возможности указывать на нарушение закона.

Проблема не столько в законах как таковых, сколько в практике их применения - в отсутствии независимого суда и в экстремистском характере государства, особенно исполнительной власти. Экстремистская власть, сколь бы громогласно она ни вещала, что борется с экстремизмом, никакой такой борьбы не ведет и даже своим примером поощряет экстремизм. Одни экстремисты вытесняют других, одни террористы убивают других. Сам факт наличия в стране внутренних войск, не говоря об использовании внутри страны регулярной армии, то есть солдат, идущих по призыву защищать отечество, против их же сограждан, наглядно демонстрирует экстремистскую и террористическую природу нашей власти. Признанные ею в законах ограничения того и другого по крайней мере позволяют видеть, что на деле она сама свои законы нарушает.

А г-н Волохонский, призывая отказаться от законов, защищающих граждан от экстремизма (конечно, по преимуществу лишь морально), утешает тем, что «у общества есть газеты, митинги, организации и движения». И саркастически добавляет: «На самый крайний случай полного паралича и отсутствия у государства легитимности есть еще линчевание». Знает ли он, что дееспособные оппозиционные газеты и организации либо прикрыты, либо придавлены, а суд Линча уже вошел в практику работы с журналистами? Прежде чем менять законы, надо изменить правоприменение. Древние не зря говорили: «Плохой закон, но закон». А где суда нет, где власть у экстремистов и террористов, там и самый лучший закон не поможет. Но еще меньше поможет открытое беззаконие.

Я давно заметила, что силовиков вводят в московскую Общественную наблюдательную комиссию (ОНК), еще на этапе выдвижения кандидатур, когда они стали постепенно появляться в разделе «Общественный контроль» сайта Общественной палаты.

Они проспали первый набор в ОНК, а теперь проснулись и думают: «Это же все наше!» - и пытаются срочно влезть.

Честно говоря, я не представляю, что силовики будут там делать. Я думаю, что они просто не будут делать ничего, самим фактом своего присутствия парализуя работу. Можно делать что-то вредоносное – говорить, например, что никакие права не нарушаются, и дискредитировать ОНК, но это избыточно. Достаточно просто бездействовать, чтобы все заглохло.

Вани Ниненко и Миши Кригера, вероятнее всего, в ОНК уже не будет. Рабочая группа утвердила состав ОНК, теперь Общественная палата до 20 ноября должна принять окончательное решение. Вряд ли она будет разбираться. Скорее всего утвердит то, что предложила рабочая группа.

Миша Кригер был моим постоянным напарником, мы вместе ходили в СИЗО № 6. С кем я теперь буду туда ходить, непонятно. Миша был наиболее активным из всех членов ОНК, кто работал. Меня не было на заседании, где их с Ваней выкидывали, но один знакомый правозащитник, который там был, мне рассказал, что когда рабочей группе был задан вопрос о Ниненко и Кригере, председатель группы сказал, что за ними есть административные правонарушения, в том числе «нецензурная брань в общественных местах».

Нет необходимости объяснять, что это наглая ложь. Ни у Ниненко, ни у Кригера за последний год вообще нет административных взысканий, каких-то судебных решений по ним. А все, что могло бы быть ранее, уже сгорело бы в соответствии с действующим законодательством.

Получается, что с точки зрения закона это фикция, а Общественная палата строит свои решения на каких-то непроверенных, не соответствующих действительности сведениях, а точнее, инсинуациях. Это, конечно, очень некрасиво, безобразие форменное.

Валерий Васильевич Борщев хотел провести поправки, чтобы члены ОНК сохраняли свои полномочия три года (сейчас это два года) и чтобы не только на два срока подряд можно было быть членом ОНК, а дольше. Он говорил, что за два срока наша команда только всему научится и неправильно будет распускать и набирать новых. Я всегда была против этих поправок, но теперь вообще радуюсь, что они не прошли, иначе эти силовики засядут там навечно.

У нас не было оснований полагать, что такого захвата не будет. У нас как раз были основания полагать, что будет именно так. Просто об этом никто не хотел думать. Наша общая вина, что за все время работы в ОНК мы не сумели рассказать обществу о нашей работе. Мы по тюрьмам мотались, руководство в Англии опытом обменивалось, а надо было думать о том, что раз это единственный механизм общественного контроля, то надо держать его на острие общественного внимания. По крайней мере это защитило бы нас от таких захватов.

Сейчас мы пытаемся оказать на Общественную палату какое-то воздействие. Уже появилось несколько публикаций в прессе: Зоя Светова на "Гранях" написала, я дала интервью «Времени новостей» и написала статью, которая скоро где-то должна выйти. Можно считать, что кампания в СМИ началась.

Кроме того, мы планируем пикет 16 ноября у памятника Грибоедову. Его цель – обратиться к Общественной палате с требованием не утверждать в составе ОНК столько силовиков, а все-таки вводить туда правозащитников. Кроме того, мы хотим обратить внимание на удаление из комиссии наших активных товарищей по совершенно идиотским, лживым обвинениям. И конечно, мы хотим привлечь внимание общественности к тому, что в Москве и вообще в России разваливается общественный контроль.

Приговор Мише Бекетову – это смачный плевок в лицо общественности. Потому что мы были свидетелями избиения Миши два года назад, только что мы стали свидетелями избиения Олега Кашина, Кости Фетисова. Первые лица государства нас заверяют, что все дела будут расследованы. Но при этом мы видим, что дело по нападению на Мишу Бекетова остановлено.

А ведь его избили точно так же, как Кашина. Точно так же пострадали пальцы. Только ему меньше повезло, чем Кашину: ему не так быстро смогли оказать медицинскую помощь, и поэтому он этих пальцев просто лишился. И вот человека, который может выговорить одно слово, у которого треть мозга отсутствует, у которого нет ноги, четырех пальцев, - его, полупарализованного инвалида, абсолютно несчастного человека, засуживают! А по нападению на него нет никакого дела, никакого расследования.

Против Кости Фетисова, который сейчас в тяжелейшем состоянии, с высочайшей температурой находится в больнице, химкинская администрация начала кампанию: его поливают грязью на местном телевидении. Это видят его родственники, жена – они просто в глубоком трансе. Я считаю, что это какая-то высшая мера цинизма и садизма.

И еще я хочу напомнить, с чем боролся Миша Бекетов: он боролся с коррупцией. Он первый назвал коррупционерами нашего мэра господина Стрельченко и нашего губернатора господина Громова. Он первый сказал, что за трассой Москва–Петербург стоит коррупция, и назвал имена коррупционеров, не побоялся.

Я считаю, что приговор Мише показал наш суд и вообще всю судейско-правоохранительную систему со всех сторон, они просто раскрылись во всей красе.

Они не могут остановиться, и я не знаю, что еще надо делать, чтобы это прекратилось. Мы видим, что химкинские суды поют под дудку власти. Это вообще такое государство в государстве. И там все происходит по каким-то своим законам.

Я очень надеюсь, что 14-го числа в 14 часов люди, которые не собираются утираться вечно, все-таки придут к памятнику Грибоедову и выскажут свое мнение по поводу того, что творится в Химках и вокруг них.

Несколько зарисовок с последнего заседания по делу Бекетова.

Представительница мэра Анжела Думова отвечает на вопрос журналиста "Эха Москвы" - "Будет ли Владимир Стрельченко реагировать на обвинение в организации покушения на журналиста Олега Кашина?"

http://www.echo.msk.ru/blog/tolevskiy/725203-echo/

Истец Стрельченко рассказал, что познакомился с Бекетовым во время первых судебных заседаний, повторял, что они произвели друг на друга хорошее впечатление, и почему-то называл обвиняемого Мишей.

Владимир Стрельченко, Михаил Бекетов и бывший заместитель мэра, свидетель защиты Игорь Белоусов.

Мэр уверял, что "будет помогать найти виновных в избиении Миши", но не отказался от обвинения.

Прения прошли быстро. Первым выступил прокурор Заур Кипов, заменивший Егорову.

Думова требовала наказания.

Адвокат - оправдательного приговора.

После заседания журналисты из "Новой газеты" отправились в дом к Бекетову и взяли меня с собой.

У Бекетова нет родственников. Его бывшая верстальщица из "Химкинской правды" Наталья бросила работу и поселилась у него вместе с мужем и детьми. Семья за минимальное вознаграждение от Фондов взяла на себя заботу о Бекетове.

Михаил выглядел усталым, но все-таки обрадовался нашему приходу.

Муж Натальи, когда провожал нас, сказал: "Важно, что вы приезжаете. У Миши постепенно проходит ощущение, что он всеми брошен".

Ну а что будет дальше?

В Петербурге в этом году с новой силой разгорелась полемика по поводу 282-й статьи Уголовного кодекса - только сейчас спор ведут между собой разные группы людей с антифашистскими взглядами. Первая группа — организаторы традиционного «Марша против ненависти», которые начали свое обращение с призывом к ним присоединиться с похвалы правоохранительным органам, а продолжили «серьезным беспокойством» о судьбе 282-й статьи, которой угрожают исключением из Уголовного кодекса не только националисты, но и «либерал-фундаменталисты». Разумеется, либерал-фундаменталисты (в основном этот ярлык на себя примерили члены группы «Новые демократы» из петербургской «Солидарности») не прошли мимо и заявили о бессмысленности участия в такой акции. Координационный совет петербургского отделения «Солидарности» принял решение участвовать в марше при условии отражения в резолюции соответствующего пункта программы движения. Этот пункт гласит:

19. Необходимо принять поправки в законодательство о борьбе с экстремизмом, исключающие возможность применения этого законодательства для борьбы с политической оппозицией, а также приравнивание критики представителей власти к экстремистской деятельности. Необходим пересмотр ряда норм УК РФ, в частности, ст. 282, в целях исключения неоднозначности толкования понятия преступления и вытекающего из него произвола, наказаний за наличие мнения, использования их для преследования оппозиции¹.

Это было сделано, и члены движения в акции участие приняли. Несмотря даже на то, что организаторы согласились на участие в ней «Молодой гвардии Единой России» известной множеством дел и призывов, далеких от идей мира и толерантности. Не знаю, может быть, на этот раз их участие было условием для проведения единственного согласованного шествия с участием оппозиции? Впрочем, все равно молодогвардейцев было всего двое, причем один из них был «Солидарности» знаком — именно он несколькими днями ранее привел к активистам, раздававшим доклад «Путин. Итоги», сотрудника милиции и настоял на их задержании.

Однако на этом полемика не закончилась — через пару дней в петербургской «Новой газете» была опубликована статья Бориса Вишневского «Поклонникам Вольтера». Вот на то, что сказано в этой статье, необходимо дать содержательный ответ.

Источник нашей позиции по вопросу о границах свободы слова — не только какой-то антисемит Вольтер, хотя его (или не его) расхожая цитата, конечно, красива. Например, Джон Стюарт Милль в трактате «О свободе» писал: "Особое зло подавления мнений в том, что обездоливается все человечество, и те, кто против данной мысли, еще больше, чем ее сторонники. Если мысль верна, они лишены возможности заменить ложь истиной; если неверна, теряют... ясный облик и живое впечатление истины, оттененной ложью... Полная свобода выражений — необходимое условие, чтобы оправдать претензии на истину».

Если вести речь о законодательстве, а не о его философских основаниях, то, если не говорить об откровенно тоталитарных режимах, существуют как минимум два разных подхода к этим самым границам свободы. Наш законодатель под давлением, в частности, тех же организаторов Марша против ненависти солидаризировался с европейским подходом, который ориентирован на запрет определенных тем, на уголовное преследование определенных видов «инакомыслия»² — инакомыслия омерзительного, инакомыслия идиотского. На подавление любых мыслей о неравенстве людей. На уголовное преследование отрицателей Холокоста. Список постепенно расширяется - можно угодить за решетку, например, усомнившись в геноциде армян. Перспектива видна невооруженным глазом — скоро вообще сомневаться в чем-то будет опасно. А на границе надо будет непременно ознакомиться с местным списком обязательных убеждений. Вышел из самолета в Стамбуле — и надо уже быть уверенным, что никакого геноцида армян не было. Сошел с трапа в Одессе — нельзя сомневаться в Голодоморе. Вышел на какую-нибудь площадь Три Ум Фаль — знай, здесь никогда ничего не было.

Однако есть в мире и другая законодательная система, в которой такие штучки практически невозможны. 25 сентября 1789 года на заседании Конгресса США первого созыва будущий четвертый президент Джеймс Мэдисон предложил пакет поправок к Конституции, известный под общим названием «Билль о правах». Самая известная из них — Первая поправка. Она гарантирует, помимо прочего, что Конгресс США не будет посягать на свободу слова, свободу собраний и свободу прессы. Разумеется, и из этого правила бывают исключения, их множество³, основное из которых Верховный суд США определил так: Первая поправка не предоставляет защиты слову и самовыражению, которые являются «пропагандой применения силы или нарушения закона... в тех случаях, когда подобная пропаганда направлена на подстрекательство к неминуемому совершению противоправных действий или неизбежно приводит к их совершению». Например, публичная демонстрация нацистской символики таким подстрекательством не является и находится под защитой — Верховный суд страны неоднократно отменял законодательные запреты на такую демонстрацию в разных штатах⁴.

Мне представляется крайне интересным и ярким пример судебной практики по этой теме⁵ - дело «Национал-социалистическая партия Америки против деревни Скоки», которое слушалось в конце семидесятых — тогда защищавшему нацистов Дэвиду Голдбергеру удалось доказать, что свастика сама по себе является формой речи, не призывающей непосредственно к насилию. Адвоката предоставил Американский союз защиты гражданских свобод — одна из наиболее массовых правозащитных организаций, тридцать тысяч членов которой вышли из нее в знак протеста против такого решения. Лидер союза Ари Найер, защищая свое решение, опубликовал через пару лет книгу под названием «Защищая моего врага: нацисты в Скоки и риски свободы», в которой писал, что евреи будут лучше защищены законом, который дает возможность говорить всем меньшинствам без исключений. Может быть, стоит надеяться, что и в нашей стране правозащитники будут защищать не только идейно близких им людей, но и сами принципы свободы?

Проблема еще и в том, что запрет на идеологию, на публичное выражение человеконенавистнических убеждений — штука малоэффективная. Был сильно удивлен, увидев, что в Берлине у каждой синагоги или еврейского центра круглосуточно дежурит наряд полиции. И небезосновательно это делают.

Это два разных подхода, и у нас нет полных оснований считать какой-либо из них абсолютно верным. У них есть свои достоинства и недостатки. Мне больше нравится американский подход к вопросу. И я хотел бы жить в стране, граждане которой его разделяют. В том числе и потому, что наше государство пока не готово к тем достоинствам, что есть у европейского пути, но полностью готово ко всем недостаткам. Нам сейчас свобода слова необходима больше, чем ее подавление. Нам нужно карать только за призывы к насильственным действиям. Можно подумать о наказаниях за призывы к дискриминации. Ведь, как ни странно, наш УК карает за возбуждение каких-то эмоций, но, как я понял, призыв лишить всех представителей какой-то группы (евреев, пожилых, членов «Единой России», членов КПСС, ветеранов спецслужб, осужденных за административные правонарушения, или всех вышеперечисленных в одном флаконе) какого-либо из прав, гарантированных Конституцией, ненаказуем. Нет, конечно, если захотят, найдут к чему придраться. Но вот статьи такой нет. Может быть, и не нужно?

Наверное, истоки моей позиции в том, что я довольно спокойно отношусь к унижению своего национального достоинства. Когда какой-нибудь публицист, увлекшись, начинает писать о том, что русским людям свойственна рабская психология, я спокойно переворачиваю страницу и читаю какого-нибудь другого публициста⁶. А могу и дочитать, бывают все-таки и интересные тексты. Видимо, это безразличие к нацистской пропаганде накладывает свой отпечаток на мое отношение к проблеме преследований за "разжигание вражды, розни, унижение достоинства".

Однако, необходимо ответить на некоторые вопросы, озвученные в статье Бориса Вишневского.

"Готов ли он жертвовать ради этого десятками и сотнями тысяч чужих жизней? — интересуется в тексте "Новой газеты" у Александра Скобова профессор Александр Кобринский. — Готов ли он объяснять уцелевшим сумгаитским беженцам-армянам, что их близким вспарывали животы потому, что, мол, не смогли противопоставить другое слово погромной агитации?" Скобов готов. И я готов. Потому что была в советское время статья 74 УК РСФСР, наказывающая именно за это. Вот не было у СССР такой проблемы — нехватки в УК подходящих статей. А что им скажет уважаемый профессор? Что слишком мало азербайджанцев сажали? Думаю, некоторые сумгаитские беженцы будут благодарны и добавят, что и расстреливали маловато.

"Вместе с необольшевиками и фашистами либеральные фундаменталисты ради «прынципа» готовы вырвать из рук общества средства защиты от коричневой чумы", — беспокоится Юлий Рыбаков. Юлий Андреевич, очнитесь, взгляните правде в глаза — у общества в руках нет и никогда не было таких средств защиты. У общества есть газеты, митинги, организации и движения. На самый крайний случай полного паралича и отсутствия у государства легитимности есть еще линчевание. Репрессивное законодательство с размытыми рамками — это не средство защиты общества, а ядовитые зубы прогнившей государственной машины. А задачей любого либерала во все времена было, есть и будет вырвать у государства его ядовитые гнилые зубы.

¹ В программе Либертарианской партии есть похожий пункт, сформулированный жестче: либертарианцы требуют полного исключения данной статьи из УК.

² Впрочем, это скорее был возврат к добрым советским традициям.

³ Их довольно подробный обзор приведен в работе Генри Коуэна «Свобода слова и печати: исключения из Первой поправки».

⁴ Впрочем, есть и примеры борьбы со свастиками без нарушения Первой поправки. Так в прошлом десятилетии в штате Нью-Йорк был принят закон, строго карающий за изображение свастики на любом государственном или же частном объекте без разрешения владельца. Однако на своем собственном жилище американец может вывешивать свастику. Стоит отметить, что для США более актуально изображение горящего креста — символа Ку-клукс-клана.

⁵ Я благодарен за этот пример директору программы "Права человека" Смольного института свободных искусств и наук СПбГУ Дмитрию Дубровскому.

⁶ Видимо, я просто не понимал, что я ингерманландец, потому и не обидно.

5 ноября умер отец правозащитника Алексея Соколова – Вениамин Александрович Соколов.

Согласно статье 97 Уголовно-исполнительного кодекса осужденный имеет право отлучиться из колонии на срок до 7 суток в связи с исключительными личными обстоятельствами, в том числе и в связи со смертью близкого родственника. Это право осужденного непосредственно вытекает из статьи 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (право на уважение личной и семейной жизни). Европейский суд неоднократно повторял, что заключенный имеет право проститься с находящимся при смерти или умершим родственником.

Но не в нашей стране! 6 ноября я отправил по факсу на имя начальника ОИК-40 Красноярского края Андрея Еремина, где находится Алексей Соколов, заявление о предоставлении ему 7-дневного отпуска. Аналогичное заявление написал и сам Алексей Соколов. Однако г-н Еремин устно отказался выполнять закон, сославшись на «указивку» из ГУФСИН по Красноярскому краю.

Напомним: после того как 24 июня этого года умерла мать Алексея, Таисия Фроловна Соколова, начальник СИЗО-1 Екатеринбурга, где тогда находился Алексей, также отказал ему ему в просьбе присутствовать на ее отпевании и похоронах.

По всей видимости, решения Европейского суда вступают в непреодолимое противоречие с государственным суверенитетом России. И такие решения недавно призвал не исполнять председатель Конституционного суда России Валерий Зорькин, обрекая нашу страну на дальнейшее прозябание в той вонючей праворазлагающей клоаке, в которую нас загнал существующий режим.

Уважаемый Никита Сергеевич!

Мне известно, что в России создана Общероссийская общественная организация
 «Российский союз правообладателей» (далее ООО «РСП»), которой 26 октября 2010 года Федеральной службой по надзору за соблюдением законодательства в области охраны культурного наследия выдано Свидетельство № РОК-06/10 о государственной аккредитации по управлению правами на коллективной основе.

Согласно Свидетельству ООО «РСП» (цитирую по документу) предоставлено «...право осуществлять управление правами, сбор, распределение и выплату вознаграждения... осуществление деятельности в сфере осуществления прав авторов, исполнителей, изготовителей фонограмм и аудиовизуальных произведений на получение вознаграждения за воспроизведение фонограмм и аудиовизуальных произведений в личных целях» на основании подпункта 4 пункта 1 статьи 1244 Гражданского кодекса Российской Федерации.

В соответствии с п. 2.1 Устава ООО «РСП», принятого на учредительной конференции 13 ноября 2010 года, «целью Организации является достижение коллективных интересов и общественных благ в области формирования эффективной системы правовой защиты авторских и смежных прав путем осуществления деятельности по управлению правами на коллективной основе в соответствии и в порядке, установленном действующим законодательством».

Как указано в п. 2.2 Устава, одним из основных предметов деятельности ООО «РСП» яыляется «оказание помощи правообладателям в реализации и защите их интеллектуальных прав на договорной основе, в том числе на основе полномочий, предоставляемых другими российскими и иностранными организациями по управлению правами на коллективной основе в порядке и в соответствии с действующим законодательством».

Полномочия ООО «РСП», состав Совета, в котором немало уважаемых мной деятелей культуры и искусства (некоторых из них я знаю лично), партнеры организации - Союз кинематографистов Российской Федерации, Российское авторское общество, Всероссийская организация интеллектуальной собственности, Федеральный фонд социальной и экономической поддержки отечественной кинематографии, - Ваш личный авторитет и общенародная к Вам любовь, а также Ваша личная дружба с лидером России внушают мне надежду, что проблема, с которой я обращаюсь к Вам в этом письме, будет успешно разрешена.

Единственное, что меня смущает, - это что в составе Правления ООО «РСП», которое является единственным постоянно действующем органом (п. 5.9.1 Устава), есть только одна знакомая фамилия - председатель Правления Михалков Артем Никитич, актер, режиссер. Впрочем, Правление действует под вашим руководством, а поэтому мои опасения вряд ли могут быть обоснованными.

А теперь по существу.

В августе 1999 года в адвокатское бюро «Борис Кузнецов и партнеры» обратились наследники известного советского композитора Исаака Осиповича Дунаевского, его сыновья - Евгений Исаакович и Максим Исаакович, - с просьбой о представлении их интересов по фактам нарушения авторского права при съемках и показах фильма режиссера Никиты Михалкова «Утомленные солнцем». По сообщению заявителей, в фильме используется без согласия наследников в течение более 5 минут музыка И.О. Дунаевского, что является грубейшим нарушением авторского права.

Я встречался с представителями компании «ТриТэ», кинодистрибьютора фильма в России, который обещал урегулировать вопрос без обращения в суд. Однако до настоящего времени этого не произошло.

В связи со смертью Евгения Дунаевского в феврале 2000 года, а также с проблемами, связанными с его наследством, представительство его интересов было приостановлено.

Хочу заметить, что фильм «Утомленные солнцем», имеет следующие награды: Американской академии киноискусства «Оскар» за лучший иностранный фильм (1994); Большой приз жюри 47-го Каннского кинофестиваля (1994); Гран-при «Янтарная пантера» 1-го Международного кинофестиваля Балтийских государств в Калининграде; Приз прессы за лучший фильм (Россия, 1994) и Государственная премия Российской Федерации (1994). Не думаю, чтобы многочисленные жюри, а также Комитет по Государственным премиям «писали бы от восторга», получив сведения, что фильм, который они наградили, создавался с такими нарушениями авторского права.

Этот фильм широко распространяется на DVD, в том числе в США, в чем я имел возможность убедиться при посещении магазина «Санкт-Петербург» на Брайтон-Бич в Нью-Йорке.

До создания ООО «РСП» в защиту прав авторов практически не к кому было обратиться. Сейчас, когда вопрос охраны авторских прав находится в Ваших надежных руках, я надеюсь, что проблема прав наследников И.О. Дунаевского, которая оценивается всего-то примерно в один миллион долларов США, будет успешно разрешена. При этом оплату услуг ООО «РСП» Вы можете удержать из причитающейся суммы.

Не сомневаюсь, что Вы будете принимать меры, чтобы убедить общественность, что факта нарушения авторского права Вами не было, в том числе с привлечением наследников, чьи права нарушены. Я готов буду отозвать свое письмо и публично извиниться, если вы решите компенсировать финансовые проблемы наследников.

Пресса сообщает, что какая-то группа авторов и исполнителей подготовила письмо премьер-министру РФ Владимиру Путину с просьбой не допустить ущемления прав «широкого круга российской творческой интеллигенции». Мне представляется, что Вам не стоит волноваться: Путин своих не сдает, и с письмом он поступит утилитарно.

Акции блогеров «30 копеек для Никиты Михалкова» - это типичный PR-ход Ваших недоброжелателей, и на него Вам не стоит обращать внимание.

Недовольство Российского общества по смежным правам (РОСП), которое собирается обжаловать решение о предоставление вашему ООО «РСП» права на распределение средств от тех, кто ввозит в Россию технику, не должно у Вас вызывать тревоги. Куда эти ребята «по смежным правам» смогут обратиться? Опять же к вашему братану. В суд? Маловероятно: они хоть и по «смежным правам», но не могут не понимать, кому по «прямым телефонным правам» подчиняется суд.

С удовольствием прочитал ваш политический Манифест, но у меня о нем осталось двойственное впечатление.

С одной стороны, Вы пишете: «Эйфория либеральной демократии закончилась! Пришла пора делать дело!»

И Вы правы: надо срочно «пилить бабло», пока есть возможность, пока у власти партия, во главе которой Ваше и наше «ВСЕ».

С другой стороны, в Манифесте есть ряд мыслей, которые противоречат вашему главному тезису. Вы пишете, например, о необходимости установления и поддержания законности и правопорядка в стране, о необходимости развитой культуры правосознания.

Некоторые тезисы вызывают у меня просто тоску. Вы пишете: «Внутренняя свобода, или ПРАВДА, — дар Божий. Она сопряжена с нравственной ответственностью и требует от человека жизни «по совести», а также: «Наша личная свобода не должна нарушать прав и свобод сограждан ...».

Неужели Вы не понимаете, что Ваша деятельность и ряд тезисов Манифеста находятся в непримиримом противоречии и если благие намерения насчет права и законности претворятся в жизнь, то Вас возьмут, простите, «за задницу»? Неужели в Вашем окружении не нашлось ни одного умного человека, который бы подсказал, что не стоит писать всякую х--ню? (Исключение Институтом русского языка РАН из лексикона слова, которое обозначает в народе мужской половой член, на территорию США не распространяется. Я считаю, что если есть Ваш Манифест, то и слово должно быть. Вообще не понимаю, как без этого слова смогут обходиться актеры, кинорежиссеры, в сельской местности, в строительной отрасли и в военно-морском флоте).

А когда Вы утверждаете, что «Внешняя свобода, или ПРАВО, — не только способность человека поступать так, как ему заблагорассудится, но и публичная обязанность отвечать за свои поступки в границах установленных обществом и поддерживаемых государством обычаев и норм», то Вам впору являться с повинной и каяться в нарушении авторских прав.

Я не скажу, что в Манифесте нет дельных мыслей. Например, «...необходимость укреплять вертикаль государственной власти на федеральном и региональном уровнях" хотя и имеет нафталиновый запах, но не только ценна, но и полезна. Сохраненная «вертикаль» - гарантия Вашей безопасности.

В настоящее время я не являюсь практикующим адвокатом в России, так как из-за обвинения в государственном преступлении живу в США, где мне предоставлено политическое убежище. Договора поручения с наследниками не имею, срок действия доверенности закончился, наследники о направлении Вам этого письма не осведомлены, а поэтому мое письмо носит исключительно рекомендательный характер.

Рекомендую вам:

1. Разобраться с наследниками И.О. Дунаевского.

2. Заниматься делом, снимать кино, например, что у вас за отдельными провалами, получается неплохо, и... пилите, уважаемый Никита Сергеевич, пилите... до тех пор, пока не только пародисты, но и лицо, облеченное властью, не напомнит вам шутку «про зуд» и про то, что «кто-то по Земле ползет».

Честь имею.

Борис Кузнецов

Когда мы с Максимом были в СИЗО, правоохранительные органы в конце концов выяснили, что произошло, и говорили нам прямо: «Ваша роль нам известна, и мы готовы вас на кого-то поменять». То есть они хотели, чтобы мы сказали, кто организатор, и они обменяли бы нас на него. Поэтому термин «химкинские заложники» выглядел довольно логично. Полностью сознавая, что мы не совершали никаких незаконных действий, они все равно чего-то требовали от нас.

У нас есть такая полицейская структура – Центр по борьбе с экстремизмом. Когда пошли разговоры о реформе милиции, о том, что нужно сокращать количество правоохранительных органов, у меня была уверенность, что эта структура будет расформирована одной из первых. Потому что какой экстремизм может быть, например, в Подмосковье? Где здесь ваххабиты? Понятно, что они есть в Чечне, Дагестане, но в Подмосковье их нет. Есть, правда, преступления на национальной почве – то, чем занимаются нацисты. Но все они и так квалифицированы в Уголовном кодексе, по многим статьям политические мотивы и так уже выступают как отягчающее обстоятельство. Поэтому я не видел никакой потребности создавать некое отдельное ведомство, которое фактически выполняет функции политической полиции.

Как известно, Центр «Э» создан на базе бывшего РУБОПа. Очень много пришлось разговаривать с сотрудниками центра в последнее время. Эти люди все время боролись с организованной преступностью, у них в голове есть некая уголовная матрица. Мы можем с ними два часа разговаривать, и я могу долго им объяснять, почему молодежь идет в нацистские группировки, почему идет в антифашистское движение, почему происходит борьба между ними, но сотрудники усваивают только то, что им нужно. Например, спрашивают: «Вот вы сидите. Откуда у вас деньги на адвокатов?». Я говорю: «Нам люди собирают». Они говорят: «Ага, то есть у вас есть общак, и все туда скидывают». То есть это вот так усваивается, а остальное, что говорится, вообще пропускается мимо.

Это ведомство, которому, как мне кажется, относительно нечем было заняться в Подмосковье. И тут вдруг оно получило некое оправдание своему существованию и бросило все силы, которые у них были, на антифашистское движение. Начались облавы на концерты. Да у нас в Жуковском начиная с 2006 года концерты на открытом воздухе проходили по нескольку раз за лето. И милиция всегда была в курсе.

И вот я сижу в тюрьме - и выясняется, что в Жуковском «предотвращен погром городской администрации» в мою защиту. На самом деле там был музыкальный концерт, люди туда приехали, и местная милиция, с которой прежде постоянно договаривались, решила это использовать – вот, мол, какие мы крутые. Это называется «предотвратили» - задержали 16-летних парней и девчонок.

Самое главное – методы работы: побывав в милиции, трое написали заявления в Генпрокуратуру, что их там пытали, заставляли давать показания против нас. Абсолютно нелепая ситуация. Все эти люди, которые привыкли работать с уголовниками, вошли в совсем иную среду, где нужно как минимум по-другому вести диалог. Но они ведут его так, как могут.

Более того, когда я вышел на свободу и вернулся в свой город Жуковский, я узнал, что Центр «Э» допросил очень многих людей. В том числе моих соседей, людей, с которыми я в школе учился, не имеющих никакого отношения к общественной деятельности. После допросов по всем городским СМИ и официальным структурам были разосланы списки «лиц экстремистской направленности», в том числе «членов экстремистских организаций».

Я, конечно, в этом списке на первом месте, а потом идут мои школьные друзья, люди, с которыми спортом занимался, начальник одной конторы, где я работал. И все они в списке обозначены как некие «АНТИФА». К слову, нигде не было признано, что антифашистские взгляды являются экстремизмом. Это вообще постоянно происходит, когда со следствием общаешься. Все время спрашивают: «Почему ты антифашист?». Я говорю: «Ну, наверное, потому что не фашист». Как еще можно на это ответить?

На свободе со мной встретился представитель городской администрации, который сказал: «У нас тоже проблемы с дорогой, только, пожалуйста, не надо ничего устраивать». И явно видно, что ему составили некий образ мой, не соответствующий реальности: мол, все – я вышел, силы стягиваются, город окружают и так далее. Какой-то театр абсурда.

В общем, я считаю, что события у химкинской администрации 28 июля очень поспособствовали тому, чтобы сделать из антифашистов экстремистов и оправдать существование таких полицейских структур, как Центр «Э».

Жестокое избиение в Петербурге молодой учительницы начальных классов Ольги Харитоновой бывшим питерским милиционером Андреем Петровым в помещении школы в присутствии учеников повергло в шок здравомыслящую часть населения России. Более циничного преступления в отношении женщины я не помню за свою сорокалетнюю работу в милиции и адвокатуре.

Если бы не видеоролик в Интернете, трудно было бы поверить, что кто-либо в стенах детского учебного заведения осмелился избивать учительницу. Уверяю, даже самый отъявленный рецидивист с многолетним стажем пребывания в местах лишения свободы при таких обстоятельствах никогда не поднял бы руку на молодую женщину.

В ходе первоначальных следственных действий и оперативно-розыскных мероприятий выяснилось, что избивший педагога сотрудник охранного предприятия Андрей Петров не только был в прошлом сотрудником милиции, но и находился в оперативной разработке как участник организованной преступной группировки, занимающейся незаконным сбытом наркотиков. В отношении лиц, занимающихся борьбой с наркоманией и наркобизнесом, оперативные мероприятия осуществляются полицейскими ФСКН. По сообщениям СМИ, в результате обысков у Петрова и других членов преступной группы были обнаружены и изъяты наркотические средства - героин, кокаин, гашиш, амфетамин - и огнестрельное оружие.

Закономерный вопрос к правоохранительной структуре, документировавшей преступную деятельность Петрова: если в отношении бывшего сотрудника милиции осуществлялась разработка, подразумевающая негласное наблюдение, прослушивание телефонных переговоров и другие оперативно-розыскные мероприятия, то почему не было предотвращено совершенное в отношении учительницы преступление, предусмотренного ст. 119 УК РФ – «угроза убийством или причинение тяжкого вреда здоровью»?

Преданные гласности обстоятельства преступления свидетельствуют о том, что избиение могло иметь трагические последствия. Требуется служебная проверка, по результатам которой необходимо установить и привлечь к ответственности за халатное отношении к должностным обязанностям разработчиков экс-милиционера.

По прошествии нескольких дней руководство ГУВД Петербурга почему-то не проинформировало общественность, в каком милицейском подразделении, в какой должности и звании ранее работал обвиняемый Петров и когда и по каким причинам он ушел из милиции. Предполагаю, что это сделано специально: в последнее время участились случаи, когда в результате отсутствия воспитательной работы руководителей с личным составом дерзкими преступниками становятся бывшие милиционеры. Вызвавшее большой общественный резонанс преступление требует приезда в Петербург сотрудников центрального аппарата МВД России для тщательной проверки отдела внутренних дел, в котором служил Петров, на предмет того, поддерживал ли он связи с действующим сотрудниками милиции и не причастны ли милиционеры к незаконному обороту наркотиков.

Видеозапись показывает, что, избивая беззащитную женщину, Петров действовал без всякого опасения, что будет задержан и привлечен к уголовной ответственности. И действительно, он не был задержан милиционерами, с которыми он раньше работал, на месте преступления. После возбуждения уголовного дела и предъявления обвинения дознаватель ОВД не собрал необходимых доказательств, чтобы суд избрал обвиняемому меру пресечения в виде содержания под стражей. А это нужно было сделать во избежание дальнейших противоправных действий со стороны агрессивно настроенного охранника в отношении потерпевшей и свидетелей. В результате, находясь на свободе, Петров стал угрожать расправой директору школы.

Возмущение общественности заставило прокуратуру изъять уголовное дело из производства дознавателя отдела внутренних дел, где якобы ранее работал Петров, и передать для дальнейшего объективного расследования в Следственный комитет, а также изменить меру пресечения с подписки о невыезде на содержание под стражей.

Преступные группировки из действующих и бывших сотрудников милиции представляют для общества повышенную опасность. Такие преступники хорошо знают стратегию и тактику работы милиции, расстановку сил и средств. Им знакомы методы и способы раскрытия преступлений, они умеют скрывать следы преступления, направлять следствие по ложному следу, подбрасывать улики невиновным, физически устранять свидетелей преступления.

Государство должно быть готовым к тому, что из тысяч уволенных по разным мотивам и сокращенных в результате реформы милиционеров найдутся такие, которые организуются на почве совершения криминальных преступлений. Следственно-судебная практика свидетельствует, что преступники из числа бывших милиционеров нередко связаны с действующими сотрудниками милиции.

Как противостоять милицейской преступности? Ответа на этот вопрос нет в проекте закона «О полиции». На основе тридцатилетнего опыта работы в милиции я убежден, что необходимо создать независимую от органов МВД оперативно-розыскную службу, контролирующую деятельность полиции. Ее основное функцией должно быть проведение негласных оперативно-розыскных мероприятий в полицейской среде в целях предупреждения и изобличения лиц, совершивших или намеревающихся совершить преступления, а также поддерживающих криминальные связи с бывшими сотрудниками милиции.