22 октября Алексей Гаскаров был освобожден из-под стражи в зале Химкинского городского суда. Судья Светлана Галанова приняла решение изменить меру пресечения на подписку о невыезде, несмотря на ходатайство следователя оставить Гаскарова под стражей. Первой реакцией Алексея были слова о том, что он не ожидал такого решения, так как не верит в наше правосудие.

Следствие не представило никаких новых аргументов в пользу продления содержания Гаскарова под стражей за исключением справки ФСБ. В справке было сказано, что Алексей Гаскаров с 2007 года является участником НФО «Антифа» (видимо, неформального молодежного объединения), имеет обширные связи, в том числе заграницей, что подтверждается его неоднократными поездками, являлся участником и организатором несанкционированных акций, последний раз был задержан 20 марта 2010 года на Дне гнева. В своем выступлении Алексей заявил, что антифашизм не является преступлением, и его антифашистские взгляды не могут быть основанием для помещения под стражу, а поездки заграницу - это его личное дело. Гаскаров рассказал, что 20 марта Алексей был на Дне гнева в качестве корреспондента Института «Коллективное действие» и после задержания был оправдан мировым судом. В Химки 28 июля Гаскаров также приехал в качестве корреспондента «ИКД», что подтверждается письмом руководителей «ИКД».

Защитник Алексея правозащитник Лев Пономарев также выразил недоумение по поводу того, что антифашистские убеждения трактуются следствием как негативная характеристика, в то время как такими людьми нужно гордиться, они спасают общество от фашизма, и очень хорошо, что они тверды в своих убеждениях.

В судебном заседании выступил Андрей Демидов, заместитель директора Института «Коллективное Действие», который подтвердил, что Гаскаров был направлен в Химки в качестве корреспондента «ИКД». Адвокат Гаскарова Георгий Семеновский напомнил, что за его подзащитного ручаются пятеро уважаемых людей: Лев Пономарев, исполнительный директор Движения за права человека, правозащитники Сергей Ковалев и Людмила Алексеева, депутаты Госдумы Илья Пономарев и Олег Шеин. Напомним, 18 октября Химкинский городской суд также изменил меру пресечения на подписку о невыезде Максиму Солопову, также обвиняемому по статье «хулиганство» за участие в акции около администрации города Химки.

Кампания за освобождение химкинских заложников поздравляет Максима Солопова и Алексея Гаскарова, но не считает свои цели достигнутыми и намерена добиваться снятия с них всех обвинений.

В четверг, 21 октября, Европейский суд по правам человека в Страсбурге огласил свой исторический вердикт в отношении России, признав запреты трех гей-прайдов в Москве противоречащими Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. Российские власти нарушили сразу три статьи конвенции: "Свобода собраний и объединений", "Право на эффективное средство правовой защиты" и "Запрещение дискриминации"

Пять лет усиленной работы, пять лет крови и пота для того, чтобы сокрушить гомофобную власть. Однако это того стоит.

Гей-сообщество в России боролось не за свой узкий интерес - право проведения гей-прайдов, - а за право гражданского общества высказывать свое мнение, за право на протест для всех, на эффективную судебную защиту.
Это историческое решение, благодаря которому власть должна будет изменить законодательство, чтобы у заявителей митинга от момента подачи уведомления до акции в случае ее несогласования можно было пройти все соответствующие инстанции в суде.

Именно гей-сообщество внесло огромный вклад в развитие демократии в России. Надеюсь, что это оценят.
Огромная благодарность Николаю Алексееву за его мужество, за то, что он не сломался, за принципиальность. И конечно, спасибо всем, кто выходил на несогласованные акции в течение пяти лет, презрев страх и рискуя собственной безопасностью.

Кругом ищут экстремизм. Уже винят в нем «Новую газету», выступившую против русских шовинистов из «Русского образа», открытым текстом ратующих за бесправие нерусских. Нечасто экстремизм в нашей печати показывают столь наглядно. А в экстремизме винят газету, его запечатлевшую. Дескать, дает трибуну врагу. Советская власть тоже учила, что кругом враги, и негодовала, когда случайно проступали реальные лица. Не то что симпатичные, но побуждавшие задумываться о том, откуда у нас берутся враги.

Не верится, что государственная служба Роскомнадзор и поддержавший ее суд наивны и не понимают, что разоблачить – это и значит показать в натуральном виде. Государственная служба выгораживает не одних русских шовинистов. «Википедии» пеняют на то, что, что в статье о Муссолини цитируются его тексты и обозначаются свойства итальянского фашизма. С экстремизмом ведут борьбу, но так, чтобы людям не углядеть, что он за зверь такой.

Не то страшно, что «Новую газету» закроют. Авось не закроют. Очень уж громкий вышел бы скандал, да и без Политковской и Щекочихина газета уже не та. Да и обвинение в экстремизме темное, слово какое-то нерусское. То ли дело было «враг народа». Но страшно, что ни «Новой», ни другим не дают показать, что нынче за экстремизм. Кто у нас экстремист, власть хочет решать сама.

В обычном словоупотреблении «экстремист» – это человек крайностей, в политике – сторонник самых радикальных взглядов и действий. Историю России поворачивали экстремисты разных толков: Андрей Желябов и Владимир Ульянов, Иван Грозный и Петр Великий, тут Чернышевский, там Победоносцев. Петр прорубил окно, угадал нужное направление, и страна по нему пошла, да только, как сказал поэт, «в рабском виде». И еще не утихли споры о том, на пользу ли был петровский экстремизм.

Экстремизм и при лучших намерениях плодит зло. Его крайняя форма, терроризм - и государственный, и массовый, и индивидуальный, - всегда зло. Но террор не одолеть террором. Стражи нашей безопасности в "Норд-Осте" травили террористов газом, потравив заодно москвичей, но это не уберегло от взрывов в метро. Во всем мире, в том числе и в России, есть проблемы, у которых нет ни военного решения, ни террористического. Идеологу Суркову не определить, на чем стоит нынче власть. Тех, кто с ним заодно, он определяет лишь как «наших». Роскомнадзор тоже прячет лица террористов и негодует, что «Новая» пытается их различить. А другого способа преодолеть экстремизм нет.

Экстремизм – это уродливая и часто пагубная попытка выбраться из запущенных проблем, не решенных, пока они были просты, но еще не безнадежных. Русский шовинизм вырос как помесь беспросветного страдания бесправных и имперского человеконенавистничества. Лишая озабоченных судьбой своего народа русских (точно так же, как лишают чеченцев) открытой общественной дискуссии, их оставляют с преступными абсурдными идеями. При Суркове, как при Суслове, общественные проблемы вне обсуждения. Власть знает что делать. Ее самоуверенность и есть почва для экстремизма. А Маркс говорил: «Мысли господствующего класса – это господствующие мысли». Путин не убивал Станислава Маркелова и светлую мысль о пользе битья по головам высказал лишь после убийства. Но в интервью с товарищем обвиняемого в убийстве «Новая» показала, что у многих русских националистов накопилось в головах. Вот ей и дали по рукам, чтобы ненароком мы не заглянули в корень.

Повторное рассмотрение ходатайства следователя о содержании корреспондента ИКД Алексея Гаскарова под стражей состоится в Химкинском городском суде 22 октября, в пятницу, в 10 часов утра. Напомним, 27 сентября Химкинский городской суд вынес решение продлить срок содержания под стражей Алексея Гаскарова еще на два месяца. 15 октября коллегия судей Московского областного суда частично удовлетворила жалобу адвоката Гаскарова Георгия Семеновского и отменила постановление Химкинского городского суда.

Вышестоящая инстанция обязала Химкинский городской суд в срок до 27 октября повторно рассмотреть вопрос о целесообразности содержания Алексея под стражей.

В качестве поручителей Гаскарова выступили Лев Пономарев, исполнительный директор Движения за права человека, правозащитники Сергей Ковалев и Людмила Алексеева, депутаты Госдумы Илья Пономарев и Олег Шеин.

Адрес Химкинского городского суда: г.Химки, ул. Ленинградская, д.16, тел. (495) 571-52-18.

Чем больше ходишь в тюрьму, тем больше понимаешь, что ты ничего не понимаешь...

Два года назад, подавая заявку на участие в Общественной наблюдательной комиссии Москвы (ОНК), я не представляла, насколько много сил будет отнимать эта работа. Я работаю корреспондентом в журнале The New Times, уделять очень много времени общественной деятельности я не могу себе позволить. Но, конечно, если выполнять работу в ОНК по максимуму, то нужно понимать – это практически вторая профессия.

Я недовольна собой. У меня не было возможности посвятить этому занятию столько времени, сколько нужно было бы. Ведь чем больше ходишь в тюрьму, тем больше понимаешь, что ты ничего не понимаешь. Это сложная структура. Мы приходим в СИЗО, наша цель выявить какие-то нарушения, узнать, какие проблемы у людей, которые там содержатся. Когда мы заходим в камеру, говорим, что мы правозащитники, спрашиваем, какие проблемы, люди, как правило, говорят, что нет проблем, что все прекрасно. И это понятно: мы уйдем, а они останутся. Их могут прессовать. Они там живут, устраиваются, приспосабливаются к этим условиям жизни, состоят в каких-то отношениях с тюремщиками. Кто-то платит деньги тюремщикам для того, чтобы у него были хорошие условия содержания, кто-то не может платить. Как узнать, что там действительно происходит? Это очень сложно.

(Читать полностью)

У нас чуть что - сразу уголовное дело. А надо было разбираться не с Бычковым, а с его центром и вообще с «Городом без наркотиков» и разрешать конфликты в рамках гражданского судопроизводства и в публичных дискуссиях. Чтобы не получалось чТО президент узнал о чем-то из Интернета и затем все каналы рассказывают, что "президент что-то узнал". Тут же создается миф, обнаруживается, что в прокуратуре у нас якобы сидит наркомафия, а Бычков – Робин Гуд, нечто среднее между плечистым и крепким парнем из стихотворения Маршака и приморскими партизанами.

На мой взгляд, ребята из «Города без наркотиков» перегибали палку в своем реабилитационном энтузиазме, и это требовало какой-то реакции со стороны властей. Только УК здесь не нужен. Это могли быть другие меры реагирования со стороны надзирающих и контролирующих органов: будь то прокуратура или органы здравоохранения и наркоконтроля.

Мне, честно говоря, несимпатичны методы, которыми действуют Ройзман и вся его команда, включая Бычкова. Но я не могу категорически утверждать, что методы шокового силового воздействия на человека, страдающего наркоманией, недопустимы ни в каком случае. В определенных пределах и по отношению к определенным больным это может быть результативно. Все организации - и коммерческие и некоммерческие, и занимающиеся реабилитацией на религиозной основе, и по 12-шаговой системе, традиционными и нетрадиционными методами – все они завышают свои показатели по части ремиссии. Проверить это невозможно. И всегда даже в самом сомнительном реабилитационном центре найдутся пациенты, на которых лечение подействовало положительно. Потому что здесь подключаются внутренние ресурсы: если сам человек настроен на выздоровление, ему могут помочь самые разные методы. Поэтому и центр Берестова, и центр Маршака, и любой государственный наркологический центр могут иметь какой-то процент положительных результатов. У кого он больше, у кого меньше, никто не может сказать достоверно.

У Тенгиза Абуладзе в фильме «Древо желания» старушка-мать водит за собой великовозрастного сына, страдающего каким-то сонным ступором, и просит батюшку и других высокодуховных лиц: "Будь так добр, ударь моего сына". Когда парня бьют, он действительно оживает и сам начинает драться.

Если Бычков виновен в похищении людей, тогда почему родители не привлечены как соучастники? Зачастую родители сами пережимают, и это касается не только наркотиков. Так, чаще всего задерживаются или навсегда остаются в некоторых религиозных группах дети тех родителей, которые наиболее активно борются с сектами (в правовом смысле я не приемлю этого слова, но публицистически его можно использовать). И ведь когда в государственных наркологических центрах удерживают больных, мы не называем это похищением человека.

На наркологию должно распространяться законодательство о психиатрии, где четко прописано, в каких случаях недобровольное лечение страдающих психическими расстройствами людей допускается и даже необходимо. Решение в любом случае принимает врач, в каком-то случае оно, конечно, может быть оспорено.

На практике наркологическое лечение ускользает от этого регулирования, хотя наркомания – это психическое расстройство. Мы же прекрасно понимаем, что есть случаи, когда психиатрическое воздействие на личность неизбежно связано с насилием, с принуждением. От этого не уйдешь, существуют такие состояния, которые этого требуют. Некоторые стадии наркомании близки к этому. Но поскольку все это не урегулировано, а скорее – не осознано, то получается, что тот, кто методы, совершенно естественные в психиатрии (смирительные рубашки, фиксация в лежачем положении и т.п.), использует для лечения наркомании, становится преступником. Правовое поле устроено таким образом, что человек, который затевает работу, так или иначе связанную с наркоманией, рискует вступить в противоречие либо с бессмысленным законом, либо с какой-либо профессиональной монополией.

В НИИ терапии Сибирского отделения РАМН доктора наук лечат наркоманов розгами. И ничего.

Надо сказать, что есть более гуманные, чем у Бычкова, и в то же время более эффективные методы, которые у нас тоже запрещены. Допустим, если сейчас кто-то занялся бы заместительной терапией, то есть лечением бупренорфином, метадоном или медицинским героином, ему бы не 3,5, ему бы 13,5 лет дали. И формально прокурор был бы прав.

У нас единственная страна в Европе, где полностью запрещено лечение наркомании наркотическими средствами - теми же метадоном, героином. Хотя именно героиновая терапия дает наиболее высокий результат при тяжелых формах опиоидной наркомании, это показывает опыт Швейцарии и Германии.

Однако российская наркология - это придаток к правоохранительной системе. Вся антинаркотическая политика государства построена на силовых, полицейских методах. Наркология бессильна потому, что она по остаточному принципу финансируется, по остаточному принципу регулируется. Нет законодательства о профилактике, есть только ужесточающие поправки в Уголовный кодекс.

Безнравственно обвинять Бычкова в похищениях и прочих силовых действиях на фоне тотального насилия, которому подвергаются наркоманы и не наркоманы в милиции и наркополиции. Можно представить, насколько добровольно давали показания против Бычкова так называемые потерпевшие.

Я не разделяю позицию государственного обвинения и суда по данному делу. Но то, что последовало за приговором, еще хуже. Комментарии президента Дмитрия Медведева и главы ФСКН Виктора Иванова, по-моему, совершенно вне рамок правового поведения. Мы, как граждане, можем защищать Бычкова, протестовать против судебного решения, требовать пересмотра, клеймить суд и так далее. Но президент неправомочен давать поручения генеральному прокурору «взять под контроль, разобраться». Генпрокурор не подотчетен президенту в своей процессуальной деятельности. Прокуратура может действовать в интересах осужденного, если нарушены правовые нормы, но совершенно самостоятельно, без указания президента. Выступления Медведева и Иванова – недопустимое вмешательство должностных лиц в судебную компетенцию, неприкрытое давление на суд. То, что это произошло в деле Бычкова, – тем хуже для Бычкова, если его такими неправовыми методами будут вытаскивать.

21 октября Тоншаевский районный суд Нижегородской области рассмотрит ходатайство об условно-досрочном освобождении политзаключенного Бориса Стомахина.

Напомним, гражданский активист и журналист, москвич Борис Стомахин был задержан 21 марта 2006 года и обвинен в «экстремистских» статьях 280 и 282 Уголовного кодекса за то, что мирно выражал свое взгляды о том, что Чечня должна быть независимым государством, а чеченцы имеют право бороться за свою независимость, в том числе вооруженным путем.

Приговором Бутырского суда Москвы от 20 ноября 2006 г. он был осужден к пяти годам лишения свободы в колонии общего режима. Дата окончания срока – 21 марта 2011 года.

Неоднократно Тоншаевский суд незаконно отказывал Борису Стомахину в условно-досрочном освобождении, лишь подтверждая неизменное правило: политзеков в России досрочно не отпускают (как говорится, не для того сажали). Причина отказов всегда одна: вину не осознал и в содеянном не раскаялся. Посмотрим на этот раз, способен ли Тоншаевский суд реабилитироваться в глазах общественности и Закона.

Заседание пройдет 21 октября 2010 г. в поселке Буреполом Нижегородской области, прямо на территории исправительной колонии № 4, где Борис Стомахин отбывает наказание.

С подробностями дела политзаключенного Бориса Стомахина можно ознакомиться здесь: http://www.zaborisa.narod.ru

Сколько уже лет я надеюсь, что вся эта нелепая история со скандальными выставками в Музее Сахарова уляжется и забудется. И все никак. Вот новая интрига: Юрий Самодуров наносит публичное оскорбление Елене Боннэр за попытку помочь ему выплатить штраф.

Я не понимаю в этой ситуации жестокости Юрия Вадимовича, особенно учитывая возраст и состояние здоровья вдовы академика Сахарова. В самом тексте его заявления, правда, Елена Георгиевна не упоминается, весь гнев направлен на американский Фонд Сахарова, однако же ссылка ведет прямо на заявление, начинающееся словами: «Елена Георгиевна Боннер объявила о сборе средств на оплату штрафов двух осужденных по делу о выставке "Запретное искусство" в Сахаровском центре».

Я преклоняюсь перед Еленой Георгиевной, она в очередной раз проявляет подвижническую заботу о человеке в трудную минуту. Еще в свои школьные годы я была тронута тем, как заботится она об Эдуарде Кузнецове, наверняка не разделяя при этом ни методов, какими тот пытался покинуть Советский Союз, ни его убежденности в допустимости подобных методов. Я вижу, что Елена Георгиевна верна себе и так же, как когда-то об Эдуарде Кузнецове и других жертвах режима, переживает сегодня о Юре Самодурове. Невзирая на все огорчения, которые он доставил — и скандальными выставками, и своим демонстративным уходом из Сахаровского центра, Елена Георгиевна искренне беспокоится об одном: как выплатит Юрий Вадимович непосильный для него штраф? Я знаю, что с самого дня приговора она советовалась со своими коллегами, как бы оказать Юрию Вадимовичу помощь так, чтобы он ее принял, - она знала о его возможном демонстративном отказе от помощи Фонда Сахарова. Елена Георгиевна буквально по-матерински переживала Юрия Самодурова, думая, как помочь, учитывая его непростой характер. Она и ко мне обращалась, не подпишу ли я своим именем организацию подобного сбора средств.

Сейчас, после вступления приговора в силу, Елена Георгиевна все-таки решилась прямо опубликовать счет для сбора средств, на который в США можно жертвовать суммы, списываемые с налогов. В этой ситуации заявление Юрия Самодурова с обвинениями кого-то в предательстве - чудовищная бестактность. Скорее уж Юрий Вадимович предает издавна сложившиеся традиции правозащитного движения, в которых уважение к мнению оппонента - это аксиома, а возможность сотрудничества вопреки разности взглядов и убеждений - нечто само собой разумеющееся.

Я считаю, что бывшие коллеги Юрия Вадимовича совершенно правы: Музей Сахарова - не место для подобных выставок. Я сама много раз говорила ему об этом, еще со времен первой выставки. И что же, по логике Юрия Вадимовича выходит, что и я - предатель, раз у меня такое мнение? Так почему же он меня предателем не объявил, не отказался от моих заявлений в его защиту и даже поблагодарил в последнем слове на суде? За что мне такая милость?

Одним словом, дорогой Юрий Вадимович, с этими выставками Вас, попросту говоря, как будто бес попутал. В дни предыдущего шума о выставке «Осторожно, религия» Вы неоднократно говорили, что ни в коем случае не хотели оскорбить верующих, и даже писали о чуть ли не религиозном осмыслении некоторых "работ". Теперь вдруг стали заявлять о борьбе с Церковью, о праве оскорблять верующих и о том, что будто отстаиваете тем самым "ценности демократии".

Однако же Ваши выставки были исполнены в стиле и духе атеистических агиток большевиков, и, борясь такими методами с Церковью, Вы отстаивали ценности большевизма, а не демократии. Мне неприятно, что люди, считающие себя православными, раздули скандал - лучшей реакцией на эти выставки было бы просто не обращать на них внимания. Но столь же неприятна и Ваша тоталитарная позиция и по отношению к Церкви, и по отношению к бывшим коллегам.

Если Вы считаете, что Ваш гражданский долг – «говорить открыто и прямо об острых и значимых вопросах, в том числе о неприемлемости претензий РПЦ на духовное господство в светском государстве», то существует метод дискуссии - это куда более достойно, чем выставлять картинки, высмеивающие не РПЦ, а христиан, да и вообще людей с совестью.

Я понимаю, Вы родились в атеистическом государстве, Вам с детства преподносили глумление над религией в качестве основ идеологического воспитания, и Вы не сумели эти стереотипы преодолеть. Однако же не надо говорить, что, борясь с Церковью, Вы боретесь за демократию. В демократической стране желаемый Вами запрет на церковную проповедь выглядел бы такой же нелепостью, как и любое попрание свободы слова.

Я считаю, что перед Еленой Георгиевной Вам следует извиниться, а в себе самом разобраться: стоила ли Ваша борьба за вульгарный атеизм разрыва с Сахаровским центром? Стоит ли продолжать раздувать никчемную, никому не нужную, вредную нашему и без того измотанному противоречиями обществу конфронтацию с церковью? Стоит ли оскорблять публично бывших коллег?

Верующих людей я бы попросила молиться за Вас, а Вас - подумать над ситуацией, прежде чем дальше говорить на эту тему, чтобы не наговорить новых нелепых вещей и не запутаться окончательно.

Ответ президента Фонда Сахарова Эдварда Кляйна Юрию Самодурову

Химкинский городской суд принял решение изменить меру пресечения Максиму Солопову на подписку о невыезде. Суд продолжался с 11 до 16 часов с перерывом на три часа для подготовки решения. Судья Светлана Галанова освободила Максима в зале суда.

В качестве поручителей Максима выступили исполнительный директор движения «За права человека» Лев Пономарев, правозащитники Сергей Ковалев и Людмила Алексеева, депутаты Госдумы Илья Пономарев и Олег Шеин, а также преподаватели Солопова в РГГУ Галина Ершова, Дмитрий Беляев и Екатерина ДиСанто.

На рассмотрение жалобы в суд пришли преподаватель Екатерина ДиСанто и поручитель и защитник Максима Лев Пономарев.

Екатерина ДиСанто попросила суд освободить Максима из-под стражи, чтобы он мог закончить институт и добиться успехов в науке. «Максим – очень талантливый человек, хороший студент, и я рада, что при этом он еще является и антифашистом», - сказала ДиСанто.

Следствие повторило перед судом прежние основания для продления содержания под стражей, которые уже не могли рассматриваться для назначения нового срока. Новыми аргументами следователя Ермилова были лишь показания некоего свидетеля, якобы подтверждающие вину Солопова, фотографии, на которых был изображен человек в белой футболке и черной маске, и справка из ФСБ о том, что Максим не раз задерживался на «несанкционированных» акциях. На вопрос судьи: «Как вы узнали в этом человеке Солопова?» - следователь ничего содержательного ответить не смог.

Максим Солопов ходатайствовал о приобщении к материалам дела своих показаний, в которых он, в частности, заявил, что «является заложником непрофессионализма органов правопорядка».

Доводы следствия были отвергнуты защитой – адвокатом Юрием Ерониным и общественным защитником Львом Пономаревым. Последний обратил внимание суда на то, что в данном процессе не рассматривается вина обвиняемого, а лишь избирается мера пресечения, а также рассказал, что по факту допроса указанного свидетеля ведется прокурорская проверка, так как допрос проводился без адвоката и на свидетеля было оказано давление.

Суд принял во внимание доводы защиты и удовлетворил ходатайство о немедленном освобождении Солопова из-под стражи.

«Сыграло роль все, что было сделано за это время. И широкая общественная поддержка, и поручительства, и выступления в суде. Мы все вместе добились этого важного результата», - сказал после заседания Лев Пономарев.

В рамках дней действий, проведенных в ходе Кампании за освобождение химкинских заложников в конце сентября, акции в поддержку Алексея Гаскарова и Максима Солопова прошли в 35 городах 12 разных стран. В Химкинский суд и другие инстанции поступили сотни обращений со всего мира с требованием прекратить фальсификацию уголовного дела и освободить арестованных. Такой размах кампания получила благодаря международной известности Алексея и Максима как общественных активистов, а также из-за того, что следствие применяло незаконные методы добывания информации - массовые задержания молодых людей и пытки. Были также фальсифицированы протоколы задержания Алексея и Максима.

Напомним: 15 октября Мособлсуд отменил решение Химкинского городского суда о продлении срока содержания под стражей для второго обвиняемого по «химкинскому делу» – Алексея Гаскарова. Заседание по пересмотру меры пресечения для него должно пройти в Химкинском городском суде до 27 октября.

Чему я страшно рада? Я не ожидала, что дело Бычкова вызовет такой шум... Была аналогичная история в городе Искитим, который был просто центром... торговли наркотиками. Это была жутковатая история, когда местный авторитет... Александр Григорьев, он же Гриня, у которого приемный сын умер от наркотиков, стал выгонять местных цыган и жечь их дома... Уже когда Григорьев сидел, там сожгли один дом. Видимо, жители просто стали ему подражать. И там сгорела 8-летняя девочка. Цыгане сначала уехали, а потом они написали заявление, что их выгнали силой... Тоже наша прокуратура приняла страдания цыган близко к сердцу, и Григорьеву дали, по-моему, 12 лет. Я могу перепутать, но там какой-то чудовищный срок.

Ссылка