О деле Бориса Стомахина я впервые услышал в 2006 году, когда он получил 5 лет лишения свободы за публикацию статей в малотиражной газете. Насколько я помню, он за свой счет выпустил несколько номеров тиражом в десятки экземпляров, которые раздавал на пикетах и митингах в Москве на Пушкинской площади.

Подробнее о Борисе мне рассказал коллега Глеб Эделев, входивший в группу его поддержки. Потом я узнал, что его делом лично занялась мой давний друг по диссидентству и правозащитной деятельности Елена Санникова. Глеб и Елена попросили в 2008 году помочь с правозащитной поддержкой, так как формально у Бориса тогда не было адвоката. Так я присоединился к группе поддержки Стомахина.

Правозащитные организации в Москве не принимали активного участия в судьбе Бориса из-за его радикальной позиции в отношении поддержки боевиков в Чечне, в отношении существующей власти в России. Крайний радикализм его идеологии – в принципе естественное явление в истории человечества во все времена. Такие крайности только оттеняют прагматичные принципы государственного обустройства в политике, экономике, социальной сфере. Эти крайние взгляды реализуются во времена революционных катаклизмов, связанных с уничтожением человеческих ценностей и гибелью миллионов людей. Это было в России в ХХ веке, во Франции в конце XVIII века, а также в войнах на религиозной и национальной почве, которых не удается избегать и в нынешние времена.

В своей позиции Борис превосходил эпатажную позицию Валерии Новодворской – она даже отказала ему в поддержке (как бывшему однопартийцу), в которой тот очень нуждался, будучи в колонии. Видя эту его брошенность, я и принял решение попытаться помочь Борису в правозащитном плане. Хотя идеологии и взглядов Бориса я не разделяю, это не могло быть причиной, мешающей выступать в его защиту. Так же как это никогда не было для меня препятствием для защиты других граждан, в том числе и осужденных за реальные дела – бандитизм и другие жестокости.

Борис прислал мне доверенность на ведение его дел. На основе этой доверенности в январе 2008 года я встречался с Борисом в Буреполоме, вместе с Еленой Санниковой и новым адвокатом Бориса, который помогал ему с УДО. Встреча была короткой и единственной – в дальнейшем мне ни разу не удалось с ним увидеться. Я пытался, но встречи не давали. Надо было возбудить судебное дело против руководства колонии за отказ во встречах, но я был перегружен другими делами, и дело Бориса не получило реального продолжения с моей стороны. Сыграло свою роль и расстояние - дорога в одну сторону занимала в общей сложности около суток.

К делу Бориса было мало внимания общественности – это очевидно. Я это связываю с тем, что в нашей стране характерно такое отношение к человеку. Тем более если он «диссидент» даже среди активной части граждан, которых в настоящее время слишком мало в общей массе населения (думаю, менее одного процента). Даже в недавнем деле Кутузова в Тюмени поддержка была явно несоразмерна его героическим гражданским поступкам.

Прошедшие 5 лет для Бориса были, по-моему, очень драматичными. Не только из-за бесчисленных тяжелых физических мучений, которые связаны с инвалидностью, но и в моральном плане. Полагаю, что впечатления от заключения в лагерь могли усугубить его ожесточенность, неприятие гуманистической составляющей, столь необходимой в прогрессе цивилизации. Хотелось бы ошибиться в прогнозах, жизнь конкретного человека сложнее самых глубоких расчетов и любых представлений о судьбах человеческих.

Сегодня утром получила письмо от Лейлы, жены Магомеда Хазбиева.

"Магомеда нашли в СИЗО Малгобека. Евкуров издал приказ выпустить всех задержанных на митинге. Десять человек. Выпустили всех, кто был в СИЗО Назрани. Магомеда и его брата не отпустили. Младший Мурад дома. Он весь в синяках. С трудом ходит. Магомеду не дали передать лекарства".

Должна заметить, что все лекарства были назначены врачом после московского инцидента с отравлением. По списку: нексиум (для профилактики рецидива кровотечения из пептической язвы после эндоскопического гемостаза), кларотримицин, мальтофер, ЭГДС.

Выпущенный из ГОВД Назрани Мурад говорит, что Магомед нуждается в медицинской помощи. По его словам, брат чувствовал себя очень плохо.

Сарказм вызывают запоздалые уверения ингушского омбудсмена Оздоева в том, что его офис обеспокоен и встревожен ситуацией с Хазбиевым. "В аппарате уполномоченного по правам человека в Ингушетии подтвердили, что оппозиционер и его братья были избиты, в данное время им оказана медицинская помощь, состояние задержанных удовлетворительное. Главой республики Юнус-Беком Евкуровым дано поручение всему силовому блоку оказать содействие аппарату уполномоченного по правам человека для проведения всех необходимых мер для тщательного расследования задержания Магомеда Хазбиева".

Все, что было предпринято под давлением Запада, - визит к Магомеду заместителя омбудсмена, господина Цицкиева, а больше отчитаться Оздоеву нечем... Еще до суда Магомед успел передать, что визит Цицкиева ни на что не повлиял: заместитель омбудсмена заглянул и, ничего не сказав, ушел.

Вчера вечером братьев Хазбиевых искали всем миром. Мне удалось дозвониться до дежурного ГОВД Назрани. Это был весьма показательный диалог.

- Где будут отбывать административные наказание братья Хазбиевы?

- А откуда у вас в Финляндии информация, что они у нас?

- Вы хотите сказать, что решения суда - государственная тайна РФ? Где братья Хазбиевы?

- А что, их в ссылку отправили? (ржание)

- Где братья Хазбиевы?

- Да ладно... Никуда не делись. В СИЗО МВД.

Чуть позже один из адвокатов Хазбиевых провела не менее показательную беседу с дежурным прокурором Ингушетии. Тот заявил, что "местонахождение Хазбиевых будет открыто после того, как они отбудут назначенное им наказание". Вот такая интерпретация закона теми, кто должен надзирать за его исполнением.

(Фото: Магомед Хазбиев в СИЗО после избиений)

А все началось с того, что 16 декабря я услышала по телевидению заявление Владимира Путина во время прямой линии, транслировавшейся по федеральным телеканалам, о том, что «вина Ходорковского в суде доказана». Меня это страшно возмутило - приговор должны объявить 27 декабря, судья Данилкин находится в совещательной комнате, а Путин, не стесняясь, давит на суд, указывая, каким должен быть приговор. Он прекрасно понимает, что он делает, и прекрасно знает, что ему это сойдет с рук. И меня взяла такая злость, что я решила попытаться сделать так, чтобы это ему с рук не сошло.

(Как я писала Бастрыкину)

Вчерашнее пятичасовое заседание суда оказалось на редкость содержательным, в основном благодаря выступлению моего старого приятеля - конченого наркомана, борца с системой, никогда не вступающего в сговор с полицаями, - Алексея Пителя. Этот молодой человек был одним из трех людей, которые запомнили и смогли опознать негодяев, напавших на химкинскую администрацию.

В тот самый день Алексей вместе со своим приятелем шатался по Москве, пытаясь познакомиться с девушками. Около кинотеатра "Пушкинский" ребятам подвернулась удача: две обворожительные мадемуазели, которых Алексей не помнит ни по каким приметам и которые не смогли устоять перед обаянием парней из подмосковного Юбилейного.

Девушки сразу же предложили переместиться в город Химки, где у одной из них была свободная квартира. Но, приехав в город к той самой администрации, новые подружки Алексея сообщили о появлении острой необходимости покормить каких-то собак. Конечно, же ни Алексей, ни его товарищ этих девушек в своей жизни больше не видели. Целый час они стояли около администрации, размышляя, продинамили их или нет. И когда уже размышления подходили к концу, ребята увидели, что со стороны железнодорожной станции Химки к ним движется толпа людей.

По виду действо было похоже на первомайскую демонстрацию: обилие баннеров и плакатов, громкие лозунги, только вот метание пивных банок и бутылок в разные стороны и агрессивно настроенные люди в масках в первых рядах напугали неудавшихся ловеласов. Сильно испугавшись, ребята ринулись толпе наперерез, оказавшись около доски почета городского округа Химки. А там уже дальше "происходило незнамо чё".

Спустя восемь месяцев Леха помнил только некоего Гаскарова, который был в маске и кидал в администрацию какие-то предметы, возможно даже, бумажные самолетики. При этом в какой-то момент Гаскаров зачем-то снял маску, и Леха его запомнил, но не в лицо, а по телосложению и цвету волос.

Ни одежда, ни точное место встречи, ни какие-то ещё признаки не отложились в памяти. Стоит отметить, что с памятью у Лехи вообще большие проблемы. Он, собственно говоря, даже не запомнил, как выглядит химкинская администрация и где находится та самая пресловутая доска. В зале суда Алексей не смог узнать Максима Солопова, которого он опознавал ранее и с которым у него проводилась очная ставка.

Также он не смог сказать, какого цвета была маска у Гаскарова, и не смог отличить мужчину от женщины. На всех фотографиях, сделанных в момент акции у химкинской администрации, около доски почета находится один человек, который в принципе мог бы быть Лехой, если бы не являлся фотокором одного интернет-сми, но Леха вообще сказал: "Вы что, не видите - это же женщина!".

Показания вызвали много вопросов и веселья у всех участников процесса, но в перерыве судебного заседания люди, похожие на подмосковных оперативников, дали Лехе четкое указание отвечать "не помню" на любые вопросы. Впоследствии Леха так разошелся, что даже судье запретил что-либо спрашивать у него, а отца Максима Солопова он вызвал на дуэль за пределами суда, подозревая, что тот на него оказывает давление.

Имея столько времени и доступ к материалам дела, полицаи так и не смогли нормально подготовить свидетеля. В целом мне даже в чем-то жалко Леху: один раз он уже попался на краже, и, судя по его внешнему виду, он еще сидит на чем-то, а значит, рано или поздно может оказаться на централе, где судьба его предрешена. Я не знаю как, но там про всех всё быстро узнают, и отморозиться ему вряд ли удастся.

На самом деле ещё более важным было вчера выступление Анастасии Кривошановой и Сергея Смирнова. Ребята попали под мусорской пресс и стали свидетелями обвинения в основном по линии Макса, Дена и Пита, но сегодня от всего отказались и четко обрисовали действия ментов и всю политическую подоплеку событий. Оказывается, мусора хотели сделать организаторами Евгению Чирикову и Алексея Олесинова! Вообще говоря, по факту это было сообщение о совершении преступления, но понятно, что это уже некая данность российского правосудия и вряд ли сказанное будет принято к сведению. В общем, в любом случае им большое спасибо.

И еще один известный журналист, тоже по каким-то причинам названный свидетелем обвинения, рассказал, как всё было на самом деле, подтвердив наши с Максимом показания. Следующий суд 14 апреля. Ждем выступление друга Лехи и еще одного торчка по фамилии Паршин.

Несколько дней назад бывшего зампрокурора Григория Чекалина и офицера Михаила Евсеева начали ломать в колонии, принуждая отказаться от их заявлений о фальсификации материалов по делу о поджоге торгового центра в Ухте.

Руководство СУ СКР по Республике Коми в лице А.С. Лыжина и И.В. Овсянникова открыто заявило Михаилу Евсееву, что он будет этапирован в Чечню и там нужные показания из него выбьют под пытками: будут засовывать в кишечник колючую проволоку и вспорют живот.

(По поводу этого заявления сотрудников ФСИН, находящихся на государственной службе, адвокатам и правозащитникам следует незамедлительно направить запрос в прокуратуру.)

Ни для кого не секрет, что в российских местах лишения свободы царят гестаповские порядки. Карательная направленность в этой системе начала складываться еще во времена президентства Владимира Путина и продолжает ужесточаться при президенте Дмитрии Медведеве. В тюрьмах и колониях нарушаются все международные правила и нормы, соблюдать которые Россия обещала при вступлении в 1996 году в Совет Европы. Достаточно вспомнить, как приковывали к кровати цепями тяжело больного Василия Алексаняна, как прибивали гвоздями к полу ноги Зубайра Зубайраева, как вырывали щипцами ногти у Виталия Бунтова.

Ответственность за сложившуюся катастрофическую ситуацию в системе ФСИН, как и за все в стране, несут руководители государства, то есть Владимир Путин и Дмитрий Медведев. На этом основании ни тот, ни другой не имеют морального права претендовать на президентский пост в 2012 году. Однако я предполагаю, что кто-то из них все-таки выдвинет свою кандидатуру.

А я призываю российских избирателей отказать в доверии на предстоящих президентских выборах и Владимиру Путину, и Дмитрию Медведеву. Если, конечно, мы не хотим, чтобы места лишения свободы в России представляли собой концлагеря, в которых правят потерявшие человеческий облик садисты.

Принят Федеральный закон от 20 марта 2011 года № 39-ФЗ «О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации». По новому закону суд, рассматривающий уголовное дело, может вынести решение о допросе свидетеля или потерпевшего посредством видеоконференц-связи. Для этого судом должно быть дано поручение в другой суд по месту нахождения допрашиваемого лица об организации допроса, в том числе об удостоверении личности свидетеля/потерпевшего, взятии подписки о разъяснении его прав, обязанностей и ответственности.

С одной стороны, это кажется разумным, так как явка участников процесса из других городов зачастую проблематична, что препятствует полноценному исследованию доказательств. С другой стороны - и это представляется более важным, - судебное слушание в таком случае еще более профанируется и формализуется.

Как показывает практика, качество установленной в судах видеосвязи оставляет желать лучшего. Стороны, смотрящие в мониторы, плохо видят друг друга, звук отстает от изображения. Между тем суть судопроизводства в судоговорении. Зал суда является местом встречи сторон. Именно поэтому законом искони установлены строгие процессуальные ритуалы: от облачения судей в мантии до полновластного обеспечения судьей порядка в зале заседания. Приговор может быть постановлен на основании только тех доказательств, которые рассмотрены в судебном заседании; все документы дела, сколько бы их ни было, должны быть оглашены судьей (казалось бы, намного проще не зачитывать тома технических бумаг, а предоставить желающим возможность с ними ознакомиться).

Также и присутствие участников процесса в сакральном пространстве суда чрезвычайно важно, потому что судья принимает решение не только по установленным фактам и в соответствии с законом, но прежде всего руководствуясь внутренним убеждением и совестью. Вот почему, например, в Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод сказано: "Каждый задержанный или заключенный под стражу незамедлительно доставляется к судье". Присутстви свидетеля и потерпевшего перед судьей (а равно перед обвиняемым) не менее значимо. Если же допрашиваемый находится за экраном, убивается эмоциональная составляющая процесса, столь же важная, как и правовая.

Конечно, волокита в российских судах стала притчей во языцех. Та же Конвенция гарантирует право на разбирательство дела в разумный срок. Сплошь и рядом свидетелей не могут найти, потому что не ищут ни в том месте, где происходит суд, ни в другом. Но новый закон не решит этой проблемы. Он послужит лишь повышению пропускной способности судов; скорость рассмотрения дел будет обеспечиваться за счет качества.

Уголовное судопроизводство (в отличие от гражданского)должно быть не массовым, а исключительным явлением. В российских судах слишком много уголовных дел. Сотни тысяч людей осуждены в нашей стране ни за что. Суд – дорогое удовольствие. Как важнейший общественный институт, суд не должен быть дешевым и суррогатным.

В том, что случилось с Ильей Фальковским, несколько факторов соединились воедино.

Во-первых, это, конечно, творчество, которое стало известно, потому что оно появляется в Интернете и люди о нем значительно более широко осведомлены. Интернет все же дает мощное распространение, большее, чем возможно в музеях. Каким-то образом до работников спецслужб дошли его произведения. По всей видимости, в недрах ФСБ создан специальный отдел по работе с творческой интеллигенцией. Именно таким образом Фальковскому все это было представлено во время ночного допроса: что есть некоторое количество людей, которые занимаются систематическим отсмотром произведений.

У Фальковского, у группы ПГ есть работы, которые касаются каких-то горячих тем и, как правило, воображаемых ситуаций. У них нет документализма, это все-таки фэнтези на социально-политические темы: убийство негров в Москве, взятие Москвы китайцами, прибытие в Москву пиратов из Сомали. Все это такие фэнтези, сны и кошмары сегодняшнего нашего общества. И все это ФСБ посчитала провокационной деятельностью, которая разжигает политические страсти, без того достаточно накаленные.

Второй момент – это активное участие Фальковского в художественно-правозащитной деятельности. Он активно выступал и готовил акции в поддержку группы «Война», заступался за других художников. Вообще он пытался каким-то образом мобилизовать общественное мнение в художественных кругах по поводу этих нападок со стороны не столько государства, сколько ультраправых сил. Это ведь было главной проблемой прошлого года – атака на современную российскую культуру ультраправых сил, мракобесов, которую государство решило игнорировать. Сначала оно заняло нейтральную позицию, потом склонилось к позиции мракобесов. Фальковский оказывался как раз одним из тех, кто старался противодействовать мракобесам, в том числе митингами, пикетами.

Третий момент – это то, что начинают наконец определяться контуры культурной политики. Некоего эстетического выбора, который интуитивно делает власть. Если посмотреть на проекты застройки городков будущей Олимпиады в районе Сочи, видно, что нынешний эстетический курс, очень там явно прослеживаемый, - это не российская экзотика, не самобытность художественной культуры, а «мы такие же, как и все». Такие же, как на Западе, точно такие же. То есть там фактически строят Куршевель.

А в Москве мы показываем русское искусство - абсолютно западное. Западное формалистическое, пластическое, работающее с какими-то геометрическими объемами, формами, какое-то достаточно отдаленное от социально-политической конкретики. Оно либо экзистенциальное, либо связано с тематикой экологической, природной, природными материалами, либо формалистическое, либо связано с использованием бытовых вещей, но с переводом их в абстрактный план.

В общем, это выбор в пользу формалистического варианта, и, соответственно, государством поддерживается такого рода тенденция. А другие тенденции начинают потихонечку вытесняться. Их уже нет в музеях, в выставочных залах. Не только Фальковского нет. А где «Синие носы»? Вы на последних выставках где-нибудь видели «Синие носы»? Кто их приглашает? Кто их выставляет?

Я не говорю, что все искусство должно реагировать. Но художник живой человек, он реагирует на разное. Он рассуждает о вечном, но одновременно рассуждает о конкретном социально-политическом контексте, в котором он находится, и это нормально. Одно другого не исключает. Искусство так или иначе связано с тем окружением, в котором оно производится. И вот эти связи с контекстом власти настроены всячески обрубать.

Эти художники всегда найдут себе какое-то применение и найдут публику, которая будет ими интересоваться. Другое дело, здесь это будет или за границей.

Мне кажется, что этот компонент нашей культуры не должен быть единственным и не должен быть главным, но он должен быть, присутствовать. Он чрезвычайно важен для здорового политического климата в стране. Потому что в общем это такой диагноз. Это искусство не просто отражает что-то, оно более чувствительно, чем другие рецепторы, оно реагирует на те опасности, которые, может быть, еще не проявились, но проявятся завтра. И подавлять эти рецепторы значит просто усугублять свою болезнь.

В чем, я считаю, ошибка в поведении власти: если не замечать такого рода искусство, не воевать с ним, оно ведь особенно же и не заметно. А если начать с ним войну, об этом все узнают, начнут интересоваться, искать информацию и так далее.

Я вижу развитие ситуации в эволюции наших художественных институций. Прежде всего художественных академий, училищ, выставочных залов и Министерства культуры. Все эти структуры страшно устарели, они не знают чем заниматься, просто потеряли смысл своей деятельности. Они полностью утратили контакт с современной культурой. Культура существует без них, выстраивая какие-то временные мостки – частные выставочные залы, частные музеи, частные школы. Но это ненормально, это временная ситуация.

Мы – я говорю про наше общество – должны решительно обновить культурные институции, которые будут заниматься популяризацией и разъяснением как властям, так и обществу тех произведений, которые кажутся непонятными, а потому вызывают возмущение и недовольство. У нас не хватает профессиональной посреднической деятельности между художником и обществом, между художником и властью. Между художником и такими общественными организациями, как партии, церковь и так далее. У нас полный провал художественных институций наблюдается по отношению к нашим бывшим партнерам по восточноевропейскому блоку, бывшим соцстранам.

Министр или замминистра культуры, люди которые должны профессионально заниматься, знать современную культуру, не ходят на выставки, не бывают в мастерских художников НИКОГДА, не знают художников. Это позор! Министр должен знать художников, он должен быть другом художников, он должен быть из художественной среды. И не только он, но и его заместитель, и руководители крупнейших музеев должны быть людьми, которые очень близки к художественному процессу. Даже если они занимаются традицией, даже если они занимаются наследием, все равно ведь это наследие идет сквозь призму современного художественного состояния.

Как только у нас появятся внятные художественные институции, которые не побоятся объяснить, что Авдей Тер-Оганьян не призывал в своих работах свергать Путина или к террористическим действиям, а что эта работа несет совсем иной смысл, что она как раз о другом – о том, что искусству приписываются несуществующие цели; когда они будут объяснять, что работы группы ПГ как раз предостерегают от расизма, что это попытка бороться с уличным расизмом, а не провоцировать его, - тогда ситуация изменится. До этого конфликт будет продолжаться.

В пятницу, 18 марта, с 12-30 до 14-30 у посольства Украины в Москве (Леонтьевский переулок, 18) гражданские активисты и блогеры проведут одиночные пикеты в поддержку журналиста и художника Александра Володарского.

Изначально акция планировалась как пикет, но сегодня стало известно, что префектура отказала в согласовании мероприятия. Мы решили не отказываться от проведения акции и приглашаем всех неравнодушных принять участие в серии одиночных пикетов. Одновременно акции в поддержку Александра Володарского пройдут на Украине, в Германии и других городах России.

Александр был осужден на один год лишения свободы за мирную и ненасильственную акцию протеста против Национальной комиссии по морали Украины - 2 ноября 2009 года возле Верховной Рады. В первый день весны он отправился отбывать наказание в Ирпенский исправительный центр №132 (пгт. Коцюбинское, Киевская область).

Оказавшись в неволе, Александр занялся защитой прав заключенных. Благодаря его усилиям журналисты узнали о вопиющих фактах: администрация колонии ворует деньги заключенных, в помещениях нет отопления (заключенные вынуждены жечь паркет, чтобы хоть как-то согреться), нет бани, нет никакой медицинской помощи, туберкулезные больные содержатся вместе со здоровыми. Фактически вместо колонии-поселения люди, осужденные за незначительные проступки, живут хуже, чем в колонии строгого режима.

Чистка снега – вот что должно исправить молодого художника, считает руководство колонии. И именно этим сейчас занимается Александр, находясь в заключении. В знак солидарности мы предлагаем всем желающим поучаствовать - принести к стенам посольства снег в любом количестве.

Мы требуем немедленно освободить Александра Володарского: его мирный протест является художественной акцией, а не преступлением.

11 марта в Заднепровском районном суде Смоленска прошло очередное заседание суда по делу активистки "Другой России" Таисии Осиповой. Были допрошены трое свидетелей, которых до этого оперативники фактически прятали от суда. Основной из них - Светлана Семенистова, комиссар Смоленского отделения движения "Наши", которая дала на следствии показания, что она якобы участвовала во всех трех контрольных закупках наркотиков у Таисии и была понятой на обыске в доме у Таисии вместе с активисткой МГЕР Марией Шерстневой.

Семенистова в суде не смогла подтвердить свои показания на следствии. Так, она вынуждена была признать, что не видела Таисию при "закупках". Более того, она не смогла даже сказать, когда были эти "закупки". Не вспомнила даже, было ли это утром, днем или вечером. Но самое интересное выяснилось, когда она расписалась в суде под предупреждением об ответственности за дачу ложных показаний. Ее подпись оказалась не соответствующей ее подписям на следствии: на бирках пакетов, изъятых на обыске вещдоков, и протоколов ее допросов. Она не смогла объяснить это несоответствие.

Также она признала, что принять участие во всем этом ее уговорил старший оперуполномоченный ЦПЭ Савченков Дмитрий, который курирует ее по политической линии. Он же и рассказал ей, что Таисия Осипова - активистка "Другой России". По словам Семенистовой, "Другая Россия" сознательно мешает "развитию России". Это единственно, что она смогла внятно сообщить. Ответы на все остальные вопросы вызвали смех у участников процесса, за что от судьи получили замечания подсудимая Осипова и прокурорша-гособвинитель.

(Читать целиком)

Самым пронзительным моментом на прошедших до сих пор заседаниях по делу Тихонова-Хасис явились прозвучавшие 9 марта показания родителей Насти Бабуровой. Речь ее мамы в зале суда сопровождалась полнейшей тишиной. Ни у адвокатов подсудимых, отличавшихся до сих пор удивительной активностью, ни у самих подсудимых не возникло к родителям Насти ни одного вопроса.

Лариса Ивановна рассказала о судьбе своей дочери, прочла отрывки из ее писем и поделилась ужасом, который у нее возник нее при ознакомлении с сайтами неонацистов после гибели Насти. Она рассказала, что 19 января 2009 года в 14.30 она читала студентам лекцию, а в это время ее дочь уже истекала кровью возле дома номер один по Пречистенке. Ее муж в тот день принимал экзамены и вернулся домой около 18 часов, сама она вернулась около 17 часов, и в эти часы им позвонили знакомые и сообщили, что Настя ранена в голову и находится в московской больнице имени Пирогова. Они тут же помчались в авиакассу, взяли билет на Москву (рейс был только на следующий день), вернулись домой - и примерно через полчаса пришли родственники и сообщили, что Насти уже нет.

На следующий день в Москве журналисты от самого самолета расспрашивали их о дочке, но они ничего не могли сказать, потому что находились в состоянии шока. В первый момент они думали, что это какой-то несчастный случай, потому что не знали за Настей ничего, за что ей можно было бы мстить. Настя была студенткой пятого курса факультета журналистики МГУ и внештатным корреспондентом «Новой газеты», а до этого с начала 2008 года работала обозревателем в «Известиях». "Я читала ее статьи, серьезные и глубокие. Я писала ей: доченька, ты сильно владеешь материалом, и статьи твои представляют большой интерес".

(Читать дальше)