Сегодня ночью Украина на шаг отползла от края пропасти, за которым были бы уже тысячи погибших. А всего-то надо было, чтобы Рада постановила запретить силовикам применять оружие и обязала их убрать свои формирования с улиц. Это было не ясно с самого начала? Кому-то было неясно, что держать ненавистный протестующим «Беркут» в постоянном соприкосновении с ними - это значит прямо провоцировать гражданскую войну?

Силовики не спешат постановление Рады выполнять. Янукович, конечно, может опять попытаться потянуть время. Затеять свою обычную шулерскую игру в процедурные закавыки и мямлить что-то о необходимости согласования с силовиками механизма реализации постановления. Но если он в ближайшие часы не даст отмашку своим псам убраться с улиц, это значит, что он продолжает провоцировать гражданскую войну.

Как бы то ни было, в последний момент Рада повисла на руках у Януковича и его бандформирований. Отдать приказ о штурме с применением оружия Януковичу стало на порядок труднее. Гораздо выше стала вероятность, что как минимум половина его «вертикали» просто перестанет выполнять его распоряжения. То есть «вертикаль» рассыпется.

Верить Януковичу все равно нельзя ни на грош. У него так и осталась психология мелкого уголовника, карточного шулера, наперсточника, кидалы. Он просто не может удержаться, чтобы не кинуть. Уже независимо от того, в его ли это интересах. Клептомания на последней стадии. Он уже обещал возвращение Конституции 2004 года. Ничто не мешало ему сделать это уже десять раз и тем разрядить ситуацию. Но он продолжал «разводить лохов» и провоцировать гражданскую войну.

А вот те, кто пытался любым способом не дать собрать кворум на ночном заседании Рады, - что это за люди, из чего у них нервы, течет ли в их жилах кровь? Они не понимали, что они и есть те снайперы, которые вчера расстреливали майдановцев?

А вот кто те «регионалы», которые на заседание все-таки пришли? Возможно, не убоявшись угроз (есть сведения, что депутатов шантажировали безопасностью их семей). В любом случае, им надо поклониться. У людей все-таки оказалась совесть. Но кое-что помогло их совести проснуться. И это «кое-что» - Майдан. Решимость его защитников умереть, но не отступить. Каждый, кто пришел на Майдан в ночь со вторника на среду, уже точно знал, что там могут убить. И их мужество, их воля оказались сильнее бронированной военной силы. А для некоторых украинских «жуликов и воров» перспектива оказаться виновниками тысяч смертей оказалась невыносима.

Я не настолько идеалист, чтобы верить в самопроизвольное пробуждение совести в членах партии жуликов и воров любой страны. У некоторых пробудить совесть может лишь страх оказаться в итоге проигравшими. Известия о том, как в регионах захватывают здания властных структур. Как целые подразделения силовиков переходили на сторону восставших. Поэтому не надо причитать: мол, как это ужасно, когда захватывают органы власти. Захватившие их в числе тех, кто остановил бойню в Киеве.

Алексей Венедиктов пишет, что все равно надо договариваться. Иначе может быть только кровавая силовая победа одной из сторон. С кем договариваться? С патологическим кидалой Януковичем, который уже никогда не отмоется от вчерашней крови? Да, у Киева и западенцев будут проблемы с востоком и югом. Да, с ними надо договариваться. Но только напрямую. Через голову Януковича.

И неправда, что хорошего выхода из нынешней ситуации нет. Он очевиден. Этот выход дает новое большинство в Раде. Ему надо всего лишь не мешать. И это последний шанс для Януковича уцелеть. Не политически. Политически он уже труп, и это необратимо.

Журналист «Эха Москвы» Марина Королева совершенно справедливо пишет: «Коллеги с "Дождя", дорогие, не знаю, зачем и за что тут было извиняться». К ее вопросам «зачем» и «за что» я бы добавил еще один: перед кем? Перед фашиствующими хунвейбинами из прокремлевских молодежек, которые грозятся: «не позволим никому переосмыслить и переоценивать итоги Великой Отечественной войны, не дадим хода инакомыслиям всех тех, кто считает, что Великая Победа могла быть достигнута какой-либо другой ценой»?

Они заявляют, что вопрос об оправданности сдачи Ленинграда оскорбляет их чувства и память погибших. Они лгут. Не могут сопереживать жертвам те, кто отметает сам вопрос о том, что «победа могла быть достигнута какой-либо другой ценой». Любой нормальный человек хоть раз задавался таким вопросом. Те, кто способен сострадать, могут приходить к разным ответам. Но те, для кого нет самого этого вопроса – у них просто нет чувств. Так же, как у оккупантов нет родины. И все их негодование – не более чем управляемая блатная истерика.

Они защищают не память о погибших, а право государства жертвовать любым количеством человеческих жизней. Ради каких-то высших целей, произвольно определяемых самим государством, или просто по дури. По ошибке. Потому что ведь каждый может ошибиться на пару миллионов жизней. Но такое право власти может признаваться обществом лишь в том случае, если полностью исключается право на сомнение в ее правоте. Власть должна быть сакральна, а начальнику подчиняются просто потому, что он начальник. Как говаривает виднейший идеолог путинского режима Ульяна Скойбеда. Я называю ее так без тени иронии, потому что вся высокодуховная идеология путинизма со всеми его скрепами - это не более чем Ульяна Скойбеда.

В редакционной статье Газета.Ру пишет, что современные российские «патриоты» готовы с пафосом рассуждать о подвигах народа, но категорически не желают видеть гибели и страданий миллионов людей за величием государственных свершений. От строительного материала люди для них отличаются лишь тем, что не всегда бывают согласны быть строительным материалом. Тогда они - досадная и вредоносная помеха. Вот и Ульяна Скойбеда называет нас насекомыми, которым неведомо понятие общего: общего дела, общего блага, родины, долга, дома. Что ж, поговорим о насекомых.

В нашем доме действительно из всех щелей лезут насекомые, которые хотят всех нас превратить в себе подобных. В существ, лишенных чувств и рефлексии, с которыми можно делать все, что угодно, и которые сами готовы делать с другими все, что угодно. Они ненавидят свободу и придумывают все новые законы, запрещающие нам чувствовать и мыслить. Запрещающие задавать вопросы.

Вы и правда думали, что их запретительные законы против всевозможных оправданий и оскорблений будут применяться ими как-то иначе? Вы до сих пор так думаете, даже после того, как они сами вам сказали и показали? Вы и правда думаете, что по поводу истолкования и применения их законов с ними можно будет спорить в их правовом поле, в их судах?

Они тащат нас в прошлое тоталитаризма с сакрализованной властью, табуированной историей, идеологическими запретами, ненавистью к инакомыслящим. Они хотят лишить нас будущего. Потому что будущее есть только у того народа, который не боится задавать любые вопросы. Духовно здоров только тот народ, который не боится вопросов. Иначе он перестает быть народом и превращается в биомассу. В расходный материал. Люди, враг в доме. И ради общего блага, общего дома мы должны его остановить.

Тот муравейник, в который они хотят нас превратить, - это и есть фашизм. Они фашисты. Не лучше тех, которые устраивали костры из книг, а потом бомбили Ленинград во имя их «общего дела». Нельзя сдаваться фашистам. Не надо пасовать перед фашистами. Не надо извиняться перед фашистами. Не надо оправдываться и заискивать перед ними. Не надо искать с ними мира, говоря, что вопрос о сдаче Ленинграда был не вполне удачен. Вопрос был абсолютно правомерен.

Наше право задавать любые вопросы к нашей истории не подлежит обсуждению. Оно священно и неприкосновенно. Это они святотатцы, если посягают на это право. Можно разговаривать с теми, кто отвечает на наши вопросы не так, как мы. С теми, кто отрицает наше право задавать вопросы, разговаривать не о чем. И это не они не позволят нам переосмысливать и переоценивать. Это мы не позволим им заставить людей перестать обсуждать, спрашивать, спорить. Сколько бы запретительных законов они еще ни придумали. Мы не позволим им превратить нашу страну в фашистский концлагерь. Потому что это наша страна и мы в ней хозяева, а не они.

Новогодний штурм Грозного транслировался в прямом эфире. На экранах телевизоров хорошо было видно, что город к этому времени уже был, по словам Сергея Ковалева, превращен в Сталинград ракетно-бомбовыми ударами. В первых числах января 1995 года у Казанского собора в Петербурге собралось несколько сот человек протестовать против войны. Мой друг и коллега по школе прочитал тогда перед собравшимися стихотворение, выдержки из которого я хочу привести:

Люди, опомнитесь! Это не Чили,
Не Никарагуа. Не Гондурас.
Вся эта страшная, темная сила
Танками, бомбами лупит в нас.
Вряд ли стоит себя успокаивать
Тем, что Грозный далек от нас.
Это в России в людей стреляют,
В русских, в чеченцев – а значит и в вас.
...
Даже представить себе невозможно,
Чтоб ныне нищенствующий ветеран
Медалью «За взятие города Грозного»,
Российского города, щеголял.
Тот, кто прошел от Москвы до Берлина,
Мог ли когда-нибудь вообразить,
Что до такого позора России
Вдруг доведется ему дожить!

Все повторяется: Прага и Вильнюс,
Кабул, Тбилиси и Будапешт...
Люди, неужто мы так бессильны
Перед хамством этих невежд?
Русские! Что, согласимся безропотно
На то, чтоб весь мир про Россию рассказывал:
«В прошлом веке – жандарм Европы,
В этом веке – Европы и Азии»?
...
Когда признают и лица первые
Позором России эту войну,
Внуки вас спросят: «А что вы делали,
Когда генералы лезли в Чечню?»

Тогда фраза «Грозный – российский город» еще не резала слух. Тогда вообще много чего было «представить себе невозможно». Например, что овеянные славой победы над КПСС, имеющие структуру, опыт проведения массовых акций и необходимый для этого инвентарь «демократические партии» не захотят придать хоть какую-то организованную форму стихийному антивоенному порыву значительной части общества. Один из функционеров гайдаровского «Демвыбора» сказал мне, что его партия не считает целесообразным участвовать в митингах численностью менее 20 тысяч человек. Другой прямо объяснил, что нельзя трогать Ельцина, а то вернутся «коммуняки».

Первая чеченская война была остановлена не протестами общества, а всеобщим шоком от неожиданного разгрома крупной оккупационной группировки в Грозном отрядами Басаева и Гелаева в августе 1996 года. Потом была так и не признанная масхадовская Ичкерия, в которой законно избранные лидеры не контролировали ничего, кроме своей личной охраны. В которой вице-премьер Басаев, располагая частной феодальной армией, превосходившей все регулярные правительственные вооруженные силы Ичкерии, «не мог» найти похитителей группы Елены Масюк. В которой расцвела работорговля. Я не знаю, как называется диссертация Рамзана Кадырова. Но если бы она называлась «Роль работорговли в становлении либеральной рыночной экономики», никакой Пархоменко не нашел бы в ней плагиата.

Когда началась вторая чеченская, многие были растеряны. Ведь не могло же так продолжаться! Ведь что-то надо было делать! Потом это «что-то» обернулось зачисткой в Новых Алдах и тяжелой ракетой, попавшей в грозненский рынок, расстрелами с воздуха и из танковых орудий колонн беженцев, бойней в Комсомольском и много-много чем еще. Потери Чечни в процентном отношении к населению сопоставимы с потерями СССР в Великой Отечественной войне. Количество «пропавших без вести» уже после того, как активные боевые действия закончились и война перешла в вялотекущую партизанскую стадию, опять-таки в процентном отношении сопоставимо со сталинскими расстрелами 1937-1938 годов. Все знают, что подавляющее большинство этих «пропавших без вести» было похищено и убито российско-кадыровскими «эскадронами смерти».

Пройдут сквозь мясорубку перманентную
Те, кто не сможет плакать и смеяться.
Мы не поймем их боль инопланетную.
Мы станем их пожизненно бояться.

- пела Любовь Захарченко. А это ведь и про тех, и про этих сказано. Навсегда контуженные войной российские ветераны, пополняющие криминальные структуры, не менее опасны, чем чеченские шахиды и шахидки. Но война контузит не только ее непосредственных участников.

У вас вскипала ярость от того, что вы не можете спасти и защитить людей, которые гибнут под бомбами или теряют под этими бомбами своих близких? У вас сжимались кулаки от этой бессильной ярости? От сознания того, что, может быть, это ваш одноклассник или сосед по лестнице сейчас выводит самолет на цель, которой ну чисто случайно может оказаться детский сад или больница? Вы чувствовали боль тех, кого пытают за тысячу километров от вас? У вас не возникало желания выскочить на улицу и орать всем подряд: «Вы все козлы! Это все из-за вас!»? Потому что это все действительно из-за нас всех. Из-за нашей самодовольной уверенности в праве владеть другими народами. Из-за равнодушия. Из-за трусости и лени.

Потом с трудом берешь себя в руки. Говоришь себе: «Так нельзя. Надо по-другому. Надо объяснять. Надо пытаться достучаться». Объяснить и достучаться не очень получается, но все равно другого пути нет. Вот только не каждый может так взять себя в руки. И просто кричит: «Вы козлы!»

Борис Стомахин не просто кричит «Вы все козлы!». Он придает этому крику форму доктрины. Доктрины страшной и неприемлемой для любого поборника «общечеловеческих ценностей». Тезис первый: русские по природе рабы, готовые терпеть любые зверства власти по отношению к себе. Тезис второй: русские готовы одобрять и поддерживать любые зверства своей власти по отношению к другим. Вывод: русские несут коллективную ответственность за эти зверства, их государство опасно для окружающих и не имеет права на существование, а чеченское Сопротивление имеет право наносить удары по гражданским объектам в России.

В этих нескольких строчках все, из-за чего правозащитные организации отказываются признать его политзаключенным. У них критерии. По этим критериям политзаключенным не может быть признан тот, кто преследуется за проповедь человеконенавистнических, людоедских взглядов. Можно, конечно, видеть в Стомахине теоретика неполноценности и коллективной ответственности целых народов. Почти Розенберга. И не видеть того, что все его выступления – это никакая не идеология, а просто крик контуженного войной человека: «Вы все козлы!» И это в значительной степени правда. А все стомахинские призывы – это самосожжение с целью хоть кого-то заставить ужаснуться этой правде и устыдиться ее.

Стомахин не создает угрозы ничьей жизни, кроме своей собственной. Ценой своей свободы он пытается напомнить нам о тех жизнях, которые были загублены. Можно как угодно относиться к той форме, в которой он это делает. Говорить: «Ну, контуженный, что с него взять». И радоваться, что нас самих контузило этой войной не в такой степени. Это уж кому как повезло. Но отказывать Борису Стомахину в праве на звание политзаключенного – это значит отказывать ему в праве на человеческое достоинство. Это значит самим становиться соучастниками расправы над человеком за правду. Расправы вопиюще несправедливой.

Военные преступники судят протестовавшего против их преступлений. Он призывал к ответным военным преступлениям, а они их – совершали. Правозащитникам не кажется такая ситуация несправедливой в принципе? Если, конечно, думать о справедливости, а не о чем-то другом. Например, о том, чтобы их список выглядел более приемлемым в глазах засевших в Кремле террористов.

Сергей Аксенов назвал Андрея Колесникова «и ему подобных» социальными расистами. Слово «расизм», первоначально означавшее негативное отношение к представителям иной расы, давно обросло новыми значениями. Сначала его распространили на негативное отношение к любой группе, выделенной по принципу наличия некоторых врожденных антропологических черт. Потом его стали употреблять и тогда, когда речь идет о чертах, не обязательно связанных с врожденными антропологическими особенностями.

Особенностью расистского сознания является то, что инакие воспринимаются, во-первых, как неполноценные, во-вторых, как вредные. Как носители некоей угрозы. По этому признаку наряду с «антропологическим расизмом» можно выделить «культурный расизм» (чужие – носители более примитивных культурных кодов, разрушающих наши культурные коды). В такой же степени правомерно говорить и о «социальном расизме».

Презрение, неприязнь и прямая враждебность значительной части нашего нового среднего класса самостоятельных и успешных к «тупому совковому быдлу», бюджетозависимым социальным иждивенцам, анчоусам, люмпенам, лохам и лузерам широко известна. Такие глашатаи данной социальной группы, как Юлия Латынина, артикулируют все это совершенно открыто, без ложного стеснения. Это вполне можно назвать социальным расизмом. И тут с Сергеем Аксеновым не поспоришь. Но у меня возникло к нему несколько вопросов.

Сам Сергей Аксенов свободен от каких бы то ни было расистских предрассудков. Слово «расизм» он употребляет с явной негативной смысловой нагрузкой. Но если я его правильно понял, упрек в социальном расизме, обращенный к Андрею Колесникову «и ему подобным», для него не главный. Аксенов пишет, как он «погасил эмоции, вызванные неприкрытым социальным расизмом г-на Колесникова». Видимо, для того, чтобы сказать о чем-то более для него важном. А более важно для него отсутствие смелости и решимости противостоять власти.

Значит ли это, что если бы «самозваный креативный класс» обладал необходимой смелостью и решимостью, Сергей Аксенов готов был бы простить ему его социальный расизм? Готов был бы закрыть на него глаза? И если это так, следует ли из этого, что Сергей Аксенов готов закрывать глаза и на другие формы расизма, лишь бы их носители обладали достаточной смелостью и решимостью противостоять власти?

Сравнивая места, ставшие в последнее время символами той или иной формы политической активности, Андрей Колесников противопоставляет «образованных» (Болотная-Сахарова) «темной массе озлобленных людей» (Манежка-Бирюлево, которые Колесников объединяет с Поклонной). Сергей Аксенов показывает искусственность подобного разделения и предлагает делить по другому принципу: на покорных и бунтующих. И тогда Болотная-Сахарова оказывается в одной компании с Поклонной, а Манежка-Бирюлево – с Триумфальной, несмотря на то что там, как и на Сахарова, «численно доминировали образованные».

Классификация, предлагаемая Колесниковым, искусственна еще и по другой причине. Противопоставляя образованных темной массе озлобленных людей, социальный расист Колесников наделяет эту массу имманентно присущей ей склонностью к иным формам расизма, от которых якобы свободны образованные. В этом Колесников и видит их социальное превосходство. А ведь это-то как раз и не так! Расизм в его самых архаичных, кондово-племенных и даже биологических формах давно проник не только в среду нового среднего класса, но и в среду старой интеллигенции. Даже в этой среде выражать крайнее раздражение по поводу «черных» и открытую неприязнь к ним перестало быть неприличным. И сопровождать это интеллигентскими оговорками типа «они, конечно не виноваты, что оказались в социальных условиях, сделавших их источником угрозы для нас» уже не считается обязательным. И это не попытка подладиться под «простой народ». Это искренне.

Расизм часто путают с национализмом. Национализм как мировоззрение исходит из того, что в основе общественных противоречий лежит соперничество между этническими и национальными общностями. За ресурсы, за пространство, за социальные ниши, за утверждение собственных культурных кодов. Отрицать существование такого соперничества так же глупо, как отрицать существование классовой борьбы. Но из признания факта существования классовых противоречий можно делать разные практические выводы. Можно устроить тотальный террор против «буржуазных элементов», а можно организовывать профсоюзы для «защиты интересов трудящихся». Так же и с национализмом.

Националист, как и расист, может не испытывать симпатии к представителям общности, которую он считает источником угрозы для своей общности. Но для него не исключена возможность договориться и сосуществовать с соперниками на основе взаимного учета прав и интересов. Расист такую возможность даже не рассматривает, потому что он не рассматривает представителя иной общности как равноценное ему существо, на которое распространяются его представления о справедливости. Это существо исключено для него из системы человеческих отношений, принятых среди «полноценных».

Расист не обязательно сам готов бить человека только за то, что он принадлежит к иной этнической общности. Но когда его будут бить другие, расист отвернется в сторону и пройдет мимо. Бьющие не вызовут у него осуждения, а жертва – сочувствия. На неполноценных не распространяется такая категория, как сочувствие. И ты виноват уж тем, что являешься частью среды, из которой может возникнуть угроза. Расиста также совершенно не будет волновать, какое количество беззакония, несправедливости и унижения человеческого достоинства допустит полиция в ходе облав в рамках кампании по выдавливанию избыточных мигрантов. По отношению к неполноценным и вредным людям допустимо все.

Национализм может превратиться в расизм, а может и нет. Возможно, что и расист может при определенных условиях трансформироваться в цивилизованного националиста. Возможно, именно на это надеются те интеллектуалы, которые, не будучи расистами сами, выражают свое понимание в отношении людей, доведенных до отчаяния криминалом, крышуемым коррумпированной и недееспособной властью. Возможно, они надеются на то, что справедливость возмущения этих людей сама выведет их на светлую дорогу зрелых социальных и политических требований к власти. Вот только погромы и расправы по этническому признаку на эту дорогу точно не выведут. Погром несправедлив по сути. Это неизбирательное насилие по признаку принадлежности к группе, к определенной среде. В нем запрограммировано то, что его жертвами сплошь и рядом становятся люди, которые сами ничего плохого не сделали. И на такой основе невозможно создать движение за справедливость. И если ты не сопровождаешь свое выражение солидарности со справедливым возмущением бирюлевцев троекратными мантрами о несправедливости этнических расправ, ты не справедливые требования поддерживаешь, а погром и расизм. И способствуешь не трансформации расизма в зрелый гражданский национализм, а ровно наоборот: скатыванию национализма в расизм.

И напоследок еще о классификации площадок. Предложенное Сергеем Аксеновым соединение в одну группу Манежки-Бирюлево и Триумфальной столь же искусственно, как и колесниковское объединение Манежки-Бирюлево с Поклонной. На Триумфальной противостояли вооруженному до зубов противнику. Рискуя только собой, принимали на себя его удар. Манежка и Бирюлево наносили превентивный неизбирательный удар по мирному населению предположительного потенциального противника. Разница та же, что между подрывом бронетехники на поле боя и подрывом мирного автобуса.

Когда в 2004 году арестованным за акцию в президентской приемной нацболам предъявили обвинение по статье о попытке захвата власти, у всех, что называется, отвисла челюсть. Обвинение выглядело настолько нелепым, что это казалось совершенно невозможным. Ну, начальник, ты ва-а-а-ще! Захват кресла в приемной – захват власти!

Правда, член правления общества «Мемориал» Александр Юльевич Даниэль определенную логику в таком обвинении увидел. Для российского чиновника, заметил он, кресло – это и есть сама власть. Символ власти, атрибут власти. Еще вертушка и секретарша. Сегодня они кресло захватили, завтра по вертушке поговорить захотят. А что будет послезавтра – подумать страшно.

Впрочем, «умные люди» понимали, что кремлевские паханы так просто куражатся для острастки. Поучат немного мальцов, чтоб впредь неповадно было, покажут, где их место в россеянии, поглумятся и заменят откровенно издевательские обвинения на более адекватные. Так и произошло.

Так же думали многие «умные люди», когда столь же абсурдные, притянутые за уши обвинения были предъявлены участницам панк-молебна в бизнес-центре РПЦ. И были весьма удивлены, когда на этот раз власти довели дело до обвинительного приговора. Заговорили о глупости и неадекватности властей. Как власти могли не предвидеть, какими колоссальными и «долгоиграющими» репутационными потерями все это для них обернется?

После пиратского захвата судна экологов из «Гринписа» российскими силовиками, подрабатывающими холуями у газпромовской братвы, ситуация начинает повторяться. Антон Орех призывает власти одуматься и не устраивать нового вселенского позорища, аналогичного «делу» Pussy Riot. Однако вызывает тревогу срочно проведенный опрос ВЦИОМа, по которому большинство россиян одобряет действия властей по отношению к экоактивистам. Так же, как они одобряли приговор участницам панк-молебна.

Все дело в том, что, столкнувшись с массовыми протестами против фальсификации итогов выборов, путинский режим сделал ставку на мобилизацию традиционалистски настроенной части общества против его «вестернизированной» части. Накрепко связал себя с поддержкой консервативной массы. И не мог себе позволить эту массу разочаровать. А она желала, чтобы посягнувших на «святое» наказали. И неважно, насколько это «наказание» будет соответствовать закону. Напротив - чем абсурднее будет обвинение, тем лучше. Чтоб знали. И не стоит особенно полагаться на то, что с экологами следствие покуражится, как с нацболами в 2004-м, да и заменит им обвинение. Скажет, что разобралось. Через пару месяцев доподлинно установило, что под маской экоактивистов не скрывались страшные исламские террористы из Сомали.

В той среде, с которой повязал себя кремлевский пахан, представления о праве и законе самые пещерные. В этой среде критерием легитимности власти считается не честность при подсчете голосов на выборах, а способность украсть голоса и остаться безнаказанной. Как в этих условиях оппозиция может доказать свою «легитимность»? Только одним способом: продемонстрировать способность идти на жертвы, но не согнуться, не подчиниться гангстерам.

Сергей Пархоменко нарисовал исключительно яркую, эмоционально сильную картину того, как по коридорам Белого дома слонялись пьяные твари со снятым с предохранителя оружием. Всякий сброд головорезов из завсегдатаев локальных войн (в Абхазии, Приднестровье, Югославии и т.д.), явившихся в Москву в расчете на то, что там можно будет повеселиться. А номинальные руководители Верховного Совета ничего не контролировали, сидели тихо, как мыши, по своим кабинетам и боялись из них нос высунуть.

Пархоменко упрекает тех, кто говорит о расстреле парламента, в том, что они забывают об этом и еще о многих других вещах, которые и создают «исторический контекст». Речь, однако, идет не столько о плохой, сколько об избирательной памяти. Вот и Пархоменко с удовольствием вспоминает о своих нереализовавшихся вожделениях поучаствовать в набивании рож депутатам, которых вынимали из подвала Белого дома с мокрыми штанами. Я же хочу напомнить несколько чисто медицинских фактов, которые тоже создавали этот самый исторический контекст. Возможно, они не доставят Сергею Пархоменко такого удовольствия, но все же вот эти факты.

Статья 6 закона «О Президенте РСФСР» гласила:

«Полномочия Президента РСФСР не могут быть использованы для изменения национально-государственного устройства РСФСР, роспуска либо приостановления деятельности любых законно избранных органов государственной власти».

Эта статья была воспроизведена в статье 121-6 российской Конституции. 9 декабря 1992 года VII Съезд народных депутатов постановил дополнить статью 121-6 словами: «в противном случае они (полномочия президента. - А.С.) прекращаются немедленно». Правда, уже через три дня Съезд постановил отложить вступление в силу этого дополнения до намеченного на весну референдума по проекту новой конституции. Но к весне проект готов не был, и открывшийся 12 марта 1993 года VIII Съезд народных депутатов отменил постановление об отсрочке. То есть дополнение вступило в силу.

Из этих медицинских фактов железобетонно следует, что не было никакого мятежа Верховного Совета. Были попытки сопротивления государственному перевороту, организованному бывшим президентом. До подписания указа 1400 бывшим. В 1991 году попытка переворота провалилась, и участники сопротивления этой попытке были признаны героями. В 1993 году переворот удался, а сопротивлявшихся ему объявили путчистами.

Игра в наперстки со словами и понятиями – это вообще любимое развлечение в постсоветской России. Отрицающие факт расстрела парламента требуют назвать им хоть одно имя расстрелянного члена парламента. Им непонятно, что расстрел здания парламента – это не просто расстрел здания? И несколько имен я могу назвать навскидку. Во-первых, Парламент как общественный институт. Полномочия его депутатов были прекращены не законом, а именно стрельбой из танков по зданию парламента. Во-вторых, Правовое государство. И наконец, жена императора Константина. То бишь Конституция.

Так вот о законе и Конституции. Верховный Совет имел конституционное право сопротивляться попытке переворота. В том числе и с применением силы. С использованием всех средств, оказавшихся под рукой. В том числе и завсегдатаев горячих точек. Да, то, что применение силы защитниками Верховного Совета было законно, вовсе не означает, что оно было правильно. Вполне возможно, что целесообразнее было сохранять моральное преимущество обороняющейся стороны и не переходить к наступательным действиям (атаки на мэрию и телецентр). Защитники Верховного Совета не смогли выдержать эту линию, что свидетельствует в пользу картины их полной неуправляемости, нарисованной Сергеем Пархоменко. Но если вы не хотите, чтобы по коридорам высшего органа государственной власти шлялись неуправляемые отморозки с оружием, не издавайте указов, растаптывающих Конституцию. Неуправляемые отморозки с оружием появляются там и тогда, где и когда рушится легитимность власти.

Всегда найдутся те, кто будет всегда оправдывать действия Ельцина. Доказывать их вынужденность. Говорить, что иначе все было бы намного хуже. Рисовать красочные картины, демонстрирующие, какие «плохие парни» примкнули к защитникам Верховного Совета. Мне отвратительны люди, оправдывающие переворот Пиночета. Но они, во всяком случае, не пытаются отрицать, что переворот был переворотом. И не называют путчистами оказавшую сопротивление перевороту личную охрану президента Альенде. Если бы сторонники Ельцина сказали «да, мы совершили государственный переворот и считаем это исторически оправданным», с ними хотя бы можно было бы спорить об этой «исторической оправданности». Но пока они называют переворот «законным подавлением путча», все их прочие слова будут восприниматься как ложь и манипуляция. Оскорбляющая и унижающая оппонента ложь и манипуляция. Можно вести диалог с заклятыми врагами. Его нельзя вести с жуликами.

А ведь диалог между теми, кто оказался по разные стороны баррикад осенью 93-го, жизненно необходим. Клеймо поддержки переворота 93-го года для либерального крыла оппозиции – это то же самое, что «проклятие 30-х» для коммунистов. Кстати, бурный ренессанс сталинизма приходится именно на период после 93-го года. Именно тогда оправдывать Сталина стало в России модным.

«Клеймо 93-го» – это клеймо создателей авторитарной системы, породившей путинщину. Может показаться, что Сергей Пархоменко убедительно парирует этот упрек, предлагая сравнить политические нравы того и нашего времени. Сравнить судьбу лидеров Верховного Совета и узников Болотной. Да, нравы были мягче, и в начале 94-го года власть была еще способна на примирительные жесты вроде амнистии. Еще была способна на предложения «перевернуть страницу и двигаться вперед». Правда, в судебном процессе она сама была не заинтересована по весьма прозаической причине. Еще неизвестно, как бы этот процесс повернулся. В любом случае, вопрос об антиконституционности ельцинского переворота встал бы на процессе во всей своей красе.

Впрочем, не это главное. Относительно мягкие политические нравы начала 94-го года были наследием периода до октября 93-го. Но переворот изменил, переломил вектор развития. И когда Сергей Пархоменко говорит: «давайте сравним начало и конец этой политической эпохи, 93-й и 2013-й год», это проговорка по Фрейду. Смрадный 2013-й – закономерный итог пути, начатого в 93-м. И не надо про ошибку Ельцина с войной в Чечне. Ее сделал возможным разгон Верховного Совета. Ведь первую попытку начать эту войну остановил тот самый Верховный Совет. И не надо про ошибку Ельцина с выбором преемника. Не было у Ельцина другого выбора. Не было потому, что и переворот 93-го, и «операция ''Преемник''» были двумя звеньями реализации одного и того же «проекта». Проекта «авторитарной модернизации», с энтузиазмом поддержанного всеми теми, кого «достало возиться с совковым быдлом». И не расставшись с этим багажом, невозможно победить путинизм.

Отношение к событиям двадцатилетней давности продолжает разделять наше общество. Более того, оно продолжает разделять лагерь, традиционно называемый «демократическим» и «либеральным». Преобладавшую до сих пор в этом лагере позицию выразил Бенедикт Сарнов в форме критики подачи событий осени 93-го года Дмитрием Быковым в написанной им биографии Булата Окуджавы.

Единственное, в чем Сарнову невозможно возразить, - это в том, что «в основе "правительственного кризиса, разрешившегося расстрелом Белого дома" лежало не противостояние между президентом Ельциным и вице-президентом Руцким, а куда более серьезное и глубокое противостояние между президентом и Верховным советом». А вот дальше начинается игра в названия, подменяющие анализ и аргументы.

Прежде всего Бенедикт Сарнов отказывает Верховному совету в праве называться парламентом. На каком основании? Парламентом в европейской политической традиции называется выборный представительный орган, наделенный правом издавать законы и принимать бюджет. Последовательное осуществление принципов парламентаризма предполагает также контроль парламента над исполнительной властью, реализуемый через право отправлять в отставку правительство. Съезд народных депутатов РСФСР и его составная часть – избираемый им и замещавший его между сессиями Верховный совет – обладали всеми этими признаками. И отказ называть его парламентом основан лишь на оценочном суждении о его деятельности как об исключительно вредной.

Бенедикт Сарнов называет сопротивление Верховного совета и его защитников указу Ельцина о досрочном прекращении полномочий депутатов (то есть о роспуске парламента) путчем и попыткой государственного переворота. Между тем действовавшая Конституция не давала президенту права досрочного роспуска парламента. Как не дает этого права президенту и Конституция такой президентской республики, как США.

Любопытно, что депутаты Съезда и Верховного совета почему-то (интересно, почему?) загодя подозревали Ельцина в намерении выйти за пределы его конституционных полномочий. И решили подстраховаться. Дополнили Конституцию специальной статьей, гласившей, что в случае попытки роспуска парламента президент автоматически утрачивает полномочия. Таким образом, с момента подписания указа №1400 Ельцин перестал быть законным президентом и превратился в государственного преступника. И все его дальнейшие действия – это узурпация, захват власти, государственный переворот. Не Верховный совет, а Ельцин поднял вооруженный мятеж против законной власти. Действия же Верховного совета и его защитников, направленные на воспрепятствование перевороту, напротив, были конституционны и законны. Все действия. В том числе и силовые. Даже таких неприятных персонажей, как Альберт Макашов. Да, да, Ельцин тогда не был конституционен, а Макашов был. Те, кто отказывается признавать действия Макашова конституционными, исходят из того, что его действия не могут быть конституционными по определению. Просто потому, что он Макашов.

Вообще-то я не фанатик безусловного соблюдения любых законов при любом режиме. Я признаю, что в истории бывают такие тупики, выход из которых невозможен без «перерыва в праве». Я полностью оправдываю насильственное свержение таких режимов, как, например, диктатура Сомосы в Никарагуа. Я посчитал бы исторически оправданным насильственное свержение путинского режима, хотя и для меня мирная революция предпочтительнее. Но давайте разберемся, почему и во имя чего конституционный строй России был насильственно свергнут Ельциным осенью 1993 года.

В истории бывали случаи, когда прогрессивные силы концентрировались вокруг исполнительной власти, а реакционные окапывались в законодательной. Бенедикт Сарнов пишет, что главной целью депутатов было «восстановление во всей его красе насквозь прогнившего и только что рухнувшего советского режима». Между прочим, это были те самые депутаты, которые избрали Ельцина своим председателем, ввели специально для него пост президента, сыграли самую активную роль в разгроме ГКЧП и приняли все главные законы, необходимые для рыночных реформ. Никаких принципиально новых законодательных актов, ускоряющих рыночные реформы, после этого не появилось.

На самом деле в подоплеке борьбы исполнительной и законодательной властей была сама эта борьба исполнительной и законодательной властей. Вернее, борьба бюрократии и представительного органа. Представительный орган пытался взять под контроль бюрократию, она же стремилась освободиться от какого бы то ни было контроля.

Вся политическая борьба в России начала XX века была завязана на вопрос о допуске представителей «общества» (то есть. людей, не принадлежащих к чиновничье-бюрократической касте) к участию в управлении. Когда под давлением революции 1905 года самодержавный режим вынужден был согласиться на создание Думы, главным требованием либеральной оппозиции стало требование «ответственного министерства», то есть такого правительства, которое формируется с согласия парламентского большинства и может быть этим большинством смещено. Но российская бюрократия тут встала стеной, а взять этот последний рубеж на пути к европейской парламентской форме правления у первой русской революции чуть-чуть не хватило напора.

На бумаге СССР был самой парламентской республикой в мире. Выборный представительный орган – Верховный Совет - имел право принять к рассмотрению и решить любой вопрос, в том числе и кадровый, касающийся состава правительства. Естественно, в условиях тотального господства единственной легальной партии это было фикцией. «Советский парламент» был декоративным собранием тщательно подобранных партноменклатурой статистов.

В условиях перестройки вмороженная в тоталитарную ледяную глыбу парламентская структура начала оттаивать, а это грозило чиновникам перспективой оказаться под реальным контролем общества. Это и был самый страшный сон советской номенклатуры. Осознав опасность, она принялась срочно встраивать в Конституцию всевозможные фильтры и блокираторы (введение неуклюжей двухъярусной системы представительных органов, треть неизбираемых союзных депутатов и т.д.), но до конца испортить ее не успела. После Августа 91-го она оказалась один на один с обществом при достаточно открытой и демократичной системе высших государственных органов.

Единственная вещь на свете, которой боится российская бюрократия, - это потеря рычагов административной власти. Пока эти рычаги в ее руках, она всегда исхитрится и обойдет как законодательные, так и бюджетные права парламента. Съезд народных депутатов РСФСР имел конституционное право отправлять министров в отставку. Это значит, что действовавшая Конституция все еще сохраняла возможность установления общественного контроля над чиновничеством. Общество еще не научилось эффективно пользоваться этой возможностью. Но рано или поздно научилось бы.

Ельцин стал предпринимать шаги по выводу правительства из под контроля парламента сразу после Августа 1991 года. Но полностью и надежно избавиться от «парламентской зависимости» без радикального пересмотра Конституции было нельзя. Вот тогда-то окружение Ельцина и заговорило об устарелости советской Конституции и о нехватке в ней «разделения властей», трактуемого как независимость исполнительной власти от законодательной.

Между тем шансов на согласие самого Съезда народных депутатов с существенным перераспределением полномочий в пользу исполнительной власти не было. «Парламентаристский» пафос перестройки еще не был забыт, а «издержки рыночных реформ» заставили перейти в оппозицию многих депутатов, первоначально их поддержавших. Ельцинское правительство спасало лишь то, что процесс формирования партий еще только начинался. Депутатский корпус был очень слабо структурирован, а потому пока неспособен выдвинуть собственную правительственную команду парламентского большинства и настоять на ее назначении. Это и породило патовую ситуацию, затянувшуюся более чем на год.

Но в перспективе маячило все же «парламентское министерство». Что и подтолкнуло в конце концов Ельцина к «выходу за рамки правового конституционного поля».

Этот «выход за рамки» вовсе не был продиктован какой-либо чрезвычайной ситуацией. Вялотекущая пикировка «ветвей власти» вполне могла дотянуться до очередных выборов. Кроме того, у Ельцина оставалась возможность урегулировать конфликт с парламентом путем формирования правительства, пользующегося доверием депутатского большинства. Опрокинул ситуацию хрупкого равновесия именно указ №1400.

Сопротивляясь антиконституционному перевороту, Верховный совет был «в своем праве». Но формально-юридическое оправдание еще не означает политического. Воспользоваться формальным правом еще надо суметь. Действия Верховного совета были непродуманны, хаотичны. Многие депутаты оказались морально весьма неустойчивы, и их элементарно перекупили. Еще менее симпатична значительная часть примкнувших к защитникам парламента. Среди них были люди достаточно страшные, действительно мечтавшие о восстановлении тоталитарного режима.

Мы не можем знать, сумели ли бы сравнительно умеренные руководители парламента удержать контроль над ситуацией в случае своей победы - или сами были бы быстро сметены поднявшейся мутной волной жажды реванша и мести. Но сама эта волна была спровоцирована антиконституционными действиями президента. Именно его действия, попиравшие закон и право, превратили вполне маргинальных Баркашова и Макашова в реальную политическую силу, в реальную угрозу.

Я не хочу произносить патетических речей о нарушенной присяге на верность Конституции. На мой взгляд, Ельцин совершил более страшное предательство. Он надругался над самой идеей законности, конституционности, правового государства, в которую Россия только-только начала верить. На которой основывалось все перестроечное демократическое движение. Под знаменем которой победили в Августе. Ельцин предал тех людей, которые надеялись, что теперь-то в России для власти появилось слово «нельзя», появился какой-то барьер на грубую силу и кровь.

Все последующее насилие, произвол, нарушения прав человека – последствия переворота 93-го года. Широкое лицом российское начальство восприняло переворот однозначно: теперь снова все можно. Другое его последствие – психологически надломленное общество, с которым опять можно было делать что угодно. И наконец, почти самодержавная Конституция, превратившая представительные органы в бессильный придаток исполнительной власти и окончательно развязавшая руки правящей верхушке.

Как бюрократия воспользовалась полученной свободой, известно. Именно на период после 93-го года приходится пик вакханалии расхапывания госсобственности чиновниками и близкими к ним лицами. Конечно, было бы преувеличением считать депутатов хасбулатовского Съезда и Верховного совета истинными представителями «простого народа». Скорее они представляли различные группы интересов, конкурировавшие за получение своей доли в разворачивающейся приватизации. Но если бы эта конкуренция существовала и дальше, столь наглый захват богатств страны околокремлевским кланом был бы невозможен. Бюрократия вынуждена была бы действовать с большей оглядкой и на конкурентов, и на закон, и на общество в целом. Приватизация прошла бы более демократично. Глядишь, и «простой народ» получил бы чуть больше.

На том, что нынешняя авторитарная политическая система рождена осенью 93-года, сегодня сходятся столь разные люди, как Олег Кашин и Антон Носик.

Неоценимую помощь Ельцину тогда оказали так называемые «молодые реформаторы». Понимая, что их вариант «рыночных реформ» может быть навязан стране лишь обманом либо силой, они сделали ставку на бюрократию, а не на общество. Бюрократия закономерно ответила им взаимностью. Даже при недостатке западного экономического образования классовое чутье верно подсказало ей, какие личные перспективы открывает «приватизация по Чубайсу».

Внесли свою лепту в трагическую развязку и представители творческой интеллигенции. Поэты и художники не обязаны разбираться в юридических тонкостях и политических хитросплетениях. Недостаток политического профессионализма компенсируется у них обостренной способностью сердцем чувствовать, где правда, а где ложь. Остается лишь сожалеть, что у многих замечательных людей родовая травма унизительной жизни под властью советской партноменклатуры и панический страх перед возвращением той жизни притупили эту способность.

История своенравна. Она любит устраивать нам проверки, когда мы к этому совершенно не готовы. Мы собирались, удобно устроившись на диване, еще долго теоретизировать на тему, грозит ли России в исторической перспективе ксенофобская волна самого погромного пошиба. А тут на тебе: драка на Матвеевском рынке.

Это не просто «резонансный случай». Это тот случай, который окажет огромное влияние на развитие общеполитической ситуации. Он затрагивает сразу несколько болевых точек российского общества, и его будут активно использовать в текущей политической борьбе. Его не просто будут обсуждать. По нему будут делаться заявления, выпускаться воззвания. И от того, как будут расставляться акценты, какие будут даваться объяснения, во многом будет зависеть дальнейшая судьба освободительного движения.

Хватит ли у нас честности добиваться действительно объективного расследования, когда в этом деле пересекаются кровные интересы самых разных политических сил? Сил, одни из которых являются друг для друга прямыми противниками, другие – весьма временными попутчиками?

С одной стороны – выходцы с Кавказа, захватывающие наше жизненное пространство, навязывающие нам свой образ жизни, покупающие наших должностных лиц и безнаказанно творящие что вздумается. С другой – коррумпированные менты, подбрасывающие наркотики, фабрикующие дела об изнасиловании и вымогающие деньги. Кого простой народ не любит больше? В какую сторону направлять народное негодование? На что сделать ставку, чтобы не прогадать?

Пока говорящие головы оппозиции прикидывают и размышляют, власти, похоже, уже определились с тем, как они собираются играть в данной ситуации. Их выбор – попытаться «обойти справа» правонационалистическое крыло оппозиции. То есть показать себя более крутыми «антимигрантами». Включатся ли националисты в соревнование с путинской номенклатурой за доминирование на этом фланге? Или предпочтут воспользоваться неосторожно предоставленным властью случаем продемонстрировать свою приверженность демократическим принципам и уступят режиму эту стезю, ведущую к обрыву?

О смехотворности попыток свести подоплеку налета на офис движения "За права человека" к очередному "хозяйственному спору" написано уже достаточно. К участию в рейдерских захватах, продиктованных исключительно корыстными интересами конкретных чиновников и аффилированных с ними криминально-коммерческих структур, не привлекают политическую полицию и геббельсовское телевидение. Да и нет у городских властей нужды лишний раз демонстрировать городу и миру откровенный бандитизм, когда того же результата можно было спокойно достигнуть "по-тихому", то есть через подконтрольное им учреждение, все еще по недоразумению именуемое судом. Очевидно, что их роль в этом деле второстепенная и жалкая. Это роль обслуги гангстеров, а не самих гангстеров. Она сводится к тому, чтобы публично врать, что все делается по закону, и выдумывать идиотские обоснования этого вранья. Блеять, что достаточным основанием нарушения законной процедуры выселения является то, что "суд – это долго и сложно" и у чиновников мэрии нет на это времени.

Такова сегодня роль всевозможных «неполитических» профессионалов-технократов во власти. То, что она жалкая, не делает ее менее подлой. Традиционную русскую привычку жалеть и понимать гангстерскую обслугу с ее семьями и детишками надо выдавливать из себя по капле, как того самого раба. История с якобы отправленным три месяца назад Льву Пономареву уведомлением об одностороннем разрыве договора аренды – это уже явный креатив чиновников московской мэрии. Получается дешево и сердито. Власти втайне принимают решение об одностороннем расторжении договора, а когда через три месяца истекает срок его обжалования, врут, что вовремя об этом решении уведомили арендатора. Если дело срочное, можно и просто соврать задним числом, что такое решение три месяца назад принималось.

Лев Пономарев, разумеется, обратится в суд. И будет ходатайствовать об истребовании документов, подтверждающих получения им оного уведомления. Но наш самый "законо"-послушный суд это ходатайство отклонит. Он не усмотрит оснований сомневаться в устных заявлениях представителей мэрии, поскольку их показания "логичны и непротиворечивы", а вот противоположная сторона в показаниях путается. Формулировка давно обкатана в судах по задержаниям на митингах.

Впрочем, подобные манипуляции с установленными законом процедурами не выходят за рамки ставшего обычным для власти жуликов и воров жульничества. А вот то, что уполномоченный по правам человека Владимир Лукин со свойственной ему интеллигентской деликатностью и подобающей его статусу политкорректностью назвал самоуправством, – это уже другая статья УК. Игнорирование властями законной процедуры выселения через суд – это уже прямой разбой, чистейший гангстеризм. Как и отказ пропустить самого уполномоченного в офис.

Гангстерские методы властей, то есть не регламентированное никакими законами (даже самими властями в свою пользу подправленными и жульнически примененными) насилие государственных структур с привлечением негосударственных военизированных формирований – обязательный спутник фашистских режимов на стадии их становления. Таким путем значительная часть неугодных режиму общественно-политических организаций подвергается разгрому, фактически лишается возможности продолжать свою деятельность, вынуждается к самоликвидации. После того как площадка оказывается в значительной степени расчищена, обычно следует общий законодательный запрет на какую бы то ни было легальную оппозиционную деятельность. Это уже фашизм завершенный, институционализированный.

Этот системообразующий, качественный элемент, позволяющий характеризовать режим как фашистский, у нас пока отсутствует. Зато идет быстрое количественное накопление отдельных признаков фашизма. Каждый из них по отдельности вроде бы и не самый главный. Но это уже то количество, которое очень скоро может перейти в новое качество.

Пока что открытым остается вопрос о роли в этом процессе статусных либералов-правозащитников. Членов Совета по правам человека, того же Владимира Лукина. Очевидно, что все их попытки как-то сдержать произвол и ползучую фашизацию, действуя через декоративные официальные структуры по их правилам, потерпели крах. Зато их присутствие в официальных структурах обеспечивают гангстерам более комфортные условия фашизации режима.

У системных либералов остается, правда, "последний патрон": возможность уйти со скандалом, коллективно и громко хлопнув дверью. Или хотя бы перестать говорить с гангстерами так, как если бы эти гангстеры были приличными людьми. Вынудить этим Путина повыгонять их раньше, чем он сам планирует. Понятно же, что в структурах завершенного фашистского режима места этим людям не будет вовсе и на определенном этапе власти от них освободятся как от исчерпавшего свою полезную роль балласта. Режим готовит для этого почву, последовательно понижая их статус. Когда режим демонстративно вытирает о статусных правозащитников ноги, а те утираются – это понижение их статуса, уменьшающее эффект от их возможного последнего демарша. Так что если слишком тянуть с использованием этого последнего патрона, он может отсыреть окончательно.

Иллюстрация удалена редакцией "Граней" под угрозой блокировки сайта

Роскомнадзор вынес предупреждения Граням.Ру, а также изданиям Полит.Ру, Обещания.Ру и Сибкрай.Ру за размещение информации о преследовании Артема Лоскутова, распространявшего футболки с изображением иконы Pussy Riot. О полной незаконности этого предупреждения уже написал Илья Мильштейн. В настоящее время не существует никакого юридического акта, на основании которого можно запретить распространение информации об этих футболках или их изображений. Однако нет никакого сомнения, что если власти захотят, они таких актов наштампуют в любых количествах. И при этом нисколько не будут заморачиваться по поводу противоречия этих актов действующим законам, Конституции и международным обязательствам.

В равной степени нет сомнений и в том, что при желании власти могут обойтись и без заделывания юридических дыр, а просто объявить эти футболки запретными «по произволу». Как они делали такое не раз. Как они провели абсолютно незаконное судилище над Pussy Riot. Как они признали экстремистским их ролик. Поэтому опасность нового витка репрессий, на этот раз против тех, кто оказывает моральную или хотя бы информационную поддержку Pussy Riot, я рассматриваю как реальную. Не исключено также, что власти просто хотят использовать этот предлог для того, чтобы прикрыть несколько особенно раздражающих их изданий - ну и запугать остальные. Этим может объясняться то, что из всех СМИ, разместивших информацию об иконах Pussy Riot, выбраны только четыре.

Когда юридическая машина поставлена в полную зависимость от беззаконной воли властей, единственный способ сопротивления беззаконию – неповиновение беззаконным запретам. И только массовость этого неповиновения может остановить репрессии. Поэтому я призываю проявить солидарность с "Гранями" и другими изданиями, с Pussy Riot и всеми, кто их поддерживает. Я призываю распространять иконы Pussy Riot как можно шире. И не только через интернет. Любой же может распечатать какое-то количество экземпляров.

Властям должен быть навязан жесткий выбор: либо оставить иконы Pussy Riot в покое, либо начать за них всерьез сажать. Репрессии будут остановлены, если решимость за эти иконы сесть окажется сильнее решимости за них сажать. Репрессии будут остановлены, если этому делу будет придана такая степень скандальности, что издержки от нее перевесят в глазах властей выгоды от запретов. Это не романтика, а элементарный прагматический расчет. Pussy Riot должны стать символом сопротивления беззаконию и мракобесию. И если у кого-то есть к ним эстетические и стилистические претензии, эти претензии должны быть отложены до того момента, когда девушки выйдут на свободу, все обвинения с них будут сняты, а полицейские и судебные чиновники, беззаконно бросившие их в тюрьму, окажутся на их нынешнем месте.

Ну и еще раз об «оскорбленных чувствах» православных мракобесов. У тех, кто требует государственной расправы над своими оппонентами, пишет доносы или хотя бы поддерживает такие расправы, нет чувств, достойных уважения. Перетопчутся на самолюбии.

Политическая беспринципность, как и любое приспособленчество вообще, тоже имеет свою идеологию и свое моральное обоснование. Дистиллированный цинизм, тотально презирающий все, что именуется между людьми ценностями, - удел лишь немногих по-настоящему цельных и сильных натур. Так сказать, идеальных злодеев. Большинство же людей слабы и для сохранения психологического комфорта нуждаются в этикообразном самооправдании.

Такие самооправдания каждый не раз слышал от лично знакомых ему людей. Никакие абстрактные политические принципы, идеологические доктрины и всеобъемлющие программы правильного устроения общества (а тем более верность каким-то партийным вождям, про которых тоже много чего известно) не стоят пусть и небольшой, но реальной пользы, возможность принести которую дает близость к власти, включенность во власть. Всевозможные статусы, посты и должности. Да, ради всего этого приходится принимать не нами установленные правила игры. Идти на компромиссы в том числе и с самим собой, на многое закрывать глаза. Но если от этого отказываться, если постоянно плевать против ветра, можно вообще все свои силы растратить впустую ради химеры изменения неправильных правил.

Не будем впадать в ханжеское негодование по поводу того, что данная идеологическая доктрина предполагает принцип «добро должно вознаграждаться». Это ведь по-человечески так понятно. В жизни всегда приходится идти на массу компромиссов. Но тут важна «цена вопроса». Истина всегда конкретна, а дьявол в деталях. Каковы конкретно сегодня правила игры, которые необходимо соблюдать, чтобы быть близким к власти? На что надо закрыть глаза и через что переступить, чтобы быть в нее включенным? Вот далеко не полный список требований.

В первую очередь любой включенный в сегодняшнюю власть обязан оправдывать выборные фальсификации и беззаконные отклонения судами исков об этих фальсификациях. Он обязан прикрывать эти фальсификации и это беззаконие либо своим молчанием, либо публичным враньем, что ничего не было, а видеозаписи фальсификаций сняты на специальных квартирах агентами закордонных врагов России. Именно враньем, ибо любой депутат госдуры от Партии Жуликов и Воров точно знает, что фальсификации были.

Далее, любой включенный в нынешнюю власть обязан оправдывать систематическое полицейское насилие над участниками уличных акций протеста и фабрикацию уголовных дел в отношении оппозиционных активистов. И опять-таки прикрывать это беззаконие. Либо не замечать его, либо осознанно врать, что полиция действует исключительно в рамках закона, а наши следователи и судьи во всем разберутся.

Наконец, любой функционер путинского режима обязан оправдывать политические убийства. Например, убийство Сергея Магнитского он должен оправдывать работой убитого на враждебную державе компанию, а демонстративный отказ следственных органов признать очевидный факт убийства - защитой суверенитета страны.

В России живет довольно много людей, действительно считающих, что кража голосов на выборах и подмена протоколов – невелик грех, а силовое подавление оппозиции – вещь естественная, как дождь и ветер. Все это государству можно легко простить за что-то такое, что представляется более важным. Тем более что прессинг в отношении немногочисленных политических активистов вроде бы никак не задевает «нормального неполитизированного гражданина».

Но есть и другие граждане, для которых кража голосов и полицейское беззаконие – вещи абсолютно недопустимые, аморальные и преступные, а люди, все это оправдывающие и прикрывающие (то есть фактически соучаствующие в этом), суть люди без совести и чести, очень плохие люди. Сколько бы эти плохие люди ни оправдывали свое соучастие борьбой с американским империализмом, исламским фундаментализмом или всемирным заговором гомосексуалистов. Или желанием приносить свою маленькую пользу обществу. Вопрос в том, может ли и должен ли интеллигентный человек выражать свое негативное отношение к этим нехорошим людям в обидной для них, а подчас и грубой форме. Ведь любая грубость интеллигентному человеку органически чужда.

Ответ на этот вопрос напрямую зависит от степени общественной опасности вышеназванных нехороших людей. Мирные конформисты, как правило, твари незлобивые и к радикализму не склонные. Но если возникает угроза их возможности приносить свою маленькую пользу обществу за счет своей включенности во власть, они начинают ее защищать любыми средствами. И превращаются в воинствующих православных мракобесов. Самозабвенно врут про американцев, ужинающих российскими усыновленными инвалидами, доводя себя до экстаза, в котором сами начинают в этот бред верить. Принимают все новые и все более идиотские запретительные законы. Делают основой современного уголовного права решения Трулльского собора. Предлагают изъять из школьной программы Белинского и Салтыкова-Щедрина.

И вот в этом возбужденном состоянии они представляют крайнюю опасность для окружающих. Никакой цивилизованный диалог с ними в такой период невозможен. Как невозможен сегодня никакой компромисс с их хозяевами. Напротив, патриотическим долгом каждого честного человека становится делать все для распространения в обществе неприятия правящей клики и ее обслуги, ее холуев, для распространения отвращения к ним. Делать все для того, чтобы их жизнь стала невыносимой. Если мы действительно считаем, что фальсификация выборов, полицейско-судебный произвол, сфабрикованные уголовные дела и политические убийства – вещи абсолютно недопустимые, аморальные и преступные, в праве на корректную дискуссию им должно быть отказано. Мы не хотим, чтобы они к нам прислушались. Мы хотим, чтобы они ушли.

Даже в уличной драке есть понятие «запрещенный прием». Используются ли такие приемы в статье «Политическая проституция меняет пол»? Она не касается интимных сторон жизни фигуранток, не вторгается в их «личное пространство», то есть не «бьет ниже пояса». В отношении персонажей, о которых идет речь в статье, автор этических границ не переходит. Однако ставить на одну доску девушек, зарабатывающих свои деньги нелегким трудом и честно (в той мере, в которой они не используют в своей практике обман и насилие), девушек, не причиняющих никому зла, с политиками, крадущими у нас страну и удерживающими власть с помощью полицейских репрессий, – оскорбительно для проституток в прямом смысле этого слова. И по-хорошему редактору следовало бы перед ними извиниться.

Надеюсь, Станиславу Белковскому, вызванному на допрос по доносу группы смешных членов Госдумы, в ближайшее время ничто серьезное не угрожает. Но именно в ближайшее время. Так что не стоит себя успокаивать тем, что уголовное преследование Белковского за статью о необходимости церковной реформации в России настолько абсурдно, что у режима хватит ума на это не пойти. Завтра этот абсурд вполне может стать реальностью.

И не только потому, что практика уже доказала принципиальную возможность подобного абсурда в современной РФ: абсолютно беззаконный, инквизиционный процесс Pussy Riot абсурден не в меньшей степени. Современная российская реальность отнюдь не является беспорядочным нагромождением абсурдных ситуаций, порожденных неадекватными реакциями невменяемых людей.

Находящееся при власти отребье, до сих пор ошибочно называемое «политической элитой», целенаправленно и последовательно ведет страну по пути этого абсурда. Так что нежелание Андрея Кураева (одного из немногих достойных людей в том вертепе мракобесия и дикости, в который превратилась иерархия РПЦ МП) вступать в полемику с Белковским из опасения невольно облегчить его преследование можно понять.

Пикантность ситуации заключается в том, что, требуя проверить публикацию Белковского на наличие экстремизма и разжигания религиозной розни, почтенные депутаты объявляют оскорбительным, неуместным, содержащим грубые и необоснованные выпады в адрес РПЦ МП текст, в высшей степени политкорректный. Сегодня в России появляется масса публикаций с гораздо более резкой критикой в адрес РПЦ МП. Почему же гнев депутатов вызвала именно эта статья?

Сами они объясняют это тем, что в публикации содержится призыв реформировать РПЦ МП: ликвидировать ее как единое бюрократическое целое и преобразовать в некую конфедерацию независимых самоуправляющихся приходов. То есть жалобщики как бы пытаются подняться над областью оценочных суждений и подвести под свои претензии как бы правовое основание: призыв к ликвидации законно действующего религиозного объединения незаконен.

Правда, депутаты на этой «твердой правовой позиции» не удерживаются и тут же вновь соскальзывают в область чувств и прочих тонких материй. Депутат от как бы оппозиционных "эсеров" Татьяна Москалькова считает публикацию «вызовом всему обществу, православному государству», покушением на нравственные ценности нашего общества, «поруганием» православной конфессии.

Я не буду писать донос Бастрыкину на депутата Москалькову, назвавшую РФ «православным государством» и тем самым покусившуюся на основы конституционного строя (по Конституции РФ все еще остается государством светским). Право любой Москальковой, как и любого «православного историка» Михайлова, публично выступать против основ конституционного строя для меня священно и неприкосновенно. В демократическом государстве каждый имеет право не только выражать несогласие с основами конституционного строя, критиковать их, но и предлагать любые изменения этих основ. С единственным ограничением: если сделать это не предлагается путем вооруженного восстания. Любые другие средства – агитация в СМИ, использование выборных процедур, массовые акции давления на власть – являются законными.

Точно так же в демократическом обществе любой имеет право критиковать любые общественные институты и призывать к их ликвидации либо изменению. Но именно это право наши депутаты-жалобщики и отрицают. Причем не по глупости или правовой неграмотности. Их позиция осознанна и по-своему логична: РПЦ МП как общественный институт является одной из опор существующего государства, ее критика или попытки реформирования могут это государство ослабить, а потому должны им пресекаться. Эта логика основывается на вполне завершенном идеале общественного устройства, при котором власть может ограничивать критику тех или иных общественных институтов исходя из своих представлений о целесообразности. Это не значит, что в таком обществе будет запрещена вообще всякая критика официальных позиций (как при классическом тоталитаризме), но право на нее не гарантировано, а зависит от усмотрения власти. При желании власть может любую точку зрения объявить вне закона.

Выстроенное в течение десятилетия антиэкстремистское законодательство является готовой «правовой базой» для подобной системы. Политическая и идеологическая борьба в том и состоит, что ее участники стремятся сформировать в обществе «негативное отношение» к своим противникам, распространяют «негативную информацию» о них. При желании – уже статья о разжигании.

Верховный суд даже может принять для Европы постановление о том, что критика политических организаций, идеологических и религиозных объединений сама по себе не является разжиганием вражды. Это ни в коей мере не помешает путинским следователям и судьям выискивать признаки разжигания в любом отдельно взятом конкретном случае такой критики. Да, вообще не является, но в данном случае...

Путинские следователи и судьи уже прошли прекрасную школу выворачивания наизнанку любого закона. И они твердо знают, что поставлены не защищать закон, а подстраивать его под текущие нужды действующей власти. И уверены в полной безнаказанности.

Резиновые формулировки законов плюс их соответствующая трактовка полицейской и судебной властью – это и есть наше сегодняшнее «правовое поле». Пытаться переиграть нынешний режим на этом поле бессмысленно. С таким же успехом арестованный по статье об «антисоветской пропаганде с целью подрыва и ослабления существующего строя» мог доказывать следователю КГБ, что критика недостатков не подрывает и ослабляет, а, наоборот, «лишь укрепляет наш родной крепостнический строй». Единственно возможный тут способ противостояния – гражданское неповиновение.

Обращает на себя внимание, что подписавшие депутатский донос – не последние люди в путинском истеблишменте. Значит и среди прокуроров и следователей таких немало. Значит и среди судей такие найдутся. Наш истеблишмент полон людей, утробно ненавидящих свободу и готовых запрещать все подряд не за страх, а за совесть. По собственному внутреннему убеждению. От них уже на всю страну воняет фашизмом.

Особенно опасно то, что они перестали этого стесняться. Перестали стесняться чего бы то ни было. И их перестали сдерживать. Госдума откровенно демонстрирует торжествующее ликование, настоящую животную радость по поводу гибели усыновленного российского мальчика в США. Брежневская геронтократия все-таки не позволяла своим шавкам такого. Все-таки думала о своем солидном, респектабельном имидже. До недавнего времени такого не позволял своим холуям и Путин. Дорожил реноме взвешенного политика. Сейчас перестал.

Ему даже можно посочувствовать. Человек, видимо, пережил личную драму. Когда шпана из питерских подворотен превратилась в сказочно разбогатевших гангстеров, овладевших властью над огромной страной, она долго надеялась быть принятой за своих в мировой элите. Но оказалось, что им вежливо улыбаются, но за равных не принимают, внутренне презирают. Это очень болезненное разочарование. Поэтому Путин сейчас чрезвычайно опасен. Это очень больно раненый зверь. И он отлично знает, что на любом историческом ухабе ему тут же вспомнят и его нарисованные проценты, и много чего еще. А опереться внутри страны он уже может лишь на откровенных мракобесов и фашистов. И все больше попадает в зависимость от выращенных им хунвэйбинов.

Есть ли связь между «Маршем против подлецов» и развернувшейся в либеральной среде дискуссией о национализации? Нацбол Павел Жеребин считает, что белоленточники вместо политической борьбы с Путиным перевели оппозиционную деятельность в вечную истерику по поводу "аморальности" власти. "Путин против сирот", "у патриарха часы "Брегет", "у Михалкова мигалка", ну и дальше в таком роде. В то же время системные проблемы страны замалчиваются. Например, почему власть накачивает деньгами американскую экономику вместо инвестиций в развитие инфраструктуры и реиндустриализации? Почему, несмотря на "акт Магнитского", у нас в Ульяновске строят транзитную базу НАТО? Почему, несмотря на растущий разрыв между богатыми и бедными, у нас плоская шкала налогообложения? Короче, «конкуренцию идей и проектов будущего развития России надо было устраивать, а не ханжеское морализаторство».

К перечисленным Жеребиным проблемам можно добавить и вопрос о национализации. Так что тема аморальности Иродова закона и принявших его людей вовсе не подменила собой и не заслонила темы, напрямую относящейся к «проекту будущего развития России». Неверно и то, что, как утверждает Эдуард Лимонов, против запрета на иностранное усыновление вышла исключительно богатая буржуазная публика. Я был на «митинге против подлецов» на Марсовом поле в Петербурге. Питер - город маленький, и в двухтысячной толпе легко можно найти немало знакомых. Так вот, все знакомые, которых встретил я, принадлежат к самой бедной части «среднего класса» и интеллигенции (часто - «бюджетной»). «Норковых шуб» я чего-то вообще там не заметил.

«Закон подлецов» выявил истинные разделительные линии современной России. Они проходят не между сторонниками и противниками национализации и прогрессивного налога. Столкнулись фундаментальные принципы «человек для государства» и «государство для человека». И неслучайно рядом с либералами различных оттенков шли активисты и сторонники Левого фронта, программа которого предполагает куда более широкую национализацию, чем та, что была бы приемлема даже для самого левого либерала. Произошло возвращение к тем самым истокам и корням, когда первые либералы и первые коммунисты вместе противостояли «коллективному Чаплину», кредо которого сводилось и сводится к тому, что «есть вещи, которые более важны, чем уничтожение того или иного количества людей».

Это изумительное откровение Чаплина образца 2007 года касалось чеченской войны. Тремя годами ранее сидящий в Кремле человечек спокойно списал в расход бесланских заложников. Якобы во имя высших государственных интересов. На деле - чтобы не потерять своего имиджа «крутого парня». Еще круче, чем сам «добрый дяденька Басаев». Это многим бабам нравилось. Страна в подавляющем большинстве приняла это молча. И обращенный к «креативным» язвительный вопрос «где вы были раньше?» имеет под собой основания. Кстати, в дни бесланской трагедии Эдуард Вениаминович был среди немногих, кто, помимо небольшой группы правозащитников, выступил за спасение заложников. И мне непонятно, ради какой национализации сегодня он разворачивает свою партию на союз с «коллективным Чаплиным».

Лимонов утверждает, что белоленточники ушли от страны и народа. Но «коллективный Чаплин» - это еще не народ. Это даже не то большинство членов и сторонников «Единой России», которое, как пишет Павел Жеребин, «состоит из не очень хорошо образованных бюджетников с консервативным, зашоренным мышлением и низкой зарплатой». Многие ли из этих людей были бы готовы отдать приказ открыть огонь по бесланской школе? Вот Лахова, Горячева, Матвиенко - эти точно смогли бы. Для этого, кроме специфической идеологии, нужны еще специфические человеческие качества. Вот здесь и проходит водораздел. Что это - политика или мораль? Или и то и другое вместе?

Более года назад «Грани» опубликовали дискуссию Николая Руденского и нацбола Сергея Аксенова о «своизме», который Аксенов отстаивал как принцип политической борьбы. Николай Руденский тогда задал ему вопрос: а чем его «своизм» отличается от «нашизма» путинистов? Я бы ответил так: отличается тем, что Сергей Аксенов никогда не будет воровать голоса на выборах. Вообще не будет воровать. Что это - вопрос морали или вопрос будущего политического и социального устройства России? Или одно нельзя отделить от другого? Когда Путин списал в расход бесланских заложников, это было вполне внятным посланием о том «проекте будущего развития России», который он предлагал стране. Проект этот далеко не нов: государство - Молох, пожирающий своих граждан. Выступая на Национальной ассамблее, Павел Жеребин вспомнил знаменитую цитату из председателя Мао: винтовка рождает власть. Но я думаю, что приказа стрелять по школе он все-таки не отдал бы.

Мне не раз доводилось выступать в роли «адвоката дьявола». Выступлю в этой роли еще раз. Я уверен, что бывший анархист, ренегат левого движения, а ныне - один из ведущих идеологов Партии Жуликов и Воров (в ее верхушке он чуть ли ни единственный «интеллектуал») имеет в виду не физическую расправу над политическими противниками. И «куда Макар телят не гонял» - это лишь кокетливая аллюзия, призванная заставить вспомнить про «места не столь отдаленные» любого жителя страны с каторжанско-лагерной историей. Нет, «штандартенфюрер Исаев» говорит всего лишь о морально-политической изоляции, а не о какой-то другой. О вытеснении неподконтрольной властям оппозиции «на обочину политической и общественной жизни». То есть о том, о чем говорили творцы «управляемой суверенной демократии» еще в первые годы путинского режима. И чем они последовательно занимались.

Но есть и нечто новое. До недавнего времени (во всяком случае, до думских выборов) партия власти отзывалась о либеральной оппозиции в тоне пренебрежительно-снисходительном. Как о непослушных детях, которые, хоть и хамят иногда старшим, но по большому счету никуда от них не денутся. Потому что есть общность происхождения. Из 90-х. Есть общие базовые ценности. Из тех же 90-х. Не хочу повторять, какие. Об этом и так в последнее время много кто сказал.

Теперь, похоже, обе стороны наконец-то окончательно осознали, что являются не «политическими оппонентами», а смертельными врагами, ведущими друг с другом беспощадную войну на полное политическое уничтожение. И тут либо мы их загоним на общественную периферию, «куда Макар телят не гонял», либо они нас. Градус враждебности первой резко повысила власть. Почти сразу после декабрьских выборов. Лишь в самое последнее время ей стала отвечать тем же умеренно-либеральная среда, всегда избегавшая стилистики радикальной оппозиции. С трудом преодолевая природное интеллигентское отвращение к любой грубости.

Действия власти - что это, безумие или трезвый расчет? Многие сегодня пытаются предложить свой ответ на этот вопрос. На мой взгляд, режим действует вполне рационально с точки зрения поставленных им целей. Думаю, правящая элита взвешивала разные тактики и стратегии. И пришла к неутешительному для себя выводу: если не изолировать оппозицию, неизбежна скорая потеря власти. Если и не завтра, то в ближайшие 2-3 года. И решила отбиваться до последнего. Не уступать ничего. Осознанно отказалась от попыток диалога и компромисса. Сделала выбор в пользу откровенно черносотенной реакции и мракобесия.

То, что выбранная властью линия является для нее единственно возможной в рамках поставленных ей задач, вовсе не означает, что ей автоматически гарантирован успех. Основная борьба между режимом и оппозицией развернется за умеренную часть так называемого «консервативного большинства» (к которому в нашем родном зазеркалье примыкают и псевдолевые партии - КПРФ и хустисиалисты). Режим, накручивая градус мракобесия, навязывает оппозиции «жесткую игру». Он провоцирует ее на все более жесткий «антиконсерватизм», рассчитывая, что так она будет вызывать более резкое неприятие консервативного обывателя и толкать его к сплочению вокруг власти.

Мне представляется, что этот вызов нужно принять. Во-первых, потому что у оппозиции все равно нет другого выхода. Попытка стать мягче не заставит Путина отказаться от намерения закатать ее в асфальт, а лишь облегчит ему работу. Во-вторых, потому что оголтелое мракобесие и фашизоидные действия власти могут вызвать у умеренно-консервативного обывателя отторжение большее, чем антиконсерватизм оппозиции. Ведь фашизоидные фундаменталисты-мракобесы составляют в консервативно-традиционалистской массе абсолютное меньшинство. Тем более что рано или поздно консервативный обыватель предъявит власти свой социальный счет. Возможности экстенсивного экономического роста исчерпаны, а переход к интенсивному росту в условиях поворота к изоляционизму невозможен. А в отсутствии роста обыватель очень быстро обнаружит фальшь имитационных «антикоррупционных чисток», которые на деле являются борьбой различных кланов и ведомств за место во главе пирамиды государственного рэкета. И перетягивать на сторону оппозиции эту часть общества надо не подстраиванием под ее традиционалистские (византийские) предрассудки, а внутренней мобилизацией, напором, последовательной честностью и апелляцией к чувству справедливости.

В избранной Кремлем стратегии запрограммирован элемент «самонакручивающейся истерики». Так пусть она будет как можно более омерзительной. Кремль хочет раскола общества? Пусть будет раскол. Полное политическое уничтожение, политическая изоляция всегда достигается с помощью того или иного вида террора. Если не физического, то морально-психологического. Враг должен быть полностью дискредитирован, «опущен». Объявлен изменником, врагом государства, врагом суверенитета, «врагом римского народа». Или «врагом свободы». Вокруг него должна возникнуть атмосфера отвращения, презрения и полной нетерпимости. С врагом не ведут джентльменских дискуссий. С ним становятся невозможны личные отношения. Он должен стать изгоем и почувствовать это.

Путинская власть не ограничится и уже не ограничивается морально-психологическим террором против оппозиции. Будут и новые фашизоидные запретительные законы, будут и новые репрессии. Оппозиция должна быть готова держать удары репрессивной машины. И отвечать на них: после освобождения России от оккупационного режима жулики, воры и подлецы будут подвергнуты люстрации. В новой России места их партии не будет. Наша задача на ближайшие годы - загнать их на такую обочину политической и общественной жизни, куда Макар телят не гонял.

Гадания на тему «зачем Путину понадобились законы, раскалывающие общество» напомнили мне вопрос, которым долгое время мучилась изрядная часть либеральной общественности: «Who is Mr. Putin?» А загадки-то никакой нет. Законы, раскалывающие общество, равно как и прочие мерзости, раскалывающие общество (например, беззаконная средневековая расправа с Pussy Riot), нужны Путину именно для того, чтобы раскалывать общество. Вернее, закреплять существующий в нем раскол, не давать ему консолидироваться.

К декабрю прошлого года в стране впервые сложилось определенное антипутинское большинство. Что и выявили думские выборы, на которых Партия Жуликов и Воров реально получила лишь чуть более трети голосов, а вовсе не те 49%, которые она себе воровским способом приписала. И это все знали. Это окрылило давно недовольную режимом часть московского среднего класса и вывело ее на улицу протестовать против фальсификации итогов выборов.

Ощущение принадлежности к большинству безусловно придает силы. Но вызванная этим чувством эйфория сыграла с молодым «европейски ориентированным креативным классам» злую шутку. Наши «креативные» как-то упустили из виду, что они лишь часть «антипутинского большинства», причем меньшая его часть.

Большей частью «антипутинского большинства» были и остаются традиционные избиратели КПРФ и «хустисиалистов без Перона» (справедливцев). Они, как правило, не принадлежат к «новому среднему классу». В большинстве это бюджетники, пенсионеры. Социально пассивные, социально зависимые. Часто несущие груз пережитков патерналистского сознания и великодержавных «понтов». Анчоусы, как называет их г-жа Латынина. Люди византийской цивилизации, как называет их Евгений Ихлов.

Можно как угодно относиться к сложной и противоречивой фигуре Леонида Радзиховского. Но все-таки стоит иногда обращать внимание на то, на что пытается обратить внимание он. Например на то, что «в честной думе было бы меньше медведей, зато больше коммунисток-горячевых и еще больше луговых». Насчет луговых спорно, но вот горячевых точно было бы больше. Думали ли об этом десятки тысяч белоленточников, вышедших на улицы «за честные выборы»?

Оппозиция могла сделать своим основным лозунгом не перевыборы Думы по новым правилам, а пересчет голосов, поданных на выборах состоявшихся. Такое требование могло быть более легко достижимым, но на фоне стотысячных толп представлялось безнадежно оппортунистичным. Однако у вождей либеральной оппозиции могли быть и другие соображения. Честный пересчет голосов, если бы он состоялся, позволил бы КПРФ и справедливцам сформировать собственное правительство большинства, причем отчасти за счет голосов либеральных избирателей, отданных «за любую партию, кроме жуликов и воров». Другой вариант – коалиция справедливцев с разгромленными Жуликами и Ворами. Но пойти на это в обстановке подъема массового движения против Жуликов и Воров справедливцы могли и побояться.

Однако надежды на то, что перевыборы с допуском к ним вновь зарегистрированных партий создадут принципиально иную ситуацию, были изначально иллюзорны. Да, либеральная оппозиция добилась бы некоторого представительства в Думе. Но КПРФ и справедливцы сохранили бы возможность составить парламентское большинство, вступив в коалицию либо с остатками Жуликов и Воров, либо с прорвавшимися в Думу либералами. В любом случае лицо послепутинской власти определяли бы они.

Было бы это шагом вперед? Я отдаю себе отчет, что после многочисленных предательств со стороны КПРФ и «Справедливой России» (если кто-то и «слил» протест, то именно они), после поддержки ими доброй половины новых репрессивных законов, после того как они почти единодушно проголосовали за позорный «закон Молоха-Ирода», положительный ответ будет выглядеть полным неприличием. И все же я отвечу положительно.

Любая реальная передвижка власти внутри выстроенной Путиным системы разбалансировала бы всю пресловутую вертикаль. Механизм контроля и манипуляций на какое-то время заклинило бы. Тетки и дядьки из избиркомов не решились бы переписывать протоколы, не зная наверняка, кто именно сегодня на Руси реальный Хозяин и надолго ли. Не были бы уверены, что их прикроют. Любые первые послепутинские выборы были бы относительно честными. И уже дальше от нас бы зависело, окажутся ли они одновременно и последними честными выборами при новой власти. Во всяком случае, это был бы еще один шанс вырваться из «социального некроза». И если была возможность использовать для этого в качестве рычага «коммунисток-горячевых», надо было так и делать.

Мне возразят: КПРФ и справедливцы сами отказались от реальной борьбы за власть. Но было ли сделано все возможное, чтобы они не отказались? В числе прочего истекший год показал, что эти «политические ужи» в разных ситуациях способны вести себя по-разному. То есть на них, в отличие от Путина, можно «влиять». И если бы на первом же стотысячном митинге вожди либералов выдвинули бы внятное требование немедленной передачи мандата на формирование правительства КПРФ и «Справедливой России», им было бы гораздо труднее уклониться от выполнения некоторых «оппозиционных обязанностей».

Мало кто задумался над тем, что функционеры КПРФ и справедливцев не пошли на тесное сотрудничество с «белоленточниками» не только в силу своей зависимости от Кремля. Как бы ни были они встроены в путинскую систему, они не могут не учитывать настроения тех, кто своими голосами обеспечивает им теплые места в Думе. Масса их избирателей не спешила влиться в «марши миллионов» не потому, что их туда не звали лидеры, а потому, что испытывала острое недоверие к «креативному среднему классу». И «креативные» мало что сделали, чтобы это недоверие развеять. Их слух ласкало пение сладкоголосых сирен, разжигавших в них чувство социального превосходства над «анчоусами».

Одна из главных причин поражения первого натиска на путинскую диктатуру в том, что возникшее «антипутинское большинство» так и осталось внутренне разобщенным. И не только на уровне вождей – черт бы с ними, с вождями – на уровне простых людей. Диктатуре лишь оставалось закреплять и усиливать взаимное отчуждение двух основных составляющих «антипутинского большинства». Что она последовательно и осуществляет.

Без диалога «европеизированного городского класса» с «людьми византийской цивилизации» диктатуру будет не сломить. Другого пути просто нет. Это, разумеется, не означает, что ради такого диалога можно отказаться от поддержки Pussy Riot или от протестов против иродового закона. Это не означает, что нужно вступать в дискуссию с депутатом Горячевой. С такими обсуждать решительно нечего. Им – позор, презрение и осмеяние. Но с очень многими людьми, подверженными культивируемым властью традиционалистским предрассудкам и комплексам, разговаривать все равно придется. Для этого надо лишь осознать всерьез, что Путин – враг по-любому. Сколько еще иродовых законов должно появиться, чтобы это было по-настоящему осознано «средним классом» и его лидерами?

Ситуация действительно кричаще напоминает известный сюжет из «Золотого ключика». А видный представитель «всех богатеньких нашего города» проговорился, что же их так встревожило: ведь «всё это ведет даже к расколу в семьях»! То есть это то, о чем говорил недавно Александр Минкин. Приходит депутат домой: «Здравствуй, папочка-палач, как тебе работалось, скольких казнил, устал?» Оказывается, не все им «божья роса». Они хотят, чтобы их критиковали корректно. Критиковать корректно можно идеологических оппонентов, политических противников. Они хотят, чтобы их принимали за оппонентов и противников. Это их легитимизирует. И им отнюдь не безразлично, когда им показывают, что как раз за оппонентов их и не держат. Потому что они не просто «умственно отсталые». Выражаясь политкорректно, они страдают задержкой нравственного развития. В просторечии это называется «моральные уроды». И нормы, принятые между политическими оппонентами, не распространяются на боевиков фракции Партии Жуликов и Воров, уподобившихся боевикам, захватившим школу в Беслане. И на их подпевал из других фракций – тоже.

Значит, не столь уж бесполезно формирование атмосферы абсолютного неприятия подлости, раз это может привести к расколу в «их» семьях. Очень плохо, что к расколу в семьях не привела массовая кража голосов на «их» выборах. Масса возможностей была упущена. Но еще не все потеряно. И надо при каждом удобном случае бросать в лицо жуликам, ворам и подлецам: вы жулики, воры и подлецы. Надо делегитимизировать подлость. И раскол в их семьях рано или поздно пойдет. Конечно, первой реакцией «почтенных сирот» с задержкой нравственного развития будут не уступки, а дальнейшее завинчивание гаек, новые запреты и преследования. Что ж, они сами подарят нам новые формы гражданского неповиновения.

Прочитал последний пост Леонида Радзиховского, давнишним оппонентом которого являюсь. Хочу подписаться под каждым его словом. Ну и, как всегда, кое-что добавить от себя.

Самые разные люди уже выступили публично против людоедского закона. Кто-то написал заметку. Кто-то дал интервью. Кто-то собирает подписи под обращениями. Я вот навел на одно такое обращение двух своих знакомых приемных родителей, не имеющих обыкновения лазать по интернету. Еще две подписи...

Кто-то выходит к Думе с одиночными пикетами. Там сейчас задерживают за это людей. К ним еще можно присоединиться…

Каждый делает что может. И каждый выступает от себя лично. «Каждый идет в одиночку», как было сказано про несанкционированный митинг на Лубянке. Но есть еще один способ чуть-чуть повысить шанс на то, что на этот раз взбесившийся принтер удастся остановить.

Власть не считает нужным оглядываться на «прогрессивную общественность», вытирает об нее ноги в том числе и потому, что уверена: эта наша «прогрессивная общественность» никогда не сможет выступить солидарно. Ее всегда будут раздирать дрязги и склоки, взаимные обвинения, упреки и обиды. Она всегда будет самозабвенно выяснять внутри себя, кто «демшиза» и провокатор, а кто чего-то там лижет у власти.

Если ряд известных людей, про которых все точно знают, что они никогда не присядут друг с другом на одном гектаре, хотя бы на время перестанут обличать друг друга и выступят с СОВМЕСТНОЙ инициативой - это само по себе будет тревожной демонстрацией для власти. Будет экзаменом на гражданскую зрелость. И хоть немного повысит тот шанс, о котором говорит Леонид Радзиховский.

Хочу выразить признательность Борису Акунину за то, что он публично снял с себя овечью шкуру и с присущим ему чувством юмора честно продемонстрировал миру волчий оскал противника революции. Он сделал важный шаг к разрешению недоразумения, возникшего в ходе спора между радикальными овечками и умеренными волками.

В своей полемике с радикалами умеренные вольно или невольно (я надеюсь, что именно невольно) стали отождествлять революцию с насилием и кровью. В результате их критика сторонников «мирной ненасильственной революции» не только била мимо цели и не способствовала выяснению спорного вопроса, но и давала радикалам повод подозревать их в сознательной подмене понятий.

Акунин прямо говорит, что он противник любой революции, даже мирной и ненасильственной. Он не хочет, чтобы авторитарный режим рухнул в одночасье, с грохотом и треском, в результате майданов, блокады магистралей, всероссийских кампаний гражданского неповиновения и массированных «оккупаев». Он боится хаоса, которым будет сопровождаться такое политическое сотрясение. Если же «постоянно наращивать давление на власть, заставляя ее выпускать из лап рычаги, в которые она вцепилась», можно будет и эту власть постепенно сменить в результате честных выборов всех уровней, и коллапса избежать.

Таким образом, главное, что, по Акунину, отличает эволюционистов от революционеров, - это принципиальное стремление сменить власть на выборах, организованных самой этой властью в рамках обычных (штатных) процедур. В то время как революционеры добиваются смены власти вне рамок штатных выборных процедур.

При этом Борис Акунин подчеркивает: зафиксировать главный пункт, по которому центристы (эволюционисты, умеренные) расходятся с более радикальным крылом оппозиции, – это не значит разругаться и разбежаться. Напротив, такая фиксация поможет обеим сторонам определить, где они могут рассчитывать на солидарные действия, а где нет. Таким образом, выступление Акунина – не попытка размежевания с радикалами, а протянутая рука для сотрудничества. Он призывает своих единомышленников к сдержанности в полемике с оппонентами.

Акунин формулирует несколько принципов «правильного» с его точки зрения центризма, чрезвычайно важных для перспектив сотрудничества центристов с радикалами:

1. Пока в России есть политзаключенные, всякое сотрудничество с режимом с целью «оздоровления власти изнутри» недопустимо. Более того, даже неформально обсуждать с представителями власти какие-либо другие вопросы можно будет лишь на следующий день после того, как будут освобождены Ходорковский, Лебедев, узники Болотной, Толоконникова, Алехина (и далее по списку). Акунин фактически отмежевывается от «неправильных центристов» - тех, по словам Гарри Каспарова, неофитов протестного движения, которым в декабре 2011 года требование освобождения всех политзаключенных казалось досадной помехой на пути переговоров с властью о проведении комплексной политической реформы. Тех, кто считает, что «от беззаветного служения высокому делу эволюции не должны отвлекать ни "Норд-Ост", ни Беслан, ни убийство Политковской, ни прочие свинцовые мерзости правящего режима». Акунин пишет, что «политические до сих пор сидят за решеткой еще и потому, что нашлось изрядное количество людей с хорошей репутацией, которые заседают в разных благонамеренных советах и даже занимают официальные посты». А просто так отмахиваться от мнения людей своей среды всем этим членам различных благонамеренных советов будет гораздо труднее, чем от мнения всяких там «радикалов-маргиналов».

2. Акунин прямо пишет, что конечной целью протестного движения является смена власти. Ограничиваться влиянием на нее он, в отличие от некоторых видных представителей «умеренной партии», не собирается. И удовлетворяться некоторой гуманизацией системы при сохранении Путина у власти еще лет на 50 – тоже. Видимо, более богатый жизненный опыт подсказывает ему, что независимый суд, честные выборы, свобода СМИ с нынешним начальством несовместимы.

3. Акунин допускает, что при определенных обстоятельствах (если, например, Путин продолжит закручивать гайки) «правильные центристы» тоже могут захотеть революции.

А теперь вернемся к расхождениям «правильных центристов» с революционерами. Акунин надеется, что давление общества сможет вырвать у режима такие уступки, которые позволят не допустить фальсификации организуемых этим режимом выборов. Радикалы в это не верят. Реальной гарантией честности следующих выборов они считают лишь отставку Путина.

Мне представляется, что это расхождение носит скорее отвлеченно-теоретический, чем практический характер. Окажется ли путинский режим способен на принципиальные уступки обществу, которые позволили бы ему сравнительно плавно и безболезненно сдать власть, зависит в большей степени от процессов в правящей элите, а не в оппозиции. Наращивание общественного давления необходимо в любом случае, а его техника в обоих случаях одинакова и включает в себя кампании гражданского неповиновения. Акунин относится к таким кампаниям с опаской, а между тем именно он стал инициатором самой яркой акции гражданского неповиновения последнего года – «контрольной прогулки писателей».

Практический вопрос, вызвавший последнюю серию конфликтов в оппозиции, несколько иной. Я бы сформулировал его так: должно ли на знамени протестного движения быть начертано требование досрочной отставки Путина? Радикалы считают, что незаконность нынешних Думы и президента – самое уязвимое место режима, и в это место надо последовательно бить, постоянно напоминая обществу об очевидных фальсификациях на последних выборах. Умеренные говорят, что общество в большинстве смирилось с фальсификациями, а потому надо встать на почву «реальной политики» и не педалировать эту тему. Хотя «эволюционисты» и не всегда об этом открыто говорят, но их неприятие лозунга отставки Путина часто объясняется тем, что они считают его помехой для достижения компромисса с режимом. Им близка «политика умиротворения»: склонять режим к уступкам, убеждая его, что оппозиция «не страшная».

С радикальной точки зрения именно требование отставки Путина и перевыборов может заставить правящую элиту всерьез задуматься о реальных уступках и компромиссах. Именно это требование должно стать «мирными предложениями» оппозиции на возможных переговорах. Если же у режима есть альтернативные предложения, пусть представит. Если они окажутся серьезными, мы рассмотрим. Никто же не мешает высшим официальным лицам признать, что бесчисленные сообщения о фальсификациях имеют под собой серьезные основания. Создать специальную комиссию по расследованию с участием представителей оппозиции. Наказать фальсификаторов. Разве «правильные радикалы» были бы против? И это как минимум сделало бы вопрос о сроках ухода Путина и перевыборах обсуждаемым.

Было бы весьма ценно, если бы «правильные центристы» сформулировали свою позицию по вышеназванному практическому вопросу. Если удастся прийти к взаимопониманию по этому вопросу, проблем с солидарными действиями не будет. А горячность некоторых радикалов можно пережить, что и советует своим единомышленникам Борис Акунин. Что же касается его призыва к «правильным центристам» создать свою партию, я могу порекомендовать человека, который мог бы выступить инициатором ее создания. Мог бы стать ее лицом. Это сам Борис Акунин.

В связи с тем, что, не дожидаясь вступления в псевдозаконную силу постановления псевдосудьи Марины Мусимович о признании экстремистским видеоклипа с панк-молебном группы Pussy Riot «Богородица, Путина прогони!», мерзавцы уже начали блокировать доступ к некоторым адресам воспроизведения клипа, предлагаю всем желающим сохранить файл с видеоклипом у себя, скачав его здесь. Файл по этой ссылке размещен мною лично. Где я сам его скачал - не скажу. Имя файла мной изменено. В случае блокирования доступа к файлу или его удаления с файлообменника любой человек, имеющий этот файл у себя, может разместить его на другом файлообменнике или на том же самом под другим именем.

Разумеется, полностью перекрыть доступ к просмотру клипа властям не удастся. До сих пор в интернете полно адресов, по которым можно и просмотреть, и скачать даже скандальный трейлер фильма «Невинность мусульман», к которому власти отнеслись куда серьезнее. Но я считаю, что сопротивление цензуре, неповиновение запретительным решениям взбесившейся власти должно носить демонстративный характер. И максимально массовый.

Поэтому я призываю всех, кому небезразличны право и свобода, в качестве публичной акции ненасильственного сопротивления заполнить интернет ссылками на адреса, по которым можно скачать запрещенный клип. Чтобы это выглядело примерно так, как если бы на каждом фонарном столбе, на каждом заборе было наклеено запрещенное изображение или запрещенный текст.

Разумеется, для этого нужно быть готовым в случае чего стать фигурантом нового уголовного дела о распространении экстремистских материалов. Но, как это ни банально звучит, за свободу нужно воевать. Против тирании нужно воевать. Дело Pussy Riot должно оставаться в поле внимания российской и международной общественности, служить постоянным источником новой головной боли для путинской клики. Оно должно «работать» на дискредитацию и подрыв нынешней власти РФ.

Обязуюсь повторить операцию после того, как решение псевдосудьи Мусимович вступит в псевдозаконную силу. Это будет моя личная акция солидарности с девушками из Pussy Riot, беззаконно брошенными в тюрьму псевдосудьей Сыровой. И еще раз о моем личном отношении к этим девушкам. Какие бы скандалы сейчас вокруг них ни происходили, они - воины, бросившие вызов Силам Зла. Силы Зла сегодня - это не только путинская клика, но и «православные» мракобесы, ведущие войну против народа России, стремящиеся его поработить, загнать в средневековье. Вторжение в «жизненное пространство» РПЦ было рейдом по тылам противника в этой войне. В любой войне мирное население вынуждено терпеть известные неудобства. И если какие-то православные верующие, не являющиеся агрессивными мракобесами, испытали неудобства от панк-молебна, им можно только выразить сожаление. Силы Сопротивления не могут гарантировать «мирному населению РПЦ», что доставляющие им неудобства рейды по тылам не будут повторяться (разумеется, речь не идет об актах насилия или вандализма).

Очередное «дело Бейлиса» лопнуло, не успев начаться. Следственные органы Казани постарались и прямо по горячим следам задержали убийцу. Как сразу же предположили многие, преступник намеренно придал обыкновенному бытовому убийству вид ритуального и идеологически мотивированного, чтобы запутать следствие.

Однако проблема отнюдь не снята. Дурной пример подан, и теперь любой бытовой убийца или грабитель, любой маньяк может придавать своему преступлению вид протеста против репрессий. Чтобы запутать следствие, чтобы «закосить» под психа, наконец, просто чтобы «облагородить» свой образ в глазах общества и в своих собственных. Тупо, чтобы прославиться. Непримиримое противостояние в обществе к этому располагает. С другой стороны, налицо запрос у тех, кто готов использовать подобные эпизоды в пропагандистских целях. Сама атмосфера современной России буквально набухла новыми «делами Бейлиса».

Клерикалы и кремлевские холуи сразу же объявили защитников Pussy Riot вдохновителями убийства в Казани. Мол, это они нагнетали в обществе ненависть к государству и церкви и тем подталкивали психически неуравновешенных людей на кровавое насилие. Так, г-н Смирнов (который в ЦК РПЦ по связям с силовиками) обвинил представителей творческой интеллигенции, осудивших беззаконие следствия и суда, в том, что те своим авторитетом «дали людям с неустойчивой психикой карт-бланш». Он предложил им взять свои слова назад.

Спровоцировать психа на преступление может очевидная несправедливость, но не только. Может любая конфликтная ситуация. Может все что угодно. Псих на то и псих. Маньяку вообще не надо давать повод. Повод он найдет сам. Может обойтись совсем без повода. Он на то и маньяк. Если государство вдруг перестанет совершать несправедливости, маньяки и психи не перестанут от этого совершать преступления. Хотя вполне вероятно, что преступлений, совершаемых психами, станет значительно меньше.

В любом случае провоцирует психов на преступления тот, кто совершает несправедливость, а не тот, кто против этой несправедливости протестует. В еще большей степени он провоцирует психов на преступления, когда обвиняет в провоцировании преступлений тех, кто протестует против совершаемой им несправедливости.

С самого начала ненависть и агрессию разжигали те, кто требовал расправы над святыми Надеждой, Марией и Екатериной. Кто объявлял протестовавших против беззакония и изуверства врагами общества. Они продолжают то же самое и сейчас. Оправдывают беззаконную расправу. Обвиняют в агрессии протестовавших против беззакония. Натравливают на них тех, кому сами целенаправленно бередили чувство обиды и жажду мести.

Заявление г-на Смирнова – лицемерие, подлость и примитивный бандитский шантаж: будете протестовать против нашего беззакония - маньяки будут людей резать. Так что смиритесь и поклонитесь. Рассказать вам, какой практический вывод сделают из этого кремлевские холуи из Социально-консервативной партии «Единая Россия» – партии жуликов и воров, а по совместительству – партии думских клоунов и шутов? Элементарно: чтобы маньяки людей не резали, надо вообще запретить протесты.

Прокремлевские СМИ всего за полдня неизвестности уже успели растиражировать заголовки типа «Убийство совершили сторонники Pussy Riot». Верный признак того, что Кремль намерен продолжать разжигать ненависть и агрессию. Что он окончательно сделал ставку на культивирование и использование самых примитивных, диких реакций самой темной, отсталой части общества. На формирование классической «черной сотни», которую он прямо подталкивает к новым актам насилия. А дальше – появление новых запретительных законов, ликвидация оппозиционных СМИ, введение политической цензуры не только на центральных телеканалах, но и на всем информационном пространстве, аресты и посадки за высказывания. Все, конечно, чтобы маньяки людей не резали. Вот это и называется «поджог Рейхстага». Кремль неотвратимо движется к выходу из «серой зоны» и установлению открытой фашистской диктатуры.

Ускорение фашизации путинского режима после изобличения его выборных махинаций было неизбежно. В Кремле отлично знают, что на самом деле Путин не получил большинства голосов и утратил легитимность. Понимают там и то, что значительная часть действительно голосовавших за Путина, голосовала за него из соображений «как бы хуже не стало». Их поддержка ненадежна, и активно защищать режим они не будут. Оставалась только ставка на мобилизацию наиболее реакционного, фанатичного, агрессивного меньшинства и «завинчивание гаек». Продолжать пребывать в «серой зоне» недодемократии и недодиктатуры режим больше не мог. Это грозило скорой потерей контроля над ситуацией, а значит, и власти.

Но даже когда усиление репрессий стало очевидным, неисправимые «умеренные», обещавшие нам «обновленного Путина» после выборов, продолжали нас успокаивать. Мол, ничего страшного. Путину просто надо сейчас показать силу. Когда он убедится, что сидит прочно, он начнет постепенно отпускать вожжи и с ним станет возможен диалог.

Не надейтесь. Они не остановятся, пока не нарвутся. И низкий поклон святым Надежде, Марии и Екатерине за то, что они разворошили этот гадюшник. Заставили эту нечисть сбросить маску. Показать, что они именно бесы, с которыми не может быть никакого диалога и компромисса. Обнаружить себя чуть раньше, чем эта нечисть планировала. Чтобы предупредить всех нас о надвигающемся фашизме. О том, что единственное спасение – сопротивление.

Как истинно христианские мученицы, Надежда, Мария и Екатерина жертвенно приняли на себя первый удар разъяренного зверя. То, что поначалу представлялось многим достойной морального осуждения глупой и безвкусной бестактностью, оказалось духовным подвигом. Как выросли за время процесса эти девушки! Так из гадких утят рождаются прекрасные лебеди. И являют миру Истину и Красоту, которую не может уничтожить беснующаяся вокруг нечисть. И кто убоится этой нечисти, поддастся ее шантажу, начнет подсчитывать политические очки и отступится от прекрасных узниц – тот пропадет навеки.

Есть вещи, от которых нельзя отступаться, даже если это кажется политически невыигрышным. Как гадко выглядят сейчас те, кто, вроде бы и осуждая разгул мракобесия и инквизицию, старается одновременно оскорбить и унизить Надежду, Марию и Екатерину, побольнее пнуть их. «Отшлепать», так сказать. Обозвать дурочками, не заслуживающими такого внимания. Нет, господа, Pussy Riot – это серьезно. Они посланы нам судьбой, чтобы каждый из нас успел сделать осознанный выбор. Либо ты с лжецами, мошенниками, изуверами, черносотенцами и фашистами. С ненавидящими свободу и правду злобными бесами, чей высокий идеал – острог, плети и дыба. Либо – со Светом, Добром, Свободой, Правом и Справедливостью. С Богородицей и Pussy Riot.