Это не то что глупость, не то что подлость.
- Быть может, измена, - сказал князь Андрей...
- Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение, - продолжал Билибин. - Это ни измена, ни подлость, ни глупость, это как при Ульме... - Он как будто задумался, отыскивая выражение, - это маковщина. Мы обмаковались, - заключил он.
Л.Н. Толстой. "Война и мир"

Мак, Карл - австрийский фельдмаршал. В 1805 г. был окружен Наполеоном под Ульмом, обманут им и капитулировал с 20-тысячной армией.

Увы, но опубликованная мною древняя апокрифическая «Книга Болота» оказалась пророчеством, исполнившимся до последней буквы.

Напомню:
«23. И пришли сыны Израилевы, и вот: перед ними фараон, и в руке его плеть.
24. И сказал им фараон: «Что, нагулялись?
25. Ступайте же к работам своим, ибо работы ваши ждут вас.
26. И если раньше я бил вас плетями, то теперь буду бить вас скорпионами».

И ведь так и сказал наш фараон, буквально (лишь заменив древние «скорпионы», т.е. многохвостые плети, современными гайками; но не забудем же, что текст пророчества писался более двух тысяч лет назад).

Тут уже и до наших Моисеев-Сусаниных стало доходить, что что-то в их действиях не так. Что даже широко анонсированная ими же как главный итог «снежной революции» медведевская «реформа» партийного законодательства – не реформа, а «профанация». Что согласованные акции бессмысленные, а смысл имеют только несогласованные.

Подумать только, какое неожиданное открытие! А не об этом ли вам три месяца упорно твердили люди, от которых вы только отмахивались как от надоедливых маргиналов?

И что же после этого остается делать Оргкомитету? Покончить коллективным самоубийством, уйти в монастырь, публично покаяться? Наконец, пойти к Лимонову и поклониться ему в ножки: прости, мол, отец и благодетель, ты был кругом прав, а мы кругом виноваты, яви милость, научи нас, дураков, как организовывать протестное движение?

Нет, эти ребята анонсируют свои новые грядущие подвиги и какие-то, прости Господи, «марши миллионов», которые, разумеется, они же организуют и возглавят.

Почему?

Конспирологи предлагают свои теории разветвленного чекистского заговора, но, по-моему, дело гораздо проще. Не отрицая того, что были моменты и подкупа, и шантажа, и запугивания, я все-таки считаю, что без этих моментов результат был бы примерно тот же, а потому данные моменты можно просто отбросить, по принципу бритвы Оккама.

К такому выводу сподвигло меня вот что.
Нашел я в интернете ролик: явление Дмитрия Гудкова и Ильи Пономарева («Левый фронт», не хухры-мухры!) на Козихе 13 марта - в день возобновления работ.

Ситуация здесь абсолютно чиста: ни корысти, ни шантажа представить себе невозможно (в таком случае оба депутата либо вовсе не приезжали бы на Козиху, либо выступали бы на стороне застройщика). Здесь перед нами вполне искреннее стремление разрулить ситуацию. Выявляющее менталитет и modus operandi этих людей во всей красе.

Что говорят и делают Гудков и Пономарев?

Напоминаю экспозицию. Группа бандитов во главе с высокопоставленной чиновницей мэрии и ее сыном создали в нежилом доме липовое ТСЖ, силой захватили двор, избив при этом жителей, изготовили поддельные документы с поддельными подписями жителей, ведут незаконную стройку, которая грозит физической гибелью всем окрестным домам, и т.д., и т.п. Все это покрывает и защищает полиция, фактически выступающая как интегральная силовая часть организованной преступной группировки.

И вот на этом фоне два «оппозиционных депутата» поучают ограбленных и избитых жителей: необходим, говорят, компромисс (с теми, кто вас ограбил и избил). Пока что закон, говорят они, на стороне ваших оппонентов (=бандитов), а не вас (=мирных местных жителей), и потому вас (а не бандитов) будут совершенно законно заковывать в наручники и отправлять в отделы и мы ничего поделать не сможем (от резонных напоминаний, что даже формально нет ключевого документа, без которого работы невозможны, – акта о приеме стройплощадки, - Гудков при этом просто отмахивается). Лучше давайте, говорят, мы подпишем (с бандитами) соглашение, по которому вы, жители, дадите им, бандитам, вывезти мусор со стройки (т.е. расчистить стройплощадку под бандитский проект), а противная сторона обязуется (честным словом уголовника) после этого вывести со стройки технику и ждать, пока мы будем обходить жителей и выяснять, не подделаны ли их подписи и действительно ли они против стройки. И вот когда мы наконец выясним, что бандиты подделали подписи и жители против, – то тогда... тогда... Вот тогда МЫ БУДЕМ ИМЕТЬ МОРАЛЬНОЕ ПРАВО на что-то там такое.

Заметьте, это говорят люди, облеченные депутатской неприкосновенностью, люди, которые могут невозбранно встать под экскаватор, силой отбить у ментов человека, которого пытаются задержать... да вообще что угодно могут делать.
И эти люди числятся самыми отвязными из думских «оппозиционеров», а один их них – в числе главных организаторов протестов, имевших целью «уволить» Путина!

И вы вот от ЭТИХ людей ждете протестных подвигов? От людей, которые органически неспособны ставить перед собой сколько-нибудь крупные цели, потому что крупные цели требуют крупных средств и крупных ставок, а эти готовы играть только по маленькой?

Но они всегда с радостью поддадутся на любую разводку со стороны власти. Ведь их подлинные (не декларируемые) цели по сути настолько грошовы, что они уверены, что легко могут достигнуть их с помощью грошовых ставок. А тут и на чай к президенту позвали, и в Думу сводили, и в какую-то комиссию включили – вот они, райские-то сферы Большой Политики, рукой подать! Да только того не учли, сердешные, что все места в этих сферах давно уже заняты и поделены, все правила и законы установлены без них и сами по себе они никому и задаром не сдались. Они были нужны только тогда, когда власть боялась массовых протестов, и только постольку, поскольку они могли эти протесты возглавить. А теперь, когда вы собственными руками утопили белую ленточку в болоте, – всем спасибо, все свободны. Пшли вон. (А вас, г-н Тютюкин, бывший Удальцов - попросим остаться и пожаловать в Симферопольский спецприемник. Посмотрели? Вспомнили? Прочувствовали? Прекрасно, вы свободны тоже.)

Без лоха и жизнь плоха, как говорят в уголовных - и не удивлюсь, если и в кремлевских - сферах.

Создается впечатление, что Путин, как фрейдовский альфа-самец, кастрировал всех молодых самцов в стаде, до которых сумел дотянуться. Каким образом и с чьей помощью мелкий персонаж из питерской мэрии сумел сотворить такое и до какой степени стадо было генетически попорчено своей предыдущей 70-летней историей – это другой вопрос, но факт тот, мы имеем общество кастратов – не только с «элитой», но и с контрэлитой, сплошь из кастратов состоящей. Как в известной секте, продвижение в системе требует обязательного оскопления или самооскопления, это я мог наблюдать собственными глазами, когда через этот ритуал прошла отважнейшая девушка, легендарная активистка «Солидарности», у которой, как казалось еще недавно, потенции хватит на десяток мужиков (прослушка первого этапа ритуала, в виде телефонного разговора обращаемой с Немцовым, была в декабре опубликована в ЛайфНьюс).

Теперь кастраты, кажется, всерьез недовольны тем, что подручные альфа-самца их кинули. Грозятся какими-то маршами миллионов... Полноте, все пустое.

Пока эти люди стоят во главе протестного движения – оно обречено. Альфа-самец всегда переиграет кастратов.

Ибо человек, защищающий свое (безразлично, благоприобретенное или благонаворованное), всегда сильнее человека, который сам не знает, чего ему нужно.

Ибо человек, который стремится к победе, всегда сильнее человека, который стремится к «компромиссу».

Ибо человек, который всеми силами борется за удержание власти, всегда сильнее человека, которому власть, в сущности, не нужна и который сам не знает, что он с властью будет делать.

Ибо человек, который готов использовать в борьбе все средства, всегда сильнее человека, который боится применить сколько-нибудь эффективные средства, потому что это рискованно.

А потому, господа кастраты, отойдите в сторону. Ибо не перевелись еще в России люди, которые способны родить нечто большее, чем резолюцию митинга.

Что бандиты из так называемого ТСЖ «Вектор», созданного в нежилом доме на Большом Козихинском, притихли лишь на время и активизируются сразу же после выборов, да кстати и с началом весны, было ясно изначально. 12 вечером появилась информация, что в стоящем на развалинах старинного дома экскаваторе сменили заляпанное краской стекло и экскаватор этот заводили. Лена Ткач (которая обзавелась мандатом муниципального депутата) с группой активистов заявилась во двор. Там, как всегда, дежурили в машине менты – уверяли, мол, мы не за вас и не за них (бандитов), а лишь для того чтобы «охранять правопорядок». В общем, было ясно, что завтра начнется.

С утра и началось (ВИДЕО). В полдесятого звонит Андрей Новичков: во двор загнали технику печально известной (отметившейся на всех сносах) фирмы «Сатори», заводят экскаватор. Мчусь туда. Экскаватор уже вовсю работает - разгребает завалы, готовит, мать его, стройплощадку. Менты толпой – «охраняют правопорядок». Людей кот наплакал – все на работе. Бегает в очочках застройщик Ваня, которого мы прозвали Опарыш, - тот самый, который во время штурма 8 августа под камеру в кровь разбил лицо местному жителю Анатолию. Вышагивает некто длинный с кожаным портфелем – вроде как новый зицпредседатель липового ТСЖ, беседует с местным жителем Андреем Мироновым – старым советским диссидентом и правозащитником. Зицпредседатель пеняет Миронову, что молодой националист Мангушев якобы прыснул из баллончика в лицо какому-то из их охранников. «Да, прыснул! – горячится правозащитник. – А знаете почему? Потому что меня тогда не было, иначе бы я сам прыснул!» Вмешиваюсь в разговор: «В вас не газом прыскать – вас стрелять надо!»

Наконец появляется депутат Дмитрий Гудков и начинает требовать документы. Ментовской начальник отвечает: документы есть, но «застройщики» их предъявлять не желают. Гудков начинает горячиться и доказывать, что он депутат, что он имеет право требовать любые документы и даже к государственным тайнам допущен. Как об стенку горох. «Они были обязаны предъявить документы жителям!» - «Ну так вот ведь висит объявление - документы смотреть там-то». Жители в один голос: «Там никого нет и закрыто, это зафиксировано на камеру!» Опять как об стенку горох. Гудков настаивает, что он собственными глазами видел распоряжение Собянина об отзыве разрешения на строительство, – зицпредседатель приводит великолепный контраргумент: «Мы вчера говорили в управе, и нам сказали – стройте!»

Наконец зицпредседатель достает из своего портфеля какую-то бумажку и торжественно сует ее Гудкову. Гудков: «Тут сказано – после решения согласительной комиссии, где же решение согласительной комиссии?» Зицпредседатель торжественно вынимает «решение» комиссии, якобы состоявшееся 20 января, и радостно сообщает жителям, что это решение подписано ими всеми, и даже демонстрирует подписи. Жители в шоке.

Пока Гудков ведет свои беседы, экскаватор благополучно продолжает работать. Наконец Рома Ткач, хоть и не депутат, заходит за ограждение, лезет на экскаватор и решительно требует прекратить работу. Экскаваторщик кладет ковш на землю. Затем появляется и Илья Пономарев, и «застройщики» уводят депутатов смотреть их липовые бумаги. Ну, думаю, слава богу, с двумя депутатами (собственно, с тремя – два думских плюс муниципальный Лена Ткач) дело и без меня пойдет, а мне давно уже работать надо. Раскланиваюсь и уезжаю.

Не успел приехать домой – опять звонит Новичков. Оказывается, как только депутатов увели смотреть липовые бумаги – экскаватор снова завели, была драка, пострадали Рома Ткач и Андрей Миронов и т.п. Чертыхаясь, мчусь обратно. У входа знакомый паренек сообщает: «Кажется, намечаются массовые задержания». Картина: толпа ментов, толпа народа, автобус с зарешеченными окнами (явно для вышеупомянутой толпы), Татьяна Догилева чуть ли не в одиночку блокирует самосвал, Лена Ткач геройски высится на груде строительного мусора перед экскаватором, у подножия бегают Пономарев и Гудков с бумажками и пытаются что-то выяснять, кого-то увещевать и чего-то доказывать.

Ну, думаю, дело плохо. Тоже лезу на груду мусора, менты пытаются меня оттуда увести, хватаюсь за какую-то трубу, наконец отрывают и уносят в автозак. За это время краем глаза успеваю увидеть, как менты навалились на Догилеву, отпихивая ее от самосвала, и как несут в автозак Даню Когтева из «Архнадзора». В автозаке уже сидит Миронов, которого взяли просто, по словам мента, «чтобы других не будоражил». Возмущается действиями депутатов: «Они говорят: документы в порядке. Какое в порядке, если половина документов липовые, а половины вообще нет? Отсутствует акт о приемке стройплощадки, а без него вообще ничего нельзя делать, ни ставить забор, ни завозить технику. А они: ну, говорят, давайте искать компромисс. Какой компромисс с бандитами? Тут, мол, нарушили закон – давайте обсуждать, до какой степени его еще можно нарушать?»

Зато Лена Ткач великолепна. Из окна автозака отлично видно, как она возвышается на груде мусора рядом с экскаватором, окруженная ментами, которые изо всех сил пытаются уговорить ее спуститься (силой не могут – депутат, хоть и муниципальный!) – но совершенно безуспешно. Возбужденная толпа продолжает напирать на ментов и депутатов. В конце концов видно – победа: толпа, менты и депутаты покидают (незаконную) стройплощадку, которую вновь загораживают забором. После чего нас втроем везут в ОВД «Пресня», где и оформляют по статье 20.1. – мелкое хулиганство (у интеллигентнейшего Миронова глаза на лоб полезли, когда он прочитал в протоколе, что ругался матом).

Но, право, стоило провести три часа в «Пресне» ради чудесного разговора, состоявшегося между Мироновым и оформлявшим нас ментом.

Миронов рассказывает о событиях 8 августа, о налете бандитов, силовом захвате двора, избиениях жителей в собственном дворе на глазах у ментов («человека бьют, он обращается к стоящему рядом полицейскому, а тот: вы мне завтра напишите заявление»), наконец о том, что бандиты между делом вынесли два десятка квартир. Выслушав этот эпический рассказ, мент заявляет: «А что же мы могли сделать без приказа... Нас бы самих осудили, а затем на этапе и прирезали эти же бандиты... Их было много, а у нас даже оружия не было!»
Занавес.

Я в принципе был готов, что на Новом Арбате произойдет что-то весьма неприличное. Но даже я не мог представить себе, до какой степени.
Для того чтобы представить себе картину в общих чертах, достаточно было анонсов. Из анонсов я с удовольствием узнал, что митинг примет резолюции и на этот раз одна из резолюций будет не об отмене результатов выборов и даже не об отставке Чурова, а о прекращении судебного преследования некоего бизнесмена, мужа Ольги Романовой. Вот, оказывается, какая первоочередная национальная проблема на следующий день после «победы» Путина на «выборах». И это – если уж говорить о несправедливо преследуемых - на фоне дела Pussy Riot, на фоне дела краснодарского эколога Сурена Газаряна, которого грозятся посадить на 5 лет за надпись на незаконном заборе незаконной дачи Ткачева в заповеднике; наконец, на фоне дела Таисии Осиповой, о которой все радостно забыли после решения суда, хотя она продолжает сидеть в тюрьме – ни за что. К Ольге Романовой претензий нет – для нее, понятно, дело ее мужа является ключевым событием переживаемого момента. Но вот к людям, которые радостно ухватились за тему дела Козлова, чтобы не отвечать на вопросы об итогах, результатах и перспективах собственной «протестной» деятельности, – к этим людям вопросы есть, и очень большие.

Также можно было узнать, что на этом митинге знаменитых политиков больше не будет, а слово будет предоставлено простым наблюдателям с мест. Выступят наблюдатель Борис Немцов, наблюдатель Гарри Каспаров, наблюдатель Ксения Собчак... Вести же будет Владимир Рыжков, человек-Болото.

Но это все солидные политики для солидных господ, а ведь в этой компании будет еще пламенный пролетарский революционер Удальцов, который, конечно, не сможет просто так сказать речь и пойти домой – имидж не позволяет. Значит, точно изобразит какой-то революционный перформанс. И вот больше всего я боялся оказаться в этот момент рядом с Удальцовым, потому что чувствовал – остаться в стороне от движухи не смогу, а попасть в отдел хотя бы и на три часа ради удальцовского пиара было бы уже совсем глупо.

С такими вот предчувствиями я вышел из метро на "Арбатской".

Первая картина знакомая – толпы людей с белыми ленточками, все валят к рамочкам металлодетекторов под присмотром цепей ментов, в антураже омоновских автобусов. Наконец прошел. Митинг начался с упоминания о Козлове – и пошло, и поехало. Минут 20, если не больше, ораторы ни о чем кроме Козлова вообще не говорили. «Но это же позор!» - вскричала стоявшая рядом со мной пожилая женщина. «Давайте кричать: позор!» Я махнул рукой: «Я именно этого и ожидал. Я шел сюда как на балаган и отношусь к этому исключительно как к балагану».

На смену Козлову пришли нудные рассуждения о каких-то процентах, которые Путин то ли набрал, то ли не набрал. Кто-то возглашал, что в Москве "мы" одержали победу, а Путин потерпел поражение, потому что не набрал 51%. Я участвовал в эпопее выдвижения Лимонова и лично видел, какими бандитскими методами был отстранен от выборов чуть ли не единственный действительно независимый кандидат. На этом фоне рассуждения о том, сколько голосов отобрал Карабас-Барабас у Арлекина и Пьеро и был ли возможен второй тур между Карабасом-Барабасом и Арлекином, если бы выборы в кукольном театре прошли «честно», вызывают у меня мучительное желание всех поубивать.

Особенно порадовал меня один из рассуждавших про «проценты», который начал свое выступление со слов:
- В стране произошел силовой захват власти...

Ребята! Но ведь если в стране происходит силовой захват власти, никто не рассуждает ни о процентах, ни об уголовных делах каких-то бизнесменов. В таком случае призывают граждан выходить на улицы, строить баррикады и устраивать акции гражданского неповиновения. И не бегут согласовывать постройку баррикад в мэрию узурпаторов.

Вообще говоря, тема фальсификаций на выборах сработала (и полностью отработала свое) в декабре. Сработала, может быть, потому, что у общества еще оставались какие-то иллюзии, от которых оно психологически готово было избавиться, но нуждалось в поводе для этого. Во всяком случае, 4 декабря общество поняло про эту власть все. На протяжении нескольких дней в декабре власть была реально нелегитимна. И что же? Те, кто назначил себя лидерами протеста, принялись собственными руками возвращать этой власти легитимность. Для начала они начали рассуждать о благах переговоров с узурпаторами и фальсификаторами. Затем они де-факто признали чуровскую Думу. Далее они де-факто признали институт чуровских выборов и принялись готовить наблюдателей и рассуждать о втором туре. Все это, конечно, выдавалось за чрезвычайно тонкую стратегию и сопровождалось неумеренным самохвальством и самолюбованием: вот какие мы славные да креативные, да как нас много, да как мы дружно говорим Путину наше гневное «фу!». Людям поумереннее объясняли, что Путин убоится их белых шариков и в ужасе сам сдуется; активистам, прозревавшим слив, внушали, что все это необходимо для того, чтобы разоблачить неслыханные фальсификации на президентских выборах, после чего страна прозреет поголовно, на улицы выйдет заветный Миллион Человек и тирания падет сама собой. Как будто одна и та же бомба может взорваться два раза!

На самом деле, кстати, как утверждают люди из провинции, «страна», глядя на «лицо протеста» - всех этих Собчак, Пархоменко и прочий креативный класс, щедро приправленный героями 90-х, - восприняла все это как бунт бар против царя и, натурально, пошла голосовать за царя.

Но вернемся на Новый Арбат. Судя по плакатам, которые держали собравшиеся, они были настроены вполне адекватно и прекрасно понимали, что проблема не в Козлове и не в накрутке лишнего десятка процентов на выборах. Поэтому уже минут через 20 после начала митинга они повалили к выходу. У рамочек можно было наблюдать любопытное зрелище – с одной стороны валит поток на митинг, а с другой, «как из зеркала – наяву», такой же поток с митинга. Первыми организованно свалили националисты, прокричав что-то в матюгальник о «политических импотентах» - окружающие аплодировали. Я пошел к метро со знакомыми нацболами, сквозь строй ментовских цепей, причем особая цепь рассекала поток на тех, кто идет из метро на площадь, и тех, кто идет с площади в метро. «Это они дрессируют, – заметил нацбол. – Без особого даже смысла, а просто для дрессировки. Чтобы приучались подчиняться, чтобы дальше слушались любого щелчка пальцем.

Триумфальная приучала к сопротивлению, давала навыки сопротивления – и поэтому с тремя тысячами человек мы фактически одержали победу над властью. Здесь собрались, в общем, нормальные люди, но они не смогут сделать ничего, потому что их лидеры уже приучили их к покорности».

Через какое-то время звонит знакомый журналист и сообщает: Удальцов забрался на телефонную будку, с каковой был стащен за ноги омоновцами и ввергнут на три часа в узилище ОВД «Арбат». Ну и слава богу, думаю, значит концерт окончен.

Я вспоминаю 5-6 декабря, вспоминаю тысячи людей, реально готовых идти под дубинки за свою свободу и человеческое достоинство, вспоминаю дух, который витал тогда над Москвой... И у меня немеет язык. Вы, гламурные проститутки обоего пола, телеведущие и экс-вице-премьеры, радиожурналисты и пролетарские революционеры, - ЧТО ВЫ СДЕЛАЛИ С НАРОДНЫМ ПРОТЕСТОМ?!

5 марта часов в 6 вышел на Лубянку – посмотреть обстановку. Соловецкий камень огорожен заграждениями и цепями ментов, в каждом закоулке по взводу ментов, на Старой площади колонна военных грузовиков с ментами же, однако Малый Черкасский (путь к ЦИКу) не перекрыт полностью, как ни странно. Час спустя я вновь подходил «на объект» уже в компании восьми человек, в их числе: Геннадий Строганов, Алексей Никитин, Татьяна Стецура, Надежда Низовкина и Вера Лаврешина. Народу оказалось не так уж много. Стецура, Низовкина и Лаврешина тотчас достали плакаты – на них набросились и свинтили. Мы ждали, что будет дальше.

Народ увеличивался, подошли лимоновцы, кого-то винтили и тащили в автозак (уж не самого ли Лимонова?) – в общем, стало живее. Менты стали провозглашать что-то вроде «граждане пешеходы, не мешайте пешеходам», потом космонавты начали оттеснять граждан пешеходов, как это обыкновенно делается на Триумфальной, настойчиво предлагая при этом проходить в метро. Ко мне подскочили с микрофоном какие-то журналисты, кажется, с немецкого 1-го канала, и пока я рассуждал перед ними, что выборы были бы нелегитимны даже без «каруселей» и фальсификаций (ибо что это за выборы, к которым допущены только те, кого лично отобрал главный кандидат?) и что пора переходить к акциям гражданского неповиновения, - появилась колонна ментов, которая отсекла меня в группе журналистов от основных сил митингующих – те оказались по другую сторону колонны, у забора, отделяющего стройку на углу Малого Черкасского. Это было досадно, тем более что наши уже начали скандировать. Наконец воссоединился с ними. Гляжу – Никитин висит на заборе и скандирует: «Россия без Путина! Путин будет казнен!» Я присоединился, вцепившись в забор.

Тут-то и началось винтилово. Меня с тычками за волосы отодрали от забора, после чего за руки, за ноги несли в автозак. Втащили в автозак – я вцепился в поручень у двери, и попробуй оторви. Между тем подносят новых, мат: «Так вашу мать, четверо мужиков с одной бабой справиться не можете!» После этого передо мной появляется и лицо «бабы» - оказывается, Низовкина. Я несколько удивился: «Да ведь тебя же свинтили раньше!» Вцепившись друг в друга, мы на какое-то время совершенно заблокировали вход, пока Низовкину наконец не оторвали и не кинули на сиденье, причем на нее навалились два или три омоновца и так всю дорогу ее и держали, прижимая к сиденью. Я же остался держаться за поручень у входа и, улучив момент, даже выскочил из автозака и прокричал несколько раз «Путин будет казнен»! По водворении обратно решили не возиться, втаскивая меня в арестантское помещение, а приковали наручниками к поручню – так и ехал. По ходу обнаружил, что в процессе винтилова потерял шапку и шарф (шарф парижский, подарок графини Уваровой – жалко); да еще чуть было не потерял телефон, но его передали из арестантского отделения через окошко – оказалось, подобрала Ира Калмыкова, спасибо ей.

Поехали в ОВД «Замосковоречье», но, поскольку шофер дороги не знал, кружили довольно долго и наконец чуть ли не через МКАД добрались до Пятницкой. Мы же между тем договорились: с ментами никак не сотрудничать, данных не давать и т.д. Наконец приехали на место, омоновец подходит с ключами: «Поверни руку, я наручник сниму». Я не реагирую. «Ты что, хочешь так и ездить с наручником?» - «Ага». Насильно отогнули руку, выволокли за волосы и поволокли в отдел. Предлагают выложить все из карманов, я, разумеется, не реагирую. Начали шмонать под камеру опера, приговаривая про пассивное неповиновение и статью 19.3 (это в то время, когда менту собственными ручками приходилось расшнуровывать мне ботинки). Только потом один участковый догадался обратиться по форме: «Предъявите, пожалуйста, содержимое вашей сумки». Я говорю (собственно для камеры): «Я задержан не был, мне не представились, не назвали причину задержания, ваши требования незаконны». Уволокли в КПЗ.

КПЗ в «Замосковоречье» (как и в «Тверском» и, видимо, в других старых отделениях) советского и чуть ли не сталинского образца: камера метров 10, без окон, без вентиляции, без мебели (только дощатый настил на большую часть камеры, как в старых сортирах, на котором и предлагается спать) и с лампочкой над дверью, горящей одинаково все 24 часа. Я был один. Через некоторое время заходит молодой мент, протягивает мой ингалятор от астмы, говорит вежливым и доброжелательным тоном: «Это вам пригодится». Благодарю его кивком головы. Он – уже другим тоном, официальным: «Имя, фамилия?» Улыбаясь, молча отхожу в угол и сажусь на настил. «Понял вашу позицию» - захлопнул книжку и вышел. Умный человек, однако.

Большую часть «отказников» запихали в клетку обезьянника, в том числе Низовкину, Лаврешину, Иру Травкину, Иру Калмыкову и с ними Семена Колобаева (молодой фотограф из химкинских активистов, в Химках не раз битый чоповцами). По их рассказам, обезьянник был забит: ни повернуться, ни сесть, ни встать, так что я мог почитать себя устроившимся с комфортом. Было слышно, как они поют революционные песни (причем запевала, как всегда, Кадиева), я подпевал. Мне кричат: «Мы голодаем всухую!» «Я так и знал, - отвечаю, - я тоже!» Для подъема духа, в свою очередь, начал петь всякие песни: белогвардейские, польские партизанские, махновские. Так вот, как раз когда я затянул на слова батьки Махно:

Проклинайте меня, проклинайте
Если я вам хоть словом солгал,
Вспоминайте меня, вспоминайте
Я за правду, за вас воевал!

- дверь отворяется и появляется мент. И предлагает посадить меня из одиночки к народу (тоном искусителя: «там женщины!»), если я сам сниму и отдам ему цепочку с ключами. Я отказываюсь. «Но ведь ты же знаешь, все равно отнимем!» «Силой отнимайте, а добровольно не отдам». «Да ну, возиться еще... никто же не узнает, скажем, что силой отняли!» Я вместо ответа продолжил петь:

За тебя, угнетенное братство
За обманутый властью народ,
Ненавидел я чванство и барство,
Был со мной заодно пулемет!

Мент уходит, оставляя дверь открытой – что с его стороны было умно, потому что я в результате сам вышел и прошел в холл, где находилась клетка обезьянника и в ней все наши, встретившие меня приветственными кликами. Тут, соответственно, на меня навалились, вновь обмшмонали, сняли пресловутую цепочку и вообще вытащили все из карманов, а потом закинули в КПЗ, но уже другое, где были Строганов и Никитин. Строганов был в боевом виде: у него была порвана штанина, разодран на спине пиджак, и вдобавок его сильно ударили по почкам, отчего образовался синяк в полбока; бок очевидно сильно болел, и время от времени он принимался кряхтеть и ругаться. Голодовки они, по своим соображениям, решили не держать, и, когда принесли передачу, принялись есть и пить (я старался не смотреть). Строганову, впрочем, за отказ представляться не отдали сигарет, что в сущности тоже пытка (как пояснил начальник отделения, курить – не первая необходимость, а если наркоман попадет, ему прикажете наркотики давать? Хотя наркоманам, между прочим, дают лекарства).

На память о нашем пребывании, железная дверь камеры украсилась надписью: «Путин будет казнен!» На стене еще было выцарапано: «Путин – вор!», как привет от прежних постояльцев.

Говорят, что административно задержанным более 24 часов полагаются постельные принадлежности, горячая еда и еще что-то в этом роде, но это, должно быть, где-то на другой планете. Мы спали на голых досках, подстелив под голову собственную одежду.

На следующее утро, когда меня повели в туалет, я переговорил с сидевшими в обезьяннике и, забывшись, на вопрос «Кто с тобой в камере» назвал фамилии Строганова и Никитина. Менты, разумеется, подслушали и кинулись пробивать, почему-то по уголовной базе, но поскольку фамилию Строганова они расслышали плохо, то вскоре заходит довольный мент: «Строков Такой-то Такойтович, выходи и представляйся, мы тебя все равно знаем! Ты же в розыске, на тебе 160-я статья (присвоение и растрата)!» Не, говорим, и человек не тот и фамилия не та. Ушел.

Вдруг на несколько минут в нашу камеру заводят Колобаева, после чего выводят вместе с Никитиным. Как потом выяснилось, Колобаева отсадили из обезьянника, при этом избив, в наказание... Вере Лаврешиной, за ее нехорошее поведение.

Счет времени мы натурально потеряли, о происходящем за пределами камеры могли составлять представление самое смутное. Слышны крики – ага, женщин в суд повезли. Надо ждать, когда и нас повезут (так и не дождались). Опять шум и крики – женщин, стало быть, обратно привезли, интересно, сколько дали и когда повезут в спецприемник? Громкий голос Кадиевой, крики «Не бейте женщину! Фашисты!» – «Наручники давай! Наручники!» - Кадиеву бьют. Я начинаю бешено колотить в дверь, открывает этакая горилла в серой форме, я ору на нее: «Что у вас тут происходит?» - горилла дает мне кулаком под дых: «Сдохнешь здесь, собака!»

Через некоторое время горилла снова отличилась. Строганов стал колотить в дверь, долго не открывали, потом открывает горилла: «Что такое?» - «В туалет выведите». - «А ты заслужил, чтобы тебя в туалет водили? Называться не хотите, а в туалет их води». Я: «Исполняйте свои обязанности!» - за что тотчас получаю. Строганова наконец выводят, горилла вновь заходит в «хату» и наносит мне несколько довольно болезненных ударов, сопровождая их нравоучительной бранью. Ушел и книжку забрал, скотина: «И так у вас тут санаторий!» Если бы я был полон сил и энергии, то от скуки и отсутствия чтения, должно быть, готов бы был повеситься; но поскольку начала сказываться голодовка (слабость, легкое головокружение), то, в общем, оставалось лишь лежать и дремать, время от времени перекидываясь со Строгановым ругательствами и насмешками в адрес «сливных» лидеров.

Когда, по нашим расчетам, наступило уже утро вторых суток, выпустили Колобаева и Никитина – они согласились что-то там подписать. Заходил начальник отделения, соблазнял нас: «Мы же вас все равно знаем, вот вы Строганов, а вы (мне) – Серов. Подпишите обязательство о явке в суд – и вы на свободе, тем более что на Манежке опять буза, уже 15 человек привезли, идите туда и бузите». Отказались. На слова Строганова «моего товарища избили» (обо мне) начальник радушно предложил писать жалобу, прибавив угрожающим тоном: «Однако, если жалоба не подтвердится...» (Очевидно, он имел в виду статью о ложном доносе.) «Ах, не хотите? Ну так вам еще сутки сидеть здесь до 48 часов». - «Как сутки? Несколько часов, сейчас же утро 7-го!» - «Нет, сейчас 9 часов вечера 6-го». Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Остались просиживать еще 24 часа, готовые к тому, что назавтра повезут в суд, где добрый наш знакомый Стеклиев и определит в спецприемник. А ведь одного слова, одной какой-то подписи достаточно... ну да ладно.

Назавтра, впрочем, и обо мне информацию пробили и заходили, похвалялись, что знают обо мне все. При этом «все» оказалось взятым из крайне тенденциозной статейки в «Викиреальности», сочиненной моими оппонентами по Википедии. «Ты, говорят, СССР не любишь и Россию не любишь».

Примерно с часу дня 7 марта начали нормально выпускать. Сначала выпустили женщин, потом меня со Строгановым, заменив наши подписи подписями понятых. Протоколы на нас таки оформили по 19.3 (неповиновение полицаям). Перед уходом мне предлагали взять бумагу о явке в суд (суд назначен на 12 или 13), я вежливо отказался, объяснив, что ни в какие их суды все равно ходить не намерен.

Вернув телефон и выйдя, начал звонить, узнавать, что делалось в мире эти двое суток - и тут только, по выходе, я и узнал о событиях на Пушкинской площади и о том, что Татьяну Кадиеву увезли в 1-ю Градскую с переломанным носом.
В ЖЖ-сообществе «Намарш.ру» о нашем освобождении было сообщено с резюме: «Полицейские сдались на милость радикалов».

«Московские власти РАЗРЕШИЛИ провести акцию оппозиции 5 марта на Пушкинской площади, заявил РИА "Новости" координатор Левого фронта Сергей Удальцов». Так формулируется в СМИ новость об очередном оппозиционном подвиге оргкомитета.

Слив происходит по заранее отработанному сценарию. Сценарий этот сам собой сложился перед 10 декабря и теперь упорно воспроизводится. Начинается с громких заявок: шествие от Калужской на Манежку или Лубянка – и никак иначе! Потом оказывается, что «иначе» можно и что оргкомитет – люди вменяемые и готовы обсуждать разумные варианты. В конечном итоге разумные варианты сводятся к очередному Болоту, после чего оргкомитет трубит победу: ура, мы продавили мэрию!

Гениальный способ без драки попасть в большие забияки. Пугать власть «выходом толпы из-под контроля», а толпу – дубинками, автозаками и «кровопролитием»; тихо сливать протест в безопасное для власти русло, при этом повышая за счет протестующих масс свою капитализацию в глазах власти, – вот то, что понимается ныне под «оппозиционной политической деятельностью» и «борьбой за честные выборы».

И вот уже человек, который довольно долго и изображал из себя отчаянного пролетарского революционера и пугал слабонервных либералов, прозревавших за ним призраки ЧК и ГУЛАГа, организует протестные акции в виде хороводов с блинами и скандированием «зима, уходи!».

Встаньте, дети, встаньте в круг,
Встаньте в круг, встаньте в круг!
Жил на свете добрый жук,
Старый добрый друг.

Пролетарский революционер на поверку оказался массовиком-затейником, выпускником Института культуры. А уж о тех гламурных господах, которые всегда были "против революций, за честные выборы", и говорить нечего.

На протяжении всего февраля массовики-затейники повторяли: не делаем резких движений, водим хороводы, нам надо копить силы к 5 марта, а вот 5 марта-то и состоится Центральный Акт и Великое Делание.

Теперь вот Рыклин пишет о Центральном Акте буквально следующее:

«Давайте посмотрим, сколько нас будет. И в этом смысле Пушкинская площадь - отличный плацдарм... Мне все же кажется, что 5-го вечером все не закончится. Что в этот день мы только дадим старт кампании гражданского неповиновения...»

Оценили риторику? Все-то у них «плацдармы» да «кампании гражданского неповиновения», но при ближайшем рассмотрении «плацдарм» нужен не для наступления, а для того, чтобы подсчитать участников неизвестно чего, тогда как «акт гражданского неповиновения» согласовывается в мэрии!

Напоминаю, кстати, что «гражданское неповиновение» по определению состоит в демонстративном нарушении законов. Соответственно, истинным актом гражданского неповиновения может быть только несогласованный выход на Лубянку. Казалось бы, г-н Рыклин, вот вам прекрасный повод начать "кампанию гражданского неповиновения", здесь Родос, здесь и прыгай, не так ли? Но всякий призыв начать наконец прыгать эти чемпионы называют не иначе как провокацией.

Зато массовики-затейники гордо сообщают: мы показали «им» (питерским реальным пацанам. – П.Ш.), как нас много, и это главное. Теперь «их» (реальных пацанов. – П.Ш.) дни сочтены, потому что мы вышли с белыми шариками и заявили им наше решительное «фу!»

А мене почему-то вспоминаются слова Божены Рынски, появившиеся в ее ЖЖ через пару дней после достославного Первого Болота:

«По моим сведениям, в Кремле принято умное решение: пусть эти лохи митингуют где угодно, когда угодно, и сколько угодно. Потому что они лохи.»

Что же делать в такой ситуации?

Для меня лично выбора нет – я иду в 19 часов на Лубянку.

Да, я могу предвидеть, что с наличными силами революции мы не устроим. Что нас скорее всего раскидают по автозакам и отправят на сутки под улюлюканье массовиков-затейников, которые назовут нас фриками, провокаторами и мазохистами и будут похваляться, что у них сто тыщ, а у нас, лузеров, 100 человек не наберется. Но это не имеет никакого значения. Главное, что смогу потом с гордостью сказать: «Я в сливах не участвовал и хороводов с массовиками-затейниками не водил».

И напоследок – история из Плутарха. Когда Пизистрат (тот самый, который сам на себя покушения организовывал) захватил власть в Афинах, в городе началась паника. И только престарелый мудрец-законодатель Солон надел шлем и панцирь, взял копье и встал у дверей своего дома, призывая граждан к оружию. Граждане же только разбегались, на ходу бросая Солону, что он совсем сдурел на старости лет и ничего не добьется, а пусть лучше идет домой и сидит смирно. Постояв таким образом у своих дверей, Солон вернулся домой, снял оружие и сказал: «Я сделал все, что мог, чтобы защитить отечество и законы».

Активистка Вера Лаврешина прислала мне текст, в котором подробно описала свои и отчасти Надежды Низовкиной приключения «по психиатрической части». Вере Лаврешиной, напомню, уже побывавшей в больнице им. Ганнушкина после прошлого вторника и консилиумом признанной здоровой, вновь была вызвана скорая психиатрическая помощь в этот вторник, когда она отказалась представляться в ОВД «Арбат» (к счастью, на этот раз все обошлось). Самое интересное – выясняилось, все эти вызовы психушек, которые уже входят в систему, были не случайны, потому что у скорой психиатрической помощи есть ВНУТРЕННЯЯ ИНСТРУКЦИЯ отправлять в дурдом тех, кто отказывается называть себя.

Полностью воспроизвожу здесь текст Веры:

«А кто вам сказал, что моя цель – поскорее уйти домой?» - спросила я врачей из психиатрической перевозки. Вопрос был закономерен, так как первый час нашего общения состоял из хорошей такой психической атаки со стороны психиатрической помощи в лице двоих рослых, крепких, без атавизмов в виде совести и жалости представителей власти. Таковыми они себя не осознавали. Эти два голубя сизокрылых в синей форме, медиков по образованию, соответственно вели себя. Я заявила было, что мне надо в туалет (чтобы получше спрятать некую именную карточку), но меня не пустили грубо и категорично. - Будешь гадить здесь, причем прямо в штаны – сказал один. - Мы не милиция, чикаться не будем – сказал другой; - ну-ка быстро, фамилия, имя, где живете – отвечайте, либо грузим вас силой, везем в больницу, а оттуда вы уже не выйдете – вылечим на раз. Да, полицейские Арбатского ОВД, куда привезли часть задержанных на акции «Остановим диктатуру» в этот вторник, просто пионерская дружина по сравнению с такими гренадерами! Однако опыт показывает, что запас прочности у силовой нашей системы тоже не бесконечен. Битый час они добивались от меня указания имени – и не добились. На второй час (а дело уже близилось к полуночи), они вдруг стали жаловаться, что устали, что у них дети, что им, взрослым, образованным людям, платят 30 тысяч на этой собачьей работе… Что у них есть «внутренняя инструкция»: если человек не называет себя, не идет добровольно куда велят – его везут в психушку.

- Так вы бы поувольнялись с этой работы – посоветовала я.
- Некуда! – был ответ.
Получается, что такие серьезные структуры, на которые опирается власть, недовольны своим положением в обществе, зарплатой и возможностями. У них оказывается тоже понемногу лопается терпение от навязанного им стиля жизни.
- Я хотел бы сидеть в теплом кабинете, в белом халате, помогать людям. Вместо этого я занимаюсь тяжелой, унизительной, грязной работой, - сказал старший из моих оппонентов. – шансов купить в Москве квартиру у меня нет, а эмигрировать куда-то я не хочу.
- Правильно, - сказала я, - не позволяйте им давить на вас инструкциями. Они незаконны. Нужно бойкотировать эту систему, вместе разрушать ее, наступать на нее. Тут героизма особого и не нужно. Просто массово начать неповиноваться преступным приказам, инструкциям и требованиям.

Я рассказала ему, что именно меня и Надю Низовкину (имени ее я конечно не назвала), у которой был плакат «Позор карательной психиатрии», и забрали нынче у Избиркома на Лубянке. И прежде, чем нас уволокли по автозакам, мы успели рассказать журналистам, о нашем недавнем опыте пребывания в больнице им. Ганнушкина. Меня выпустили неделю назад, а Надю в этот вторник. Мы обе прошли через медкомиссию, а Надя еще и претерпела суд. Возле больницы им. Ганнушкина есть забавный такой карманный суд, где без свидетелей и последующих резолюций принимаются решения, выносятся кулуарно приговоры о недееспособности, о передаче пациента «на поруки» родственникам и т.д. К Наде например вызвали ее маму из другого города, напугав что ее дочка сошла мол с ума и надо ее забрать из больницы и везти домой в Бурятию. Любопытно, что нам с Олегом Прудниковым, дежурившим в день суда у входа в 13-е отделение больницы им. Ганнушкина, где содержалась Надя, сказали, что суд состоялся, но «резолюция» поступит через 10 дней. Значит, человека держат в закрытой лечебнице без постановления суда и без решения врачебной комиссии. Нам никаких бумаг предъявлять и не собирались, зато приставили охрану и нас вежливо проводили на выход. P> Ну, а на следующий день, когда Надю отпустили якобы на поруки маме (сомнительную бумажку на эту тему ей рискнули показать, и Надя немедленно ее порвала) – на следующий день вечером мы вышли к Избиркому с плакатами на тему психиатрического террора.

Возвращаясь к диалогу с моими сизокрылыми архангелами из перевозки, скажу, что расстались мы с ними почти дружески. Себя я так и не назвала. К полуночи это их сломило окончательно.

- Назовитесь, и вы сразу же поедете домой, - сказали они мне устало.
- А кто вам сказал, что моя цель – ехать домой, а не в ваше осиное гнездо?

Они помрачнели, вздохнули и ушли.

Друзья, уже выпущенные и ожидавшие меня на улице, по счастью меня не выдали. В отличие от Виолетты Волковой, адвоката, которая, возможно из лучших побуждений, но сказал предыдущей перевозке мое имя, чтобы меня отпустили. Мы в тот день, 26 февраля, вышли с плакатами на Красную площадь – Надя Низовкина и я. У меня вообще был мирный плакат за Учредительное собрание. Но нет, стали нас забирать. Пришлось лечь прямо на брусчатку. Свинчивать нас сразу стало сложнее, вызвали подкрепление. Дальше привезли в Китайгородское ОВД. Мы как обычно отказались представиться и отвечать на вопросы. Нас по очереди заковали в наручники, по очереди вызвали нам психперевозку. В ОВД был адвокат, Виолетта Волкова, я ее попросила меня не выдавать, так как у меня есть свои задачи в этой ситуации. Но она меня не послушалась, пожалела видимо, выдала и меня отпустили. Конечно, благодаря ей я не уехала в больницу, но я хотела по возможности полюбоваться на лица врачей, комиссия которых совсем недавно признала меня вменяемой, поскольку с этой порочной практикой – возить людей в психушку, если они не желают представиться, надо бы покончить».

Через активиста Руслана Исламова, вышедшего вечером в воскресенье после отсидки 5 суток в спецприемнике, я получил для публикации письмо Татьяны Стецуры. Письмо было передано Исламову и другороссу Симону Вердияну через решетку окна во время ее прогулки. Привожу письмо ниже.

МАНЕКЕНЩИЦ К ПСИХИАТРАМ, ПОЛИТЗЭКОВ ВЗАД

Всем свободным гражданам несвободной страны - привет из мест лишения. Скорее достоинства, чем свободы.

Здесь я поняла, что мой организм топором не вырубишь: чувствую, что научилась пить воду кожей. Достаточно умыть лицо, и кажется, что напился. Научилась пить воздух: после прогулки (особенно во время снега) чувствуешь себя в разы сильнее.

И даже в камере не соскучишься: маленькие рыжие друзья развлекут бурной деятельностью. Последние 2 дня развлекала девушка из средней московской прослойки. Я ей очень благодарна - довольно живой и деятельный человек. Надзиратели выпали в осадок, когда Юля Макарьева тоже объявила голодовку, правда мокрую, в знак солидарности. А Юля выпала в осадок, когда я объяснила, что ее сюда замуровали на двое(!) суток из-за меня. Присматривать, как бы я тут не разложилась. Провела ей правовой ликбез, разобрали ее дело с ДТП по косточкам, потребовали КоАП, написали заявление мусорам. Они вздыбились, попытались настроить против, были посланы, сказала, что будет слушать своего адвоката.

Сегодня всю ночь не спала: обострение всегда приходит ночью. Болела голова, сердце, грудная клетка, шла кровь из носа. Утром Юля испугалась моего мертвячего вида и попросила вызвать скорую. Приехали две беспардонные медсестры, сделали кардиограмму, проверили сахар, давление. Про кардиограмму уже в который раз замечаю - никто ничего не говорит. Ощущение, что ее читать никто не умеет. Давление низкое, но по их меркам нормально. Сахар со вчерашнего вечера упал на 5 пунктов, сказали, если до вечера будет так падать, будет кома. Уговорили поехать в больницу, в 79-ю. Там в приемном отделении выбежал молодой симпатичный врач, с любопытством на меня уставился. Из-за стенки я слышала, как он сходу сочувственно спросил у моей конвоирши: "Что, за честные выборы голодовка?" Тут же я услышала голос какой-то ревнивой дамы: "Что, в манекенщицы решила пойти? Господи, к нам-то зачем везут?". Я чуть не потеряла сознание от духов этого скунса, когда она пошла мимо по коридору. Как я поняла позже, пошла она к терапевту Наталье Анатольевне Волковой с челобитной на манекенщиц. Но до терапевта мы добрались не сразу. А когда добрались, ее, в отличие от всех предыдущих врачей, интересовала не кардиограмма, не анализ крови и не мое состояние, а причина моей голодовки. На пересмотр бумаг она потратила не более 30 секунд, на осмотр меня столько же. И вынесла свое объективное заключение: надо обращаться к психиатру, причин для госпитализации не видит, рекомендация: четырехразовое питание и 1,5 литра в сутки. Я, не дослушав ее, свалила из кабинета. Слишком противно и неприкрыто. Профессионализм и объективность диагноза на уровне половой солидарности.

И вот я снова с вами, мои маленькие рыжие друзья. Сухая голодовка продолжается. Парни за окном гуляют, кто-то отговаривает от голодовки, ссылаются на тюремные сроки Дзержинского. У меня и свои есть, и голодовок там нет. Мой ответ: цинично давать 10 суток и объявлять хулиганами тех, кто борется за свержение конституционного строя. Но это уже совсем другая статья.

Татьяна Стецура 26.02.2012

(Оригинал письма)

В спецприемнике на Симферопольском бульваре продолжает сухую голодовку героическая Татьяна Стецура.

Я сам сегодня позвонил в спецприемник (телефон: 8-499-317-17-63). Дежурный говорит: да, есть такая. Она находится под наблюдением врача. В больницу? Сами разберемся. И бросил трубку. Кто может и хочет – звоните по этому телефону, требуйте перевода Татьяны в больницу.

Освободившийся вчера с суток другоросс Егор (Георгий) Медем, так же, как и Татьяна, попавший после вторничной акции «Остановим диктатуру!», рассказал некоторые подробности. Он видел Татьяну из окна на прогулке: бледная, под глазами синяки, губы сухие, потрескались. Но держится. Как выяснили, к ней подселили девушку Юлю, осужденную за ДТП на двое суток. По-видимому, чтобы та присматривала за Татьяной (на случай, если плохо станет), а уж затем, когда Татьяна упадет в обморок (при сухой голодовке это обычно случается примерно на пятые сутки), ее увезут в больницу.

И коротко о ментах. Егор рассказывает, что в одну из ночей дежурный позвал «политических» к себе и выпил с ними водки, ругательски ругая при этом Путина.

Сегодня в 18:00 у здания спецприемника (Симферопольский бульвар, 2г - у ст. метро "Нахимовский проспект") начнется пикет с требованием освободить Татьяну Стецуру, а также другоросса Симона Вердияна и гражданского активиста Руслана Исламова, которые тоже отбывают там административный арест. Уведомление на пикет не подавалось.

Весть о том, что Веру Лаврешину во вторник увезли из Басманного отделения в психбольницу, повергла меня в шок. Это, как казалось, было уже чем-то новым в «законах и обычаях войны» - переход нашего противостояния в иное качество. Я кинулся к телефону и начал обзванивать всех кого мог. В частности, позвонил Сергею Агееву, одному из химкинских лидеров. Через некоторое время звонок от Агеева: «Все в порядке, Илья Пономарев звонил в больницу, ему сказали, что она признана нормальной, но поскольку уже поздно, то останется до утра, поспит, а потом уйдет». В первый момент я было успокоился, но Геннадий Строганов и Надежда Низовкина, которые были у больницы, говорят: в больницу их не пускают, Веру к ним вывести отказываются, телефон у нее вырублен, да и времени еще мало, метро работает. И, в конце концов, невозможно поверить, чтобы Вера по своей воле осталась спокойно поспать ночь... в психушке.

В общем, ожидали самого плохого. В голове носились обширные планы с участием многочисленных пикетчиков, журналистов, западных телекамер и т.п. Однако в результате на следующее утро мы с Надей Низовкиной оказались перед больницей имени Ганнушкина вдвоем.

На подходе звонит Андрей Новичков из «Фронде-ТВ»: «Из нашей редакции звонили в больницу – там говорят, никакой Лаврешиной у них нет. Отсылают к главврачу, главврач ничего не знает». Ну, думаю, вот тебе и «поспит и уйдет». Наконец нашли проходную, там справочная. Захожу в справочную, не надеясь ни на что, кроме того, что лично получу ответ: «У нас такой нет». Спрашиваю: поступала ли из милиции такая-то по приметам женщина? Сотрудница лезет в книгу регистрации: «Да, поступала. Только она отказалась назваться и потому числится как «неизвестная». 20 отделение, 7 корпус, 4 этаж. А вы что, документы ее привезли?» «Да, да, конечно!» «Так охраннику и скажите, что документы привезли». Интересное дело, а вдруг охранник потребует показать эти документы? А у нас не то что Вериных – Надиных документов нет, потому что, идя на акцию, она паспорт с собой принципиально не взяла (чтобы не нашли при обыске), да с тех пор домой и не заезжала.

Итак, направляемся к проходной, ожидая встретить мрачных охранников, – охранников нет. Идем мимо длинных корпусов дореволюционной еще постройки, находим 7 корпус, заходим – охранников нет. Поднимаемся на 4 этаж, там дверь с надписью «20 отделение», и она заперта. Давим на звонок. Открывает санитарка и говорит тоном цепной собаки: «Чего так звоните, один раз позвонили - и достаточно. Да, есть такая. Будет консилиум в 17 часов, тогда решат. Все вопросы к врачу, когда врач освободится. Не знаю я, когда освободится. Фамилии врача не скажу. И своей фамилии не скажу. Отойдите от двери, а то я охрану вызову!» Дверь захлопывается. Так-с. Ну что же, подождем и пока что сделаем звонки – расскажем всем о ситуации.

Проходит не так уж много времени, вдруг дверь снова открывается, и появляется пожилая женщина-врач, а с ней... Вера в синем байковом халате. И громко сообщает: «Сейчас была комиссия из шести профессоров, меня признали здоровой. Так что теперь у меня есть справка, что я нормальная!» «Ну вот, - говорит врач, - вы пока пообщайтесь со своими друзьями, а тем временем принесут ваши вещи».

Минут через 15 приносят вещи – и вскоре мы уже спускаемся по лестнице и выходим на улицу. На Китай-городе расстались: Вера с Надей вышли, чтобы присутствовать на суде над нашими товарищами.

Что же произошло? Вера, Строганов, Низовкина принципиально отказались представляться в ментовке и в любой форме сотрудничать с полицаями. Полицаи, натурально, взбесились. Веру заперли в камере, она для подъема духа стала петь песни. Полицаи сочли это прекрасным поводом вызвать психушку. Нечто в этом роде проделали осенью с Владимиром Мичуриным, когда он отказался представляться в Тверском ОВД: при вызове сказали, что он беседует с духами. К счастью, тогда все обошлось: санитары увидели спокойно сидящего Мичурина, поговорили с ним, дали ему подписать бумагу, что от госпитализации он отказывается, – и укатили. На этот раз, однако, вышло хуже. Как нарочно, в момент, когда в камеру вошла бригада, Вера громко распевала акафист, причем так увлеклась, что не сразу заметила вошедших. На нее накинулись и с матом стали крутить. Она бешено сопротивлялась. Ее связали по рукам и ногам и унесли в машину. В больнице имени Ганнушкина врач, побеседовав с ней, накинулась поначалу на ментов и фельдшера, возглавлявшего бригаду: «Человек хотя и взвинченный, но совершенно нормальный. Если вы мне таких будете возить с каждого митинга, у меня времени на настоящих больных не останется!» Но фельдшер настаивал: «Да вы не видели ее в отделе, она буйная, и еще какая буйная!» Вера, в свою очередь, после такого-то обращения в знак протеста и здесь отказалась называться: «Они вели себя со мной как фашисты, а я им еще представляться буду?» В конце концов ей достаточно мягко сказали: «Куда вам идти, уже поздно, проведите ночь здесь, а утром мы вас отпустим». Отправили ее в палату, где лежали, судя по всему, больные с самыми легкими диагнозами, так что общество ей особого дискомфорта не доставляло.

Низовкина полагает, что решение о вызове психушки приняла таинственная женщина, которая распоряжалась в ментовке всем и представлялась как «сотрудница службы исполнения наказаний» - во что Надя не верит.

Так или иначе, в этом инциденте, хотя и благополучно завершившемся, проявились два тревожных момента: 1)готовность и желание ментов использовать психиатрию для своих репрессивных целей и 2)отсутствие у психиатров принципиальных установок на то, чтобы не становиться орудием в руках карательной системы. Т.е. если бы врач, человек безусловно честный, но (по рассказу Веры) совершенно аполитичный и вообще не понимавший мотивации оппозиционеров, вела себя как сознательный гражданин, она бы с самого начала поняла подтекст ситуации и возмутилась: «Нас, врачей, хотят использовать в своих целях, да как они смеют!» - а не оставила Веру в больнице «на всякий случай». Понятное дело, врачи больницы имени Ганнушкина не будут брать под козырек перед первой попавшейся «представительницей службы исполнения наказаний». Но устоят ли они, если «там» будет принято решение пуститься во все тяжкие и соответствующие заказы станут поступить с высоких телефонов? Вопрос, по-моему, риторический.

В этот вторник участников акции у ЦИКа «Остановим диктатуру!» винтили, что называется, не по-детски – очевидно, сверху была спущена команда на «жесткач». Меня, когда оттащили за автозаки (подальше от ненужных глаз), ткнули несколько раз кулаком и, кажется, ногой (слава богу, на мне был толстый тулуп ) - я думал, потому что я громко кричал «долой фашистских полицаев!», но потом оказалось, что так или иначе досталось всем, и даже Вера Лаврешина, пожилая женщина на костыле, получила пару ударов по голове. А уж что творилось в другом автозаке, здесь уже описала Надежда Низовкина (съемка акции и винтилова вот).

Автозак тронулся, проехал совсем немного и встал перед ОВД «Китай-город». И тут в него вваливается сияющий Леха Окопный, как всегда в штатском. Напомню, что Окопный по прозвищу Копчик – оперативник центра «Э», описанный многими и в том числе мною. Самые прославленные (но далеко не единственные) его подвиги состоят в том, что в 2007 г. он с друганами забил в Серпухове битами до смерти нацбола Юру Червочкина, а этой осенью задержал и обезвредил 6-летнего экстремиста Ваню Аксенова, сына другого нацбольского лидера. Недавно появилась также информация о подвигах Копчика во время чеченской войны. Чеченскую кампанию Копчик воевал в Чернокозово и зверствовал так успешно, что обзавелся многочисленными кровниками и в конце концов был вовсе отозван с Кавказа ради собственной же безопасности («Если он поедет на Кавказ, ему там отрежут голову», - мечтательно говорят другороссы).

Итак, в автозак вваливается этот достойнейший представитель наших правоохранительных органов и первым делом выхватывает из числе арестантов другоросса Диму Колесникова (прозвище Колесо) и велит вести в ОВД. Затем осматривает автозак вновь, видит меня, и лицо его расплывается в выражении живейшей радости – словно брата родного после долгой разлуки увидел. Делает знак рукой: «На выход!». «Представьтесь!» - говорю. Он указывает менту, мент меня выводит. На выходе Копчик чуть не обниматься лезет со своей всегдашней радушной фамильярностью: «Ну, здорово!» «Я вас не знаю». «Как статьи писать - знаешь, а теперь нет?» «Да, когда статьи пишу – знаю, а сейчас не знаю».

Заводят в отделение, начинают оформлять. Кто-то из ментов острит: «Быстрее, чтобы не задерживать достойных людей». Я говорю: «Единственные достойные люди здесь – мы». Копчик: «Почему? Обоснуй». Я смотрю на него: «Да хотя бы потому, что мы никого не убивали». С Копчиком что-то делается, и он начинает кричать: «Это клевета! Вы обвинили человека в уголовном преступлении! Какое вы имеете право? Какие у вас доказательства?» «Но ведь я, кажется, не называл фамилий? А? На воре шапка горит, а в данном случае – на убийце». Клянусь, это не «остроумие на лестнице» - я воспроизвел наш диалог слово в слово, с точностью протокольной (сказал бы я, если бы слово «протокол» не ассоциировалось у меня с лживыми ментовскими бумажками).

Всего Копчик выхватил четырех человек: двух другороссов (Диму Колесникова и Сергея Заплавнова по прозвищу Творог) и двух беспартийных активистов - меня и Дмитрия Смирнова. Остальных увезли в ОВД «Тверское», где на них составили протоколы по статье 20.2. (несанкционированный митинг) и отпустили. А нас ждала другая судьба, и я это понял из разговора Копчика с ментом, в котором Окопный упоминал статью 19.3 (неповиновение законным требованиям полицая) и видеодоказательства наших сопротивлений и неповиновений. Очевидно, как это часто бывает, был спущен некий «лимит» на суточников, отобрать же достойнейших было поручено именно Копчику.

Копчик ушел, а нас посадили в «обезьянник» (представляющий собой в "Китай-городе" обнесенный решеткой угол в холле) и стали пробивать по базе данных. После этого к клетке подходит мент и сообщает, что Творог – чемпион по задержаниям (49 задержаний – Творог возгордился и приготовился на следующий вторник торжественно отпраздновать юбилей). Дима Смирнов, еще осенью державший первое место, скатился на второе (46 задержаний), мне мент присудил бронзовую медаль (38), а вот Колесникову, по мнению мента, «надо еще много поработать». На самом деле Колесо вообще вне конкурса, потому что он сидел и к тому же его возили на расстрел (в 2006 году, в Барнауле, после неудачной попытке завербовать; ночью эфэсбешники вывезли на кладбище, приставили к голове пистолет, выстрелили над ухом и укатили).

Составили протоколы, из которых я с интересом узнал, что, оказывается, когда нас задерживали, «сотрудники полиции Дубинкин Д.С. (клянусь, это реальная фамилия полицейского! – П.Ш.) и Улитин Н.Н. подошли, представились, потребовали от Шехтмана П.И. прекратить мероприятие, на что последний ответил категорическим отказом. На законные требования пройти в полицейскую машину для оформления протокола Шехтман П.И. стал вырываться, отталкивать руками, хватать за форменное обмундирование, пытаясь создать суматоху среди граждан, упирался руками и ногами, тем самым демонстрировал отказ от выполнения законных требований и препятствовал выполнению ими служебных обязанностей, чем выполнял требования ч. 1. ст. 19.3 КРФоАП». Текст, как всегда, был типовой, такие протоколы были у всех. Дима Смирнов обрадовался неувязке: протоколы по статье 20.2 (несанкционированный пикет) на нас составлены не были, а если так, спрашивал Смирнов, то для составления какого же протокола якобы звали нас в машину? Неужели о неповиновении – т.е. они заранее провидели, что мы будем сопротивляться и не повиноваться? «Да, это очень веское, и даже решающее обстоятельство... но, увы, не для нашего суда», - подумал я.

Привели старушку лет 80-ти с тремя огромными сумками, пойманную на том, что продавала какие-то соленые огурцы. «Я ей говорил: чтобы тебя больше не видел, а она на следующий день снова пришла!» - ругался мент. «Да где же, меня три месяца не было, я болела! - возражает старушка. - Я и всего-то успела продать одну банку!» «А вот сейчас сумки твои конфискуем, а тебя к судье, он выпишет тебе штраф тысячи в три». Старушка в слезы: «Да где ж я три тысячи-то возьму!» «А это уже не наше дело». Продержали несколько часов и выкинули из отделения вместе с сумками часа в три ночи, когда уже никакое метро не ходит. «Тоска!» - бормотал Колесников, глядя на все это. А я почему-то вспоминал о солнечной стране Тунисе.

Ночь провели тут же, на лавке в клетке, что, конечно, не очень удобно. Впрочем, это был настоящий отель по сравнению с той камерой-душегубкой в Тверском ОВД, в которой, как потом оказалось, провели ту же ночь Низовкина и Стецура (был я там и сам - слава богу, не больше пары часов).

Лежа на лавке, а думал, как вести себя в суде. Мой опыт говорил, что попытки защищаться по всем правилам либо не дают никакого эффекта, либо дают эффект строго обратный: судья начинает смотреть на подсудимого как на личного врага, препятствующего нормальному течению правосудия. Я это понял после своего первого задержания, еще на Марше несогласных, когда честно пытался играть в суде по всем формальным правилам, как в американских фильмах. Получив на руки приговор, где говорилось, что я дал такие-то показания, но они «опровергаются» рапортом и протоколом, я в этой игре навсегда разочаровался. Потом был суд над Строгановым, на котором я и еще человека три единогласно свидетельствовали, что никаких требований – ни законных, ни противозаконных – полиция к пикетчикам не предъявляла, а просто, не говоря худого слова, начала винтить. Против нас четырех было два «свидетеля»-омоновца, долдонивших, как они долго и вежливо упрашивали нас разойтись и пройти для составления протокола. И что же? Судья Комлев нашел, что показания омоновцев последовательны и непротиворечивы, а наши показания пристрастны, так как мы знакомы со Строгановым – и влепил Строганову те же двое суток, что и Позднякову, у которого вовсе никаких свидетелей не было. И это было еще по-божески, потому что после 5 декабря, рассказывают, тех, кто признавал протокол, отпускали, выписав штраф, а тех, кто пытался отрицать и защищаться, закатывали на 10 суток. Некоторые мои знакомые, включая Диму Смирнова, обожают троллить судей с помощью разных юридических крючкотворств, но мне Бог таких талантов не дал; признаваться было бы, что называется, «западло» - а потому я решил избрать путь, наиболее соответствующим моему отношению к этому действу вообще: отказаться от участия в нем.

В суд сначала увезли Колесо с Творогом, потом забрали меня. Захожу, навстречу мне выводят Колесникова. «Сколько»? Показывает пальцами: 3. Ну, думаю, это нормально (я ждал, что будут давать суток 5). Колесников вел себя стандартно, т.е.: признал участие в пикете, но отрицал, что оказывал сопротивление и неповиновение (действительно, его просто вырвали из сцепки и поволокли в автозак), и указывал, что никто нам не представлялся, формальных требований не предъявлял и причин задержания не разъяснял. Судья Стеклиев (сменивший легендарную Ольгу Боровкову) по ритуалу вызвал двух омоновцев, которые, как рассказывал Колесо, зачитали свои «свидетельские показания» по бумажке, а один просто по слогам, так что даже судья удивился. За Колесниковым судили Творога, который думал троллить судью тем, что гордо заявил: да, не повиновался! Судья же испытал прилив благодарности за то, что Творог избавил его от необходимости «допрашивать свидетелей» и прочей мутотени, и в благодарность дал двое суток, учитывая признание И РАСКАЯНИЕ (если бы речь шла не о Стеклиеве, чрезвычайно серьезно относящемся к себе и своим «высоким обязанностям», я бы решил, что со стороны судьи тут была ирония и тонкий троллинг). За Творогом шел я. Прежде всего я отказался отвечать на вопрос, признаю ли себя виновным, а затем сделал формальное заявление: «Поскольку я не верю в справедливость, беспристрастность и независимость путинского суда как института, я отказываюсь участвовать в процессе». Стеклиев выслушал и позвал сотрудников полиции Дубинкина Д.С. и Улитина Н.Н., которые стали, правда, без бумажки, близко к тексту пересказывать протокол. Я на все вопросы отвечал: «Прошу удалить меня из зала». Было очень интересно, как среагирует судья и что он в результате выпишет. Но ничего - получил те же трое суток, что и Колесо. Когда меня уводили, в зале Дима Смирнов уже готовился дать бой по всем правилам искусства – рядом с ним сидела правозащитница Елизавета Приходина, а в коридоре толпились многочисленные свидетели.

Из суда отвезли обратно в "Китай-город". Часа через три вводят Смирнова. «Сколько?». Показывает пальцами: 5. «Ну вот, будешь знать, как искать правды в нашем суде».

Засим отвезли в спецприемник, где я при оформлении попросил поселить нас всех в одной камере – так и сделали. Камера большая, метров 50, с десятью двухъярусными койками. В углу у двери огорожен занавесочкой «санитарный уголок» - унитаз и раковина. На тот момент в 20-местной камере было 13 человек. «Ого, да тут даже горячая вода есть!» - вскричал Колесо с видом человека, попавшего в рай, и начал вспоминать, как в Барнауле в шестиместной камере было набито 16 человек и как там же он отбывал 15 суток в одиночке, куда запрещали передавать даже зубную щетку и книги. Книг у нас, кстати, был неплохой выбор. Я читал Стругацких, а через койку хулиган, попавший за пьяный дебош, сидел с "De profundis" Оскара Уайльда.

Общество было примерно такое, как в любой больничной палате – ибо «суточники» в основном автомобилисты, попавшие под арест за свои автомобильные прегрешения. Был наркоман, попавший за мак, но у того была ломка, он молчал и глотал выданный ему феназепам. Специфический тюремный колорит вносил мужичок, который уже отсидел полтора года и готовился сесть вновь. Но в данном случае мужичок получил 5 суток просто за то, что он, стоя у собственного подъезда, «безадресно нецензурно выражался» после ссоры с женой. Были случаи еще более вопиющие. Посреди ночи привозят тихого такого старичка. «Как, и этот тоже хулиган?» Оказалось, обложил матом собственную жену в собственной квартире, когда жена пыталась отобрать у него бутылку коньяка. Жена в пылу ссоры вызвала участкового, результат – 10 суток. Ввели, в некотором обалдении, автомобилиста, который не оплатил штраф в 500 рублей (непристегнутый ремень). Когда его повесткой вызвали в суд, гаишники сказали: «Да не парься, выпишут тот же штраф в двойном размере». Выписали трое суток.

Поскольку режима на сутках нет, то несвободы в смысле зависимости от чужой воли почти не ощущаешь – ты заперт, но в остальном представлен самому себе. Выводят из камеры три раза в столовую и после обеда – на часовую прогулку. Прогулка в узком коридорчике между спецприемником и бетонной стеной (30 шагов на 3 шага – специально мерил), с сеткой наверху, доставляет мало удовольствия, но воздухом дышать необходимо: в камере душно и накурено.

Покидая спецприемник, я сказал ментам, к их некоторому удивлению: «До новых встреч!»

В заключение я хочу выразить особую благодарность хорошему человеку, капитану Алексею Владимировичу Окопному, за то что он организовал мне эту познавательную экскурсию. Нет, я не шучу и не бравирую. Согласитесь, что в моем положении, имея уже 38 задержаний, просто неприлично ни разу не побывать на сутках. С некоторых пор я начал стыдиться глядеть в глаза товарищам и заподозрил сам себя: уж не подсадная ли я утка? И вот наконец благодаря заботам капитана Окопного мои мечты начали сбываться. Теперь у меня есть даже «справка об освобождении» - и с ней я наконец чувствую себя полноценным революционером.

Последняя статья г-на Ихлова о «переговорах» отражает общий дух нынешней умеренно-либеральной оппозиции – довольство своими (во многом воображаемыми) победами, переходящее, на мой взгляд, уже в полную неадекватность.

Г-н Ихлов объясняет неразумным радикалам то, что им, по их окопной узости взглядов, недоступно: оказывается, целью войны является мир, а дипломат, в удобном кабинете обсуждающий с врагом условия его, врага, капитуляции, есть вовсе не предатель, но очень важная и необходимая фигура.

От имени всего радикального спектра я выражаю г-ну Ихлову живейшую признательность за сообщение столь ценных сведений. Более того. Я чрезвычайно рад, что Лига избирателей, Гражданское движение и т.п. уважаемые организации гражданского общества готовы вести переговоры о голове Путина. Полдела, можно сказать, сделано. Остался пустячок: убедить в необходимости таких переговоров самого Путина.

Особенно в момент, когда Путин в очередной раз дал Болоту ясный и недвусмысленный ответ на одно из его основных требований - именно, освобождения политзаключенных.

Возможно, г-н Ихлов и его единомышленники и считают себя победителями, сумев провести три бесплатных концерта Шевчука. Беда в том, что Путин так явно не считает. И я как-то с трудом представляю себе Путина, выходящего с поднятыми руками, чтобы сдаться на милость Быкова, Акунина и Парфенова.

Впрочем, я благодарен г-ну Ихлову за аналогию с войной и дипломатией – она как раз помогает выявить слабость его позиции.

Самый важный элемент любых переговоров, элемент, который рождает великих дипломатов и приводит к великим дипломатическим свершениям, – большая дубинка за спиной. Этот закон был сформулирован, как известно, лауреатом Нобелевской премии мира Теодором Рузвельтом, но эмпирически был известен еще со времен хетто-египетских войн.

При этом, готовность употребить дубинку в дело значит не меньше, а иной раз и гораздо больше, чем ее величина. Это могут подтвердить два самых великих дипломата нашего времени: покойный Ким Чен Ир и благополучно здравствующий Махмуд Ахмадинежад.

Что же касается переговоров во время войны, то переговоры эти ведутся вовсе не с дипломатами. Дипломаты выступают лишь как агенты верховной власти – той самой власти, которая посылает в бой миллионные армии.

Если бы у «белого движения» было верховное руководство, способное и готовое вести толпу на омоновские кордоны, я бы признал за ним право на любые переговоры. Но где оно?

Г-н Ихлов достаточно знает историю, чтобы догадаться, с какой войной только и можно сравнить сражения, идущие на Болотной площади под водительством Быкова, Акунина, Парфенова и др.

Более семи десятков лет назад в Европе тоже в изобилии водились либерально и демократично настроенные господа, предпочитавшие разумный компромисс кровопролитию.

Эти господа заключили разумный компромисс в городе Мюнхене, а когда дело не выгорело и силой вещей они были втянуты в войну – они решили вести войну при полных гарантиях безопасности, войну без единого выстрела.

Они были великие дипломаты, эти господа, и потому после нескольких месяцев абсолютно безопасной войны они уже совсем было были близки к заключения мира на условиях разумного компромисса. Но поди ж ты – как раз в этот момент их противник-партнер подло и вероломно перешел в наступление по всему фронту.

И когда уже казалось, что все погибло, вместо разумных и умеренных дипломатов к власти пришел неумеренный драчливый авантюрист, сказавший:

«Вы спрашиваете, какова наша политика? Я отвечу: вести войну на море, суше и в воздухе, со всей нашей мощью и со всей той силой, которую Бог может даровать нам; вести войну против чудовищной тирании, равной которой никогда не было в мрачном и скорбном перечне человеческих преступлений.

Вы спрашиваете, какова наша цель? Я могу ответить одним словом: победа — победа любой ценой, победа, несмотря на все ужасы; победа, независимо от того, насколько долог и тернист может оказаться к ней путь; без победы мы не выживем».

Найдется ли такой человек у нас? Вот вопрос, от которого зависит очень многое.

По сути дела, главным событием 4 февраля было вовсе не очередное Болото. Болота были, есть и некоторое время еще будут - чего же тут нового и неожиданного?

Главным событием 4 февраля была Поклонная гора.

Путин вышел состязаться с болотными вождями на том поле, на котором эти вожди по крайней мере считали себя монополистами.

- Главное - численность! Нас собралось 100 тысяч, ура!

- А нас - 140 тысяч, хе-хе!

- Но у нас люди вышли сами, а вы пригнали бюджетников на автобусах!

- Да ничего подобного - это у нас простые, трудовые люди вышли сами, потому что они не хотят оранжевой чумы и распада России. А у вас - лишь хипстеры, проплаченные Госдепом.

Пока добрый Борис Акунин писал статьи о том, что главная опасность - как бы Путин не лишился власти слишком быстро, прежде чем Акунин успеет вырастить гражданское общество, сам Путин исхитрился поставить Акунина и его сотоварищей в единый контекст с пиар-фантомами, отчего болотная братия сама теряет (до сих пор, по крайней мере, ей присущий) статус неоспоримого объективного факта и закрадываются сомнения: а болотные фрондеры - не фантомы ли тоже? Что тут подлинно, а что мнимо - Болото, Поклонная, Немцов, Акунин, Кургинян, или, может быть, все это в равной мере - сон и мираж? А реален только Путин?

Вопрос, какая тусовка подлинная, а какая фантомная, разрешается простым способом - полицейской дубинкой. Фантом рассеется при одном виде дубинки, подлинное устоит. Но осталось ли подлинное? Не низведено ли и Болото, титаническими усилиями организаторов, к фантому?

Все восхищаются остроумием Быкова, решившего почему-то, что крысу тошнит. Он так решил, потому что ему так хочется. Хотя никаких объективных свидетельств тошноты опять-таки не видно. Крысы - весьма сообразительные животные и быстро понимают, откуда им грозит реальная опасность, а откуда только попусту пугают. После первого приступа паники наша крыса сообразила: те, кто раскачивают лодку, сами пуще всего боятся перевернуть ее. Теперь крыса, которая у нас одновременно и капитан, удобно расположилась у рулевого весла и не без иронии наблюдает за пафосной суетой разбушевавшихся пассажиров. «И не надоело вам еще, ребята? Ну-ну».

Тем более что действительной альтернативы Болоту - альтернативы, которая бы предполагала реальный протест, - не просматривается даже под микроскопом.

Болото не просто объединило всех тех, кого деликатный Борис Немцов галантно назвал хомячками, пингвинами и овощами, - оно размыло актив. Исключительно за счет притяжения массы оно вовлекло и увлекло тех, кто до сих пор не склонен был пугаться при словах «омоновская дубинка». Вместо того чтобы превратить пингвинов в активистов, события последних недель превратили активистов в пингвинов.

Завсегдатаи Триумфальной пошли со всеми на бесплатный концерт Шевчука в уверенности, что делают великое и важное дело. Мы были на концерте Шевчука - и мы еще вернемся. Трепещите, тираны!

Профессиональные политики, оседлавшие и возглавившие протестное движение, совершили тягчайшее исторические преступление, сориентировав неопытных в протесте людей на уход от реального противостояния с властью. По сути дела, в душе каждого человека живут и смелый Буревестник, и глупый робкий Пингвин. Немцов и Ко сознательно сделали ставку на робкого Пингвина в душе каждого из нас. Они убедили людей, что нынешнюю криминальную систему можно ликвидировать без труда, без борьбы, без жертвы - весело и играючи, с шариками в руках. А кто говорит иначе - тот провокатор, Гапон.

Ибо - «мы против кровопролития».

Ибо - «мы не хотим подставлять людей под омоновские дубинки».

Ибо - мы наследники Ганди.

Кстати, о Ганди. О том самом Ганди, который говорил: «Я решился дать Индии древний закон Самопожертвования, закон Страдания». О том Ганди, который проповедовал не развлекуху с шариками в руках, а мученичество во имя Истины.

Специально напомню здесь, как понимали Ганди и его последователи ненасильственную борьбу.

В марте 1930 года Ганди со своими сторонниками направился к океану, чтобы публично и демонстративно нарушить закон - начать выпаривать соль вопреки монополии британской колониальной администрации на добычу и продажу соли.

По всей Индии после этого начались массовые акции гражданского неповиновения. Войска стреляли. В Пешаваре были убиты и ранены несколько сот человек.

В округе Дхаршана сторонники Ганди двинулись, чтобы занять соляные варницы, принадлежавшие англичанам. Полиция заблокировала вход и стала бить сатьяграхов деревянными палками с железными набалдашниками. Шеренга за шеренгой шла под палки, окровавленные люди падали под ударами, их уносили, но им на смену выходили шедшие следом. Европейские журналисты отворачивались, не в силах вынести этого зрелища, - а индийцы продолжали безропотно идти под палки, пока все до одного не были избиты.

Вот так выглядит завоевание свободы НЕНАСИЛЬСТВЕННЫМ ПУТЕМ.

Заправилы Болота намекают, что они, мол, лишь копят силы перед тем, как 5 марта устроить нечто великое. Мы имеем достаточно опыта, чтобы провидеть, как будет выглядеть это великое: как очередной бесплатный концерт Шевчука на Болоте. Затем все разойдутся, приняв в очередной раз одну и ту же резолюцию и не забыв поблагодарить ментов; протест будет слит окончательно; активистов пересажают; а вожди Болота поедут с гастролями по Страсбургам, Брюсселям и Вашингтонам как герои борьбы за демократию в России.

У нас остается последний шанс разорвать этот порочный круг симулякров и болотных миражей и выйти на торную дорогу реальной борьбы за демократию.

5 марта. 19:00. Лубянская площадь.

4 февраля, 14:00—17:00

Калужская площадь — Садовое кольцо — Новый Арбат — Воздвиженка — Манежная площадь
________________________________________

Граждане!

Позорный слив массового протестного движения продолжается. Самозваные организаторы шествия 4 февраля откровенно продемонстрировали свою сущность, когда официально пригласили для поддержания порядка на оппозиционном шествии агентов тайной политической полиции.

Они говорят нам, что требовать соблюдения своих законных прав можно только с разрешения тех, кто эти права нарушает, и что протестовать можно лишь в тех пределах, которые установят те, против кого ты протестуешь.

Мы этому не верим.

Мы говорим: не может быть никакого «компромисса» между вором и человеком, которого он обкрадывает. Всякий «компромисс» между ними есть успех вора и проигрыш пострадавшего.

Организаторы говорят, что достигли «компромисса с мэрией» в соответствии с законом. О каком «законе» идет речь? В законе говорится, что организаторы митингов и шествий обязаны подавать уведомления в органы власти, - но там не написано, что власти имеют право диктовать участникам, где им ходить и где им не ходить; к тому же мэрия нарушила закон, дав ответ на заявку по истечении трехдневного срока, и в строгом соответствии с законом оргкомитет не то что мог, а обязан был рассматривать такой ответ как юридически ничтожный, а первоначальный маршрут шествия - как законно согласованный.

Другой вопрос: о какой «мэрии» идет речь? Это уже не говоря о том, что такие понятия, как «мэрия» и «закон», применимы к нашей ситуации весьма относительно. Всем известно, что в Москве нет самостоятельной муниципальной власти, а гражданин Собянин, именующий себя мэром Москвы, не был избран даже формально. Всем ясно, что «компромисс» достигнут не с мэрией и не по закону, а с Путиным и его бандой - по понятиям.

И люди, которые сами же потворствуют нарушению властью законных прав граждан, смеют заявлять, что они ведут борьбу за соблюдение законов?

Каковы же результаты руководимой этими людьми «борьбы»? Куда приведет нас путь «компромиссов» с жуликами, ворами и убийцами? Дорога указана четко - в болото. После 5 декабря жулики, воры и убийцы испугались; теперь они откровенно издеваются.

10 декабря на Болотной площади, как известно, был выдвинут целый ряд требований. Требовали освободить политзаключенных - власти, или, если угодно, Путин (ибо система персонализируется в Путине), посадили на 10 лет Таисию Осипову. Требовали отменить итоги сфальсифицированных выборов - Путин созвал нелегитимную Думу. Требовали отставки Чурова - Чуров сидит на месте и куражится над демонстрантами. Требовали расследовать все факты фальсификаций - нам заявили, что расследование проведено и 90% фактов не подтвердилось, а подтвердились факты на тех участках, где победила КПРФ. Требовали честных выборов - к президентской гонке не допустили Лимонова и Явлинского. Наконец, требовали изменения электорального законодательства - нам сообщили: фиктивный президент внес в фиктивную Думу какую-то бумажку, которая - если только она когда-нибудь будет принята фиктивной Думой и действительно превратится в закон - обещает нам, что через несколько лет жулики, воры и убийцы получат право регистрировать те партии, которые не покажутся им опасными.

Все это происходило под аккомпанемент шуточек Путина о гондонах и бандерлогах.

Нам дважды наплевали в лицо. Теперь та же команда ведет нас на то же место в третий раз, возвращая, яко псов на блевотину.

Нам говорят о каких-то «разумных компромиссах» с откровенными уголовниками. Самозваные вожди обещают нам, что под их предводительством мы будем бороться с уголовниками и победим их, следуя путем «разумного компромисса», с шариками в руках и при строжайших гарантиях безопасности, данных уголовниками.

Где и когда уголовники давали гарантии безопасности тем, кто реально, а не на словах стремился пресечь бандитский беспредел?

Господин Немцов объяснял свои действия тем, что участники протестных акций - «хомячки», «пингвины» и «овощи», не способные к решительному протесту, а потому нуждающиеся в тепличных условиях.

Но мы не хомячки и не пингвины. Мы свободные люди и граждане, готовые постоять за свои права и за торжество законности в нашей стране.

Поэтому наша позиция проста: никаких согласований с жуликами, ворами и убийцами. Никаких компромиссов по вопросам соблюдения наших конституционных прав. Это мы, а не они должны говорить с позиции силы. И если мы заявили шествие по маршруту Калужская площадь - Манежная, то мы должны, мы обязаны пойти по этому маршруту, не позволяя уголовникам диктовать нам, где, когда и как протестовать. Всякий «компромисс» с уголовниками есть предательство прежде всего самих себя.

Мы против насилия. Мы не хотим крови. Мы не собираемся никого жечь, громить и вешать на фонарях. Мы требуем не более чем своих законных прав - прав, без которых не бывает демократии. Если соблюдения этих прав удастся добиться в ходе постепенного реформирования режима жуликов, воров и убийц - мы не колеблясь выберем такой вариант. Если же существующий режим окажется принципиально нереформируемым и демократические принципы смогут восторжествовать только в случае его свержения - мы сделаем все, чтобы свержение режима осталось в памяти потомков как образец мирной, ненасильственной, демократической революции - нашей Славной революции.

Но с диктатом жуликов, воров и убийц должно быть покончено в любом случае. Именно ради этого мы выходим на улицу.

Граждане! Если время «разумных компромиссов» с товарищами в форме и в штатском когда-то и было, то теперь оно точно прошло. Только мирное, ненасильственное гражданское сопротивление, только отстаивание своих прав не на словах, а на деле — только это может переломить ситуацию.

Поэтому мы призываем всех, кто не согласен обменивать свободу на безопасность:

вместо «согласованного» с жуликами, ворами и убийцами променада на Болото - выйти на то шествие, которое было заявлено изначально и которое самозваный оргкомитет пытается слить.

4 февраля, 14:00. Маршрут Калужская площадь — Садовое кольцо — Новый Арбат — Манежка.

Помните: чем больше людей придет на это шествие, тем безопаснее оно будет.

Выходя на наш Марш несогласных, мы не нарушаем никаких законов, но пользуемся своим конституционным правом. Мы будем пресекать любые провокации. Мы против всяких проявлений немотивированной агрессии в отношении полицейских. Но в случае, если власть попытается нам незаконно воспрепятствовать, мы оставляем за собой право на ненасильственное сопротивление произволу.

Да здравствуют честные выборы! Долой диктатуру жуликов, воров и убийц! Россия будет свободной!

Гражданские активисты:
Руслан Исламов
Геннадий Строганов
Павел Шехтман

Группа Марша несогласных в Фейсбуке

(Перевод апокрифического папируса, найденного при раскопках на площади Тахрир)


1. И восстал в Египте новый царь, который не знал демократии,
2. И сказал он Египтянам: вот, народ сынов Израилевых многочислен и сильнее нас, ибо честные люди всегда сильнее жуликов и воров;
3. Перехитрим же его, и заставим работать на нас.
4. И поставили над ним начальников работ, чтобы изнуряли его тяжкими работами. И он построил фараону города для запасов.
5. Но чем более изнуряли его, тем более он умножался и тем более возрастал, так что опасались сынов Израилевых.
6. И потому Египтяне с жестокостью принуждали сынов Израилевых к работам, и давили их колесницами своими.
7. И восстали сыны Израилевы, и сказали: вот, мы свободные люди, но по неразумию нашему позволили фараону поработить нас.
8. Восстанем же, и уйдем из дома рабства, земли Египетской, и приищем землю свободную, текущую молоком и медом.
9. И прорвали сыны Израилевы кордоны надсмотрщиков фараоновых, и пошли несанкционированным шествием, и убоялся фараон.
10. И явился тогда Моисей, и сказал сынам Израилевым: вот, мы не хотим революции, и крови, и насилия.
11. Но хотим мы торжества законности и разумного компромисса.
12. А потому я пойду к фараону, и начну переговоры, и предъявлю наши требования, и заключу разумный компромисс.
13. И пошел Моисей во дворец фараонов, и вел там переговоры.
14. И вышел Моисей к сынам Израилевым, и сказал: вот, я заключил с фараоном договор и разумный компромисс.
15. И выведу я вас из дома рабства, земли Египетской, и приведу вас в землю обетованную, текущую молоком и медом.
16. И согласовал фараон маршрут исхода нашего, и пошлет он с нами воинов и надсмотрщиков своих, дабы поддерживали они порядок и не допускали провокаций.
17. Возденьте же белые ленты, и возьмите в руки белые шарики, и идите смело, ничего не боясь.
18. И воздел Израиль белые ленты, и взял в руки белые шарики, и пошел за Моисеем.
19. И шли они под звуки арф, кимвалов и псалтирей, и блудницы, и отставные вельможи фараоновы, и поэты, и писатели, и радиожурналисты шли впереди их.
20. И привел Моисей сынов Израилевых на болото.
21. И водил Моисей Израиль по болоту сорок лет, и воины и надсмотрщики фараоновы следовали за ним.
22. И приветствовали сыны Израилевы воинов и надсмотрщиков, и улыбались им, и дарили им цветы.
23. И пришли сыны Израилевы, и вот: перед ними фараон, и в руке его плеть.
24. И сказал им фараон: «Что, нагулялись?
25. Ступайте же к работам своим, ибо работы ваши ждут вас.
26. И если раньше я бил вас плетями, то теперь буду бить вас скорпионами».
27. И вернулись сыны Израилевы к работам своим, и порол их фараон нещадно.
28. И с тех пор прозвали Моисея «Иван Сусанин», и зовут так даже до сего дня.

4 февраля в 14:00 я приду на Калужскую площадь, чтобы оттуда выступить с шествием в центр Москвы.

Говорят, что мэрия не хочет согласовывать ни это место, ни это время. Говорят, что некий глубоко законспирированный от активистов оргкомитет на своем тайном масонском заседании (вроде как во вторник в 12 в Сахаровском центре - а впрочем, точно никто ничего сказать не может: все засекречено!) будет обсуждать предлагаемые мэрией изменения маршрута.

Говорят еще много чего. Но мое шествие в любом случае начнется на Калужской, а что там решат какие-то мэрии и оргкомитеты - меня не касается.

Дело в том, что в Фейсбуке создана группа с красноречивым названием «Время согласований закончилось» (она же есть и во «Вконтакте»). На момент написания этой заметки за выход на Калужскую подписались уже около 1000 человек.

«Согласователи» из числа членов оргкомитета уверяют, что-де не собираются идти на принципиальные уступки, но готовы рассмотреть равнозначные варианты маршрутов внутри Садового кольца. Чтобы не доставлять неудобства пресловутым дачникам, на которых уже успела сослаться мэрия. Мы, мол, должны продемонстрировать, что мы вменяемые партнеры.


Продемонстрировать - кому? Парижской мэрии, берлинскому или римскому сенату? Или ж таки администрации президента РФ, над коей продолжает витать дух Суркова (и не произносите, пожалуйста, слова «мэрия» применительно к этому делу: всем нам ясно, где, кем и исходя из каких соображений у нас решаются политические вопросы). Или гг. Давидис, Билунов и др. искренне верят, что их контрагенты с Тверской, 13 - Старой площади - Краснопресненской набережной обеспокоены исключительно удобствами дачников и, отказывая в Калужской, искренне готовы предложить равноценные варианты? Вроде «согласователи» не похожи на наивных людей. А если нет - то зачем же вообще начинать торг, твердо зная, что противоположной стороной переговоры рассматриваются исключительно как орудие разводки? Не пора ли уже пойти на принцип? Не пора ли наконец вспомнить, что за вами десятки тысяч людей, и, имея такую силу за спиной, гордо заявить: «Мы вас уведомили, что выходим на Калужскую - ваше дело обеспечить беспрепятственное и безопасное шествие по указанному маршруту. А не пожелаете - ваши проблемы, и на вас же ляжет ответственность; мы же пойдем и без ваших разрешений». Или, может быть, вы вновь готовитесь принять участие в очередной разводке, объясняя это тем, что хомячок-де и пингвин не готов-де к решительному протесту, а готов только к нерешительному? Ну, это дело тех, кто считает себя хомячком и пингвином, - они пусть шествуют, где им повелят Володин и Собянин. Те же, кто считает себя людьми - и не просто людьми, а свободными гражданами, - пойдут там, где решили они сами.

Никогда не бывал ни на каких оргкомитетах – и вот опять... Побывал на сборище, которое мне анонсировали как оргкомитет шествия 4 февраля. Вернулся с чувством... трудно даже определить одним словом, каким. Это было смешанное ощущение стыда, бешенства, отчаяния и отвращения. Скажи мне кто-то еще вчера, что оппозиционная кухня выглядит именно ТАК, – не поверил бы. Счел бы человека, говорящего это, злопыхателем и клеветником.

Понимаю, что и читатель, за кулисами не бывавший, верить не обязан и может решить, что я по своим экстремистским симпатиям клевещу и злопыхаю на честных и разумных героев нашего гражданского общества, причем на всех разом - от Удальцова до Тора и Крылова. Но все-таки постараюсь по возможности адекватно описать собственные впечатления (полностью адекватно, увы, не получится, ибо тогда текст изобиловал бы ненормативной лексикой).

Во-первых, именно о шествии говорили менее всего. То есть, собственно, вообще не говорили. А когда один из участников упомянул о каком-то оргкомитете, который-де и будет согласовывать и решать, «если, к примеру, митинг перенесут с Манежной на Болотную», - защемило под ложечкой. Точки над i были расставлены, когда в кулуарах сказали, что шествия не будет, потому что его Путин не разрешил.

А что же обсуждали на собрании?
О, очень важные вещи. В муках, в спорах до хрипоты, рожали очередную мертворожденную структуру, которую не мудрствуя лукаво назвали «Гражданским движением». Обсуждали формулировки учредительных документов, с пеной у рта спорили о числе и названии секторов, голосовали, переголосовывали, снова переголосовывали (это не фигура речи, а факт), при этом обвиняли ведущего Илью Пономарева в подтасовке голосования и награждали его званием почетного волшебника.

На пятом часу этого праздника демократии я ушел. После моего ухода, говорят, выступил Сергей Аксенов, предлагал максимально расширить круг заявителей митинга за счет гражданских активистов и представителей всех сил – его предложение Илья Пономарев даже не поставил на голосование. Да и зачем? Как выясняется, митинг будет организовывать некий никем не выбранный оргкомитет из 14 человек, он и будет определять состав заявителей и все прочее, и не наше это холопское дело – рассуждать о митинге и тем более выступать его заявителями. Куда позовут, туда и придем.

Кстати, об учредительных документах. Они были составлены в замечательно обтекаемых выражениях, особенно манифест Гражданского движения, который весьма демократично принимали без обсуждения. Манифест был составлен так, что его подписал бы и сам Путин. В самом деле, сообщалось, что участники выступают против узурпации власти, цензуры, подтасовок выборов – но разве Путин когда-то выступал за узурпацию власти, за цензуру, за подтасовки? Чего-то не припомню, чтобы он заявлял подобное! Имя Путина, впрочем, в документах почти не упоминалось, зато вновь много говорилось о «честных выборах».

В конце концов, это уже становится скучно. Ребята вышли на согласованный митинг и не потребовали ни отставки и отдачи под суд Путина, ни люстрации, а всего лишь малой малости – чтобы жулики, воры и бандиты играли по официально признаваемым ими же самими правилам. Ребят послали. Ребята снова вышли на согласованный митинг и снова потребовали того же – их снова послали. Ребята в третий раз выйдут на согласованный митинг... в четвертый... в двадцать пятый раз... Впрочем, до двадцать пятого раза дело не дойдет, можете не сомневаться. И вовсе не потому, что Главный Жулик убоится людей, не смеющих нарушить полицейские запреты и выйти за пределы нарочито отведенного загончика. Просто рано или поздно людям надоест слушать одни и те же речи и принимать одни и те же резолюции, и они либо перестанут ходить на митинги... либо пойдут наконец шествием на Кремль, найдя себе для этого новых вождей и послав на все буквы алфавита тех, кто сейчас под разговоры о хомячках и пингвинах (приватно), блаженствах «мирной эволюции» и недопустимости «кровопролития» (публично) сливает протестную энергию.

Опубликованная «Викиликс» телеграмма американского временного поверенного в Москве от 30 мая 2008 года не то чтобы проливает свет на оппозицию времен «Маршей несогласных», но по крайней мере документально удостоверяет то, о чем раньше все и так догадывались.

Американский временный поверенный описывает в ней свои беседы с рядом представителей оппозиции (по крайней мере считавшимися таковыми на тот момент). Из упомянутых им оппозиционных лидеров только Каспаров оказывается последователен и вполне честен в своей позиции: он «остается преданными стратегии проведения параллельного «оппозиционного» национального собрания, первая сессия которого, с участием 450 представителей гражданского общества и правозащитников, должна состояться 17 мая» (это была Национальная Ассамблея, которая, впрочем, не сыграла никакой реальной роли).

Лидеры СПС, тогда вовсю участвовавшие в «Маршах несогласных», вполне ожидаемо выглядят двурушниками, на деле целиком завязанными на режим: «По словам Гозмана, публично в СПС остается двойственное отношение к работе с тандемом Медведев-Путин, а в частном порядке он [СПС] сфокусирован на восстановлении отношений... Анатолия Чубайса с Путиным, с тем чтобы обеспечить переход Чубайса и Гозмана в Роснанотех». Однако Немцов, формально приостановивший свое членство в партии, чтобы та могла ублаготворить возмущенного его докладом Путина, выглядит на этом фоне относительно прилично, а что он возлагает некоторые надежды на свежеизбранного Медведева – так это вполне простительно в той ситуации.

Но самые интересные откровения – по итогам бесед с заместителем Явлинского, Сергеем Иваненко (тогда вторым человеком в партии «Яблоко»). Иваненко «отверг стратегию «радикальной оппозиции» и заявил, что его партии пришлось выбирать между работой с тандемом Медведев-Путин и принятием позиции интеллектуальной оппозиции в стиле 60-х годов. Моим настоятельным советом Явлинскому (говорит Иваненко американцу. – П.Ш.) было - объединить усилия с Медведевым, хотя, быстро добавил Иваненко, на столе не было никаких конкретных предложений. Было только общее обсуждение с Путиным возможности для Явлинского занять место посла. Руководству "Яблока", добавил он, приходится иметь дело с реальностью, что большинство их сторонников поддерживает также и Путина и рассматривают бывшего президента как одного из ведущих демократов России. Иваненко подчеркнул, что Путин - "сложный парень", и хотя он и не демократ, но он и не Сталин. Лояльность Путина бывшему мэру Собчаку и его понимание того, что такие иконоборцы, как Андрей Сахаров, были необходимы, дали "Яблоку" необходимую точку опоры. Рассуждая, что назначение Путиным Медведева означает признание необходимости коррекции курса, Иваненко сказал, что вселяющая надежды команда Медведева предлагает больше возможностей для "Яблока", чем "безнадежное" стремление Каспарова создать параллельный парламент. Кроме того, Иваненко заявил, что имеет больше смысла работать с Медведевым, чем искать союза с СПС, олигархическая база поддержки которого и неразрывная связь с 1990-ми годами являются политическим ядом».

Как видим, оправдывая перед американским поверенным свою действительно более чем двусмысленную для оппозиционера позицию, Иваненко не останавливается перед прямой клеветой на сторонников своей партии, изображая их идиотами, всерьез считающими, что Путин – «один из ведущих демократов России». Приватная готовность все понять и простить Путину за то, что он не ругает Сахарова и не расстреливает за анекдоты, особенно красиво выглядит на фоне как публичных клятв «Яблока» в непримиримой борьбе с «авторитарным режимом Путина и его политикой», так и постоянных нападок на всех лидеров оппозиции, с которыми (в отличие от сложного, но подающего надежды Путина) Явлинский не хотел иметь дела за их преступления: «разгром НТВ, руководство правительством при создании авторитарной системы власти, поддержку одного из самых одиозных губернаторов, ответственного за уголовные преступления». Весь этот набор обвинений присутствует в другом документе эпохи – заявлении, подписанном Явлинским от имени «Яблока» 13 апреля 2007 г. под заглавием «О маршах несогласных».

Вот избранные места из этого документа:

«Российская объединенная демократическая партия «ЯБЛОКО» не примет участия в «Маршах несогласных». Идеологическое и политическое содержание этих акций неприемлемо для «ЯБЛОКА».

Призывы к объединению кого угодно под протестными лозунгами по единственному признаку ненависти к власти мы считаем крайне опасным не только для демократической оппозиции, но и для страны в целом.

Прямым следствием такой тактики уже стала явная ориентация организаторов «Маршей несогласных» на националистические (! - П.Ш.) организации, соответствующие настроения, символику.

...Опорой протеста для «Другой России» (то есть не лимоновской партии, а тогдашней демократической коалиции. – П.Ш.) давно стали профессиональные радикалы, которые используют любую идеологию, чтобы оказаться в центре политических событий. Мы понимаем, зачем националисты и радикалы нужны создателям «Другой России». Не обладая достаточным авторитетом и не имея собственных политических ресурсов, они готовы пользоваться услугами национал-большевиков и сталинистов для создания своей «массовки» на улицах.

...С воинствующими политическими дилетантами, провокаторами и маргиналами нам не по пути».

За столь мудрую и взвешенную позицию Явлинский удостоился особой похвалы сурковской пропаганды:

«С этой оценкой Явлинский попал в самую точку. «Марши несогласных», которые прошли 9 июня в Санкт-Петербурге и 11 июня в Москве, смахивали на плохо подготовленные клоунады, собравшие несколько сотен городских сумасшедших».

Выводы читатель сделает сам... впрочем, я уверен, что он сделал их уже давно, наблюдая за политическими кульбитами вышеописанных персонажей, и потому «Викиликс» не открыл для него ничего нового. Кроме тех, разумеется, кто привык религиозно веровать в своих кумиров и на все возражения отвечать фразами типа «политика это искусство возможного» - ну так их я и не надеюсь переубедить (и потому даже не стану задавать им вопрос: чего же такого «возможного» добились в итоге великие политики Явлинский и Гозман?). Какой-то особой политической опасности в двух заслуженных спойлерах я тоже не вижу - рассуждая прагматически, в нынешней ситуации они могут даже принести некоторую пользу. Скорее я привожу все это из исторического интереса... и морально-гигиенических соображений. Ибо никогда не мешает напомнить, что грязь есть грязь и ничто иное.

Наталья Уварова – потомок известного графского рода, пожилая, но веселая и вечно молодая в душе французская журналистка, которую часто можно видеть на оппозиционных акциях, в Химкинском лесу или в Козихинском переулке.

Глядя на наглый праздник жизни нынешней доморощенной «элиты», Наталья как-то заметила мне: «Моя бабушка (урожденная княжна Волконская) любила повторять: никогда не презирай простой народ, мы его слишком презирали, и из-за этого с нами и случилось то, что случилось. И вот, - добавила Наталья, - я вижу, что эти новые идут тем же путем и придут к тому же результату».

Раньше Наталья работала в «Франс Суар», но была уволена за свои антипутинские статьи в 2008 году, сразу же, как только газету купил (и впоследствии погубил) Александр Пугачев, сын известного Сергея Пугачева. Сейчас она – московская корреспондентка вебсайта slate.fr. Но и там у Натальи начались неприятности... из-за ее антипутинской позиции.

По данным Натальи, в Париже (с филиалом в Москве) существует целая группа, профессионально занимающаяся отслеживанием недружественных Путину публикаций во французской прессе, с последующим написанием критических статей в блогах и возмущенных писем в редакцию. Наталья и стала одной из жертв этой скоординированной кампании, причем основной довод ее оппонентов заключался в следующем: она базируется только на оппозиционных источниках (т.е. «Эхо Москвы», «Новая газета», «Ведомости» - всех, которые неподконтрольны или слабо подконтрольны Кремлю) и потому чудовищно искажает радужную российскую действительность. Действительность же, с точки зрения лобби, такова: Путин – великий человек, которого можно поставить в ряд только с двумя личностями в истории: Махатмой Ганди и Де Голлем (буквально так и пишут!), который поднял Россию с колен, окоротил зарвавшуюся Америку и за это пользуется заслуженной всеобщей поддержкой своего народа.

Кроме людей, коммерчески или иным образом связанных с режимом, лобби включает в себя многих потомков первой эмиграции. Этих людей, не разбирающихся в российской реальности и выросших на мифах о «Святой Руси», захваченной и изнасилованной свалившимися невесть откуда большевиками, очень легко взяли в оборот путинские дипломаты, которые говорят им все, что они хотят услышать, и изображают себя (сами будучи выходцами все из тех же структур – КПСС и КГБ) представителями новой, Великой России – России их мечты, освободившейся от 70-летнего большевистского ига.

Лобби проникло достаточно глубоко в административные структуры. По словам Натальи, самый высокопоставленный и влиятельный пропутинский деятель - Жан де Буаю (Jean de Boishue), который является ближайшим советником премьер-министра и, между прочим, очень близок к Московской Патриархии. Одним из центров организации лобби, кроме посольства, является пресловутый «Институт демократии» во главе с главным нашим радетелем демократии и прав человека – Натальей Нарочницкой.

Влияние этой группы установилось настолько, что даже митинги 10 и 24 декабря не испортили во французских СМИ общей радужной картины: о них сообщали мимоходом, и даже в «Монд» писали, что эти митинги ничего неспособны изменить.

В целом, по словам Натальи, во французском истеблишменте падения Путина не хотят, так как боятся, что без Путина будет хуже – обычное настроение посредственных рутинных политиков, которые боятся любых изменений и хотели бы навеки заморозить статус-кво.

Дикий приговор Таисии Осиповой взорвал, как оказалось, не одного меня. Знакомые активисты, которые, как и я, ранее предполагали по возможности избегать винтилова, чтобы нормально встретить Новый год, или даже вовсе не собирались выходить в этот день на Триумфальную, договорились об акции. В большинстве это были активисты «Солидарности», а концепцию разработала Надежда Митюшкина: именно она придумала налепить на белые майки буквы и составить своими телами надпись «Свободу Тасе!».

Акция прошла вполне успешно. Мы относительно долго продержались, сцепившись и скандируя: «Свободу Таисии Осиповой! Свободу Сергею Удальцову! Свободу политзаключенным!». Наконец всех свинтили и закинули в автозак. И вот тут-то начинается, собственно, история, которая и послужила темой этой заметки.

Вскоре после нас в автозак вводят бомжеского вида молодого парня. Мы его прозвали «сурковская пропаганда». Те из нас, кто был на Триумфальной 31 августа, сразу его узнали. Он ходил тогда вокруг нас с ярко накрашенными помадой губами, под камеры нашистов делал «рот фронт» и всячески выражал свою солидарность. Впрочем, ничего снять тогда нашистам не удалось, потому что Дима Монахов тотчас указал на него пальцем и громко возгласил: «А вот перед нами типичный представитель движения "Наши"». «Я же за вас» - пытался было возражать бомж, но с Монаховым тягаться не мог, и нашисты его увели под Димины комментарии. Потом, однако, я увидел в каком-то фоторепортаже, как это чудо ведут в автозак. Чудо довольно улыбалось напомаженными губами. Фото было помещено без комментариев в ряду обычных фотографий, иллюстрирующих акцию – хоть частично, а нашистская провокация удалась.

На этот раз бомж, которого закинули вместе с целой сумкой бутылок, не улыбался, а начал канючить, чтобы его отпустили домой. При этом он размахивал какой-то справкой. Справку рассмотрели – это было направление в психиатрическую больницу с довольно тяжелым хроническим диагнозом. Звали бомжа Дмитрий Абдулкадыров. Как выяснилось из дальнейшего разговора: живет где-то в Измайлове, родители умерли, брат в психбольнице.

Бомж долго хныкал, а затем вдруг начал кричать и плакать, умоляя выпустить его. «Да ведь он точно на лекарствах сидит и выпил при этом – тут все что угодно может быть», - заметила Митюшкина и угадала: плач и крик закончились обмороком. Быстро явилась бригада «скорой» (очевидно, дежурившая на площади), смерили давление и удалились. А больного бомжа вместе с нами повезли в ОВД «Мещанское».

По ходу дела выяснилось, что бомж был взят не только с бутылками, но и с плакатом. «Что же ты слово «олигархи» написал через «а»? – выговаривали ему полицейские, несказанно повеселив тем самым остальных людей (менты дают уроки грамотности!). «А откуда у тебя плакат?» - спросил я. «С неба упал» - подмигивающим тоном ответил бомж. Впрочем, тотчас спохватился и начал плести, что-де подобрал плакат на проспекте Сахарова. Но что именно было написано на плакате, я в тот момент не полюбопытствовал.

И лишь читая протокол, обнаружил в нем, что я принимал участие в несогласнованном митинге «с использованием плакатов с надписью: Свободу политзаключенным, свободу узникам совести, свободу олигархам». Тут меня и осенило. Спрашиваю одного из товарищей: «А что, у бомжа был плакат «Свободу олигархам»? - «Ну да». Подхожу к бомжу: «Значит, у тебя был такой плакат?» «Как? Что?» - забегал глазками и понес бред. Больной-то, значит, больной, а чует, чье мясо съел!

Когда половину из нас уже выпустили и мы стояли перед отделением, ожидая остальных, несколько врачей вывели бомжа. «Эх, в «Матрос-скую тишину» ув-возят!» - залихватски выкрикнул он, когда его запихивали в машину cкорой помощи.

В новости бомж со своим чудесным плакатом, слава богу, не попал. Зачем нашистские пакостники все это изобрели и проделали? Зачем использовали невменяемого человека? Для фотографий на своих нашистских сайтах? Для того чтобы снять ролик и выложить на Ютюбе? Бог его знает. Хотел бы я посмотреть на тех, кто это устроил... Хотя вру, не хотел бы. Если меня подташнивало уже от несчастного Абдулкадырова – то что бы я почувствовал при виде всей этой сурковско-нашистской мрази?

Черное, черное небо.
Злоба, грустная злоба
Кипит в груди...
Черная злоба, святая злоба...
Товарищ! Гляди
В оба!
А.А. Блок

...я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
- Это не может быть! - сказал князь Андрей, - это было бы слишком гадко.
Л.Н. Толстой

После публикации предыдущей заметки читатели единодушно обвинили меня в ненависти к роду человеческому вообще и к умеренным лидерам Болота в особенности. Ну что же, если уж во мне видят нового Марата, то придется до конца выступить в его амплуа – разоблачить заговор «умеренных» и призвать к отсечению 100 тысяч преступных голов.

Во-первых, о ненависти. Я ненавижу систему, ненавижу не абстрактно-гражданской, а ЛИЧНОЙ ненавистью, и, я думаю, читатель согласится, что после Химок, Козихи и т.п. я имею на то основания. Хотя и не такие веские, как, например, Сергей Фомченков – муж Таисии Осиповой, Сергей Удальцов или Матвей Крылов.

И на происходящее я смотрю во многом под углом зрения, условно говоря, Химок и Козихи. Да, свободная политическая жизнь, реальная многопартийность и т.п. совершенно необходимы. Но необходимы они не сами по себе, а для того чтобы не вырубались леса, не сносились исторические памятники и не застраивались скверы и детские площадки - главное, чтобы люди чувствовали себя хозяевами на собственной земле... А не для того чтобы вернулись тучные для политтехнологов времена, изображенные в фильме «День выборов», времена, когда «демократия» шла своим чередом, а беспредел – своим.

Но разве не о том, чего я хочу, написано в программе ПАРНАСа? Разве не об этом говорил Явлинский всегда вообще и на проспекте Сахарова в частности? О, конечно, об этом! Я аплодирую и подписываюсь под каждым словом. Плюспятьсот!

Но каким же образом они собираются, по выражению Явлинского, «сменить систему»? Оказывается, исключительно «мирным и конституционным путем» (выражение того же Явлинского). Мы не хотим революций, нам не нужны революции, нам нужные честные выборы!

Но позвольте, где и когда вы встречали авторитарную систему, которая бы добровольно отправилась на слом? Где и когда вы встречали правящие группы, которые мирно и конституционно, из уважения к г. Явлинскому и иже с ним, совершили бы социальное самоубийство?

Нет, я не считаю, что лидеры движения должны вопить: к оружию, граждане! На фонари единоросов! Но, если они действительно (а не на словах) настроены на слом системы, наиболее адекватной позицией была бы такая: «Мы должны сломать систему мирно и конституционно, если это возможно, и силой, если это необходимо». Только такая заявка могла бы показать оппоненту, что перед ним серьезный противник, с которым, возможно, придется начать переговоры об условиях капитуляции. Но из всего набора митинговых ораторов в этом смысле высказался только один – Навальный.

А о чем же говорили остальные?

У Явлинского, как всегда, не обошлось без фирменной шизофрении: с одной стороны, «мы будем бороться в судах за каждый ваш голос», и немедленно вслед за тем констатация, что суды в этой системе зависят от власти. За прекраснодушными рассуждениями о том, какую систему «мы хотим», следует плавный переход к теме президентских выборов... Обвиняйте меня в извращенном политическом воображении, но за всем этим я не услышал ничего, кроме надоевшей классической арии: «Я – Тот, кто знает, как надо. Давайте я буду кандидатом от оппозиции, вы все проголосуете за меня – и будет вам щастье».

Немцов... Да что, собственно, останется, если очистить его речь, произнесенную хриплым голосом нового Дантона, от митинговой шелухи? Мы выставили требования, власть на них наплевала – но мы вновь их выставим. Медведев пообещал реформы, мы придем и проверим, как он выполняет обещания. И главное – 4 марта не голосуйте за Путина!

Позвольте, и это – все?

Они поймали за руку лохотронщиков – и требуют от них исправиться и стать честными, а затем продолжить игру. Хотя могут попросту разгромить казино.

Да, еще выступала Ксюша Собчак. Рассуждала о «гражданском обществе» и опять-таки безлидерском гражданском фронте, но... этот фронт, оказывается, нужен не для того, чтобы заниматься грязной политикой и мерзкой борьбой за власть. Это должен быть союз хороших людей за все хорошее, во главе с такими милыми, интеллигентными лидерами, как Борис Акунин. Они не будут бороться ни за какую власть, они будут лишь каким-то мистическим образом «влиять на власть» (т.е. на Путина и Ко?). А все, кто кричит о революции и походе на Кремль, - фу, провокаторы.

Чуете, откуда ветер-то дует?

И дело совсем не в Ксюше – дело в том коллективном Калигуле, который привел ее в оппозиционный Сенат. Привел ее, привел Деда Мороза со стихами – и не вывел на сцену никого из активистов Триумфальной.

Общее резюме. Что бы ни писали эти люди в своих программах – в реальности они настроены не на то, чтобы сломать систему, а на то, чтобы встроиться в эту систему, видоизменив и либерализовав ее под себя.

Лично для меня это значит одно: даже в случае, если они не сольют движение и движение (неожиданно для них самих) окажется настолько сильным, что вынесет их наверх – самого главного не произойдет. Немцов и Явлинский будут заседать в Думе, Касьянов или Кудрин будет премьером, Ходорковский и Лебедев выйдут на свободу – а фирма «Сатори» будет по-прежнему сносить исторические памятники, «Автодор» будет продолжать уничтожать Химкинский лес, а судья Боровкова по-прежнему будет сидеть на страже этих и многих других безобразий в Тверском суде. И Таисия Осипова выйдет на свободу, но те, кто вели следствие и выносили ей приговор (каков бы этот приговор ни был, нет сомнения, что он будет заведомо неправосудным), – останутся вершить законность, а те, кто не пропускал ей лекарства, будут так же издеваться над другими заключенными.

Всякий, кто читал Аполлодора или хотя бы Куна, должен помнить, что Лернейскую гидру невозможно уговорить превратиться в мирное сельскохозяйственное животное. Ее невозможно также победить, отрубив несколько особо наглых голов. Ей надо отрубить все головы, да еще и прижечь, чтобы ничего не выросло.

Иначе... Давайте-ка вспомним август-сентябрь 1991-го, когда из каждого утюга неслись причитания: «Не надо устраивать охоты на ведьм!», «Мы не хотим нового 1937 года!»

Вы, которые так горячо причитали тогда, которые шарахались от слова «люстрация», словно речь шла о какой-то зверской средневековой казни – почему же вы теперь возмущаетесь, что нами правит полковник КГБ?