Весть о том, что Веру Лаврешину во вторник увезли из Басманного отделения в психбольницу, повергла меня в шок. Это, как казалось, было уже чем-то новым в «законах и обычаях войны» - переход нашего противостояния в иное качество. Я кинулся к телефону и начал обзванивать всех кого мог. В частности, позвонил Сергею Агееву, одному из химкинских лидеров. Через некоторое время звонок от Агеева: «Все в порядке, Илья Пономарев звонил в больницу, ему сказали, что она признана нормальной, но поскольку уже поздно, то останется до утра, поспит, а потом уйдет». В первый момент я было успокоился, но Геннадий Строганов и Надежда Низовкина, которые были у больницы, говорят: в больницу их не пускают, Веру к ним вывести отказываются, телефон у нее вырублен, да и времени еще мало, метро работает. И, в конце концов, невозможно поверить, чтобы Вера по своей воле осталась спокойно поспать ночь... в психушке.

В общем, ожидали самого плохого. В голове носились обширные планы с участием многочисленных пикетчиков, журналистов, западных телекамер и т.п. Однако в результате на следующее утро мы с Надей Низовкиной оказались перед больницей имени Ганнушкина вдвоем.

На подходе звонит Андрей Новичков из «Фронде-ТВ»: «Из нашей редакции звонили в больницу – там говорят, никакой Лаврешиной у них нет. Отсылают к главврачу, главврач ничего не знает». Ну, думаю, вот тебе и «поспит и уйдет». Наконец нашли проходную, там справочная. Захожу в справочную, не надеясь ни на что, кроме того, что лично получу ответ: «У нас такой нет». Спрашиваю: поступала ли из милиции такая-то по приметам женщина? Сотрудница лезет в книгу регистрации: «Да, поступала. Только она отказалась назваться и потому числится как «неизвестная». 20 отделение, 7 корпус, 4 этаж. А вы что, документы ее привезли?» «Да, да, конечно!» «Так охраннику и скажите, что документы привезли». Интересное дело, а вдруг охранник потребует показать эти документы? А у нас не то что Вериных – Надиных документов нет, потому что, идя на акцию, она паспорт с собой принципиально не взяла (чтобы не нашли при обыске), да с тех пор домой и не заезжала.

Итак, направляемся к проходной, ожидая встретить мрачных охранников, – охранников нет. Идем мимо длинных корпусов дореволюционной еще постройки, находим 7 корпус, заходим – охранников нет. Поднимаемся на 4 этаж, там дверь с надписью «20 отделение», и она заперта. Давим на звонок. Открывает санитарка и говорит тоном цепной собаки: «Чего так звоните, один раз позвонили - и достаточно. Да, есть такая. Будет консилиум в 17 часов, тогда решат. Все вопросы к врачу, когда врач освободится. Не знаю я, когда освободится. Фамилии врача не скажу. И своей фамилии не скажу. Отойдите от двери, а то я охрану вызову!» Дверь захлопывается. Так-с. Ну что же, подождем и пока что сделаем звонки – расскажем всем о ситуации.

Проходит не так уж много времени, вдруг дверь снова открывается, и появляется пожилая женщина-врач, а с ней... Вера в синем байковом халате. И громко сообщает: «Сейчас была комиссия из шести профессоров, меня признали здоровой. Так что теперь у меня есть справка, что я нормальная!» «Ну вот, - говорит врач, - вы пока пообщайтесь со своими друзьями, а тем временем принесут ваши вещи».

Минут через 15 приносят вещи – и вскоре мы уже спускаемся по лестнице и выходим на улицу. На Китай-городе расстались: Вера с Надей вышли, чтобы присутствовать на суде над нашими товарищами.

Что же произошло? Вера, Строганов, Низовкина принципиально отказались представляться в ментовке и в любой форме сотрудничать с полицаями. Полицаи, натурально, взбесились. Веру заперли в камере, она для подъема духа стала петь песни. Полицаи сочли это прекрасным поводом вызвать психушку. Нечто в этом роде проделали осенью с Владимиром Мичуриным, когда он отказался представляться в Тверском ОВД: при вызове сказали, что он беседует с духами. К счастью, тогда все обошлось: санитары увидели спокойно сидящего Мичурина, поговорили с ним, дали ему подписать бумагу, что от госпитализации он отказывается, – и укатили. На этот раз, однако, вышло хуже. Как нарочно, в момент, когда в камеру вошла бригада, Вера громко распевала акафист, причем так увлеклась, что не сразу заметила вошедших. На нее накинулись и с матом стали крутить. Она бешено сопротивлялась. Ее связали по рукам и ногам и унесли в машину. В больнице имени Ганнушкина врач, побеседовав с ней, накинулась поначалу на ментов и фельдшера, возглавлявшего бригаду: «Человек хотя и взвинченный, но совершенно нормальный. Если вы мне таких будете возить с каждого митинга, у меня времени на настоящих больных не останется!» Но фельдшер настаивал: «Да вы не видели ее в отделе, она буйная, и еще какая буйная!» Вера, в свою очередь, после такого-то обращения в знак протеста и здесь отказалась называться: «Они вели себя со мной как фашисты, а я им еще представляться буду?» В конце концов ей достаточно мягко сказали: «Куда вам идти, уже поздно, проведите ночь здесь, а утром мы вас отпустим». Отправили ее в палату, где лежали, судя по всему, больные с самыми легкими диагнозами, так что общество ей особого дискомфорта не доставляло.

Низовкина полагает, что решение о вызове психушки приняла таинственная женщина, которая распоряжалась в ментовке всем и представлялась как «сотрудница службы исполнения наказаний» - во что Надя не верит.

Так или иначе, в этом инциденте, хотя и благополучно завершившемся, проявились два тревожных момента: 1)готовность и желание ментов использовать психиатрию для своих репрессивных целей и 2)отсутствие у психиатров принципиальных установок на то, чтобы не становиться орудием в руках карательной системы. Т.е. если бы врач, человек безусловно честный, но (по рассказу Веры) совершенно аполитичный и вообще не понимавший мотивации оппозиционеров, вела себя как сознательный гражданин, она бы с самого начала поняла подтекст ситуации и возмутилась: «Нас, врачей, хотят использовать в своих целях, да как они смеют!» - а не оставила Веру в больнице «на всякий случай». Понятное дело, врачи больницы имени Ганнушкина не будут брать под козырек перед первой попавшейся «представительницей службы исполнения наказаний». Но устоят ли они, если «там» будет принято решение пуститься во все тяжкие и соответствующие заказы станут поступить с высоких телефонов? Вопрос, по-моему, риторический.