Вот и позади эта пыточно-душная камера, в которой я провела меньше суток. Стоило объявить голодовку и выкинуть за дверь бутылки с водой, как через полчаса наглая система дрогнула, и нас выпустили без суда.

Я и Татьяна Стецура находились в одиночках после митинга у Центризбиркома. Я и Таня были избиты кулаками в лицо, нацбол Евгений Попов - ногами лежа. Одиннадцать задержанных блокировали двери автозака, ее так и не смогли закрыть. Полицаи начали просить подкрепления по рации, в свалке вышибли окно автозака. На полном ходу автозак врезался в машину с номерами спецслужб. Задержанные ликовали.

В Тверское ОВД меня затащили первую. В знак протеста против избиений и насмешек я предупредила ораву ментов: "Еще одно слово, и я переверну трибуну". "Какую?" - не поверили захмелевшие от наслаждения враги. - "Ту, на которой памятник". Под недоверчивое молчание я прошла к трибуне для молчаливого выступления. Татьяна помогла ее перевернуть. Памятник некоему герою СССР, окруженный иконостасом Берий и Дзержинских, падает и медленно разбивается в куски. Мне в голову отскакивает массивный цветочный горшок, но голова, вся в синяках, уже не чувствует боли. Насмешливые речи умолкли, столкнувшись с реальным делом. Ведь это живому полицаю хоть плюй в глаза, он утрется от пощечин и промолчит от стыда, что его ударила женщина. А глиняную морду не утрешь и не склеишь! Талантливый агитатор Вера Лаврешина вежливо спросила ментов: а чем знаменит этот герой, что вы о нем знаете? Никто не смог ответить. Позднее ей предложили работать в системе МВД. Задержанной, которой они вломили по виску, они же предложили погоны за ее острый язык...

Через минуту нас по отдельности увели вниз, продолжая работать кулаками уже в клетке. "Вы что, бессмертные, что ли?" - философствовал горилла в форме, держа меня за волосы. Мы оказались в одиночных камерах без окон и вентиляции. Забрали абсолютно все, кроме пальто, на которое позволили лечь, расстелив на полу. Очки отняли - в них стекло. Уже потом, выпуская, нас побили в третий раз, поскольку мы требовали вернуть газовые баллончики. Даже выпуская, нас лишают оружия самообороны, чтобы добить на улице.

Лежа в этой камере, я даже не отворачивалась от слепящей лампы - хотела скорее потерять сознание. Голове, изломанной кулаками, больно было лежать на тонком пальто, ребра скручивала духота. Молодая женщина, проводившая личный обыск, даже не хотела прикрыть дверь, раздевая меня - сказала: "Душно же!" Ей было душно пять минут провести там, куда нас запирали на долгие сутки!

Я обливала лицо и волосы водой из бутылки, но не пила. В доме врага не пьют и не едят.

Вспоминала победы этого апофегея. Двери заблокировали, стекло выбили, сбили чекистский автомобиль. Но главное - не было "правозащитников", которые не участвуют в протестах и являются в ментовку только для усмирения отказников. Члены ОНК стремилась навязать нам адвоката, мотивируя это тем, что: 1) этот адвокат негосударственный и потому ему следует бесправно подчиниться, 2) мы, юристы, - просто безмозглые радикалы, не умеющие себя защитить. Тактику отказа от показаний они пытались представить как незнание законов. Это насилие не останавливалось ни перед решеткой, ни перед лицами других ошеломленных задержанных.

Вот примеры того, как они отвечают на вежливое: "Спасибо, но у нас своя линия защиты". 31 декабря - 31 января. "Так вот же они - Низовкина и Стецура! Отказываясь представиться, вы оскорбляете людей! Мы тратим на вас свое время, но вы отбиваете желание вас защищать! Ничего, потом поумнеете!" "Мы правозащитники (мой ответ: "Мы тоже") - и вы обязаны относиться к нам не как к милиции. Тихо! У вас нет мозгов! Чего вы добьетесь?" "Мы тратим на вас свое время! Ваша борьба - полная чепуха! Чего вы добьетесь?" И только один член ОНК как порядочное исключение: "Я отказываюсь представлять их интересы. Я уважаю их самостоятельные убеждения".

И это люди, которым аплодируют ничего не подозревающие узники! Эти люди из госкорпорации ОНК регулярно являются к уже избитым оппозиционерам с пакетом печенья и хамством на устах, ласковые только с покорными, вслух сотрудничают с ментами, но даже у них вызывают брезгливость. Как защититься от них на территории насилия? Вчера нам удалось убедить товарищей не вызывать членов ОНК. Но победа была неполной. Нас было только четверо в отрицалове - мы, Вера Лаврешина и еще один человек, но последнего увели и, видимо, заставили предъявить паспорт в отдельном кабинете. Большинство сдавало паспорта пачками.

Почему так поступает народ, успешно блокирующий автозак, решительный и разгневанный? Народ из партии, которую нельзя называть? А дело вот в чем. В обществе живет стереотип: война заканчивается за дверями отдела полиции. Смелы на площади, но в отделе думаем только о том, как вернуться домой. Считаем, что на миру и смерть - ДА, СМЕРТЬ! - красна, а в отделе надо слушаться ментов и продажных адвокатов, потому что, видите ли, там воевать бесполезно. Но это неправда.

Сейчас мы впервые ниспровергли памятник. Идол полицаев, хоть и герой СССР, звонко рассыпался, погребая под собой их скотскую безнаказанность.

Выводы, окончательно обдуманные в этой камере. Долой болото и митинги со шмоном через рамочки. Долой "защиту" от юристов-коллаборационистов. Организуем сеть юристов, которые терпят те же побои, что и подзащитные товарищи, оказывая им поддержку на месте, готовы быть в их числе. Как врачи на фронте - кого лечишь, с тем рядом и умирай. И будем продолжать борьбу в клетке, в газовой камере и под кулаками горилл в камуфляжах. Если в душной тишине, без телекамер, без друзей, хотя бы один палач видит твое сопротивление - значит, твоя победа скора, а твоя сила бессмертна.

P.S. Нервно пишущие менты спросили Веру: "Как пишется слово ПОСТАМЕНТ?" Она хотела ответить: "Проверяется словом ПЬЕДЕСТАЛ". Но подумала, что поста-менты откажутся писать в протоколах столь матерное слово...