Переговоры ведутся непублично, они - поиск компромисса, даже если внешне выглядят как обсуждение "безоговорочной капитуляции". Негласные консультации сопровождают любой политический круглый стол. Компромисс - это отход от первоначальных позиций. Для тех, кто своими усилиями, часто кровью, обеспечивал занятие рубежей, от которых сейчас отходят, компромисс - предательство. Нельзя самоотверженно бороться, не будучи по натуре хоть немного героем манихейского склада, делящим мир на царство Света и царство Тьмы.

Более того, для переговоров отбирают людей принципиально неманихейского склада - типаж, который вызывает у революционного борца/фронтовика наибольшее отвращение.

Главная проблема в том, что требование "прозрачности" переговоров протестующих с режимом - это выражение глубокого недоверия со стороны радикального крыла протестного движения статусным либералам.

Нынешнее протестное движение имеет своим предшественником трехлетнюю Стратегию-31. Это движение носило вполне героический характер, и воспитала целую плеяду самоотверженных борцов. Одним из следствием стало нагнетание обиды к либеральному истеблишменту, "предавшему героев".

Революция мыслится героями как катарсис, который открывает дорогу к царству справедливости, "народной правды", социокультурной нерасчлененности, "гармонии". То, что разрушает чистоту последней битвы, воспринимается как скверна и предательство.

Ожесточенное недоверие, между прочим, есть только в леволиберальном сегменте протестного движения - и левые ("неотроцкисты"), и националисты (консервативные революционеры) понимают, что их лидеры в общем протестном движение вполне адекватно отстаивают позиции своих движений. Претензии только к либералам. Это объяснимо. Либералы считаются победителями Августа-91. Ирония истории в том, что та часть постаревших на 20 лет буржуазных революционеров, которая стремится совершить как бы "вторую революцию", выступает в роли своих идеологических антиподов - троцкистов двадцатых годов.

Либералы поэтому идеологически уязвимы - формально именно они считаются победителями Четвертой русской революции. Именно с ними режим антиавгустовской реакции ведет многолетнюю психологическую войну. Именно их, а не вторую по влиянию партию - КПРФ, формально выступающую против обоих этапов демократического периода - и горбачевского, и ельцинского, - Кремль считает своими главными политическими врагами. Что совершенно логично - сегодня путинизму на уровне ценностей убедительно противостоит лишь демократическая утопия. Нео- и постсталинистские, а уж тем более православно-монархические движения массы увлечь не способны.

Сегодня общество упивается открытостью, новым коллективизмом, новым возвращением забытого чувства братства. В этой пьянящей предреволюционной атмосфере сама идея тайных переговоров выглядит кощунством.

Главная причина того, почему первый этап переговоров должен быть конфиденциальным, - то, что на самом деле такие переговоры будут вестись о судьбе Путина.

Когда в Испании 1977 года или Польше 1989-го велись переговоры старого режима с оппозицией, то была понята их цель - переход от тоталитаризма к демократии. Увеличиваем гласность, вводим плюрализм, пересматриваем законы, освобождаем политзеков, легализуем многопартийность, расширяем рыночные свободы, гарантируем гражданский мир (то есть отказ победителей от мести).

Проблема в том, что путинизм нелегален. Партия власти на самом деле выборы проиграла. Суды на самом деле штампуют беззаконие. Вся система держится на харизме Путина (и без него не имеет никакой моральной легитимности в глазах большинства), но инверсионное разочарование в нем тащит систему в пропасть.

Приблизительно так было весной 1917-го. Николай II рассматривался почти всеми слоями общества как источник разрушения государства ("сумасшедший водитель машины"), но его отречение разрушало привычную десяткам миллионов подданных сакральность власти, и та стала распадаться буквально на глазах. Царь и его окружение (так называемые "темные силы") постоянно стремились аннулировать плоды как, тогда говорили, Освободительного движения 1905-06 годов, тайно готовили роспуск Думы. Оставлять его, превратившегося в бомбу замедленного действия, у верховной власти было невозможно. На ограничение власти (то есть на превращение в пышную декорацию при Гучкове и Милюкове) царь не соглашался. Дальнейшее известно.

Готовность Путина опереться на два ранее совершенно запретных для правительства, играющего роль "единственного европейца", ресурса - ненависть традиционных масс к европеизированному слою и русский этнический национализм - указывает, что он перешел черту, отделяющую просто неадекватное политическое поведение от прямо губительного, вовсю принялся копировать Николая II в заигрывании с черносотенцами.

Поэтому первая задача любого демократического преобразования страны - добиться скорейшего ухода Путина (коллективного Путина ) с властных позиций; ликвидация "путинской опричнины" (юридически-силовой рейдерско-рэкетирский слой) и перевод "Единой России" в статус оппозиционной партии. Без этого никакие реформы невозможны.

Мирный характер такого сценария может основываться только на согласии наиболее адекватной части партии власти стать институциональной оппозицией в новой демократически-либеральной реальности, а также на согласии чиновников честно служить новой власти, скрупулезно соблюдая законы. Не обойтись и без согласия "дружеского" (Путину) бизнеса - пойти на очень большие откупные выкупы в бюджет, чтобы не только сохраниться как хозяйствующие субъекты, но и получить твердые правовые гарантии нерушимости частной собственности.

Очевидно, что суть любых НАСТОЯЩИХ переговоров - это переговоры о цене головы коллективного Путина. Точно так же, как любые переговоры демократов с партноменклатурой летом 1991 года были переговорами о цене сдачи ЦК КПСС и СССР. И такие переговоры, как и деньги, "любят тишину". Именно сговор командования ВДВ и других родов советских войск с Ельциным 20 августа 1991 года предотвратил кровавый штурм Белого дома и вероятную гражданскую войну.

Тишины требуют и переговоры о "временном политическом перемирии" с Путиным, в ходе которого сторонники реформ будут стараться перетащить на свою сторону наиболее адекватную и приличную часть старой власти, как это было в 1990-1992 годах. А вот после демонтажа режима и настанет черед красивых гласных переговоров: о судебной и избирательной реформах, о компромиссных вариантах социальной и экономической политике, об изменении конституционного устройства...