Внесенный в Думу законопроект во многих положениях повторяет поправки к закону "О полиции", которые были подготовлены еще год назад, но не были тогда внесены. Часть поправок имеет чисто технический характер, другие относятся к регламентации действий полиции при проникновении в жилище и на земельные участки, а также при вскрытии транспортных средств. Третья часть поправок расширяет полномочия полиции по применению мер принуждения.

Можно предположить, что внесение поправок третьей группы связано с грядущими выборами. Власти готовятся встретить социальные протесты, которые могут быть вызваны как возможными фальсификациями на выборах, так и нарастающим экономическим кризисом. Опыт предыдущих лет демонстрирует неготовность власти к диалогу с гражданами, неспособность услышать их требования и пожелания. Власть настроена на решение проблем силовыми методами.

Через всю истерию последних недель, связанную с законом о нежелательных организациях, красной нитью проходит: "Мы это делаем для того, чтобы предотвратить оранжевые революции". Сюда очень хорошо вписывается и расширение полномочий полиции.

Например, законопроект вносит коротенькое слово "или" в положение, позволяющее сотрудникам полиции оцеплять территории. Если раньше среди оснований для оцепления было предупреждение и пресечение массовых беспорядков, то теперь предлагается "предупреждение и (или) пресечение массовых беспорядков". На практике это означает, например, что публичные мероприятия смогут оцепить и в момент, когда сотрудники полиции сочтут, что скоро будут "массовые беспорядки". Как они будут это оценивать? События на Болотной 6 мая 2012 года указывают на возможность злоупотреблений при применении этого положения.

Ясным сигналом правоохранительным органам станет "презумпция доверия полиции" - с ней труднее будет применить к полицейскому, нарушившему закон, сдерживающие статьи Уголовного кодекса или дисциплинарное наказание. А многое в нашей стране управляется именно такими сигналами.

Конечно, пока нет речи о том, что сотрудники полиции получат карт-бланш на любые действия. Можно предположить, что и впредь сотрудник полиции десять раз подумает, прежде чем применять оружие. Однако опыт нашего фонда по работе с делами, связанными с пытками, жестоким обращением, фальсификацией доказательств, свидетельствует о том, что даже при наличии самых серьезных оснований привлечь к ответственности сотрудника полиции очень трудно. Поэтому, вводя такие изменения в закон, надо предусмотреть действенные контрольные механизмы. А этого в законопроекте нет.

Два дня назад мы объявили о начале кампании сбора пожертвований на работу "Общественного вердикта". С вашей поддержкой мы сможем продолжать и в 2014 году помогать людям, пострадавшим от незаконных действий сотрудников правоохранительных и других государственных органов.

За эти же дни в результате нашей работы произошли следующие события:

- в Мурманске суд отказался удовлетворить требования администрации СИЗО и привлечь к административной ответственности члена общественной наблюдательной комиссии  Ирину Пайкачеву. Администрация СИЗО, где содержался экипаж «Арктик Санрайз», пыталась привлечь  Ирину к ответственности за намерение провести измерение площади и освещенности камер (что член ОНК вправе делать согласно нормативной базе). Ирине грозило до 15 суток ареста. Благодаря профессиональной работе нашего юриста Эрнеста Мезака удалось убедить суд в необоснованности требований администрации СИЗО;

- в Челябинской области  началась финальная стадия суда, рассматривающего дело против сотрудников полиции, обвиняемых в смерти пенсионера Анатолия Рыжова, отравившегося угарным газом, после того как полицейские заткнули трубу дымохода бани тряпкой. Если бы не упорство сына и нашего адвоката Александра Данилова, дело бы давно развалилось. Участковые уполномоченные закидали письмами все местные органы власти, выгораживая своих коллег и обвиняя нас в работе на интересы Запада. Сейчас есть надежда, что преступники понесут заслуженное наказание. Далее мы будем добиваться компенсации морального вреда со стороны государства для родственников погибшего;

- в Волгоградской области отменен оправдательный приговор в отношении сотрудника полиции, обвиняемого в гибели задержанного. Александр Незбудеев был арестован на улице, его бросили на пол полицейской машины и сверху посадили другого задержанного. По дороге Незбудееву стало плохо, его вырвало, но, находясь в скованном положении, он не смог перевернуться и задохнулся. Когда сотрудники обнаружили, что Незбудеев мертв, они решили избавиться от трупа, выбросив его в ближайшем лесу, и придумали версию о побеге задержанного. Суд первой инстанции не усмотрел состава преступления в действиях сотрудников. Адвокат "Вердикта" Игорь Лобачев обжаловал приговор, и на днях он был отменен, а дело направлено на новое рассмотрение. Далее предстоит не менее напряженная работа нашего адвоката.

Это только три дела последних нескольких дней. В каждом из них ключевую роль сыграли юристы и сотрудничающие с "Общественным вердиктом" адвокаты. Именно на такую работу в 2014 году мы собираем пожертвования!

Поддержите нас, чтобы пострадавшие от незаконных действий должностных лиц получили профессиональную помощь, а преступники понесли наказание. Мы можем этого добиться только совместными усилиями.

Как пожертвовать?

1. Пожертвовать можно при помощи банковской карточки через сайт Благо.ру (http://www.blago.ru/want_to_help/104/). При желании вы можете сделать нас своим регулярным благополучателем, отметив соответствующий пункт в ходе совершения пожертвования на сайте.

2. Если вы пользуетесь онлайн-банкингом, перевод на наш счет можно осуществить по указанным ниже реквизитам. Эта процедура также занимает только несколько минут и не требует похода в банк. Очень важно указать назначение платежа – пожертвование на уставную деятельность Фонда или на юридическую/психологическую работу.

3. Перевод также можно сделать в отделении любого банка. Для этого вам понадобятся наши банковские реквизиты. Обычно сотрудники банков готовы помочь с заполнением платежного поручения. Здесь также очень важно указать назначение платежа.
Наши реквизиты:
Фонд содействия защите прав и свобод граждан «Общественный вердикт»
ИНН 7708516356 КПП 770701001
Московский банк Сбербанка России ОАО г. Москва
Банк: Сбербанк России ОАО г. Москва
р/с 40703810938090000117
к/с 30101810400000000225
БИК 044525225

В ближайшее время мы сообщим о дополнительных способах совершения пожертвований.

Будем признательны, если, сделав перевод, вы позвоните нам по телефону 8(495)951-1201 или напишете по электронной почте: [email protected] или обычной почте: 119017 Москва, Пыжевский пер. дом 5, стр. 3, офис Фонда «Общественный вердикт».

Это даст нам возможность отследить ваш перевод. Отчеты об использовании пожертвований регулярно публикуются у нас на сайте (http://publicverdict.ru/topics/pomosh/1180406.html). В разделе «дела» (http://publicverdict.ru/topics/cases/) вы сможете прочесть о том, как осуществляется работа по каждому конкретному делу.

Министерство юстиции, рассмотрев заявление организации "Щит и меч" о включении в реестр иностранных агентов, приняло решение отказать. В официальном ответе министерства указано, что "искоренение фактов нарушения прав человека на территории Чувашской Республики... соответствует общим принципам охраны и защиты прав человека и гражданина в Российской Федерации, закрепленным в Конституции Российской Федерации и реализованным во всех отраслях российского законодательства".

Такое решение Минюста многими было воспринято как победа. Я не понимаю этого восторга и оптимизма. Что, кто-то ожидал, что Минюст ответит, например, "вы занимаетесь правозащитой, и это является политической деятельностью"?

Ответ "Щиту и мечу" в моем понимании означает только одно: это решение по конкретному заявлению конкретной организации. Его можно рассматривать как охранную грамоту, но только для этой конкретной организации и до той поры, пока ее деятельность на сто процентов совпадает с тем, что было написано в заявлении на включение в реестр. Во всех остальных случаях никто не мешает Минюсту проверить и прийти к другому выводу. Вот, например, если организация проведет пикет и другие последовательные законные действия, добиваясь прозрачности правоохранительных ведомств и публикации детальных бюджетов на правоохранительную деятельность на регулярной основе в общедоступных СМИ, я совершенно не уверена, что решение Минюста будет тем же.

И еще одно: это решение дает Минюсту отличные возможности отвечать на все публичные заявления о том, что данный закон антиконституционен, будет применяться произвольно и т.п. И отвечать как раз теми же фразами, что сейчас восторженно цитируют. Правда, эти возможности будут только до той поры, пока не появится первая организация в реестре или первое требование по результатам проверки подать заявление в реестр - и дальше уже либо регистрация, либо судебное оспаривание.

И это решение уж точно не гарант безопасности ни для одной другой организации.

Помимо участия в "массовых беспорядках" Михаилу Косенко инкриминируют применение насилия, опасного для жизни или здоровья, в отношении представителя власти (ч.2 ст.318 УК), однако доказательственная база, собранная следствием, чрезвычайно слаба. На имеющейся видеозаписи видно только то, что Косенко держал полицейского за руку, не совершая при этом ударов или каких-то опасных действий.

Не менее важный момент – предвзятость и непрофессионализм проведенной психиатрической экспертизы. Во-первых, ее провели только через месяц после того, как Косенко поместили в СИЗО, где он не получал адекватной медицинской помощи. При этом эксперты Института Сербского отказываются дать оценку тому, как отразилось нахождение в СИЗО на состоянии здоровья Михаила.

Во-вторых, в экспертизе ни слова не сказано о методологии - не объясняется, на каком основании сделаны те или иные выводы. Судебные эксперты Института Сербского заявляют, что Косенко «не может адекватно оценить свое состояние и положение в сложившейся судебно-следственной ситуации, а критические функции у него нарушены». При этом они сразу же заявляют, что Косенко «склонен к диссимуляции психических расстройств» (т.е. пытается скрыть свое заболевание). Однако независимые эксперты НПА, которых мы привлекли в ходе правовой защиты интересов Михаила, в своем заключении отмечают, что, не понимая своего заболевания, пытаться скрывать его невозможно. Государственная экспертиза необъективна, противоречива, но это не помешало сделать заключение об общественной опасности Михаила и необходимости принудительного лечения.

Совершенно не учитывается тот факт, что Михаил Косенко более десяти лет наблюдался в психоневрологическом диспансере по месту жительства, регулярно посещал врача (не реже двух раз в месяц) и дисциплинированно выполнял все медицинские рекомендации. Поэтому врачи, все это время наблюдавшие Михаила, никогда не пытались перевести его на стационарное, а тем более принудительное лечение. В больнице Михаил лежал один раз, много лет назад, и то из-за установленных бюрократических процедур, связанных с получением инвалидности.

Фонд «Общественный вердикт» с коллегами из Независимой психиатрической ассоциации будет оспаривать в суде результаты государственной экспертизы, а также требовать амбулаторного лечения для Михаила. Последнее было по сути прервано из-за содержания Косенко под стражей, отсутствия в СИЗО психиатра и необходимых лекарств, которые он начал получать только после вмешательства фонда и адвокатов Михаила. Ненадлежащий характер медицинской помощи будет предметом для жалобы в Европейский суд, которую готовит фонд «Общественный вердикт».

Михаил Косенко до и после ареста:

Фото справа: РИА "Новости"

У меня перед глазами заключение комиссии судебно-психиатрических экспертов, осуществившей амбулаторную экспертизу в отношении Михаила Косенко. Заключение, судя по информации в прессе и исходя из логики документа, послужило основанием для выделения дела Михаила в отдельное производство.

Я не психиатр и не психолог и не могу давать профессиональную оценку этому заключению. «Общественный вердикт» за такой оценкой обратился в Независимую психиатрическую ассоциацию России – скоро мы увидим оценку профессионалов.

Но я здравомыслящий человек и обладаю хорошей логикой. И текст заключения амбулаторной судебно-психиатрической экспертизы, произведенной комиссией Центра социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского, у меня вызывает недоумение.

Напомню, Михаил Косенко был задержан в начале июня по подозрению в участии в «массовых беспорядках» на Болотной площади 6 мая 2012 года. Суд избрал ему меру пресечения в виде содержания под стражей. Михаил является инвалидом 2-й группы, страдает психическим расстройством в результате контузии в армии. В суде эти обстоятельства не получили надлежащего внимания. С первого дня ареста и по сегодняшний день один из основных вопросов, связанных с задержанием Михаила Косенко, - это оказание ему необходимой медицинской помощи. На свободе он постоянно принимал медикаменты, раз в две недели посещал врача. В СИЗО он с врачом в первые дни общался один раз, и тот больше интересовался его политическими предпочтениями, чем состоянием здоровья. На вопрос адвоката, почему не оказывается помощь, когда будет врач, сотрудники СИЗО ответили, что должность в штатном расписании есть, но она вакантна. Во второй половине июля появилась информация, что Михаила Косенко осмотрел специалист, и появилась надежда, что он наконец-то получит требуемое медицинское сопровождение. Но надежды не оправдались. Экспертиза проводилась как раз 23-24 июля. И именно с этой целью психиатры увидели Михаила.

Перед психиатрами были поставлены вопросы: страдал ли Косенко психическим заболеванием; если да, то каким именно? Вменяем ли он в отношении инкриминируемого ему деяния? Страдает ли психическим заболеванием в настоящее время, и если да, каким именно? Может ли по состоянию здоровья принимать участие в следственных действиях? Способен ли самостоятельно защищать свои права и законные интересы в уголовном судопроизводстве? Способен ли правильно воспринимать обстоятельства, имеющие знание для уголовного дела, и давать показания? Нуждается ли в применении принудительных мер медицинского характера и если да, то каких? Отражается ли на его состоянии содержание под стражей в условиях камеры СИЗО, имеется ли угроза обострения заболевания или иная угроза его здоровья?

В заключении особое внимание уделено проблемам со здоровьем у отца Михаила и событиям начала 2000-х годов, когда Михаил, проходя службу в армии, получил травму, был комиссован и поставлен на учет в ПНД. Психиатры отмечают, ссылаясь на медкарты того периода и в целом наблюдения в период с 2001 по 2012 год, что «подэкспертный постоянно посещал психиатра... динамики не отмечалось, он оставался бездеятельным, малоактивным, пассивным, монотонным, замкнутым». Затем эксперты описывают свое общение с Михаилом, говорят, что Михаил осознает, что находится на обследовании, правильно называет медицинское учреждение. Далее в тексте заключения написано (знаки препинания, в том числе кавычки, сохранены): «При расспросе об инкриминируемых ему деяниях подэкспертный категорически отрицает свою причастность. Рассказывает, что он пошел на митинг, так как у него есть «политические убеждения», хотел их «проявить и высказать», чтобы «быть с народом». Заявил, что он «противник существующего режима», при этом говорит, что «власть существует сама для себя», «человек не защищен» «нет свободы». Сообщил, что в ходе митинга между участниками и сотрудниками ОМОНа произошли столкновения, при этом он оказался в зоне данного конфликта «случайно», никого не бил. Заявляет, что он «политзаключенный», его опознание и возбуждение данного уголовного дела «сфальсифицированы». Говорит, «что виновен лишь потому, что был снят на видео». В тоже время подэкспертный надеется на снятие с него всех обвинений и последующую «реабилитацию», уверен в благотворительном исходе настоящего уголовного дела. Уверен, что после его освобождения «виновные понесут наказание». Подэкспертный отмечает, что после привлечения его к уголовной ответственности и заключения под стражу стал «хуже себя чувствовать». Говорит, что в СИЗО он начал заниматься «аутотренингом», чтобы «не впасть в безумие». Стоит отметить: выше эксперты утверждали, что в момент проведения экспертизы Косенко жалоб на здоровье активно не предъявлял.

Далее, буквально в следующем предложении, эксперты переходят к выводам, и они как будто из другой книги: «Мышление подэкспертного нецеленаправленное, непродуктивное. Суждения зачастую патологические. Эмоциональные реакции обедненные.. Подэкспертный не может адекватно оценить свое состояние и положение в сложившейся судебно-следственной ситуации... Комиссия приходит к заключению, что Косенко страдает хроническим психическим расстройством в форме параноидальной шизофрении... указанное психическое расстройство лишало Косенко в период инкриминируемых ему деяний способности осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий... в настоящее время по своему психическому состоянию Косенко не может понимать характер и значение уголовного судопроизводства и своего процессуального положения... не может участвовать в судебно-следственных действиях... представляет опасность для себя и окружающих лиц, нуждается в направлении на принудительное лечение».

В заключении отсутствует какое-либо упоминание и описание конкретных методов исследования, использованных членами комиссии при проведении экспертизы и обосновывающих промежуточные выводы – в частности, о характере мышления и суждений подэкспертного. И выходит, если ты свою вину не признаешь, уверенно говоришь, что в зоне конфликта оказался случайно, никого не бил (при этом видеозапись подтверждает только твое нахождение на месте конфликта, а вовсе не насильственные действия), если ты считаешь, что дело сфальсифицировано и, когда ты выйдешь на свободу, виновные в фальсификации понесут наказание, то это основание утверждать, что суждения у тебя паралогичные, а мышление нецеленаправленное и непродуктивное, и, как результат, считать тебя опасным для общества и нуждающимся в принудительном лечении. Замечу: 12 лет свободной жизни под постоянным наблюдением специалиста, как я понимаю, к таким выводам не приводили.

Отдельно надо отметить, что экспертиза проводилась через полтора месяца после заключения под стражу. Весь этот период Михаил Косенко не получал нужной медпомощи, меж тем как на свободе он принимал препараты постоянно, о чем неоднократно заявлял судебным психиатрам. Само по себе заключение под стражу является стрессом - особенно для человека, страдающего расстройством и не получающего помощь. Государству в лице следователей и администрации СИЗО надо было из кожи вон лезть, чтобы обеспечить необходимые гарантии прав – в частности выполнить свои позитивные обязательства по оказанию адекватной медицинской помощи. Но вместо этого следовал ответ «должность психиатра вакантна», а потом последовала экспертиза.

И наконец, самый важный с моей точки зрения вопрос – о том, как нахождение в условиях СИЗО влияет на состояние Михаила – эксперты оставили без ответа, сославшись, что это не входит в компетенцию судебно-психиатрических экспертов. Вот поставить штамп «опасен для общества, направить на принудлечение» - это их компетенция. А оценить, как условия СИЗО и отсутствие необходимой медицинской помощи влияют на самочувствие человека, – это они не в силах.

Уж больно это напоминает экспертизы в политических процессах 80-х годов. Хотя, что далеко ходить, и сегодня подобные документы появляются. Например, экспертизы по делу Pussy Riot.

Будем ждать заключения НПА.

По части вчерашнего сообщения считаю важным сообщить следующее: фонд "Общественный вердикт" был создан в феврале 2004 года и в 2004 -2005 годах получал поддержку от "Открытой России" на реализацию правозащитной деятельности, что позволило предоставить юридическую помощь нескольким сотням граждан, пострадавших от должностных преступлений (большинство дел - это пытки, жесткое обращение, незаконное задержание), совершенных сотрудниками правоохранительных органов, расширить сеть таких организаций в регионах.

Мы гордимся этой поддержкой и никогда не скрывали этого факта, о чем свидетельствуют наши публичные отчеты и другие издания, а также ряд комментариев в прессе. Кроме этого, в эти годы «Открытая Россия» поддерживала многие инициативы в сфере образования, молодежных программ, библиотек, развития журналистики. Я лично убеждена, что за все время современной России «Открытая Россия» была единственным российским благотворителем, который системно работал на поддержку будущего России, на развитие думающего, ответственного гражданского общества у нас. Часть этих инициатив до сих пор продолжает свою жизнь в регионах страны, и это прекрасно.

Фонд не входил в рабочую группу при президентском совете по экспертизе дела "ЮКОСа" и не уполномочивал никаких своих представителей на вхождение в эту группу. При этом мы поддерживаем эту инициативу и считаем ее крайне важной и разделяем выводы рабочей группы.

Источник, на который сейчас так активно ссылаются СМИ, похоже, информирован несколько поверхностно, все изложенные в его информации "новости" никогда и ни от кого не скрывались. При этом из информации совершенно непонятно как говорят следователи "причинно-следственная связь" и где она вообще - насколько поддержка ряда правозащитных проектов 10 лет назад может влиять на качество работы группы по проведению общественной экспертизы, насколько вообще меняется объективность работы комиссии (в которую, к слову, входили признанные эксперты и очень уважаемые люди) от того, что ряд организаций получал поддержку десять лет назад от «Открытой России»? Вот этому информированный источник не считает нужным уделять внимание.

Мы возвращались вместе c Лилией Шибановой из Варшавы с Гражданского форума ЕС-Россия. Прилетели в аэропорт ночью, довольно быстро прошли паспортный контроль. На таможне у нашего рейса выборочно смотрели паспорта, с чем я столкнулась в первый раз, хотя у меня большой опыт пересечения границ. После того как был просмотрен паспорт Лилии, другие паспорта уже не смотрели.

У Лилии описали все вещи, но, когда дошло до компьютера, она сказала, что смотреть можно только в ее присутствии и из ее рук и что никакие устройства подключать она не разрешает. На этом процедура досмотра застопорилась, а желание таможенников посмотреть содержимое компьютера переросло в заявление о проведении экспертизы. При этом нам не объясняли основания для изъятия на экспертизу, отсылая нас к Таможенному кодексу, который мы должны знать наизусть. Добиться того, чтобы нам все же показали Таможенный кодекс, мне удалось ближе к пяти утра.

Жалобу принимать отказывались, ссылаясь на то, что это можно будет сделать только в понедельник, когда будет работать специальная служба. Мол, так предусмотрено тем же Таможенным кодексом. Но, поскольку кодекс был уже у нас в руках, пришлось им показать соответствующую статью о том, что жалобы от граждан они должны принять в соответствии с российским законодательством, а не с Таможенным кодексом. А в соответствии с российским законодательством жалобу они должны принять незамедлительно, в момент появления нарушения, а потом уже рассматривать в установленные сроки.

Мы оказались в тупиковой ситуации. Они жалобу не принимают, мы компьютер не отдаем. Все это время происходили периодические переговоры с дежурным Генпрокуратуры и дежурным транспортной прокуратуры. Дежурный Генпрокуратуры советовал Лилии держать компьютер при себе и направлять жалобу. Дежурный транспортной прокуратуры сообщил нам, что в отделении полиции Шереметьево ему сообщили об оперативной информации о том, что у Лилии в компьютере содержатся какие-то вредоносные программы.

Где-то полшестого появились наконец-то начальники, которых нам до этого отказывались пригласить. Один по криминалистике, который должен был провести процедуру изъятия и составить акт. Второй – какой-то замначальника отдела. Последний нам сообщил, что мы имеем право подать жалобу, но канцелярия откроется в 9 часов. Лилия сказала, что будем ждать 9 часов, и только после того как подадим жалобу, будем общаться по поводу компьютера. Еще через полчаса все-таки было принято решение не дожидаться 9 часов, а принять у нас жалобу. Оказалось, что процедурой все предусмотрено.

Когда жалобу приняли, Лилия вызвала своего ИТ-специалиста и в его присутствии стали копироваться данные с компьютера на внешние носители.

Мы опасались изъятия потому, что на компьютере Лилии могло внезапно появиться нелецензионное программное обеспечение. Поэтому были сделаны копии и зафиксировано все, что на самом деле там было. Это было в половине десятого утра. В это время я уже поехала домой.

С нами вели себя подчеркнуто корректно и вполне уважительно: чай-кофе предложили, мы сидели на диванчике. Но при этом первые как минимум четыре часа это была попытка отделаться от нас формальными основаниями: у нас есть кодекс, начальник не подходит, у меня нет полномочий передать жалобу – стандартный тип поведения. А вот уже под утро все-таки произошло какое-то изменение. Тип поведения стал уже не такой формалистский, видимо, они поняли, что невозможно закрывать глаза на наши требования.

Лилия планирует подавать в суд. Ей было важно зафиксировать факт недобровольной передачи компьютера до того, как начнется процедура изъятия, именно для того, чтобы использовать это в суде.

Трудно понять, каким образом будут расходоваться те 280 миллионов рублей, которые просит МВД для финансирования «конфиденциального сотрудничества с гражданами». В каких ситуациях, в случаях каких преступлений, как эти процессы будут контролироваться, кем будет определяться размер вознаграждения? Поэтому опасения насчет расходования этих средств мне кажется вполне резонными.

На мой взгляд, явно не в числе приоритетных задач должно быть выделение дополнительного финансирования на стимулирование граждан к помощи в раскрытии преступлений. Минфин заявляет, что реформа МВД требует средств, а их нет. И очевидно, что в рамках реформы встают другие, более первостепенные задачи, требующие дополнительного или более эффективного финансирования. Например, подготовка, система управления и так далее, но в этом списке при всех условиях запрос на 280 миллионов для «сотрудничества с гражданами» явно в самом конце стоит.

Насколько я понимаю, речь идет о помощи граждан в раскрытии каких-то вопиющих преступлений, в расследовании которых следственные органы зашли в тупик, ничего не могут и объявляют вознаграждение за информацию. Но часто ли возникают такие ситуации? Мне кажется, очень редко встречается информация, что за помощь в раскрытии преступления гарантируется вознаграждение. Тогда возникает вопрос: зачем для этого нужно так много денег?

К тому же обычно это делается родственниками потерпевшей стороны либо коммерческой организацией. Если планируется впредь такие выплаты делать из денег налогоплательщиков, то как минимум должны быть даны четкие и понятные объяснения принципа расходования, а их на сегодня нет.

Пока у нас нет четкого понимания, каким образом будут определяться и контролироваться суммы, как будет обеспечиваться система недопущения коррупционных и других махинаций в расходовании этих сумм, я как налогоплательщик говорю свое "нет". А поскольку я налогоплательщик информированный, то я знаю, какие бывают ситуации в этой системе. Один из примеров – дело, поступившее недавно в производство нашего Фонда.

Человек уже не первый месяц находится под следствием за разбой, хотя есть у него алиби на этот день. У человека есть друг, который столько же месяцев пытается добиться, чтобы у него взяли объяснение о том, что это он совершил разбой. Следственные органы не принимают его объяснение, потому что потерпевшие указали на другого, хотя видели его в темноте и были подвыпившие.

То есть здесь получается та же самая ситуация: кто-то указывает на человека как на преступника, и, несмотря на его алиби и признание другого человека в совершении этого преступления, система запускается и начинает работать. И один человек получает вознаграждение, а другой сидит в СИЗО. Получается, что помимо той ответственности, что человек арестован и находится за решеткой (системе уже тяжело признаться в своей неправоте и откатить назад), еще и будут потрачены деньги из бюджета.

В такой системе координат система вознаграждений рискует работать крайне плохо и неэффективно. Да и мировая статистика говорит, что процент дел, раскрытых при помощи граждан, минимален. Все-таки первичен профессионализм самих сотрудников. И я бы в первую очередь деньги вкладывала в техническое оснащение, в подготовку и стимулирование именно их работы.

Со школьной скамьи я люблю математику, в дипломе о высшем образовании у меня записано: специальность – прикладная математика. К цифрам я отношусь с большим уважением и когда вижу, что с точностью или с логикой какие-то проблемы, это меня раздражает.

Вчера начал действовать закон о полиции, а также были подписаны и опубликованы 7 указов президента, определяющие новую структуру МВД, функции полиции и МВД, численность сотрудников, порядок их переаттестации. На информационных лентах появились сообщения, что к 1 января 2012 «предельная численность сотрудников органов внутренних дел установлена в 1 106 472 человека, что на 170 тыс. меньше, чем сейчас».

Посмотрим внимательнее на текст указа о численности. Пункт первый гласит, что речь идет о предельной численности сотрудников органов внутренних дел, финансируемой за счет федерального бюджета. В этом же пункте есть оговорка, что предельная численность устанавливается без учета персонала по охране и обслуживанию зданий. Далее пункт 3 указа отменяет с 1 января 2012 года действующие сегодня нормы. В соответствии с указами № 1246 от 31.10.2005 и № 41 от 11.01.2008 предельная штатная численность органов внутренних дел Российской Федерации (без персонала по охране и обслуживанию зданий), финансируемая за счет средств федерального бюджета, составляла 821 172 человека.

Возникает несколько вопросов.

Указом отдельно выделяется численность, финансируемая из средств федерального бюджета, то есть с 1 января 2012 года продолжат существовать сотрудники органов внутренних дел, финансируемые из региональных и местных бюджетов. А какова будет их численность? Насколько она изменится по сравнению с текущей?

По указу президента № 1468 от 24.12.2009, запустившему реформу органов внутренних дел, правительству нужно было подготовить предложения, предусматривающие с 1 января 2012 года финансирование милиции общественной безопасности исключительно из федерального бюджета. Какие предложения были подготовлены? Что изменится с 1 января 2012 года в структуре финансирования сотрудников органов внутренних дел? Как изменится соотношение между теми, кто финансируется из федерального, региональных и местных бюджетов?

Как так получается, что сегодня предельная численность сотрудников органов внутренних дел, финансируемых из федерального бюджета, составляет 821 172, а с 1 января 2012 года эта цифра составит 1 106 472, и это при сокращении на 170 тысяч сотрудников?

Мне бы хотелось, чтобы власть дала четкие и понятные ответы на все эти вопросы. А пока этих ответов нет, мой кредит доверия к реформе органов внутренних дел находится на нуле.

Пока власть не признает (на деле, а не на словах) за обществом право быть в курсе структуры и процесса работы государственных институтов и не станет исправно и предоставлять обществу соответствующую информацию, мы так и будем гадать, почему, например, переход от 800 тысяч сотрудников к миллиону с лишним преподносится как сокращение.

Такая путаница в цифрах, отрывочный, бессвязный характер подачи информации, манера сообщать уже о принятых решениях, но не считать нужным достоверно, полно и своевременно информировать о планах и уж тем более не допускать участие общества в обсуждении и разработке новшеств - все это сокращает лишь доверие общества к государственным институтам в целом и в правоохранительным органам в частности. А ведь одной из главных задач запущенной в конце 2009 года реформы было названо как раз обратное – завоевать доверие.

Рабочая группа НПО по реформе МВД считает, что федеральный закон «О полиции», работа над которым велась в течение года и который сегодня подписан президентом, не отвечает интересам российских граждан.

В принятом законе «О полиции» зафиксированы основополагающие принципы правового государства - запрет пыток, приоритет соблюдения прав человека. Рабочая группа это приветствует. Но эти принципы не подкреплены нормами самого закона, что делает их декларациями, не рассчитанными на применение на практике.

Вызывает также опасения, что основополагающий принцип работы полиции - общественный контроль за ее деятельностью и участие граждан в решении вопросов правоохраны, оценке качества работы полиции - в законе практически не закреплен.

Кроме того, в принятой редакции закона содержатся нормы, которые ослаюляют гарантии соблюдения прав граждан и позволяют полиции «легко» выйти за рамки ее полномочий. В частности, это касается применения физической силы и спецсредств в отношении граждан, оснований для посещения организаций и ознакомления с документацией, вызова граждан для проверки заявлений в их отношении с возможностью запросить их персональные данные и сведения о банковском счете.

(Полный текст)

1) Назовите 5 ключевых слов/выражений последнего десятилетия.

Басманный суд, суверенная демократия, рейдерство, особый путь России, коррупция.

2) Как бы вы назвали книгу (фильм) о прошедшем десятилетии?

На мой взгляд, точнее всего события прошедшего десятилетия можно было бы отразить в названии проводившегося "Открытой Россией" конкурса журналистских работ "Произвол в законе".

3) Кого можно считать героями и антигероями десятилетия?

Герои: Ходорковский, Лебедев, Эстемирова, Маркелов, Политковская.
Антигерои: Путин, Кадыров, Нургалиев и многие другие госчиновники + Михалков.

4) Какие события в жизни страны за эти 10 лет были самыми важными лично для вас?

Арест Ходорковского и далее все дело "ЮКОСа", новый закон об НКО, отмена выборов губернаторов, закрытие старого НТВ, взрывы домов, "Норд-Ост", захват школы в Беслане, убийства Анны Политковской, Стаса Маркелова, Анастасии Бабуровой, Натальи Эстемировой.

Значит, переаттестация все же началась. Удивляет нелогичность поведения. Казалось бы, правильнее сначала изменить нормы и требования к службе, затем провести переаттестацию и определить тех сотрудников, которые этим новым нормам и требованиям соответствуют, их ввести в штат, остальных – не прошедших экзамен – уволить. У нас же законопроект пока еще обсуждается, в него, вполне возможно, по результатам публичного обсуждения внесут изменения, потом он попадет в Госдуму, при прохождении тоже, возможно, изменится и только потом вступит в силу. Вот после этого и можно было бы говорить о новых требованиях и необходимости пройти через переаттестацию, чтобы выявить тех, кто этим требованиям не соответствует. А у нас все поставлено с ног на голову. Как сообщают "Ведомости", сотрудников управления "К" МВД, специализирующегося на борьбе с преступностью в области информационных технологий, вывели за штат. Ранее сообщалось, что в рамках реформы МВД до 1 октября за штат будут выведены все подразделения.

Все изменения в системе МВД, происшедшие с указа президента в конце 2009 года, трудно назвать реформой, то есть хорошо продуманным, логически увязанным комплексом мер, направленных на качественное улучшение. Скорее происходящее укладывается в формулу "А что нам еще такого яркого сделать, чтобы общественность поверила, что мы реформируем милицию, и успокоилась". Вот в январе издали новый приказ о системе оценки и отчетности, объявили, что с палочной системой покончено, и понадеялись, что все поверят и обрадуются. Но нет, нашлись люди, которые изучили внимательно документ и увидели, что нет никакой революционности. Потом принялись за подготовку нового закона о милиции и, чтобы уж точно поверили, что это реформа, закон этот назвали законом о полиции. Однако разные экспертные оценки текста законопроекта говорят об обратном – нет ничего особенно нового и принципиально отличного от действующего закона о милиции в этом законопроекте, а в ряде моментов даже и ухудшения отмечены.

А теперь переаттестация. Тоже громкое и яркое действо. А почему сейчас? Разве поменялись нормы и требования к прохождению службы? Если да, то предъявите их общественности, ведь милиция вроде как в интересах граждан осуществляет свою деятельность, и хотелось бы тогда знать, в соответствии с какими требованиями и нормами она это делает. Если нормы и требования те же, то почему тогда переаттестация? Выходит, есть основания полагать, что на службу принимали не всегда тех, кто этим действующим требованиям соответствует. А если так, то тогда надо проверить, насколько начальники соответствуют занимаемым должностям. Или же переаттестация нужна, чтобы очиститься от неугодных?

Вопросов крайне много. И все они возникают в первую очередь из-за того, что процесс реформирования, концепция реформы (если таковая вообще есть) закрыты от общества и абсолютно непрозрачны. Мы видим только законопроект о полиции. Может, и нет никакой реформы?

ГУВД Петербурга завершило проверку по делу прапорщика, отличившегося особой жестокостью при разгоне митинга 31 июля у Гостиного двора в Петербурге. По итогам проверки милиционер получил выговор "за несдержанность и нарушение устава патрульно-постовой службы" и продолжил работать в полку ППСМ.

В то же время следственный комитет при прокуратуре возбудил уголовное дело по факту превышения полномочий милиционерами в этот день. Дело возбуждено "в отношении неустановленных сотрудников милиции".

Если речь идет о том, какое наказание могло быть со стороны органов внутренних дел, то уголовным оно быть не могло. Это может быть либо увольнение, либо дисциплинарное взыскание – нормальная стандартная практика. Если в органы внутренних дел поступает жалоба на действия со стороны сотрудников, то они проводят проверку, по результатам которой либо выносят какое-то дисциплинарное взыскание: лишают премий, делают выговор, либо – в качестве крайней меры – увольняют.

Если же в ходе проверки становится очевидно, что в правонарушении усматривается состав уголовного преступления, эти материалы передаются в следственный комитет при прокуратуре, который потом уже дальше принимает решение. Одно другое не заменяет и может происходить параллельно.

Возможно, в данном случае ГУВД провело проверку, вынесло выговор (что вписывается в рамки их полномочий), а дальше уже передало материалы в СКП с уголовным составом. И СКП возбудило дело. Возможно, правда, что СКП в инициативном порядке среагировало на выложенные в Интернете ролики или же сами потерпевшие обратились в СКП.

Насколько часто применяется увольнение как мера наказания, сказать довольно сложно. Если говорить о том, что делается внутри МВД, то статистики нет. Единственные цифры, которые озвучиваются, например, департаментом собственной безопасности, это порядка 3000 человек, которые за прошлый год были уволены из рядов органов внутренних дел, но при этом не расшифровывается, за какого рода проступки.

Но когда мы говорим про избиения граждан, это по сути уголовный состав. СКП проводит расследование, определяет круг подозреваемых, обвиняемых, выносит обвинительное заключение, передает дело в суд. Суд ведет свое судебное разбирательство, судебное следствие, и если по результатам судебного следствия выносится обвинительный приговор, то довольно часто сопроводительной мерой наказания является запрет на работу в госорганах на какой-то период (два-три года).

Что касается "неустановленных сотрудников милиции", то эта формулировка является довольно распространенной в практике по 286-й статье ("Превышение должностных полномочий") – довольно часто дела по этой статье возбуждаются по факту, а потом уже в рамках следствия определяется круг подозреваемых и им предъявляются обвинения.

Однако здесь есть проблема. С одной стороны, это распространенная практика, с другой стороны, она порой приводит к ситуации, когда сам потерпевший называет фамилию сотрудника, на очной ставке подтверждает это, и ряд других моментов указывает на то, что именно данным лицом было совершено преступление, и тем не менее, дело приостанавливается или прекращается за невозможностью установить подозреваемых.

Это говорит о недобросовестной работе следователя прокуратуры, и это надо обжаловать либо в вышестоящие органы, либо в судебном порядке.

В начале августа давно обещанный законопроект о милиции (теперь уже о полиции) наконец-то появился в публичном пространстве и, более того, открыт для обсуждения и внесения предложений со стороны граждан. Инициативу, без сомнения, можно назвать прорывом в части привлечения общества к процессу реформирования милиции. Хотя время выбрано и не самое подходящее - разгар сезона отпусков, ужасающая жара, горящие торфяники и леса, запах гари и сильная задымленность во многих регионах центральной России - процесс обсуждения в Интернете идет довольно активно. Это лишний раз подтверждает как актуальность изменений в органах внутренних дел, так и готовность граждан участвовать в этом процессе.

Вторым прорывным моментом в связи с этим законопроектом можно было бы назвать изменение названия – не закон о милиции, а закон о полиции. Значит, все же ребрендинг, о необходимости которого в последние месяцы так много говорили. Однако ребрендинг предполагает не только смену названия, но улучшение, совершенствование ключевых свойств того, чему меняется название. Если же сравнить текст законопроекта о милиции, который в июне-июле разрабатывался созданным в МВД Оргкомитетом, с текстом законопроекта о полиции, который сейчас опубликован, то различий за исключением смены названия будет не так много. Значит, пока меняем только вывеску.

Чиновники аргументируют такое решение тем, что новое название будет в большей степени отвечать состоянию и назначению профессионального органа, обеспечивающего общественный порядок и противодействующего преступности. Тогда логично было бы ожидать, что в законопроекте повышению профессионализма уделено значительное внимание. Однако текст производит скорее обратное впечатление. О каком профессионализме и его повышении может идти речь, если, например, ст. 18 проекта указывает, что «сотрудник полиции не реже одного раза в год обязан проходить специальную подготовку, а также проверку на профессиональную пригодность к действиям в условиях, связанных с применением физической силы, специальных средств и огнестрельного оружия»? Для сотрудника, который в силу специфики возложенных на него обязанностей практически каждый день может столкнуться с необходимостью применения силы, спецсредств или оружия, проходить подготовку и проверку на профпригодность раз в год – это явно мало. Для сравнения действующий закон обязывает сотрудника милиции проходить периодические проверки, а практика показывает, что стрельбы и проверки проводятся 1-2 раза в месяц. Было бы логично сложившуюся практику закрепить законодательно, а не ослаблять.

Третьим прорывным моментом могли бы стать первые 11 статей проекта. В них в целом хорошо прописаны общие положения и основные принципы деятельности полиции. Есть и абсолютный запрет пыток и жестокого обращения, и гарантии соблюдения прав и свобод граждан, и беспристрастность, и публичность, и учет мнения граждан в системе оценки работы полиции, и общественные советы. Однако по некоторым принципам возникают вопросы. Например, законодатель считает, что полиция при осуществлении своей деятельности должна обеспечивать общественное доверие к себе и поддержку граждан. Представляется, что это ложно поставленная задача, которая неминуемо будет оказывать негативное влияние на каждодневную работу полиции. Логичнее было бы предположить, что доверие надо заслужить путем эффективного осуществления деятельности, обеспечивающей защиту жизни, здоровья, прав и свобод граждан, охрану общественного порядка и противодействие преступности.

Статья 9 проекта устанавливает, что федеральный орган исполнительной власти в сфере внутренних дел постоянно изучает и учитывает мнение граждан о деятельности полиции. Если требование учитывать мнение граждан можно только приветствовать, то требование изучать это мнение силами полиции вызывает сомнения. Целесообразнее было бы функции изучения мнения граждан отдать специализированным институтам, профессионально занимающимся этими вопросами, что гарантировало бы качество и непредвзятость.

Кроме того, регламентация деятельности полиции и ее сотрудников в последующих статьях проекта сводит на нет некоторые включенные в текст прогрессивные принципы. Так, статья 30 перечеркивает все благие намерения касательно открытости полиции, поскольку запрещает сотруднику полиции публичные высказывания, суждения и оценки деятельности полиции, если это не входит в его служебные обязанности.

Представляется странным, что контроль и надзор за деятельностью полиции не включен в главу «Принципы деятельности полиции», а отнесен практически в самый конец текста законопроекта. Во всем цивилизованном мире государственный и общественный контроль за деятельностью полиции является одним из основополагающих принципов работы этого ведомства.

Не менее странной выглядит глава 3 проекта, регламентирующая обязанности и права полиции. Многие положения, описывающие обязанности, дублируются затем в статье, описывающей права. И непонятно, зачем то, что по сути является полномочиями полиции, формулировать как ее обязанности или права. К главе 3 вообще много вопросов. С момента запуска реформы МВД в конце прошлого года очень много говорилось о необходимости ликвидировать несвойственные или дублирующие функции. Тем не менее в тексте законопроекта мы по-прежнему видим охрану на договорной основе имущества граждан и организаций, контроль за соблюдением правил регистрационного учета граждан и соблюдением иностранцами и лицами без гражданства правил въезда, пребывания и выезда из России, а также другие функции, которые, по мнению ряда экспертов, являются несвойственными для милиции (полиции) или дублируют функции других органов.

При запуске подготовки нового закона декларировалось, что одной из целей этого процесса является разработка закона, который бы в максимально возможной степени полностью регулировал деятельность милиции (полиции), снял бы проблему наличия противоречащих положений в огромном количестве действующих нормативных актов, так или иначе относящихся в деятельности милиции, содержал бы минимум отсылочных норм. Однако из текста законопроекта со всей очевидностью видно, что эта цель не достигнута. В ряде статей прописано, что те или иные положения определяются президентом РФ или нормативными правовыми актами. В тексте законопроекта даже отсутствует прописанная структура полиции, порядок назначения и снятия, формирование общественных советов и т.д. Кроме того, ряд статей представляет собой открытые списки и устанавливает возможность их дополнения федеральными законами. Например, одна из основных статьей закона - статья 2, описывающая направления деятельности полиции, - содержит п.2, которым устанавливается, что иные направления деятельности полиции определяются федеральными конституционными законами и федеральными законами.

Вот и получается, что даже, казалось бы, положительные начинания законопроекта перечеркиваются дальнейшей детализацией. Складывается ощущение, что первые главы законопроекта писались в целом исходя из задачи подготовки документа, отвечающего современным требованиям и международным стандартам, а дальнейшие главы, где по сути регламентировано кто, что, когда и на каких основаниях может и должен делать, - исходя из уже сложившейся практики и задачи закрепить законодательно то, что милиции (полиции) в первую очередь нужно, с чем она не готова расставаться.

Преступление, вне зависимости от того, является оно идеологически мотивированным или нет, все равно остается преступлением и должно быть эффективно расследовано, а виновные должны понести справедливое наказание.

Исходя из информации, которая сегодня доступна, нельзя пока утверждать, является ли эта группа просто бандитами, хулиганами или же их преступления идеологически мотивированы. Это станет ясно после проведения расследования, и в этом смысле важно, чтобы оно прошло эффективно, всесторонне и объективно. Тогда мы действительно получим полную картину и узнаем, чем были мотивированы эти преступления.

Еще один момент, который бросился в глаза: начальник Приморского ОВД уже на данном этапе, когда расследование толком не проведено, дает довольно категоричные оценки мотивации этих преступлений. Понятно, почему в его представлении это просто разбои, грабежи, хищения, кражи с целью наживы, с целью получить доступ к оружию, чтобы продолжить совершать преступления, но такого рода оценка представляется преждевременной. Теперь возникают опасения, что следствие может быть не всецело объективным.

Обращает на себя внимание тот факт, что все преступления, которые эта банда совершала, были направлены против милиционеров. И, видимо, это не случайно. Если вспомнить о регулярных сообщениях из Дагестана, Кабардино-Балкарии, где постоянно совершаются преступления в отношении милиционеров, то можно предположить, что это все является результатом плохого состояния дел в правоохранительной системе, отсутствия доверия со стороны граждан к правоохранителям, восприятия их не как стражей порядка, а скорее как преступников в погонах. Социологические исследования показывают, что граждане боятся милиции не меньше, чем бандитов. Необходимо более интенсивно проводить реформу милиции, и это должно происходить на самом деле, а не на словах, как это пока происходит.

В конце мая 2010 года Фонд «Общественный вердикт» получил результаты комплексной судебно-медицинской экспертизы по делу о смерти кандидата экономических наук Кирилла Щиборща. Эксперты ФГУ «Российский центр судебно-медицинской экспертизы Федерального агентства по здравоохранению и социальному развитию» пришли к выводу, что смерть Щиборща наступила в результате тяжких черепно-мозговых травм. Выяснение причины смерти ученого является ключевым вопросом в деле о законности применения физической силы в отношении гражданина сотрудниками отдела милиции специального назначения криминальной милиции ГУВД Москвы (ОМСН КМ).

(Дальше...)

Для меня фильмы о войне в первую очередь ассоциируются с советским кинематографом, и из детства это, конечно, «Семнадцать мгновений весны» и «В бой идут одни "старики"».

Песни... Сложно выбрать одну, очень многие приходят в голову, в первую очередь это песни Окуджавы и Высоцкого. Ком к горлу подступает и от «Вставай, страна огромная» и «Десятый наш десантный батальон».

Стихотворение – «Жди меня».

Мне было бы интересно мнение Ахеджаковой, Акунина, Рубиной, Басилашвили.

Хорошо бы российским властям начать соблюдать 31-ю статью Конституции, а не говорить о термине «несанкционированный». Все-таки у нас мирные акции носят характер согласования, а не разрешения. Видимо, Колокольцев исходит из каких-то других убеждений на этот счет.

Я не думаю, что для случаев, когда речь идет о митингах и прочих публичных акциях, имеет смысл вводить какие-то дополнительные меры и возможности реагирования для милиционеров сверх тех, что прописаны сейчас в законодательстве. (Дальше...)

На днях на сайте МВД РФ был опубликован проект приказа МВД России «Об утверждении Положения о личном поручительстве в органах внутренних дел Российской Федерации». Как следует из информации на сайте Министерства, цель опубликования проекта приказа – проведение экспертизы на коррупциогенность. Оставим за скобками, что борьба с коррупцией сегодня – это наше все и происходящее уже напоминает соревнование ведомств на лучшего по борьбе с коррупцией. Ничего нового в этом нет.

И все же отрадно видеть, что Министерство внутренних дел проявляет свою открытость, публикует проекты будущих нормативных актов, тем самым призывая, как я понимаю, к их обсуждению. На сайте нет указаний на то, как это обсуждение организуется, кто и как может принимать в нем участие и т.д. Поэтому я воспользуюсь доступной площадкой и выскажу несколько соображений, пришедших в голову после ознакомления с проектом приказа.

(Поручительство или рекомендация?)

В последнее время сообщения о пытках и жестоком обращении со стороны сотрудников правоохранительных органов стали регулярно появляться в средствах массовой информации. Как правило, в этих сообщениях говорится либо о произошедшем преступлении, либо о возбуждении уголовного дела в отношении правоохранителя, либо уже о ходе и результатах судебного разбирательства. Но за рамками информационных сообщений зачастую остается вся кухня расследования жалоб на пытки. Организации, которые помогают пострадавшим от этого грубейшего нарушения прав человека восстановить нарушенные права и привлечь к ответственности виновных, через практический опыт знают, насколько это сложная работа – сначала добиться начала расследования, затем его эффективности.

Опыт показывает, что сотрудники милиции нередко не только не признаются виновными за применение пыток и жестокого обращения, но даже не становятся подозреваемыми в совершении этого преступления. Все предпринимаемые заявителем - человеком, который жалуется на пытки и жестокое обращение, - усилия по доказательству вины сотрудников правоохранительных органов зачастую не приводят к ощутимым результатам.

Проблема носит системный характер. Ее анализу и посвящен обзор "Эффективное расследование жалоб на пытки: как право работает для граждан, находящихся под следствием", подготовленный Фондом "Общественный вердикт" и Межрегиональным Комитетом против пыток. (Подробнее об этой работе)

На днях на сайте Комментарии.ру был опубликован комментарий кандидата юридических наук, доцента кафедры теории и практики судебной экспертизы Саратовского юридического института МВД России А.Н. Яковлева. Комментарий весьма показательный и достоин реакции.

В своем комментарии г-н Яковлев по сути говорит, что нам – МВД – Президент поручил, мы – МВД – разработали, вы – общественники – опоздали, и глупо ожидать, что вас будут слушать. Более того, вы - общественники - хотите того, о чем Президент нам - МВД - указаний не давал и соответственно обсуждать ваши предложения, пока они не будут поддержаны Президентом, мы в МВД и не собираемся. (Дальше)

19 марта Рабочая группа НПО по реформе МВД представила разработанную в группе Концепцию реформы МВД. Представление произошло в рамках инициированного Рабочей группой совместного заседания Комиссии Общественной палаты по общественному контролю за деятельностью и реформированием правоохранительных органов и судебно-правовой системы и Совета при Президенте Российской Федерации по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека при президенте РФ.

Документ вызвал большой интерес и в Комиссии общественной палаты, и в Совете, и у журналистов. (Подробнее)