У меня перед глазами заключение комиссии судебно-психиатрических экспертов, осуществившей амбулаторную экспертизу в отношении Михаила Косенко. Заключение, судя по информации в прессе и исходя из логики документа, послужило основанием для выделения дела Михаила в отдельное производство.

Я не психиатр и не психолог и не могу давать профессиональную оценку этому заключению. «Общественный вердикт» за такой оценкой обратился в Независимую психиатрическую ассоциацию России – скоро мы увидим оценку профессионалов.

Но я здравомыслящий человек и обладаю хорошей логикой. И текст заключения амбулаторной судебно-психиатрической экспертизы, произведенной комиссией Центра социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского, у меня вызывает недоумение.

Напомню, Михаил Косенко был задержан в начале июня по подозрению в участии в «массовых беспорядках» на Болотной площади 6 мая 2012 года. Суд избрал ему меру пресечения в виде содержания под стражей. Михаил является инвалидом 2-й группы, страдает психическим расстройством в результате контузии в армии. В суде эти обстоятельства не получили надлежащего внимания. С первого дня ареста и по сегодняшний день один из основных вопросов, связанных с задержанием Михаила Косенко, - это оказание ему необходимой медицинской помощи. На свободе он постоянно принимал медикаменты, раз в две недели посещал врача. В СИЗО он с врачом в первые дни общался один раз, и тот больше интересовался его политическими предпочтениями, чем состоянием здоровья. На вопрос адвоката, почему не оказывается помощь, когда будет врач, сотрудники СИЗО ответили, что должность в штатном расписании есть, но она вакантна. Во второй половине июля появилась информация, что Михаила Косенко осмотрел специалист, и появилась надежда, что он наконец-то получит требуемое медицинское сопровождение. Но надежды не оправдались. Экспертиза проводилась как раз 23-24 июля. И именно с этой целью психиатры увидели Михаила.

Перед психиатрами были поставлены вопросы: страдал ли Косенко психическим заболеванием; если да, то каким именно? Вменяем ли он в отношении инкриминируемого ему деяния? Страдает ли психическим заболеванием в настоящее время, и если да, каким именно? Может ли по состоянию здоровья принимать участие в следственных действиях? Способен ли самостоятельно защищать свои права и законные интересы в уголовном судопроизводстве? Способен ли правильно воспринимать обстоятельства, имеющие знание для уголовного дела, и давать показания? Нуждается ли в применении принудительных мер медицинского характера и если да, то каких? Отражается ли на его состоянии содержание под стражей в условиях камеры СИЗО, имеется ли угроза обострения заболевания или иная угроза его здоровья?

В заключении особое внимание уделено проблемам со здоровьем у отца Михаила и событиям начала 2000-х годов, когда Михаил, проходя службу в армии, получил травму, был комиссован и поставлен на учет в ПНД. Психиатры отмечают, ссылаясь на медкарты того периода и в целом наблюдения в период с 2001 по 2012 год, что «подэкспертный постоянно посещал психиатра... динамики не отмечалось, он оставался бездеятельным, малоактивным, пассивным, монотонным, замкнутым». Затем эксперты описывают свое общение с Михаилом, говорят, что Михаил осознает, что находится на обследовании, правильно называет медицинское учреждение. Далее в тексте заключения написано (знаки препинания, в том числе кавычки, сохранены): «При расспросе об инкриминируемых ему деяниях подэкспертный категорически отрицает свою причастность. Рассказывает, что он пошел на митинг, так как у него есть «политические убеждения», хотел их «проявить и высказать», чтобы «быть с народом». Заявил, что он «противник существующего режима», при этом говорит, что «власть существует сама для себя», «человек не защищен» «нет свободы». Сообщил, что в ходе митинга между участниками и сотрудниками ОМОНа произошли столкновения, при этом он оказался в зоне данного конфликта «случайно», никого не бил. Заявляет, что он «политзаключенный», его опознание и возбуждение данного уголовного дела «сфальсифицированы». Говорит, «что виновен лишь потому, что был снят на видео». В тоже время подэкспертный надеется на снятие с него всех обвинений и последующую «реабилитацию», уверен в благотворительном исходе настоящего уголовного дела. Уверен, что после его освобождения «виновные понесут наказание». Подэкспертный отмечает, что после привлечения его к уголовной ответственности и заключения под стражу стал «хуже себя чувствовать». Говорит, что в СИЗО он начал заниматься «аутотренингом», чтобы «не впасть в безумие». Стоит отметить: выше эксперты утверждали, что в момент проведения экспертизы Косенко жалоб на здоровье активно не предъявлял.

Далее, буквально в следующем предложении, эксперты переходят к выводам, и они как будто из другой книги: «Мышление подэкспертного нецеленаправленное, непродуктивное. Суждения зачастую патологические. Эмоциональные реакции обедненные.. Подэкспертный не может адекватно оценить свое состояние и положение в сложившейся судебно-следственной ситуации... Комиссия приходит к заключению, что Косенко страдает хроническим психическим расстройством в форме параноидальной шизофрении... указанное психическое расстройство лишало Косенко в период инкриминируемых ему деяний способности осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий... в настоящее время по своему психическому состоянию Косенко не может понимать характер и значение уголовного судопроизводства и своего процессуального положения... не может участвовать в судебно-следственных действиях... представляет опасность для себя и окружающих лиц, нуждается в направлении на принудительное лечение».

В заключении отсутствует какое-либо упоминание и описание конкретных методов исследования, использованных членами комиссии при проведении экспертизы и обосновывающих промежуточные выводы – в частности, о характере мышления и суждений подэкспертного. И выходит, если ты свою вину не признаешь, уверенно говоришь, что в зоне конфликта оказался случайно, никого не бил (при этом видеозапись подтверждает только твое нахождение на месте конфликта, а вовсе не насильственные действия), если ты считаешь, что дело сфальсифицировано и, когда ты выйдешь на свободу, виновные в фальсификации понесут наказание, то это основание утверждать, что суждения у тебя паралогичные, а мышление нецеленаправленное и непродуктивное, и, как результат, считать тебя опасным для общества и нуждающимся в принудительном лечении. Замечу: 12 лет свободной жизни под постоянным наблюдением специалиста, как я понимаю, к таким выводам не приводили.

Отдельно надо отметить, что экспертиза проводилась через полтора месяца после заключения под стражу. Весь этот период Михаил Косенко не получал нужной медпомощи, меж тем как на свободе он принимал препараты постоянно, о чем неоднократно заявлял судебным психиатрам. Само по себе заключение под стражу является стрессом - особенно для человека, страдающего расстройством и не получающего помощь. Государству в лице следователей и администрации СИЗО надо было из кожи вон лезть, чтобы обеспечить необходимые гарантии прав – в частности выполнить свои позитивные обязательства по оказанию адекватной медицинской помощи. Но вместо этого следовал ответ «должность психиатра вакантна», а потом последовала экспертиза.

И наконец, самый важный с моей точки зрения вопрос – о том, как нахождение в условиях СИЗО влияет на состояние Михаила – эксперты оставили без ответа, сославшись, что это не входит в компетенцию судебно-психиатрических экспертов. Вот поставить штамп «опасен для общества, направить на принудлечение» - это их компетенция. А оценить, как условия СИЗО и отсутствие необходимой медицинской помощи влияют на самочувствие человека, – это они не в силах.

Уж больно это напоминает экспертизы в политических процессах 80-х годов. Хотя, что далеко ходить, и сегодня подобные документы появляются. Например, экспертизы по делу Pussy Riot.

Будем ждать заключения НПА.