Этот вихрь,
   от мысли до курка,
и постройку,
    и пожаров дым
прибирала
  партия
   к рукам,
направляла,
   строила в ряды.
Владимир Маяковский

Известно, что митинг 24 декабря готовили два оргкомитета. Один, вобравший шум сетевых площадей и улиц, переливался всеми цветами идей и идеологий, был по-настоящему представительным. Большинство собиравшихся там представляло самих себя. И это – наиболее совершенная форма представительства. Этот оргкомитет был как бы продолжением митинга 10 декабря, неожиданного для всех, неожиданного и для его участников, узнававших себя в других.

Второй оргкомитет (считавший себя первым) – возглавляли его вроде как Немцов и Пархоменко – лучше всего характеризует реплика ведущего обоих митингов Владимира Рыжкова, брошенная им с трибуны вниз пожилой даме, просившей слова: «Не мешайте работать». Естественно, власти предпочитали иметь дело с организаторами, говорящими с ними на одном языке. Немцов и компания этого не скрывали, будучи как бы буфером между оргкомитетом и органами.

Первый оргкомитет вынужден был признавать второй (элитный) из-за участия и в том и в другом Алексея Навального. Правда, присутствие его было поначалу невидимым: «сетевой хомячок» сидел в клетке.

Но был еще один оргкомитет, третий, заседавший без прямой трансляции и вообще не упоминавшийся нигде. Состав его неизвестен, хотя, назвав некоторых его участников, вряд ли ошибешься (так что не будем этого делать). И это были действительные организаторы митинга 24 декабря. Они, конечно, не могли привести на проспект Сахарова 150 тысяч граждан. Но трибуна была в их руках.

Вот почему между Косякиным и Тором на митинге выступал, под звучащее «Россия без Путина», недавний министр финансов путинского правительства Кудрин – трясущийся от страха, заплетающимся языком он проговорил свою оппозиционную речь и скрылся. Заставить этого человека стать народным трибуном мог только очень серьезный и влиятельный оргкомитет. Вот почему выступала Ксения Собчак, но не нашлось места Эдуарду Лимонову. Вот почему под свист и улюлюканье народа выступал Касьянов, а пришедшему на митинг Олегу Смолину слова не дали. Наконец, Явлинский, всегда блюдущий свою политическую девственность, никогда ни с кем не соприкасавшийся, был (не под конвоем ли?) поставлен на трибуну и с каменным лицом произнес старую репертуарную речь «мы знаем как надо».

Все эти выступления состоялись вопреки воле народного оргкомитета, который решил руководствоваться при составлении списка выступающих результатами сетевого рейтинга. Да, на заседании 22 декабря было проголосовано за предоставление вдобавок нескольких спектральных квот. Но так как либералы и так возглавили список, квоты предназначались только для левых и националистов, к каковым Кудрин и Явлинский не относятся.

Скольких и каких зайцев убивает в результате этой операции власть, с точностью не скажет сейчас никто. Как всегда в таких случаях, нет жесткого сценария, но рассчитаны развилки, в зависимости от обстоятельств. Вплоть до того, что результатом операции может быть как изничтожение Путина, так и сохранение его фигуры. Не хочется говорить, но последнее более вероятно. Потому что на следующий, еще более амбициозный митинг люди могут не пойти. И понятно почему. Напугать людей националистами не получилось, об этом хорошо сказал 24 декабря Дмитрий Быков. А вот слушать еще раз на морозе Касьянова и Собчак не страшно, конечно. Но противно.

Государственная дума пятого созыва сохраняет на сегодняшний день свои полномочия, вправе проводить заседания и принимать законы. Она может и должна изменить законы о выборах:

избирательный барьер необходимо если не убрать вовсе, как в Португалии, то снизить до 1%, как в Израиле, или хотя бы до 3%, как в Украине;

разрешить создание избирательных блоков;

допустить к выборам, наравне с политическими партиями, любые общероссийские общественные объединения. То есть максимально приблизиться к тому закону о выборах, по которому в 1995 году избиралась вторая Государственная дума (за исключением барьера - он должен быть не 5%, как тогда, а ниже).

Парламент вправе принять такое решение по собственной инициативе, вняв голосу народа. Но пойдет ли на это действующая Дума, где ЕР имеет больше мандатов, чем она нарисовала себе сейчас?

Вынести имеющее высшую юридическую силу решение о необходимости изменения законов о выборах может только Конституционный суд. Но возможности граждан и организаций обращаться в КС существенно ограничены внесенными в 2010 году изменениями в закон о КС.

Более подходящим мог бы стать запрос о проверке конституционности законов о выборах, подать который в КС вправе не менее 1/5 депутатов Государственной думы. И делать это надо срочно.

КПРФ и «Справедливая Россия» имеют на сегодняшний день 95 голосов, при необходимых 90 для запроса в КС. Признание Конституционным судом избирательных законов неконституционными будет означать, что выборы проведены в нарушение Конституции. Значит, нужны другие выборы – по новым правилам.

Приняв к рассмотрению запрос депутатов, КС вправе приостановить формирование шестой Думы, а признав законы о выборах не соответствующими Конституции, предложить Верховному суду отменить результаты выборов, состоявшихся, а точнее, не состоявшихся - 4 декабря 2011 года.

Действующая Дума пятого созыва может сохранять свои полномочия сколь угодно долго до избрания следующей легитимной Думы.

Избирательное законодательство РФ в результате его многолетней порчи в целом весьма паршиво и не способно обеспечить свободные выборы. Но в частностях оно не так плохо; это относится к нормам УК и КоАП об ответственности за нарушение избирательных прав и законов о выборах.

Наибольшего внимания заслуживают:
статья 141 УК, по которой должно наказываться требование или указание с использованием должностного положения по вопросам подсчета голосов избирателей. Это ответственность тех, кто организует подтасовки;
статья 142.1 УК, карающая в том числе за заведомо неправильное установление итогов голосования, определение результатов выборов. Эта кара должна постигнуть председателя ЦИК Чурова (бывшего депутата Госдумы от ЛДПР) и всю его команду, включая г-жу Дубровину (попавшую туда от "Яблока" и ни разу не пикнувшую).

Но это все частности. Демократических выборов не будет, пока действует закон о партиях, ограничивающий политическое разнообразие, пока запрещены избирательные блоки, пока существует избирательный барьер (тем более 7-процентный, какого нет нигде в Европе; не должно быть никакого) и наконец, пока существует вертикаль избирательных комиссий (участковые комиссии должны образовываться органами местного самоуправления).

Не знаю, хвалить или ругать изменения в Уголовный кодекс, принятые на днях Думой в окончательной редакции, на основе президентского законопроекта. Шел он под лозунгом либерализации и гуманизации, и в нем действительно есть несколько серьезных пунктов, способных повлиять на сокращение уголовной репрессии. Но есть и сомнительные новшества, которые будут работать в обратном направлении. Понимаю разработчиков проекта и не брошу в них камень. Законотворчество в этой сфере – это всегда торг с полицией, наркоконтролем и прокуратурой. Чтобы смягчить и улучшить в одном месте, приходится ужесточать в другом. Поэтому, оценивая закон, приходится относиться к нему как к двум разным инициативам, перемешанным в одном флаконе.

Начнем, как водится, с хорошего.

1. Отменяется уголовная ответственность за оскорбление, клевету (в том числе в отношении судей, прокуроров и им подобных), а также за «простую» контрабанду, т.е. за перемещение через таможенную границу незадекларированных товаров и предметов, кроме перечисленных ранее в части 2 статьи 188 УК спецобъектов – наркотиков, оружия, стратегических товаров и культурных ценностей. Кроме того, декриминализуются совершенные в некрупном размере: причинение ущерба путем обмана/злоупотребления доверием и незаконный оборот драгоценных металлов и камней. Клевета, оскорбление и прочее вышеперечисленное переходит из УК в КоАП. И, что по нынешним временам в диковину: из статьи 212 «Массовые беспорядки» исключаются «призывы к активному неподчинению законным требованиям представителей власти», за что можно было привлекать и без обвинения в организации массовых беспорядков или призывах к ним.

2. Вводится институт освобождения от уголовной ответственности по делам об экономических преступлениях. Впервые привлекаемых за неуплату налогов преследовать по УК не будут при возмещении ущерба бюджету. За многие другие экономические преступления, совершенные впервые, устанавливается откупная цена: погашение ущерба плюс его пятикратный размер.

3. По ряду статей повышается планка стоимости объектов преступления, составляющей крупный размер. Важно, что это касается статьи 146 «Нарушение авторских и смежных прав», по который крупный размер увеличивается вдвое (с 50 до 100 тыс.), а особо крупный в четыре раза (с 250 тыс. до 1 млн). Это снижает репрессивность статьи.

4. Суды наделяются правом при наличии смягчающих обстоятельств и при отсутствии отягчающих изменять категорию преступления на менее тяжкую (на одну категорию ниже). При соблюдении некоторых условий преступление средней тяжести может быть отнесено к преступлениям небольшой тяжести, тяжкое – признано преступлением средней тяжести, а особо тяжкое – тяжким. Категория преступления влияет на режим отбывания наказания, сроки УДО и погашения судимости, квалификацию рецидива и другие обстоятельства. Это дополнение может улучшить положение не только тех, кому предстоит предстать перед судом, но и уже осужденных, которые могут обжаловать приговор, прося применить к ним это положение.

5. Преступлениями небольшой тяжести становятся деяния, наказуемые сроком до трех лет лишения свободы (было до двух). Хотя почти все содержательные различия между преступлениями небольшой и средней тяжести за последние десять лет стерты, все же есть категория людей, чье положение в результате повышения планки по небольшой тяжести существенно улучшится. Это лица, признанные невменяемыми в отношении совершенных действий. По статье 443 УПК, если такое лицо привлечено за совершение деяния небольшой тяжести, то принудительное лечение к нему не применяется.

Из этого, в частности, следует, что признанные невменяемыми обвиняемые по части 1 статьи 228 (хранение наркотиков в крупном размере) или части 1 статьи 234 УК (сбыт сильнодействующих веществ в небольшом размере), не могут быть направлены на принудительное лечение, а находящиеся на принудительном лечении – освобождены.

6. У суда появляется возможность при назначении наказания по совокупности преступлений (статья 69 УК) определять его путем поглощения более строгим менее строгого не только по преступлениям небольшой и средней тяжести, но и по тяжким и особо тяжким преступлениям при условии, что они являются неоконченными (то есть при их квалификации с применением статьи 30 УК как приготовления или покушения). Это затрагивает почти всех осужденных за распространение наркотиков, которые приговорены за неоконченные преступления, т.е. по результатам проверочной закупки. Такова позиция Верховного суда: действия, завершившиеся изъятием наркотиков из незаконного оборота, являются покушением на преступление. Среди осужденных по делам такого рода многим вменено несколько эпизодов, каждый из которых квалифицировался в большинстве случаев как отдельное преступление. Сегодня суд обязан применять в таких случаях полное или частичное сложение санкций. По новому закону это не обязательно.

Увы, на полбочки меда приходится много дегтя. Таковым оказывается на поверку кое-что из того, что на первый взгляд представляется смягчением закона.

1. Казалось бы, хорошо, что в статье 56 УК устанавливается теперь, что лишение свободы по преступлениям небольшой тяжести может быть назначено только при наличии отягчающих обстоятельств. Однако из этого правила есть исключение, относящееся к преступлениям, связанным с наркотиками (части 1 статей 228, 231 и статья 233). Да, в новой норме не говорится, что при небольшой тяжести по этим статьям надо обязательно сажать. Только эта оговорка, в совокупности с вводимым лечением вместо наказания, наверняка приведет к росту числа осужденных за наркотики – наиболее уязвимых жертв уголовной политики. Их и так непомерно много (124 168 на конец 2010 года, или 15 % от общего числа заключенных), хотя сегодня по вышеназванным статьям назначается преимущественно условное наказание или штраф (пусть даже это преступления средней тяжести).

Теперь же при небольшой тяжести приговаривать к лишению свободы будут больше, правда, с предоставлением отсрочки до пяти лет изъявившим желание лечиться от наркомании и пройти медико-социальную реабилитацию.

Но лечение вместо наказания – насквозь фальшивая альтернатива. Применительно к реально больным это ловушка. Существующее лечение неэффективно, реабилитационное пространство неразвито. Вряд ли наркоман, прошедший трехнедельный курс в государственном стационаре и медико-социальную реабилитацию неизвестно где, проснется здоровым и пять лет в состоянии стойкой ремиссии не прикоснется даже к пиву. Процент годового воздержания от наркотиков среди пациентов, получивших курс лечения в наркологических клиниках, по самым высоким оценкам, не превышает 8 %. Между тем основанием для отмены отсрочки и направления в колонию являются, по новому закону, не только рецидивы наркомании, но и систематическое употребление спиртных напитков, бродяжничество и попрошайничество. Хотя ни пьянство, ни бродяжничество с попрошайничеством не являются правонарушениями. Однако человека, соскочившего с наркотиков, будут сажать за то, что он пьет пиво.

Еще хуже становится положение привлеченных к ответственности, но не нуждающихся в лечении – употребляющих производные конопли или амфетамины эпизодически, ситуационно, а то и впервые. Именно они составляют большинство среди привлекаемых по части 1 статьи 228. По сути лечить их не от чего. Значит, будут сажать.

Отсрочка для наркоманов вводится с 1 января 2012 года.

То, что «лечение вместо наказания» приведет к увеличению числа наказанных, ясно и из того, что открытием новых больниц, реабилитационных центров, повышением бюджета наркологии никто не озабочен. Реабилитацией, похоже, готов заниматься наркоконтроль и его лучший друг Ройзман. Наверное, по версии ФСКН реабилитацией является «добровольное сотрудничество» и «помощь в раскрытии преступлений».

2. Не вызывает восторга и появление нового наказания – принудительных работ как альтернативы лишению свободы, если по приговору суда оно не превышает пяти лет. Неизвестно, что хуже: два года в колонии-поселении или два года на вредном производстве с помещением в карцер за отказ от работы.

3. С заменой уголовного наказания за клевету и оскорбление административным появилась административная ответственность должностных и юридических лиц за «непринятие мер к недопущению» этих действий (статьи 5.60, 5.61 КоАП). Что означает очередное усиление цензурного давления на СМИ путем культивирования в них инстинкта самоцензуры. Не исключено применение этих статей и к сетевым администраторам за неудаление клеветнического и оскорбительного контента.

4. Изменения антинаркотических статей УК оставляют впечатления незаконченности. Заметных поправок в них не внесено. Исключение составляет новая статья 229.1 о контрабанде наркотиков и всего с ними связанного, включая аналоги и прекурсоры. Здесь либерализация двигает желваками. То, что в прежней контрабандной статье 188 наказывалось от 3 до 7 лет, развернуто теперь цепочкой отягчающих признаков, вплоть до лишения свободы за особо крупный размер в пределах от 15 до 20 лет.

Из последнего следует, что именно такой срок полагается получить за заказ на заграничном сайте курительных смесей типа «спайс» весом более 0,05 грамма (таков сейчас особо крупный размер для синтетического каннабиноида JWH-018, при этом размер определяется с учетом иных компонентов смеси).

Взирая на это нововведение, сомнения - хвалить или ругать новый закон - переживаются особенно остро.

25 октября 1990 года Комитет конституционного надзора СССР (предшественник Конституционного Суда) признал не соответствующим советской Конституции административное и уголовное наказания за употребление наркотиков, а также любое принуждение к лечению алкоголизма и наркомании. В заключении Комитета говорится, что положение Основ законодательства о здравоохранении, согласно которому "граждане СССР должны бережно относиться к своему здоровью", неконституционно. Такая обязанность «не предусмотрена ни Конституцией СССР, ни международными актами о правах человека и не может обеспечиваться мерами принудительного характера».

В этом Конституция России ничем от Конституции СССР не отличается. Обязанности быть здоровым в ней также нет.

В действующих Основах законодательства об охране здоровья граждан, принятых Верховным Советом в 1993 году, есть нормы, обязывающие к заботе о здоровье государство и медицинских работников. Обязанности индивида заботиться о себе Основами не установлено.

21 октября 2011 года Госдума приняла в решающем втором чтении проект федерального закона «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации», долженствующего заменить старые Основы. В статье 27 проекта, посвященной обязанностям граждан в сфере охраны здоровья, названа первая из них: «граждане обязаны заботиться о сохранении своего здоровья». Советское отношение к человеку, его телу как собственности государства возвращается. Слово сказано. Достаточно сказать «обязанность», как будет введена и ответственность.

Думается, что это чуть ли не основной маркер тоталитаризма: принудительное встраивание частного в общее – то, что Мишель Фуко назвал «властью нормализации», опирающейся на тюрьмы и медицинские службы.

Помимо общей нормы, к обязанностям граждан законопроект относит прохождение медицинских осмотров и диспансеризации «в случаях, предусмотренных законодательством Российской Федерации», т.е. не только законом, но и другими федеральными нормативными актами. А порядок проведения медицинских осмотров, диспансеризации, диспансерного наблюдения и перечень включаемых в них исследований будет утверждаться Минздравом. Решит министерство включить в диспансеризацию тестирование на наркотики – будь добр, писай в баночку.

Кроме того, закрепляется обязанность граждан, находящихся на лечении (как стационарном, так и амбулаторном), «соблюдать режим лечения, в том числе определенный на период временной нетрудоспособности». Т.е. больные обязаны будут выполнять все, и самые бредовые, предписания медиков. Назначат сто прививок - делай. Пропишут антибиотики – пей.

Принцип добровольного мотивированного согласия на медицинское вмешательство в проекте сохранен, но с примечательным исключением, которого нет в действующих Основах. Обращаясь в конкретную поликлинику, граждане по самому факту обращения будут считаться согласившимися на все, что будет им там предоставлено. При этом предполагается, что граждане выбирают поликлинику, где они предпочитают наблюдаться, лечащего терапевта и т.п. Это, конечно, весьма актуально в какой-нибудь Ивановской области, где пенсионеры по три часа добираются до единственной поликлиники на два района к единственному на район участковому. Конечно, в Москве или Петербурге выбор (или его видимость) есть. Но так как свобода выбора не должна быть безграничной, авторы проекта разрешают выбирать поликлинику не чаще, чем раз в год, и подписывать «на срок их выбора информированное добровольное согласие на медицинские вмешательства, которые включены в перечень, устанавливаемый уполномоченным федеральным органом исполнительной власти».

Похоже, принудительное лечение вводится не только для наркоманов и педофилов, но и для всех больных.

Случай Ирины Теплинской, дошедшей до Страсбурга в борьбе с запретом заместительной терапии, то есть лечения наркомании наркотическими лекарствами (что разрешено везде кроме России), подтверждает: обращение в Европейский суд воспринимается властями РФ как измена родине. Как Городничий в «Ревизоре»: «Жаловаться на меня? Вот задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы».

Известно, что претерпевают от властей (и до, и после рассмотрения в ЕСПЧ их жалоб) жители Чечни, обвиняющие государство в нарушении права на жизнь своих близких, погибших под отечественными бомбами. Назвав Чечню, не кощунственно ли ставить в один ряд и сравнивать что-либо с ней по глубине трагедии? Берусь утверждать: масштабы сравнимы. Война с наркотиками нравственно и физически изувечила миллионы людей.

Не говорю здесь о тех, кто целенаправленно зарабатывает деньги на этом товаре. Говорю о мирных людях, репрессируемых за зависимость и за любое временное, случайное соприкосновение с запрещенными веществами. Пусть даже многие из этих людей осуждены как сбытчики, и непременно за сбыт в крупном или особо крупном размере (крупным признается более 6 г марихуаны, 2,5 г гашиша, 0,5 г героина, 0,2 г амфетамина, 0,05 г курительных смесей).

В 2005 году гражданин Григорий Ваньян выиграл дело против РФ. Европейский суд признал тогда «непоправимо подрывающей справедливость суда» типичную, сотни тысяч раз использованную «проверочную закупку», на которой держится весь круг антинаркотической работы силовиков. По решению Суда, «когда действия тайных агентов направлены на подстрекательство преступления и нет оснований полагать, что оно было бы совершено без их вмешательства, это выходит за рамки понимания, что такое тайный агент, и может быть названо провокацией». Российской Федерации пришлось тогда не только выплатить Ваньяну сколько-то тысяч евро, но и включить в закон «Об оперативно-розыскной деятельности» запрет провокации, то есть подстрекательства, склонения, побуждения граждан сотрудниками органов в прямой или косвенной форме к совершению преступления.

Провокаций, правда, пока что меньше не стало (иначе как делать план и гнать волну?), но теперь в приговорах пишут, что доводы защиты о провокации не подтвердились, а имела место законная проверочная закупка. Судьи входят в положение коллег – оперативников, следователей, прокуроров. И все же по нескольким жалобам – из тысяч подаваемых – Верховный суд отменил основанные на провокациях приговоры. Эти случаи важны: они служат основой для жалоб других осужденных. Только вот изменник Ваньян снова сидит в колонии.

Нет никаких сомнений, что в таблетке метадона, оказавшейся в сумке Теплинской, содержание политики превышает «особо крупный размер» наркотического вещества. Происхождение таблетки настолько очевидно, что даже уголовное дело возбуждено «по факту», а не в отношении Ирины (это исключительный случай, обычно такого не бывает). И это дает шанс прекратить ее необоснованное уголовное преследование. Подброшенные наркотики - практика настолько распространенная, что будущему историку впору будет писать историю русских подбросов. Современнику сложнее: такие фальсификации труднодоказуемы - в приговорах они отрицаются. Как раз обвинят в клевете, а то и в разжигании социальной ненависти к ментам как к социальной группе.

Подбросы бывают по высоким политическим мотивам (как, полагаю я, в деле мэра Томска Александра Макарова, для надежности посадки объявленного наркоманом, или в деле Таисии Осиповой). А бывают из приземленных соображений конкурентной борьбы. Или для улучшения правоохранительной отчетности. Или просто имеют характер расправы: за отказ платить, за отказ в «добровольном» сотрудничестве (то есть нежелание быть провокатором).

Говоря о политическом подбросе, вспоминаешь как раз чеченских беженцев в Москве и других городах, которым, когда шла война, милиция предлагала на выбор – патроны или чек героина будут извлечены у них из карманов. Не стану перечислять предпринимателей, которым таким способом ломали бизнес. Классической же расправой было дело главного редактора газеты «Вятский наблюдатель-2» Сергея Бачинина, в кабинете у которого оказалась разбросанной марихуана, как раз когда он публиковал разоблачительные материалы о начальнике УБНОН Кощееве. Дело Сергея Бровченко, адвоката, вступившего в конфликт с ФСБ (где он раньше работал), можно давать студентам как пример несправедливого судопроизводства. Из багажника его машины было извлечено 4,5 кг кокаина. Помимо множества прочих нарушений и фальсификаций, в пакете с подброшенным наркотиком оказалась по недосмотру милицейская бирка, используемая для опечатывания вещественных доказательств. Верховный суд трижды отменял приговор. И четырежды районный суд признавал Бровченко виновным. Пока шли суды, он сидел: шесть с половиной лет. Отменяя приговоры, Верховный суд оставлял Бровченко под стражей - ведь и этот изменник родины жаловался в Страсбург. Выпустили его по решению Европейского суда.

Эти примеры мерцают на фоне бесчисленного множества рутинных, беззлобных фальсификаций, совершаемых для выполнения и перевыполнения плана. Наркотики по-прежнему подбрасывают, но, надо сказать, реже, это становится уже дурным тоном. И зачем? Уголовно-процессуальная машина приспособлена для осуждения невиновных вполне законными способами.

Для этого существуют понятые, заинтересованность которых практически никогда не удается доказать, даже если они практиканты школы милиции. Для этого держат обвиняемых в СИЗО, пока они не дозреют до чистосердечного раскаяния. Для этого узаконены анонимные свидетели. Для этого изобретена «сделка о признании», то есть особый порядок рассмотрения дела судом при согласии обвиняемого с обвинением, когда дело не слушается по существу и приговоры пишутся под копирку (в 2010 году более 60% дел о наркотиках было рассмотрено в особом порядке).

К чему подбрасывать наркотики, когда человека можно посадить, ничего не изымая, без проверочной закупки, по одним лишь показаниям лиц, якобы приобретавших у него наркотики? Такие приговоры входят в моду.

Статью 228 называют уже «народной статьей». С 2004 года число отбывающих наказание в виде лишения свободы за наркотики выросло почти в три раза: с 43 тысяч в 2004 до 124 тысяч в 2010 году. На 1 января 2011 года заключенные за наркотики составляли 15% всех российских заключенных, а среди женщин – 29,5%.

Помню, еще в 2001 году на Чрезвычайном съезде в защиту прав человека Николай Храмов говорил, что политзаключенных в России не десятки, а сотни тысяч, если считать таковыми всех осужденных за наркотики. Скажем так: почти всех. Так и при Сталине политзаключенными были не только политические оппоненты режима, но и все репрессированные, в том числе «за колоски». Сегодня тоже сажают за колоски: за сорванную в поле дикорастущую коноплю, за кактус на подоконнике вполне можно получить года три.

Ирина Теплинская на виду. Ее хотят скушать, но побаиваются. Обращаются с ней вежливо. С людьми не столь заметными, бывает, разговаривают по-другому. Приведу под конец отнюдь не уникальное письмо, пришедшее на мой сайт правовых консультаций по делам, связанными с наркотиками/

(Читать письмо)

Александра Пантелеймоновна Махнева, ветеран Великой Отечественной войны и труда, инвалид, работавшая до пенсии медицинской сестрой (наверное, и во время войны) осуждена Уссурийским горсудом Приморского края на 3 года 6 месяцев условно за сбыт нескольких упаковок снотворного "нозепам".

Когда это произошло, точно неизвестно, так как на сайте суда в опубликованных решениях все даты незаконно замазаны (по закону не должны публиковаться фамилии свидетелей, а в Уссурийске вместо этого замазывают даты). Но было это дело недавно, судя по дате публикации.

Осужденная Махнева признана виновной в продаже двух блистеров нозепама по 10 таблеток в каждом за 100 рублей (две проверочных закупки, прибыль составила 200 рублей) и одного блистера за 50 рублей (третья закупка). При обыске было обнаружено еще 10 таблеток и кошелек с 40 рублями, из которых одна купюра достоинством 10 рублей оказалась меченой и вместе с таблетками изъята. Лекарство выписывалось Махневой по медицинским показаниям.

Нозепам не наркотик. Но активным действующим веществом этого препарата является оксазепам, включенный в Список сильнодействующих веществ, утвержденный постановлением правительства от 29 декабря 2007 года № 964.

Оперативно-розыскные мероприятия проводились Уссурийским отделом наркоконтроля. "Добровольным" закупщиком был некий Владимир Михайлов, знакомый внука Махневой, о котором она знала, что он наркоман, поэтому и продавала ему успокоительные таблетки.
По каждой закупке были проведены экспертизы таблеток. Подверглась экспертизе и 10-рублевая банкнота. Итоговая закупка и обыск в жилище Махневой сопровождались оперативной видеозаписью. По делу допрошены врач, понятые, сотрудники наркоконтроля, эксперт.

На следствии и в суде Махнева говорила, что продавала Владимиру таблетки из жалости и по бедности. Проработав много лет в психиатрической больнице, она знала, что назепам прописывают наркоманам для облегчения ломки. Деньги тратила на продукты, так как живет одна на скудную пенсию. Вину признала полностью.

Суд решил, что исправление Махневой "возможно без изоляции от общества, но в условиях контроля", и обязал ее не менять места жительства.

"Денежные средства в сумме 10 рублей, изъятые у Махневой А.П." по распоряжению суда возвращены "по принадлежности в Уссурийский отдел УФСКН". 10 таблеток, изъятые при обыске, уничтожены.

Доблестные же наркополицейские разом раскрыли четыре преступления - два тяжких и два средней тяжести (три преступления сбыта и одно - хранение в целях сбыта). Для чего и проводили три проверочных закупки, а не одну. И что им с того, что Верховный суд РФ неоднократно признавал повторные закупки незаконными, если результатов первой достаточно для возбуждения уголовного дела. Практика нескольких закупок у одного лица все равно распространена по всей стране. Ведь это улучшает показатели отчетности.

А у Махневой неплохие перспективы. Она наверняка будет освобождена от наказания по амнистии в честь 70-летия Победы.

28 июня Государственная дума приняла в третьем чтении закон "О внесении изменений в статьи 82 и 165 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации", определяющий судьбу наркотиков, являющихся вещественными доказательствами по уголовному делу.
Их участь плачевна.

Цитирую новую редакцию соответствующего пункта статьи 82 УПК: "вещественные доказательства в виде... изъятых из незаконного оборота этилового спирта, алкогольной и спиртосодержащей продукции, наркотических средств, психотропных веществ, растений, содержащих наркотические средства или психотропные вещества либо их прекурсоры, или их частей, содержащих наркотические средства или психотропные вещества либо их прекурсоры... после проведения необходимых исследований передаются для их технологической переработки или уничтожаются по решению суда".

В действующей редакции этой статьи упоминаются спирт и алкоголь, но о наркотиках ничего не говорится. Последние должны храниться и хранятся сегодня в полном объеме наравне с другими вещественными доказательствами. Правда, в принятом законе предусмотрено сохранение сравнительных образцов уничтожаемых веществ, "достаточных для сравнительного исследования". Более того, обвиняемый наделяется правом участвовать в судебном заседании, посвященном предстоящему уничтожению.

Только как быть в том случае, когда дело сфабриковано, экспертизы сомнительны и - что редко, очень редко, но бывает - вышестоящая инстанция отменяет приговор и направляет дело на новое рассмотрение? Как быть, когда какие-нибудь килограммы, а то и тонны вменяются некой организованной группе, из которой один "колется" и дело его рассматривается в особом порядке, причем качество доказательств судом не проверяется? Что делать тогда прочим "соучастникам", заявляющим о подложности "изъятого"?

По сути новая норма препятствует проведению повторных и дополнительных экспертиз, разоблачению фальсификаторов.

Правительство, выступившее с этой инициативой, в пояснительной записке указывало, что "при длительном хранении ряда видов наркотиков теряются их свойства". С растительными наркотиками действительно это со временем происходит. Но даже подпорченную массу можно при желании исследовать. И трупы подвергаются иногда эксгумации, а вот кремированное тело эксгумации не подлежит.

Вообще уничтожение наркотических средств, несмотря на все протоколы, дело темное. В дыму за всем не уследишь. А потом получается, что даже высокопоставленные чины полиции и наркополиции торгуют наркотиками, как, например, начальник отдела УФСКН по Московской области. Где они их берут?

Предложенные сенатором Торшиным изменения в закон о Конституционном суде уполномочивают КС признавать недействующими решения Европейского суда по правам человека, если они вступают в противоречие с ранее сделанными КС выводами. Кроме того, законопроектом предлагается запретить гражданам РФ обращаться к европейскому правосудию, пока по их делу не будет принято окончательное решение Верховного или Высшего арбитражного суда.

Не надо спрашивать, отчего автор проекта, юрист, вступил в откровенный конфликт с правом. Торшин если и виноват, то лишь в том, что дисциплинированно исполнил поручение своей партии. Ведь, судя по всему, не он это писал. Если открыть законопроект на сайте Госдумы, обнаруживается забавная деталь. Файл с текстом проекта называется там «проект закона для Торшина.doc». Трудно предположить, что файл с таким названием возник в компьютере сенатора или кого-то из сотрудников его аппарата.

Известно, что самые сомнительные инициативы Кремля вносятся от имени парламентариев. На всякий случай. Если что, «я не виноват».

Как известно, ЕСПЧ применительно к России признает внутригосударственные средства судебной защиты исчерпанными после рассмотрения дела в кассационной инстанции, так как не считает существующее в РФ надзорное производство доступной и действенной стадией. Если бы Страсбургский суд руководствовался предлагаемым Торшиным критерием исчерпанности, это означало бы необходимость прохождения заявителями длинной винтовой лестницы надзора, особенность которой в том, что до «окончательного» решения Верховным судом можно и не добраться.

Поводом возникновения законопроекта стало постановление Европейского суда по делу «Маркин против России» от 7 октября 2010 года. Константин Маркин, российский офицер, будучи одиноким отцом, обжаловал отказ командования и судов в предоставлении ему отпуска по уходу за ребенком, поскольку закон разрешает такой отпуск только женщинам-военнослужащим.

КС, куда обратился офицер, не нашел повода для проверки конституционности примененного закона. ЕСПЧ же не только признал заявителя жертвой дискриминации по половому признаку в сочетании с нарушением его права на семейную жизнь, но и подверг критике позицию КС в этом вопросе.

Тогда возмущенный председатель КС Валерий Зорькин поставил ребром вопрос о месте ЕСПЧ в судебной иерархии.

Действительно - и здесь Зорькин прав, - в статье 15 Конституции говорится о приоритете международных договоров над законами, но не над Конституцией РФ, имеющей высшую юридическую силу. Но соотношение этих правовых величин не столь однозначно. Устанавливая компетенцию КС, Конституция в статье 125 наделяет его полномочием по разрешению дел о конституционности «не вступивших в силу международных договоров Российской Федерации». После вступления их в силу власть КС над ними иссякает. Так обстоит дело с Европейской конвенцией, давно ставшей частью нашей правовой системы. Ратифицировав Конвенцию, Россия признала юрисдикцию Европейского суда по правам человека.

Но как бы ни сочетались друг с другом Конституция и международные договоры, решения КС не равновелики Конституции. Из того, что последняя возлагает на КС функции конституционного надзора, не следует, что Конституционный суд вправе ставить себя на место Конституции.

Каковы последствия? В высшей степени странно было бы ожидать, что ЕСПЧ будет соотносить свою позицию относительно приемлемости поступающих от российских граждан жалоб с законодательством РФ. Страсбургу от торшинских поправок вреда не будет. А вот что ожидает жалобщиков, если они воспользуются своим конституционным правом обращения в межгосударственные органы, не дождавшись от Верховного суда окончательного решения? Нарушители закона должны быть как-то наказаны. Так что когда уровень безумия дойдет до принятия этого проекта, вопрос будет лишь в том, кому из единоросов будет поручено внести поправки в Уголовный кодекс.

Странное дело: тестирование на наркотики намерены ввести вроде как для охраны здоровья, однако лоббирует его полицейское ведомство. А в бюрократическом мире немыслимо, что бы какой-нибудь начальник клал яйца в чужую корзину. Наркоконтроль отчитывается не вылеченными больными, а уголовными делами. Выявить их потенциальных фигурантов – вот цель тестирования.

И пусть шеф ФСКН Виктор Иванов уверяет, что он против принудиловки: он говорит это, потому что нет разницы между добровольными и обязательными тестами. Отказ от этой процедуры автоматически включает отказника в «группу риска». Более того, власти интереснее добровольное тестирование. Если оно обязательно, уклоняются в основном боящиеся выявления потребители наркотиков. Если добровольно, «добровольцев» все равно поведут строем сдавать анализы, как водят их на диспансеризацию, тоже, между прочим, не обязательную. Зато под вывеской добровольности проявят себя начинающие любители качать права и прочие несогласные, контролировать которых полицейскому режиму намного важнее. Наверное, поэтому столь тяжело продвигавшаяся по вертикали власти идея тестирования нашла-таки в преддверии выборов поддержку у президента.

О последствиях положительного результата экспресс-теста, конфиденциальности этой информации и правах ребенка говорится в письме матери, пришедшем на один правозащитный сайт еще до шумихи, поднятой Госсоветом 18 апреля: «...сообщили из техникума (сын там учится, ему 16 лет), что, возможно, они курят траву. После сообщения из техникума я сводила его на сдачу анализов, моча показала употребление марихуаны и амфетамина. Пошла в инспекцию по делам несовершеннолетних, посоветоваться, что мне делать и как мне можно помочь. Инспектор направила к наркологу, я привела сына к наркологу и сказала сдать мочу. Анализ показал то же, что и в первый раз. Нарколог начала задавать ему вопросы, он отвечать отказался, тогда вызвали милицию. Я думала, что его там напугают и ничего страшного не будет. Там меня попросили выйти и начали на него давить, что посадят за хранение, что теперь будет осведомителем и вообще они сами будут давать ему марихуану, а он им будет все сообщать, там составили протокол и мы его подписали. Когда мы пришли домой, он мне все рассказал. Естественно, мы поговорили и сразу все решили, что такого больше никогда не повторится. На следующий день ему звонит сотрудник милиции, он не берет трубку, он звонит мне и просит прийти. Мы пришли, он снял у него отпечатки пальцев и опять давил при мне. У меня там случилась истерика, я рыдала и ругалась. Посоветуйте, пожалуйста, как сейчас себя вести. Я не могла предположить, что такое произойдет, я думала с ним побеседуют и все. А он еще учится в колледже автотранспортном. Могут ли отчислить?».

Аргументов против повального тестирования высказано уже столько и столькими, что не хочется повторять: от нарушения презумпции невиновности до пустой траты денег. Насчет последнего можно добавить, что в Татарстане, где «в порядке эксперимента» в 2008 году протестировали 299 тысяч учащихся, признаки употребления героина, кустарных опиатов и кодеинсодержащих лекарств обнаружены у 220 человек (примерно 0,07%). Забор мочи съел 30 миллионов рублей республиканского бюджета. Легко подсчитать, что на выявление одного проблемного подростка, и без того наверняка известного всей округе, потрачено 136 тысяч рублей. Лучше бы эти деньги потратили на его лечение. Во всяком случае, он мог бы месяца два-три чувствовать себя человеком в приличном реабилитационном центре. По мнению профессора В.Д. Менделевича, «эффективность» (то есть, как понимает ее ФСКН, прежде всего выявляемость) могла бы быть достигнута в случае еженедельного (1 раз в 4 дня) принудительного тестирования всех подростков. На это потребовалось бы 2 миллиарда 377 миллионов 500 тысяч рублей в год (на примере одного российского региона). Неудивительно, что президент Татарстана Рустам Минниханов назвал эксперимент провальным: «Наше тестирование – это деньги на ветер. Мы их тратим для отчетности... Сплошную форму тестирования надо отменить и искать другие формы... Нужна точечная работа».

С тем же тестированием, наркосудами и прочими сомнительными идеями ФСКН носится уже несколько лет. Никаких свежих мыслей, никакого рывка, хождение по кругу. Ведомством руководят некомпетентные люди. 20 апреля в эфире «Эха Москвы» Виктор Иванов дважды заявил, что за употребление наркотиков налагается административный штраф в размере «600 рублей в среднем». В действительности же еще с начала года штраф по этой статье составляет от четырех до пяти тысяч рублей.

1 июля 2011 года вступает в силу Федеральный закон от 6 апреля 2011 года № 64-ФЗ «Об административном надзоре за лицами, освобожденными из мест лишения свободы».

Новым административный надзор назвать нельзя: это хорошо забытое старое. Поднадзорные были у нас и в царской России, и в советской. До 1 января 2010 года считался действующим указ о надзоре, принятый Президиумом Верховного Совета СССР в 1966 году. Но действовал он в четверть силы, так как устарел и не вписывался в конституционное поле.

Вернуть себе поднадзорных милиция очень хотела. Добивалось этого и тюремное ведомство. Закон шел тяжело, но в конце концов объединенные усилия двух мощных лоббистов – МВД и ФСИН - взяли верх. Через пару месяцев к задержанным, подозреваемым, обвиняемым, осужденным, каковых в РФ миллиона два, прибавятся многочисленные поднадзорные.

В конце 2008 года мы уже писали об этой инициативе, заново, после неудачной первой попытки, внесенной тогда в Государственную думу (в оценочной части наш комментарий к законопроекту применим и к принятому закону). Когда в 2010 году в УК появилось новое дополнительное наказание – ограничение свободы, по своему характеру идентичное надзору, - казалось, этого хватит. Но поскольку ограничение свободы применяется судом при вынесении приговора и может быть назначено не по всем тяжким и особо тяжким преступлениям, уголовно-исполнительная система и полиция не увидели в нем никакой для себя пользы.

По новому закону административный надзор – осуществляемое органами внутренних дел «наблюдение за соблюдением» лицом, освобожденным из мест лишения свободы, установленных судом временных ограничений его прав и свобод (свободы передвижения, выбора места жительства, неприкосновенности жилища и т.п.), а также за выполнением определенных обязанностей (регулярная, до четырех раз в месяц, явка в полицию).

Административный надзор налагается на следующие категории бывших заключенных с непогашенной или неснятой судимостью:

1) отрицательно характеризующихся (не желающих "встать на путь исправления") освобождаемых лиц из числа осужденных за тяжкие и особо тяжкие преступления и за преступления против несовершеннолетних (кроме сексуальных преступлений);

2) всех, независимо от характеристики, освобождаемых, если они осуждены при опасном или особо опасном рецидиве или за преступления за совершение преступления против половой неприкосновенности и половой свободы несовершеннолетнего.

Бывшие осужденные за преступления первой группы, если они не были признаны злостными нарушителями и не получили надзор при освобождении, могут получить его в случае совершения в течение одного года двух и более административных правонарушения против порядка управления (вроде неповиновения полиции), посягающих на общественный порядок и общественную безопасность (например, мелкое хулиганство) и на здоровье населения и общественную нравственность (употребление наркотиков и др.).

Таким образом, тюремщики и полиция получили мощный инструмент контроля поведения, управления и манипулирования.

Административный надзор есть не что иное, как повторное наказание, налагаемое на ранее его отбывших не за новое преступление или правонарушение, а за неправильное поведение. Для многих, получивших по приговору суда дополнительно к реальному сроку ограничение свободы, административный надзор становится по сути третьим наказанием. И длиться оно может до шести или восьми лет, то есть в течение всего срока судимости по тяжким и особо тяжким статьям.

(Читать целиком)

Принят Федеральный закон от 20 марта 2011 года № 39-ФЗ «О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации». По новому закону суд, рассматривающий уголовное дело, может вынести решение о допросе свидетеля или потерпевшего посредством видеоконференц-связи. Для этого судом должно быть дано поручение в другой суд по месту нахождения допрашиваемого лица об организации допроса, в том числе об удостоверении личности свидетеля/потерпевшего, взятии подписки о разъяснении его прав, обязанностей и ответственности.

С одной стороны, это кажется разумным, так как явка участников процесса из других городов зачастую проблематична, что препятствует полноценному исследованию доказательств. С другой стороны - и это представляется более важным, - судебное слушание в таком случае еще более профанируется и формализуется.

Как показывает практика, качество установленной в судах видеосвязи оставляет желать лучшего. Стороны, смотрящие в мониторы, плохо видят друг друга, звук отстает от изображения. Между тем суть судопроизводства в судоговорении. Зал суда является местом встречи сторон. Именно поэтому законом искони установлены строгие процессуальные ритуалы: от облачения судей в мантии до полновластного обеспечения судьей порядка в зале заседания. Приговор может быть постановлен на основании только тех доказательств, которые рассмотрены в судебном заседании; все документы дела, сколько бы их ни было, должны быть оглашены судьей (казалось бы, намного проще не зачитывать тома технических бумаг, а предоставить желающим возможность с ними ознакомиться).

Также и присутствие участников процесса в сакральном пространстве суда чрезвычайно важно, потому что судья принимает решение не только по установленным фактам и в соответствии с законом, но прежде всего руководствуясь внутренним убеждением и совестью. Вот почему, например, в Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод сказано: "Каждый задержанный или заключенный под стражу незамедлительно доставляется к судье". Присутстви свидетеля и потерпевшего перед судьей (а равно перед обвиняемым) не менее значимо. Если же допрашиваемый находится за экраном, убивается эмоциональная составляющая процесса, столь же важная, как и правовая.

Конечно, волокита в российских судах стала притчей во языцех. Та же Конвенция гарантирует право на разбирательство дела в разумный срок. Сплошь и рядом свидетелей не могут найти, потому что не ищут ни в том месте, где происходит суд, ни в другом. Но новый закон не решит этой проблемы. Он послужит лишь повышению пропускной способности судов; скорость рассмотрения дел будет обеспечиваться за счет качества.

Уголовное судопроизводство (в отличие от гражданского)должно быть не массовым, а исключительным явлением. В российских судах слишком много уголовных дел. Сотни тысяч людей осуждены в нашей стране ни за что. Суд – дорогое удовольствие. Как важнейший общественный институт, суд не должен быть дешевым и суррогатным.

Московские чиновники организуют вроде как добровольное тестирование школьников на наркотики. Доводов против тестирования множество. Казалось бы, все сказано, но каждый то и дело наталкиваешься на новые, чужие и свои, мысли по этому поводу.

1. Тотальные проверки на наркотики попирают презумпцию невиновности. Ибо не всякое выявленное употребление запрещенного вещества говорит о болезни, но всякое - о правонарушении, а значит, это не медицинское, а правоохранительное освидетельствование.

2. Нарушаются физическая неприкосновенность, личная автономия и человеческое достоинство учащихся. Тестирование хуже выворачивания карманов "на воровство", так как в поисках наркотиков полиция в белых халатах шарит не в одежде, а в организме человека. Дети приходят в школу учиться, а не сдавать анализы. Если смириться с тестами на наркотики, то вскоре придется сдавать кал "на нарушение Великого поста" (чем патриарх Кирилл Гундяев хуже генерала наркополиции Виктора Иванова?).

3. Тест-полоски - полная профанация, пустая трата времени и денег. Цитирую адвоката Константина Кузьминых: "Экспресс-тесты могут лишь ориентировать на наличие в биологических жидкостях человека наркотиков, но не доказывают факт их употребления. Положительный результат экспресс-теста должен быть подтвержден путем исследования методами тонкослойной, газовой, жидкостной хроматографии, хромато-масс-спектрометрии. Так, например, по данным судебно-медицинского бюро Санкт-Петербурга, в 1994-1998 гг. такое подтверждение было получено лишь в 48% случаев, когда с помощью экспресс-тестов в биожидкостях людей были выявлены наркотические средства... Было установлено, что у подростков при повышении гормонального статуса наблюдаются положительные результаты экспресс-тестирования на каннабиноиды, которых на самом деле эти подростки не употребляли. В ином случае были получены положительные результаты экспресс-тестов на барбитураты и фенциклидин, в то время как методом хроматографии при исследовании в лаборатории в моче был выявлен препарат трентал, которые обследуемое лицо и употребляло".

4. Выявлены будут случайно подзалетевшие, а не проблемные подростки. Последние знают уже способы обмануть проверяльщиков. Мочиться в присутствии понятых - директора и завуча - никого не заставишь.

5. Говорят о врачебной тайне: дескать, узнают только родители. Цена этой тайны известна: о любом обращении за наркологической помощью (кроме платной анонимной) врачи сообщают в полицию и наркополицию. Родители же родителям рознь. Тем, чьи дети предоставлены сами себе, сообщать бесполезно. Болеющие же за детей обойдутся без подсказок. На худой конец, тест-полоски продаются в каждой аптеке.

6. Ради чего? Говорят, чтобы сразу вылечить, пока не поздно, при раннем выявлении. Хорошо бы. Только для начала надо упразднить существующую и создать новую наркологию. В изданном Общественной палатой РФ докладе Рабочей группы по совершенствованию антинаркотической политики и реформе системы наркологической помощи читаем: "В настоящее время для больных алкоголизмом и наркоманией финансируемая из государственного бюджета наркологическая помощь - бесполезный институт. Сейчас наркологические больные знают, что посещение наркодиспансера повлечет только ограничение его в правах, поэтому они не обращаются за бесплатной наркологической помощью. Бюджетная наркология, не ориентированная на реабилитацию больного, остается частью репрессивной государственной машины, какой она была в советское время... Если больной приходит к врачу, а врач, как и все общество, рассматривает его как безвольного негодяя, то необходимой помощи этот больной не получит".

7. Даже если встать на позицию борцов с наркотиками до последнего патрона, бесполезность тестирования останется очевидной. Упорство, с которым оно проталкивается, раскрывает политические (идеологические и полицейские), а отнюдь не здравоохранительные цели. Наверное, в ближайшее время разные "наши" и "молодо-едино-росы" откроют на площадях пункты тестирования.

8. Вместо точечной и человечной работы с конкретными детьми, оказавшимися в сложной жизненной ситуации (как из благополучных, так и из неблагополучных семей), повальное тестирование станет массовой пропагандой наркотиков, фиксируя подростковое сознание на запретной теме.

Сохраняя видимость законности, московские чиновники организуют вроде как добровольное тестирование школьников на наркотики. Но добровольность здесь только фигура речи. Это то же, как если бы школьникам предложили добровольно признаться в любви к Путину. Отказавшийся участвовать будет заподозрен, как Корделия.

Опубликовано на портале «Права человека в России»

15 февраля с.г. в Общественной палате РФ проводится «круглый стол» на тему «Проблемы соблюдения прав человека органами ФСКН России», организованный Комитетом за гражданские права.

При всей актуальности темы это мероприятие представляет собой профанацию правозащитной деятельности.

Наркоконтроль, созданный в 2003 году для трудоустройства сотрудников упраздненной налоговой полиции, представляющий собой полицейскую структуру численностью 41 385 штатных единиц с подразделениями во всех городах и районах страны, все годы своего существования решает один основной вопрос - собственного существования. По данным самого ведомства, на каждого сотрудника приходится менее одного уголовного дела в год (36 000 за 2010 год). И, вопреки заверениям руководства службы, это в основном дела наркозависимых и ситуационных потребителей запрещенных веществ, то есть молодых людей, обвиняемых в приобретении и хранении наркотиков либо в их сбыте в незначительном размере. Последние в подавляющем большинстве случаев жертвы незаконной провокации под видом законной проверочной закупки. Искусственно создаваемые дела о сбыте не разрушают вертикаль наркоторговли, так как строятся по горизонтальной схеме. Более того, в последнее время все чаще уголовное преследование основывается на одних только показаниях заинтересованных свидетелей, даже без видимости закупки и без изъятия наркотиков.

(Читать полностью)

Закон «О полиции» прокомментирован уже многими, в том числе коллегами-правозащитниками — критически. Он и впрямь заслуживает негативной оценки. Правда, некоторые шумно обсуждавшиеся претензии, например, о применении физической силы и спецсредств к женщинам, пусть и справедливы, но не являются новеллами, а лишь воспроизводят положения прежнего закона. Такая критика несерьезна, тем более из уст тех, у кого действующий закон не вызывал аналогичных претензий.

Не то чтобы закон «О полиции» начисто лишен положительных моментов. Не претендуя здесь на полный его анализ, можно назвать хотя бы долгожданное «право на звонок», которым задержанные до сих пор не были наделены. Теперь такое право появляется у большинства административно задержанных и в некоторых других случаях задержания, но не распространяется на уголовно-процессуальное законодательство. При этом задержанный вправе позвонить родственнику либо другому близкому лицу (часть 7 статьи 14).

Это благое приобретение, но — и здесь приходится перейти к негативу — закон наделяет полицию настолько обширными полномочиями в части ограничения свободы и неприкосновенности личности, что по сути убивает конституционные гарантии.

(Читать целиком)

11 января вступил в силу Федеральный закон от 28 декабря 2010 года N 417-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации по вопросу административного выдворения за пределы Российской Федерации иностранных граждан и лиц без гражданства, совершивших правонарушения, связанные с незаконным оборотом наркотических средств, психотропных веществ и их прекурсоров».

Казалось бы, название закона должно соответствовать его содержанию. Но это не всегда удобно: случается нужда незаметно протащить что-нибудь неприличное. Идеальный способ для этого найден давно: закон называют «О внесении изменений в некоторые законодательные акты» и пишут там все, что заблагорассудится. Иногда же по недосмотру случается конфуз. Что произошло и на сей раз.

(Читать полностью)

Не умею говорить экономически. Могу говорить о МММ-2011 политически (= правозащитно). Да и не только политически. Просто по-человечески Мавроди надо поддержать. За то, что не боится играть против режима, рискуя свободой, не замечая нагнетаемый властью страх и подавая запуганным пример независимости от тотального государства.

Вряд ли Мавроди недооценивает способность власти пойти на все, чтобы не дать существовать чему-либо ей неугодному. Но говорит он лишь о вероятности собственного уголовного преследования (по принципу «статья найдется»: долго ли подбросить наркотики). Между тем риски участников могут оказаться серьезнее. Их надо осознавать. Из чего не следует, что участвовать в МММ не стоит. Это как выйти на так называемый "неразрешенный" митинг: есть риск попасть под дубинку, но идти надо.

Последнее десятилетие дает массу примеров принятия любых законов, сколь бы неправовыми, позорными и абсурдными они ни были. Если для уничтожения сетевой кассы взаимопомощи потребуется ввести уголовную ответственность за участие в такой сети – введут. Если понадобится, подведут под статью любое обещание прибыли по вкладам свыше 8 или 10 процентов. Или объявят МММ-2011 экстремистской организацией. Или признают участие в "пирамиде" психическим расстройством.

Депутат Павел Медведев уже пригрозил Мавроди карательной психиатрией. А так называемый врач Онищенко заявил о готовности что-нибудь по этому поводу запретить (правда, пока непонятно что). Об экономической же сути первого МММ хорошо, на мой взгляд, говорила Лариса Пияшева. Ее статьи того времени мне найти не удалось. Но вот подробное рассуждение из интервью Пияшевой журналу "Континент" (№7, 2001).

(Читать целиком)

Когда кто-либо, удостоенный этой чести, поздравляет людей с праздником, с Новым годом (будь то патриарх – верующих, или директор фабрики – работников), всегда поздравляют всех. Не говорят: поздравляю ударников или праведников. Политические заключенные имеют особый статус, даже если закон не наделяет их таковым. В царской России, в СССР это была отдельная категория осужденных. Теперь не так. Власть делает вид, что никаких политических в России нет. Но мы знаем: есть. На "Гранях" есть их список. В нем далеко не все. «Хотелось бы всех поименно назвать...»

Акции, посвященные политзаключенным, необходимы. Но новый год наступает для всех заключенных. Это значит, что им сидеть на один календарный год меньше. В России сегодня 825 000 человек встречают Новый год в заточении. Возможно, среди них есть не очень хорошие люди, и даже опасные для общества. Такие есть и на свободе. И даже в пропорционально большем количестве.

Много ли в России праведно осужденных? Много ли осужденных законно? Все ли приговоры справедливы?

Большинство российских заключенных – жертвы уголовной политики, жертвы политических репрессий, ибо содержатся под стражей и лишены свободы по дурному закону, дурными судьями, по инерции, для отчетности, устрашения, «эффективного» государственного управления, без всякой от того общественной пользы и потому что «вор должен сидеть в тюрьме». И уж точно политическими заключенными является большинство посаженных за наркотики – жертв наркобизнеса и наркоконтроля. Поздравляем российских заключенных (политзаключенных) с Новым годом.
Темницы рухнут.

От Библиотеки правозащитной литературы
Лев Левинсон, Женя Окунь, Арсений Левинсон

Поздравить с Новым годом российских и белорусских политзаключенных

Елена Мизулина все же протащила закон «О защите детей о информации, причиняющей вред их здоровью и развитию», хотя он не лезет ни в какие ворота.

Мне стыдно, что, не отбросив текущие дела, я не поставил на первое место противостояние этому закону. Был уверен, что такое не примут.

Мне стыдно за коллег-правозащитников, защищающих права детей, защищающих гласность. Одни знают и молчат. Другие не имеют права не знать.

Мы недооценили подлость власти, думая, что она не выставит вперед детей, прикрывая наступление на свободу слова.

Надеялись, что само рассосется.

Теперь поздно писать экспертные заключения. А ведь кто-то должен был взять огонь на себя, принять клеймо «педофильского лобби», заушения православной общественности.

Но кому охота разрушать столь бережно возводимое сотрудничество с астаховыми и мизулиными.

Весной 2009 года, когда проект этого закона проходил первое чтение, я проводил его обсуждение в Библиотеке правозащитной литературы. Тогда одна из разработчиков проекта Ольга Пристанская (дама из прокуратуры, осевшая недавно в аппарате уполномоченного по правам ребенка) в ответ на приглашение принять участие в дискуссии написала мне, что уверена в правозащитной поддержке, ибо рассуждения о правах человека не должны препятствовать нашему общему долгу оградить детские души от вредных информационных атак (пересказываю по памяти).

Не дождетесь.

Экспертиза не поспела. Что ж, придется в жанре фельетона. А эпиграфом можно взять стихотворение Пушкина. Прошу редакцию не делать в нем купюр.

(Неприличный Пушкин)

У нас чуть что - сразу уголовное дело. А надо было разбираться не с Бычковым, а с его центром и вообще с «Городом без наркотиков» и разрешать конфликты в рамках гражданского судопроизводства и в публичных дискуссиях. Чтобы не получалось чТО президент узнал о чем-то из Интернета и затем все каналы рассказывают, что "президент что-то узнал". Тут же создается миф, обнаруживается, что в прокуратуре у нас якобы сидит наркомафия, а Бычков – Робин Гуд, нечто среднее между плечистым и крепким парнем из стихотворения Маршака и приморскими партизанами.

На мой взгляд, ребята из «Города без наркотиков» перегибали палку в своем реабилитационном энтузиазме, и это требовало какой-то реакции со стороны властей. Только УК здесь не нужен. Это могли быть другие меры реагирования со стороны надзирающих и контролирующих органов: будь то прокуратура или органы здравоохранения и наркоконтроля.

Мне, честно говоря, несимпатичны методы, которыми действуют Ройзман и вся его команда, включая Бычкова. Но я не могу категорически утверждать, что методы шокового силового воздействия на человека, страдающего наркоманией, недопустимы ни в каком случае. В определенных пределах и по отношению к определенным больным это может быть результативно. Все организации - и коммерческие и некоммерческие, и занимающиеся реабилитацией на религиозной основе, и по 12-шаговой системе, традиционными и нетрадиционными методами – все они завышают свои показатели по части ремиссии. Проверить это невозможно. И всегда даже в самом сомнительном реабилитационном центре найдутся пациенты, на которых лечение подействовало положительно. Потому что здесь подключаются внутренние ресурсы: если сам человек настроен на выздоровление, ему могут помочь самые разные методы. Поэтому и центр Берестова, и центр Маршака, и любой государственный наркологический центр могут иметь какой-то процент положительных результатов. У кого он больше, у кого меньше, никто не может сказать достоверно.

У Тенгиза Абуладзе в фильме «Древо желания» старушка-мать водит за собой великовозрастного сына, страдающего каким-то сонным ступором, и просит батюшку и других высокодуховных лиц: "Будь так добр, ударь моего сына". Когда парня бьют, он действительно оживает и сам начинает драться.

Если Бычков виновен в похищении людей, тогда почему родители не привлечены как соучастники? Зачастую родители сами пережимают, и это касается не только наркотиков. Так, чаще всего задерживаются или навсегда остаются в некоторых религиозных группах дети тех родителей, которые наиболее активно борются с сектами (в правовом смысле я не приемлю этого слова, но публицистически его можно использовать). И ведь когда в государственных наркологических центрах удерживают больных, мы не называем это похищением человека.

На наркологию должно распространяться законодательство о психиатрии, где четко прописано, в каких случаях недобровольное лечение страдающих психическими расстройствами людей допускается и даже необходимо. Решение в любом случае принимает врач, в каком-то случае оно, конечно, может быть оспорено.

На практике наркологическое лечение ускользает от этого регулирования, хотя наркомания – это психическое расстройство. Мы же прекрасно понимаем, что есть случаи, когда психиатрическое воздействие на личность неизбежно связано с насилием, с принуждением. От этого не уйдешь, существуют такие состояния, которые этого требуют. Некоторые стадии наркомании близки к этому. Но поскольку все это не урегулировано, а скорее – не осознано, то получается, что тот, кто методы, совершенно естественные в психиатрии (смирительные рубашки, фиксация в лежачем положении и т.п.), использует для лечения наркомании, становится преступником. Правовое поле устроено таким образом, что человек, который затевает работу, так или иначе связанную с наркоманией, рискует вступить в противоречие либо с бессмысленным законом, либо с какой-либо профессиональной монополией.

В НИИ терапии Сибирского отделения РАМН доктора наук лечат наркоманов розгами. И ничего.

Надо сказать, что есть более гуманные, чем у Бычкова, и в то же время более эффективные методы, которые у нас тоже запрещены. Допустим, если сейчас кто-то занялся бы заместительной терапией, то есть лечением бупренорфином, метадоном или медицинским героином, ему бы не 3,5, ему бы 13,5 лет дали. И формально прокурор был бы прав.

У нас единственная страна в Европе, где полностью запрещено лечение наркомании наркотическими средствами - теми же метадоном, героином. Хотя именно героиновая терапия дает наиболее высокий результат при тяжелых формах опиоидной наркомании, это показывает опыт Швейцарии и Германии.

Однако российская наркология - это придаток к правоохранительной системе. Вся антинаркотическая политика государства построена на силовых, полицейских методах. Наркология бессильна потому, что она по остаточному принципу финансируется, по остаточному принципу регулируется. Нет законодательства о профилактике, есть только ужесточающие поправки в Уголовный кодекс.

Безнравственно обвинять Бычкова в похищениях и прочих силовых действиях на фоне тотального насилия, которому подвергаются наркоманы и не наркоманы в милиции и наркополиции. Можно представить, насколько добровольно давали показания против Бычкова так называемые потерпевшие.

Я не разделяю позицию государственного обвинения и суда по данному делу. Но то, что последовало за приговором, еще хуже. Комментарии президента Дмитрия Медведева и главы ФСКН Виктора Иванова, по-моему, совершенно вне рамок правового поведения. Мы, как граждане, можем защищать Бычкова, протестовать против судебного решения, требовать пересмотра, клеймить суд и так далее. Но президент неправомочен давать поручения генеральному прокурору «взять под контроль, разобраться». Генпрокурор не подотчетен президенту в своей процессуальной деятельности. Прокуратура может действовать в интересах осужденного, если нарушены правовые нормы, но совершенно самостоятельно, без указания президента. Выступления Медведева и Иванова – недопустимое вмешательство должностных лиц в судебную компетенцию, неприкрытое давление на суд. То, что это произошло в деле Бычкова, – тем хуже для Бычкова, если его такими неправовыми методами будут вытаскивать.