Каждый гражданин России, если он подлежит призыву, но военная служба в армии, ведущей войну, противоречит его убеждениям, имеет право на замену военной службы альтернативной гражданской службой. Это право гарантирует статья 59 (часть 3) Конституции.

Федеральный закон «Об альтернативной гражданской службе» признает это право независимо от того, какие именно убеждения конкретного человека делают военную службу для него неприемлемой. Это не только религия и не обязательно только такие принципы, которые запрещают брать в руки оружие. Человек, выбирающий АГС, не обязательно должен быть пацифистом. В этом закон полностью соответствует Конституции. Убеждения, которым противоречит служба в армии, ведущей агрессивную войну с Украиной, являются непреодолимым нравственным препятствием для вступления в ряды вооруженных сил РФ.

Закон не обязывает гражданина доказывать свои убеждения, но он должен обосновать их - и письменно в заявлении, и затем на призывной комиссии, - то есть изложить мотивы своего выбора.

Законом об АГС установлен срок подачи заявления в призывную комиссию - за 6 месяцев до начала призыва, в ходе которого гражданин должен быть призван; призываемые осенью должны были подать заявление до 1 апреля этого года. Пропущенный срок подачи заявления может стать основанием для отказа. Однако принять решение об отказе в замене военной службы на АГС может только призывная комиссия, которой военкомат обязан передать заявление гражданина независимо от того, пропущен срок подачи заявления или нет, и которая обязана рассмотреть его на своем заседании. Только призывная комиссия (а не военкомат!) уполномочена принять решение по заявлению гражданина, а в случае пропуска срока установить, были ли уважительные причины.

В нынешней ситуации уважительной причиной пропуска срока является то, что за шесть месяцев до начала призыва положение российской армии было иное, чем сейчас, когда российские военнослужащие воюют с украинским народом.

Во всех подробностях о том, что такое АГС и как написать, подать и отстоять заявление на призывной комиссии или, в случае отказа, в суде, - читайте в моей книге "Альтернатива призыву".

Почему указ президента от 6 августа составлен столь уклончиво? Какова правовая (или неправовая) природа введенных продовольственных запретов?

Президент ссылается на федеральный закон «О специальных экономических мерах», в соответствии с которым вроде бы принят указ. Но по этому закону (в каком году он будет отменен?) прописана несколько иная процедура: решение о применении специальных мер, к которым относится и «запрещение внешнеэкономических операций или установление ограничений на их осуществление», принимает президент. Правительство же во исполнение указа устанавливает перечень конкретных действий, совершение которых запрещается.

Президент же 6 августа ничего своим указом не запретил. Указ лишь предписывает органам власти, юридическим лицам и гражданам «в своей деятельности исходить из того, что в течение одного года со дня вступления в силу настоящего указа запрещается либо ограничивается осуществление внешнеэкономических операций» - таких-то и таких-то. Что значит «исходить из того»? Формулировка «исходить из того, что что-то запрещается» никак не может быть нормативным запретом. Ни в одном российском законе исходить из того» гражданам не предлагается, а пишется утвердительно — «запретить», «не допускать». Как исходить из того, чего нет? Откуда взялся этот запрет?

7 августа 2014 года правительство во исполнение указа от 6 августа издало постановление, предписывающее «ввести сроком на один год запрет». Значит, 6 августа, когда президент указывал «исходить из того, что... запрещается», ничто запрещено не было, кем запрещается - было непонятно. По закону о спецмерах запретить должен был президент, а не правительство. Но помимо этого сомнительного закона есть еще Конституция.

Свобода экономической деятельности — одна из основ конституционного строя РФ (статья 8). Право каждого на свободное предпринимательство защищено - прежде всего от государственного вмешательства: «Каждый имеет право на свободное использование своих способностей и имущества для предпринимательской и иной не запрещенной законом экономической деятельности» (статья 34, часть 1 Конституции).

Даже в условиях чрезвычайного положения, когда допускается предельный уровень ограничения прав и свобод, эти ограничения не касаются части 1 статьи 34. В статье 56 Конституции перечислены права и свободы, неприкосновенные даже при режиме ЧП: право на жизнь, свобода от пыток, свобода совести, неприкосновенность частной жизни, право на жилище, право на судебную защиту, право на свободное использование своих способностей и имущества для предпринимательской и иной не запрещенной законом экономической деятельности. Комментаторы Конституции предпочитают не объяснять, что следует из упоминания статьи 34 в статье 56. Но Конституционный суд, не вдаваясь в подробности, твердо стоит на том, что права, которые не могут быть ограничены при чрезвычайном положении, «не подлежат ограничению ни при каких условиях» (определение КС от 3 февраля 2010 года и др.).

Это означает максимальную защищенность свободы экономической деятельности. Ограничение предпринимательских свобод если и допустимо (а это в конституционно значимых целях неизбежно), то исключительно федеральным законом. Непосредственно самим федеральным законом, а не принимаемыми на его основании иными правовыми актами. Об этом со всей определенностью говорится в постановлении Конституционного суда от 16 июля 2008 года: Ограничения права собственности, равно как и свободы предпринимательской и иной экономической деятельности могут вводиться федеральным законом, если только они необходимы для защиты других конституционно значимых ценностей, в том числе прав и законных интересов других лиц, отвечают требованиям справедливости, разумности и соразмерности (пропорциональности), носят общий и абстрактный характер, не имеют обратной силы и не затрагивают само существо данного конституционного права.

Ограничение прав и свобод возможно, как известно, не только при режиме ЧП, но и на общеправовом уровне. Отдельные права, в том числе и экономические, могут быть ограничены федеральными законами (а не указами президента) в той и только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства (статья 55 Конституции). Указ президента от 6 августа принят «в целях защиты национальных интересов Российской Федерации». В таких непонятных целях Конституция ограничения прав и свобод не допускает.

Вводя свои санкции, власть исходит из того, что если есть закон, то все позволено. Закон «О специальных экономических мерах» действительно наделяет президента полномочиями принимать решения о применении таких мер к государствам и лицам, того — по его мнению — заслуживающим. Но сколь бы ни был расплывчат закон о специальных мерах (сам требующий проверки на конституционность), из него никак не может вытекать право запрещать все что угодно и ради каких угодно целей. Если же рассуждать иначе — дескать, достаточно того, что закон разрешает специальные меры в принципе, — тогда придется признать, что, проголосовав в Думе в трех чтениях за нечто вроде «начальник всегда прав» и назвав это «законом», можно запрещать все, оставаясь будто бы «в правовом поле». При таком, увы, традиционном для России правосознании (или отсутствии такового) надо ожидать запрета на получение из-за границы писем, лекарств, книг, фильмов, идей вплоть до циклонов и антициклонов американского происхождения и "благодатного огня" из Израиля.

Так что указ президента вызывает сомнения, как на него ни посмотри.

Ни на йоту не верю в причастность мэра Екатеринбурга Евгения Ройзмана к убийству.

Да и чему верить? Показаниям арестованного депутата Кинева? В руках следственных дел мастеров задержанный даст любые показания. Цена признательных и разоблачительно-признательных показаний в РФ даже не ноль, а ниже нуля, это отрицательная величина. Между тем, похоже, в доказательство вины Ройзмана намерены использовать как неопровержимые доказательства показания Кинева, бывшего однопартийца, которому по закону, а не по дружбе был передан депутатский мандат Ройзмана. Но Верховный cуд неоднократно отменял обвинительные приговоры, построенные исключительно на показаниях других обвиняемых по тому же делу (например, определения ВС РФ от 13 мая 2004 года по делу Ибрагимова, от 10 февраля 2011 года по делу Абдурагимова).

Дело сейчас не в том, кому нравится или не нравится Ройзман, и дело не в «Городе без наркотиков», а в циничной, при массированной атаке средств пропаганды, расправе над реально избранном главой города. Причем избранным вопреки мнению властей.

В сегодняшней РФ удержаться в мэрах может только полностью вписанный в управленческую вертикаль, абсолютно покорный бюрократ. Между тем по Конституции «местное самоуправление в пределах своих полномочий самостоятельно», «органы местного самоуправления не входят в систему органов государственной власти». Это основы конституционного строя, которые отменить голосованием в Думе нельзя.

Но государственная власть приняла закон, ограничивающий до предела полномочия местных (негосударственных) властей. И вытаптывает последние, чудом пробивающиеся ростки местного самоуправления.

Официальные лица прокуратуры заявляют, как по нотам - до расследования, до суда - о «преступных действиях» мэра. Возможно, показания Кинева изменятся, если мэр согласится на отставку. Иначе раздуваемое изо всех сил так называемое «дело Ройзмана» грозит стать еще одной показательной репрессией против оппозиционных, излишне самостоятельных и неудобных градоначальников. Таковы дела мэра Томска Александра Макарова (осужден к 12 годам колонии, вины не признал), мэра Архангельска Александра Донского (три года условно), действующего мэра Ярославля Евгения Урлашова (в настоящее время под стражей, временно отстранен от должности. Урлашов был арестован по заявлению своего политического противника - депутата облдумы от "Единой России", которому мэр якобы предлагал взятку).

Что обвинение екатеринбургского мэра столь же неправдоподобно, как и ярославского, организаторов травли не смущает. Свердловское телевидение показывает фрагменты мертвого тела, фотографию Ройзмана, сидящего рядом с депутатом Киневым, предупреждает пенсионеров, что хождение на прием к мэру опасно для жизни, крутит ролик с надписью «не убий» старославянским шрифтом на фоне мэрии и ставит само себе диагноз, предупреждая Ройзмана, что ему не удастся, чем бы он ни оправдывался, «затушить разгорающийся криминальный скандал». Как будто «криминальный скандал» - это объективная реальность, а защищать свою невиновность и репутацию - преступление, усугубляющее вину. Население столь привыкло к тотальному нахрапистому вранью, что способно переварить и это.

Намерение наркоконтроля собирать наркоманов в не столь отдаленные сельскохозяйственные коммуны и социализировать их там по методу Макаренко, оглашенное на днях руководителем ФСКН Виктором Ивановым, еще раз подтверждает: все речи о государственном приоритете реабилитации не имеют под собой никакой ясной программы и институциональной основы. Есть, мол, столько брошенных земель, где наркоманы могли бы, выкорчевывая пни, выдавливать из себя наркотики. Иванов говорил об этом на совещании в Пскове, потому что в Псковской области много медвежьих углов. На встрече директора ФСКН с патриархом обсуждали что-то вроде исцеления наркоманов на монастырских скотных дворах. С мастерами культуры можно говорить о силе искусства. С мастерами спорта - о спортивных секциях. И все будет правильно. Реабилитацию наркоманов можно вставить, как Ляпис-Трубецкой своего Гаврилу, в любой контекст.

Да, и деревня, и монастырь могут быть местом реабилитации - удачные примеры имеются во многих странах. Но, во-первых, заниматься этим должна уж точно не полиция, а то выйдут все те же советские ЛТП - колонии для алкоголиков. Во-вторых, Минфин удавится, но денег на такие коммуны не даст.

Есть ли потребность в реабилитации наркозависимых? Колоссальная. Пойдет ли российский наркоман по доброй воле лечиться и реабилитироваться? Не пойдет.

Не раз говорилось, что на всю Россию всего четыре государственных реабилитационных центра. Плюс еще несколько реабилитационных отделений при наркологических больницах и диспансерах. Для жителей региона пребывание в таком центре, как правило, бесплатное или льготное. Но хотя вместимость таких центров очевидно не отвечает потребностям в лечении, не все реабилитационные койки заняты - давки, даже на бюджетные места, нет. Потому что наркоман и его осведомленные близкие не доверяют государственной наркологии. Не из-за того, что плохи врачи. В СИЗО или колонии врачи могут быть очень хорошие, но трудно представить человека с воли, желающего там лечиться.

В федеральном законе «О наркотических средствах и психотропных веществах» говорится, что государство гарантирует больным наркоманией лечение и реабилитацию. Но лечение ограничивается снятием абстиненции и в конечном счете сводится к контролю. Основная же причина недоверия больных к наркологической службе в том, что она канатом притянута к полиции, сведения о пациентах передаются в органы, анонимного лечения не существует, во всяком случае бесплатного или за скромные деньги. Диспансеры заняты наркоучетом, выдачей справок, больные там редкость. Попадание в наркодиспансер - неважно, в качестве больного или профилактируемого (то есть употребившего наркотики, но не нуждающегося в лечении) - означает пожизненное клеймение. Вдобавок теперь, с 2012 года, медицинским организациям вменено в обязанность передавать в органы внутренних дел данные о лицах, «вред здоровью которых причинен в результате противоправных действий» (раньше это было оставлено на усмотрение врача). Наркоконтроль лоббирует создание единой базы, содержащей данные о всех, кто так или иначе соприкоснулся с наркотиками.

На этом фоне, как ни старается директор ФСКН петь тоненьким голоском, речи о гуманизации наркополитики - лукавство. Как бы ни была хороша идея «лечение вместо наказания», разница между ними невелика, если и лечение, и наказание сосредоточены по сути в одних руках.

Как смягчение уголовной репрессии презентовалась введенная два года назад отсрочка отбывания наказания при согласии осужденного на лечение и реабилитацию. Начинание по мысли правильное. Только взялись за него не с того конца. Как говорил гоголевский персонаж, «где ж бывает телега о трех колесах?». Новоявленная отсрочка - телега об одном колесе. Это колесо - статья 82.1 УК. Последнее время законодатель работает так, будто урегулировать любые отношения, решить любую проблему можно Уголовным кодексом. По этой статье к больным наркоманией, осужденным к лишению свободы, может быть применена отсрочка отбывания наказания на срок до 5 лет, если они изъявят «желание добровольно пройти курс лечения от наркомании, а также медицинскую реабилитацию, социальную реабилитацию». Такую отсрочку суд вправе предоставить только впервые осужденным по части 1 статьи 228 (приобретение и хранение наркотиков в значительном размере без цели сбыта), по части 1 статьи 231 (культивирование наркосодержащих растений) и по статье 233 (подделка рецептов), то есть за преступления небольшой тяжести.

Отсрочка больным наркоманией - пустышка, такой же симулякр, как и крестьяне-наркоманы. ФСКН - полицейское ведомство, а отсрочки и коммуны - прикрытие полицейской операции, которую наркоконтроль проводит перманентно, доказывая свое право на существование.

По многолетней практике большинству осужденных, впервые привлеченных за хранение наркотиков, суды не назначают реальное лишение свободы, применяя, как правило, условное осуждение, иногда штраф, обязательные или исправительные работы. Под стражу по части 1 статьи 228 попадают уже имеющие судимость по наркотическим или иным статьям, а также когда эта статья вменяется по совокупности с более тяжкими преступлениями. Из чего следует, что ежегодно на отсрочку может претендовать максимум тысячи две привлеченных к уголовной ответственности, по части же 1 статьи 231 в чистом виде и без рецидива сидит пара десятков, а по 233 - всего один (по статистике за 2013 год).

Казалось бы, мотивировать к лечению хотя бы несколько тысяч - и то благо. Так, да не совсем. Испокон веку в УК была и остается статья 73, дающая возможность суду, назначая условное наказание, возложить на осужденного обязанность пройти курс лечения от алкоголизма, наркомании или токсикомании. При уклонении от сего суд вправе продлить испытательный срок, при злостном же уклонении - заменить условное осуждение реальным. В отличие от новой отсрочки условное осуждение может быть назначено по любой статье УК. Правда, в статье 73 говорится о лечении, реабилитация не упоминается, но и она может быть назначена, потому что суд «может возложить на условно осужденного исполнение и других обязанностей, способствующих его исправлению».

«Условка» и отсрочка существуют теперь одновременно, В чем же разница между условным осуждением и отсрочкой исполнения приговора? При условном осуждении суд может обязать пройти лечение и не спрашивает обвиняемого, чего ему больше хочется - сидеть или лечиться. При отсрочке, наоборот, требуется изъявить желание, лечение называется добровольным. Только вот обвиняемый по большей части не знает, намерен ли суд «впаять» ему реальное лишение свободы. А так как отсрочка относится только к преступлениям небольшой тяжести, к тому же совершенным впервые, обвиняемый надеется, и не без основания, что пронесет. Если суд убежден, что человека надо лечить, а он молчит и не изъявляет желания, суд ведь все равно может приговорить к условному и обязать лечиться.

При условном осуждении суд, сочтя лечение обязательным, волен предписать стационарное или ограничиться амбулаторным, или же, не прибегая к медицине, запретить условно осужденному в течение испытательного срока посещать определенные заведения. При отсрочке же требуется обязательное прохождение трех ступеней: лечения, медицинской реабилитации, социальной реабилитации. Оно бы и хорошо, да неисполнимо. Судьи спрашивают Верховный суд - что такое социальная реабилитация? Существует ли какой-нибудь нормативный акт, чтобы понять, что мы должны назначать? Можем ли мы вообще применять сейчас эту статью? Статья действует, отвечает ВС, нормативных актов нет, работайте...

Выходит, появление в УК «наркоманской отсрочки» не имеет никакого позитивного смысла - скорее, напротив, косвенно склоняет к «наказанию вместо лечения».

Сажать всех, кто не попросит о лечении, и тех, кто просто не нуждается в таковом? Сначала в УК медико-социальная реабилитация значилась как единое целое и писалась одним словом через дефис. Что было правильно: социальная реабилитация больных невозможна без медицинского участия. Иначе получается «город без наркотиков» с наручниками и избиениями.

Перетягивая канат - кто будет осваивать реабилитационный бюджет, - Минздрав и ФСКН разорвали дитя надвое. И добились того, что вместо одной, научно обоснованной медико-социальной, реабилитаций стало две - медицинская и социальная. ФСКН рассчитывает на социальную часть. Вот почему наркоман приобретает в видениях директора ФСКН образ то псковского землепашца, то монастырского трудника, то крымского винодела.

И до введения отсрочки суды редко дополняли - и по-прежнему редко дополняют - условное осуждение обязанностью пройти лечение, а чтобы реабилитация назначалась осужденным условно - о таком не слышно вообще, Да и как назначить то, чего нет?

Нет - но, может быть, будет? Резервации?

Выбьют финансирование, чтобы, как говорит Иванов, очистить мегаполисы от наркопреступности. Наркополицейские оперируют категориями отлова и изоляции. Так после войны зачищали города от безруких и безногих инвалидов и свозили их на Валаам.

В эпохи великих свершений не видят живых людей. Кому теперь, при покорении Крыма, есть дело до 803 крымчан, больных наркоманией, чье лечение да и самая жизнь не вписываются в прокрустово ложе не самых гуманных российских законов.

Вот уже почти десять лет развивается в Украине программа заместительной терапии. Это один из методов лечения опийной зависимости, применяемый, наряду с другими методами, во всем мире, в том числе практически во всех республиках бывшего СССР - везде кроме РФ и Туркменистана. Не только Украина, но и Киргизия, страны Балтии, даже Беларусь давно заместительную терапию узаконили и урегулировали.

Суть этой терапии в замене нелегального уличного наркотика легальным, медицинским - наркотическим лекарством, каковым по большей части являются синтетические опиоиды - метадон и бупренорфин, а в Швейцарии и некоторых других странах - медицинский героин. В большинстве заместительных программ установлен достаточно высокий порог включения наркозависимых. Обычно в программы принимаются наиболее проблемные потребители героина с застарелой зависимостью, лечение которых другими методами было безрезультатным.

Хотя заместительная терапия официально рекомендована Всемирной организацией здравоохранения, среди специалистов существуют разные, зачастую диаметрально противоположные точки зрения на ЗТ. Конечно, это не волшебная палочка. И лучше, когда человек находит в себе и вокруг себя силы для полного отказа от наркотиков. Но не у всех, далеко не у всех наркоманов это получается, потому что наркомания - это прежде всего болезнь воли. Но и те, кто не может справиться с влечением, у кого сложилась стойкая химическая зависимость, то есть фактически инвалиды, имеют право на жизнь и медицинскую помощь. Да, эффективность метадонового лечения от наркомании как таковой очень низка. Больные переходят из одного вещества на другое. Избавление от зависимости путем постепенного снижения дозы случается редко. Ценность заместительной терапии в другом - в восстановлении социального статуса человека, выведении его из подполья, возвращении в семью, высвобождении из криминальных связей.

Минусы заместительной терапии известны. Это прежде всего трудно контролируемое продолжение некоторыми пациентами употребления нелегальных наркотиков в сочетании с легальным, а также утечка некоторой части метадона на теневой рынок. Это проблема. Но ее решение не в аннулировании программ, а в совершенствовании технологии ЗТ, дифференциации участников (далеко не каждому можно доверять недельный запас лекарства), вплоть до исключения злостных нарушителей правил. Трудности есть, и наркологи, применяющие терапию, их не скрывают.

Существует и теоретическое, идеологическое неприятие заместительной терапии, и оно широко распространено в России то ли в силу ее «особой стати», то ли из-за мистических чар покойного академика Э.А. Бабаяна, полвека ведшего войну с «наркотическим пайком». Именно под его влиянием метадон был включен в Список I Перечня наркотиков, то есть запрещен для медицинского использования, а в российском законе «О наркотических средствах и психотропных веществах» появился безоговорочный запрет на лечение наркомании наркотическими препаратами, включенными в Список II (это относится к бупренорфину).

Не буду писать сейчас, что перевешивает в ЗТ - польза или вред. Хотелось бы, чтобы сама дискуссия о заместительной терапии не интерпретировалась ее противниками как пропаганда наркотиков. Особенно противниками в погонах. Но дело сейчас не в программах, а в людях, которые были в эти программы приняты и много лет, как больные диабетом на инсулине, жили на метадоне именно как на лекарстве. Они не искали его по подворотням, а были пациентами государственной программы Минздрава Украины. Они доверились врачам. Теперь наркологам в Крыму легче застрелиться. Помочь своим больным они никак не могут.

2 апреля директор ФСКН Виктор Иванов провел в Симферополе совещание. Говорил он о грандиозных задачах, решать которые предстоит наркоконтролю на крымской целине. Все было там не так. Милиция Украины сажала за наркотики, но мало: Иванов пообещал рейды. Конопля растет как сорняк: гербицидами ее. Да еще существует более 800 хорошо устроившихся потребителей метадона. Иванов не называл их больными. Но пообещал, что теперь «этих людей» будут лечить по-настоящему. Эти заявления безответственны: за лечение в любом случае будет отвечать российский Минздрав. Но тот молчит.

Ужесточается ответственность за терроризм. Яровая, Луговой и им подобные с примкнувшим к ним Хинштейном внесли на днях в Госдуму проект закона «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации». Под «отдельными» скрываются здесь УК, законы о ФСБ и о терроризме (так что лучше было бы уж писать не «некоторые» или «отдельные», а «специальные»).

В числе прочих «усилить и углУбить» (зачеркиваем «до 15 лет», пишем «до 20» - очень эффективная мера) в законопроекте дается новое определение терроризма. Сегодня в законодательстве РФ терроризмом признается «совершение взрыва, поджога или иных действий, устрашающих население и создающих опасность гибели человека, причинения значительного имущественного ущерба либо наступления иных тяжких последствий, в целях воздействия на принятие решения органами власти или международными организациями» (статья 205 УК). В законопроекте предлагается определение дополнить, а именно признавать терактом совершаемое не только в целях воздействия на принятие решений, но и «в целях дестабилизации деятельности органов государственной власти и органов местного самоуправления». Что такое «дестабилизация» - нигде, ни в одном законе не сказано. «Дестабилизация» в сочетании с «иными действиями, устрашающими население» и наступлением «иных тяжких последствий» это может быть... даже трудно придумать, что этим не может быть. Хотя - как посмотреть. Запугать наше население не так уж просто, разве что вообще отменить пенсии, как Туркменбаши.

Вот только примерять робу террориста власть будет не к себе, а к нарушающим ее стабильность. Действуй такая норма в 2012 году, не исключено, что узники Болотной отвечали бы сегодня за терроризм. А появись она еще раньше, мирный захват нацболами кабинета Зурабова и приемной президента на Старой площади уж точно квалифицировали бы как терроризм. Дестабилизация? Конечно. Что может быть стабильнее поврежденного в Минздраве кресла министра (министры меняются, а кресло остается), и разве не должен устрашать подданных портрет Путина, выброшенный лимоновцами из окна.

Действующий закон и так слишком широк. Каковы бы ни были общепринятые представления, что такое теракт, по действующему закону это не обязательно жертвы, не обязательно взрыв или поджог, это могут быть «иные действия», повлекшие «иные тяжкие последствия». А по проекту яровых-луговых это еще к тому же не обязательно давление на власть, требования к власти, шантаж власти — достаточно любым способом нарушить ее покой. Вплоть до пьяного мужика, устроившего дебош в сельсовете: указываются же в проекте и местные органы, значит — террорист.

И такая обратимая в любую сторону диспозиция вносится в статью, санкция по которой — до пожизненного лишения свободы. А минимум восемь лет.

Если определение терроризма - тема в значительной мере философская, то предложения авторов проекта об ужесточении антитеррористических статей УК — дело вполне конкретное. Законопроектом запрещается назначать по всем связанным с терроризмом статьям наказание ниже низшего предела санкций или условное осуждение даже при самых исключительных смягчающих обстоятельствах, в том числе при досудебном соглашении обвиняемого и следствия. Такое законодательное усердие не по разуму способно дать противоположный результат: какой смысл участнику террористической группы идти на сделку и выдавать сообщников, если его все равно посадят на 10 лет? Сегодня решившемуся на сотрудничество с органами могут по закону не только не давать реальный срок, но и изменить фамилию, место проживания и даже внешность. По проекту же Яровой «предателя» отправляют в колонию, где расправа над ним предрешена.

Получается дурная бесконечность. Чем хуже законы о терроризме, тем больше терактов. А после каждого теракта власть принимает еще один поганый закон, вместо того чтобы искать и исключать причины терроризма.

Вступил в силу федеральный закон от 28 декабря 2013 года №381-ФЗ «О внесении изменений в статью 232 Уголовного кодекса Российской Федерации».

Ранее по статье 232 наказывались организация или содержание притонов для потребления наркотиков. Теперь в эту статью включено положение об ответственности за «систематическое предоставление помещений для потребления наркотических средств, психотропных веществ или их аналогов». «Предоставление помещения» приравнено к притоносодержательству. Появилось и примечание: «Под систематическим предоставлением помещений в настоящей статье... понимается предоставление помещений более двух раз».

Сроки за это те же: до 4 лет лишения свободы по части первой, при наличии группы лиц по предварительному сговору (часть вторая) - от 2 до 6 лет, организованной группы (часть третья) - от 3 до 7 лет.

Под организацией притонов в следственной и судебной практике традиционно понимались «подыскание, приобретение или наем жилого или нежилого помещения, финансирование, ремонт, обустройство помещения различными приспособлениями и тому подобные действия, совершенные в целях последующего использования указанного помещения для потребления наркотических средств, психотропных веществ или их аналогов несколькими лицами» (постановление пленума Верховного суда РФ от 15 июня 2006 года). Содержанием притона признавалось использование такого помещения. Устоявшееся понятие «притон» сдерживало аппетиты борцов и в основном защищало от репрессий хозяев квартир, хотя и знавших, что на их жилплощади проживают наркоманы, но никак не приспосабливавших ее для потребления наркотиков, не получавших от того никакой выгоды (а одни проблемы) и вообще непричастных к наркотикам. По новому же закону ничего не стоит засудить, например, родителей, знающих, чем занимается их отпрыск, если последний проживает, но не зарегистрирован по этому адресу. Или же привлечь арендодателей, в помещениях которых оперативными методами или бдительными соседями установлено более одного случая употребления запрещенных веществ. Законным решением должно быть теперь только одно: выставить наркомана на улицу, даже если семья пыталась вылечить его, но безуспешно.

Статья 232 в прежней редакции отнюдь не была бездействующей. В 2011 году по ней осуждено около 6 тысяч человек, в 2012-м - более 6 тысяч. Но, как говорится в пояснительной записке к законопроекту, имелись проблемы с привлечением к ответственности «виновных лиц», вина которых в организации или содержании притона не установлена. За притон привлечь оснований не было, а виновные есть - виновные в том, что наркополиции хочется кушать.

По сути произошло следующее: организация и содержание притонов заменены «предоставлением помещений». Доказывать наличие притона больше нет никакой необходимости. Статья ведь одна и отчетность будет идти как бы за ликвидацию притонов. Во сколько раз вырастет раскрываемость по статье 232?

Это как если бы сначала считали общественные бани, а потом стали вдруг прибавлять к ним все помещения, где можно мыться - где есть ванные, корыта, тазы. Удачное творческое решение, когда задача насчитать побольше бань.

Единогласно принятый Думой закон - еще один кирпич в установление коллективной ответственности. Первыми были члены семьи террористов. Пришла очередь семей наркоманов. Следующими должны стать семьи врагов народа.

11 декабря в Общественной палате состоялось обсуждение проекта федерального закона «Об органах по контролю за оборотом наркотических средств и психотропных веществ». Документ подготовлен Федеральной службой по контролю за оборотом наркотиков (ФСКН) - и посвящен ей самой.

В принципе наркоконтроль уже десять лет работает без специального закона, регламентирующего его деятельность, и чувствует себя неплохо. Участие органов наркоконтроля в производстве по уголовным и административным делам, а также в оперативно-розыскной деятельности давно закреплено в УПК, КоАП, законе об ОРД. Полномочия по контролю законного оборота, лицензированию и т.п. включены в закон о наркотических средствах. Структура службы утверждена указом президента. А что права и обязанности органов наркополиции и их сотрудников нигде не определены — так это, похоже, не так уж ей и мешает. В мутной воде лучше ловится. Закон ведь, как любая форма, всегда жмет, стесняет движения. А наркоконтролеры, в отличие от полиции, предпочитают ходить в штатском.

Лакуны и зазоры, имеющиеся из-за отсутствия закона, дают даже важные преимущества. Например, помещения, куда наркоконтроль доставляет задержанных и где их содержит. Что это за помещения? Их нет. В законодательстве их нет. Право же задерживать — по УПК и КоАП — у ФСКН есть. Куда же девать наркополиции своих задержанных — не в полицию же (хотя по закону именно так)? В эти неузаконенные места для задержанных не ступает нога никакой наблюдательной комиссии. Ликвидировать их никакому прокурору не по зубам, и нарушений найти нельзя — нечего нарушать.

И все же, хотя таких удобств от отсутствия закона немало, что это за служба без закона? Как-то недостаточно респектабельно. У полиции есть закон «О полиции», у судебных приставов есть, даже у фельдъегерской службы, само собой у ФСБ, один наркоконтроль без закона. А значит, и генералы в нем какие-то ненастоящие.

Этот закон в ФСКН десять лет пишут. И все не выходит. Первая (по сложности) задача — протащить его через Минфин, как груженый сверх меры провиантский обоз. Мало того, что зарплаты у наркополицейских повыше, чем у полиции. Так за это время наркоконтроль без всякого закона организовал себе кучу надбавок, компенсаций и других выплат — за сложность, за опасность, за добросовестное выполнение служебных обязанностей, за качество выполняемых работ, за особые условия, за особые достижения, за выполнение особо важных и сложных заданий, за выполнение задач, связанных с риском, за отличия в службе, за допуск к гостайне, за безаварийную эксплуатацию автомобиля...

Под эти деньги нужны оправдывающие их полномочия. Отсюда задача номер два: набрать максимум полномочий и под них особые права. Причем прав получить ФСКН хочет больше, чем имеет сейчас. Помимо того, чем наркоконтроль уже пользуется по существующим законам, и сверх того, чем он пользуется явочным порядком без всяких законов (например, не имея на то права, доставляет граждан на освидетельствование), он пытается распространить свою компетенцию как можно шире: на институты и отношения, которые голыми руками, без закона, не возьмешь. Чтобы получить спецполномочия, ФСКН проталкивает этот закон.

Конечно же, МВД от этих идей не в восторге. Да и в кабинетах на Старой площади сидят не только поклонники ФСКН. В результате закона нет. Но, похоже, руководство службы рассчитывает, что потребность властей в специальных полицейских услугах будет только возрастать. И ликвидировать органы наркоконтроля в ближайшее время вряд ли решатся - ведь для этого надо их во что-то преобразовать. Не назад же, в налоговую полицию. Разве что в полицию нравов или святую инквизицию: от борьбы с веселящими газами и звуковыми наркотиками до изгнания бесов не так уж далеко.

На обсуждении в Общественной палате наркополицейские начальники говорили, что предлагаемое законопроектом расширение полномочий их ведомства касается прежде всего международного сотрудничества, взаимодействия со спецслужбами других государств — все в духе любимого директором Виктором Ивановым афганского героина (послушаешь его — так все силы наркополиции стянуты к афганской границе). Не знаю как Минфин, но правозащитники не только не против концентрации усилий наркоконтроля на пресечении крупного наркотрафика, но и предлагают именно это - переориентировать ФСКН исключительно на противодействие системному наркобизнесу, в том числе трансграничному.

Но полномочия, которых требует ФСКН, вовсе не ограничиваются сферой оборьбы с угрозами извне. Если такой закон будет принят, наркополиция сильно раздвинет пределы своего вмешательства в частную жизнь и хозяйственную деятельность. Именно против этих притязаний наркоконтроля мы выступали на заседании в Общественной палате. А чтобы ФСКН не козыряла потом согласованием с правозащитниками, мы распространили заявление с категорическим требованием не вносить этот законопроект в Государственную думу.Оно подписано всеми инициаторами слушаний - Львом Пономаревым («За права человека»), Валентином Гефтером и Львом Левинсоном (Институт прав человека), Олегом Зыковым (Институт наркологического здоровья нации), судебным экспертом Дмитрием Гладышевым, адвокатами Эдуардом Капчакаевым и Валерием Шухардиным.

Многие полномочия органов наркоконтроля, содержащиеся в проекте, вызывают возражения - из-за их чрезмерности, юридической неопределенности и коррупциогенности. Вплоть до того, что в перечень прав сотрудников авторы проекта на голубом глазу добавляют «иные права», что превращает их творение в известное «закон что дышло, как повернешь, так и вышло».

Наркополиция хочет: осуществлять медицинское освидетельствование граждан (сейчас это делают врачи), осматривать любые земельные участки, в том числе принадлежащие гражданам (под предлогом «а не растет ли тут конопля»), «объявлять физическому лицу обязательное для исполнения официальное предостережение о недопустимости деяний, создающих условия для совершения преступлений, отнесенных к подследственности органов наркоконтроля».

Остановимся на последнем. Даже полиция не наделена таким правом, хотя круг ее ответственности в борьбе с преступностью по определению шире. И что такое «деяния, создающие условия для совершения преступлений»? Закон об этом умалчивает, потому что язык законодательства неспособен выразить то, что под этим подразумевается (будет подразумеваться, если законопроект станет законом): не ту музыку слушаешь, не те штаны носишь, дреды распустил... Или бросил работу, подался в сектанты, не спишь по ночам? «Сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст».

Каковы признаки этих «деяний», за которые наркоконтролеры собираются выносить предостережения? Это, понятно, не преступления. И не правонарушения - за них есть ответственность по КоАП и не предусмотрено никаких предостережений.

Признавая некие действия «деяниями, создающими условия» — и записывая это не в монографии, а в норме закона, — законодатели по сути утверждают еще одну категорию запрещенных действий: не преступления, не правонарушения, а неправильное поведение. Понятно, что «на земле», в райотделе такие предупреждения будут раздаваться не для коррекции уклоняющегося поведения, а для давления на людей, принуждения к «добровольному сотрудничеству», выдавливания денег. Появятся досье, списки предостереженных, базы. С другого конца, «предостерегать» смогут соседей, дворников, консьержек, стимулировать стукачество. Майоры наркоконтроля станут непрошеными домашними психоаналитиками и будут решать, что с человеком сделать, чтобы он не стал на путь наркопреступления.

Такую же злонамеренную неопределенность имеет заложенная в проект как одно из основных направлений деятельности ФСКН «организация выявления веществ, обладающих воздействием на организм человека, схожим с наркотическим или психотропным, и приостановления их оборота на территории Российской Федерации». Выявлять проникающие на рынок новые «дизайнерские наркотики» или лекарства, используемые в немедицинских целях безусловно следует. А по выявлении ничто не мешает, как сейчас и происходит по нескольку раз в год, включать их правительственным постановлением в Перечень наркотических средств и психотропных веществ или, если они опасны не во всех отношениях, а просто опасны, — в Список сильнодействующих веществ.

Но ФСКН хлопочет о третьем списке, собственном. Хитрость в том, что это будут не запрещенные, а временно (но на неопределенный срок) "приостановленные" вещества. Формально они не будут считаться наркотиками. Но приостановление есть форма запрета, нарушение запрета повлечет за собой санкции, а дальше по наезженной: за грубые нарушения наказание строже, за неоднократные еще строже, затем появятся «списки прекурсоров веществ, оборот которых приостановлен», ответственность за их пропаганду и т.п. Главное же здесь то, что право выявлять в сочетании с правом приостанавливать и вытекающим из этого правом выявлять приостановленное в других местах открывает наркоконтролю все двери — и станет ФСКН владычицей морскою, и не только морскою, но будет повелевать всеми веществами, образующими материальный мир, налагая железную длань на их сомнительное круговращение.

Было бы верхом наивности верить, что речь идет только о модификациях «спайсов» и прочей лабораторной синтетики. Такое ограничительное толкование ни из закона, ни из самой идеи не следует. Тем более что пресловутые слегка измененные формулы и якобы легальные курительные смеси и сегодня признаются в судах аналогами или производными, за оборот которых наступает такая же ответственность, что и за действия с наркотиками, чьими аналогами или производными они являются. Жалуясь журналистам на отсутствие юридических средств борьбы с видоизменяющимися веществами, требуя особых полномочий, руководство ФСКН лукавит - за эти самые производные и аналоги сажают еще как, вплоть до пожизненного.

Приостановление нужно им не для разгрома подпольных лабораторий, а для безграничного расширения подконтрольного пространства (грибники, зеленщики, хлебопеки, владельцы заводов, газет, пароходов...). Конечно, пока у кормила службы стоит Виктор Иванов, люди мирных профессий могут спать относительно спокойно. Но что если завтра на смену ему придет, держа петрушку кучерявую за вихор, академик Онищенко? Кто его остановит, когда от его приостановления будет зависеть не какое-то благополучие потребителя, а спасение нации?

Не надо доводить до абсурда? Но власть всегда готова дойти до абсурда, чтобы поставить человека под контроль. Разве не наркоконтроль привлекал ветеринаров за сбыт кетамина кошкам, находил пропаганду наркотиков в изображении конопли на ременных пряжках? Разве не абсурд, когда владельцы магазинчика в Армавире продают кондитерский мак в фабричной московской упаковке и становятся «организованной преступной группой наркоторговцев»? И не абсурд ли, что отчетность наркополиции по изъятым наркотикам держится на десятках тонн кондитерского мака, ничем не отличающегося от лежащего на прилавках? И не абсурд ли, а точнее, не кошмар ли геройская статистика о десятках тысяч раскрытых тяжких и особо тяжких преступлений, основанная на серийных проверочных закупках (зачастую являющихся провокациями), которую Верховный суд оценил решительней, чем правозащитники: «не предпринимая мер к установлению источника поставки наркотического средства, сотрудники правоохранительных органов фактически предоставляли возможность сбытчикам наркотических средств длительное время заниматься преступной деятельностью, что никак не свидетельствует о выполнении лицами, уполномоченными осуществлять оперативно-розыскную деятельность, возложенных на них задач по предупреждению и пресечению преступлений» (из Обзора судебной практики, утвержденного Президиумом ВС РФ 27 июня 2012 года).

P.S. На круглом столе в ОП готовился выступить уполномоченный по правам человека Владимир Лукин, но этому помешала срочная командировка. См. тезисы его выступления.

На днях президент внес в Думу законопроект о создании военной полиции. При всей серьезности затеи, проекта как такового нет - есть черная дыра. Обязанности, полномочия, ответственность, статус военной полиции - ничего этого нет.

Закон предполагается кратким, несколько страниц. Суть - в небольшом дополнении закона «Об обороне»: «Основные направления деятельности, функции и полномочия военной полиции определяются федеральными законами, общевоинскими уставами и иными нормативными правовыми актами Российской Федерации». И дальше, в законе «О статусе военнослужащих»: «Для исполнения должностных и специальных обязанностей, в том числе в военной полиции Вооруженных Сил Российской Федерации, военнослужащие могут наделяться дополнительными правами на применение оружия, физической силы, специальных средств, предъявление требований, обязательных для исполнения, подчинение строго определенным лицам и другими правами, которые определяются федеральными законами, общевоинскими уставами и иными нормативными правовыми актами Российской Федерации".

Это означает: 1) образуется новая силовая структура с неопределенными полномочиями, определять которые будет министр обороны; 2) военная полиция будет привлекаться для исполнения «специальных обязанностей», под которыми можно понимать и исполнять все что угодно; 3) если обычная полиция вправе использовать оружие, спецсредства, физическую силу в строго оговоренных в федеральном законе случаях, то военная полиция будет стрелять и бить помимо закона, при исполнении «специальных обязанностей», по приказу министра обороны или указу президента.

Цели и задачи военной полиции закамуфлированы. Как сказано в проекте, она «предназначена для защиты жизни, здоровья, прав и свобод военнослужащих». Для защиты от кого? Как это вообще понимать? В условиях войны военная полиция будет защищать военных от противника? А в условиях мира?

Возможно, авторы законопроекта имели в виду что-то другое, но строго по букве внесенного в Думу текста получается, что помимо защиты военнослужащих военная полиция будет использована «для противодействия преступности», при чем не только в Вооруженных силах, а также для обеспечения... чего бы вы думали? безопасности дорожного движения. ГИБДД не справляется?

От законодателя требуется немногое: принять закон, дающий право военной полиции действовать помимо закона. А чтобы проект прошел сквозь Думу без помех, заниматься им будет не комитет по обороне (хотя поправки вносятся в военные законы), а комитет по безопасности. Причина тому на поверхности. Комитет по обороне во главе с адмиралом Комоедовым принадлежит в этом созыве КПРФ. Комитет же по безопасности - это ЕР во всей своей красе (председатель Яровая чем не генерал?).

Как учил Козьма Прутков, если на клетке слона прочтешь надпись «буйвол», не верь глазам своим. Вот и содержание любого закона должно соответствовать названию. Но только не в России, где появление законов уже давно происходит в режиме спецоперации.

Очередной закон «О внесении изменений туда-сюда...» содержит в длинном наименовании тематическое ограничение: «по вопросам совершенствования процедуры апелляционного производства». Только его содержание не исчерпывается небольшой конкретизацией апелляционного производства.

Рассмотрение апелляционных жалоб как было, так и будет далеко от совершенства. Но без всякой связи с апелляцией сотни тысяч, а то и миллионы осужденных оказались из-за нового закона ограничены в праве, для них самом священном: праве обжалования. Теперь все осужденные, которые « не воспользовались правом на обжалование в порядке надзора судебных решений, вступивших в законную силу до 1 января 2013 года, либо осуществили его не в полном объеме, вправе обжаловать такие судебные решения в срок до 1 января 2014 года».

Сразу же уточним: осужденные, приговоры которых вступили и будут вступать в силу начиная с 1 января 2013 года, в праве обжалования уже поражены: их жалобы рассматриваются по новому порядку. Во-первых, жалобы (раньше они назывались надзорными, теперь это кассационные жалобы, надзорные же будет рассматривать - теоретически - президиум Верховного суда РФ) могут быть поданы в течение одного года со дня вступления приговора в законную силу.

Во-вторых, однозначно запрещено внесение любой повторной кассационной жалобы, в том числе поданной иным лицом и (или) по другим, дополнительным основаниям. В-третьих, контрольные инстанции сокращены на одну ступень: отменено право обжалования председателю областного суда, который до 2013 года был вправе не согласиться с отказным постановлением судьи, предварительно смотревшего жалобу, и передать ее в президиум для рассмотрения по существу.

И неизвестно еще, исчерпываются ли ограничения прав осужденных этими тремя пунктами. Из текста новой главы УПК об обжаловании приговоров, вступивших в силу, буквально следует, что последнюю точку на приговоре ставит постановление судьи облсуда об отказе в передаче кассационной жалобы на рассмотрение президиума. Новое кассационно-надзорное обжалование грозит стать одноступенчатым.

Все это не относилось до принятия закона «о совершенствовании апелляции» к ранее осужденным. Так как новый порядок безусловно ухудшает их положение, он не мог иметь обратной силы. Это следовало из разъяснения президиума Верховного суда, который в постановлении от 26 декабря 2012 года указал, что по всем прежним делам действует прежний порядок обжалования. А именно, что все ранее осужденные сохраняют право бессрочного надзорного обжалования, в том числе возможность подать жалобу председателю регионального суда, приносить новые жалобы в ту же надзорную инстанцию по иным правовым основаниям и (или) другим субъектом обжалования (например, в лице другого защитника).

Усыпив таким образом бдительность осужденных, их родственников, адвокатов и правозащитников, Верховный суд внес в Думу предложения, ставшие теперь законом. Осужденные, рассчитывавшие пройти по прежней процедуре четыре надзорные инстанции, оказались перед закрывающейся дверью: на подачу надзорных жалоб осталось пять месяцев. Вот тебе бабушка и Юрьев день.

Этот закон будет, конечно, рано или поздно отменен как лишающий незаконно, неправедно осужденных права на восстановление справедливости. Ограничение срока обжалования приговора - нонсенс. Даже в «плохом» УПК РСФСР 1960 года таких ограничений не было.

Поразительно, что, загоняя осужденных в прокрустово ложе годового срока, ВС регулярно - пока в отношении ранее осужденных еще действует старый порядок, - практически ежедневно отменяет и изменяет приговоры четырех-, пяти-, шестилетней давности по их надзорным жалобам.

Ограничения срока пересмотра приговора - как для ранее, так и для вновь осужденных - категорически антиконституционны. Позиция Конституционного суда РФ по этой проблеме выражена во многих решениях и прежде всего в сохраняющем высшую юридическую силу постановлении от 2 февраля 1996 года № 4-П, где указано: «При отсутствии других механизмов установление в законе фактического запрета обращаться к органам судебной власти за защитой от ошибочных решений… означает для человека обязанность подчиниться незаконному, необоснованному осуждению. Лишение права оспаривать такое осуждение явно умаляет достоинство личности. Между тем в соответствии со статьей 21 Конституции Российской Федерации "ничто не может быть основанием для его умаления". Это постановление готовила заместитель председателя КС Тамара Морщакова.

За три завершающих сессию июльских заседания Государственная дума приняла 94 закона (десятка два в первом чтении, остальные - чохом, во втором и третьем). Разбираться в этом ворохе мало кому охота, особенно когда значительная часть законов закамуфлирована под названием «О внесении изменений в некоторые (вариант: отдельные) законодательные акты».

Известно мнение, что законы в России не работают. Но это смотря какие. Про закон «Об актуарной деятельности», принятый в те же дни (на полста страниц про эту деятельность), сказать не могу, будет ли он работать и какой от него вред. На законы же правоохранительной тематики стоит обращать внимание. Тем более что законы эти, хотя хорошего в них мало, работают очень хорошо. Запреты множатся, полномочия органов расширяются. Органов много, все они большие и важные, и между ними идет безудержная гонка полномочий. Каждый набирает себе побольше разных «требовать», «предупреждать», «приостанавливать», «удалять», «не допускать», «запрещать», сжирать.

Вот и прокуратура приобрела право на беспрепятственное получение любых персональных данных, включая сведения о состоянии здоровья. Об этом 5 июля принят в окончательном виде закон «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в связи с уточнением полномочий органов прокуратуры Российской Федерации по вопросам обработки персональных данных».

Появление закона объяснялось необходимостью приведения законодательства об охране здоровья и о персональных данных в соответствие с законом о прокуратуре. Поправки эти, дескать, технические, все права у прокуратуры и так есть. Но, как выяснилось, то, с чем приводится в соответствие, само введено в закон о прокуратуре этим же принятым 5 июля законом. Звучит оно так: «Органы прокуратуры в связи с осуществлением ими в соответствии с настоящим Федеральным законом прокурорского надзора вправе получать в установленных законодательством Российской Федерации случаях доступ к необходимой им для осуществления прокурорского надзора информации, доступ к которой ограничен в соответствии с федеральными законами, в том числе осуществлять обработку персональных данных».

А вот что было (и остается) в законе о прокуратуре и чего ей показалось мало: «Статистическая и иная информация, справки, документы и их копии, необходимые при осуществлении возложенных на органы прокуратуры функций, представляются по требованию прокурора безвозмездно».

Почувствуйте разницу. «При осуществлении» запрашивается информация, нужная для принятия мер прокурорского реагирования по уже существующему поводу. «В связи с осуществлением» такая привязка отсутствует. Информацию о гражданах намерены использовать для изыскания поводов их преследования.

Прокуратура тем самым приобретает черты сыскного агентства. Понятно, что лишившись следственных функций, она переживает не лучшие времена. И теперь она всячески укрепляет и надстраивает свои надзорные полномочия. Но в случае нового закона арифметически понимаемый ведомственный интерес превращает так называемый общий надзор (надзор за соблюдением законов) в контроль над частной жизнью. «Око государево» подглядывает в замочную скважину.

Даже смешно писать, но, похоже, тяжесть прокурорской длани обрушится на все тех же наркоманов (в кавычках и без), которым придется, помимо полиции и наркополиции, кормить еще и не столь многочисленную, но знающую себе цену гвардию прокурорских работников, выстраивающихся в очередь за списками наркоучета.

Из процесса возбуждения уголовного дела — а это в РФ средство решения всех проблем — прокурор фактически исключен. На поле УПК орудует Следственный комитет. Но у прокуроров осталось по недосмотру право возбуждения производства по делу о любом административном правонарушении. Естественно, возбуждать они могут только там, где сами что-нибудь обнаружат. Поэтому и понадобились им списки наркоманов.

Не пройдут они и мимо ВИЧ-инфицированных, особенно иностранцев. Случаев выявления и выдворения таковых становится все больше. Иностранный гражданин или лицо без гражданства при диагностировании у него ВИЧ-инфекции подлежит по закону безоговорочному выдворению. Правда, Конституционный суд признал по сути неконституционной императивность этой нормы, обязав применять ее с исключениями — исходя из соображений гуманности, интересов детей, состояния здоровья человека, подпадающего под выдворение. Но об этом решении КС не говорят ни в СПИД-центрах, ни в миграционной службе, ни в полиции.

С принятием этого небольшого закона вновь встает тема полномочий прокуратуры. Должна ли она быть, как и была, «всем в одном»? Либо — противоположная позиция — прокурор должен поддерживать государственное обвинение в уголовном процессе, а прокурорский надзор полностью заменен судебным контролем?

Я не сторонник отмены общего надзора. Суд не только исторически в России не приспособлен к такой роли, но и не может по природе своей инициировать проверки соблюдения законности. Надзор нужен, но он должен быть направлен на деятельность государственных и муниципальных органов, выявляя нарушения ими прав человека. Прокурорский надзор не должен распространяться на коммерческие и негосударственные некоммерческие организации, и тем более не должен вторгаться на территорию частной жизни.

15 мая Госдума приняла в окончательном чтении федеральный закон «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации по вопросам профилактики незаконного потребления наркотических средств и психотропных веществ».

Итак , свершилось. Учащихся всех возрастов и категорий, от первоклашек до аспирантов, будут тестировать на наркотики.

Закон, казалось бы, мягкий и пушистый - торжество либерализма. Нет ни тест-полосок, ни медицинского освидетельствования. Так, мелочь, - «осмотры». Никакого принуждения: социально-психологическое тестирование и профилактические медицинские осмотры будут проводиться с добровольного письменного согласия самих учащихся, а в отношении не достигших 15-летнего возраста - с письменного согласия родителей. Подчеркнутая конфиденциальность. И никакого ФСКН: все отдано Минобразования и Минздраву. Пожелания прогрессивной общественности учтены. На первый взгляд.

Однако порядок проведения тестирования и осмотров законом не определен и отдан на откуп министерствам. Мало того: если порядок медицинских осмотров утверждает Минздрав, то некие «условия» их проведения устанавливаются субъектами федерации. Как соотносятся между собой общий «порядок» и местные «условия» - неясно. Равно как и то, с какого возраста вправе будут приставать к детям психологи со своими тестами и фельдшеры - с баночками. Все регулирование тестирования спускается на ведомственно-региональный уровень. Федеральный закон закрепляет только два требования: добровольность и конфиденциальность. Но это не меры защиты неприкосновенности личности от государственного вмешательства, а способы выявления уклоняющихся от «добровольной» профилактики.

В прошедшие годы эксперименты по тестированию проводились в основном,при устном согласии испытуемых, что обеспечивало некоторую анонимность, хотя и создавало условия для изображения на бумаге любых желательных результатов. Теперь же по закону сдавшие тест будут фиксироваться под роспись. Отсутствие таковой станет свидетельством недоброкачественности уклонистов.

Анонимность исключается. Предписанная законом обязанность образовательных учреждений обеспечивать конфиденциальность полученной в результате тестирования информации предполагает получение персональных данных.

О недопустимости унижения человеческого достоинства при профилактических медицинских осмотрах в законе не говорится. Могут ли они проводиться не в поликлиниках, а в самих образовательных учреждениях? И чем, собственно говоря, будет отличаться осмотр от освидетельствования? Что предполагается осматривать - мочу? кровь? не колются ли ученики 2-го «Б» в пах?

Наиболее примечательны последствия «раннего выявления». Прежде всего выявление незаконного употребления наркотиков возможно теперь, согласно закону, «в результате социально-психологического тестирования». В порыве либерализма авторы закона подзабыли, что употребление наркотиков интересует, помимо психологов, еще и правоохранительные органы. Потребление наркотиков - административное правонарушение, за которое лица, достигшие 16 лет, наказываются штрафом от 4 до 5 тысяч рублей или арестом на срок до 15 суток. Органы обязаны при поступлении информации о правонарушении возбудить административное производство.
Посадят или нет - это еще вопрос. А вот в «специализированное медицинское учреждение» (наркодиспансер ) направят наверняка. Под роспись (о согласии, конечно). Где «рано выявленного» поставят на учет. Тем дело и кончится.

Распоряжением правительства от 4 марта 2013 года № 294-р утверждена государственная программа «Противодействие незаконному обороту наркотиков». Программа рассчитана на 2013-2020 годы и будет реализована силами наркоконтроля «в один этап».

В обосновании программы говорится, что «общее число лиц, эпизодически и регулярно потребляющих наркотики, достигает 6% населения (8,5 млн человек)». Но откуда взята эта цифра?

Называются и другие величины. В научно-практическом комментарии к законодательству в сфере оборота наркотиков (журнал «Российский следователь», 2011, №20) указывается на «реальное число» потребителей наркотиков, которое «по оценкам специалистов ННЦ наркологии Минздравсоцразвития России, сегодня достигает 2,3 млн человек». Близкие показатели (2,5 млн) приводятся в статье начальника следственного департамента ФСКН Сергея Яковлева (в том же журнале №15 за 2010 год), а также в докладе Совета Федерации о состоянии законодательства за 2009 год.

Между 2,5 и 8,5 млн дистанция огромного размера. Хотя понятно, почему в программе ФСКН наркоманов так много. Чем масштабнее бедствие, тем больше денег можно под него получить. А запрашивается как-никак 212 миллиардов рублей. И проглотить их планируется «в один этап».

Мы это уже проходили. В 2005-2009 годах ФСКН осваивала бюджет аналогичной программы (около 3 миллиардов рублей). Как видно из пояснительной записки к той программе, «количество лиц, допускающих незаконное потребление наркотиков, на 1 января 2005 года составило 5,99 млн человек». Это были данные некоего общероссийского мониторинга наркоситуации, проведенного в рамках федеральной программы на 2002-2004 годы (так сказать, бабушки нынешней программы). К сожалению, попытки найти описание этого мониторинга, кого и как считали, не увенчались успехом. Почему 5,99 миллиона? Откуда такая точность?

Однако и тогда, невзирая на эти изыскания, Минздравсоцразвития называло свои цифры - 3,5-4 млн потребителей наркотиков.

В программе на 2005-2009 годы в качестве единственной цели было обозначено «сокращение к 2010 году масштабов незаконного потребления наркотиков в Российской Федерации на 16-20 процентов по сравнению с 2004 годом». Достичь такого результата было не так уж трудно - ведь снижение на 20 процентов легко поглощалось разницей между двумя официальными оценками количества наркоманов. Поэтому достоверно определить, стало потребителей наркотиков на 16-20% меньше или настолько же больше, невозможно. Так что, чтобы не клеветать зазря, лучше принять на веру: было сказано, что сократится, - значит, сократило6сь. Но каким образом в результате сокращения численности наркоманов их стало 8,5 миллиона - на 2,51 миллиона больше?

На днях в Думу членом Совета Федерации Максимом Кавджарадзе и десятью примкнувшими к нему коллегами внесен проект федерального закона «О внесении изменения в Уголовный кодекс Российской Федерации». Изменение небольшое. Сенаторы предлагают в перечень отягчающих наказание обстоятельств (статья 63 УК) внести еще один пункт (под буквой «р» - в порядке алфавитной очередности) : «совершение преступления лицом, находящимся в состоянии опьянения, вызванном употреблением алкоголя, наркотических средств или других одурманивающих веществ».

Такого не было даже не в самом либеральном УК РСФСР 1960 года.

Как отягчающее обстоятельство опьянение рассматривается в уголовных законах некоторых исламских государств. А в Иране по Закону об исламских уголовных наказаниях употребление алкоголя само по себе, независимо от последствий, считается преступлением и наказывается «в размере восьмидесяти ударов кнутом независимо от пола виновного» (статья 174).

Во многих более нормальных государствах закреплено обратное. Опьянение рассматривается как смягчающее и даже, в отдельных случаях, как исключающее ответственность обстоятельство или же просто не влияет на назначение наказания. По УК Испании 1995 года не подлежит уголовной ответственности «тот, который во время совершения преступления находился в состоянии сильного алкогольного отравления, под действием токсических или одурманивающих средств, психотропных веществ и других, и не имел намерение совершить преступление или не предвидел и не должен был предвидеть возможности его совершения, а также находился под влиянием синдрома абстиненции из-за влияния таких веществ, что препятствовало пониманию им противоправности деяния или руководству своими действиями» (статья 21).

УК штата Техас (США) также рассматривает опьянение как смягчающее обстоятельство: «Доказательство временной невменяемости, вызванной опьянением, может быть представлено для смягчения наказания» (статья 8.04). Согласно УК Республики Сан-Марино, «если деяние совершается в состоянии алкогольного опьянении либо в наркотическом состоянии, судья, принимая во внимание обстоятельства совершения деяния а также личность субъекта, может уменьшить наказание на одну степень» (статья 9). Как смягчающее обстоятельство рассматривается состояние опьянения и в УК Австрии.

По УК Норвегии «не принимается во внимание неведение вследствие опьянения по собственной вине. В таких случаях преступника судят, как если бы он был трезв» (параграф 42). Также устанавливается : «Бессознательное состояние в результате опьянения по собственной вине (вызванное алкоголем или иными средствами) не исключает наказания» (параграф 45).

Можно найти примеры, когда опьянение включено в перечень отягчающих факторов. Помимо исламских государств, это республики бывшего СССР, в том числе Армения, Латвия, Литва, Молдова. Однако, в отличие от законопроекта членов Совета Федерации, такая норма в кодексах всех этих государств не является безоговорочной: «Лицо, совершившее преступление в состоянии опьянения, вызванного алкоголем или другими веществами, не освобождается от уголовной ответственности. Причины опьянения, его степень и влияние на совершение преступления, принимаются во внимания при назначении наказания» (статья 24 УК Молдовы). «Судебная инстанция вправе, в зависимости от характера преступления, не признать это обстоятельство отягчающим ответственность» (статья 77 того же кодекса).

В российском УК, нет такой оговорки. Перечень отягчающих обстоятельств обязателен к применению, любое отягчающее обстоятельство должно быть учтено в назначаемом наказании.

Не уверен, что сейчас в России целесообразно добиваться отнесение опьянения к смягчающим обстоятельствам. Вполне достаточно того, как это выражено в УК РФ: «Лицо, совершившее преступление в состоянии опьянения, вызванном употреблением алкоголя, наркотических средств или других одурманивающих веществ, подлежит уголовной ответственности» (статья 23). То есть опьянение само по себе не влияет на приговор ни в ту, ни в другую сторону. А конкретные обстоятельства учитывает суд.

В России около 30% преступлений совершаются в состоянии опьянения. По данным Судебного департамента и Росстата, в 2010 году в состоянии алкогольного опьянения совершено 28 % преступлений, наркотического - 1,5 %. Признание опьянения отягчающим обстоятельством, как того требует группа Кавджарадзе, коснется почти каждого третьего осужденного. Следствием этого станет рост тюремного населения, во-первых, из-за увеличения числа осужденных к реальному лишению свободы (так как при отягчающих обстоятельствах и отсутствии смягчающих у суда нет оснований назначить условное или другое наказание, не связанное с лишением свободы), во-вторых, из-за более продолжительных сроков лишения свободы - ведь при отягчающих обстоятельствах суд не может применять смягчающие коэффициенты. Прежде всего это не даст развиться введенному год назад праву суда снизить категорию преступления на одну ступень, то есть при наличии смягчающих и отсутствии отягчающих обстоятельств признавать особо тяжкое преступление тяжким, тяжкое - средней тяжести и т.п. (статья 15 УК). А от категории преступления зависит основной рычаг сокращения отбываемого срока – условно-досрочное освобождение. Да и вообще при отягчающих обстоятельствах суду сложнее, даже в исключительных случаях, назначить срок «ниже низшего» - напротив, он должен назначать наказание выше нижнего предела.

Внесение законопроекта группой сенаторов не гарантирует ему зеленый свет в Думе, в отличие от президентских и правительственных инициатив. Но так как сомнительно, Кавджарадзе и его коллеги действовали самостоятельно, нельзя исключать, что законопроект пройдет через парламент.

На прошлой неделе Дума приняла в решающем втором чтении законопроект «О внесении изменений в статьи 62 и 303 Уголовного кодекса Российской Федерации и Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации». Название, как повелось, дает искаженное представление о содержании. Поименованные статьи УК там отнюдь не главное, а вот УПК подвергается в очередной раз существенной перекройке.

Вносимые изменения можно разделить на три основные группы, касающиеся: 1) проверки сообщения о преступлении; 2) дознания; 3) понятых.

1. Проверка сообщения о преступлении, то есть процессуальная деятельность до возбуждения уголовного дела, разрастается до гигантских масштабов . Сильно расширяется круг действий, допускаемых без возбуждения дела: к уже разрешенным в настоящее время документальным проверкам, ревизиям, исследованиям документов, предметов, трупов добавляется право дознавателя и следователя без возбуждения уголовного дела получать чьи угодно объяснения, чего угодно «образцы для сравнительного исследования», изымать любые документы и предметы, назначать судебную экспертизу. Заодно срок проверки сообщения о преступлении удлиняется до одного месяца.

Одновременно гарантируется допуск защитника (адвоката) «с момента начала осуществления процессуальных действий, затрагивающих права и свободы лица, в отношении которого проводится проверка сообщения о преступлении». Это, казалось бы, хорошо. Только на практике, к сожалению, нормы о правах человека трактуются и применяются ограничительно. А объяснения, выемки и экспертизы будут, по новым правилам, претерпевать не только те, в отношении кого проводится проверка на предмет его виновности. Да и определить, в отношении кого именно идет проверка, можно далеко не всегда. Ведь и уголовное дело может быть возбуждено не в отношении конкретного лица, а по факту преступления.

Чем это плохо? До возбуждения дела процессуальный статус лиц, становящихся объектами проверок, экспертиз, ревизий, никак не определен. Это лишает их процессуальных гарантий , которыми обеспечены по Кодексу подозреваемый, обвиняемый, свидетель, потерпевший.

2. В УПК возвращается «упрощенная форма» дознания. В прежнем УПК РСФСР (действовавшем до июля 2002 года) это называлось «протокольной формой досудебной подготовки материалов» , которая применялась к определенному перечню преступлений. Теперь это будет называться «дознанием в упрощенной форме» и применимо к любой статье УК, по которой осуществляется дознание (а не следствие), к той же части первой статьи 228, например.

Существуют разные точки зрения на упрощенные процедуры. Американские процессуалисты, оказавшие большое влияние на наш УПК, приезжали и рассказывали об «очевидных преступлениях». "Если нет спора, виновный ничего не отрицает, камера видеонаблюдения засняла все, зачем мудрить со следствием?" - вопрошали они. В качестве примера, помнится, на слушаниях в Думе один профессор из США назвал драку на стадионе. Пример представлялся ему особо убедительным из экономических соображений: ведь дрались десятки людей. Тогда УПК и обогатился сделкой о признании – особым порядком рассмотрения дела, распространившимся за 10 лет действия нового Кодекса почти на 70% уголовных дел. Их было бы все 90, но для особо тяжких преступлений особый порядок рассмотрения дела судом все-таки не введен. Для групповых особо тяжких преступлений, не подпадающих под особый порядок, изобретена другая форма сделки - досудебное соглашение о сотрудничестве.
Немудрено, что дознаватели (полицейские и наркополицейские) недоумевают: чего ради им приходится собирать доказательства и оформлять массу бумаг по «очевидным» делам, если в суде рассмотрение дела при особом порядке занимает несколько минут. Законопроект на финишной прямой, и скоро работа дознавателей упростится до автоматизма. Результатом «упрощенки» будет повышение пропускной способности органов дознания, то есть. рост числа заключенных.

Уголовный процесс не должен быть простым делом в силу исключительности уголовного права, которое не должно быть обыденным и легким в употреблении, как ложка. Простым и удобным УПК становится там, где уголовные репрессии становятся инструментом государственного управления.

3. Законопроект существенно сокращает обязательное присутствие понятых при производстве следственных действий. Понятые будут не обязательны при проведении следственного эксперимента, выемки, осмотра (места происшествия, трупа и т.п.), при эксгумации, проверке показаний на месте, наложении ареста на имущество, осмотре, выемка и снятие копий с задержанных почтовых и телеграфных отправлений, осмотре и прослушивании фонограммы, предъявлении для опознания. Все это будет теперь проводиться без понятых. Их заменяют более объективные и независимые технические средства фиксации. Их применение является по законопроекту обязательным. Но «если в ходе следственного действия применение технических средств невозможно, то следователь делает в протоколе соответствующую запись». То есть. можно и так: ни понятых, ни техники.

Правозащитникам постоянно приходится сталкиваться с жалобами осужденных на то, что по их делам понятыми выступали не случайные люди с улицы, как это должно быть, а внештатные сотрудники полиции, практиканты школы милиции, работающие на оперов наркоманы.

Понятые часто бывают фальшивыми и прикормленными. Но такими же фальшивыми и прикормленными еще чаще бывают адвокаты. Да и судьи. Так что при следующем пересмотре УПК в нем могут остаться одни следователи, выписывающие приговоры в упрощенном порядке без возбуждения уголовного дела.

Ольга Николаевна Зеленина, кандидат сельскохозяйственных наук, заведующая химико-аналитической лабораторией Пензенского НИИ сельского хозяйства Россельхозакадемии, задержана 15 августа у себя дома под Пензой, в тот же день доставлена в Москву, а 20 августа заключена судом под стражу. Зеленина – ведущий российский специалист по селекции безнаркотических сортов масличного мака и посевной конопли. Она неоднократно участвовала в качестве эксперта в уголовных процессах, связанных с оборотом наркосодержащих растений и запрещенных веществ растительного происхождения. При этом ее выводы зачастую не совпадали с обвинительной линией наркоконтроля, в том числе по особо чувствительным для ФСКН «бакалейным» делам.

Растет число предпринимателей, осужденных или находящихся под судом за открытый промышленный оборот кондитерского мака, который с некоторых пор интерпретируется наркоконтролем как контрабанда и сбыт под видом легального пищевого продукта наркотического средства – маковой соломы. Последняя, будучи «сокрытой» в тоннах пищевого мака, превращает их в тонны наркотика. Потому что действующие нормативы таковы, что бочка воды, содержащая каплю героина, становится бочкой героина, а мешок кондитерского мака с любым, даже мизерным естественным остатком наркосодержащих частей растения – мешком маковой соломы. На этом строится ведомственная отчетность. Этим объясняет пресса возникновение дела Зелениной.

Не исключаю, что так оно и есть. Но можно предположить, что уголовное преследование за якобы совершенное «профессиональное преступление» и дискредитация Зелениной выгодны тем, кто зарабатывает на импортном маке и не заинтересован в возобновлении отечественного маководства. Именно под руководством Зелениной созданы и включены в реестр селекционных достижений низкоопиоидные сорта мака масличного Парус и Жемчуг, допущенные к возделыванию на территории РФ. На импорте мака зарабатывают не только импортеры и оптовики, но и те, от кого зависит растаможивание этого товара и его дальнейшее продвижение вплоть до бубликов и булочек, без конфискаций и сжигания на пустыре. Рискну предположить, что положенный в булочки мак по содержанию наркотически активных веществ ничем не отличается от изымаемого по уголовным делам.

Что вменяют Ольге Зелениной? Услышавший о чьем-либо аресте гражданин выступит в защиту преследуемого, когда, узнав обстоятельства дела, убедится в абсурдности обвинения, политическом характере дела, явной несоразмерности примененной меры пресечения инкриминируемым действиям. Чтобы донести до общественности происходящее с их подзащитными, адвокаты в таких случаях созывают пресс-конференции. Но по делу Зелениной их лишают такой возможности.

Никто не знает, в чем ее обвиняют. Кроме появившихся на сайте ФСКН односложных туманных намеков на то, что дело связано с какими-то экспертизами, неизвестно ничего.

Адвокатов Наталью Андрееву и Филиппа Шишова следствие обязало дать подписку о неразглашении данных предварительного расследования. Нарушение подписки грозит статьей 310 УК и отстранением от дела. Хотя обращение к общественности остается порой единственной возможностью защиты противостоять злоупотреблениям и произволу.

«Следственная тайна» - средство, которым УПК снабдил следователей для ослабления и без того бесправной стороны защиты. Только следователь вправе определять, какие именно сведения не подлежат разглашению, равно как признать таковыми любую информацию по делу. При этом сам он может беспрепятственно оглашать любые тайны.

Но в силу различных обстоятельств, прежде всего по причине бездеятельности и безопасности для следователей большинства адвокатов, к статье 161 УПК (о неразглашении данных предварительного расследования) следователи прибегают редко.

Так что взятие у защитников подписки о неразглашении само по себе ставит под сомнение состоятельность этого дела, дает основания предполагать, что все это акт грубого полицейского давления и запугивания экспертного сообщества.

Крупнейший специалист по уголовному и уголовно-процессуальному праву проф. А.С. Горелик, исследовавший в начале 2000-х годов институт следственной тайны, обнаружил, что подписка о неразглашении бралась у субъектов процесса лишь в единичных случаях: «Только 6,25% адвокатов припомнили случаи, когда они получали соответствующее предупреждение, и при этом лишь 49,21% следователей и прокуроров приходилось производить данное процессуальное действие» (А.С.Горелик, Л.В.Лобанова. Преступления против правосудия. СПб.: Юридический центр Пресс, 2005, С. 160). Из чего видно, что в отношении О.Н. Зелениной следствием приняты исключительные меры информационной блокады.

Самое смешное, что находятся желающие, и среди правозащитников тоже, предлагать поправки в такие законопроекты, поправлять которые все равно что редактировать расстрельные списки. Даже не редактировать – корректировать. Власть явно сошла с рельс права, как трамвай на спуске, и не кончит ничем хорошим.

И все же одну поправку надо предложить.

Как говорят присутствовавшие на заседании думского комитета по делам общественных объединений, срочно собравшегося для одобрения проекта, больше всего разговоров велось там вокруг определения политической деятельности. Дескать, дать бы исчерпывающий перечень признаков, по которым политические (читай неблагонадежные) НКО можно было бы отличить от организации, возглавляемой членом Общественной палаты Костиной О.Н.

Но не надо становиться с нею и другими Дискиными в один ряд. Зачем? Пусть эти господа отгораживаются от «политических» - действительно, им лучше идти по общеуголовным.

Зачем конкретизировать это определение? Политическая деятельность есть то, что она есть. Определение, данное авторами законопроекта, расплывчато, но объемлет, к сожалению, далеко не всех: «Некоммерческая организация, за исключением политической партии, признается участвующей в политической деятельности, если независимо от целей и задач, указанных в ее учредительных документах, она участвует (в том числе путем финансирования) в организации и проведении политических акций в целях воздействия на принятие государственными органами решений, направленных на изменение проводимой ими государственной политики, а также в формировании общественного мнения в указанных целях".

Предлагаю поправку. По форме, с обоснованием.

Абзац четвертый статьи 2 изложить в следующей редакции:
«Некоммерческая организация признается участвующей в политической деятельности, если она участвует в управлении делами государства».

Обоснование.
Поправка направлена на приведение определения политической деятельности в соответствие со статьей 32 (частью 1) Конституции РФ, согласно которой «граждане Российской Федерации имеют право участвовать в управлении делами государства как непосредственно, так и через своих представителей». Это право является производным статьи 3 Конституции, в которой установлено: «народ осуществляет свою власть непосредственно, а также через органы государственной власти и органы местного самоуправления». Из этого положения основ конституционного строя следует, что основным субъектом власти является народ, а органы государственной власти представляют собой дополнительный, служебный инструмент народа, что выражено в словесной конструкции «а также через органы государственной власти».

Участие в управлении делами государства - это и есть политическая деятельность (греч. politike). Правом участвовать в политике обладает каждый гражданин России. Ограничения этого права статья 32 Конституции допускает только применительно к праву избирать и быть избранными (такого права не имеют недееспособные и отбывающие наказание в местах лишения свободы). Право же на непосредственное участие в политике никаким ограничениям не подлежит.

Статья 30 Конституции гарантирует право каждого на объединение. Общественные объединения не могут обладать меньшими правами, чем объединившиеся в них граждане. Если гражданин имеет право на политическую деятельность, то таким правом обладают и несколько граждан, и весь народ.

Прошу поддержать поправку.

Еще в 2002 году судья Верховного суда РФ Владимир Дорошков, выступая в Госдуме, заявил, что среди выявленных крупных наркоторговцев преобладают начальники отделов по борьбе с незаконным оборотом наркотиков (тогда ФСКН еще не было).

Прошло 10 лет. В 2011 году, как и в предыдущие годы, за организацию сбыта наркотиков были осуждены разного ранга руководители региональных и местных подразделений ФСКН - в Астраханской, Волгоградской, Свердловской и других областях. Взяты под стражу начальник Череповецкого отдела ФСКН Алексей Советов и ряд его подчиненных. Рыба, гниющая с головы, сгнила до хвоста. Где начальники, там и рядовые оперы.

И это при том, что латентность таких преступлений весьма велика.

Конечно, в ФСКН есть много честных офицеров, не берущих взяток, не сажающих невиновных, не торгующих наркотиками. Но широкомасштабные нарушения законности приобрели там системный характер. Речь идет не об отдельных лицах, а о состоянии всей организации, нуждающейся в коренном переустройстве.

Почему они торгуют наркотиками?

Вовлечение сотрудников наркоконтроля в незаконный оборот наркотиков, помимо общих причин коррупции, является следствием сращивания антинаркотической полиции с той самой сетью незаконного оборота, с которой они должны бороться. Такое сращивание имеет совершенно законную сторону, так как закон об ОРД допускает привлечение граждан к осуществлению оперативных мероприятий, достижение же количественных показателей «борьбы» невозможно без использования многочисленной армии потребителей и распространителей, оказывающих «добровольное содействие» органам. Практически все уголовные дела о сбыте наркотиков создаются на основе проверочных закупок (как правило, мало отличимых от провокаций), для проведения которых используются наркоманы: наркоманы-закупщики, наркоманы-понятые, наркоманы-свидетели. Криминальная агентура фактически является рабочим звеном наркоконтроля. А чтобы агенты «работали», их кормят наркотиками и закрывают глаза на их преступления. Наркоманское окружение охватывает и заглатывает сотрудников наркополиции, особенно молодых, находящихся на низовой оперативной работе (зачастую имевших личный опыт употребления наркотиков).

В этой среде распространены фиктивно уничтожаемые, произвольно используемые наркотики и вымогаемые в особо крупном размере деньги. Наркотики и деньги определяют отношения по горизонтали - между профессионалами-ментами и «волонтерами»-наркоманами. По вертикали же, от начальства к подчиненным, отношения определяются планом по раскрытию преступлений, в том числе тяжких и особо тяжких.

Но полицейские, вовлеченные в сеть незаконного оборота, не хотят и не могут сдавать как реальных торговцев (по причине их платежеспособности и мстительности), так и свою прикормленную полевую агентуру (тем более что последние и сами собой амортизируются и ротируются). Поэтому показатели успешной борьбы с наркотиками создаются за счет провокаций и фальсификаций, фабрикации уголовных дел.

Имитация антинаркотической работы становится тем более распространенной, что (при всей серьезности проблемы) рост наркомании, говоря языком статистики, стабилизировался. Волна, вызванная бешенным распространением героина в 90-е – начале 2000-х годов, уменьшилась. Первичная заболеваемость опиоидной зависимостью, по данным ННЦ наркологии, снизилась с 38 (в 1999 году) до 15 человек (в 2009 году) на 100 тысяч населения, или с 55 тысяч человек в 1999 году до 22 тысяч человек в 2009. Та же динамика сохранялась и в 2010 году: число больных с впервые установленным диагнозом снизилось за год на 5% (более свежих данных ННЦ не дает). В результате из числа героинозависимых все больший их процент вовлекается сегодня в сотрудничество с полицией, а тяжесть уголовных репрессий все больше испытывают молодые люди – ситуационные, эпизодические потребители конопли, амфетаминов, «курительных смесей», а то и случайные жертвы.

Фиктивное противодействие наркоторговле сопровождается отнюдь не фиктивными, а самыми жесткими карательными мерами, бьющими по тем, кто заслуживает разве что штрафа или кратковременного ареста. Подавляющее большинство из сотен тысяч репрессированных за наркотики не представляет реальной общественной опасности. Это подростки, студенты, вчера еще дети, которым нужно дружелюбное внимание, позитивная социальная среда, милосердное правосудие, а не 5, 10 или 15 лет в колонии за проступок, который мог бы не повториться.

Вместо борьбы с наркобизнесом идет борьба с его жертвами. И законодательство способствует такой подмене. При этом закон не ставит достаточных препятствий злоупотреблениям властью, произволу в органах наркоконтроля. Эти проблемы возникли не сегодня, но не заметно, что бы что-либо делалось для их решения. Похоже, лакуны, туманности, противоречия законов удобны их усердным исполнителям. Удобно иметь выбор, на какой закон сослаться. Удобно недоумевать: а где в законе сказано, что этого делать нельзя?

Вот некоторые болевые места, где федеральные законы и правительственные постановления стимулируют антиобщественные тенденции в деятельности наркоконтроля:

1. ФСКН создана еще в 2003 году (сначала она называлась ГНК), но по сей день не существует закона, регулирующего ее деятельность. Процессуальные полномочия наркополиции закреплены в УПК и КоАП, отдельные функции службы зафиксированы в ФЗ о наркотиках. Но нет закона, определяющего права и обязанности сотрудников ФСКН, подобно тому, как это сделано в ФЗ «О полиции».

2. Не регламентирована процедура проверочной закупки. Запрет провокации, то нсть подстрекательства, склонения, побуждения к совершению преступлений со стороны оперативных органов, о котором говорится в статье 5 закона об ОРД, фактически не действует. В законе нет разграничения между законной проверочной закупкой и незаконной провокацией; в итоге все провокации маркируются как проверочные закупки.

3. УПК (статья 60) не содержит запрета на привлечение в качестве понятых внештатных сотрудников и стажеров оперативных органов, а также лиц, задержанных за административные правонарушения. Кроме того, не запрещено регулярное использование одних и тех же понятых.

4. УПК (статья 75) относит к недопустимым доказательствам показания, данные обвиняемым в ходе досудебного производства в отсутствие защитника, если эти показания не подтверждены обвиняемым в суде. Поскольку недоброкачественность адвокатуры представляет собой проблему не меньшую, а то и большую, чем недоброкачественность противной стороны, следователи повсеместно «обеспечивают» участие защитника, по сути играющего роль понятого, легализующего добываемые показания.

5. Привлечение к уголовной ответственности за приобретение и хранение наркотиков возможно лишь при их крупном (например, для героина свыше 0,5 г) или особо крупном (свыше 2,5 г) размере. Градация ответственности за сбыт также зависит от размера изъятого. Но предусмотренные постановлением правительства РФ от 7 февраля 2006 года № 76 пороговые величины ничтожны. К тому же размеры определяются для большинства веществ не по активному компоненту, а по всему весу смеси, независимо от ее реального наркотического воздействия. Это дает возможность, не сажая крупных торговцев, создавать иллюзию раскрытия тяжких и особо тяжких преступлений. Даже в Иране, где за торговлю наркотиками применяется смертная казнь, крупный размер героина начинается с 16 граммов, при этом хранение меньше этого не наказуемо.

6. Наиболее вопиющая ситуация сложилась вокруг так называемых курительных смесей, запрещенных в 2010 году. Крупный размер для них отсчитывается с 0,05 г, а особо крупный – с 0,25 г. Как правило, смеси заказывают в интернет-магазинах, расположенных за границей, и приобрести менее 1 грамма невозможно. В результате покупатель привлекается к ответственности за контрабанду в особо крупном размере, за что наказание с 8 декабря 2011 года астрономическое: от 15 до 20 лет лишения свободы, а с 2 марта 2012 года – вплоть до пожизненного. Теперь за 1 грамм курительной смеси, приобретаемой для личного употребления, минимальное наказание - 15 лет (для сравнения - такое же наказание предусмотрено в УК за террористический акт на объектах атомной энергии). Этот абсурд усугубляется еще и тем, что юные «контрабандисты» заказывают психоактивные вещества, рекламируемые как легальные (их действительно нет в списках), а получают ту же уголовную статью – вещество оказывается «аналогом» или «производным» запрещенных веществ. Тем самым покупатели, не имеющие никакого отношения к реальному наркотрафику и даже уверенные в ненаказуемости своих действий, становятся материалом для воздушных замков борьбы с «контрабандой в особо крупных размерах».

7. Закон «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» не препятствует существованию ведомственных экспертных органов, в том числе в ФСКН. Карманные эксперты без труда превращают 4 грамма марихуаны в 6 (ведь хранение менее 6 грамм не влечет уголовной ответственности). Это служит искусственному накручиванию тяжести преступлений и увеличению сроков за деяния, не признаваемые в большинстве государств тяжкими.

8.И последнее, о чем уже не раз было говорено.

«Лечение вместо наказания», введенное законом от 7 декабря 2011 года и преподнесенное как акт гуманизации, на самом деле ухудшило положение привлекаемых за преступления небольшой тяжести (хранение без цели сбыта), за что обычно назначалось условное наказание или штраф. Теперь же приговаривать к лишению свободы будут больше, правда, с предоставлением отсрочки до пяти лет изъявившим желание лечиться от наркомании. Это насквозь фальшивая альтернатива, применительно к реально больным – мышеловка, а для тех, кто в лечении не нуждается - капкан.

Существующее лечение неэффективно, реабилитационное пространство не развито (процент воздерживающихся от наркотиков в течение года среди пациентов, получивших курс лечения в наркологических клиниках, не превышает 8%). Между тем, основанием отмены отсрочки и направления в колонию являются не только рецидивы наркомании, но и систематическое употребление спиртных напитков, бродяжничество и попрошайничество (при том, что ни пьянство, ни бродяжничество не являются правонарушениями). Человека, соскочившего с наркотиков, будут сажать за то, что он пил пиво.

Еще хуже становится положение привлеченных к ответственности, но не нуждающихся в лечении – например, употребляющих марихуану или амфетамины. Именно они составляют большинство среди привлекаемых по части 1 статьи 228. Раз лечить их не от чего - будут сажать.

Угроза оказаться за решеткой для рядового потребителя увеличивается. А значит повышаются ставки за непривлечение к ответственности: стоимость свободы для платежеспособных и принуждение к добровольному сотрудничеству для прочих.

Наивны представления непричастных и непривлекавшихся граждан, что так или иначе наркоманов надо «давить». Но чем больше у борцов возможностей посадить мелкую сошку, тем неприкосновенней становятся реальные фигуранты этого бизнеса. Чем больше юридических условий для имитации противодействия наркобизнесу, тем крепче спайка его с полицией. Не только спайка, но и смешение.

7 февраля принят во втором чтении новый пакет поправок в Уголовный кодекс. После недавней либерализации, вроде как для симметрии, в УК вносятся ужесточающие изменения. Последнее существенное смягчение, осуществленное «президентским» законом от 7 декабря 2011 года, затронуло в наибольшей мере предпринимательские статьи (уклонение от уплаты налогов, банковские преступления и т.п.). Но так как природа не терпит пустоты, освободившееся тюремное пространство будет в случае окончательного принятия законопроекта заполнено за счет антинаркотических статей. И переполнено – статьи о наркотиках, в отличие от налоговых, справедливо называют сейчас «народными». Так что итогом очередного витка перманентного пересмотра УК станет рост тюремного населения.

Произведено это будет комплексным путем.

1. Минимальное время, отбытое в заключении до возможного УДО (условно-досрочного освобождения) за тяжкие и особо тяжкие преступления, связанные с незаконным оборотом наркотиков, устанавливается в размере не менее 3/4 срока вместо нынешних 1/2 для тяжких и 2/3 для особо тяжких (статья 79 УК). Тяжкими и особо тяжкими преступлениями признаются, помимо сбыта, и не связанные со сбытом действия - приобретение, хранение, изготовление, переработка, перевозка в крупном (в новой редакции) и особо крупном размерах. При назначаемых по антинаркотическим статьям многолетних сроках это приведет к продлению пребывания в неволе на несколько лет для очень большого числа осужденных.

2. Ужесточается ответственность как за сбыт и производство наркотиков, так и за незаконные действия, не связанные со сбытом. Статьи 228 и 228.1 УК в новой редакции будут изменены таким образом:

Вместо существующего деления веществ в зависимости от размера изъятого на три категории (небольшой, крупный и особо крупный) устанавливается четыре категории: небольшой, значительный, крупный и особо крупный размеры. Определять их будет, как и раньше, правительство - и по-прежнему без каких-либо внятных критериев. Сама по себе дифференциация ответственности в зависимости от количества может только приветствоваться, но только если бы эти количества определялись адекватно, то есть отражали реальную общественную опасность преступлений наркобизнеса: значительный действительно был бы значительным, а особо крупный - особо крупным, если бы ответственность за несколько доз не была такой же, как за целый склад. Сейчас особо крупным размером для героина считается любое количество, превышающее 2,5 грамма (не по активному веществу даже, а с учетом примесей). Хотелось бы верить в разумность правительства, как она была проявлена в 2003 году при замене Сводной таблицы Бабаяна с ее микроскопическими «крупными размерами» правительственным постановлением № 231. Тогда размеры были приведены в соответствие с применяемыми в большинстве государств (и европейских, и азиатских – например, в Иране и Китае). Но тенденция, похоже, противоположная: пороговые значения размеров необоснованно занижаются. Последний пример: в конце 2010 года в Перечень были включены так называемые курительные смеси - так для них особо крупным размером определили свыше 0,05 граммов смеси (именно смеси, без выделения активного компонента).

Наказание по статье 228 (без сбыта) за значительный размер устанавливается по проекту до 3 лет (как в настоящее время для крупного размера), за крупный размер – от 3 до 10 лет (как сегодня за особо крупный), за особо крупный - от 10 до 15 лет. Повторю, какими будут размеры – неизвестно. Как решит правительство.

По статье 228.1 (сбыт) предусматривается такая градация:

за небольшие количества, без квалифицирующих признаков, как и было, от 4 до 8 лет (часть первая);

за те же небольшие количества, но при сбыте, совершенном «в следственном изоляторе, исправительном учреждении, административном здании, сооружении административного назначения, образовательном учреждении, на объектах спорта, железнодорожного, воздушного, морского, внутреннего водного транспорта или метрополитена, в общественном транспорте либо помещениях, используемых для развлечений или досуга», а также «с использованием средств массовой информации либо электронных или информационно-телекоммуникационных сетей (включая сеть "Интернет")» - от 5 до 12 лет (новая часть вторая). Тем самым большая часть деяний, наказуемых сегодня по части первой, переходит в часть вторую: из тяжкого преступления – в особо тяжкие. Применение терминов, нигде в законодательстве не конкретизированных, – «административное здание», «сооружение административного назначения», «помещение, используемое для развлечений и досуга» – дает возможность расширительного толкования этого пункта;

за значительный размер устанавливается срок от 8 до 15 лет (часть третья);

за крупный – от 10 до 20 лет (часть четвертая);

за особо крупный – от 15 до 20 лет либо пожизненное лишение свободы (часть пятая).

Пожизненное лишение свободы вводится также за контрабанду наркотиков и их аналогов в особо крупном размере (часть четвертая статьи 229.1). Это при том, что именно за это преступление два месяца назад наказание от 3 до 7 лет было увеличено и стало от 15 до 20 лет.

Появляются две новые статьи для уголовного преследования за прекурсоры (ненаркотические и непсихотропные вещества, используемые при производстве наркотиков). Уголовно наказуемыми признаются хранение и приобретение в крупном размере (статья 228.3) и сбыт (статья 228.4) прекурсоров, включенных в Список 1 Таблицы 4 Перечня наркотиков и прекурсоров. В этот список входят, в частности, ангидрид уксусной кислоты (10% и выше) и эфедрин. Торговля ими влечет в крупном размере до 5 лет, а в особо крупном - от 4 до 8 лет.

Все это лишь приведет к тому, что доля сидящих по «двести двадцать восьмым статьям» будет увеличиваться, но не подвигнет ни на йоту в лучшую сторону ситуацию с наркотиками. Хотя Россия – член Совета Европы, а не один из Соединенных Штатов, российская наркополитика калькирует американскую. В США уже несколько десятилетий сажают за наркотики миллионы людей, но это не решает проблемы. Европа идет по другому пути, сокращая тюремное население, что не только не поощряет наркоманию, но и – благодаря приоритету социализации и реабилитации наркозависимых – ведет к сокращению наиболее опасных форм наркотизации.

Если бы Таисия Осипова была осуждена за пиратство (в сомалийском, а не в компьютерном смысле) или за жестокое отношение к своей корове, говорить об ее деле было бы, наверное, трудней: практики по таким делам нет, так что предмет и специфика доказывания не отработаны. Но Осипова осуждена за наркотики, которые якобы готовилась или покушалась продать. Как рассматриваются в судах и как должны рассматриваться такие дела, известно очень хорошо. По статье 228.1 УК (о распространении наркотиков) дел сотни тысяч. Известно, какие нарушения закона при производстве по этим делам типичны, на что сотворенное в приговоре закрывают глаза кассационные и надзорные инстанции.

И какие подходы рекомендует Верховный суд, обеспечивая единство судебной практики, как толкует он уголовный закон по делам о наркотиках, тоже известно. Хотя ВС по существу рассматривает всего 0,5% поступающих надзорных жалоб (остальные отфутболиваются), прошедших через судебно-бюрократическое сито достаточно для того, чтобы его позиция по антинаркотическим делам была ясна. Она сформулирована в сотнях определениях уголовной коллегии, десятках постановлений президиума и в специальном постановлении пленума от 15 июня 2006 года № 14. Эти решения воспроизводятся на уровне судов субъектов РФ, так что районные судьи, грамотея, более или менее усваивают волю своей вертикали и пространство лавирования между нею и государственным обвинением. Иными словами, судьи в подавляющем большинстве умеют на относительно законном основании слушать дела и выносить приговоры, не подставляя своих председателей и вместе с тем не портя показатели раскрываемости прокуратуре, полиции, наркоконтролю, где работают их коллеги – супруги, соседи, однокурсники, собутыльники.

Приговор Таисии Осиповой, постановленный судьей Заднепровского районного суда Смоленской области Евгением Николаевичем Дворянчиковым – опытным профессионалом, засудившим массу народа по одной из самых ходовых, конвейерных статей, – это странный приговор. Читаешь его (особенно если знаешь столько дел по наркотикам, что можно читать их с закрытыми глазами) - и не можешь отделаться от мысли, что перед тобой приговор оправдательный. Изложенная в нем позиция защиты выглядит намного убедительней доводов обвинения. Немаловажная часть представленных обвинением доказательств судом мотивированно отклонена (об этом ниже).

Очевидно при этом, что судья Дворянчиков заведомо не готов был решиться на оправдание Осиповой. И нет нужды объяснять почему. Он поступил так, как обычно поступают зажатые в угол судьи: неправильно квалифицировал вмененные подсудимой деяния, то есть дал требуемый обвинением (или теми, кто стоял за обвинением) срок, обеспечив себе индульгенцию тем, что приговор не сможет устоять по формальным основаниям. Дело рассматривалось судом с обвинительным уклоном, обвиняемая была удалена из судебного заседания при допросе двух основных свидетелей, ходатайства защиты отклонялись, в приговоре намешано много всякой лабуды – все это также основания для его отмены. Главное же в том, что обвинение было предъявлено по нескольким эпизодам покушения на сбыт и гособвинитель в процессе требовал именно такой квалификации - суд же признал Таисию Осипову виновной в приготовлении к сбыту.

(Читать полностью)