Горячо и искренне, дорогой Михаил Сергеевич, поздравляю вас с восьмидесятилетием. Французы говорят: восемьдесят - это четыре по двадцать. Всего-то. Я не хочу обсуждать, что Вы сделали, чего и почему недоделали с этой махиной, нашей страной - лежавшей мертвой с остановившимся сердцем. Вам удалась РЕАНИМАЦИЯ. У страны сердце вновь забилось. Ну, с перебоями, с аритмией. А сейчас у страны уже мерцательная аритмия. И нет на горизонте ни одного реаниматора.

И для меня главное не то, что вы в Горький позвонили и фактически позвали Андрея Дмитриевича назад в Москву. Главное - освободили всех политзеков. Всех до одного. У меня все списки сохранились - как в хорошей бухгалтерии. И я до сих пор гадаю, как у Вас получилось, что "миловать" (слово помилование от этого глагола родилось) для Вас важней, главней слова "карать". Где вы такой сложились-выросли? В колхозе ли своем, когда на комбайне вкалывали? Или в семейном кругу? В любви вашей? Ведь любовь она редкий случай и далеко не все даже счастливые браки это любовь. Всего вам доброго и здоровья.

Я очень кратко. Не потому, что краткость сестра таланта. Просто в ней определенности несравненно больше, чем в многословии.

Думаю, уже хватит (всем хватило!) заявлений-уведомлений, милых бесед милой Снегурочки с не менее милым господином Сурковым. Хватит объяснений и разборок. И в прессе уже какой-то культ личности этой Снегурочки, а заодно и этого господина. Так смещаются понятия, так тихой сапой меняется суть события.

А этого нельзя допустить. 31-е число должно стать постоянной, несдвигаемой датой, если хотите, даже праздником единомышленников и друзей – тех, кто хочет и достоин быть народом, а не тестом для властей - тестом, из которого они, власти, пекут свои пирожки.

Никаких уведомлений: день должен быть объявлен раз и навсегда – в защиту Конституции. Так, как когда-то ходили каждое 5 декабря к Пушкину с одним призывом - «Уважайте свою Конституцию».

Мы сами устанавливаем этот день по всей стране, собственно говоря, уже установили. Так, без властей и переговоров, был установлен в прошлом День политзаключенного. Спасибо Крониду Любарскому и Юре Федорову, которые в ночной тиши мордовского лагерного лазарета пришли к этой идее.

И так же в жизнь должно войти тридцать первое число. Спасибо Лимонову за прекрасную идею. А чтобы 31-е число вошло в быт, в привычку страны, есть и подходящий слоган: «На том же месте, в тот же час».

Эти слова никак нельзя назвать экстремистскими, националистическими или еще какими-нибудь недоброкачественными. И они могут быть напечатаны как напоминание в любом блоге, газете, прозвучать по радио во всех уголках страны. А кто захочет – скажет их по телефону своим друзьям. Была бы охота это сделать, и все.

Это первое, что я хотела сказать. Теперь второе, но не последнее. О новогодней ночи. С одной стороны, те, кто пришел на Триумфальную, безусловно победили. Но в очень важном проиграли. (Читать дальше)

Меня часто спрашивают, кто может заменить Сахарова сегодня. Я никогда не отвечаю на этот вопрос. Хороших людей много. Но, во-первых, человека заменить-подменить вообще нельзя. Во-вторых, недостаточно чтобы человек был внутренне готов к какому-то поступку, к изменению всей линии жизни. Надо еще чтобы это совпало со случаем, «с судьбой», говорил Сахаров. Совпадения редки, потому что «случай» всегда редкость. А для человека, которому «случай» подвернулся, очень многое зависит от внешнего давления, от семьи. А его внутренняя готовность к отрыву от среды, к свободному полету, часто совсем в одиночку (то есть мотивация), может оказаться слабей, чем привычка.

Сегодня, возможно, сошлось - совпадение человека и судьбы. Про человека я мало знаю. Ну, столько же, сколько другие. Пришел в судьи из следователей (не больно хорошее начало). Но по ходу суда несколько раз проявлял себя нетипично для российского судьи, хотя известно, что на него давили и вызывали по начальству. А вот про «судьбу» уверена! Приговор Ходорковскому и Лебедеву – это тот самый «случай», который «судьба».

Весь мир или, точнее, вся пресса ждет приговора. Большинство в уверенности, что засудят, и мало тех, кто ждет в надежде на справедливость. Я и про себя толком не знаю, что думаю. Просто шатаюсь, как ветка под нынешним снегом, от надежды к безнадеге. От почти забытого слова «милосердие» к словам «зло» и «ложь», заполонившим нашу обыденность, нашу житейскую вселенную так, что не продохнуть.

Так вот - совпало у человека, у судьи Данилкина, время, место, судьба. Теперь он может, следуя сахаровским словам, сказать себе: «Делай что должно, и будь что будет». И сделать! Или променять «судьбу» на чечевичную похлебку.

И в том и в другом случае он не получит ни рублика из той космической суммы, которую якобы украли подсудимые, а в реальности - те, кто заказал этот суд.

Но оправдательный приговор для судьи Виктора Николаевича Данилкина был бы вполне сахаровским поступком. Воплощением в жизнь требования совести, которому всегда следовал Сахаров: «В конечном итоге нравственное решение оказывается самым прагматичным».

Я москвичка, еврейка "кавказской национальности". В 41-м защищала страну, в 45-м плакала от радости. В 53-м протестовала против "дела врачей". И все годы с весны 1937-го ждала, что какой-никакой, но вернется мама из карагандинского лагеря. А когда она вернулась, позвонила в дверь, я ее не узнала, приняла за нищенку. И все эти годы в снах заливалась слезами по моему расстрелянному папе. А у папы была язва желудка, и по вечерам он просил "Люся-джан, налей мне грелку, живот болит очень". И плакала по бабушке, растившей трех сирот 37-го года, сделавшей свой последний вздох в блокадном Ленинграде. И всю жизнь мучилась - виновата, что маму посадили, что я ее не узнала. Виновата, что отца расстреляли, что стоит на Востряковском кладбище памятник ему, а под памятником пустота. Виновата, что не осталась умирать в блокадном Ленинграде вместе с бабушкой. Родину мне, видите ли, надо было спасать! Родину! А теперь уже сил спасать родину нет. И даже нет сил самой себе налить грелку. И как ее спасать - родину? Как не знала, так и не знаю. Причислите меня к тем, кто 26-го придет на Пушкинскую. Считайте, что я пришла туда, опять спасать родину, хотя ноги не ходят.

Ваш вопросник по неведомым путям ассоциаций вызвал в памяти строки Ахматовой "Десять лет замираний и криков,// Все мои бессонные ночи// Я вложила в тихое слово.// И сказала его - напрасно". Но оттенок при этом не безнадежен, потому что одновременно внутренне звучит "нам не дано предугадать, как слово наше отзовется".

Это все, конечно, не ответы на ваши вопросы, а так - мысли по касательной. Но я полностью согласна с ответами Андрея Пионтковского. Только книгу или фильм назвала бы "Дорога в НИКУДА" или то, что у физиков "Черная дыра".

Уважаемые члены Общественной комиссии по увековечению памяти А.Д. Сахарова!

Я только что получила сообщение о том, что 24 ноября в киноклубе Сахаровского центра намечена демонстрация фильма Иосифа Пастернака "Свободный человек: Андрей Сахаров"

Внутренне я возражаю против этого мероприятия и сожалею, что не знала этого раньше, - я бы просто запретила показ фильма. Но, видимо, руководство Центра не считает нужным меня информировать. А может, полагает, что я уже отошла в лучший мир? А сейчас отменить показ означает, что будут обмануты те люди, которые придут на просмотр.

Мне остается только напомнить руководству Центра и членам Общественной комиссии, что согласно завещанию А.Д. Сахарова я являюсь единственным наследником его авторского права. Читайте международную конвенцию. В ней не только защищено все написанное завещателем (прямое цитирование и пересказ), но и запрещено использование имени без разрешения наследника. А в случае моей смерти авторское право, согласно тому же завещанию, переходит к Татьяне Ивановне Янкелевич.

Теперь объясню, почему я против демонстрации этого фильма. История длинная. Она началась весной 2008 года. Тогда режиссер Иосиф Пастернак обратился ко мне за разрешением сделать этот фильм. Особых возражений после прочтения синопсиса у меня не было, и я попросила прислать мне положенный в таких случаях формальный договор. С тех пор я неоднократно обращалась к г-ну Пастернаку и продюсеру фильма Полю Садуну с той же просьбой (у меня в компьютере сохранилась эта обширная переписка), но контракта так и не получила.

А 21 февраля 2010 года я получила от французской журналистки Галины Акерман ее статью - вполне благожелательный отзыв о фильме. А заказчик фильма - франко-германское ТВ "Артэ" - уже показал его зрителям. Так я узнала, что фильм уже существует и его создателям совсем не нужна какая-то для них ничего не значащая бумажка от меня. После этого я написала г-ну Садуну письмо, которое публикую ниже. И ответа на него по сей день не получила.

Во всей этой истории меня поразила та легкость, с какой, оказывается, во Франции (ну давайте успокоимся - это не только в России!) нарушается закон и внешне респектабельные господа оказываются родными братьями наших отечественных рэкетиров.

А еще больше до последней живой жилки во мне все возмущается тем, что, с одной стороны, в фильме, книге, скульптуре, если это модно и "в жилу", можно восхищенно писать или показывать кого-то (в данном случае Андрея Сахарова) и одновременно не то что без малейшего пиетета, но так пренебрежительно, так неуважительно относиться к его воле.

Я не собираюсь подавать в суд на производителей этого фильма. Для этого у меня нет ни сил, ни денег. Но гласно объявляю, что считаю Иосифа Пастернака и Поля Садуна подонками и мелкими жуликами. Пусть они судятся со мной. Или носят звание подонков и жуликов "до самой березки".

Елена Боннэр

22 ноября 2010

(Письмо продюсеру)

Господин Чубайс!

Ваше заявление газете Handelsblatt, если оно правильно процитировано, лежит за пределами этики и нравственности. Читаешь - и прямо мороз по коже! Не может быть "преувеличенным" внимание к судьбе любого человека, когда речь идет о его свободе, о его судьбе, и еще шире - о жизни и смерти. Ваша (я нарочито пишу слово ВАША) и ваших единомышленников модернизация ничего не стоит, пустое бряцание словом, если за ней стоит такое отношение к человеку.

Я сейчас не говорю конкретно о Ходорковском, Лебедеве, Пичугине и других юкоcовцах, попавших в мясорубку российского правосудия.

Я задаю Вам вопрос: для кого Вы собираетесь свершить эту пресловутую модернизацию - для галочки и отчетности, распилив неведомо сколько миллиардов? Или для людей? Если для людей, то прежде всего нужно людям вернуть чувство собственного достоинства и веру в тех, кто эту (именно эту, "сколковскую") модернизацию задумал.

Думаю, суд над Ходорковским и Лебедевым разрушил эту веру до основания. Конечно, ее рушили, но не столь ужасающими темпами, предшествующие шаги власти - разрушение Конституции и так называемая ВЕРТИКАЛЬ власти, законы, направленные против общества, принятые в последние годы, невиданная никогда в истории человечества по размаху приватизация - прихватизация общенародного достояния.

У нас ведь сегодня уже не власть, а от вершины вертикали, включая и суды всех инстанций, до последнего чиновника - коллективный маньяк Чикатило. Маниакально воровать, засуживать, убивать, обманывать - это краткий перечень дел, которыми занята власть.

Мы уже пережили одну модернизацию. Она началась с освобождения всех (всех до одного) политзаключенных. Она была неожиданной в нашем застое и краткой. Мы были доверчивы, радостны и добры. Не провели люстрацию, не вычистили авгиевы конюшни всяких Органов, вместо Учредительного собрания, избранного народом, доверили создание Конституции учредительному совещанию. И много еще чего не сделали. И мы очень быстро продали ту модернизацию за "чечевичную похлебку" и столь многообещающий ваучер. Теперь вот вы хотите, чтобы нынешней политической элите доверили ВАШУ модернизацию. Вначале экономическое чудо, а на второе блюдо - политические изменения. Я слишком старый человек - полагаю, что не доживу, но под руководством такой политической элиты (а вы ведь и есть эта самая элита) страну, хоть она, родимая, долготерпелива, ждет один лозунг - "Вставай, страна огромная". И она встанет. Очнитесь и обернитесь лицом к человеку - это не только к вам относится. И без вранья. Это ко всей вертикали. Человек – основа любой модернизации.

И одно маленькое напоминание - как раз о вранье. Когда только началась суетня вокруг ЮКОСа, первое лицо государства - Президент страны - заявил, что ЮКОС честно куплен неким "Байкалфинансгруп". Было сказано, что это лично ему известная и достойная фирма (точных слов не помню). У публики это заявление вызвало некую растерянность, потому что журналисты разыскали эту никому дотоле неизвестную "груп" в каком-то затрапезном здании в Тверской области, рядом то ли с пивной, то ли с закусочной.

И вот прошло два суда. И только что объявили - на пороге третий. И никто из этой таинственной "груп" не появился в заседании суда - ни в качестве свидетеля, ни в качестве покупателя и ни в каком другом качестве. Так, может, именно этот "Байкалфинанс" украл все то, что инкриминируется Ходорковскому и Лебедеву? И уместен второй вопрос, сквозной в романе Максима Горького: "Да был ли мальчик? Может, мальчика-то и не было?" И третий вопроc: может, был какой-то другой мальчик? Почему и как мог наш российский суд обойти молчанием то, в чем уверял всю страну ее президент?

Вы считаете, что осуждение Ходорковского и Лебедева - ошибка. Ошибки исправляют. Я считаю осуждение их, так же как и осуждение Пичугина, преступлением. За преступления судят.

Дорогой и бесконечно уважаемый Юрий Алексеевич! Дорогой друг!

Поздравляю от всего сердца. Неважно, что оно больное, а важно, что искреннее.

Многих лет на радость друзьям и близким и в помощь нашей больной стране.

С памятью в душе об Андрее Дмитриевиче, от его и своего имени,
Елена Боннэр

Под ником "банбанперебан3" со ссылкой на "Экспресс-газету" в комментариях к моей заметке, опубликованной на Гранях.Ру 21 октября, помещен текст, который я в прошлом где-то видела, но не помню где. Автор этого текста ссылается на "Экспресс-газету". Я ссылаюсь на этот текст как на образец лжи от первой заглавной буквы до последней точки. Я полностью его опровергаю - не потому, что он меня задел, а сочувствуя читателям Граней, которым впаривают такие байки. И заодно даю читателям краткий обзор наших контактов с людьми "с воли" за семь (без месяца) лет.

Не знаю, в каких недрах (в КГБ или в путаной голове какого-то фантазера) этот текст родился. Не знаю, есть ли художник Сергей Бочаров или это вымышленный персонаж. Не знаю, соответственно, была ли у него выставка в Нью-Йорке. И даже не знаю, есть ли (или была?) такая газета. Но я твердо знаю, что никакой художник в нам в Горький допущен не был. Кроме коллег-физиков из теоротдела ФИАНа (и далеко не всех, а проходивших специальный инструктаж), к нам допускались дети Андрея Дмитриевича, его брат, его двоюродная сестра и моя мама. По разу были допущены муж сестры первой жены Сахарова и наш друг, врач Вениамин Аронович Якобашвили. Допускались довольно регулярно два горьковчанина - мой друг с самого раннего детства Феликс Красавин и физик Марк Ковнер. И по одному разу сумели пробраться Бэла Коваль (ныне заведующая Архивом Сахарова в Москве) и моя невестка Лиза Алексеева.

Но в первые несколько дней нашего горьковского житья (начало 1980 года) с нами была наш друг Наталья Викторовна Гессе (потом ее не допускали) и приходили (еще не было круглосуточного милицейского поста вплотную у нашей двери) местные жители - одни выразить сочувствие, другие с угрозами.

И однажды в мое отсутствие явился (пропустили или направили?) Николай Яковлев - автор книги "ЦРУ против СССР" и антисолженицынских и антисахаровских статей, которому Андрей Дмитриевич в ходе этого визита дал пощечину. Все визиты и эта пощечина, которой Андрей Дмитриевич очень гордился, описаны им подробно в книгах "Воспоминания" и "Дневники".

Если так называемым комментаторам не под силу читать толстые книги, то пусть хотя бы заглянут в именные указатели. Фамилии "Бочаров" они там не найдут. Точно так же ни одна моя ссылка на слова Сахарова об Израиле, о палестинцах и о ближневосточном конфликте не выдуманы мной. Все они из его книг.

Читайте Сахарова, господа "комментаторы"!

Израильская русскоязычная газета "Мы здесь" попросила меня прокомментировать новость о выдвижении организации "Нарушаем молчание" ("Шоврим штика") на премию "За свободу мысли" имени Андрея Сахарова, которую присуждает Европарламент. Неправительственная организация "Нарушаем молчание" была учреждена отставным военным, который собрал многочисленные свидетельства, "изобличающие действия израильских военнослужащих на Западном берегу реки Иордан и в секторе Газы".

Дорогие мои, я все это знаю. И мое отношение к "Шоврим штика" сугубо отрицательное. Более того, я уверена, что таковым было бы и отношение Сахарова. Сахаров всегда утверждал, что Израиль имеет право на безопасные границы и его армия - главная его гарантия. Думаю, что он не принял бы и главенствующую идею о двух государствах для двух народов. Его главной идеей для Израиля было вот что: за те деньги, которые идут в карманы палестинских вожаков (умеренных или неумеренных, но это уже мое добавление), давно можно было расселить всех палестинцев в арабском мире - это без денег их не берут, а с деньгами, обеспеченных, давно бы взяли. И даже была бы надежда, что они перестанут надеяться на пособие и научатся работать: это ведь не только тяжкий труд, но и радость - работать на себя, а их упорно десятилетиями приучают к пособию.

А идея "Два государства для двух народов", на мой взгляд (это уже после Сахарова я говорю, а не он), - бесперспективна и по сути своей ложна. Для того чтобы она стала реальностью, надо всех арабов из Израиля переселить в Газу. А так получается, Израиль для двух народов, а палестинское государство только для одного. Но весь мир, включая великое государство США, делает вид, будто они там в Белом Доме этого не понимают. Неужто такие глупенькие?

Но, возвращаясь к премии Сахарова: любое мое вмешательство действует на комитет Европарламента по премиям как красная тряпка на быка. Европарламент ни разу не прислушался к моему мнению. Они и к мнению Сахарова не прислушались. Он лично успел выдвинуть кандидата только один раз. Это был Анатолий Марченко. Но они добавили Нельсона Манделу и разделили премию (уже после смерти Сахарова) пополам. А была она тогда 5000 долларов.

Так что для них авторитетов нет. Использовать имя - это пожалуйста, а то, что говорил носитель этого имени, его идеи - это мимо них. Но ведь так обстоит дело и с другими премиями. Почти все премии, связанные с общественно-политическими идеями, стали большой спекуляцией и политической игрой. Хорошо хоть, что с научными, кажется, все более честно.

Всего доброго и вам с "Мы здесь", и всему Израилю.

Бывают и хорошие новости!
Джимми Картер возвращается домой вместе с Айджалоном Мали Гомесом – американцем, который был приговорен судом КНДР за незаконное пересечение границы и "враждебную деятельность" к 8 годам лишения свободы и большому штрафу.

Такому исходу миссии Картера можно только радоваться. И это уже не первый подвиг американских экс-президентов во имя свободы. Но необъяснимо другое. Почему никто из бывших крупных политиков и тем паче из ныне действующих вообще не интересуется судьбой израильского солдата Гилада Шалита. Исключением стал президент Франции Саркози, который в день рождения Гилада Шалита послал письмо его родителям.

А ведь захват Шалита – безусловно террористический акт. А так как этот акт совершен по отношению к военнослужащему, то безусловно Шалит попадает под действие Женевской конвенции о раненых и пленных военнослужащих.

Когда Ближневосточный квартет и в первую очередь США призывают к прямым переговорам между Нетаниягу и Абу Мазеном, они не могут (считаю - не имеют права) игнорировать судьбу Шалита, и их первейшим требованием к началу переговоров должно было быть решение об освобождении – безусловном – без всяких обменов и торговли. И в данном случае не имеет значения, кто там у палестинцев главный - ФАТХ или ХАМАС.

Большим и очень большим дипломатам Квартета следует понимать, что в данном случае речь идет не только о судьбе одного солдата. Речь идет о судьбе Конвенций - они или выполняются, пусть даже под самыми жестким давлением, или становятся бумажками, которые можно отправить в мусорную корзину. Но при этом все слова о борьбе с терроризмом становятся пустой болтовней, а все документы, совместно выработанные международным сообществом после Второй мировой войны, так же как и Конвенция о пленных, становятся бумажным мусором.

Однажды при попустительстве больших политиков и ооочень больших дипломатов в мусорную корзину было отправлено детище Первой мировой войны - Лига наций. Не ждет ли такая же судьба детище Второй мировой – ООН? Как один камушек может вызвать лавину, так судьба одного солдата и одной Конвенции может обрушить и эту организацию.

Дорогой Павел!

У меня к тебе как автору "Открытого письма" имеются только две маленькие - даже не претензии, а так - два примечания-замечания.

Первое: я не правозащитница и всю жизнь обходилась и обхожусь без этого термина. Раньше относилась к нему равнодушно. В последние десятилетия (уже почти три - годы идут быстро) - более чем настороженно.

Второе. Я никогда (и сейчас) не следовала мнению какой-либо общины и, дожив до уже, увы, глубокой старости, не собираюсь в этом отношении что-либо менять. Как была, по мнению бывшего Политбюро ЦК КПСС, "зверюга в юбке", так ей и осталась. Я и пишу и говорю то, что думаю я - я сама! Поэтому термины вроде политкорректности и терпимости - это для меня мимо. Я позволяю себе и быть политнекорректной, и быть нетерпимой. И, видимо, это неисправимо. Как с куревом - курила и буду курить до березки. Была сама по себе. И буду. А за письмо даже спасибо.

Дружески,
Елена Боннэр

Как многие люди в США и других странах, я считаю, что память о трагедии 9/11 никому не дает нравственного права строить в двух кварталах от Ground Zero мечеть и при ней культурный центр, ресторан и еще какие-то развлекательные и доходные предприятия.

"Это хамство", - пишет о будущем строительстве известная российская журналистка Юлия Латынина. Я бы выбрала другое слово - кощунство. Но сути это не меняет. С ней согласны многие ее коллеги и читатели. И что более важно – так же думает подавляющее большинство американцев. А защитники строительства ссылаются на Первую поправку и на "священное право собственности".

Однако мне кажется, что Первая поправка здесь ни при чем. Позволю себе переписать ее полностью из Википедии, потому что ни один из ее пунктов не отвечает на вопрос жесткого спора - спора о месте, где строить, расколовшем страну на два лагеря.

Первая поправка к Конституции США является частью Билля о правах. Она гарантирует, что Конгресс США не будет:

Поддерживать какую-либо религию либо утверждать государственную религию.
Запрещать свободное вероисповедание.
Посягать на свободу слова.
Посягать на свободу прессы.
Ограничивать свободу собраний.
Ограничивать право народа обращаться к правительству с петициями об удовлетворении жалоб.

Как видно из текста, Первая поправка относится к Конгрессу, а он (пока?) не поддерживает в этом споре какую-либо одну религию, не утверждает государственную религию, не запрещает свободное вероисповедание. Похоже, что в Конгрессе понимают, что спор идет только о месте, где представители одной из религий собираются строить свой центр.

Точно так же ни при чем в этом споре "священное право на собственность". Любое место в государстве – любая земля - может быть отчуждено (разумеется, с достойной компенсацией!) в целях непосредственно государственного необходимого строительства, в интересах большинства общества, в целях его (общества) безопасности и спокойствия, в целях сохранения исторической памяти и примирения.

И если кто и нарушил Первую поправку, то это президент США, если она относится и к нему, а не только к Конгрессу США. В своей речи по случаю первого дня Рамадана он сказал (цитирую по русскоязычной прессе): "Мусульмане имеют право исповедовать свою религию, как и любой в нашей стране, и это включает право построить место поклонения на земле, находящейся в частной собственности в Нижнем Манхэттене".

Этими словами он безусловно нарушил первый пункт Первой поправки, поддержав одну из многих религий, исповедуемых гражданами США. Ссылаясь на Первую поправку, президент как будто забыл или сознательно обошел молчанием, что это особое место - фактически братская могила почти трех тысяч его сограждан – людей различных вероисповеданий, агностиков и атеистов. Или рядом с братской могилой можно поклоняться тем, кто совершил это чудовищное злодеяние?

Также президент, ссылаясь на право частной собственности, усилил беспокойство граждан США, 70% которых против строительства мусульманского центра и мечети в Нижнем Манхэттене вблизи Ground Zero, резко снизил уровень общей безопасности в стране, и это означает, что он не выполнил своих прямых обязанностей и фактически поддержал войну одной части населения с другой. И война уже идет. Гражданская.

Сторонники строительства также говорят о том, что мечеть и весь этот комплекс станет символом примирения. Сомневаюсь, что это так. Но возможно, символом примирения могло бы стать предложение президента инициаторам строительства построить не одну только мечеть, но храмы всех основных религий. Однако он такого предложения не сделал. А строить лишь мечеть означает только одно - убийцы примирились с убиенными.

Стоят на улице в Нью-Йорке люди, разделенные рядами полицейских. По одну сторону сторонники строительства мечети, по другую те, для кого это неприемлемо. Война! Пока еще холодная. Но может стать и горячей.

Этой войны могло не быть, если бы власти Нью-Йорка (или Конгресс США, я не знаю, кто там главный) сделали бы то, что собирались вскоре после трагедии 9/11.

Напомню. В свое время было принято решение о создании на Ground Zero памятника. Был объявлен конкурс, представлены и обсуждались различные архитектурные проекты и даже выбран один из них. На мой взгляд, громоздкий и бездушный, как бездушна статистика, оперирующая цифрами, которые могут потрясать, но ничего не говорят о человеке. Но и этого памятника нет. Власти Нью-Йорка и все остальные государственные мужи и дамы, видимо, забыли об этом. Выборы, реформы, кризис, то-се - и памяти о погибших места не нашлось. А куда ушли деньги, потраченные на конкурс и все с ним связанное, никто – даже ушлые журналисты - не спрашивает.

Я бы хотела, чтобы на месте трагедии, с которой начался настоящий двадцать первый век, был парк. С нее же началась и третья мировая война. А Ground Zero - это ее Перл-Харбор.

Парк надо назвать "Парк памяти". Посадить 2976 деревьев - по числу погибших, а может, и больше, чтобы сохранить также и память о тех, кто погиб в Вашингтоне и в Пенсильвании. Деревья разные - каждому свое. Пусть бы их близкие сами выбрали дерево для своего сына, дочери, матери, отца, брата, сестры, друга. И у каждого дерева небольшая мраморная плита с именем, годами жизни и словами, которые хотели им или о них сказать их близкие. Деревья будут расти. И память будет жить - при наших внуках. И при внуках наших внуков.

Вечная память!

Совсем недавно Людмила Алексеева в пафосном тоне заявила: "Венедиктов потерял мое уважение". Это за то, что он призвал отказаться от Триумфальной. Сегодня уже в другом заявлении, многословном и неуловимо напоминающем стиль Глеба Павловского, она призывает формально ради Триумфальной отказаться от Лимонова.

И меня не так уж огорчил призыв Алексеевой. Смелая женщина – не боится, что кто-то напишет, что она потеряла его уважение. А вполне могут. Да, наверно, уже и написали в каких-либо комментариях или блогах.

Каждому вольно кого-то любить - не любить. И можно думать, что дело только в чувствах. Но чувства лучше держать при себе. А когда такие чувства выносятся на публику, в сообщество, пытающееся защитить свое конституционное право, то от них начинает исходить запах политиканства, приправленного вождизмом и культом личности (иногда собственной личности собственный культ). Культ личности у нас всегда где-то под боком, совсем близко. А в совокупности это "люблю - не люблю", вождизм, политиканство и культ создают пронзительный аромат предательства...

Но если б под этим письмом стояла только подпись Алексеевой, я не стала бы писать эту реплику. Тем паче что по многим поводам я часто задаю себе вопрос: а имею ли я право, занесенная годами и болячками за тридевять земель от дома, писать о том, что там в дому происходит. Пишу из-за второй подписи – подписи Сергея Адамовича Ковалева. Хочу думать, что это ошибка, что он не писал этого письма, не читал его и не подписывал.

Очень часто мне, как и многим другим, бывает стыдно за российскую власть. Не за народ, людей, электорат - за власть, целеустремленно лишающую народ его конституционных прав и морочащую ему голову. За народ бывает обидно и больно, потому как я сама народ и боль эта и моя. Но стыдно бывает именно из-за власти. В просторечии и по привычке это кратко суммируется в двух словах - "мы" и "они". Подпись Ковалева вызвала стыд за "мы". Очень горько.

Мне представляется прошедший обмен проявлением некомпетентности или неосведомленности и Госдепа во главе с Клинтон, и Белого Дома с Обамой. Ясно, что десятка – не профессиональные шпионы. А что такое агенты влияния, если за ними не стоят большие или очень большие деньги? Чьи они могут быть? Не бизнесменов - даже газовых и нефтяных. А тех, кто у власти. Это должны были знать названные выше учреждения и личности. И исходя из этого, да еще зная (должны и обязаны знать), что в России всякий большой политик – это большие деньги, причем очень большие и плохо ложащиеся в законное объяснение, откуда они, - менять надо было на всех ученых, сидящих якобы за шпионаж, и на зк типа Ходорковского, Лебедева, Пичугина, Муртазалиевой... Было бы как раз 10 на 10 и наша вороватая власть (не власть, а малина) пошла бы на это. Ведь их собственные карманы были под угрозой.

А после такого обмена США могли бы гордиться: защищаем права человека и заодно прищучиваем непомерную коррупцию в российских самых высоких (выше некуда) верхах. В общем, получается, что в США на верхах сидят "никакие" политики.

Хорошо, что хоть кто-то наверху знал фамилию Сутягина. Но это чисто случайно. А то бы США получили всех четверых из российских органов - это уже отработанный материал. На будущее для работы на соответствующие органы США он не годится. А значит, вообще ни на что не годится.

Как показал этот обмен, очень глубокая политическая и психологическая неподготовленность вершит сегодня дела в США. И в их органах безопасности, и в администрации.

Я очень рада, что Сутягин и, как сообщают СМИ, другие (фамилий мы пока не знаем) будут обменены на 11 человек, которые то ли шпионы, то ли «агенты влияния». И вместо того чтобы радоваться, что люди обретут свободу, начинается обсуждение (такая тягомотина): «признал вину - не признал вину». Это на суде важно вину не признать. А когда эти «органы» ищут какую-то формулировку, приемлемую для них, чтобы освободить, - это не имеет никакого нравственного значения. Вы же все знаете, что они врут сами себе - и когда осуждают, и когда освобождают.

И почти нет никого (это я такая старая!), кто помнит, что это уже было. Было в несравненно большем масштабе. В 1987 году. Тогда, после освобождения Сахарова, прошло массовое освобождение политических заключенных, которого А.Д. потребовал от Горбачева при их первом телефонном разговоре. От всех политезеков ГБ просило какую-то расписку - то ли признание вины, то ли просьбу о помиловании. И какой сыр-бор тогда разгорелся в диссидентских кругах! И были вокруг уже отсидевшие наши друзья, сильно принципиальные, которые утверждали: «Ни за что». Кажется, только Андрей Дмитриевич да я говорили, что это все проформа, чтобы ГБ сохранить свое на века замаранное дерьмом лицо.

Тогда Мальва Ланда и Валерия Новодворская написали гневное письмо в адрес Сахарова за его позицию. Ничего, Сахаров пережил это без душевных терзаний. И радовался каждому освобожденному. А я так и не разлюбила ни Мальву, ни Леру.

И очень прошу вас, друзья, успокоиться и не портить нервы себе и радость освобождения тем, кто освободится, и их близким. В данном случае важна не форма, а содержание - СВОБОДА.

Послание участникам встречи, проведенной Эли Визелем в Нью-Йорке 23 июня и посвященной делу ЮКОСа

Я искренне сожалею, что возраст и здоровье не дают мне возможности воспользоваться приглашением Мэрион и Эли Визелей и присутствовать на ланче, который они дают в защиту Ходорковского. Я благодарю их за приглашение, но еще больше благодарна им и их помощникам за организацию этой встречи.

Я считаю эту встречу очень важным и значимым проявлением озабоченности не только американской, но, возможно, и мировой общественности судьбой всех фигурантов так называемого "дела ЮКОСа" - не только судьбой Михаила Ходорковского и Платона Лебедева, которых сейчас судят в Москве.

В этом деле мы не имеем права никого забывать. Поэтому сегодня я хочу, кроме этих двух достойных нашего глубокого уважения людей, напомнить вам еще два имени тех, кто нуждается в вашей срочной защите. Это - ожидающий суда тяжело больной Алексанян. И это Алексей Пичугин, приговоренный к пожизненному заключению и уже отбывший 7 лет в тяжелейших условиях российских лагерей.

Я внимательно, не пропустив ни одного, читала все репортажи Веры Васильевой из зала суда над Пичугиным. Точно так же я читала все репортажи Веры Челищевой о первом суде над Ходорковским и Лебедевым и репортажи с проходящего сейчас второго процесса.

Во всех этих процессах любому непредвзятому читателю репортажей видно, что судья не выполняет главного требования к любому судебному процессу - равноправия сторон обвинения и защиты - и отдает предпочтение прокурорам, ущемляя права адвокатов.

А о самом обвинении я могу только повторить слова Жака Костюшко-Моризе, бывшего главы комитета директоров ЮКОСа по аудиту: "Это обвинение для меня бред, бред сивой кобылы".

По количеству лживых утверждений обвинительное заключение достойно сравнения с самым высоким зданием в мире - "Бурж Халифа" или "Бурж Дубай" (Дубайская башня). В нем 160 этажей. Но столько же этажей лжи, нестыковок, подставных и запуганных свидетелей выявило судебное слушание. Так что это обвинение вполне достойно называться "башней лжи" и так же, как башня в Дубаи, быть занесенным в книгу рекордов Гиннеса.

Дело ЮКОСа стало известно во всем мире своей финансовой грандиозностью. Это как бы горная вершина, которая видна издалека. При этом много, хотя и безадресно, говорится о тех, кто украл миллиарды. И всем ясно, что украли не те, кого судят.

Но в стране прошло много столь же неправедных судов. Следствие, прокуроры и судьи отправили на многие годы за решетку ученых Игоря Сутягина, Валентина Данилова, Игоря Решетина, Ивана Петькова, Сергея Визира, Михаила Иванова, Александра Рожкина фактически за их общение с иностранцами.

Неправедно осуждены многие мелкие и средние бизнесмены, а их собственность непонятным путем отошла в руки людей, которым покровительствует власть. Пример тому - дело Петра Винса, основателя премии имени Андрея Сахарова за журналистику как поступок. Бизнес его ушел в руки тех, кто возбуждал против него уголовное дело. А сам он не оказался после суда в заключении только потому, что успел выехать в США, гражданином которых он является.

Только что на суде по делу о выставке "Запретное искусство-2006", прошедшей в Музее Сахарова, прокурор при явной поддержке православных иерархов потребовал для обвиняемых Ерофеева и Самодурова три года заключения в колонии. Обвинение основывается на показаниях лжесвидетелей, религиозные чувства которых были якобы оскорблены, хотя большинство из них экспонатов выставки сами не видели, а также на заключениях абсолютно некомпетентных экспертов. Это происходит в стране, где конституционно церковь отделена от государства.

Одновременно в различных кругах, не всегда близких мировоззрению и мироощущению Сахарова, возникает идея памятника ему. То она пришла из Академии наук – о памятнике в Москве. То один из членов законодательного собрания Кировской области решил воздвигнуть памятник Сахарову в своем родном городе. А реальным памятником Сахарову, если суд удовлетворит требование прокурора, будут три года лагеря Самодурову, неустанным личным трудом которого и возглавляемого им коллектива сотрудников были созданы в Москве Музей и Архив Сахарова.

В России ускоренным темпом идет не модернизация, а процесс разрушения независимого суда. Суда как важнейшего государственного института, призванного не только наказывать за нарушение закона, но создавать и поддерживать климат доверия между властью и обществом. Доверие полностью разрушено, что неминуемо ведет к разрушению самого государства. Говорить о сроках бессмысленно. Как мы знаем из прошлого - иногда исторический прогресс идет чрезвычайно медленно. Иногда он внезапен, как падение Берлинской стены.

Но я уверена, что объявленная администрацией США "перезагрузка", которая фактически исключила из своей программы отношений с Россией права человека и, в частности, суд как важнейшую составляющую их защиты, не способствует демократическому развитию России.

Много лет назад в своей Нобелевской лекции Сахаров сказал: "Мир, прогресс, права человека - эти три цели неразрывно связаны, нельзя достигнуть какой-либо одной из них, пренебрегая другими". Эти слова сегодня так же справедливы, как и тридцать пять лет назад.

Голодовка – это всегда тяжко и страшно. Тяжко и страшно для голодающего, страшно для всех понимающих причины и представляющих возможные исходы голодовки. А уж как для близких того, кто объявляет голодовку, – об этом невозможно говорить! Знаю это не с чужих слов, а по собственному неоднократному опыту.

Сообщение, что Михаил Ходорковский прекратил голодовку, – это самый лучший подарок Андрею Дмитриевичу Сахарову в день его рождения, преподнесенный ему посмертно.

И если использовать такой старомодный термин, как дуэль, то Ходорковский и вместе с ним все, кто уже осужден, и те, кому предстоит быть осужденными по делу "ЮКОСа", - Платон Лебедев, Пичугин, Алексанян и другие, и осужденные по другим аналогичным делам (а им несть числа - просто там денег меньше и, соответственно, осведомленности общества) – они победители.

А проиграл эту дуэль в первую очередь действующий президент (или тандем - кто их разберет? И кто верховная власть в стране? Не мне судить). Проиграв, они, каждый из них, потеряли и свою личную честь (была ли?), и человеческое достоинство. И восстановить их возможно только выполнив два безусловно обязательных условия.

1. Немедленно отстранить от должностей как профессионально непригодных судью и прокурора, непосредственно представлявших правосудие на втором процессе Ходорковского и Лебедева.

2. Потребовать от Верховного суда РФ дать распоряжение вернуться к их первому процессу и к полному пересмотру дела.

Вся эта многолетняя судебная пустопорожняя волокита, тянущаяся в пять раз дольше Нюрнбергского процесса, вся бухгалтерия, в которой не разберется самый высокопрофессиональный аудитор, все, начиная с арестов и следствия и кончая судами, опозорило страну так, что дальше некуда.

Похоже, нынешнее правосудие если не массовостью, то ложью стремится догнать пресловутое правосудие Вышинского и тройки, штамповавшие приговоры в лихие сталинские времена.

Если власть в стране - так называемый тандем - не найдет в себе силы, как нашел их Хрущев в своем докладе ХХ съезду, то этому тандему в любом случае будет заготовлено место не в Истории, а на свалке истории.

Мне могут сказать, что Хрущев, при котором для многих тысяч людей родилась новая стандартная формула «Дело прекращено за отсутствием состава преступления. Вы полностью реабилитированы», проиграл власть. Да, власть он проиграл, но выиграл в себе человека.

Что дороже?

Может, это будет не очень последовательно - я просто иду по тексту прочитанных мной комментариев к моему интервью.

Прежде всего я прошу прощения у читателей за слова о добровольцах - «дурни интеллигентские». Но для меня эти слова - они просто домашние. Я так иногда говорю сыну своему: «Дурень ты интеллигентский, Алешенька». Не осознала, что так говорить о многих совсем незнакомых людях нельзя, может звучать обидно. Но уж их-то и их потомков я меньше всего хотела обидеть - я преклоняюсь перед их выбором, который они сочли для себя единственно достойным и правильным. Простите меня, их дети и внуки, за эти слова.

Лена Кларк Де Винне спрашивает, где находилась школа №36. Московская школа № 36 находилась на Пушкинской (бывшая и нынешняя Большая Дмитровка) во дворе дома, расположенного напротив музыкального театра Станиславского. И мы очень гордились тем, что она была самой близкой географически к Кремлю школой. Училась я там с того момента, как она была построена, - в шестом и седьмом классе. А до этого с третьего класса я с моим классом каждый учебный год перемещалась с места на место. Номера школ тоже менялись - я их не помню. А места запомнились. Была школа во дворе газеты "Известия" - вход был со Страстной площади. Была школа на Страстном бульваре, на его левой, если смотреть от центра, стороне. Была школа в Настасьинском переулке, а еще школа в Петровском переулке, где был театр Корша.

Несколько человек спрашивают в своих комментариях, где можно узнать подробности о своих репрессированных родственниках. До последнего времени был (и, видимо, существует до сих пор) один адрес: Кузнецкий мост, 24. Приемная ОГПУ-КГБ-ФСБ. Надо туда подать заявление, указав и подтвердив документально родство, и вам дадут прочесть дело вашего папы, мамы, бабушки и дедушки. Там все зафиксировано - с часа ареста и первого допроса вплоть до справки о расстреле с указанием даты и часа с минутами, когда это произошло. Считаю, что, как это ни страшно, все, у кого близкие были репрессированы, должны это прочесть. Только так осуществится то, о чем мы пока только говорим: «это не должно повториться".

Лена Кларк Де Винне пишет, по-видимому, основываясь на семейных, очень часто неточных легендах. Поэтому, на мой взгляд, то, что она пишет, нуждается в уточнении.

Цитирую. «Бабушка Эмма была сослана, сошла с ума и умерла в Акмолинске. Когда бабушку сослали, моей маме было 4 года, и она чудом избежала приюта - ее усыновил старший брат, которому только исполнилось 18. Когда маме было 12 лет, она в последний раз навестила свою маму в ссылке, но та не помнила, что у нее есть дочь, - принимала ее за ее старшую двоюродную сестру. Моя мама говорила ей, что она ее дочь, а бабушка отвечала ей, что у нее нет дочери, а только один сын и племянницы». Но в Акмолинск не ссылали. Там был большой женский лагерь. В просторечьи он назывался «АЛЖИР» - Акмолинский лагерь жен изменников родины. Основан он был в 1938 году, но через несколько лет его закрыли, а заключенных перевели в разные лагеря, в основном в Карагандинский лагерь (Карлаг), имевший много отделений. Там иногда настойчивым родственникам давали свидания с заключенными. Если б я знала фамилию бабушки, то могла бы посмотреть в книге «Узницы АЛЖИРа», где перечислены почти все его узницы.

Второе сообщение Лены меня просто огорошило своей исторической неверностью. Цитирую: «Мамин брат выжил только потому, что был "сыном врага народа": в битве за Москву сын врага был недостоин идти на передовую, его оставили в тылу. А на передовой всех до одного убили».

Брали в армию, в том числе на передовую всех, не разбирая, чей ты сын или дочь. Война уравняла нас в правах со всеми солдатами – нашими сверстниками. Может, только к наградам старались не представлять Но это в общем и неважно. Как там в «Теркине» сказано - «что мне орден, я согласен на медаль». А я перечислю тех, кого знала лично и кто пал смертью храбрых на полях сражений. Их отцы были расстреляны, а мамы в это время отбывали срок в АЛЖИРе. Это моя подруга медсестра Люся Чернина - погибла в Сталинграде. Это лейтенант Борис Клейман - погиб, защищая Ленинград. Это Гога Рогачевский, начальник штаба танкового полка, - погиб на Курской дуге. Это Сева Багрицкий. У него, правда, отец умер своей смертью, зато мать отбывала срок не как ЧСИР ("член семьи изменника родины"), а за КРД ("контрреволюционная деятельность") - в Карлаге, в отделении Джартас.

Но были и вернувшиеся с войны. Например, я. Например, Юрий Душенов, сын расстрелянного в 1938 году командующего Северным флотом адмирала Константина Душенова. И это о них – живых и мертвых - и о тысячах других пишет Твардовский. Перечитайте поэму «По праву памяти". Она как раз о том, что «Война предоставляла право// На смерть и даже долю славы//В рядах бойцов земли родной».

А это уже не комментарий к комментариям читателей, а нечто очень личное. Из моего интервью исчезли несколько имен. Я вроде понимаю - есть допустимые размеры материала. Может, еще какие-то редакционные соображения. Но тут как-то неожиданно просветилось, что для меня война (как для всех, кто ее на себе пережил) - боль непроходящая. Скажу чужими словами: «Я прошел по той войне, а она прошла по мне, так что мы с войною квиты». И люди, которые были рядом, для нас не статистика. А для журналиста другого поколения война – это тема. И имя в теме не обязательно. И очень мне обидно. Вот я говорила, что мне помогла стать настоящей сестрой операционная сестра. Но имя ее - Тася Жиганова - исчезло из интервью. Наверно, ее уже нет на свете - была она старше меня лет на 8-10. Также помогла заведующая аптекой. И снова имя исчезло: Анна Андреевна Знаманская. Ее уж точно нет - была она самой старшей по возрасту во всей команде. Исчезла из интервью фамилия доктора Свечарника - начальника соседнего санпоезда. Мы тогда в сплотке шли (два поезда тащил один паровоз). Ну и бомбили нас вместе. А у меня про него и была всего–то одна фраза: "Убит был доктор Свечарник, тоже ленинградец был».

И еще простить себе не могу – не назвала своего санитара в саперном батальоне. Тоже один из самых старых был. Демобилизован по первой возрастной демобилизации. А жили мы в землянках. Моя землянка была и медпунктом. Комаров в это время года в Карелии были тучи. Воздух звенел и содрогался от них с вечера и всю ночь напролет. И мой санитар Захаров по вечерам жег в землянке хвою и дымом выгонял комаров. А потом говорил: «Доча, иди спать ложись. Я всех супостатов выгнал». И от этого слова «доча» становилось тепло, но хотелось плакать.Я ведь уже сознавала, что моего папы нет. И кроме Захарова мне в жизни больше никто никогда не скажет «доча».

Для чего я это пишу? А это просьба к вам, милые, умные молодые журналисты. Никогда не убирайте имена. Сохраняйте их, собирайте их сколько возможно, сколько сохранила их память еще живых.

И завершаю я свой комментарий к комментарию небольшой информацией. Я подозреваю, что многие потомки репрессированных в годы сталинского террора не знают,что в Казахстане, в бывшем центре необъятного КАРЛАГа на средства из фонда президента Назарбаева создается большой музей в память тех, кто отбывал там свой мученический срок, и тех, кто там погиб. И для информации еще даю имя той, кто трудится создавая этот музей: Екатерина Борисовна Кузнецова.

Из интервью журналу "Сноб":

"...С начала и до конца войны, а потом еще немножко после нее, приблизительно до конца августа 1945-го, я была в армии. Не в штабах, а среди этих самых раненых солдат и моих рядовых солдат-санитаров. И я ни разу не слышала "В бой за Родину! В бой за Сталина!". Ни разу! Я могу поклясться своими детьми, внуками и правнуками".

"...Это большая ложь – про миллионы добровольцев. Добровольцев в процентном отношении было ничтожно мало. Была жесткая мобилизация. Всю Россию от мужиков зачистили. Колхозник или заводской работяга – те миллионы, которые полегли "на просторах родины широкой", были мобилизованы. Только единицы – дурни интеллигентские – шли добровольно".

"...А третья ложь тянется с 1945-го. Она в эксплуатации темы войны с целью заморочить мозги ее действительным участникам и тем, кто войны не видел. И все эти парады и государственные праздники – это не грустное поминовение тех, кто с войны не пришел, а милитаризация общественного сознания, в какой-то мере подготовка его к грядущей войне, и наживание нынешней и предшествующей властью того, что сегодня называется рейтингом – и внутри страны, и в международном плане. Ну и конечно, на войну уже шестьдесят пять лет списывают, что страна – не власть и люди, к ней приближенные, – живет плохо, катастрофически плохо".

Полный текст интервью на сайте Snob.Ru


Елена Боннэр в годы войны. Фото из личного архива

Василь Быков. Сегодня особенно выделяю "Карьер".
Гроссман. Некрасов.
Ирвин Шоу, "Молодые львы".
Воннегут, "Бойня номер пять".
Мария Васильчикова, "Берлинский дневник".
Ремарк, "Время жить и время умирать".
И сегодня (про войну совсем с другого бока) - "Дневники Мура".

Стихов очень много.
Межиров: "Покидаю Невскую Дубровку, Кое-как плетусь по рубежу..."
"Просыпаюсь и курю..."
"Мы под Пулковом скопом стоим..."
Самойлов, "Сороковые роковые".
А тогда, когда война еще шла, - Симонов.

Песня - тогда была "Землянка".

Фильмы "Хроника пикурующего бомбардировщика", "Дом, в котором я живу" и совсем малоизвестный фильм "У твоего порога". И еще два фильма Вайды - "Пепел и алмаз" и "Пейзаж после битвы".

В том виде и с тем объемом хозяйственно-финансовой деятельности, который имеет сейчас АН России, ее необходимо срочно разогнать. Но чтобы сохранить историческую память (как же Великой России без Истории быть?) - сохранить для достойных почетное звание, для согревания остывающей крови и неуклонно ослабляющейся мышечной деятельности некоторых органов. Раз в год проводить выборы и гарден-парти по образцу американской Академии. А все другие функции - деньги, дома, санатории, больницы и тр. и пр. - передать на общенародный баланс. Помните начало девяностых и "долой привилегии", и как на этом лозунге юная блондинка Эллочка выбилась в люди?

А науку отпустить в свободное плавание по институтам и университетам. И это может оказаться ее реанимацией.

Решать, что кому достанется, будет один малый ареопаг, состоящий из всерьез ученых специалистов. Пока не придумали, как их отбирать, можно по индексу цитирования, предварительно вычеркнув из всех групповых индексов всех администраторов, от малых до великих.

Может, и школы научные возродятся, и все варианты лысенковщины отойдут в светлое прошлое... А то развели две бодяги. 1) Все, что можно и нельзя, дали захапать православному ареопагу. 2) А все несметные богатства Академии - ареопагу дельцов от Академии.

Вполне достаточно одной гарден-парти в году, после выборов. И пусть ее готовят лучшие в мире повара. Хоть в Ницце, хоть в Куршевеле, хоть в будущем Сочи в свободное от хоккея время.

И все, общий привет. Да, забыла - в каждые выборы помимо академиков выбирать руководителя очередной гарден-парти. Считайте, что я глубоко обдумала это предложение и мысленно его обсудила, предварительно переворошив все, что Андрей Дмитриевич Сахаров писал и говорил об Академии.