Лучший и талантливейший консерватор нашей эпохи господин Радзиховский изо всех сил напал на «Пионтковских-Дмитриевых» за их мрачные пророчества. Логика Леонида Александровича вполне железная. Приведем в кратком пересказе его яркие диатрибы. Либералы (неважно, центрист ли это, как проницательный социолог Михаил Дмитриев, или радикал, как блестящий публицист Андрей Пионтковский), распространяя в «мире идей» концепцию неминуемой гибели России в результате продолжения путинского «Большого Застоя-2», тем самым идеологически вооружают экстремистские протестные группы – от неосталинистов до неонацистов - и таким образом, как писали следователи 75 лет назад, «вольно или невольно служат врагам». Словом, становятся как бы «моральными соучастниками» «Русского марша» (подобно тому, как в январе 1935 года Зиновьева и Каменева признали моральными соучастниками убийства Кирова).

Имеют ли интеллектуалы моральное право разоблачать режим, понимая, что этим они пусть немного, но помогают не только демократической, но и тоталитарной оппозиции? Что опасней для России – отсутствие исторической динамики или, напротив, ее появление? Эти вопросы из числа важнейших, разделяющих сегодня наши интеллектуальные круги.

На одной чаше весов знаменитое коржавинское «Какая сука разбудила Ленина, кому мешало, что ребенок спит», ставшее паролем праволиберальных интеллигентов 70-х, и так подходящее к прошедшему 95-летию ВОСР.

А на другой чаше весов – зубовный скрежет праволиберальных интеллигентов в парижской и пражской эмиграции в 20-е о том, что ведь «все могло обойтись», если бы, допустим, зимой 1917-го Николай Александрович Романов предпочел тайному указу о разгоне Думы и своему будущему страстотерпческому венцу самое банальное приглашение умеренных либералов в правительство и заодно отмену остатков сословной, национальной и религиозной дискриминации.

Тема переносимости обществом застоя очень сложна. Прежде всего необходимо понять, является ли Россия традиционным обществом, которое может не просто десятилетиями, веками избегать социального динамизма и где форсированные реформы не менее кровавы, чем самые страшные революции, или обществом современного типа, для которого застой – это социальный некроз.

Я берусь утверждать, что все основные проблемы современного российского общества – последствия 20-летнего первого «Большого застоя». Именно он привел к разложению и гибели СССР, а затем его гниющие останки отравили социальную жизнь новых государств. Застой – это остановка социальных лифтов; отрицательный отбор кадров; приоритет имитации деятельности над реальностью и, соответственно, подавление всех стремящихся к инициативе и творчеству; стремление погрузиться в выдуманный мир (коллективный эскапизм), тотальное циничное лицемерие и неслыханная до этого в истории социальная атомизация... Перестройка, а затем либеральные реформы дали выдвинуться последним элементам в обществе, готовым к динамизму и соревновательности. Путинский «Второй застой» еще более ухудшил положение.

В докладе Дмитриева не сказано, что Россия вымирает. В нем сказано иное – продолжение застоя, жизнь в условиях неподвижного общества, государства, консенсусом признаваемого принципиально лишенным справедливости, приведет к системной деградации общества. Пьянство среднего поколения (старшее стремительно вымирает, не вынеся перехода к исторической динамике) и наркомания молодого – это форма растянутого коллективного самоубийства общества, не желающего жить в зловещем, непонятном и «неправильном» мире.

В вещем сне Ксении Собчак Путин, прежде чем наяву вернуть ее два миллиона баксов, уверяет, что его цель – дать умирающей Российской империи скончаться тихо, спокойно и комфортно. Но Россия – культура мирового класса, она не готова отправиться в хоспис. Поэтому российская цивилизация неизбежно попробует вырваться из исторического тупика. Любой ценой. Цивилизация – животное примитивное, и рваться будет как лисица из капкана – отгрызая лапу. Не понимая этого, трудно – даже задним числом – обосновать, как занудные и дидактические романы Солженицына и пафосно-банальные интервью Сахарова смогли за десяток лет сделать то, чего не смогли за сорок лет добиться ЦРУ, Госдеп и Пентагон и о невозможности чего писали поколения советологов: уничтожить КПСС и без единого выстрела разгромить Советский Союз. Но российская цивилизация не захотела умирать в застое «потребительского тоталитаризма» и сделала кучку диссидентов и партийных фрондеров стремительными победителями КГБ, ЦК, армии, творческих союзов...

Общество, или, если угодно, культура, а говоря о России – локальная цивилизация, часто ведет себя в отношении с внешней средой как пусть и примитивное, но живое существо. Ну, и ведь каждая инфузория-туфелька, а не только «цыпленок жареный и пареный» хочет жить. И она утолщает внешнюю оболочку, что-то отторгает, выпускает псевдоподии, что-то жадно поглощает. Если надо – делиться.

Я уверен, что Россия готовит своим «вменяемым элитам» новый большой сюрприз. Для «оживления» она ведь может так же внезапно привести в Кремль «Русский марш», как 95 лет назад привела большевиков-ленинцев. Поэтому, когда Радзиховский и им подобные заклинают, чтобы либеральные интеллектуалы перестали «смущать умы» (незрелые), они как раз и готовят победу необольшевизма.

Собственно говоря, какой может быть сценарий «правильного поведения по Радзиховскому»: интеллектуалы изо всех сил начинают говорить, что «все в принципе не так уж и плохо». Этим они сразу же теряют поддержку общества и остаются заложниками правящей команды, которая уже требует надрываться: «все хорошо». Предложение оппозиционерам «вработаться в систему», выдвинутое недавно (не Леонидом Александровичем), например, совет Чириковой постараться дослужиться до главы экспертно-экологического ведомства, не учитывает того, что понятно и ежу" путь в это кресло для Евгении Сергеевны начнется с подписания «научного» обоснования важности полной вырубки Химкинского лесопарка.

Итак, либеральная оппозиция, перечитал щедринскую «Современную идиллию» и решила «годить». На улицы выходят протестующие под вопиюще нелиберальными лозунгами. И тут – прежде чем отдать роковой приказ «Пли!» - властям очень-очень будет нужен хорошо отрепетированный интеллигентский вопль: «Да, раздавите же наконец гадину!». Впрочем, финал этого действа тоже в общих чертах известен: в эмиграции и в лагерях интеллигенты поглощены неизбывными спорами о судьбах России: надо ли было расстрелять смутьянов на неделю раньше (вариант: всех пересажать сразу после Болотной) или, напротив, успеть назначить Кудрина премьером и выпустить Ходорковского. Замените Кудрина Гучковым, а Ходорковского – Бухариным и вы получите 70-летние интеллигентские дискуссии о том, можно ли было предотвратить победу Ленина-Троцкого-Сталина.

Именно радзиховские уже год делают все, чтобы дискредитировать и унизить протестное движение. Они обращается к либералам (левые и ультраправые его не воспринимают, а сторонники власти и так знают, что оппозиция – сплошь грузино-японские агенты) и отгоняет их от протестов, внушает уныние и апатию. Но если их молитва дойдет, то против власти останутся только те, кто вызывает у них кошмар, – антирыночные авторитарные националисты. В то время как простое стремление к самосохранению должно бы подсказать радзиховским: объясняйте, непрерывно втолковывайте Кремлю, что либеральная оппозиция – потенциально самая мощная, она авангард среднего класса. Срочно идите ей на уступки, покажите обществу: либералы – сила. Орите, как орали бы, если бы машина времени забросила в ставку Николая II 23 февраля 1917 года: Ваше Императорское величество, либо Гучков и Милюков в правительстве и аграрная реформа, либо через год будет отмечаться рождение Красной армии (немцы возьмут Псков и Нарву, а кучка офицеров и студентов выступит в Ледяной поход) и затем над телами расстрелянной царской семьи венгр-большевик накарябает строчку из Гейне!

Радзиховские, высмеивая слабость протестного движения, делают вид, что не понимают – такой медленный разгон нового революционного цикла в России – это великое счастье. Ни обвальных шахтерских стачек 1989-го, ни бунтующего Закавказья – деликатнейшая просьба приличнейших людей: не беспредельничать. Цена вопроса – отставка Чурова, пересчет голосов и формирование коалиционного кабинета при поддержке двух изначально пропутинских и промедведевских фракций – «несправедливой» и «неединой» «Россий». Кабинет бы назвали, допустим, «правительство социального центра». Жадность сгубила фраера, и началась «Белая революция». И теперь радзиховские делают все, чтобы она стала двух самых устрашающих для них цветов: «красного» и «коричневого». Когда же события действительно пойдут вразнос, и сильным мира сего, как обычно, захочется заслониться от мятежных масс умеренными прогрессистами, и они захотят красиво - как джентльмен джентльмену - передать шпагу либеральной оппозиции, провернуть это не удастся: мы послушались Радзиховского, ответит бывшая либеральная оппозиция, и теперь живем согласно принципу Кандида «каждый да возделывает свой сад».

На фоне всех заламываний рук и ног по поводу "Русского марша" по Якиманке не могу не отметить, что прославленная своим разоблачительным пафосом кинокомпания НТВ наконец-то от уровня сталинского агитпропа перетекла к уровню агитпропа гитлеровского (это мое оценочное суждение).

Выдуманный (то ли еврейский, то ли "одесский") акцент Троцкого-Бронштейна в показанной 5 ноября пивоваровской "Анатомии Октября" как глубина и выразительность подачи темы и по охвату аудитории, и по экспрессии оставляет далеко позади бледные ораторские ухищрения на воскресном митинге.

Это не жалоба в прокуратуру и не письмо Саше Броду, ибо сказано "Не подавай надежды доносчику" ("18 молитв стояния"). Это призыв к бойкоту НТВ не только телезрителями, но и рекламодателями.

Неплохой и неглупый мужик Михаил Прохоров на днях торжественно совершил двойное политическое самоубийство.

Для начала он заявил об уходе из бизнеса ради партстроительства. Такой уход был бы правильным и остроумным шагом либо год назад – как знак абсолютной решимости бороться за пост президента в качестве кандидата от умеренной правой оппозиции, - либо, напротив, года через три. Ведь Прохоров не только отрицает революцию, но и не ставит лозунг досрочных парламентских выборов в центр своей политической стратегии. Это значит, что он исходит из того, что следующие выборы в Госдуму будут в урочное время - декабре 2016-го или в единый день голосования – в сентябре 2016-го.

Бизнес придавал Прохорову респектабельность. Миллиардер, в трудный для родины час идущий спасать ее от засилья политиканов и экстремистов, – это звучит. Тем более что в бизнесе он преимущественно сделал себя сам, бизнес-войны он вел преимущественно при помощи изощренной биржевой игры, обходясь без беготни в Кремль, кампаний черного пиара и команд «ликвидаторов». Да и куршевельская история лишь подтвердила его «традиционную ориентацию».

Но кому нужен будет лидер еще одной мелкой буржуазно-интеллигентской партии через четыре года - и кто будет помнить о мужском поведении Прохорова в сентябре 2011-го?

Но и этого опрометчивого шага Михаилу Дмитриевичу показалось мало*, и он поставил во главе своей программы ликвидацию национально-территориального деления России и укрупнения областей – по линии социально-экономической целесообразности.

Есть несколько лозунгов, поддержка которых приятна, но которые в принципе нереализуемы. Прыщавой школоте приятно мечтать, что «королева района» сама бросится на шею. Но они знают, кто ей покровительствует, и, стремясь сохранить руки-ноги в целости, даже не думают приступить к ухаживаниям, ограничиваясь волнующими фантазиями.

Некоторым приятно мечтать о том, что православие сделают государственной религией России и в паспорт им запишут, что они «государствобразующие русские». Как правило, этому же контингенту приятно воображать, как казаки на Красной площади порют панк-фемен-группу Pussy Riot. Это скорее говорит о правоте старика Фрейда и о глубокой укорененности снохачества в южных областях России, чем о продуманной политической и уголовной реформе.

Некоторым приятно мечтать о том, что бедняков лишат избирательных прав. Они рассказывают, как это можно сделать в условиях, когда именно пенсионеры и бюджетники составляют большинство активного электората, когда без широкой программы льгот многодетным об исправлении демографической ситуации в центральной России серьезно говорить нельзя, и когда яснее ясного, что любая партия, внесшая этот пункт в программу, обречена на разгром и публичное опозоривание. Но как волнуют предвкушение этого читателей известных правоконсервативных колумнистов. Вот, дескать, придет «Аугусто Саакашвили» и издаст «конституционный указ о лишении нахлебников лишних прав».

Некоторым – очень многим – приятно мечтать об упразднении «ленинско-сталинского» национально-территориального деления России. Так 17 лет назад было приятно – и даже оригинально – мечтать о восстановлении в России монархии. Такие взгляды, как насыщенный дорогой парфюм, придавали их сторонникам имидж завсегдатаев респектабельных борделей.

Все рассуждающие о том, что ленинская программа федерализации по национальному признаку в итоге привела через 70 лет к развалу Союза, забывают добавить – отсутствие такой программы привело бы к развалу страны советов за семь, и не лет, а месяцев. Судьба деникинцев с их бескомпромиссным лозунгом «единая и неделимая» была наглядным назиданием современникам.

Российские национальные республики (бывшие автономии) – это полупереваренные империей этнические государства или протогосударства. Даже малейший намек на ликвидацию своей символической этнической государственности сразу взорвет и Кавказ, и Поволжье. Крах СССР начался с выступлений в Алма-Ате в декабре 1986 года (жестоко подавленные протесты против назначения русского Колбина первым секретарем ЦК компартии Казахстана) и в Карабахе и Армении в феврале 1988-го (армяне НКАО не захотели оставаться в составе Азербайджанской союзной республики).

Какой реальный потенциал поддержки идеи «губернизации»? Этнические русские северокавказских республик? Они практически полностью лишены политической субъектности и отлично понимают, что в случае вспышки национальных протестов их, как 20 лет назад русских Чечни, спасет только бегство. То же относится к русским Татарстана и Башкирии. Особенно в условиях, когда башкирское меньшинство будет бороться против поглощения Казанской губернией.

Еще «губернизация» импонирует русскому среднему классу, либо натерпевшемуся от кавказских «крыш», либо раздраженному кавказскими конкурентами. Импонирует, но не настолько, чтобы рискнуть новыми национальными войнами.

Но программа Прохорова идет дальше. Он намерен радикально укрупнить области. А вот это серьезно задевает интересы его потенциального электората из среднего класса. Уже два десятилетия социально-экономическая жизнь лепится к мегаполисам, сходя на нет к региональным границам. Сделать существующий мегаполис, например, Нижний Новгород, стольным градом какой-нибудь Среднеповолжской губернии означает лишить нынешнего статуса региональных центров Самару, Вятку и Саратов, то есть разорить тамошний малый и средний бизнес, сделать его добычей нового микроимперского центра, обескровить региональную экономику. Если центром губернии сделать – по англосаксонскому образцу – маленький город чиновников, то это спровоцирует ожесточенную войну бизнеса, криминалитета и местных бюрократий за контроль над новоиспеченной столицей. Ибо бизнеса от бюрократии у нас никто не отделял. И даже прогрессист Прохорова эту тему не педалирует.

Поэтому прожекты «административных реформ» Прохорова выдвинуты явно только с расчетом понравиться тому своему потенциальному электорату, который никогда не станет "кинетическим", то есть действующим, голосующим. Ведь все понимают, что даже одна подготовка к их реализации погрузит страну в хаос.

Впрочем, о политическом дилетантизме Прохорова говорит уже его предложение религиозного пакта, выдвинутое в разгар скандала вокруг дела Толоконниковой-Алехиной-Самуцевич в качестве некоего исторического компромисса. Теоретически очень красивая идея «пакта о ненападении церкви и интеллигенции» уже никому не была нужна. Стало ослепительно ясно, что власти сделали крупную ставку на клерикализацию. Руководство РПЦ и его общественные сателлиты получали огромное удовольствие от востребованности властью. Последовательная оппозиция окончательно отнесла официальную церковь и официальную мечеть по «ту сторону баррикад». Авансы Зюганова Моспатриархии остались отвергнуты – в руководстве РПЦ «власовское» крыло окончательно взяло верх над «сталинским», сделав последнее уделом внутрицерковных маргиналов.

Последняя же прохоровская инициатива окончательно перевела его в глазах власти в ранг «жука-померашку», который перед лицом кремлевского «Ока Саурона», хищно выискивающего врагов, искусно превратился в неопасный политический труп.

Впрочем, не столь утонченный Сергей Миронов добился того же эффекта куда проще, всего лишь указав на дверь единственным реальным оппозиционерам в своих рядах. Не успел Миронов начать партийную чистку, как от его партии отвалились «запчасти» - те партии, для поглощения и нейтрализации которых его преимущественно и создавали.

Беспощадная политическая поляризация революционной эпохи очень быстро выбрасывает на историческую помойку вчерашних кумиров, оказавшимися «людьми одного жеста», одного поступка. Миронов и Прохоров получили под прошлогодним лозунгом Навального «кто угодно, лишь бы не «ЕдРо» явно не заслуженный ими как политиками электоральный бонус. Теперь они вернули излишек.

Забавно, что смысл партиям Прохорова и Миронова придает лишь нарастание революционного процесса. Только на фоне протестной волны они выглядят «третьей силой» и «наименьшим злом» (в глазах Кремля). Однако эскалация революционных событий очень быстро и их превратит в то, что они есть, – политтехнологические заготовки.

*Как в старом анекдоте афроамериканцу, читавшему в нью-йоркской подземке газету на идиш.

Показательный политический процесс подобен наркотической практике: сперва режиму нужно решиться окончательно покончить с юридическими условностями, затем кайф от того, как легко и просто решить все политические проблемы: избавиться от оппонентов, выставить их страшной угрозой, если удастся – вынудить к моральному самоубийству; затем нужны все новые и новые дозы – и не для того, чтобы пережить кайф, а чтобы избавиться от ломки...

Сейчас наши власти, как чушка в нижегородскую лужу, плюхнулись в очередной политический процесс – «Телевизионное дело». Сомнения во вменяемости (в медицинском смысле этого слова) столпов неопутинского режима у меня прошли, сменившись четкой уверенностью. Они что, полагали, что Развозжаева можно будет вывести на открытый процесс, где он сыграет роль Радека на процессе Бухарина и, подобно Ивану Рыбкину в феврале 2004 года, никому не расскажет обстоятельства киевского вояжа? Они в здравом уме и твердой памяти рассчитывали, что из десятка мятых листов, продиктованных чекистом-«аналитиком» скованной и перепуганной жертве, запертой в подвале (как у доктора Лектора), им удастся устроить мегапроцесс? О, это будет зрелище, достойное богов-олимпийцев: в клетке 20-25 подсудимых, среди них известные ораторы Навальный и Удальцов. Гособвинение: готовили взятие Кремля объединенными силами чеченских боевиков и отсидевших по рейдерских делам предпринимателей. При этом в Иркутске перекрывают Транссиб – дабы предотвратить переброску владивостокского ОМОНа в Калининград. Лучшие адвокаты России, прямая трансляция всех мировых телеканалов... Послы, покидающие Москву... Судебные исполнители, блокирующие счета (тайные и явные) членов известного кооператива... Тягачи с ракетами ПРО, подъезжающие к священным рубежам отечества... Как было сказано в «Томе Сойере» Марка Твена, «опустим же завесу милосердия над этой сценой».

Самым лютым антикоммунистическим памфлетом была безобидная «Морфология волшебной сказки» Владимира Проппа с ее типизацией сказочных персонажей, в том числе так называемых «вредителей» (т.е. вредящих главным героям), с ее вскрытием причин страха перед оборотничеством - когда добродушные персонажи внезапно обнажают свое губительное нутро. Например, милая приветливая старушка оборачивается каннибалом, имеющим хобби запекать заблудившихся в лесу малых детушек.

Точнее, таким антитоталитарным памфлетом сугубо культурологический труд Проппа сделало бы предисловие социолога, объясняющего, как коммунистические и фашистские правители эксплуатируют архаические подсознательные страхи своих подданных, раздувая истерию поисков и разоблачения «оборотней» и «вредителей», как погружают сознание масс в атмосферу страшной детской сказки. Поэтому таким резонансным было «дело врачей», соединившее страх иррациональный перед лекарем (колдуном) с антисемитизмом (в сущности, боязнью оборотничества). Но горе власти, когда над раздуваемым ею страхом смеются. В «Телевизионное дело» не поверили даже сдержанные сторонники Кремля. Более того, они испугались не на шутку. Внезапно они осознали – это конец путинизма. Точно так же, как дело Дрейфуса поставило крест на всех попытках роялистско-клерикального реванша во Франции; «дело врачей» было концом сталинского правления, дело Бейлиса - концом надежд на умеренные реформы в условиях царизма, что похоронило самодержавие; «дело Сахарова-Боннэр» - концом андроповщины^*.

Революция беспощадно делит людей, но многие сторонники реформ могут с чистым сердцем не становиться на сторону революции, говоря, что отвергают хаос, кровопролитие, «правовой разрыв». Но когда идет наглая и циничная фальсификация уголовного дела, откровенный политический гангстеризм, когда борца за права торговцев Черкизона похищают у офиса ООН, как будто он какой-нибудь Эйхман, тут нельзя укрыться за желанием предотвратить хаос любой ценой. Размежевание идет до конца, никого не оставляя в стороне. И очень скоро у Путина вообще не останется бесплатных защитников. Да и платные будут изрядно халтурить. Остроумие многоходовой и многоуровневой операции так же увлекло Кремль навстречу окончательной и бесповоротной политической гибели, как остроумие и абстрактная красота плана Шлиффена увлекла к гибели кайзеровскую Германию. Какая мелочь - пройти победоносными дивизиями маленькую Бельгию. И тут он - Париж! Какая мелочь - плюнуть на приличия и выхватить мальчишку-левака из-под носа у смирных ооновских клерков. И тут - готовый сценарий процесса над всеми зимними смутьянами!

Кремль сделал последний и решительный шаг... в омут грандиозной политической катастрофы.

Высокоученые социологи Центра стратегических разработок могут тешить себя иллюзиями, что кроме революции в форме массовых акций гражданского неповиновения (что означает: многосоттысячные несанкционированные демонстрации и политическая стачка в финале) у России есть еще вариант бесконечного гниения и вариант верхушечных реформ (типа кабинета Кудрина при правящем Путине).

Гниения не будет: Россия - культура мирового класса, и она - культура, а не Россия - готова будет на любой взбрык, лишь бы избежать гибели. Культура - феномен страшный и могучий, и находит подчас довольно парадоксальные и неожиданные варианты выхода из, казалось бы, безнадежного исторического тупика.

Именно поэтому смиренномудрые сторонники позиции советника Гете «лучше несправедливость, чем непорядок» пришли от истории с Леонидом Развозжаевым в такую панику. Исчезла их излюбленная иллюзия, что историческая дилемма такова: консервативный коррумпированный режим (абстрактный «Мубарак») или революция, приводящая к власти разрушительные силы (абстрактные «братья-мусульмане»). Но оказалось, что развилка еще драматичней – демократическая революция или национал-социалистическая революция (воображаемые «братья-мусульмане» или «Аль-Кайеда»). Вот тут смиренномудрые от души прокляли власть, не оставившую им пространства для маневрирования. И никаких поэтапных реформ не будет, поскольку у Кремля отсутствует некриминальная база правления (выборы сфальсифицированы, собственность украдена или захвачена), а любые реформы, чуть более последовательные, нежели чем медведевские, потребуют восстановления верховенства закона. Поэтому подлинная дилемма довольно незамысловатая - антикоррупционная революция снизу (лучше всего «бархатная-бархатная») или путч (отчаянная попытка устранить клептократию «сверху»), также развязывающий революцию.

В марте я предупреждал, что власти для перехода к откровенно-репрессивной фазе режима используют любой уличный инцидент, чтобы ввести «чрезвычайные меры» против реальной оппозиции. Действительно, уличные столкновения 6 мая, искусно спровоцированные сужением прохода демонстрантов на Болотную площадь, дали возможность принять кучу репрессивных законов и бросить за решетку оппозиционеров. Но каскад блестящих тактических и оперативных успехов, как это, например, было при реализации плана «Барбаросса», прямиком вел в грандиозную стратегическую западню.

Представьте себе: март 1933, еще чадит рейхстаг, введены чрезвычайные законы, арестован Димитров и другие коминтерновские резиденты. Но на улицах Германии громогласно распевают частушки о том, что настоящий поджигатель - Геринг. Как оказалось, неминуемая фашизация путинизма сдерживается простым, но убийственным обстоятельством – нагнетаемые с февраля «поклонные» настроения привели только к появлению немногочисленных политических гопников, способных только сорвать художественную выставку или инспирировать инцидент с «заказанным» оппозиционером. Никакого массового праворадикального движения в поддержку Кремля и против либерализации не возникло, нет и следов антидемократической и антилевой общественной мобилизации – только с трудом сдерживаемая ненависть и презрение одних и тупая покорность других. А ведь без такой мобилизации не обошелся ни один фашистский режим в истории. Просто вороватая и лживая полицейская диктатура. И все чаще ломка, и все больше последующие дозы политических провокаций. И все ближе лаконичный диагноз судмедэксперта «передоз».

^*Концом стратегии на сугубо репрессивное подавление инакомыслия, ознаменовавшее период, когда Андропов руководил КГБ и ЦК КПСС.

Вести заочные философские споры с писателем-фантастом Юлией Латыниной - довольно унылое занятие. К сожалению, она кумир влиятельного сегмента правоконсервативной интеллигенции, поэтому дискуссия с ней является необходимым элементом социального конструирования будущей свободной России. Очевидно, что полемика с путиноидами и фашизоидами совершенно бесперспективна. Но после их «диалектического» снятия придут иные генерации политиков и общественных деятелей. От того, какие доктрины покорили их умы и сердца сегодня, зависит то завтра, в котором мы скоро будем жить. Так бурная, хоть и казавшаяся предельно абстрактной, полемика в самиздате и тамиздате в 70-е годы между демократическими социалистами, либералами-западниками и православными монархистами определила соотношение сил в российском парламенте в 90-е.

С упорством, достойным лучшего применения, Латынина вбивает тезис о желательности ограничения избирательных прав для бенефициаров социального государства – получателей пособий и пенсий, включая «выкуп» у бедных избирательных прав.

117 лет назад один из идеологов Фабианского движения (по теперешнему – леволиберальных реформаторов) Герберт Уэллс выпускает свой первый фантастический роман «Машина времени». Это острый социально-политический памфлет. Его главная тема - вовсе не блестящее достижение гениального изобретателя, создавшего велосипед для путешествий в прошлое и будущее, но грозное предупреждение: продолжение праволиберального курса разделит нацию на два биологических вида – изнеженных элоев и хищных морлоков, охотящихся на них по ночам. Проклинаемые Латыниной левые реформаторы создали социальное государство. В Российской Империи – не успели, и большевистские морлоки с хрустом и чавканьем «пожрали» дворянско-интеллигентских элоев.

Лишение бедноты и пенсионеров (т.е. людей, работавших всю жизнь) избирательных прав вызовет у них предельное отчуждение от общества и государства. И тогда огромные части населения постигнет судьба германских турок или французских арабов, велферополучателей в «цветных» кварталах США. Гастарбайтеры и их потомки в Западной Европе – неграждане, их правовой статус сегодня такой же, какой полагался евреям по программе НСДАП. Они отчуждены от «Большого общества», каналами социализации для них остаются либо мечеть, либо оргпреступность.

Североамериканские испаноязычные и афро – граждане, но в условиях всеобщего преклонения перед «протестантской этикой по Веберу» получатели пособий чувствуют себя людьми второго сорта и сами не регистрируются избирателями. Раз эти пасынки Запада выпадают из политики, то они не интересуют партийных деятелей. Перед ними не заискивают на выборах, их обходят при распределении муниципальных бюджетов. В ответ они отвергают господствующую культурную норму, и публицисты жалобно стенают о крахе мультикультурализма.

Совсем обратная ситуация была в США сто лет назад. Иммигранты быстро натурализовывались и получали гражданство. В результате сплоченные этнические группы, легко подчиняемые своими лидерами, стали лакомым куском для партбоссов обеих конкурирующих партий. В ответ на консолидированное голосование политики помогали новым гражданам с трудоустройством и работой. Так были включены мощнейшие механизмы социализации. Грузовые социальные лифты вырывали миллионы из этнических и расовых гетто. А попадание в общий средний класс формировало тот самый прославленный «плавильный котел». Ценой такой политической натурализации стал невиданный размах политической коррупции. Но она была преодолена интеллигентизацией политики, которая стала естественным следствием массового прорыва в университеты (высшее образование было самым надежным путем избавиться от маргинальности, а затем и критерием «джентльменства»).

Поэтому я убежден, что именно включение людей в гражданскую жизнь стабилизирует общество, а вовсе не искусственное «исключение» из нее. Кроме того, ведь существует точка зрения, что полноценным гражданином должен быть отнюдь не скучный мелкий буржуа или клерк (у которого с уплатой налогов все в порядке – он и мухлевать-то трусит), а воин. Как в романах Хайнлайна (серия «Звездный десант»), где право голоса получает только отслуживший в армии. Эта «спартанская» утопия была де-факто реализована в Израиле, где до массового прихода в политику евреев - выходцев из арабского мира и современной Восточной Европы (т.е. с наследственно-рабской психологией) мужчина, не имеющий за спиной службу в спецназе или танковых частях, о политической или административной карьере мог и не думать.

Поэтому для надежной социальной стабилизации будущей свободной России я предложил бы как раз принцип обязательного (под страхом штрафа) участия в выборах. Такой вот староамериканский вариант принудительной* политизации.

* Конечно, формально новоприбывших в США голосовать не заставляли, но возражать своим этническим «буграм» было сложно. Да и при получении патента на мелкую торговлишку заступничество местного партбосса - вещь не лишняя.

Возможно, через много лет мировая политология обогатится понятием «тест Удальцова». К этому меня привела следующая цепочка рассуждений, с моей точки зрения, вполне логически обоснованных. Прежде всего - две леммы, историческая и политологическая.

Первая. Для любой политической полиции или контрразведки самым «вкусным» является раскрытие заговора, поддержанного враждебным зарубежьем. Ибо именно такие рапорта больше всего любит высшее начальство. Причины этого понятны – сам факт раскрытия такого заговора прежде всего дает новую легитимность власти, ибо подчеркивает как отсутствие у оппозиции внутренней опоры, так и ее сугубую злокозненность, а правителей представляет в качестве истинно национальной силы, чуть было не ставшей жертвой вражеской атаки. И на проницательных и отважных заговорораскрывателей обрушивается щедрый поток наград, внеочередных званий, почестей и славы.

Но для полноценного раскрытия заговора требуются внезапность и умение хранить полученные сведения. Тщательная подготовка – и внезапная операция, приносящая обильные улики и застающая врасплох подозреваемых. Хотя бы как с июньским набегом на сейф Ксении Анатольевны. Или как в феврале 1933 года – сперва немецкая полиция хватает подпольных эмиссаров Коминтерна во главе с Димитровым, а затем уже «привязывает» его к делу ван дер Люббе.

Вторая. Границу между режимом пусть деспотическим, диктаторским, даже тоталитарным, но вменяемым, и режимом полностью «отмороженным» определяет градус обвинений, предъявляемых оппонентам. Комиссия сенатора Маккарти обвиняла американских литераторов и дипломатов в том, что они стали вольными или невольными проводниками враждебной Америке коммунистической (в ее сталинском изводе) пропаганды. В передаче русским атомных секретов или в подготовке по указанию посла Громыко взрыва Белого дома или Капитолия их не обвиняли. После смерти Сталина диссидентов обвиняли в антисоветской (у соседей - антисоциалистической) деятельности, в клевете на «строй», но не в планах штурма Кремля силами перекупленного спецназа, минирования Пражского Града и прочем. Ложные обвинения во «вредительстве» (диверсиях, терроризме) - признак опасно-бешеного режима, принудительно возвращающего подвластное ему общество к глубокой архаике с ее «злыми духами», «оборотнями» и «героями-спасителями».

Когда знаменитый министр Мерабишвили раскрывал очередной «заговор российских спецслужб», то у него уже были и видеопризнания пойманных агентов, и записи тайных переговоров. А уже потом следовали разоблачительные сенсации. Ни ему, ни режиму Саакашвили в принципе не могло прийти в голову вначале крутить по телевидению анонсы разоблачений шпионов и террористов (демонстрируя их лица и отрывки перехваченных бесед), а уже потом отправлять по конспиративным адресам группы захвата. Или самый последний пример. Турецкой разведке не пришло в голову начать с утечки о погрузке во Внуково таинственных контейнеров в сирийский самолет, затем показать интервью с командующим воздушными силами о непреклонной воле остановить военную контрабанду в Сирию, а только в финале давать команду поднимать перехватчики – навстречу самолету, уже спешно избравшему иной маршрут (например, через Иран и Ирак или над Средиземным морем).

Следовательно, навязчивые анонсы очередной телефальшивки, а затем и ее показ, и раскрутка депутатской истерии - до вызова Удальцова в Следственный комитет, по принципу «кто не спрятался – я не виноват» - это безусловное доказательство того, что, исходя из первой леммы, никакого заговора, никакой инспирированной из-за рубежа попытки захвата власти не было. Ибо за неделю навязчивых предупреждений даже самый тупой и ленивый заговорщик «почистил» бы все следы. А «подписывать» Совет Федерации, депутата Яровую и даже вроде бы дорожащего своей профрепутацией адвоката Кучерену всего лишь на «страшное разоблачение» факта встречи Сергея Удальцова с грузинским бизнесменом или (о, ужас!) депутатом - это уже признаки клинического маразма.

Перейдем теперь ко второй лемме. Прежде всего необходимо отметить, что «неотмороженные» режимы имеют шанс на мирную эволюцию к демократии. «Отмороженные» режимы настолько опасны для своего народа и для окружающих, что не нужно никаких иных правовых оснований для того, чтобы более не считать их легитимными и вообще заслуживающими права на существование, а следовательно, их «демонтаж» становится делом и правым, и правовым в высшем смысле понятий права и правды.

И мирным, спокойным путем такие режимы не уходили – даже «сталинскую» фазу советской системы прервал военный дворцовый переворот под руководством маршала Жукова, пускай даже этот военный переворот и был санкционирован высшим политическим руководством страны.

Следствием из второй леммы является то, что реальное выдвижение против Сергея Удальцова обвинений в участии в заговоре с целью мятежа (а не в организации переворачивания биотуалета на Болотной площади 6 мая) будет означать завершение процесса фашизации существующего режима, а значит - утрату им любой морально-политической легитимности.

Если же вся эта грандиозная кампания, сравнимая по размаху разве что с антимакашовской кампанией 14 лет назад, была раздута лишь для того, чтобы бросить на Сергея Станиславовича «грузинскую тень» и тем самым, может быть, понизить его рейтинг на выборах в Координационный совет оппозиции, то участникам этой кампании надо утешить себя тем, что в очень бедных семьях использованные презервативы стирают, сушат и вновь пускают в ход.

Поэтому и войдет в политологию «тест Удальцова» - в качестве критерия отмороженности и, не побоюсь этого слова, беспредельности режима. Как «проба Вассермана» указывает на наличие или отсутствие сифилиса.

Высказаться, хоть косвенно, в защиту 282-й статьи сегодня – это навлечь на себя проклятия и издевки. Но свадхарма интеллектуала – интеллектуальная честность и последовательность.

«Затравленный» международной кампанией в защиту Pussy Riot, Кремль, легко подловив депутатов «на слабо», протащил грозное «антикощунное» постановление. За ним немедленно последовал и законопроект о карах для богохульников.

Можно к бабке не ходить, что его примут с тем же триумфом, с каким в пятницу принимали людоедские поправки по гостайне.

Забавно, что, обосновывая необходимость экстренно залатать законодательную дыру, парламентарии однозначно доказывают этим, что под действующее-то уголовное законодательство февральский панк-молебен никак не подходил.

Теперь обратимся к 282-й статье УК РФ. Проблема в том, что применяют ее, как правило, подло и лукаво. Но в принципе принять подобную статью Российская Федерация была просто обязана.

Статья 20 Международного пакта о гражданских и политических правах гласит:

1. Всякая пропаганда войны должна быть запрещена законом.
2. Всякое выступление в пользу национальной, расовой или религиозной ненависти, представляющее собой подстрекательство к дискриминации, вражде или насилию, должно быть запрещено законом.

Принятие этого пакта – реакция мирового сообщества в итоге мучительного осознания уроков фашизма и Второй мировой войны. Но очевидно, что цель этой нормы – защита человека и человеческих общностей от психологической подготовки их порабощения или даже истребления. Войны начинаются с велеречивых рассуждений о «невыносимой тесноте» границ. Геноцид начинается с брюзжания о «паразитизме» и «зловредности» этнических групп и «порочности» конфессий.

Теперь обратимся к приговору Алехиной, Толоконниковой и Самуцевич, обвиненных в разжигании религиозной вражды. Исходя из его юридического смысла, эта вражда - к самим себе. Точно такой же абсурд, как судебный арест на месяц душевнобольного Пиотровского, облившего чернилами две быстро отмытые иконы. Пиотровского я искренне считаю политзаключенным и не понимаю, почему лишение его свободы не вызвало резонанса.

Этот идиотский правовой абсурд, возникший перед гособвинением в ходе поиска непосредственно самого объекта религиозной вражды, наблюдался и на двух процессах по выставкам в Музее имени Сахарова. Там ведь тоже вражда (а в случае первой выставки 2003 года – ее проиллюстрировал настоящий погром) была направлена только и исключительно на организаторов.

Но в свое время общество бездарно, уж извините за резкость, просто «прохлопало ушами» приговоры по выставочным делам - Самодурову, Ерофееву и Василовской. Дескать, ну подумаешь, штраф. Получив пальчик, инквизиционная юстиция набралась наглости и отхватила руку: и через два года три молодые женщины оказались за решеткой. А сейчас без суда и следствия целые регионы России оказываются без YouTube!

Нарушение внутрицерковного регламента или душевного спокойствия прихожан, нанесение ущерба церковной утвари и предметам религиозного культа – все это очевидно не может являться ни унижением, ни преследованием верующих за их религиозную принадлежность. А ведь статья 282 на самом деле объявляет преступлением только такие проявления религиозной ненависти и вражды. Икона – не человек. Площадка внутрихрамового сооружения, на которую в раннем средневековье договорились не пускать женщин, – не человек.

Реальная подоплека закономерного скандала вокруг фильма «Невинность мусульман» такова – утверждения об изначальной порочности ислама, построенные на фарсовом изображении пророка Муххамеда, могут быть частью психологического обоснования массового нарушения прав мусульман, их дискриминации и преследования. По смысловой нагрузке этот фильм аналогичен «Протоколам сионских мудрецов» или религиозному почитанию детей, якобы ставших жертвой иудейских ритуальных убийств.

Международное право и либеральный российский законодатель 90-х пытались законом предотвратить пропагандистскую подготовку практики «коллективных наказаний» народов. Но порча иконы или вандализм в отношении церкви, мечети, синагоги – это не обоснование расизма. Это или безумие, или мелкая шкодливость. А вот обоснование изначальной и исключительной порочности мировой религии – это предлог для возможного лишения гражданских прав. Помимо еврейского примера, напомню, что в Англии и США на протяжении многих поколений очень плохо относились к католикам – им не могли простить, что центр их духовной жизни находится в Риме. Англосаксы-протестанты считали это «непатриотичным».

Но «закон о богохульстве» сделает религию (не всю, разумеется, - лишь четыре «главные» конфессии, ибо на защиту чувств баптистов и католиков прокуратура не бросится) опекаемой государством. Иконы и оштукатуренные стены будут приравнены к живым, страдающим людям. Государство перестанет быть светским, но и политическая борьба с ним войдет в область огосударствленной религии. Я мог бы развернуть красочную картину взаимных обвинений – православный полумесяц под крестом (память о взятии Казани) на каждой маковке; «трактат об Иешу» в Талмуде... Запрет карикатур Жана Эффеля, эротики любимого Пушкиным Эвариста Парни, сатир Лео Таксиля, спектаклей Театра Образцова «Сотворение мира» и «Адам и Ева»... Пасхальные молитвы за обращение иудеев...

Но каждый легко додумает эту картину сам. Тысячи лет смертельной борьбы религий, а потом века борьбы с клерикализмом достаточно насытили мировую культуру тревожащими и провоцирующими темами и образами.

Но теперь необходимо сказать о кампании писателей в защиту своего коллеги, год назад от души сказавшего горькие слова о том, что этносы Северного Кавказа не продукцию производят, а детей. Бюджет же «их кормит». Бюджет, положим, кормит не их, но коррумпированные полицейские режимы - микротунисы, микроегипты и микросирии, где жесточайший произвол извиняют гарантией стабильности и противостоянием исламской революции. Население там находится под двойным и тройным гнетом. Но для того, чтобы звучно нести по кочкам «кавказские элиты» и «криминогенные диаспоры», в прошлом году требовалось значительно меньше смелости, чем чтобы говорить о фактическом колониализме на Кавказе.

Я не сторонник судебного преследования раздухарившегося на митинге литератора. Проблема в том, что в современной России гражданского общества в смысле общего понимания неких норм еще меньше, чем даже в позднебрежневские времена. Писатель Кирилл Еськов, подготовивший обращение в защиту Константина Крылова, более всего известен антитолкиеновским продолжением «Властелина колец» - романом «Последний кольценосец», в котором разгромленные орки подвергаются нещадному геноциду со стороны победителей.

Так неужели Еськов, так убедительно и искренне описавший эльфийскую моральную подготовку к резне, не понял, чем исторически завершатся антикавказские инвективы?! Я ждал бы от него, кроме защиты товарища по перу от Следственного комитета, еще и человеческих слов в осуждение националистической демагогии.

Когда в 1915-1916 годах великий князь и кумир прогрессистов Николай Николаевич организовал на фронте так называемые «военные погромы» и поголовную высылку евреев из прифронтовой полосы*, то цвет русской интеллигенции подготовил публицистический сборник «Щит» - в защиту жертв антисемитских гонений.

Но нет сегодня голоса интеллектуалов в защиту кавказцев или мигрантов.

Я был бы доволен простым товарищеским писательским судом над ксенофобами. Но его нет, как нет и гражданского общества. Власти же мечутся между желанием опираться на «патриотизм» и страхом шовинистического разгула. В Америке, чью Первую поправку так хвалят все недовольные 282-й статьей, ксенофоб исчезает из приличного общества. У нас же он только нагуливает рейтинги.

* Военная контрразведка не могла различить, кто тут просто на идиш говорит, а кто австрийский шпион.

Я с большим интересом отслеживал, как перед демонстрацией 15 сентября краса и гордость отечественного прогрессизма работала «на понижение». Огромные усилия были брошены на то, чтобы людей пришло мало, а между немногими участниками все время «бегала черная кошка». Отмечалась хорошая сыгранность между различными авторами. Когда замысел сорвать митинг не удался, началась кампания по его дискредитации, не последнюю роль в которой начали играть некоторые экзальтированные личности, совсем недавно окунувшиеся в общественную борьбу, но уже испытавшие томное пресыщение и общее разочарование.

Когда Евгений Ясин обнадеживает, что до настоящей демократии – с учетом западного опыта – надо развиваться 100 лет, он формально прав. Тем более что осталось ждать всего-то 79. Но этот век прошел в Европах и Америках в напряженной борьбе за гражданские права и свободы, и даже «полуфабрикаты» были сияющими вершинами либерализма среди окружающих тоталитарных и традиционалистских топей.

Ключом к этому поведению, а также к решимости членов «Лиги избирателей» сформировать консервативную «Гражданскую» платформу на выборах в Координационный совет оппозиции стали искренние слова Михаила Прохорова. Объясняя свое неучастие в очередном Марше, миллиардер высказал накипевшее: там будут призывы к социальной справедливости, а это что – все поделить?! Показательно и то, что за неучастие в протестных акциях надо извиняться, и то, что консультанты не объяснили бывшему кандидату в президенты разницу между справедливостью социальной и уравнительной. Или он деликатно сделал вид, что не понимает этой разницы?

За этим стоит появившейся страх перед левым уклоном в оппозиционном, а честнее сказать, революционном движении. Год назад Прохоров, с позором изгнанный из подаренной ему партии, явно боялся кремлевских опричников больше, чем той политической турбулентности, которую могла принести демократическая оппозиция. За последние очень важные полгода оба страха пришли в неустойчивое равновесие. Собственно, единственный шанс у революционного движения завоевать страх (а значит, и уважение) власть имущих - это дать понять, что оно страшнее путинизма, что на нелояльность сегодня оппозиция ответит национализацией монополий-коллаборантов и волнами люстрациями завтра.

Очень показательны в этом смысле два знаковых события – «Сон-покаяние» Ксении Собчак, с его косвенной ретрансляцией позиции Путина, и рассказ Маши Гессен с прямой передачей этой позиции. Обе эти истории отсылают к теме "Сталин и интеллигенция". Первая – к «сменовеховскому» покаянию монархистов-имперцев, наконец-то разглядевших в большевиках византийское великодержавие. Вторая – к описанию Лионом Фейхтвангером сталинского ворчания по поводу недостатка вкуса и избытка восторженности у его поклонников. Путин явно подыгрывает консервативному крылу оппозиции, посылая два сигнала: 1) я – это не окружающая меня свора волкодавов и волкодлаков, а мудрый вождь, пытающийся найти золотую середину; 2) моя легитимность не в процентах телезомбированной аудитории, а в трагической роли «последнего римлянина» - Аэция, защищающего античную цивилизацию от натиска гуннов. И в этом постмодерне больше признаков наступающего общего обвала системы, чем в беспорядочной склоке администрации и правительства.

15 сентября и дискуссия вокруг него показали, что Артуров меч Экскалибур медленно, но верно освобождается из каменного плена поклонников путинизма с человеческим лицом. Впрочем, их расчет тонок и дальновиден: тлеющий протест иметь под рукой очень выгодно – всегда можно давить на верхи, чуть-чуть давая кислород полузадушенной оппозиции, и, кроме того, такой протест – бесценный ресурс альтернативной идеологии для спешной легитимизации новой власти. Так горбачевские номенклатурные кадры в 1989-1991 годах вовсю использовали идеи безжалостно подавленных Андроповым правозащитной и национально-демократических движений.

Другое дело, что я искренне не понимаю логики либеральных охранителей, так хлопочущих, чтобы протест не попал в «левые» или националистические руки. Очевидно, что вместо того чтобы непрестанно трубить о неизбежном крахе леволиберальной оппозиции, они, напротив, должны всячески выпячивать и даже раздувать ее успехи и мощь – чтобы, как весной-летом 1917-го, прикрыться ими от революционного брожения. Крах революционеров-либералов не приводит к консервативной стабильности, он открывает путь либо левым популистам, либо национал-революционерам. Прогнивший, всеми презираемый, насквозь коррумпированный режим все равно найдет свой финал. К победе ведут разные пути, но уже видно, как начались гонки между могильщиками путинизма. На романтической заре движения несогласных я пытался объяснить главному тогдашнему трубадуру контрреволюции Леониду Радзиховскому, что демократическое движение – не путь к фашизации, но единственный способ предотвратить ползучую фашизацию путинизма. К этой тенденции добавились еще и перспективы тоталитарной революции – под антибуржуазными или националистическими лозунгами. Поэтому единственный шанс сохранить либеральные ценности – это дать возможность демократической оппозиции первой достичь призового места. И она должна успеть это сделать за тот кратчайший миг, пока в настроениях революционеров господствует преклонение перед идеалами гражданских свобод.

Я все ждал, когда это случится, и вот произошло: талантливый писатель-фантаст Юлия Латынина объявила доктрину прав человека «сталинской пропагандой» и «порождением мирового коммунизма», интригой Коминтерна. Ее позиция совпала с пропагандой антикоммунистических диктаторов ХХ века во главе с прославляемым ею генералом Пиночетом: дескать, как только появляется коммунизм, так сразу требуют прав человека. Именно этот тезис Латыниной помешал мне назвать ее историком, ибо в наше с ней время об антагонистическом противоречии между коммунизмом и «так называемыми правами человека» школьникам сообщали уже в том возрасте, в котором сейчас пытаются учить «православной культуре».

К сожалению, тут Латынина дала своему публицистическому дару завести себя слишком далеко. Правозащитное движение появилось даже раньше, чем «Манифест коммунистической партии». Исторически первым правозащитным движением можно назвать движение за освобождение темнокожих американцев и вообще за запрет рабовладения и работорговли. Разумеется, рабовладельцы, работорговцы и духовно близкие к ним отечественные крепостники искренне считали сторонников освобождения рабов и крепостных опасными коммунистами. Ведь они угрожали сохранности их частной «крещеной собственности». Возможно, Латынина не согласится со мною в том, что доктрина прав человека возникла как синтез двух смертельных идеологических противников – протестантских представлений эпохи Реформации о свободе совести и свободе духовного выбора индивидуума и католической доктрины эпохи Контрреформации о праве личности (разумеется, только доброго католика) на духовную автономию от светской власти и даже на отказе ей в легитимности в случае ее противостояния с Римом.

Но не будем углубляться в тонкости. В своем почти законченном виде доктрину прав человека формулируют британские, американские и французские философы и политики-масоны в XVIII веке. Именно тогда становится очевидно, что доктрина прав человека – это соединение гуманистических и демократических ценностей.

Первое мощное рафинированно правозащитное движение в истории - это движение дрейфусаров, начавшееся во Франции в феврале 1898 года, приблизительно через месяц после публикации знаменитого «Я обвиняю!» Эмиля Золя. Тогда в ответ на дичайшую травлю великого писателя (что там Мамонтов, антисолженицынская кампания «отпор литературному власовцу» - вот только с чем можно ее сравнить), в его защиту выступает цвет^* французской культуры. Тогдашние борцы с антипатриотическими угрозами с издевкой назвали их «интеллектуалы» (в точном значении слова - «умники»). И слово интеллектуал мгновенно стало высшей похвалой для каждого приличного человека. Появляется внепартийное движение «Лига прав человека». До прихода Сталина на пост генерального секретаря ЦК РКП(б) еще две дюжины лет.

Латынина доказывает, что не нужно прав человека, достаточно «правосудия и демократии»^**. Но в деле с обвинением капитана Дрейфуса в этом смысле все не так очевидно. Подавляющее большинство французов очень долго считало его виновным, и в любом случае при выборе между судьбой эльзасского чужака и защитой престижа армии, руководствовалось исключительно «оборонным сознанием». И суды совершенно не обязательно были «заказными» - судьи исходили из результатов экспертиз, представленных военной контрразведкой. Напомним, что Дрейфус был оправдан только потому, что некоторые офицеры Генштаба публично заявили, что представленные в суд сведения – фальшивка, а истинный германский агент – майор князь Вальсен-Эстерхази не покаялся^*** из безопасного далека. Таким образом, мы видим, что и правосудие, и демократия не помогли бы защите справедливости. Помогло совершенно правозащитное представление о том, что не может человек приноситься в жертву государственным интересам. Чего бы это ни стоило государству, его престижу, его обороноспособности. Во время всех этих событий Ленин был между ссылкой и эмиграцией, а выгнанный из семинарии Сталин лишь морально готовился грабить банки, посему возложить на них политическую ответственность за поражение антидрейфусаров довольно затруднительно.

Напротив, большевистские и сталинские доктрины исходили из презрения к индивидуальным правам, проповедовали полное подчинение личности коллективу^****. Следующим, после французской Лиги прав человека беспартийной^***** правозащитной организацией стало международное движение ПЕН-клубов (объединение Поэтов, Эссеистов и Новеллистов), отстаивавшее творческую свободу. ПЕН-клубы внесли очень важную роль не только в духовном противодействии нацизму в 30-годы (хотя сегодня для отечественных сильно правых и антифашизм отдает «красным» влиянием), но и тоталитарному коммунизму. Необходимо отметить, что СССР и его сателлиты в декабре 1948 года не голосовали в ООН за принятие Всеобщей декларации прав человека, 40 лет она была в нашей под неофициальным запретом и была опубликована лишь в январе 1989 года. Хороша коммунистическая пропаганда! Странно, что Латынина забыла, какую пропагандистскую мощь обрушивали в СССР и странах «народной демократии» именно на «фальшивые буржуазные свободы» и на «абстрактный внеклассовый гуманизм» - то есть обе составные части современной доктрины прав человека.

Впрочем, в разгар холодной войны некоторые антикоммунисты тоже очень неодобрительно относились к правозащитной идеологиии, противопоставляя правам человека свободу предпринимательства и свободу периодического выбора политиков. Но это были «зоологические антикоммунисты», для которых и требования легализовать профсоюз или обеспечивать пособие по безработице были опасными большевистскими происками.

Если вернуться к «спектральному» разделению прав человека на гуманистические и демократические принципы и ценности, то важно отметить, что, по мнению Сергея Ковалева (биолога по образованию) гуманизм – это движение в противоположном направлении от внутривидовой борьбы. Собственно, демократия в пределе – это полное снятие отчуждения в политических и социальных сферах. Так неужели для Латыниной коммунизм – это все, что отступает от суровых законов кастового военно-аристократического общества? Но тогда самыми первыми ленинско-сталинскими агитаторами были библейские пророки, а цари и императоры – гонители древних иудеев и первых христиан – оказываются защитниками «латынинской свободы»?

^*За печальным исключением «квасного», точнее, «арманьячного», патриота Жюля Верна.

^** Разумеется, она говорит о цензовой демократии, «демократии собственников», «демократии джентльменов».

^***То ли не выдержал угрызений своей аристократической совести, то ли потому что его кураторы рассчитывали этим ещё больше расколоть французское общество и окончательно дискредитировать армию потенциального противника.

^**** Советская ювенальная психиатрия рассматривала противопоставление подростка коллективу как проявление шизофрении.

^*****Классической правозащитной партией в период с 1905 по 1914 в России была Конституционно-демократическая партия.

Когда 10 лет назад Глеб Павлович Якунин уподоблял Моспатриархию талибам, я ему возражал: нельзя уподоблять это мягкое, как сдоба, образование с легким уклоном в экуменизм центральноазиатским фанатикам – да, они коррумпированы, прогебурены насквозь, знаются с братвой и не чураются самой махровой педофилии, но эта-то страсть к излишествам и располагает к идеологической умеренности и аккуратности. Только истероидная реакция на процесс Алехиной-Толоконниковой-Самуцевич, когда наружу вылезли погромно-инквизиторские рожки, показала мне всю правоту опального священника отца Глеба.

19 лет назад еще совершенно адекватный отец Сева Чаплин жаловался мне, что РПЦ не может покинуть социокультурное гетто: основная масса населения и подавляющее большинство интеллектуалов совершенно отчуждены от церкви и религии, отделываясь символическими жестами почтительности. За прошедшие годы процент посещающих богослужения или, допустим, молящихся перед едой не увеличился. Вырос процент крестящих детей и соблюдающих великий пост, но такая знаковая религиозная приверженность стала частью русской этнической идентичности. Незримые границы «гетто» как стояли, так и стоят непоколебимо, показывая наличие глубинных социальных закономерностей. Политическая позиция Моспатриархии по любому вопросу не значила ничего. Участники выставки «Осторожно, религия!» выражали опасения, что Моспатриархия станет «отделом идеологии ЦК КПСС», но она оставалась лишь Союзом писателей. 30-50 лет назад в президиум любой «заутрени в защиту мира» сажали писателя, и когда штатный оратор был вынужден говорить, что «разрядка напряженности – это новая форма классовой борьбы на международной арене», то раскрепощенный писатель позволял себе требовать расстрела диссидентов, рассуждать про мировой сионистский заговор, жалеть, что в 45-м Жуков не пошел к Ла-Маншу, утверждать, что за длинные волосы и короткие юбки надо отправлять рыть каналы... В общем, совсем уже нечто шизофашистское, хорошо оттеняющее взвешенный партийный центризм.

Разумеется, мнения товарищей писателей по вопросу отношения к переговорам с США, еврейской эмиграции или политики в отношении диссидентов и художников-нонконформистов ЦК КПСС или КГБ при Совмине СССР интересовало в последнюю очередь.

Моспатриархия после всех своих энергичных телодвижений аккуратно была направлена в эту же помойную эконишу. Ваше дело ругать Запад за безбожие, обличать сатанизм оппозиции, крестить баллистические ракеты, поносить презервативы, требовать гарантировать родителям священное и неприкосновенное право порки - и много-много гомофобии. А программы сокращения социальных расходов, определение размеров пособий многодетным, приватизация, право на жилье – это вас, дорогие наши долгополые, совершенно не касается.

Третий срок Путина, когда, казалось, режим повис над «оранжевой» пропастью, заставил Моспатриархию ринутся в политику. Ответом стал масленичный панк-молебен 21 февраля. Жестокий репрессивный удар государства буквально «витаминизировал» Моспатриархию и заботливо выпестованные вокруг нее дружинушки, дотоле славные только сочинением коллективных доносов на художников да избиениями девчушек на гей-прайдах. Сработал хорошо известный социальным психологам комплекс обитателей гетто, чувствующих моральную поддержку от фактора внешней враждебности. Как это увлекательно – притворяться жертвами большевистских гонений и в то же время наслаждаться всеми преимуществами государственной церкви и жрецов придворной идеологии. Причитания о том, что Pussy Riot - продолжатели кровавых чекистов, тысячами пытавших и расстреливавших священников, а затем десятками тысяч гноивших их в ГУЛАГе, – такой же уродливый фарс, как, например, содомитская оргия в карнавальных нарядах партизанского отряда.

Сегодня, как и сто лет назад, черносотенная общественность мусолит тему «ритуального убийства» в Казани. И никто не наберется интеллектуальной смелости, чтобы во всеуслышание объяснить, что такое «ритуальное убийство». А ведь это культовое человеческое жертвоприношение. Для ритуального убийства необходимы две вещи – культ и периодичность. Самые известные ритуальные убийства – это вырывание сердец у майя в честь бога солнца (наиболее выразительно это показано у Мела Гибсона в «Апокалипсисе»). Известны восточнославянские «масленичные» жертвоприношения Перуну. Если верить историкам, считающим, что гладиаторские бои были жертвоприношениями подземным богам, то и они были ритуальными убийствами. Хорошо известны (хотя бы по «Саламбо» Флобера) ритуальные сожжения детей в Карфагене. Иногда криминалисты называют ритуальными убийствами изуверские злодеяния различных псевдосатанинских организаций. В принципе близки по значению к ритуальным убийствам традиционные «пасхальные» еврейские погромы. Но совершенно очевидно, что расстрел царской семьи не был никаким ритуальным убийством – это преступление совершили атеисты по приказу атеистов. Никакого обращения к высшим ли, низшим ли силам при этом не было. И цитата из Гейне о гибели Валтасара на стене ипатьевского подвала, сделанная большевиком-венгром, говорит только о гимназической начитанности одного из палачей. Каждый образованный человек, который говорит о ритуальном убийстве Романовых, намекает на родство этой совдеповской казни с "кровавым наветом" – так нашумевшим зимой 2005 года депутатским обвинением иудеев в убийстве христианских детей. Каждый образованный человек, называющий казанскую трагедию «ритуальным убийством», вызывает тень кровавого навета. А ведь очевидно, что даже если казанский «Раскольников» (убиты пожилая и средних лет женщины якобы из-за долговой расписки) сочувствовал жертвам Сыро-Хамовнической юстиции, то это совершенно не влияет на криминальную суть дела.

Уничтожавшие православие чекисты искренне возмущались сожжением Джордано Бруно и Яна Гуса, преследованиями Галилея. Осуждение чекистских зверств не оправдывает зверств инквизиторских. Строго говоря, Мария Алехина, Надежда Толоконникова и Екатерина Самуцевич не «сатанисты», но еретики. Их поступок – нетрадиционная по форме молитва Богородице как заступнице Руси - больше напоминает демонстративные действия Мартина Лютера. Это еще один прорыв несостоявшейся пока русской православной реформации. Поэтому их изуверский культ невозможен по определению. Как и, допустим, жертвоприношения Льву Толстому.

Вот уже второй раз за неполные сто лет русская православная церковь кончает с собой. Первый раз это было, когда церковь, пойдя на поводу у властей, поддержала черносотенное движение. Всплеск религиозно-монархических чувств, ставший естественной реакцией наиболее архаических слоев на революционный подъём 1904-1906 годов, духопогромная мобилизация 1912-13 годов во время дела Бейлиса приковали к православной церкви всеобщее внимание. Но церковь не нашла слов, чтобы выступить по самым животрепещущим общественным вопросам российской жизни. Поэтому после марта 1917 года мнения церкви ни одну из тогдашних политических сил не интересовали. Потом ее ставили на колени Ягода, Гитлер и Сталин. Это было первое самоубийство церкви.

В последние полгода, вновь оказавшись в центре идейной борьбы, церковь практически повторяет свою стратегию вековой давности. Принадлежность к истовому православию становится маркером депутатов от партии власти, бандитов, чиновников, спецслужбистов и богемы - то есть всех, кто подлежит "диалектическому снятию" после краха путинизма. Но не по одному жизненно важному для страны вопросу нет никакой попытки высказать свою гражданскую позицию. И в самом недалеком будущем – еще одно моральное самоубийство. Не будет никаких расправ – только предание гласности связей со спецслужбами и криминалом, разоблачение контрабандистских афер и справедливое наказание насильников и растлителей.

Движение крестосокрушателей «Народная воля» заставило многих говорить о гражданской войне. И говорящие правы – в России сложились все субъективные предпосылки для гражданской конфронтации. Гражданская конфронтация всегда неистово жестока и бесчеловечна. Можно сохранить рыцарственность, когда два короля спорят о куске болот или даже пахотных земель, когда премьер хочет оттягать у президента африканские джунгли или азиатские пустыни. Но когда рвется напополам нация, ненависть должна достигнуть предельного градуса. Когда началась Гражданская война в бывшей Российской империи? Обычно это связывают с началом Ледяного похода Добровольческой армии вечером 22 февраля 1918 года. Но все-таки для большевиков это был если не булавочный укол, то удар перочинным ножиком – «бывшие» не могли смириться с «триумфальным шествием советской власти». Гражданская война началась с расстрела царской семьи. Я это говорю не потому, что 18 лет назад, 17 июля 1994 года, у Соловецкого камня мне выпало прочитать поминальную молитву по царской фамилии, всем жертвам большевизма и жертвам Гражданской войны. Священник Моспатриархии не пришел, опасаясь появления «зарубежника». Священник зарубежной церкви не пришёл, чтобы не столкнуться с «сергианцем». У иудеев нет таких жестких табу и, надев черную иерусалимскую кипу, я прочел кадиш. Строй столичных казаков взял на караул*.

Расстрел царской семьи был ясным сигналом, что перегрызшиеся большевистские вожди Ленин и Свердлов** готовы убивать направо и налево во имя свой абсолютной власти. После чехословацкого и левоэсеровского мятежей за несколько недель территория, контролируемая большевиками, сократилась раз в пять, и надо было показать, что показательное убийство женщин и детей для новых обитателей Кремля дело рутинное. Сентябрьский декрет Совнаркома о красном терроре был только развитием этого послания.

Арест и приговор Марии Алехиной, Надежде Толоконниковой и Екатерине Самуцевич был таким же знаком оппозиции – мы пойдем по костям. Шизофреническое*** обвинение «узников Болотной» в массовых беспорядков и людоедский приговор Таисии Осиповой – в том же ряду. «Нам нет преград ни в море, ни на суше...».

Для гражданской войны нужен образ врага – четкий и физиологически отталкивающий. Красным «повезло» - в 1905-1907 годах было вволю картин карателей, расстреливающих демонстрантов и забастовщиков, и черносотенных погромщиков, которые выполняли угрозу властей ответить на участие евреев в революционном и либеральном движениях. Через 12 лет большевикам осталось только спроецировать образ карателя-погромщика на своих противников.

До дела Pussy Riot образ врага старательно культивировался только охранителями: либерал - разрушитель державы... правозащитник, мешающий геноциду «немирных горцев»... злые гении 90-х, на 7 лет отодвинувшие неизбежный приход к власти чекистов... Четко, выпукло, выразительно.

У оппозиции же был совершенно абстрактный образ «кровавого чекиста» (взрывающего дома и травящего полонием Литвиненко). Путин как главвраг был «полупрозрачен» - этакий тиран, разрывающийся между 20 виллами и 10 яхтами. Смехотворные депутаты-статисты, чиновники-казнокрады. Прыщавые полуграмотные сопляки из путинюгендов всех мастей. Конечно, кровью и плотью был напитан образ врага-мента: избивающего демонстрантов, пытающего арестованных... образы угодливого судьи и нагло плюющего на правосудие прокурора... зловещая тень центра «Э»... Но это был только политический конфликт. Дело о панк-молебне в ХХС буквально витаминизировало Моспатриархию. Там увидели образ «либерального врага». «Православные активисты», наперебой сочиняющие садо-педофильские лютые казни для кошунниц, кособородые «дружинники», весь визуальный поток гноя и яда, что лился эти дни, бредни экзальтированных православно-самодержавных блогеров...

Итак, с обеих сторон сформирован образ врага. Этот образ физиологизирован и предельно дегуманизирован. Когда Кремль с помощью «Срани Господней» выставил против наконец-то проклюнувшегося среднего класса «белоленточников» всю мощь средневековой архаики, он завершил выстраивание того самого «конфликта цивилизаций», о котором так комично причитает наш МИД, вообразивший себя последним оплотом христианского порядка в Европе, в духе роялистско-романтических бредней министра Нессельроде и его референта Тютчева.

Очень плохо, если со стороны протестного движения образ врага сфокусируется на «православном государственике-конформисте – стороннике Путина и его просвещенной деспотии». Это ловушка, старательно созданная Кремлем. Так царизм пытался октябрьскими погромами 1905 года подсунуть революционерам в виде врага городское промонархическое мещанство. Но пока для гражданской войны сделано главное – созданы два образа врага. Если в Кремле возобладает инстинкт самосохранения (при любом раскладе в случае дальнейшего социально-политического обострения режим «Политбюро 2.0» обречен – если не от Навального и Немцова, то от Клинцевича и Холманских), там поймут, что войну прекращает либо ее начавший, либо сдавшийся соперник. Прекращение войны в данном случае – это освобождение «пусиков», «узников 6 мая» и знаковых политзаключенных из «списка Болотной». Но для нынешнего Кремля, кажется, решившего красочно проиллюстрировать избитый тезис о «гнилости самодержавия», это слишком рациональный ход, поэтому он маловероятен.

В любом случае после победы оппозиции она не должна, подобно большевикам, увлечься своими стереотипами ненависти - ее долг в том, чтобы увидеть в нынешних ярых поборниках путинизма чувствующих и думающих людей, избежать ударов по идентичности верноподданных.

*Когда зимой 2005 года на процессе по делу о выставке «Осторожно, религия!» гособвинитель Новичкова – сейчас судья Мосгорсуда – спросила у художника Магомета Кажлаева, какого Б-га прославляет его картина, тот чеканно ответил: "Девочка, как ты не понимаешь – Он един".
**Краснобай Троцкий мечтал о показательном процессе над Николаем Кровавым с собой в роли гособвинителя
*** Омбудсмен Лукин, находясь на месте событий, никаких беспорядков не обнаружил.

Рассуждения лондонского политолога Владимира Пастухова о послепутинской революционной диктатуре лишний раз доказали мне, что в России – стране, в которой отсутствует публичная политика, - не может быть политологии как научной дисциплины. Скорее это забытая ныне «советология», обращенная к нынешним, квазирыночным и псевдолиберальным конструктам.

Например, за последние 18 лет мы, при Конституции, изменившейся лишь минимально (срок депутатских полномочий увеличился на 1/4, а президентских - в полтора раза), несколько раз переходили от президентской к президентско-парламентской системе и наоборот. Адекватно это можно описать только с помощью социальной культурологии, формальные же политологические схемы с их теориями «демократического транзита» здесь беспомощны.

Прежде всего, политолог Пастухов совершенно неправильно определяет «эксплуататорский класс» современного российского общества как «люмпенский» и смешивает вместе такие борющиеся за доминирование социальные группы, как криминалитет, путинская опричнина, номенклатура партии власти и олигархат. На самом деле эти группы глубоко враждебны друг другу. Криминалитет – это «авторитетская» элита уголовного мира, создавшая симбиоз с «опричниной» и номенклатурой. «Опричнина» - это слой правоохранителей (силовиков), ставший бенефициаром заказных репрессий против предпринимателей и представителей местных и региональных властей. Номенклатура – это монополизировавший политическую власть слой бюрократии, заменивший разделение социальных функций распределением социальных ролей. Они являются прямыми бенефициарами узурпации власти. Олигархат – это небольшая группа чиновников-магнатов и просто финансовых магнатов, осуществляющих основные властные функции в стране.

Разумеется, первейшей задачей любой революции – демократической, популистской или русско-националистической - будет политическая ликвидация всех этих четырех групп. Но объединять их в одну кучу является такой же ошибкой, какой было бы объединение советской партийно-хозяйственной номенклатуры и идеологического аппарата КПСС. Русская революция 1991 года и победила только за счет раскола коммунистической бюрократии – «хозяйственникам» дали возможность стать рыночниками-реформаторами и националистами, а идеологам всех уровней оставили возможность играть в бирюльки политической оппозиции.

Насколько советские исполкомы были внутренне готовы стать мэриями, так и наиболее вменяемые части нынешней номенклатуры готовы стать консервативной парламентской оппозицией революционной коалиции.

Поскольку послепутинская революционная власть, по моему убеждению, должна действовать строго противоположно тому, как действовали послеавгустовские демократы, то вместо создания симбиоза буржуазно-демократической революционной элиты и старой номенклатуры (и тут Пастухов прав) должна последовать жесткая чистка бывшей правящей группировки. Прежде всего с помощью последовательной люстрации. Но называть это «национально-освободительной» борьбой, как делает Пастухов, - это либо сознательный эпатаж, либо скрытное подыгрывание русским националистам, объясняющим свою оппозиционность путинизму мифом о подчиненности Кремля кавказцам, евреям, франкмасонам или марсианам. В мировой исторической науке национально-освободительной борьбой называют либо антиколониальное, антиимперское движение, либо стремление объединить этнический ареал, разделенный между несколькими государствами. Но реально последней национально-освободительной (если понимать «национально» в американском, а не в немецком духе) борьбой с точки зрения русского народа была борьба за суверенитет от идеологической империи Советский Союз, развернувшаяся в 1990-91 году и завершившаяся победой в Августе.

Рассуждая о будущей революции, Владимир Пастухов делает два исключительно правильных предположения, но одновременно и две по-детски наивные ошибки. Он прав, когда предвидит, что свержение путинизма станет результатом объединения не только либерального стремления к верховенству права среди новорожденного среднего класса и архаического народного стремления к справедливости и «честному государству», но и их социальных и политических программ. Он прав и в том, что послереволюционный режим будет вынужден идти на очень жесткие меры против бывшего правящего слоя. Это противоположно стратегии лидеров демократического движения 90-х, с их приверженностью неолиберализму при полной готовности к альянсу со старой коммунистической элитой (при условии символической идеологической мимикрии с ее стороны), а значит, с учетом упомянутой «зеркальности» исторических периодов, является залогом успеха.

В чем принципиально ошибается Пастухов, так это в противопоставлении революционного режима и демократии. Антитезой демократии является не диктатура, а авторитаризм – максимальная концентрация персональной власти на всех уровнях. Следовательно, революционная антитеза нынешней безусловно авторитарной и персоналистской системы просто обязана быть построена на принципах самой широкой и спонтанной демократии. Другое дело, что послереволюционный режим явно не будет либеральным, если понимать под либерализмом сугубую защиту прав меньшинства и буквально ритуальную ценность процедур. Неизбежная диктатура, о которой предупреждает Пастухов, с одной стороны, закономерна, но с другой стороны, вовсе не обязательно является отрицанием демократии. Это не парадокс. Демократия – это легальное открытое соревнование социально-политических проектов. В условиях деспотии (абсолютной монархии, тоталитаризма или авторитарной системы) это соревнование проходит скрытно, в виде борьбы «придворных партий» и олигархических кланов. Диктатура – это совершенно не обязательно режим кровавых репрессий и полицейского произвола. В точном смысле слова диктатура - это экстраординарная власть. Например, неправосудный суд – признак деспотизма, но признаком диктатуры является суд особый - какой-нибудь трибунал или стихийный народный суд. Экстраординарное правосудие, конечно, уступает ординарному либеральному - с его судом присяжных и бесчисленными апелляционными инстанциями, но процент справедливых решений в нем куда выше, чем в «заказном» судилище при деспотии.

Нарушение парламентских процедур революционной диктатурой может являться и на первых фазах революции почти обязательно является следствием стремления к немедленной и прямой реализации воли большинства (разумеется, мобилизованного революцией большинства). Революционная диктатура – это не обязательно концлагеря для оппонентов, это может быть тенденциозная идеологическая политика в СМИ, «несправедливая» поддержка прореволюционных политических сил, вмешательство чрезвычайных внепарламентских структур в виде каких-нибудь «революционных советов» в политику и администрирование. С этой точки зрения, КАЖДАЯ революция (если она не пародия на саму себя) в том или ином виде проходит стадию революционной диктатуры, даже в таком мягчайшем виде, как это было у нас после Августа. Да, революционная диктатура – антитеза ординарной либеральной демократии, но по сравнению со свергнутой ею полицейской деспотией она может быть просто воплощением народовластия. Ту последовательную и систематическую чистку от старого правящего слоя от криминалитета, опричнины, номенклатуры и олигархата, которую предлагает Пастухов, пусть даже в виде самой вегетарианской люстрации, разумеется, может провести только революционная диктатура. Но эта диктатура вовсе не будет означать отрицание демократии. Будет идти яркая и смелая дискуссия о реформах, будут избираться и переизбираться должностные лица всех уровней. Просто временно отойдет на задний план либеральная игра партий.

Категорически неправ Пастухов, когда он противополагает революцию и кровавую смуту. Во-первых, очень часто именно революция, разрушая государственность больше критического порога, открывала дорогу к хаосу. Во-вторых, описываемый им как желательный режим революционной диктатуры, яростно выкорчевывающий все ныне правящие группы, ближе всего подходит под определение тирании. Это ведь и будет максимальной стадией отхода от либерализма. Неужели Пастухову действительно привиделись страшные картины толп москвичей, вооружившихся различными колющими-режущими и охотящиеся на директоров управляющих кампаний, зампрефектов и участковых инспекторов?

Пастухов, не называя этого термина, фактически говорит о желательности «превентивной революции», которая должна упредить массовые стихийные выступления. Превентивная революция – это попытка захвата власти наиболее продвинутой частью элит, с тем чтобы предотвратить полное разрушение государства. Но тотальная чистка бывшего правящего слоя по Пастухову – это самое страшное, что может их ждать. Альтернативной этого может быть только «антипутч» - попытка верхушечного переворота, искусно декорированная под либеральную революцию. В России так было в марте 1917-го и в августе 1991-го. Я не вижу в путинском режиме потенциал для такой превентивной революции, хотя не исключаю различных импровизаций в случае разрастания нынешнего кризиса. Надо просто понять, что «народно-освободительная диктатура» по Пастухову – это самая радикальная форма революции из возможных. Поэтому самой главной проблемой и власти, и либеральной оппозиции в скором времени станет изобретение сценария, когда для таких суровых мер не дойдет. И начнутся попытки совершения «антипастуховской» революции – легкой и бескровной, сохраняющей основы нынешней послеельцинской системы. Вот именно в этих условиях и станет возможным формирование достаточно жестокой диктатуры – для защиты постпутинского режима от «углубления» революции. Возможно, изыскания Владимира Пастухова, призывающего отказаться от демократии во имя очищения от «люмпенов» (перечень глупых козликов отпущения называется «Список Магнитского»), являются первыми, еще черновыми набросками доктрины, обосновывающей легитимность «превентивно-революционного» режима.

На днях отмечалась мрачная годовщина - 60 лет назад, в ночь на 12 августа 1952 года, во внутренней тюрьме на Лубянке были расстреляны члены Еврейского антифашистского комитета. В историю это вошло как «Ночь расстрелянных поэтов». Приговор был вынесен 18 июля. Всего по делу прошло 110 человек – цвет советского еврейства, его духовная элита. «Ночь расстрелянных поэтов» подвела черту под тремя годами политики тщательной ликвидации идишистской культуры в СССР. Советские евреи обрекались на роль полуфабриката безликого советского человека.

Но и самая звериная хитрость не помогла Сталину предугадать, какой бумеранг он запускает в будущее. Через 15 лет Моше Даян «развеял миф о непобедимости советского оружия». И советские евреи, как и евреи всего мира, «обратили взгляды свои на Восток». Историки будущего еще оценят в роковом падении коммунизма роль движения за выезд в Израиль, движения отказников, фактор внезапно проснувшейся «пассионарности» еще вчера зашуганных советских образованцев. Как всегда в истории, национальная утопия разгромила социальную.

Именно годовщину еврейской трагедии избрал Захар Прилепин для своей антисемитской выходки. На его пародийное письмо к Сталину уже отвечали и евреи, и неевреи. Ему говорили, что антисемитизм – это плохо и недостойно. Ему говорили, сколько русских людей расстреляли по приказам Сталина. Наверное, кто-то написал Прилепину, что Сталин «укладывал русских в семь рядов» не для спасения актера Михоэлса и писателя Эренбурга, а из-за острого нежелания быть вздернутым между Молотовым и Кагановичем. Нет, что ни говорите, Прилепин – талантливый литератор. В три абзаца уложить вольный пересказ фабулы «Протоколов сионских мудрецов», да заодно с «Мифом XX века» Розенберга и конспектом речей Гитлера по еврейскому вопросу.

Но Прилепин вовсе не антисемит в привычном смысле. Просто в современной России политический кризис обнажил глубинный цивилизационный конфликт – борьбу созданной Сталиным неовизантийской цивилизации и нарождающейся русской европейской цивилизационной матрицы.

Я полагаю, что история Руси-России – это цепочка автономных цивилизационных эпох, каждая из которых стремится уничтожить или унизить, перечеркнуть наследие предыдущей. Сталинская эпоха имеет многие черты традиционалистской, средневековой цивилизации, хотя в отличие от нее носит «проектный» характер, что сближает ее с предшественницей – петербургской цивилизацией, заложенной Петром I. Очень многие сегодняшние реалии становятся понятными, если оценивать их именно как цивилизационный конфликт. Например, понятно, что либеральные правозащитники и либеральные политики, как и президент Обама, как и Надежда Толоконникова и Мадонна, принадлежат к западной цивилизации. А отец Чаплин, бывшие члены президиума Союза писателей РСФСР и Захар Прилепин – к неовизантийской. А цивилизационное родство крепче этнического и религиозного.

Именно поэтому так смешны попытки бюрократически маркировать западно ориентированые в своих ценностных предпочтениях организации как «иностранных агентов».

У традиционалиста, особенно имперца (а сталинская цивилизация - гиперимперская), свои резоны. Бессмысленно говорить ему о жертвах режима. Там, где для национального сознания пролитие крови соплеменника – это непростительное ослабление народа, для имперского сознания – сакральная жертва государству.

Для традиционалистского сознания любые большие общности маркируются либо как сословия, либо как религии, либо как этносы. Поскольку вестернизированные слои (очень условно говоря, русская либеральная интеллигенция), на основе которых в пятидесятые годы стала формироваться новая европейская русская цивилизационная модель, явно не выглядят как отдельное сословие (это место навечно отдано номенклатуре и различным ментам), то они должны быть либо церковью (сектой), либо этнической группой, противостоящей простому народу. Русская интеллигенция, вот уже полтораста лет играющая роль секулярного духовенства, ближе всего по способам самоорганизации именно к движениям религиозного типа. Но в России, не знавшей Реформации, другое восприятие церкви. Поэтому для традиционалистов (мистических сталинистов и мистических монархистов) либеральная интеллигенция воспринимается как иной этнос. Дальше происходит подсознательная рационализация и либералы воспринимаются как некие метафизические евреи.

Поэтому Прилепин прав, утверждая, что он не антисемит. Он просто противник европейскости. Но поскольку романтический склад ума не позволяет ему не только изъясняться в подобных понятиях, но и даже анализировать в них мир, он подменяет слова «западный по духу» на еврея.

Но пусть этот разлад в оппозиционном лагере не радует Кремль. После того как зимой Путин и его окружение сделали ставку на неовизантийские элементы, они, видимо, не ждали того, что и там, среди фундаменталистов сталинской цивилизации, их отторгают, что и сталинская цивилизация готова открыть второй фронт оппозиции, пользуясь тем, что путинская опричнина слишком долго притворялась «единственным европейцем» в стране.

Послесловие.

Опасение, что текст и без того будет перегружен, заставили автора только эскизно наметить его концепцию. Но вопросы читателей заставили заполнить этот пробел. Вот тезисы концепции.

Ленин создал большевизм - мировую псевдорелигию. Фундаменталисты этой "религии" - троцкисты.

Сталин создал Неовизантийскую цивилизационную модель. "Фундаменталисты" ("талибы") - этой модели - неосталинисты.

Для неовизантийцев (их неправильно называют "евразийцами" или "азиатами") - "европейцы" - МЕТАФИЗИЧЕСКИЕ ЖИДЫ.

Для "европейцев" "византийцы" - МЕТАФИЗИЧЕСКИЕ ТУЗЕМЦЫ. Отношение Румат Эсторских к жителям Арканара (не зря рупор "европейцев" "Эхо Москвы" даже устроила радиопостановку по этому интеллигентскому хиту 70-х братьев Стругацких).

"Фундаменталисты" европейской модели - Латынина и Новодворская (условно).

Неовизантийская модель борется с разрушающей её русской европейской цивилизационной матрицей, отсылающей к новгородско-псковской и киевской традициям.

Между общностями, охваченными моделями, "мост" (бывший электорат Лужкова, сейчас "ядерный электорат" Путина). Получается такая гантель.

Сперва конфликт Путина с "оранжевыми" был в рамках европейской модели (условно - спор Кудрина с Сурковым, авторитарная вестернизация или либеральная). Затем Путин "позвал Поклонную" - его база переместилась к "неовизантийской" сфере. Но там его ждал бунт сталинистов, для которых он - продолжатель дела Горбачева и Ельцина, разрушитель Сталинской патриархальной цивилизации. Поэтому сейчас путинская группа (я назвал их "кремлёвские алавиты" по аналогии со сторонниками Башара Асада см. http://www.freetowns.ru/ru/news/politotdacha/-/Alaviti_putin) в окружении - против неё и "истинные европейцы" и "истинные неовизантийцы". Подробно об этом см. http://www.freetowns.ru/ru/news/politotdacha/-/Putin_end

Сто лет назад Россию потрясло знаменитое дело Бейлиса. Государственное обвинение настаивало тогда на "ритуальной" антисемитской версии убийства, что воспринималось как провал в самое дикое средневековье. Почти полным аналогом дела Бейлиса я считаю дело Алехиной-Толоконниковой-Самуцевич. Этот процесс, грозящий сделать выражение "хамовническое правосудие" еще более популярным, чем "басманное", так же мобилизует в поддержку властей самые темные силы, играет на изуверских предрассудках и создает непреодолимый ров между цивилизованными кругами общества и отечественной юстицией.

Я категорически не согласен с теми, кто называет членов панк-группы "дурами". Они нормальные молодые интеллектуалки, и они выступили с адекватным политическим манифестом, который стал логичным ответом на прямую поддержку Моспатриархией кандидата Путина. Более того, они высветили всю бездну подлости и глупости фашизированного крыла церкви и фашизированного крыла власти. Если в соборе можно вести предвыборную агитацию, то там же можно обличать в стихах и в прозе чекистов в рясах и без оных. Собственно, назвать мафию черносотенных стукачей-педофилов «сранью Господней» - это ещё очень деликатно выразиться. Мария, Надежда и Екатерина – это отважные партизанки, морально взорвавшие бастион государственно-клерикального лицемерия.

Любой сильный жест коробит чьи-то чувства. Поэтому подсудимые правильно извинились за резкий тон своего протеста. Но глупо считать это признанием уголовной вины. Проблема в том, что тоталитаризм, принципиально не разделяющий публичную и приватную сферы, внушил, что можно уголовно карать за неэтичное поведение. Чекистская правящая верхушка с удовольствием реанимировала советское представление о государстве-воспитателе. И все жмущиеся к государству робкие души искренне считают, что власть – это родитель, заставляющий ребенка вести себя правильно. В их средневековом сознании камера следственного изолятора – это заменитель отеческой порки.

Если когда-нибудь в нашей стране сложится великий союз левых и либералов, его главной задачей будет посадить государство на цепь, приучить людей четко выделять те области, в которых действует власть, внушить обществу ценность автономии личности.

Второй процесс, о котором я хочу сказать несколько слов, – это так называемое дело 6 мая, или дело о Болотной. Что там не было массовых беспорядков, понятно любому, кто ознакомился с соответствующей статьей Уголовного кодекса и официальным комментарием к ней. Это знают и юрист Путин, и юрист Медведев, и юрист Чайка, и тем более юрист Бастрыкин, рассказавший, что купил в Праге квартиру, чтобы было проще мотаться между Сорбонной и Эдинбургским университетом.

Если взглянуть на эти события с точки зрения истории и права, я убежден, что через несколько лет в нашей стране 6 мая станет государственным праздником - Днем Сопротивления. Будет стоять памятный знак. Будут приводить школьников и рассказывать про гордых и храбрых. А мужчины и женщины с медалью "За гражданскую доблесть" на груди будут показывать им, как и где они давали отпор карателям.

Это не бред, а рассуждение по аналогии. Национальным праздником Казахстана стало 16 декабря - в память о событиях 1986 года, когда студенты выступили против назначения русского первым секретарем республике. Поверили бы избитые и брошенные на три года в тюрьму молодые ребята, что через несколько лет в центре Алма-Аты им будет поставлен памятник? Могли ли представить очевидцы штурма советскими войсками Баку в 1990 году, что погибшим в ту страшную ночь на 20 января поставят памятник и через 10 лет президент России возложит к нему венок?

Историк скажет, что 6 мая на Болотной площади демонстранты впервые не разбегались от полицейских дубинок, но пытались дать отпор. Именно это полностью поменяло моральный климат в обществе - 6 мая стало нашим микроскопическим взятием Бастилии.

Разумеется, для власти отпор – это всегда мятеж. Поскольку в кодексе нет понятия "безоружный мятеж", пришлось подводить дело под "беспорядки".
Если анализировать события 6 мая с точки зрения права, то в западной цивилизационной традиции право на сопротивление деспотизму священно и признается уже более двух с половиной тысяч лет. Попробуйте мысленно назвать Брута киллером, а Гармодия и Аристогитона – террористами.

События на Болотной – это проявление гражданской конфронтации. Кстати, не последнюю роль в переходе общества в это состояние сыграл арест Pussy Riot – власть стала восприниматься как абсолютное, "беспредельное" зло.

У гражданской конфронтации свои неписаные законы, отход от которых наказывается самим обществом, лишающим провинившихся свой поддержки. Вот основные: 1) инициатива насилия должна исходить от власти; 2) ответное применение силы должно быть адекватным, соразмерным и служить только защите беззащитных жертв или охране существенных общественных интересов; 3) не вовлеченные в конфронтацию (мирные обыватели) не должны использоваться как живой щит, а их собственность не должна захватываться или разрушаться; 4) недопустимы провокации или захват заложников и прочее.

Если общество дошло до стадии гражданской конфронтации, задача сторонников гуманистических и демократических ценностей – не допускать эскалации насилия, кровопролития, варварства.

Поэтому, если у власти хватит решимости дойти до той грани политического безумия, чтобы устроить мегапроцесс по делу 6 мая, то она получит суд, на котором сама станет главной обвиняемой. Причем в глазах всего цивилизованного мира, для которого слова «общественный договор» - это не пустой звук.

Когда среди радикальной части правозащитников разгорелся спор о регистрации «иностранным агентом», я вспомнил пример из недавно перечитанной «Банальность зла (Эйхман в Иерусалиме)» великой Ханны Арендт. Я не очень хотел использовать такой аргумент, но когда я кратко проговорил этот тезис в интервью для грузинского телеканала, к дверям нашего офиса подъехал старенький жигуленок. Из него вышел старый еврей в черной кипе с вышитым белым «щитом Давида». Никакой мистики – он был из Ассоциации репрессированных и привез обратно с митинга одолженное оборудование звукоусиления. Но его появление я счел знаком, одобрившим мою аналогию.

Так вот. Ханна Арендт описывает, как после нацистского приказа об особой регистрации германских евреев в еврейской среде возникло то, что можно назвать движением гордости. Вы хотите надеть на нас знак унижения – мы его считаем знаменем. Это стало крахом двухвекового стремления германских евреев к интеграции в немецкое общество. Но вокруг евреев, гордо носящих желтые звезды и паспорта с отметкой J, гордо вписывающих – как повелели комментарии к расистским «нюрнбергским законам» - себе второе имя Сара или Израиль, мгновенно выросла стена отчуждения. И это отчуждение евреев от немцев сыграло очень важную роль в том, что через несколько лет весь германский бюрократический аппарат дружно и организованно принял участие в поголовном уничтожении своих бывших сограждан.

Далее Арендт сравнивает судьбу евреев в тех странах, где все аккуратно зарегистрировались, нашили положенные желтые лоскутки, отмечались в юденратах, и в тех, где ничего не нашивали, старались нигде не регистрироваться, «не структурироваться», - например, в Дании, Италии и Болгарии. В странах первой группы уничтожение было тотальным. В странах второй группы погибли лишь немногие: почти все евреи спаслись при помощи местного населения.

Мораль. Власть стремится к самоотчуждению правозащитников, как на предыдущем витке эволюции ее исторические предшественники добились самоотчуждения германских евреев. Уверен, откажись евреи Германии регистрироваться, заявив, что они такие же немцы, - и обрушившиеся на них кары за непослушание были бы куда менее страшными, чем этап в лагерь смерти. В любом случае процент выживших был бы куда больше. Поэтому нет никакой гордости, чтобы зарегистрироваться изгоем даже в фашистском государстве. Не нашивайте себе добровольно желтый лоскут, не спешите регистрироваться в юденратах.

Путь к спасению - неповиновение и попытки устроить властям путаницу, неразбериху и непрекращающийся скандал.

Наконец-то в среде антипутинской оппозиции началась настоящая дискуссия^*. Как все дискуссии о будущем, которые ведутся в традиционном обществе, она приняла форму дискуссии о прошлом. Это понятно: ведь каждая сторона хочет опереться на традицию – отечественную или из международного опыта. На этот раз предлогом стал спор фантаста Юлии Латыниной и историка Марка Солонина о Пиночете и роли консервативной диктатуры. В спор – в роли арбитра - влез [царственно вступил] экономист Андрей Илларионов, почему-то обвинивший международный коммунизм в восстании в Бирме 1955 года и причисливший Гитлера к левым.

Очевидно, речь шла о форме послепутинской революционной диктатуре. Любая революция знает хотя бы несколько дней или недель революционной диктатуры. Первые три года президентства Ельцина были не авторитаризмом, но по отечественным меркам мягчайшей революционной диктатурой. На это, кстати, купились либералы - сторонники раннего Путина. Они решили, что он возвращается к незавершенным задачам ельцинской революционной диктатуре. Только арест Ходорковского показал, что речь идёт уже о контрреволюционной деспотии.

Воспитанные на антибольшевистской традиции, мы привыкли соединять непрерывной преемственностью бесправия ленинскую революционную тиранию и сталинскую имперско-опричную деспотию. Но они очень различаются. Приблизительно так же, как погромные вылазки ремовских штурмовиков в «Дни еврейского бойкота» от рутинной отправки Эйхманом нескончаемых эшелонов в лагеря смерти.

Революционная диктатура – это жесточайший террор по отношению к врагам революции в сочетании с широчайшим плюрализмом внутри революции. Послереволюционная деспотия - это, напротив, тщательное «прореживание» своих при самых неожиданных альянсах вовне. Революция против путинизма обречена будет пройти фазу революционной диктатуры куда более жесткой, чем ельцинский «авторитаризм». Поскольку задачи у неё будут посложнее – не парализовать сопротивление наиболее негибкой части старой коммунистической номенклатуры, но полностью сломать репрессивно-опричный блок правящего режима, а затем социально подавить новую – рыночную номенклатуру, обеспечив последовательное проведение люстрации в отношении как бенефициаров репрессий, так и бенефициаров узурпации власти. В этом смысле антипутинская революция призвана завершить порыв Августа 1991-го.

Ещё год назад я замечал, что в России потому не может быть демократии, что 90% хотят получить в правители Лукашенко, а оставшиеся – мечтают о Саакашвили. Революционный режим примет диктаторские формы - вне зависимости от того останется Россия президентской республикой или станет парламентской демократией (с «железным» премьером^** во главе). Или при ординарных конституционных институтах будет существовать – как в Иране – экстраординарный Революционный совет.

Выполняя задачи люстрации, послепутинская революционная диктатура вынуждена будет также бороться с олигархией, поскольку крах чекизма и развал «партии власти» создаст у крупного бизнеса иллюзию, что теперь власть может свободно покупаться и продаваться. Серьезной проблемой станет и борьба с «демагогами» в буквальном смысле слова – политиками-популистами, готовыми ради того, чтобы снискать капризное поклонение толпы, эксплуатировать национальные и социальные страсти. Но спор об Альенде и Пиночете - это очевидное проявление идеологического раскола в антипутинском лагере. Куда повернуть оружие революционного принуждения – для перераспределения экономических благ или для того, чтобы вернуть народ «к станку» (вариант: «быдло - в стойло»).

Спор усложняется пониманием того, что Пятая Русская революция пробуксовывает из-за того, что выступающий за верховенство права и гражданские свободы новорожденный средний класс все никак не может вызвать детонацию протестного движения среди традиционалистских масс. Но когда это удастся, народное движение будет требовать реализации своих, часто архаических, представлений о «правильном государстве». В результате возникнет огромная инерция импульса в сторону утопии соборной-вечевой демократии и уравнительной «общинной» справедливости. И вот здесь и будет обозначено «техзадание» для революционной диктатуры: отразить натиск радикалов или, напротив, окончательно вырвать общество из-под власти рыночно-бюрократической номенклатуры. Перед умеренными революционерами встанет выбор – создать «антиутопический» союз с умеренными кругами «старого режима» (как в 1990-1994 годах) или проявить последовательность, завершив социально-политическую ликвидацию правящего истеблишмента, имеющего еще тоталитарные корни.

Разумеется, можно выдумывать различные политологические абстракции вроде «русского пакта Монклоа»^***, но в реальности преданные революции люди очень болезненно осознают, что они были лишь пушечным мясом протеста. Поэтому именно сейчас необходимо тщательно обдумать формы и цели революционного принуждения, задачи «освободительной» диктатуры.

^*Предыдущие дискуссии были очень скучны и угасли сами. О просаботированной 10 декабря 2011 года либералами осаде Центризбиркома (даже при -2 одна погода сняла бы осаду часа за два). Об отношении к «статусным либералам» (слушали-постановили: если поддержавшие Путина-Медведева либералы пригласят радикалов за круглый стол – гордо отказаться). О возможности коалиции с умеренными националистами (от умеренного Навального – главного революционного свадебного генерала – куда денешься, а остальные были настолько чуть менее умеренные, что будь они арийцами, их бы брали в НСДАП без испытательного срока).

^**Проживи академик Сахаров на пару-тройку лет дольше, Съезд народных депутатов РСФСР избрал бы его президентом, а митингового вождя и опытного хозяйственника Ельцина – премьером. Так в России сложилась бы «парламентская» демократия, в которой центр тяжести авторитарности находится в кабинете министров, а номенклатурно-реформаторскую «партию власти» пришлось бы создавать на 8 лет раньше.

^***Я бы не мудрствуя лукаво предложил простой компромисс – революция ликвидирует госрэкет, а бизнес отдает на социальные программы половину того, что раньше отдавал «красной крыше».

Сейчас, когда власти начали новое наступление на независимых правозащитников, с явной подачи околоКремля в оборот вбрасываются старые фальшивки. Для этого используются и профессиональные провокаторы, и озлобленные неудачники, ненавидящие всех вокруг после краха своих общественно-политических амбиций. Мишенью опять избраны движение «За права человека» и Лев Пономарев.

Речь идет о распространенном монтаже фальшивой грантовой заявки в Фонд Макартуров на митинги. Между прочим, топорность фальшивки сразу же выдает то, что на первой странице в монтаже использован русский текст с бланком движения «За права человека», а на последней – английский текст договора с другой правозащитной организацией – «Горячая линия» и с другим фондом.

В первый раз эту фальшивку пришлось опровергать осенью 2011 года, когда ее запустили из кругов, близких к Владимиру Милову. Скандал сыграл не последнюю роль в его уходе из оргкомитета ПАРНАСа. Второй раз - в феврале. Тогда на эту фальшивку ссылался небезызвестный блогер Багиров. Вот как это было: на съемке телепрограммы «Гражданин Гордон» он извлек распечатки якобы двух заявок от движения «За права человека» в частный американский Фонд Джона Д. и Кэтрин Т. Макартур с вопросом: правда ли, что движение получает финансирование от Фонда Макартуров? Участвовавший в съемках Лев Пономарев подтвердил, что это так, и не только от этого фонда, но и от других иностранных фондов, потому что финансирование независимой правозащитной деятельности бизнесу в России фактически запрещено (пример Ходорковского оказался «другим наукой»).

«Название заявки: Объединенные действия по защите конституционных прав граждан на свободу собраний: массовые мероприятия в городе Москва. Срок исполнения декабрь 2009 – март 2012. Основными целями являются: проведение массовых мероприятий на значимых площадях города Москвы: Триумфальная площадь, Пушкинская площадь, Тверская площадь».

Лев Пономарев заявил, что подобной заявки в Фонд Макартуров движение «За права человека» не подавало, в этом легко убедиться, так как вся деятельность фонда прозрачна. И очевидно, готовя эту передачу, профессиональный ведущий должен был бы этим поинтересоваться. Более того, этот провокационный поддельный текст был вброшен в интернет год назад, получил широкое освещение, и эта провокация уже тогда была разоблачена. В итоге в телепрограмму вылазка Багирова не была включена.

Сейчас эта фальшивка вновь запускается, но уже Эдуардом Лимоновым и по странному совпадению - прямо накануне финального рассмотрения в Думе закона об "агентах". Весь идиотизм в том, что Фонд Макартуров работает предельно прозрачно и на его сайте есть сведения обо всех удовлетворенных грантовых заявках.

Вторая грубая ложь, которую муссируют с зимы, – это обвинение в «продаже» Японии спорных островов. Понятно, что есть националисты, готовые игнорировать любые международные обязательства своей страны, если они предусматривают компромисс.

Нормальные люди к их числу не принадлежат и считают необходимым выполнить соглашение 1956 года. Муссируется эта тема после публикации тайной записи частной беседы Льва Пономарева с японским дипломатом в ресторане. В марте она была уже «прокомментирована» «Комсомольской правдой». По поводу этих публикаций 9 июля Общественная коллегия по жалобам на прессу приняла следующее решение, в котором установила, что "журналист Гришин... нарушил целый ряд основополагающих принципов и норм Кодекса профессиональной этики российского журналиста... речь идет о псевдоинформационной по характеру и пропагандистской по смыслу кампании..."

Вот текст претензии к редакции «Комсомольской правды», которую вопреки закону не опубликовали.

«Я, Пономарев Лев Александрович, исполнительный директор Общероссийского общественного движения «За права человека», член Московской Хельсинкской группы, заявляю к сведению введенных в заблуждение о моей позиции читателям, что:

1) Моя позиция о необходимости выполнения Россией ст.9 советско-японской декларации 1956 года о возвращении Японии гряды Хабомаи и острова Шикотан в рамках общего мирного урегулирования и после подписания мирного договора неизменна с 1993 года, когда в качестве депутата Верховного Совета РФ я плотно занимался этим вопросам, и поэтому никак не связана с возможностью получения грантов. Более того, из опубликованного текста никак не следует, что я обуславливаю свою позицию по островам зарубежным финансированием. Поэтому любые прямые и косвенные утверждения об этом в опубликованном материале не соответствуют действительности.

2) Моя позиции по островам полностью соответствует официально озвученной позиции Владимира Путина и Сергея Лаврова.

3) 3 февраля 2012 года, высказываясь в беседе с японским дипломатом о ситуации в России, я выразил опасение, что именно находящиеся сейчас у власти деятели, боясь ответственности, будут «цепляться за власть, готовы на кровопролитие, на риск дестабилизации».

4) Проставленная на видеосъемке дата «2011.22.10» - монтаж. Реально встреча происходила 3 февраля 2012 года.

5) Видеосъемка была получена незаконным путем в результате слежки. Ее публикация противоречит профессиональной этике журналиста».

Очень жаль, что бывший известный оппозиционер скатился до роли персонажа из «антиоранжевой» блогерской бригады.

Для создания правильного представление о нынешнем режиме надо просто представить себе, что у власти нацисты, но добрые. У нас ведь не левая диктатура с ее культом аскезы и манией честной и равной бедности. У нас правый режим, построенный на вождизме, культе государства и паранойе. Режим, обращающийся к ксенофобии и иным подсознательным страхам. Но режим добрый. Он дает три года там, где нацисты отправили бы на эшафот. Он дает 15 суток там, где нацисты отправили бы в Дахау. Его гитлерюгенд смешной, а не страшный. Его палачи изредка ломают носы и пальцы смутьянам, но не выбивают зубы и не крушат сапогами ребра. Очень добрый такой нацизм.

Не мое сравнение, я бы не стал бы спекулировать на теме, но слова сказаны. Новый закон об НКО как желтая звезда, точнее, желтая латка (не везде требовали именно звезду Давида, можно было и просто желтую тряпку нашить, а в концлагерях был желтый треугольник). Ладно, уйду от темы звезды, а то опять вспомнят датского короля. (Дания была единственной оккупированной страной, где евреи не должны были носить желтые звезды. Поэтому король ее не нашивал, но посетил копенгагенскую синагогу, а потом выступил с прочувствованной речью.)

Кроме ношения звезды нацистский закон требовал от евреев написать в паспорт (на котором и так на обложке стояла литера J) второе имя – мужчинам Израиль, женщинам – Сара. Как, должно быть, потешались клерки в магистрате и проверяющие документы патрули: Зигмунд Израиль Фрейд, Альберт Израиль Эйнштейн...

Так вот, наши нацисты решили обязать правозащитников записаться «агентами». Уже слюни текли в предвкушении: Людмила Агент Алексеева, Лев Агент Пономарев (привожу два наиболее часто употребляемых сторонниками закона примера).

Должен разъяснить – нацисты социально изолировали, а затем и уничтожали евреев не из патологической ненависти к кареглазым брюнетам или потомкам «врагов Христовых». Нацистские идеологи считали, что ряд ценностей культуры европейских евреев разлагающе действует на ту консервативно-романтическую неосредневековую идеологию, которую они считали своей доктриной. И сторонники закона об агентах тоже не скрывают, что считают приверженность ценностям современной западной демократии угрозой для их режима.

Как только (закон о желтой звезде был направлен в рейхстаг) закон о «политических НКО» был направлен в Госдуму, среди широких масс гражданского общества раздались плач и стенания: да мы хорошие, мы инвалидам помогаем. Да у меня только дедушка еврей, да у меня еще прадедушка стал католиком.

Действительно, сказал добрый нацист, перегибов быть не должно, надо учиться у царя: крестился - и нет для тебя черты оседлости. И брать пример с короля Фридриха II Прусского, что ввел сертификат «нужного еврея». И вообще не надо огульности и фанатизма. Как правильно говорил рейхсмаршал Геринг (про фельдмаршала Мильха): у себя в штабе я решаю, кто еврей.

В общем, добрые нацисты обещали, что огульности и кампанейщины не допустят, к каждому случаю подойдут индивидуально. Но если уж совсем запущенный вариант, то не взыщите, ищите желтую тряпку, а главное, не забудьте вовремя зайти в паспортный стол для внесения изменений в графу «имя».

Да, требуется сказать что-то оптимистическое, пожалуйста, вот – Нюрнбергский трибунал будет.

Фракция партии «Единая Россия» в едином патриотическом порыве записалась в соавторы позорного закона об агентах. Говорят, была очень трогательная сцена. Действительно, с одной стороны, депутату Сидякину хватит геростратовой славы с законом о против митингов. А с другого бока – такой вот молодецкий ответ Людмиле Алексеевой на предложение внести соавторов антиконституционного законопроекта в «список Магнитского». Так сказать, добровольцы есть? Шаг вперед. Всех не перевешаете не лишите счетов в американских банках. Но за удовольствие надо платить, а за «базар» – отвечать. Когда юная патриотическая поросль, вооружившись резиновым танком, осаждала в апреле 2007 года эстонское посольство в Малом Кисловском переулке, она не предполагала, что этим «закрывает себе Шенген». Но ведь гражданский подвиг прекрасен именно своей жертвенностью.

Итак, за семь месяцев «Единая Россия»:

1) с помощью административных и политических манипуляций получила абсолютное большинство в Госдуме, а значит, обеспечила себе монополию на формирование правительства и дополнительное бюджетное финансирование (пропорционально «полученным» голосам);

2) инициировала и приняла закон по митингам, фактически отменяющий уведомительный принцип проведения пикетов, митингов и демонстраций и вводящий драконовские наказания за его нарушения. По всеобщему признанию этот закон противоречит Конституции и Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод;

3) инициировала и приняла в первом чтении закон об иностранных агентах, вводящий антиконституционную дискриминацию за стремление использовать инструменты демократии.

Возможно, в будущем за это и другие подобные художества бывшую «партию власти» ждет принудительный роспуск, ее функционеров, как бенефициаров узурпации власти, – люстрация и другие кары. Но сейчас мы видим, что «Единая Россия» в лице своей фракции специально принимает закон, подчеркнуто направленный против организаций, отстаивающих соблюдение российскими властями принципов верховенства права и демократии. При обосновании данного закона представители «Единой России» фактически утверждают, что приверженность ценностям современной западной демократии – это подрывная антигосударственная деятельность.

Но с другой стороны нелепо распространять критерии «Закона в память о Сергее Магнитском», вводящего ответственность только в отношении активных нарушителей прав человека и гражданина, на всю массу депутатов и членов партийной номенклатуры. Поэтому я предложил бы воспользоваться принципом, по которому въезд в США был запрещен функционерам советских государственных профсоюзов (по американскому законодательству они почему-то попадали под критерии признаков мафии) и запретить въезд в США по негуманитарным причинам депутатам и функционерам «Единой России». Полностью прекратить любое политическое сотрудничество «Единой Россией», любые программы взаимодействия. Для правового обеспечения такого шага признать «партию власти» - ПРЕСТУПНОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ГРУППИРОВКОЙ (ППГ) – разновидностью политической мафии, целью политики которой является борьба с идеями современной западной демократии. И распространить эти санкции на так называемый «Общероссийский Народный фронт» - как на политическое движение, создавшее с «Единой Россией» предвыборный блок. Разумеется, надо призвать к таким же санкциям и Канаду, и страны Евросоюза, и Израиль, и Японию. За удовольствие узурпации политической монополии и антизападной истерии необходимо заставить заплатить соответствующую цену. Надо помешать правящей номенклатуре наслаждаться преимуществами тоталитарных методов внутри страны и статусом демократической парламентской партии – во внешнем мире.

Более полувека назад Григорий Померанц изобрел теорию чередования в советской (да и в любой послереволюционной, тоталитарной) номенклатуре гадов и рыл. «Гадов» тянуло на подвиги: массовый террор, чистки, готовность к войнам. «Рыла» же хотели мирно вкушать плоды исторических завоеваний. Узрев свиноподобные черты сталинских преемников, Григорий Соломонович был спокоен – этих на подвиги не потянет и, по его словам, мирно спал во время Берлинского и Карибского кризисов.

Победители сталинских «гадов» рассматривали западных буржуазных лидеров как по определению рыл в квадрате. Одновременно они генетически боялись «гадского» реванша. Поэтому все романтические персонажи типа маршала Жукова, «железного Шурика» Шелепина, Юрия Андропова или «русской партии» в ЦК КПСС или ВЛКСМ либо убирались, либо намертво аппаратно блокировались. Решимость великого Рейгана развернуть ракеты, способные за 10 минут, когда ни по какому секретному метро к бункеру не домчишься, не только достичь Кремля, но и чуть ли не попасть в окно нужного кабинета, психологически сломили советское руководство. Ведь они рассчитывали, что погрязший в комфорте Запад боится войны значительно больше, чем закаленный трудностями советский народ. Поэтому «лагерь мира и социализма» все время наступал: были поглощены бывшие французские колонии в Индокитае и бывшие португальские и итальянские в Африке, красное знамя взвилось над Центральной Америкой. И вдруг в Лондоне и Вашингтоне как бы ожили тени великих лидеров Запада времен Второй мировой, готовых идти до конца. Коммунистические вожди осознали, что в случае чего ядерная смерть придет к ним именно первой. И вот тут было включено «новое мышление», начались игры в односторонние моратории на ядерные испытания, а скоро стратегическое отступление Москвы приняло обвальный характер.

Все это вспоминается в связи сегодняшней внутриполитической ситуацией. Находящая у власти путинская группа изо всех сил посылает обществу сигналы. Прежде всего - что она никогда ни по какому вопросу не готова на уступки. Придворные идеологи внушили ей, что крах царизма и коммунизма стал следствием компромиссов. Но главнейший довод такой: наше свержение приведет к кровавой смуте. Имея за спиной четыре революции менее чем за 90 лет и вползая в очередную, российское общество отлично понимает всю условность образа нерушимой власти. Но генетический страх революционного хаоса очень долго сдерживал протестные настроения. Власти, видя перед собой прозападное по ментальности сообщество «рассерженных горожан», проецируют на них образы насквозь буржуазных западноевропейцев, как дети радовавшихся брежневскому детанту. Остается только достать из пыльных папок пропагандистские заготовки сорокалетней давности и умело дирижировать знакомыми настроениями «лучше быть красным, чем мертвым». Тогда Запад практически капитулировал в Хельсинки, признав вечность железного занавеса и раздела Германии, тем самым, констатировав свое поражение в Первой холодной войне.

Сегодня путинской номенклатуре то предлагают чуть потесниться, пустив «Болотную» в парламент «на приставные места», то – подобно коммунистической номенклатуре после Августа 1991 года – уступить политическую власть, сохранив награбленное и наворованное. Естественно, такая мягкость не порождает ничего кроме еще большей наглости и кровожадности. Но 12 лет бесконтрольной и неограниченной монополии на власть придали путинской номенклатуре поистине сибаритские черты – реально биться за власть, так, как бились в 1999 году, она разучилась. Ту же злую шутку сыграла с коммунистической номенклатурой и со всем обществом соцлагеря эпоха разрядки семидесятых. Тяга к комфорту и безопасности, всенародный культ западного образа жизни настолько ослабили тоталитаризм, что когда президент Рейган начал Вторую холодную войну, перспективы аскезы «оборонного сознания» и всесторонней мобилизации выглядели невыносимыми. Значительно легче показалось сдаться свободному миру.

Поэтому лучше всего дать понять властям предержащим, что выбор у них сравнительно простой: бедная, но честная жизнь после ухода от власти и неизбежной люстрации или жестокая расправа. Вместо образа Петрограда 1918 года, когда сочувствовавшая еще год назад революции интеллигенция страдает от холода, голода и революционного террора, а бывшие хозяева жизни обживают Париж и Цюрих на вывезенные бриллианты, они должны видеть Будапешт ноября 1956 года или Бухарест декабря 1989-го. И интеллигенции, и новорожденному среднему классу, и простым обывателям мегаполиса, конечно, будет тяжело. Но правящей «опричнине» будет скверно по-настоящему. Она должна осознать – весенние аресты и разгоны сломали 60-летнее табу на политическое насилие.

В ответ на пролитую кровь протестующих будет заведен маховик революционных расправ. С социокультурной точки зрения этот «маховик», эта невидимая гильотина, уже готовы. Карательная политика разрушить их не может. Стремление записать во вражеские агенты правозащитников – единственных не казенных проводников идеи отказа от революционных мер - эту гильотину не опрокинет.

В Кремле, на Старой площади и на Лубянке должны наконец-то осознать, что готовность общества расправиться над ними – это такая же реальность, как и сверхточные американские ядерные заряды, нацеленные на эти же точки 30 лет назад. И вечное стремление номенклатурных «рыл» жить должно подсказать их здоровым инстинктам, что «настоящие герои всегда идут в обход». Спасительный жизнеутверждающий компромисс.