Я с большим интересом отслеживал, как перед демонстрацией 15 сентября краса и гордость отечественного прогрессизма работала «на понижение». Огромные усилия были брошены на то, чтобы людей пришло мало, а между немногими участниками все время «бегала черная кошка». Отмечалась хорошая сыгранность между различными авторами. Когда замысел сорвать митинг не удался, началась кампания по его дискредитации, не последнюю роль в которой начали играть некоторые экзальтированные личности, совсем недавно окунувшиеся в общественную борьбу, но уже испытавшие томное пресыщение и общее разочарование.

Когда Евгений Ясин обнадеживает, что до настоящей демократии – с учетом западного опыта – надо развиваться 100 лет, он формально прав. Тем более что осталось ждать всего-то 79. Но этот век прошел в Европах и Америках в напряженной борьбе за гражданские права и свободы, и даже «полуфабрикаты» были сияющими вершинами либерализма среди окружающих тоталитарных и традиционалистских топей.

Ключом к этому поведению, а также к решимости членов «Лиги избирателей» сформировать консервативную «Гражданскую» платформу на выборах в Координационный совет оппозиции стали искренние слова Михаила Прохорова. Объясняя свое неучастие в очередном Марше, миллиардер высказал накипевшее: там будут призывы к социальной справедливости, а это что – все поделить?! Показательно и то, что за неучастие в протестных акциях надо извиняться, и то, что консультанты не объяснили бывшему кандидату в президенты разницу между справедливостью социальной и уравнительной. Или он деликатно сделал вид, что не понимает этой разницы?

За этим стоит появившейся страх перед левым уклоном в оппозиционном, а честнее сказать, революционном движении. Год назад Прохоров, с позором изгнанный из подаренной ему партии, явно боялся кремлевских опричников больше, чем той политической турбулентности, которую могла принести демократическая оппозиция. За последние очень важные полгода оба страха пришли в неустойчивое равновесие. Собственно, единственный шанс у революционного движения завоевать страх (а значит, и уважение) власть имущих - это дать понять, что оно страшнее путинизма, что на нелояльность сегодня оппозиция ответит национализацией монополий-коллаборантов и волнами люстрациями завтра.

Очень показательны в этом смысле два знаковых события – «Сон-покаяние» Ксении Собчак, с его косвенной ретрансляцией позиции Путина, и рассказ Маши Гессен с прямой передачей этой позиции. Обе эти истории отсылают к теме "Сталин и интеллигенция". Первая – к «сменовеховскому» покаянию монархистов-имперцев, наконец-то разглядевших в большевиках византийское великодержавие. Вторая – к описанию Лионом Фейхтвангером сталинского ворчания по поводу недостатка вкуса и избытка восторженности у его поклонников. Путин явно подыгрывает консервативному крылу оппозиции, посылая два сигнала: 1) я – это не окружающая меня свора волкодавов и волкодлаков, а мудрый вождь, пытающийся найти золотую середину; 2) моя легитимность не в процентах телезомбированной аудитории, а в трагической роли «последнего римлянина» - Аэция, защищающего античную цивилизацию от натиска гуннов. И в этом постмодерне больше признаков наступающего общего обвала системы, чем в беспорядочной склоке администрации и правительства.

15 сентября и дискуссия вокруг него показали, что Артуров меч Экскалибур медленно, но верно освобождается из каменного плена поклонников путинизма с человеческим лицом. Впрочем, их расчет тонок и дальновиден: тлеющий протест иметь под рукой очень выгодно – всегда можно давить на верхи, чуть-чуть давая кислород полузадушенной оппозиции, и, кроме того, такой протест – бесценный ресурс альтернативной идеологии для спешной легитимизации новой власти. Так горбачевские номенклатурные кадры в 1989-1991 годах вовсю использовали идеи безжалостно подавленных Андроповым правозащитной и национально-демократических движений.

Другое дело, что я искренне не понимаю логики либеральных охранителей, так хлопочущих, чтобы протест не попал в «левые» или националистические руки. Очевидно, что вместо того чтобы непрестанно трубить о неизбежном крахе леволиберальной оппозиции, они, напротив, должны всячески выпячивать и даже раздувать ее успехи и мощь – чтобы, как весной-летом 1917-го, прикрыться ими от революционного брожения. Крах революционеров-либералов не приводит к консервативной стабильности, он открывает путь либо левым популистам, либо национал-революционерам. Прогнивший, всеми презираемый, насквозь коррумпированный режим все равно найдет свой финал. К победе ведут разные пути, но уже видно, как начались гонки между могильщиками путинизма. На романтической заре движения несогласных я пытался объяснить главному тогдашнему трубадуру контрреволюции Леониду Радзиховскому, что демократическое движение – не путь к фашизации, но единственный способ предотвратить ползучую фашизацию путинизма. К этой тенденции добавились еще и перспективы тоталитарной революции – под антибуржуазными или националистическими лозунгами. Поэтому единственный шанс сохранить либеральные ценности – это дать возможность демократической оппозиции первой достичь призового места. И она должна успеть это сделать за тот кратчайший миг, пока в настроениях революционеров господствует преклонение перед идеалами гражданских свобод.