Пермский край, куда мы приехали поездом из весенней уже Москвы, встречает нас по-зимнему холодно и сумрачно: заснеженным лесом, снегом с дождем, заледенелыми разухабистыми дорогами. Вверх-вниз, с подскоками, несемся мы на автомобиле по змеящейся, холмистой поверхности Чусовского района, мимо красноватых на изломе гор. Красивый пейзаж невольно возвращает нас в детство благодаря ассоциативной памяти - в сказы Бажова про малахитовую шкатулку и Хозяйку Медной горы. Однако наш путь лежит в лагерь строгого режима, и на сердце поэтому тревожно - никакие природные красоты не умягчают душу. Мы едем навестить политзека Бориса Стомахина, который буквально две недели назад объявлял голодовку в связи с невыносимыми, издевательскими условиями содержания в этой колонии.

Зная решительный и неуступчивый характер Бориса, мы с Феликсом Шведовским, спеша на очередную - раз в полгода - встречу с осужденным за "оправдание терроризма" узником, опасаемся, как бы он не возобновил отказ от еды. Он вообще недавно составив своего рода завещание по поводу непрерывного "прессования" его администрацией колонии и заявил в нем, что в случае его самоубийства просит винить в его смерти начальника ИК-10 Асламова.

В связи с голодовкой Стомахина прокурор к нему все-таки приезжал. Политзек рассказал ему об очевидной запрограммированности посадок его в ШИЗО. С интервалом примерно в месяц (после последнего, третьего приговора - это регулярно) его отправляют в карцер, всякий раз находя для этого какой-нибудь дурацкий повод. Например, сидя в одиночной камере, он, видите ли, не доложил как дежурный о количестве в ней заключенных. Казалось бы, куда уж ужесточать условия, если и так присудили самое жесткое - ЕПКТ (единое помещение камерного типа). Это означает, что свиданий полагается только два в году, через стекло, и передачки тоже всего две. Сидит он один в крохотной камере, где ложиться можно лишь с 9 вечера до 5 утра, когда отстегивают от стены нары и дают на ночь матрас. В другое время прилечь хотя бы на стол, чтобы удобнее было найти пульс и посчитать удары (у Бориса с детства серьезная тахикардия, а голодовка усилила приступы) категорически воспрещается. По этому поводу отдельный скандал вышел. Политзека застали в горизонтальном положении на столе за прощупыванием пульса. И обвинили в том, что он "спит днем", а это в колонии считается ужасным нарушением. Как бы человек ни задыхался, это никого не волнует (а у Бориса, напомним, еще и перелом ноги и позвоночника, помимо проблем с сердцем). То, что глаза у узника были во время "сна" открыты, как довод в пользу бодрствования никого не впечатлил. Был объявлен выговор.

Мы с Феликсом Шведовским прибываем в ИК-10, заходим в каптерку для посетителей. Сразу напарываемся на "сюрприз": на стене, на стенде, висит скромное, но по сути очень наглое объявление о том, что "по техническим причинам комната для свиданий не работает". Выходит, у нас только примут передачку, и на этом все, можно ехать назад. Когда пришедший за документами охранник именно эту перспективу для нас и подтвердил, мы резко возмутились. Собрались идти к начальнику колонии Илье Асламову. Шутка ли: свидание полагается раз в полгода, в каком сейчас Борис состоянии после голодовки - неизвестно, и мы заявили, что не уедем, не повидав его. Охранник все это выслушал, к начальнику сходил сам и быстро все уладил. Свидание со Стомахиным состоялось, хотя и были определенные неудобства: телефонная связь отсутствовала. Из-за этого нужно было перекрикиваться через стекло и показывать друг другу пантомиму для большей ясности диалога.

Любопытно, что телефонная связь здесь уже две недели как нарушена и никто даже не думает ее чинить: просто повесили бумажку про "неработающую" комнату для свиданий. Люди приезжают издалека повидать своих сидельцев, а им тычут в глаза это хамоватое объявление. И народ - ничего, не ропщет. Спокоен. Не знаю, как сложилось со свиданиями через стекло у остальных, очевидно одно: без определенного нажима ничего от здешней администрации не добиться.

Борис, увидев нас с Феликсом по другую сторону стекла, долго веселится и удивляется: ведь он шел сюда с полной уверенностью, что ведут его на "крестины" к руководству заведения. Так называется здесь специальная комиссия, присуждающая кары от администрации за плохое поведение. Стомахин рассказывает:

- Слышу: с утра активность какая-то в коридоре. Она тут, впрочем, в 9:30 всегда происходит, но на этот раз как-то особенно бурно. Открывается дверь в камеру, на пороге дежурный: "Стомахин, одевайтесь". Я робу надел. "Где нагрудный знак?" - спрашивает. Это такая бирка, где указано имя зека, фото, дата рождения, статья, срок. Я ему в ответ: "В "строгих условиях", пока я здесь, робу с биркой носить не стану. Только после их отмены, в бараке, может быть". Дежурный: "Объяснительную будете писать?" Так обычно спрашивают при подаче рапорта о нарушении, за которым следует наказание. Я понял, что мне надо готовиться к очередным 15 суткам в ШИЗО. Это печально, я только что голодовку закончил, и вот опять начинать. Так что шел я с полной уверенностью, что сейчас будут мне "крестины" с карцером - из-за бирки. А попал сюда, на свидание, к вам! Прямо как у Грибоедова: "Шел в комнату, попал в другую"...

Надо отдать должное Борису: сломить его начальникам ИК никак не удается. Как бы они ни усердствовали в этом, а у них явно поставлена такая цель. В очередной раз мы убеждаемся, что в самых тяжелых условиях и обстоятельствах Стомахин, отчаянно сопротивляясь произволу махровых тоталитаристов-силовиков советской закалки, все время бросает им ответный вызов. И неизменно одерживает моральную победу. За счет своего здоровья, увы. Вся совокупность мытарств - в виде ужесточения ЕПКТ регулярными 15 сутками в карцере, где тебе ни еды человеческой, ни ларька, ни книг, ни журналов - ничего, - переносится Стомахиным очень достойно. Причем врача дозваться в этих условиях (одно время очень болел зуб, требовалась хотя бы обезболивающая таблетка) не так-то просто. Нужно, чтобы раздатчик каши, у которого забот и так хватает, не забыл передать вызов медику. Медик на вторые, а то и на третьи сутки явится приблизительно к обеду узнать, в чем дело. Да и врач здесь такой "человеколюбец", что хоть святых вон выноси. Стомахин делится с нами впечатлениями:

- Как-то раз утром заглядывает ко мне врач. "Почему, - возмущается он, - нары не пристегнуты?" Редкий случай, когда нары не сразу после 5 утра к стенке подняли. Нет бы порадоваться, что у человека со сломанным позвоночником есть подобие кровати в пыточных условиях. Не-е-е-ет. Оставь надежду, всяк сюда входящий, как говорится. Эскулап также проявляет служебное рвение лишить меня последней малости...

Тенденция управленцев ИК-10 все время ухудшать и ужесточать и без того ужасные условия, в которых находится Борис Стомахин, наводит политзека на печальные мысли и предположения. 18 мая исполняется ровно полсрока, ему присужденного. Еще три с половиной года досидеть останется. Он узнал, что в таких примерно, как у него, случаях (после года ЕПКТ) могут вывозить заключенных отбывать последние несколько лет в Красноярск, например. Чтобы уж всем чертям тошно стало и мало не показалось.

Они много чего могут с любым сделать, если захотят. Совершенно безнаказанно. И все-таки Стомахин, несмотря на довольно пессимистичный взгляд на будущее России, отмечает, что создание невероятного количества силовых структур для борьбы с мифическими врагами как вовне РФ, так и внутри нее (всех недавно потрясло известие о создании "нацлидером" личной "нацгвардии", готовой стрелять в любого из нас на поражение без предупреждения), может ускорить, а отнюдь не отдалить момент распада страны, которого так боится Путин со своими богатырями. Эта забота гэбистской орды работать на опережение, для чего-то бежать, вооружась до зубов, впереди своего бронированного паровоза, как раз провоцирует распад еще сохранившихся связей в бывшей империи. Демонстрируются зашкаливающая неадекватность и испуг кремлевских бесов. Национальная гвардия сама по себе - штука хорошая, когда она, скажем, как в Швейцарии, США, Украине или Грузии, существует для блага мирного населения и стоит на страже его национальных интересов, а не усиливает режим диктатора, заранее наставляющего пушки на граждан, у которых "законодательно" то и дело отбирают последние оставшиеся права и деньги. Как бы здесь создание смертоубийственных военизированных структур не отрикошетило в их создателей...

Ведь скоро они станут брать под прицел всякого, у кого замечено недовольное выражение лица. А с этой задачей им явно не справиться.

На обратном пути в Москву, в поезде, мы читаем про Стомахина статью на сайте радио "Свобода". Видим, что голодовка политзека все-таки привлекла внимание журналистов к его невероятно тяжелой, трагической судьбе. Публикаций о нем на протяжении долгих лет его заточения было удивительно мало. Хотя вопиющий факт, что его личный ЖЖ-блог в сети приравняли к СМИ и сурово осудили человека - трижды - не за поступки, а за выражение особого мнения, трактуя это мнение как якобы призывы к экстремистской либо террористической деятельности (или оправдание такой деятельности). Поскольку мы с вами, отмалчиваясь, не вмешиваясь, годами позволяли властям карать таких, как Стомахин, за СЛОВА в блоге, теперь мы пожинаем плоды в виде отлаженного конвейера по фабрикации похожих дел. Дела Екатерины Вологжениновой и Андрея Бубеева - наиболее известные, нашумевшие из них. На самом деле только в Тверской области, откуда Бубеев родом, за перепосты были заведены на граждан в 2015 году десятки похожих дел. Пока поплатился свободой только один блогер из множества, но кто знает, сколько будет посажено через год, через два... Андрей Бубеев был обвинен, в частности, и за перепост статьи Бориса Стомахина о том, что Крым - это Украина.

Мне кажется, что все больше людей сейчас начинает искренне сочувствовать Борису Стомахину. Я это наблюдаю, во всяком случае, среди своих знакомых. Со временем к гражданам приходит понимание, что, возможно, в чем-то избыточная, резкая, для наших умеренных широт чересчур агрессивная риторика радикального публициста - это яркий литературный прием, способ автора привлечь внимание к нерешаемым проблемам, выражение его страдания из-за невозможности изменить эту дикую реальность. Не надо понимать его тексты слишком буквально, вот что хочется посоветовать читателям. Ведь когда мы говорим кому-то из знакомых, даже собственным детям: "Я сейчас оторву тебе голову", - никто в полицию на нас за это не доносит.

Или следует уточнить: ПОКА еще никто не доносит? Завтра, возможно, за любую гиперболу с метафорой - пойдут и донесут...

Свободу политзаключенным. Смерть фашистской империи Путина.
Слава Україні. Героям слава. Луб'янка буде зруйнована. Путін буде страчений.