"Дело Саввы"

12 апреля был арестован директор грантовых программ некоммерческой общественной организации "Южный ресурсный региональный центр" (ЮРРЦ), доктор политических наук, профессор Михаил Савва. Официальное обвинение – мошенничество, присвоение бюджетных средств в сумме 366 000 рублей, выделенных в виде гранта на проведение социологического исследования "Потенциал социализации мигрантов в Краснодарском крае" (ч. 3 ст. 159.2 УК РФ). Соучастницей преступления была названа директор фирмы "Пилот", краснодарский социолог Виктория Реммлер.

Расследованием, казалось бы, очень банального дела, занималось УФСБ России по Краснодарскому краю. Все шесть месяцев, пока длилось следствие, Михаил Савва находился в СИЗО-5 Краснодара, подведомственном ФСБ и находящемся в том же здании. Эта тюрьма рассчитана на 30 "сидельцев", и в ней должны содержаться опасные преступники. Михаил Савва находится в ней и сейчас, когда уже начались судебные заседания по существу дела.

Второе обвинение было предъявлено Михаилу Савве по ч. 1 ст. 159 УК 2 мая, когда он уже двадцать дней находился в СИЗО-5. Его обвинили в том, что он мошенническим способом получил со своей зарплатной карты 96 000 рублей за дисциплину "Теория и практика связей с общественностью" в объеме 57 часов, а занятия за него провел другой преподаватель. До сегодняшнего дня такой факт замены преподавателей в вузе не служил поводом для возбуждения уголовного дела. В нарушение п. 3 ч. 2 ст. 146 УПК не было указано, что явилось поводом для возбуждения уголовного дела. Что же стоит за всем этим?

Подоплека дела

Михаил Савва – известный ученый, специалист в области межэтнических отношений, автор более 130-научных трудов, эксперт Сети этнологического мониторинга. Не менее известен он и как общественный деятель. Он был заместителем председателя Совета по развитию гражданского общества и правам человека при губернаторе Краснодарского края, председателем Общественного совета при Краснодарском ГУВД, членом Общественной наблюдательной комиссии (ОНК). Придерживался умеренных политических взглядов. Не принадлежал ни к одной политической партии, хотя последние два года тесно сотрудничал с "Яблоком". Активно занимался правозащитной деятельностью. Например, как член ОНК помогал известному краснодарскому экологу, а ныне политэмигранту Сурену Газаряну. Жестко, хотя и конструктивно, критиковал российскую власть. Именно поэтому сразу возникло подозрение в политической подоплеке дела.

Опасения вызывало и совпадение по времени между уголовным преследованием Саввы и репрессивной кампанией "проверок НКО", получавших иностранное финансирование. ЮРРЦ получала иностранные гранты. Дискредитация НКО, получавших деньги из-за рубежа, могла быть истинной причиной его ареста.

О другой, более страшной причине я, как его жена, заявила в первые дни ареста. Я видела, что творилось при обыске в моей квартире 12 апреля. Оперативных работников ФСБ (а их в нашу квартиру набежало семеро) интересовал не злосчастный грант, а зарубежные поездки и контакты Саввы. Дело доходило до анекдота - из комнаты нашей дочери выносились ее старые тетради с заданиями по английскому языку с вопросом: "Здесь иностранные слова. Будем изымать?"

5 ноября на заседании Первомайского районного суда Краснодара Михаил Савва сделал заявление, в котором назвал три причины своего уголовного преследования. Это месть ФСБ за его правозащитную деятельность, дискредитация НКО и способ давления на него с целью фабрикации нового обвинения в государственной измене.

Политическим узником Михаила Савву признали международная организация Human Rights Watch, российские правозащитные организации "Союз солидарности с политзаключенными" и "Мемориал". На марше 27 ноября в защиту политзаключенных его имя звучало наряду с именами узников Болотной, Михаилом Ходорковским и другими жертвами ужесточающихся политических репрессий.



"Список Саввы"

Я начинаю публиковать "список Саввы". Нынешняя правящая элита России, пытаясь манипулировать общественным мнением внутри страны, лепит из Запада образ врага. При этом ее представители предпочитают лечиться, учить своих детей, покупать недвижимость в странах Запада. Создав фактически непригодную среду обитания в родной стране, они уезжают, накопив весьма неправедными способами капитал, на постоянное место жительства в Германию, Австрию, США и другие страны.

В этой связи актуальным становится расширение "списков Магнитского" и "списка Лукашенко". Я считаю, что это возможно за счет "списка Саввы". Тем более это важно, пока главный фигурант сфабрикованного ФСБ дела жив. Угрозы убить моего мужа со стороны ФСБ звучат очень часто. О них я уже сообщала в письмах президенту Владимиру Путину и председателю Совета по развитию гражданского общества и правам человека Михаилу Федотову. Другая угроза в его адрес также вполне реальна: сфабриковать уголовное дело по обвинению в государственной измене и посадить на 23 года, то есть сгноить заживо.

В этот список, на мой взгляд, должны войти должностные лица ФСБ, сфабриковавшие уголовное дело Саввы. Эти люди, как правило, не выезжают за рубеж, но их имена должны быть известны всем.

Это начальник краевого управления ФСБ генерал-лейтенант Михаил Власенко. Он работает в Краснодарском крае с августа 2010 года. Ранее руководил ФСБ Калининградской области. По слухам, которые упорно распространяют сотрудники ФСБ среди подследственных, следующий пост, который ожидает генерала Власенко, – место директора ФСБ России. Без санкции этого человека было бы невозможно уголовное преследование моего мужа.

Вторым в списке я предлагаю поставить начальника следственного отдела УФСБ России по Краснодарскому краю полковника И. Бессонова. Именно он утверждал уголовное дело Саввы. По информации, которую я получила от мужа, этот человек проводил множественные незаконные допросы моего мужа в отсутствие адвокатов с угрозой убийства либо фабрикации новых уголовных дел.

Старший следователь УФСБ по Краснодарскому краю подполковник Д. Гнатив. Фальсификация материалов дела Саввы – рук его дело. Уже в суде свидетели дают показания, что следователь понуждал их подписываться под фразами, которых они не говорили.

Оперативный работник УФСБ А. Богатырев. Именно он угрожал моему мужу вколоть психотропное вещество (о чем есть жалоба адвоката А, Савченко). Сейчас он часто сопровождает Савву в суд и в открытую фотографирует тех, кто пришел поддержать моего мужа.

Бывший сотрудник ФСБ, а ныне начальник службы безопасности Кубанского государственного университета Илларион Попов. Он входил в следственную бригаду, которая вела дело Саввы. Именно он проводил «воспитательные» беседы со студентами университета, поддержавшими профессора Савву.

Я вынуждена отметить, что Кубанский государственный университет играет крайне неприглядную роль в преследованиях своего профессора. Именно с согласия ректора университета М.Б. Астапова, силовики сфабриковали второе уголовное дело Саввы. Никогда еще в России факт замены одного преподавателя другим не служил поводом для обвинения в мошенничестве. Теперь создается опасный прецедент устранения неугодных. Я считаю, что имя ректора Астапова должно быть в "списке Саввы".

Далее я считаю нужным включить в список работников прокуратуры, чьей прямой обязанностью является контроль соблюдение законности. В первую очередь следует назвать имя прокурора Краснодарского края Л. Коржинека. Именно под руководством этого человека прокуратура Краснодарского края отклоняла все жалобы адвокатов Саввы, утвердила обвинительное заключение. Об этом Коржинек уведомил Савву лично, посетив его в тюрьме. Курировал же дело моего мужа старший помощник прокурора края по надзору за исполнением законов о федеральной безопасности, межнациональных отношениях и противодействии экстремизму А. Рюмин.

Далее я считаю нужным внести в "список Саввы" имена тех судей, которые несут персональную ответственность за незаконное избрание такой меры пресечения, как арест: федеральный судья Октябрьского районного суда Н. Казанская, арестовавшая Саву 13 апреля на два месяца. Данное решение обжаловалось в апелляционном порядке. Однако судебная коллегия по уголовным делам суда апелляционной инстанции Краснодарского краевого суда в составе председательствующего Н. Колесникова и судей В. Денисенко и Е. Шпортько, оставили решение судьи Казанской без изменения. 17 июня подана соответствующая жалоба в кассационном порядке, которая до настоящего времени не рассмотрена.

5 июня постановлением судьи Октябрьского районного суда Краснодара И. Чабан продлен срок содержания Саввы под стражей на два месяца. Данное решение обжаловалось в апелляционном порядке. Однако судебная коллегия по уголовным делам Краснодарского краевого суда в составе председательствующего Н. Бузько и судей: А. Дорошенко и Л. Перфиловой, оставили решение судьи Чабан без изменения.

8 августа судья Октябрьского райсуда В. Крюков продлил арест Саввы еще на два месяца. Без вынесения специального судебного постановления слушания о дальнейшей мере пресечения проходили в закрытом режиме. По устному распоряжению председателя суда Л. Дворникова пришедших вообще не пускали в здание суда. Таким образом был нарушен принцип гласности судопроизводства.

***

UPD: К "списку Саввы" я намерена обращаться неоднократно. Он требует уточнения, продолжения, расширения и т.д. Сейчас я хочу ответить на два вопроса, которые задали читатели.

Вопрос. Почему в списке нет Владимира Путина?
Ответ. Я считаю, что никто из конкретных исполнителей не должен прятаться за приказами начальства. Т.е. А. Бортников не имеет права прятаться за В. Путиным, начальник краевого управления ФСБ генерал- лейтенант М. Власенко за А.Бортниковым и т.д. Я много раз слышала фразу: "Они не садисты. Им просто приказали". Так вот, всем творцам нынешнего беззакония в стране нужно напомнить о личной ответственности.

Вопрос. На что Вы рассчитываете?
Ответ. Я отлично понимаю, что я вступила в безнадежную схватку. Но выбора у меня нет. Если не сопротивляться тому, что творится в стране, будет еще хуже. Я это четко понимаю, и, согласитесь, осознание данного факта есть достойный стимул борьбы.

Я предлагаю заложить в России новую традицию ненасильственного сопротивления усиливающимся репрессиям, формировать списки, подобные "списку Магнитского", писать их тогда, когда люди, незаконно брошенные за решетку еще живы. Можно уже сейчас подготовить "список С.Кривова" (не забыв включить в него имена тех врачей СИЗО, которые находили, что С.Кривов способен участвовать в судебных заседаниях), "список М.Косенко". К сожалению, в современной России таких списков придется формировать много.

Но у нас есть надежда. Это подтверждает и мой опыт. Когда мужа арестовали, мы с дочерью ожидали, что останемся один на один со своей бедой. И вдруг, мы узнаем об одиночных пикетах напротив здания краевого управления ФСБ (в день ареста моего мужа в одиночные пикеты стали журналист А. Кошик и аспирант Кубанского государственного университета Д.Канкия). Я никогда этого не забуду! В мою квартиру приезжали девочки-студентки, учившиеся и у меня, и у мужа. Они предлагали свою помощь. Еще не все так безнадежно в России.

В письме, отправленном из СИЗО-5 г. Краснодара, муж написал мне: "Продолжаю читать "Архипелаг ГУЛАГ". С каким удивительным упорством все худшее в нашей истории стремится вернуться! И то, что не возвращается именно в тех страшных формах и масштабах – это не их добрая воля, а наше сопротивление".

Несколько лет назад в семье Шерзода Абусаламова случилось несчастье: его сыну Шохрухбеку поставили страшный диагноз – нефробластома правой почки. Поначалу Шерзод и его жена Фатима ни о чем не подозревали. В их родном городе Ош в Киргизии врачи заверяли родителей, что странно увеличенный живот у мальчика не повод для беспокойства и с возрастом все пройдет.

Шерзод в 2010 году уехал в Россию на заработки, решил перевезти и семью, а заодно и показать ребенка здешним врачам. В детской поликлинике г. Ивантеевка Московской области мальчику сделали УЗИ и диагностировали патологию печени, требующую оперативного вмешательства. Шерзод получил направление в больницу Св. Владимира в Сокольниках, где профессор Туманян поставил диагноз: рак почки. Он был поражен состоянием ребенка, живот у которого был такой большой, что, казалось, вот-вот разорвется. Мальчику была срочно необходима дорогостоящая операция: от 400 до 500 тысяч рублей. Таких средств у семьи, конечно, не было, и профессор Туманян посоветовал родителям попытаться получить направление на бесплатное лечение. Шерзод обратился в посольство Киргизии, рассказав про диагноз сына, и оттуда направили письмо в департамент здравоохранения Москвы.

"Я сразу пошел в департамент, там мне сказали прийти через месяц, когда мой ребенок вот-вот умрет! Мне пришлось обращаться прямо к начальнику департамента. Когда тот услышал диагноз, мне немедленно выдали направление в Научно-практический центр помощи детям "Солнцево".

В этом центре трехлетнего Шохрухбека осмотрели специалисты. Диагноз подтвердился, и ребенка сразу направили на химиотерапию, а через 5 месяцев прооперировали: почку пришлось удалить, рак ее полностью уничтожил.

"Нам просто повезло, что это были почки! Одну можно удалить, и жить со второй. Врачи сказали, что если бы пришли на две недели позже, сына спасти не удалось бы".

Благодаря усилиям многих хороших людей Шохрухбек выжил. Сейчас ему уже 6 лет. С реабилитацией семье активно помогает Настя Майорова из благотворительного фонда "Подари жизнь". После операции мальчик 8 месяцев лежал в под капельницами, все это время мать вместе с ним жила в больнице. Фонд также в течение двух лет помогал с билетами: каждые три месяца Шохрухбеку необходимо проходить обследование в НПЦ "Солнцево" и каждые 6 месяцев обязательную компьютерную томографию.

27 ноября Фатима с сыном в очередной раз прилетела в Москву на обследование, но до больницы они так и не добрались.

"Они прилетели в 10.30 в Домодедово. - рассказывает Шерзод. - Я поехал их встречать в аэропорт, попал в пробку, жена звонит и говорит, что их задержали пограничники. Я сказал жене, чтобы она объяснила про больницу, показала выписку, шрам на животе сына, чтобы спросила, по какой причине задержали".

Фатима так и сделала, но пограничники и слушать не хотели. Фатима все время была на связи с мужем, и Шерзод мог слышать голос пограничника, который сказал ей: "Вы нам надоели! Мы кого хотим, того и примем!". У Фатимы отобрали паспорта и отправили обратным рейсом в Ош. По словам Шерзода, у него и жены всегда все было в порядке с документами, никаких причин для того, чтобы не впускать его семью в Россию, не могло быть.

Больничные выписки и шрам на животе ребенка пограничники проигнорировали, зато заметили у Фатимы бутылку коньяка, которую она везла в знак благодарности лечащему врачу сына. Один из пограничников с издевкой заметил: "Коньяк мы оставляем, а вас отправляем".

Осталось 178 дней до вступления в силу очередного волшебно-репрессивного законопроекта ФСКН по борьбе с наркоманами, подписанного в Кремле. Недавно я принял участие в телебеседе на канале RTVi о возможности надвигающейся (в некоторых заграничных странах) легализации продуктов каннабиса. Мой оппонент господин Мищенко, известный, среди прочего, своими новаторскими предложениями об улучшении онкологического сервиса, четко высказался и на этот раз: любые разговоры на наркотематику должны быть, по его мнению, до определенного возраста (видимо, совершеннолетия) табу. "Табу" - так назывался альбом группы "Аквариум", вышедший, жуткое дело, в 1982 году, а на нем имеется песня со словами: "А я сижу на крыше и я очень рад, потребляю сенсемилью как аристократ". 60-летний юбиляр БГ тогда еще не знал, что 32 года спустя его песня и вправду попадет под табу. А нам ведь предлагают отправиться еще дальше в прошлое и провалиться в пещерно-племенные отношения с элементами соц-дарвинизма по типу «выживает сильнейший».

Если не вдаваться в правовые детали, четко проанализированные, например, в "Рекомендациях ФАР к разрабатываемому законопроекту", а сосредоточиться на его символическом значении, то суть нового закона — это дальнейшая маргинализация людей, употребляющих наркотики и частичный вывод их за пределы общегражданского законодательства. Они теперь хоть и не вне закона, но в полузаконе. Наркопотребители — это еще одно из социальных меньшинств, приносимых в жертву в борьбе за агрессивное володинское большинство. Требуется всеобщая мобилизация на борьбу за нравственность, с внутренним и внешним врагом. В антинаркотической борьбе мы, как всем известно, преуспели. Бравые инструкторы ФСКН то помогают взять живьем языка в джунглях Центральной Америки, то наводят американский спецназ на героиновую фабрику где-то под Кандагаром. Наркотики еще не побеждены окончательно. Но в целом ситуация налаживается. Сейчас, сейчас, вот только национальную наркореабилитацию развернем, бубнят нам с Маросейки,12.

Таков неопуританизм путинизма — часть более широкого право-консервативного движения. Когда мы, сторонники гуманной наркополитики, говорим, что употребление психоактивных веществ не может быть само по себе причиной ареста, поражения в правах или пыток, в ответ получаем что-то вроде «все наркоманы покупают наркотики, а все наркотики нелегальны, значит, все наркоманы постоянно совершают уголовные преступления». Навязчивое расчеловечивание сконструированного фобией образа наркомана осуществляется через агрессивный новояз по типу ройзмановского или через наукообразные камлания сторонников отечественной репрессивной наркологии по Эдуарду Арменаковичу Бабаяну. Сухая логика уступает ярости слепой веры.

Принудительное лечение — ключевое понятие новоподписанных изменений в законодательстве. Кстати, а какое лечение в новой, свободной России могут получить люди, по каким-то причинам признанные наркоманами? В стране с 2004 по 2011 год практически демонтировалась государственная наркологическая служба. В недавно вышедшей книге «Наркология. Критерии эффективности» приводятся такие данные. Количество государственных ребцентров сохратилось в этот период с 4 до 3(!). Специальных реабилитационных отделений осталось 9, простых — 78. Всего на нашу необъятную родину, где, по не подтвержденному научными методами мнению той же ФСКН, пасется около 8,5 миллионов потенциальных наркоманов, приходится — внимание! — 25 277 наркологических коек, из них реабилитационных — 1730. Там же есть данные по негосударственной наркологии. Не меньше 604, а на самом деле больше тысячи частных платных рехабов с неустановленным количеством коек отвечают на высокий спрос населения в этой сфере медицинских и социально-психологических услуг. Количество частнопрактикующих врачей-наркологов (или прикидывающихся таковыми) установить невозможно. Государственный контроль качества тут просто отсутствует. Собственно, государство такую ситуацию и спровоцировало. Единственное лечение, которое сегодня могут предложить аддиктивным наркопотребителям, — временную изоляцию в закрытых помещениях со строгим внутренним уставом. По сути предлагается либо легализовать уже существующую (Ройзман, Чарушников и т.д.) систему частных полутюрем для нарко- и алкозависимых людей, либо кое-как воссоздать советские лечебно-трудовые профилактории.

Вспомним ПККН — знаменитый в недавнем прошлом Постоянный комитет по контролю за наркотиками, возглавлявшийся академиком Бабаяном, практически из него одного и состоявший. Странная полулоббистская структура выпускала в 1990-е таблицы количеств веществ, по которым и определяли, наркоман ты или нет, а стало быть, какой срок получишь. Эти таблицы по умолчанию использовались следственными и судебными органами, просто интуитивно чуявшими идеологическую близость ведомству Бабаяна. Сколько людей было отправлено тогда за решетку обычных наркопотребителей под видом «барыг» и «опасных рецидивистов»? Еще не написана история того, как тюрьмы вдруг оказались набитыми инъекционными аддиктами из депрессивных рабочих кварталов. ПККН сошел со сцены незадолго до вступления в силу репрессивных изменений в наркозаконодательство в 1997-1998 гг. А сегодня мы удивляемся, что у нас до сих пор самая высокая в мире скорость распространения ВИЧ-инфекции. Но нам же господин Мазус из московского СПИД-центра объяснил, что все дело в невероятном наплыве мигрантов, кстати, и туберкулез оттуда же повылазил. Мигранты-де по больницам шарятся и наших детишек тубиком заражают. Мигрант, как и наркоман, — еще одна новейшая фигура социального исключения. Надо дополнить триаду дежурным представителем ЛГБТ — и вот вам парии, низшая каста неопуританской России.

Новые поправки в закон ничего кардинально не изменят, но сделают нашу общественную жизнь еще более затхлой и напряженной. Никакого облегчения жизни не получат ни настоящие наркозависимые, ни их нередко созависимые родственники. Зато ликуют ястребы на Маросейке, 12. Стоит ожидать нового эффектного перформанса в стиле захвата антинаркотическим спецназом концертной сцены израильской псайтрансовой группы Infeсted Mushroom. Борьба со здравым смыслом продолжается и требует новых жертв.

Последняя тема, о которой я хочу поговорить, - это международный суд морской, который присудил отпустить гринписовцев и их корабль под залог 3,5 миллиона евро... Если честно... я не понимаю, что это такое. Я не понимаю, как это описывать... я считаю, что в случае "Гринпис" наш Следственный комитет, как бы это сказать, жидко... опозорился... Еще раз повторяю, в Америке гринписовцы бы так легко не отделались... И с моей точки зрения, Следственный комитет сначала совершенно верно предъявил гринписовцам обвинения в пиратстве. Это абсолютно защищаемый был кейс в международном суде... Но у Следственного комитета заиграло очко, и он изменил обвинение с пиратства... Вот ровно там, где требовалось проявить твердость, наш Следственный комитет оказался мягче сливочного сыра, а "Гринпис" собрал абсолютно все очки, какие можно... А Путин, конечно, собрал все какие можно шишки.

Ссылка

Последняя неделя на «процессе 12-ти» по Болотному делу - которая по счету, я уже, по совести сказать, сбился - окончательно обозначила некоторый перелом. Как бы ни ужесточала судья Никишина свои действия в отношении защиты до этого (а она изначально играла на стороне обвинения), все же она делала все возможное, чтобы избежать прямых нарушений Уголовно-процессуального кодекса, сохраняя видимость объективного процесса и не «подставляясь». На этой неделе процесс, как самолет, у которого вдруг отказал двигатель, сорвался в штопор. И прямые нарушения УПК посыпались одно за другим.

Вот краткая «хроника пикирующего бомбардировщика».

Понедельник, 18 ноября. Вопреки протестам защиты зачитываются показания, данные на предварительном следствии потерпевшим Яструбинецким. Это реальный потерпевший, пенсионер, участник манифестации, выдавленный за спины цепочки ОМОНа во время «прорыва», пытавшийся выйти обратно, посланный полицеским офицером куда подальше («Идите куда хотите!»), возле которого упала и разбилась та самая невесть откуда прилетевшая единственная бутылка с зажигательной смесью, полыхнувшей и опалившей пенсионеру брюки и обжегшей ноги. Реальный потерпевший - не верзила-омоновец, у которого «пальчик бо-бо».

И вот обвинение просит суд огласить его показания без вызова в суд. Боюсь, что для того чтобы понять остроту ситуации, мне придется обременить читателей пространной цитатой из далеко не самого «беллетристического» произведения – родного УПК:

«Статья 281. Оглашение показаний потерпевшего и свидетеля.
1. Оглашение показаний потерпевшего и свидетеля, ранее данных при производстве предварительного расследования или судебного разбирательства... допускаются с согласия сторон в случае неявки потерпевшего или свидетеля, за исключением случаев, предусмотренных частью второй настоящей статьи».

Защита, как уже говорилось, возражает. Почему? А очень просто: во время следствия потерпевший на допросе оказывался один на один со следователем и мог подвергаться давлению с его стороны. Здесь же, в суде, путем перекрестного допроса у всех сторон процесса появляется возможность узнать, как же все обстояло на самом деле. Потерпевшего в суде нет – значит, вступает в силу уже упомянутая часть 2 ст. 281. Открываем и читаем:

«2. При неявке в судебное заседание потерпевшего или свидетеля суд вправе по ходатайству стороны или по собственной инициативе принять решение об оглашении ранее данных ими показаний в случаях:
1) смерти потерпевшего или свидетеля;
2) тяжелой болезни, препятствующей явке в суд;
3) отказа потерпевшего или свидетеля, являющегося иностранным гражданином, явиться по вызову суда;
4) стихийного бедствия или иных чрезвычайных обстоятельств, препятствующих явке в суд».

Всё. Больше никаких оснований для оглашения протоколов в отсутствие потерпевшего закрытый, т.е. не подлежащий расширительному толкованию, список причин неявки ч.2 ст. 281 УПК не предусматривает.

Потерпевший, слава Богу, жив (п.1). Он гражданин РФ, и потому п.3 на него не распространяется, никаких «стихийных бедствий или иных чрезвычайных обстоятельств, препятствующих явке в суд» за окном не наблюдается (п.4)... Может, он тяжело болен (п.2)? И вот тут обвинение предоставляет справку о том, что 11 ноября (напомню, дело происходит 18 числа!) г-н Яструбинецкий находился на лечении в ЦКБ РАН. Не бюллетень, который выписывается каждому больному в момент поступления в больницу, а некую справку с единственной печатью (вспомните, сколько печатей медики ставят на банальном рецепте, не говоря уж о больничном!). Все еще болен потерпевший 18.11 или уже вылечился, если еще нет, то скоро ли он сможет предстать перед светлые очи суда – все это обвинение оставляет за кадром.

Защита, среди нас и дипломированный врач адвокат Дмитрий Айвазян, придирчиво и недоверчиво осматривает пресловутую справку и заявляет о неустранимых сомнениях в ее подлинности, адвокат Сергей Бадамшин предлагает связаться с г-ном Яструбинецким по мобильному (благо номер известен), все мы по очереди заявляем о невозможности оглашения показаний в отсутствие потерпевшего, о прямом нарушении статьи 281 УПК и требуем оставить ходатайство обвинения об оглашении протоколов допроса без удовлетворения...

НИЧЕГО! Судья Никишина без малейшей задержки и видимых колебаний разрешает огласить показания. (Замечу в скобках, что причиной подобного же «заочного» оглашения показаний все того же г-на Яструбинецкого в суде по делу Михаила Косенко, выделенному в отдельное производство, послужило «нахождение потерпевшего на даче».)

Впрочем, причины удивительного нежелания обвинения выслушать в суде г-на Яструбинецкого выясняются по мере оглашения его показаний: даже эти показания, данные следователю без присутствия адвоката, гораздо больше на пользу обвиняемым, чем во вред им – а что еще неудобного для обвинения сказал бы потерпевший в суде? И что ответил бы он на вопросы, сформулированные защитой, а не обвинением, особенно если учитывать, что г-н Яструбинецкий пошел на марш 06.05.2012 не любопытствовать, а с четкой целью выразить свою гражданскую позицию?

Вот этих-то ответов, которых, очевидно, опасалось обвинение и которые хотела услышать защита, мы так и не дождались. Не услышали, потому что судья Никишина позволила себе прямое и неприкрытое нарушение четко сформулированных норм УПК.

В порядке «перемены блюд» - еще один представитель «потерпевшего» - полиции на транспорте, бойцы которой будто бы «утратили» 6 мая несколько дубинок и пару раций. Дама ничего толком не знает и сказать не может, хотя бодро заявляет, что выдвигает иск в рамках настоящего дела. Cледует краткий диалог.

Защита: Так имущество было утрачено или уничтожено? (Напомню, инкриминируемая подсудимым ст.212 УК о «массовых беспорядках» требует именно «уничтожения имущества».)
«Потерпевшая»: Утрачено, не стало же его!
Защита: Так все-таки утрачено (может, просто потеряли?) или уничтожено?
«Потерпевшая»: Ну так утрачено же!
Защита: А документы об уничтожении есть?
«Потерпевшая»: Ну, не знаю...
Защита: А акт о списании есть?
«Потерпевшая»: Нет...

Тут для верности позволю себе комментарий: если нет акта о списании, то имущество не только в юридическом смысле не уничтожено, но даже (опять же в юридическом смысле) не утрачено.

А дальше обвинение ходатайствует об оглашении показаний свидетелей-омоновцев, также данных ими на предварительном следствии и также без их вызова в суд. Одного из них, бойца челябинского ОМОНа Годыну, уже месяца два назад вызывали в суд, он приезжал, но допросить его в тот день не успели (найдите самостоятельно такую причину для повторного невызова среди пп.1-4 ч.2 ст.281, процитированной выше полностью). Защита снова протестует – безрезультатно. Затем решено огласить показания трех московских омоновцев, поскольку те «до 23 февраля находятся в служебной командировке в Северо-Кавказском регионе». Все наши протесты в связи с тем, что «регион Северного Кавказа» находится по-прежнему в составе РФ, что никакого режима чрезвычайного положения, чрезвычайной ситуации или даже контртеррористической операции там не объявлено, что вызывали свидетелей и из Мурманска, и из Челябинска – все это никакого действия на судью Никишину не оказывают, и показания оглашаются. Строго вопреки однозначным требованиям 281 статьи УПК.
И сразу же становится наглядным, почему обвинение так не хотело присутствия «свидетелей» в зале суда: ни один из этих омоновцев очевидно не в силах затвердить и воспроизвести феерические формулировки, вложенные следствием в их уста, типа вот такой: «увидел массовые беспорядки в виде сидения на асфальте с намерением прорваться к Кремлю», наслушались-нагляделись уже на бравых бойцов в судебных заседаниях. А вот то, что защите каждый раз удавалось буквально клещами вытащить из них кусочки правды, – это факт. И именно этого обвинение и суд боятся пуще огня!
И наплевать, что все это делается прямо, неприкрыто уже вопреки Закону – цель важнее средств!

Самолет процесса начал стремительно сваливаться в штопор.

Вторник, 19 ноября. Для «разогрева» - еще один «представитель потерпевшего» - Государственного казенного учреждения жилищно-коммунального хозяйства и благоустройства ЦАО. Это о тех самых миллионах за асфальт. Молодой еще совсем человек, ровесник большинству обвиняемых. Толком ничего не знает, хотя и пытается в меру сил исполнить поручение. Град вопросов (добрую половину из них Никишина снимает) – и почти полная тишина в ответ. Говорит о поврежденном асфальте на Болотной набережной, Болотной площади, Фалеевском переулке (ну, так уж заявила его контора!) – и явно озадачен просьбой защиты объяснить, какое имеют отношение не то чтобы 12 подсудимых конкретно, но вообще участники манифестации к «ущербу» на Болотной площади и Фалеевском переулке, куда ни одного из них полиция не пропустила... И как 8,8 млн руб. – смета на полный капитальный ремонт Болотной набережной (единственного места, где демонстранты хоть были!) - превратились в иск на 28 млн руб.? И показательный финал:

Защита: Вы готовы представить банковскую выписку о перечислении этих 28 млн руб. за будто бы выполненный ремонт?
«Потерпевший»: Готов предъявить платежное поручение.
Защита: Спасибо. Про поручение поняли. А все-таки как насчет банковской выписки? Предоставите?
«Потерпевший»: Нет.
И опять коротенький коментарий: любой руководитель организации может платежных поручений написать за любое число хоть сто штук, а вот банковская выписка – это единственное доказательство того, что деньги были реально перечислены и на чей счет. Только вот задним числом ни один банк фальсифицировать такую справку не будет, тем более год спустя – она уже прошла или не прошла в его отчетности. Нет выписки – все повисает в воздухе. То есть уже повисло и растаяло как дым.

И тут вдруг адвокат Бадамшин предлагает представителю «потерпевшего» не уходить, а посидеть в суде и послушать. И тот неожиданно соглашается. И сидит до перерыва, и после него остается... Задело, что ли?

А затем – эпопея с продлением «меры пресечения» нашим подзащитным. Обвинение даже не утруждает себя аргументацией, зачем продлевать содержание под стражей или под домашним арестом. А именно этого однозначно требует ст.97 УПК. Даже сугубо формально не утруждает себя обвинение – просто так: «Продлите!»

Защита – ну что с нас, занудных законников, возьмешь! – снова обращается к УПК. И настаивает, что никаких оснований для продления содержания под стражей, предусмотренных статьей 97, нет, а после того как большинство свидетелей обвинения уже допрошены и теперь уже подсудимые даже формально повлиять на их показания никак не могут, – тем более нет. И что, напротив, есть множество самых весомых оснований изменить меру пресечения на не связанную с заточением в СИЗО – все впустую. Сидеть вам, подсудимые, до 24 февраля – больше чем на 3 месяца продлевать УПК не позволяет – только поэтому и срок определен. И уже непонятно, почему только на три месяца, а не сразу чохом, пока суд не закончится, – все равно ведь УПК побоку!

В четверг, 20 ноября, заседания не было. И говорить бы было не о чем – так ведь есть!
Заседания не было, потому что Андрею Барабанову медики предписали диагностику и процедуры в гражданском офтальмологическом центре после перенесенной в начале октября травмы глаза. И начальник СИЗО «Бутырка» Телятников, который и до того строго следовал медицинским предписаниям, четко их исполнил невзирая на суд. А заодно и Володю Акименкова послал на обследование. И все это по контрасту с той драмой, что уже долгие два месяца разыгрывается с Сергеем Кривовым и нежеланием администрации другого СИЗО – «Матросской Тишины» - отреагировать на его состояние после 60 с лишним(!) дней голодовки.

Наконец, пятница, 21 ноября. В этот день в суд в роли свидетеля из колонии в Новомосковске Рязанской области был этапирован Максим Лузянин, ранее согласившийся на особый порядок рассмотрения своего дела и отбывающий неслыханные для решенного в особом порядке дела 4,5 года заключения.

Он оказался между молотом и наковальней: явно не хотел навредить нашим подзащитным, но и на себя навесить что-то еще тоже не мог. И он по сути избрал тактику отказа от дачи показаний: на все вопросы, где только можно, уходил под защиту 51-й статьи Конституции (право не свидетельствовать против самого себя) или отвечал «Не помню». И никого из обвиняемых не узнал – он действительно не был ни с кем из них знаком.

И тут обвинение заявило хадатайство об оглашении его показаний на следствии.
Защита в полном составе встала на дыбы. Дело в том, что, давая показания на следствии или в суде, потерпевшие и свидетели предупреждаются об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний согласно с.307 УК РФ и дают соответствующую подписку, а обвиняемый имеет право на ложь, с него такой подписки не берут. А потому нельзя протоколы допроса обвиняемого Лузянина оглашать как протоколы допроса «свидетеля» Лузянина! Здесь налицо нарушение целого букета статей УПК, что подчеркивали все выступавшие со стороны защиты. Вопрос очевидный – но судья Никишина с ходу ходатайство обвинения удовлетворила.

Срыв самолета суда в штопор завершился. Собственно говоря, о суде больше говорить не приходится. Остается дождаться столкновения с землей.

P.S. Я стоял у клетки с Максимом Лузяниным, когда мимо нас выводили ребят. И я не могу не оценить их мужества и благородства (представьте, есть еще не только такое слово, но и само благородство!), когда они говорили ему: «Спасибо! Держись! Мы с тобой!»
P.P.S. И еще: вся эта неделя прошла в отчаянной борьбе защиты, подзащитных и самого Сергея Кривова за его жизнь. Борьбы, в которой роль суда лучше всего описывает коротенький диалог адвоката Макарова с судьей Никишиной:
Макаров: Ничего, что у нас тут гестапо?
Никишина: Ничего!

НИЧЕГО.

На Болотном процессе уже давно происходит не просто ужас, но ужас-ужас-ужас. Ничто из показаний свидетелей обвинения и потерпевших не доказывает вину обвиняемых. Судья откровенно издевается над подсудимыми, адвокатами и защитниками, снимает практически все их вопросы, отказывается удовлетворить их ходатайства. Подсудимых поднимают в 5-6 часов утра, привозят в камеру в 11-12 ночи, кормят несъедобной едой один раз в день. Вчера продлили всем меру пресечения автоматом, не приняв в расчет ничего из того, на что указывали адвокаты и защитники: что обстоятельства изменились и ссылка на то, что, не будучи в СИЗО, подсудимые могут оказать давление на потерпевших и свидетелей, не работает, так как потерпевшие и свидетели обвинения уже допрошены; что ходатайствующие о продлении не привели ни одного основания считать, что они могут препятствовать правосудию; что у многих есть особые обстоятельства - операция маленького ребенка, состояние здоровья, болезнь матери - и пр. и пр. и пр.

Все это известно, но когда видишь это своими глазами, понимаешь особенно отчетливо. Недаром говорят, что лучше раз увидеть, чем сто раз услышать, - никакие рассказы не передают гнусности улыбочек судьи-садистки, вида полутемной клетки, атмосферы полной безнадеги.

И даже на фоне всего этого беспредела сейчас происходит нечто из ряда вон выходящее. Сергей Кривов голодает 63-й день! Он терял сознание в зале суда. Приезжала скорая помощь - врачей и фельдшеров к нему не допустили. Он голодает, повторю, 63-й день. Бобби Сэндс, зачинщик знаменитой "ирландской голодовки", умер на 66-й. При этом его не возили на судебные заседания, не истязали дорогой и сидением в клетке. Сергей Кривов может умереть каждую минуту.

И при этом большого шума в прессе нет. Говорят, нет инфоповода - ну вчера голодал, сегодня голодает - нужно событие. Я же считаю, что после такого срока каждый день - событие.

И вот зачем, собственно, я пишу. 6 мая на Болотной было 100 000 человек. На месте любого из болотных узников мог быть любой из нас. Если бы каждый из этих 100 000 ходил на заседания суда только раз в месяц, на каждое заседание приходило бы несколько тысяч человек. Сегодня в зале было около сорока - считая родственников.

Неужели нам все равно? Мы не можем ни на что повлиять, но создать инфоповод мы можем. Если завтра придут не десятки, а сотни и тысячи неравнодушных людей, это будет инфоповод. Не надо дожидаться страшного повода. Приходите кто может.

Никулинский районный суд (Мичуринский проспект, 17, к.1), зал 303. Ближайшее заседание в четверг в 11:30.

Сергей Кривов. 62-й день голодовки. Фото Александра Барошина

Но открываешь обзор прессы или заглянешь в соцсети, и просто диву даешься: по всем признакам, особенно хорошо наблюдаемым из эмиграции, у нас тут в Техническом переулке точно и не иначе как очередной "37-й год". На всякий случай выбегаешь в коридор, и даже в подвал один раз заглянул проверить - никаких бессудных расправ, пыточных стонов и палачей в кожанках даже в виде привидений. Вот и не знаешь, кому верить - своим собственным глазам или именитым блогерам?.. Несправедливые обвинения в адрес правоохранителей столь же вредны для общества, как и внепроцессуальные обвинения в адрес любого гражданина.

Владимир Маркин, генерал-майор юстиции, руководитель управления взаимодействия со СМИ Следственного комитета. "Ответ фарисеям"

- Похвально, - сказал хрипло Прозоровский. - У Шешковского Степана ругателей много. Называют кровопийцей... Неправда!.. Почтенный человек... Царский слуга!
- Кнутобойничает малость, говорят, ваше сиятельство, - заметил с усмешкой Ростопчин. - В его деле, конечно, без кнута трудно. Mais il paraît que le brave homme exagère. [Но, кажется, этот почтенный человек чересчур усердствует (франц.)]
- He кнутобойничает, - прохрипел Прозоровский. - Ложь! Ругателей много, верных слуг престолу мало!

Марк Алданов. "Девятое Термидора"

Пришли мы сегодня с Анной Родионовой в Никулинский суд с туристической пенкой, чтобы было на чем сидеть. Сели у стеночки, но нас согнал пристав и назидательным тоном детсадовской воспитательницы сказал: «И чтобы больше я такого не видел!» Правда, указал на лавочку в са-а-амом конце коридора, которой никто не замечал.

Не прошло и часа после объявленного срока, как привели подсудимых - это удачно, в другие дни люди ждали часа по 2-3. Их встретили аплодисментами, а пристав пригрозил: «Насчет выкриков все помнят? А то сейчас судья распорядится пустить только адвокатов и родственников!»

Зал битком, но кое-как уместились все, кто пришел.

И тут началось… Я бы не стала описывать так подробно, но размечтались мы с Аней: будут же когда-нибудь судить судью Никишину. И понадобятся свидетельские показания. Много. Подробных. Чтобы на все вопросы можно было бы уверенно отвечать. Так что пишу для будущего процесса.

Кривов лежит на скамье. Пошел 61-й день голодовки. Перед началом заседания его адвокат Макаров вносит ходатайство: провести медицинское обследование Кривова или вызвать скорую помощь. Судья затребовала у службы приставов медицинское заключение из СИЗО. Пока за ним ходили, прошло минут десять. Зал сидел тихо-тихо. Так мы в младшей школе сидели наказанные после уроков у нашей мучительницы Выдры.

Принесли справку, бодрую такую: голодает, состояние удовлетворительное, участвовать в судебном заседании может. Кривов прошелестел адвокату, что его не осматривали перед отправкой в суд. Никишина объявила, что оснований не доверять этому документу нет. У прокурора тоже нет оснований.

Макарову разрешают ознакомиться со справкой. Мохнаткину, общественному защитнику Кривова, - нет

- А почему я не могу? Это мое право…

- Будете делать это в коридоре.

Мохнаткин пытается что-то сказать, судья грозится удалить его за пререкания с судьей.

Макаров и все адвокаты и подсудимые просят вызвать «скорую».

Судья не удовлетворяет ходатайство и прибавляет, что голодовка Кривова добровольная, это не основание прерывать процесс, а если он не сможет в нем участвовать, она выделит его дело в особое производство.

Вызывается потерпевший Глазков. На вопросы он отвечает почти шепотом, да еще стоя спиной к залу. Так что тут, Ваша честь и господа присяжные заседатели будущего суда, мои показания могут быть несколько неточными. Глазков не полицейский и не омоновец, он участник шествия 6 мая. Попал в давку на углу Малого Каменного моста, просочился в узкий проход на Болотную площадь, прошел до сцены и направлялся обратно, и тут сзади ему в затылок попал камень. Кто его бросил, не знает. Никого из подсудимых не видел. Не видел также погромов, не слышал оскорбительных лозунгов. Он обратился в «скорую», ему перевязали голову, трудоспособности не терял. ПОТЕРПЕВШИМ ОТ ДЕЙСТВИЙ КОГО-ЛИБО ИЗ ДВЕНАДЦАТИ ПОДСУДИМЫХ НЕ ЯВЛЯЕТСЯ.

Так что он тут, спрашивается, делает? Как он стал потерпевшим? Я понимаю, свидетелем бы - вызвали, изволь прийти. Но в потерпевшие автоматически не записывают. Или ему тихонечко шепнули: не захочешь потерпевшим, станешь обвиняемым? Как тот же Кривов, вздумавший подавать иск на действия полиции. Между тем Макаров выходит из зала - вызывать «скорую».

Судья Никишина советует приставам: «А вы привяжите адвоката Макарова к стулу, чтобы он не выходил без разрешения». Это юмор, если кто не понял. Тут смеяться надо.

«Скорая» через несколько минут приехала. Мне был слышен разговор пристава с охраной. Он велел сказать врачам, что тут идет судебное заседание и им сюда нельзя. Видимо, медики настояли, чтобы их пропустили, стали стучаться в дверь зала заседаний, но судья их не пустила.

Адвокаты просят сделать перерыв, чтобы врачи могла осмотреть Кривова.

- Суд скорую помощь не вызывал. Оснований для перерыва нет.

Врачи ушли, посигналили снизу в знак того, что они еще здесь, но пришлось им уехать.

- Ваша честь, Кривов без сознания, - говорит Макаров.

Конвойные подтверждают: кажется, да, без сознания. Но вроде дышит.

- Тишина в зале! Будем продолжать!

- Ваша честь, а ничего, что у нас тут гестапо? - интересуется Макаров.

- Ничего!

Прошу господ присяжных запомнить: судья Никишина отказалась пускать врачей к лежащему без сознания подсудимому и не возражала против сравнения себя с гестапо. Видимо, в ее глазах это не оскорбление.

И тогда люди поднялись на ноги. Кто-то закричал, большинство просто стояло. Никишину перекосило, она велела приставам - их человек семь собралось - очистить зал. И они стали очищать. Кого-то выносили, кого-то вытаскивали, кого-то поволокли оформлять административное нарушение. Один гражданин, не сдержавшись, шарахнул дверь об стенку и прищемил ею руку приставу. Боюсь, отольется это ему…

Что было дальше в судебном заседании, не знаю. Пишут, что Кривов пришел в себя, выпил воды и опять лег. Голоса его за все эти часы не было слышно.

На улице к нам подошла мать одного из подсудимых, исстрадавшаяся, бледная. Ей казалось, что мы зря вставали, что-то говорили, потому что из-за нас теперь, может быть, заседания сделают закрытыми и ребят некому будет поддерживать:

- А что толку в вашей шумихе? Вот если бы вы завтра сюда собрали столько людей, чтобы не подойти к суду, тогда другое дело. А так… Вы не знаете, а тут приставы гораздо добрее, чем в прошлом суде. Они что, они свое дело делают. У нас ведь цель - не пошуметь, а чтобы, может, хоть условный срок им дали, а вы судью злите. Ребята зоны не выдержат…

Упаси меня бог осуждать эту женщину. Кто я такая, чтобы ей возражать, хоть мне и кажется, что она не права. Да и что возразить? Ведь я не могу привести ни тысячу, ни даже сто человек к Никулинскому суду.

Господа присяжные, учтите, пожалуйста, слезы этой матери, пусть за них тоже ответит судья Никишина.

Сегодня, 18 ноября, в Замоскворецком суде проходит серия заседаний в связи с законом об НКО, известном как «закон об иностранных агентах».

Судья Варанкина должна была в этот день рассмотреть заявления правозащитного центра «Мемориал», фонда «Общественный вердикт» и ассоциации «Голос», которые считают, что не должны регистрироваться в реестре «иностранных агентов», так как не занимаются политической деятельностью.

Перед началом первого заседания возле здания суда состоялась серия одиночных пикетов Группы Правильных Граждан. Правильные Граждане призывали суд отнестись к подозрительным организациям со всей серьезностью и демонстрировали плакаты с надписями «Кто требует справедливости, тот иностранный агент», «Свобода объединений не входит в список традиционных российских ценностей», «Борьба с произволом полиции подрывает российскую государственность», «Требовать честных выборов можно только по указке Запада» и «Защита прав человека опасна для России».

Для тех, кому нужны буквальные объяснения: цель этой акции Amnesty International - продемонстрировать абсурдность обвинений в адрес правозащитных организаций и показать, что относиться к ним всерьез можно только под гипнозом.

Amnesty International неоднократно высказывалась против «закона об иностранных агентах» и призывала власти прекратить гонения на независимые общественные организации. Подробнее на нашем сайте amnesty.org.ru и в докладе «Свобода в опасности».

На днях состоялось очередное заседание суда по "делу 15 сентября". Иногда его ещё называют "делом Староверова", поскольку он оказался по нему единственным обвиняемым.

Будучи одним из защитников Староверова, я принял в этом заседании активное участие. Заседание оказалось ключевым. Допрашивались последний свидетель обвинения - полковник полиции Андрей Шмонин и "потерпевший" прапорщик полиции Игорь Лебедев.

Сразу следует сказать, что в качестве свидетеля полковник Шмонин оказался лишь потому, что руководил "оперативным штабом" по разгону митинга. Событий, о которых он должен был свидетельствовать, он не видел, о чем честно заявил суду. Однако допрос Шмонина оказался достаточно интересным. Например, полковник так и не смог назвать суду конкретную норму закона "О митингах", которой он руководствовался, принимая решение о разгоне. Не смог описать эту норму своими словами. И более того, не мог назвать даже номер статьи закона "О митингах", которая могла бы содержать такую норму. На прямой вопрос, была ли соблюдена процедура прекращения митинга, действительно предусмотренная статьёй 17 этого закона, полковник также не смог дать сколько-нибудь вразумительного ответа. Поэтому я не могу сказать, как это сделал Стас Дмитриевский, что я не согласен с этой интерпретацией закона "О митингах". Чтобы интерпретировать закон, нужно его как минимум знать. Полковник такого знания не продемонстрировал.

Кроме того, Шмонин фактически признался, что не контролировал происходящее на площади, а о том, что Зайцева получила удар по голове спецсредством, узнал лишь через час в отделе полиции. Фактически это было признание в собственной некомпетентности.

Неудивительно, что накануне он был от занимаемой должности освобожден.

Удивительно, что этого не случилось раньше.

Ещё более интересным оказался допрос "потерпевшего" Лебедева.

Как я уже говорил, давая интервью Станиславу Власову для фильма "Боль", эпизод с якобы бывшим у задерживаемого Ильи Мясковского флагом стал ключевым для разоблачения лжесвидетельств.

Напомню, что трое свидетелей обвинения дали почти идентичные показания, совпадающие в мельчайших деталях. Однако, когда защита стала подробно выяснять эти детали в суде, тут же всплыли неустранимые противоречия. Эпизод с флагом оказался наиболее ярким.

Итак, как мы помним, Исмятулина в своих показаниях, данных следствию, утверждала, что у Мясковского перед задержанием был в руках флаг Левого фронта. На суде она эти показания подтвердила. Между тем в показаниях Лебедева и Борисова (сержанта, напарника Лебедева), данных следствию, фигурировал просто "флаг" без какого либо описания.

Когда на предыдущем заседании допрашивали Борисова, я задал ему вопрос про этот флаг.

Борисов описал флаг Стратегии-31.

На последнем заседании Староверов задал вопрос про флаг Лебедеву.

Лебедев описал флаг партии "Другая Россия".

Таким образом, по одному этому факту все ключевые свидетели обвинения дали взаимоисключающие показания.

Казалось бы, зачем врать в таком незначительном эпизоде, не имеющем решающего значения для дела? Но, с одной стороны, полицейские и связанные с ними "свидетели" лгут как дышат, а с другой стороны, им было нужно хоть какое-то основание для задержания Мясковского. Таким формальным основанием для них и послужил этот выдуманный флаг. Однако они не удосужились договориться между собой о подробностях. И только Исмятулина проявила фантазию и заявила, что флаг был Левого фронта.

Я хорошо помню начало митинга. Мясковский сказал тогда: "Я не хочу винтиться. Сегодня я буду только снимать". И показал фотоаппарат. "Наивный! - подумал я. - Идти на оппозиционный митинг в футболке с символикой Стратегии-31, рассчитывая при этом, что тебя не задержат, - это простодушие". Но ничего ему не сказал.

Естественно, никакого флага у него в руках не было.

Другим существенным противоречием в показаниях свидетелей обвинения было определение места событий. Лебедев и Борисов указали действительное место - к западу от памятника, - а Исмятулина назвала то, что находится с северной стороны.

Если настоящий свидетель и может ошибиться на несколько метров, то перепутать северную сторону памятника с западной уже почти совершенно невероятно.

Ещё одним интересным открытием на этом судебном заседании было то, что как выяснилось, полицейские Шмонин и Лебедев не знают толком даже закон "О полиции", на который ссылались в обоснование своих действий. Справедливости ради стоит отметить, что степень правовой безграмотности у них разная. Если Шмонин еще что-то смутно помнит, то Лебедев потряс публику и защиту тем, что вообще не видит разницы между терминами "неповиновение", "противодействие", "сопротивление" и "нападение". А когда я просил его назвать хотя бы число участников митинга, в отношении которых он применил свою дубинку, не смог этого сделать. Кроме того, он категорически отрицал, что, нанося ею удары неопределенному количеству людей, мог причинить им телесные повреждения.

Однако на вопрос адвоката Сидорова была ли какая-то угроза его жизни и здоровью в тот момент, когда он вовсю орудовал своей дубинкой, нанося удары гражданам, Лебедев честно ответил, что не было.

Кроме того, Лебедев сообщил суду (и даже подчеркнул это), что Староверова может опознать только по видео. На самом месте событий он его не видел и не помнит.

В судебном заседании также прозвучала информация о том, что постановление об отказе в возбуждении уголовного дела против самого Лебедева по факту нанесения Зайцевой телесных повреждений отменено и проверка, которую вёл местный СК, продолжится. Судя по всему, вести её будет другой следователь, поскольку Сергей Малахов перевелся в другой район.

Следующее заседание состоится 21 ноября в 9.30. На нем будут исследованы письменные доказательства обвинения и осмотрена видеозапись «инцидента».

Защита также потребовала повторно допросить потерпевшего.

Следим за развитием событий.