Вчера наш Сахаровский центр ожидаемо проиграл апелляцию в Мосгорсуде по жалобе на действия Минюста, который в декабре 2014 года внес нас в реестр "иностранных агентов".

В суде мы повторили свои доводы. Напомнили, что нам так и не дали ознакомиться с доносом, вызвавшим внеплановую проверку, которая и привела к включению нас в реестр. Я также задал мой постоянный вопрос: как получилось, что в нашей деятельности в 2013 году Минюст не нашел нарушений, а в 2014-м вдруг нашел, хотя наша деятельность абсолютно не изменилась - те же дебаты, те же дискуссии. Настаивали мы и на основном тезисе: наша деятельность не политическая.

Представители федерального и московского минюстов, со своей стороны продолжили речи о том, что наша деятельность политическая, а донос-заявление они нам показывать не обязаны. Любые оценки общественных проблем, любые оценочные суждения, прозвучавшие в какой-либо дискуссии, доступные широкому кругу лиц, являются влиянием на общественное мнение и политической деятельностью. А заявление-донос был закрыт для нас на основании закона о персональных данных и просьбы заявителя не разглашать их (хотя мы были готовы пойти на закрытое заседание, да нам и не нужны были персональные данные этого человека - только содержание документа).

Привычно прозвучали и "каверзные" вопросы, интересующие все суды: за что мы получаем деньги. Нет, эти средства не являются оплатой какой-то конкретной работы. Мы ничего ни с кем не согласуем.

Судейская тройка удалилась буквально на три минуты. Наша апелляция осталась без удовлетворения, а мотивированное решение мы получим позже. Не питая иллюзий, мы изначально нацеливались на Европейский суд по правам человека. Но если нужна будет кассация в Верховном суде, мы пойдем и туда

Это судебное дело лишь одно из наших трех дел - и самое, видимо, бесперспективное. А два других дела не так "нагружены".

Одно - это дело о штрафе за отказ внести самих себя в реестр иностранных агентов. Суд мог бы прислушаться к нашей аргументации о том, что проверка в августе не нашла никаких нарушений. Мы не знали, что по их версии мы иностранные агенты. Мы опирались на позицию государственного контролирующего органа. Но даже если бы суд встал на нашу сторону, мы все равно уже находимся в реестре, и нас оттуда не выпустят. Так или иначе, штраф обжалован.

Еще одно дело - это вопрос о маркировании всех наших материалов как "иностранных агентов". Отчасти мы отказались от маркировки из общего отвращения ко лжи, поскольку мы не агенты и поскольку вообще нельзя быть агентом неопределенного круга лиц. Кроме этого, все решения по нашим делам обжалованы и не вступили в законную силу.

Минюст по этому поводу прислал нам предупреждение. Мы, со своей стороны, сообщили на сайте о решении Минюста, хотя с ним и не согласны. Однако Роскомнадзор поверх предупреждения Минюста составил на нас протокол о нарушении закона. Уже было одно заседание суда. Но до сих пор никакое решение тоже не принято. При этом мы считаем само предупреждение необоснованным двойным наказанием, поскольку оно позволяет Минюсту ставить вопрос о закрытии организации.

Вот почему мы категорически против того, чтобы нас называли иностранными агентами.

Мы считаем, что негоже организации, которая носит имя Сахарова, возводить на себя напраслину. Нам предлагают сказать, что мы выполняем чью-то волю, действуем в интересах третьих лиц, в то время как мы действуем только в общественных интересах. Никогда никакие грантодатели не говорили нам: "Сделайте то-то и то-то". Если наша заявка совпадает с их целями, то мы получаем грант, если нет - не получаем.

Это моральный аспект, а есть еще практический. Введение этого маркера - введение особого правового статуса. С этой выделенной группой организаций можно делать что угодно, вводя дополнительные ограничения и обременения. И они нарастают.

Сегодня мы оказались без российского финансирования. Что касается иностранного финансирования, то два очень важных для нас фонда - Фонд Мотта и Фонд Макартуров - прекратили свою работу в России, видимо? опасаясь оказаться в списке нежелательных организаций. В совокупности нам становится работать труднее и труднее. Но пока сохраняется возможность продолжать почти все, что мы делаем.

P.S. Спасибо Фонду "Общественный вердикт" и лично адвокату Максиму Крупскому из московской коллегии адвокатов "Липцер, Ставицкая и партнеры" за юридическую поддержку.

К сегодняшнему судебному заседанию я подготовил что-то вроде последнего слова. Но, оказывается, с точки зрения судьи, резюмирующие выступления "обвиняемых" и защитников в административном процессе не предусмотрены. Поэтому при выступлении пришлось текст немного сократить. Вот моя позиция как директора организации по данному процессу.

Волею российского законодателя мы вынуждены принимать участие в абсурдном судебном процессе.

Во-первых, абсурдно по отношению к нам определение «организация, исполняющая функции иностранного агента». Невозможно быть агентом неопределенного круга лиц и организаций. Нельзя служить нескольким господам одновременно. Наша организация никогда не исполняла ничьих инструкций и указаний, не брала подрядов на проведение мероприятий и дискуссий на определенные темы. Но в мире, к счастью, существуют другие формы отношений кроме подчинения и выполнения заказов. С людьми и организациями, которые перечисляли нам пожертвования, нас связывает общность идеалов и ценностей.

Более того, Общественная комиссия по сохранению наследия академика Сахарова всегда стремилась как раз к независимости, в том числе финансовой. Именно поэтому мы получаем пожертвования более чем из 10 источников одновременно, не считая физических лиц. И эти организации располагаются в разных странах и имеют различный правовой статус. Сахаровский центр получал пожертвования не потому, что выполнял заказы или действовал в чьих-либо интересах, а потому что его деятельность видится важной и нужной для сохранения наследия академика Сахарова людям и организациям по всему миру.

Во-вторых, акт проверки, составленный Министерством юстиции, демонстрирует безгранично расширительную и абсурдную трактовку понятия «политическая деятельность». В случае Сахаровского центра в качестве политической деятельности преподносится свободное выражение взглядов и мнений, а также создание условий для выражения мнений другими людьми. На сайте интернет-проекта Gogol.tv написан его своеобразный девиз - «частные мнения свободных людей». По сути этой фразой можно охарактеризовать всю деятельность нашей организации при проведении дискуссий. В своей самой известной публицистической работе «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» Сахаров утверждал, что «человеческому обществу необходима интеллектуальная свобода - свобода получения и распространения информации, свобода непредвзятого и бесстрашного обсуждения». Именно этому тезису Сахаровский центр следовал в своей деятельности.

Наконец, третье и главное. Сахаровскому центру вменяется в вину то, что организация сама не внесла себя в реестр организаций, «исполняющих функции иностранного агента». С момента принятия соответствующего закона, наша организация внимательно следила за позицией государственных органов по отношению к своей деятельности. В мае 2013 года у нас проводилась проверка прокуратуры, а в августе 2014-го - проверка Министерства юстиции. Обе эти проверки не выявили нарушения законодательства об организациях, «исполняющих функции иностранных агентов». Естественный вопрос: как в этой ситуации мы должны были узнать, что за последующие три месяца позиция Министерства юстиции кардинально изменилась и теперь его сотрудники считают, что Сахаровский центр все это время нарушал закон? В ходе процесса мне и свидетелям задавалось множество вопросов о самых разных аспектах деятельности Сахаровского центра, однако данная тема так и осталась совершенно не исследованной. Очевидно, что общественная организация не может исходить из того, что государственный контролирующий орган меняет свою позицию каждые три месяца.

Исходя из вышесказанного, я считаю, что Сахаровский центр не совершал правонарушения, которое ему вменяется.

Сахаровский центр внесен в реестр иностранных агентов, и сейчас мы вынуждены много времени тратить на судебные разбирательства. В первую очередь это административный процесс: Минюст считает, что мы совершили правонарушение, не внеся самих себя в реестр иностранных агентов. Кроме того, в самое ближайшее время мы собираемся подать жалобу на само внесение в реестр.

Параллельно с этим с 27 февраля у нас проходит прокурорская проверка. Мы подозреваем, что в наших просветительских проектах пытаются найти признаки осуществления образовательной деятельности без лицензии. Такое обвинение грозит скорее всего штрафом, но может означать и иск о ликвидации организации.

Похоже, речь идет не об отдельной акции против Сахаровского центра, а о планомерной кампании против независимых общественных организаций. В реестре иностранных агентов уже более 40 организаций, есть НКО, которые подвергаются такой же проверке на предмет нарушения законодательства об образовательной деятельности.

Система в принципе отторгает любую подлинно независимую (в том числе и в финансовом отношении) общественную деятельность. Финансирование из-за рубежа используется как повод для ограничения деятельности организаций.

После 2005 года у власти появился страх перед общественными организациями как главным мотором "цветных революций". Это очень удобно - создать себе угрозу из тех структур, которые находятся на виду (мы не прячемся, наша деятельность открыта и прозрачна), и дальше демонстрировать борьбу с этой угрозой.

Без финансирования мы можем работать не как полноценная институция, а только как инициативная группа. Если мы не сможем заниматься просветительством, мы утратим принципиально важное для нас направление работы. Деятельность Сахаровского центра - это не политическая борьба, это работа с обществом и его ценностями. Мы содействуем свободному общественному диалогу на основе наследия Андрея Сахарова, на основе таких ценностей, как свобода, демократия, мир, прогресс, права человека.

За последние 25 лет в российском обществе появились эффективно работающие гражданские структуры. Правозащитная деятельность не умрет - она велась и в советские времена, когда режим был гораздо более жестким. Но без организационно оформленных структур будет гораздо труднее. Нельзя планомерно помогать беженцам, если у тебя нет организации, которая имеет бюджет и может на постоянной основе оказывать правовую помощь. Нельзя заниматься просвещением в области прав человека, если для этого нет площадки.

У нас уже давно предельно ограничен круг публичных мест для свободной дискуссии. Если Сахаровский центр и еще несколько организаций, которые можно пересчитать на пальцах одной руки, перестанут существовать, то российское общество опять уйдет на кухни.

По поводу вчерашнего происшествия в Сахаровском центре.

Друзья, спасибо всем, кто помогал и поддерживал нас и всех, кто был заблокирован в здании.

С одной стороны, все закончилось сравнительно спокойно. Когда полиция, наконец, начала действовать (ждать пришлось более двух часов), был обеспечен безопасный выход людей из здания. Все без серьезных инцидентов дошли до метро. От яиц, которым кидались "хунвэйбины", пострадали наш охранник и крыльцо.

С другой, произошедшее имеет вид симптомов неприятных до крайности. Не для Сахаровского центра конкретно. Для всех.

В семь часов вечера, после окончания работы музейной экспозиции, в помещении центра проводила свое мероприятие «Радужная ассоциация». Мероприятие было закрытое. Мы не сообщали о нем на своем сайте, организаторы также не информировали о нем публично. По сути это было не общественное событие, а частное. Практически все участники пришли сразу и вместе. (Если кого-то это интересует, несовершеннолетних среди них не было.) После этого двери были закрыты.

Откуда о мероприятии узнали нападавшие? Либо они сами ведут слежку за ЛГБТ-сообществом, либо государственные органы, которые зачем-то делают это, сливают им информацию.

Вчера эти хулиганствующие "православные" стояли у Сахаровского центра, завтра они будут стоять у дверей частной квартиры. Вчера они преследовали ЛГБТ, завтра их мишенью станут "национал-предатели" или "еретики". Преувеличиваю? Да это уже было. Вспомните, как нашисты третировали Александра Подрабинека.

Впрочем, я помню и те времена, когда сами православные, собираясь на квартирах, боялись, что нагрянет КГБ. Но у сегодняшних ревнителей, вроде Энтео, память короткая, если она вообще есть у фанатиков.

Мы будем продолжать предоставлять помещение организациям ЛГБТ, потому что любой человек имеет право на свободу собраний. И если почти все прочие площадки прямо или косвенно отказывают им, мы обязаны содействовать соблюдению прав человека хотя бы на площади нашего Центра.

События в нашей стране развиваются нелинейно и рывками, но, к сожалению, в самом худшем направлении. Не думайте об ЛГБТ, не думайте о Сахаровском центре, думайте о себе.

Сообщение о том, что министры иностранных дел Германии, России, Украины и Франции наметили шаги на пути к новому прекращению огня, строго говоря, не является новостью. Это не событие, а запятая в череде обмена мнениями.

Демонстрация готовности к переговорам и наличия точек взаимопонимания необходима всем. Таковы правила приличия во взаимодействии государств в современном мире. Даже если ты хочешь стереть противника с лица земли, делай вид, что желаешь мира и переговоров.

Впрочем, очевидно и другое. Президент Украины и Запад были бы счастливы создать безопасный коридор для того, чтобы боевики ДНР и ЛНР ушли за пределы Украины. Увы, переговоры ведутся не об этом. Если называть вещи своими именами, то предмет торга - жизни мирных жителей Славянска, Краматорска и всего юго-востока Украины.

Полная военная победа украинской армии (да и любой другой армии в условиях подобного конфликта) возможна только ценой больших жертв среди мирного населения. Для режима недемократического такая победа даже желанна - она его укрепляет и делает безальтернативным. Для демократии она же крайне опасна, ибо ставит под угрозу ее сущность и ценности.

Как президенту Порошенко пройти между Сциллой поражения и Харибдой угрозы перерождения, не знает, я думаю, никто. Однако украинскому обществу предстоит день за днем подтверждать выбор, сделанный на Майдане. И это не выбор независимости от России. Он тут вторичен. Это готовность ставить достоинство и права человека выше «государственных интересов» и власти.

Поскольку непонятно, что делать, остается думать. Так вот я думаю, что присоединение Крыма – это признание поражения.

Долгосрочными целями Путина по идее должны были быть:
1. Влияние на политическую ситуацию в Украине;
2. Экономическое влияние в Украине и в целом усиление интеграции двух стран;
3. Сохранение внеблокового статуса Украины, отсутствие любых структур НАТО на ее территории;
4. Сохранение базы Черноморского флота в Севастополе.

Присоединение Крыма, несмотря на формально выдвигаемые МИДом переговорные планы, означает, что влияние России в Украине будет всеми силами (и внутренними, и внешними) сводиться к минимуму, Украина будет искать защиты (в первую очередь у НАТО), об экономической и любой другой интеграции можно забыть.

Из вышеперечисленных пунктов остается только 4-й. Севастополь просто становится российским.

Поэтому присоединение Крыма означает, что Путин не видит перспектив в борьбе за Украину и, следовательно, признает поражение. Бравурные речи должны лишь скрыть от подданных истинную ситуацию.

Ранее мне казалось, что Крым скорее будет очередным непризнанным государством у границ России. Тут открывался простор для политической игры. Например, сделать Крым своеобразным Тайванем под российским крылом, разыгрывая карту «незаконного отстранения от власти Януковича». Тогда в перспективе можно было бы торговаться об объединении двух Украин на основе федерализма, русско-украинской двуобщинности (как это имеет место в Бельгии) и т.п.

Присоединение Крыма к России ставит точку. Это называется «лучше синица в руке, чем журавль в небе». Путин признает свое поражение и уходит, хлопнув дверью. Надежды на создание СССР-light обрушены. Остается ухватить что можно и закапсулироваться.

Вся желчь поражения, спрятанная под маской торжества «исторической справедливости», будет теперь изливаться внутрь страны. Надо бы желчегонным запасаться. Но где ж его взять.

Отказ в российской визе швейцарскому режиссеру Мило Рау по сути является примером идеологической цензуры. Такая «визовая политика», основанная на политических или идеологических мотивах, проводится с начала 2000-х годов. В число «отказников» попадали католические священники, протестантские пасторы, журналисты и общественные деятели.

Действия российских властей идут вразрез с международными обязательствами в гуманитарной области и сфере прав человека, в частности противоречат Хельсинкским соглашениям 1975 года, которые прямо обязывают содействовать интеллектуальным и культурным контактам между народами.

Препятствуя осуществлению проекта Мило Рау, российские власти фактически выступают против идеи диалога. В рамках проекта «Московские процессы» Мило Рау создавал пространство, в котором носители диаметрально противоположных взглядов на религию, культуру и искусство имели возможность спорить и отстаивать свои убеждения в условиях равноправного состязания, а не силового конфликта.

По всей видимости, те, кто принимал политическое решение об отказе в визе Мило Рау, общественному диалогу предпочитают конфликт, которым они надеются управлять в своих интересах.

В последние дни казалось, что к нам вернулась зима. Мороз, метель, гололед. Радиостанции зачитывали подборки из блогов о неверных признаках календаря. И все же солнце греет уже иначе, утренний мороз превращается днем в капель.

Спешу написать эти строки, пока «погодная» метафора еще в силе. Погода (как бы ни ругали Гидрометцентр) все же меняется с большей скоростью, чем человеческое общество.

По законам жанра Интернета хотелось бы поставить в конце предыдущего предложения смайлик, но не получается. В голове звучат имена – Алексей Козлов, Надежда Толоконникова, Мария Алехина, Сурен Газарян...

Тем не менее поствыборный репрессивный оскал - следствие начала потепления, а не нового оледенения. Итоговый счет продолжает оставаться в пользу общества. Там, где власть демонстрирует свою звериность, она действует по-старому. Напротив, реальные изменения расширили пространство общественного действия. Более того, протестное движение пока не способно в полной мере его освоить. Описать состояние оппозиции можно было бы словами из немного чуждого лексического арсенала: она сосредотачивается.

Оппозиции нужно решить ряд важных вопросов.

1. Новые методы протестного противостояния. Спад численности митингов показывает вполне прозаическую вещь: поддерживать высокий уровень мобилизации длительное время невозможно. «Захват фонтанов» ее не повышает, скорее наоборот. Степень вовлеченности в другие формы протеста (стояние у судов, петиции) пока сохраняется фактически на додекабрьском уровне. Решусь посоветовать – может быть, оргкомитету протестных действий стоило бы заняться организацией гражданских кампаний, а не только митингов. Отсутствие общего центра распыляет активность.

2. Новая структура движения. В декабре–марте мы видели конгломерат из незарегистрированных партий, общественных групп и отдельных депутатов. После вступления в силу закона о партиях вопрос будет не в том, сколько партий возникнет, а в том, сохранят ли политики способность действовать совместно, как это было в рамках оргкомитета протестных действий.

3. Роль гражданских активистов. Моральный вес протестному движению придавали не столько партии и политики, сколько гражданские активисты. Взаимодействие политиков осложняется грузом неизбежной соревновательности и идеологических разногласий. Поэтому, на мой взгляд, протестные и объединительные инициативы будут с большей вероятностью успешны, если будут исходить именно от гражданских активистов и их объединений (Лига избирателей, «Русь сидящая» и др.). Я убежден, что от их активности будут зависеть быстрота и качество решения первых двух проблем.

Было бы хорошо, чтобы какие-то очертания нового облика протестного движения были понятны уже к маю, перед намеченной большой акцией. Потому что еще раз выйти только для того, чтобы сказать «Россия без Путина» накануне инаугурации, можно только из «гражданской дисциплины».

Конечно, как сказал еще в декабре Дмитрий Быков, «история поставила на нас и положила на них». Диагноз точен, с какой бы скоростью ни развивались события. Меня лично это бы успокаивало, если бы часы, отбивающие ход истории, не были одновременно хронометром, отмеряющим срок заключения Козлова, Ходорковского и всех остальных незаконно осужденных.

В этом зазоре между двумя хронологиями и вызревает будущее, которое определяется не столько неизбежным падением нынешнего режима, сколько тем, какое общество придет ему на смену. Солнце уже греет, скоро нужно будет бросать семена в почву. Еще есть время решить, какие это будут семена и как готовить поле. Но срок ограничен. Как раз до мая.

После того как суд оставил под стражей Надежду Толоконникову и Марию Алехину, стало очевидно, что, какой бы приговор ни был вынесен в итоге, две участницы Pussy Riot на два месяца тюрьмы уже фактически осуждены.

Общественность ломает копья вокруг вопроса: какое наказание адекватно за действия Pussy Riot в храме Христа Спасителя или наказания вообще не должно быть. На мой взгляд, это спор о второстепенном, за которым теряется главное.

Несмотря на внешнее сходство с антихристианскими акциями, клип Pussy Riot направлен не против христианской веры и христианских обрядов. Девушки не сказали ничего дурного ни Христе, ни о Богородице, ни о Библии (ср., например, с польским скандалом вокруг певицы Доды. Из текста песни явствует, что настоящая мишень Pussy Riot – руководство РПЦ. Защищая, по выражению о.Всеволода Чаплина, «священный амвон», священноначалие РПЦ пытается оградить себя от критики. Да, критика не обязательно высказывается тихим интеллигентным голосом - она может выражаться панковским рваным речитативом. В особенности если в обществе пытаются установить на нее негласное табу. «Церковная хвала прогнивших вождей» – это не про Христа, это про священноначалие РПЦ, которое, как мы знаем, благодарноПутину за высокую отдачу его труда рабом на галерах.

Говорить о тех вызовах, которые в действительности бросает акция Pussy Riot церкви и обществу, с светской, внешней позиции нетрудно. Иное дело - изнутри христианской веры и церкви. У меня не нашлось подходящих слов. Моей жене Екатерине Хмельницкой это удалось. Поэтому ниже ее текст.

КОГДА ПРИХОДЯТ «ПУСИ», ИЛИ ТОРЖЕСТВО ФАРИСЕЙСТВА

«Пуси». Многие хорошие приличные люди чувствуют себя задетыми, оскорбленными. Добрые и честные христиане, отправившие письмо патриарху (жест, без сомнения достойный всяческого уважения и поддержки), тоже огорчены и расстроены. Хотя и просят снизойти к хулиганкам, взывая к милосердию и человеколюбию... М-да... Наверное, с моим христианским самосознанием что-то не в порядке.
Я не чувствую себя оскорбленной.

Никто не нарушал моей приватности во время личной молитвы или участия в общем богослужении. А храм – это не частный особняк, находящийся в собственности у настоятеля, общины или РПЦ. Даже если последнее верно юридически.

Храм – дом Божий.

Чувствует ли Себя оскорбленным Бог? Этого я не знаю. Но совершенно уверена, что в сложившихся обстоятельствах Он не нуждается ни в чьей защите. Во-первых, потому что Он вообще не нуждается. И уж точно не нуждается в защите посредством Уголовного кодекса.

«”Пуси” ведут себя в храме грубо и непристойно в отсутствие богослужения»:

За 20 лет жизни в церкви я неоднократно наблюдала, как православные христиане разнузданно ведут себя в о в р е м я богослужения: обзываются, дерутся, и используют ненормативную лексику по адресу братьев и сестер по вере, что лингвистически и содержательно является святотатством и хулой на Богородицу. Однако я ни разу не наблюдала, чтобы в их отношении применялись меры пресечения с помощью правоохранительных органов или судебно-исполнительных структур. До сих пор верующим людям было очевидно, что кесарево, что Божье и Кто воздает.

«”Пуси” ведут себя в храме нетрадиционно»:

Напротив, осознанно или неосознанно девочки апеллируют к обширной и глубокой традиции. Первым делом к традиции сугубо православной, не характерной для других христианских конфессий, а именно к традиции юродства. Особая миссия и «харизма» юродивого заключалась в эксцентричном, провокативном поведении и намеренном нарушении социальных норм и общественной морали с целью обличения нравов и власть предержащих.

Юродивые ели сырое мясо во время поста, заходили в храм нагишом, носили одежду, не соответствующую полу, и имитировали половой акт на солее. И никто не обижался ни за «пресвятое паникадило», ни за «пречистый подсвечник» (какое все-таки восхитительное завораживающее фарисейство!), и уж точно никому не приходило в голову сажать юродивого под арест. Кроме разве отдельных иродов, вроде Ирода Четвертовластника, который хоть и посадил Иоанна Крестителя в тюрьму, но навещал его - «и много делал, слушаясь его, и с удовольствием слушал его» (Мк.6.20.) Правда потом все равно убил, но нехотя, и долго жалел. (Все из-за женщины.)

К слову, ветхозаветные пророки, с коими стилистически и по сути соотнесен Иоанн Креститель, также близки к традиции юродства, точнее, она к ним: ходили лохматые и неопрятные, ругали всех страшно, а все их, наоборот, уважали.

Что до Ирода – так ведь «нельзя молиться за царя Ирода, Богородица не велит». Девочки и поют: «Богородица, прогони». Кто нынче за Ирода, того и прогони. Что ж тут удивляться?

Задействуется следующий пласт культурной традиции, в просторечье «великой русской литературой» зовется.

Хорошо, может, «Пуси» и молятся, но как-то не благолепно. Прыгают, струны дерут, завывают очень некрасиво. У меня с детства слабые нервы, поэтому я сильно не люблю рок- и панк-культуру и имею массу содержательных расхождений с феминизмом. Мне не нравится. Однако ж это вопрос личной вкусовщины. Давид плясал перед ковчегом, и многим это не нравилось. Зато нравилось Богу.

В эфиопской церкви наши братья во Христе скачут во время литургии, как горные козлы, и стучат в тамтамы.
Мне было бы неловко. Полагаю, им со мной тоже.
Это еще один пласт «широкой христианской мультитрадиции».

Однако «Пуси» все же не похожи на глубоко воцерковленных людей, а судить об их личных отношениях с Богом на основе имеющихся данных трудно.

Кажется, все-таки мы имеем дело с представительницами секулярной культуры. И, по-моему, перед нами неожиданный и чудный феномен. Миссию обличения церкви, находящейся в сомнительных институциональных сношениях с властью, берет на себя светская культура, ситуативно и стихийно персонифицировавшаяся в «Пусях».

Конечно, за последние 150 лет (разумеется, за вычетом советских гонений) такое в России случалось не раз. Тем паче – ценен контекст.

Воистину мы живем в эпоху нового средневековья и, похоже, новой инквизиции. В те времена, кстати сказать, судебную инициативу, поочередно усердствуя, брала на себя то светская, то религиозная сторона. В зависимости от условий века и конкретного государства. В нашем случае они действуют в сговоре, но делают вид, что едва знакомы.

Предыдущее поколение христиан жило в эпоху церкви гонимой и униженной. Это было страшно и трудно.

Страшно трудно. Но сколько было радости и веры. Мы живем в эпоху церкви торжествующей. И это торжество фарисейства. И это страшно и стыдно.

Когда церковь занята бизнесом и политическими дрязгами, в то время как на улицах мрут бездомные, а власти при молчаливом согласии и тайном удовлетворении архиереев сносят приют, который строил на свои нищенские средства нищенствующий орден сестер матери Терезы...

Когда церковь оказывается неспособна к проповеди Христа ни современным (то есть своевременным) словом, ни насущным делом, зато виртуозно выдавливает со своей" канонической территории" тех христиан, которые к этому более чем способны и имеют опыт слова, подкрепленного действием, и действия, освященного словом...

Когда рядовой прихожанин не может пикнуть, чтобы не подвести под монастырь своего настоятеля и с ним весь приход...

Когда рядовой иерей не смеет пикнуть, чтобы молниеносно не лишиться храма, который строил своими руками и чуть не на свои сбережения, и не быть сосланным с семьей и детьми к черту на куличики проповедовать на болотах или, что еще надежней, в за штат...

Когда церковь в нашем лице не только не способна привести людей ко Христу, но искажает Его Образ своей глупостью, косностью, мракобесием и служением каким угодно кумирам (даже если этот кумир нравственность, как мы ее поняли) кроме Самого Христа...

Когда иерархи какают в золотой унитаз, живут в миллионных дворцах и в грош не ставят ни нужды, ни мнения клира и паствы...

Тогда в храм врывается трехгрошовая опера, панк-опера, цирк, карнавал, мистерия-буфф. Торжествующий фарисей глух к словам, остается жест.

Когда церковь оказывается неспособной к самообличению, покаянию и обновлению, тогда приходят «Пуси».

И христиане, вечно грешащие ленью, трусостью и попустительством злу, должны со смирением и благодарностью принять обличение от мирских людей, как Божью весть.

Потому что мы-то знаем, что Бог приходит к нам (кроме отдельных случаев святых и подвижников) через других людей и, как правило, эти люди выглядят и ведут себя совсем не так, как мы ждем. Бог не оправдывает ожиданий, Он обескураживает и удивляет.

Екатерина Хмельницкая

К результатам выборов и митингу на Пушкинской площади.

Вообще-то оптимизм не мое качество. Но за последние два дня, пытаясь описать свои ощущения от происходящих событий и прорывающегося со всех сторон уныния, я вдруг почувствовал себя самым что ни на есть оптимистом.

Я не понимаю, откуда берется этот бред (простите за резкость), что «победа» Путина отражает волю народа. С каких пор в условиях нечестной политической системы формальные результаты голосования стали определяющими?

Куда-то пропала почти тотальная монополия в СМИ? Кандидаты были одинаково представлены? Бюджетников и работников предприятий, зависимых от государства прямо или косвенно, не шантажировали увольнением, лишением премий и т.п.? Чиновники, нарушая закон, не агитировали за Путина, увязывая социальные выплаты и т.п. с его победой?

Все политики имели возможность зарегистрироваться кандидатами, создавать партии? ЦИК и ТИКи перестали увертываться и бороться с наблюдателями, прикрывая фальсификаторов? В конце концов, может быть, хотя бы дворники перестали по указанию начальства срывать листовки оппозиционных кандидатов?

Выборы как комплексное политическое событие, а не только процесс опускания бюллетеней в урны и подсчета результатов прошли с нарушением буквы и духа Конституции. И законов тоже, но многие законы написаны так, что создают препятствия для реализации конституционных прав.

Подмена легитимности «числом голосов, так или иначе поданных за Путина», - это сегодня главная уловка официальной пропаганды. Не нужно на нее попадаться.

Выборы были нелегитимны, а Путин – нелегитимный президент. Но легитимность (в отличие от законности) в действительности зависит не от решений избиркомов и судов (даже самых честных). Она в головах людей.

И после 5 декабря число граждан, осознавших нелегитимность режима, выросло в разы. А 5 марта мы столкнулись вовсе не с победой Путина, а с тем, что продолжаем оставаться в меньшинстве и что примерно больше половины наших сограждан продолжает считать его режим легитимным. Не то чтобы поддерживают, но готовы мириться с его властью. Готовность принимать власть – это и есть признание легитимности.

Разве это новость? Весь наш так называемый «креативный класс», не вылезающий из Интернета – то есть потенциально имеющий всю полноту информации, а не только 4 федеральных канала, – сколько лет шел к Болотной, проспекту Сахарова, наблюдению на выборах? Четыре? Двенадцать? Пережив внутренний переворот, люди нередко склонны забывать, что когда-то жили и чувствовали иначе.

Это была плохая новость. Еще добавим изворотливость фальсификаторов, которые довольно изощренно придумывают новые методы игры в наперстки. Пожалуй, что и все.

А теперь давайте перечислим новости хорошие. Масштаб протестного движения за три месяца вырос в Москве с двух-трех тысяч человек до как минимум ста. Возникли новые структуры: коалиционные (оргкомитет митингов) и гражданские (Лига избирателей). Оргкомитет демонстрирует просто невероятную слаженность для того компота из разномастных политиков и общественных деятелей, которые его составили. Взаимодействие наблюдателей и нескольких координирующих инициатив («Гражданин наблюдатель», «Росвыборы» и т.п.) было просто феноменальным. Лига избирателей даже успела озаботиться пропагандой в регионах. И все это почти без ресурсов, по ходу придумывая организационные формы и процедуры.

Такая активность была бы невозможна, если бы параллельно с возмущением режимом не росли солидарность и доверие между людьми. Без двух этих качеств – солидарности и доверия – невозможно существование свободного общества. Общество утратило их в 1990-е, из-за их отсутствия отдавало Путину свои свободы, удовлетворяясь пресловутой стабильностью. Общество очевидно выздоравливает.

Если несколько тысяч оппозиционеров по стране вызывали вялое отбрехивание и механические полицейские меры, то несколько сот тысяч заставили этот крысятник забегать, задергаться и даже начать какие-то политические реформы. Нескольких миллионов, я думаю, будет достаточно для окончательного рывка. Однако эти миллионы соберутся только тогда, когда возникнут политические и гражданские структуры. Это потребует некоторого времени. В Польше в конце 1980-х профсоюз «Солидарность» насчитывал 10 миллионов человек. Мы научились доверию и взаимопомощи, теперь нужно научиться терпению и последовательности.

Последней хорошей новостью для меня был, как ни странно, вчерашний митинг на Пушкинской площади. Не по результатам, а, так сказать, процессуально.

Московский майдан был невозможен по многим причинам. Провести митинг и тихо разойтись было бы сродни признанию, что Путин все-таки победил. Повести несколько тысяч человек против ОМОНа в полной выкладке – безответственно. В результате те, кто хотел уйти, – ушли. Те, кто остался, понимали, что может воспоследовать. Власти применили силу - как всегда, избыточную и, как всегда, незаконно. Оппозиция показала, что мириться с рамками, которые устанавливает власть, не намерена.

Я бы очень хотел, чтобы обвинения в «сливе протеста» и соглашательстве ушли в небытие. Сергей Удальцов объявил, что остается на площади. Те, кто считал это важным, остались вместе с ним. Вчера это было несколько сотен человек. Не нужно волноваться. Когда будет понятно, что наступил час «Х», останутся сотни тысяч. Это будет разлито в воздухе, это будет читаться в глазах сотоварища по митингу. Все почувствуют это, как почувствовали, что нужно выйти на Болотную 10 декабря. Не нужно пытаться торопить историю. Нужно делать что должно. И все получится.

Понятно, что неправительственные организации, которые получают финансирование из-за рубежа, бельмо в глазу и кость в горле для существующего режима. И не потому, что они так опасны для него. Просто режим стремился к тому, чтобы все, кто, хочет действовать в публичной сфере, зависели от него. Административно и финансово. Чтобы руководители НКО, как главы партий, ходили на Старую площадь и в Кремль для согласований и разрешений. Таков тренд. Поэтому различные законопроекты, которые призваны ужесточить правила получения финансовых средств или усилить механизмы контроля, разрабатывались все время. Сейчас по понятным причинам – обострение. Достаточно взглянуть на ситуацию вокруг «Голоса».

Режим мог бы успокоить свои страхи, например, такими простыми мерами: 1) запрет на получение денег из-за рубежа в любой форме; 2) представление права на получение средств из-за рубежа только организациям, получившим особое разрешение (лицензию политической лояльности). Но столь одиозные порядки власти ввести явно не готовы.

Поэтому они пытаются придумать разные способы, как усилить контроль, надеясь, что это позволит им принудить независимые НКО к политической лояльности. В действительности ничего не выйдет. Независимые НКО - это очень сильные и опытные организации. Другие просто не выжили. Они реально соблюдают законодательство. Они оказались способны соблюдать законодательство 2005 года - смогут заполнить отчетность и в том случае, если она будет в два раза больше, чем сегодняшняя. Для того чтобы их уничтожить, все равно придется применять произвол. Но с помощью произвола можно уничтожить НКО и сегодня. Тут вопрос не в наличии полномочий, а в готовности идти на скандал.

Еще хотят расширить перечень причин для внеплановых проверок. И здесь то же самое. Если против того же «Голоса» начнут внеплановую проверку Минюста в ходе избирательной кампании, политическая подоплека будет всем ясна. А при вящей необходимости и сегодня можно придумать фиктивный повод для прокурорской проверки. Скандал будет такой же силы, а новое законодательство вводить не нужно.

За последние 7 лет власти предприняли самые разнообразные меры, чтобы исключить возможность любого посягательства на их легитимность. Но когда общественный протест созрел, выясняется, что гражданам не нужно ни по-настоящему оппозиционной зарегистрированной партии, ни независимого телевидения, чтобы заставить власть испугаться своих выступлений. И денег зарубежных, естественно, тоже не требуется. Но власти отрабатывают одни и те же схемы противодействия внешнему влиянию, которое сами же и выдумали. Собственно, иначе с такими режимами и не бывает.

Что же означает эта конкретная инициатива по ужесточению законодательства в сфере НКО? Думаю, что есть стремление депутатов и чиновников продемонстрировать Путину, что они борются с «цветной революцией», принимают меры. Однако все эти меры бессмысленны. На судьбе демократии в России они не скажутся. Хотя доставить хлопоты и усложнить жизнь бухгалтерии и менеджерам конкретных организаций они, безусловно, способны.

Совершенно возмутителен последний абзац в реплике Сергея Аксенова об отказе Сахаровского Центра предоставить помещение для выдвижения Лимонова кандидатом в президенты. Слова про «несколько квартир», занятых «челядью» академика Сахарова, по сути неправда, а по форме банальное хамство. Сергей, видимо, хотел задеть меня или членов Совета Сахаровского Центра, а по факту оскорбил семью покойной Елены Георгиевны Боннэр, члены которой окружали Сахарова последние 18 лет его жизни. Человек, ляпнув такое, если у него все-таки есть совесть, стремится как можно скорее извиниться.

Лично с Сергеем на этом разговор следует и закончить. Во всяком случае, до реакции с его стороны.

Однако очевидно, что для широкой аудитории следует ответить по сути проблемы.

Большинство членов Общественной комиссии по сохранению наследия академика Сахарова (совета Сахаровского Центра) высказались против предоставления помещения для выдвижения Лимонова кандидатом в президенты. Озвучивались разные мнения:

• Предоставление помещения означает политическую поддержку лимоновцев, а Сахаровский Центр не считает это возможным.

• Сахаровский Центр - музей и дискуссионно-просветительский центр, но не участвует напрямую в политических акциях. Предоставление помещения для выдвижения кандидата, в отличие от конференций и т.п., является участием в политической деятельности.

• Сахаровский Центр вообще не должен сотрудничать с национал-большевиками даже в их нынешнем виде.

• Сахаровский Центр не может быть адекватным помещением для собрания в 500 человек, необходимых для выдвижения кандидата в президенты.

Эти мнения высказывались разными людьми. Единой позиции в мотивировке нет. Общим было только решение отказать.

Я не считаю возможным говорить от имени членов Общественной комиссии хотя бы потому, что в ней не состою. Могу высказать только свое собственное мнение.

Предоставить помещение для дебатов и для выдвижения кандидата в президенты – разные вещи. Для общественной организации последний шаг означал бы политическую поддержку этого кандидата. Я готов содействовать организации дебатов с участием «Другой России», но не готов оказывать Эдуарду Лимонову политическую поддержку. Тут пролегает граница моего доверия и готовности к взаимодействию.

Я хорошо помню те времена, когда НБП писала в своей программе, например, такое: «Придя к власти, НБП произведет революционные по своим масштабам преобразования в России, построит ТОТАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО, права человека уступят место правам нации. Внутри страны будет установлен железный русский порядок, климат дисциплины, воинственности и трудолюбия».

Я вижу, что делает Лимонов и его соратники сейчас, но становиться их политическим союзником не могу. В частности потому, что открытого идеологического разрыва с прошлым не произошло. Одна риторика просто постепенно уступила место другой. В этом видится вполне большевистская тактика.

Да и сама борьба за политические свободы происходит с каким-то «большевистским привкусом». Это, например, готовность призывать людей выходить на площадь под дубинки ОМОНа. Спокойно признавая неизбежность жертв. Не просто выходить самим, а звать других.

На мой взгляд, готовность не думать о каждом отдельном участнике акции «ради общей борьбы» - явление того же сорта, что и способность походя бросить уничижительные слова в адрес семьи Сахарова, лишь бы уязвить тех, кто отказался поддержать «здесь и сейчас».

Впрочем, очень важно, что все вышесказанное не противоречит сочувствию и поддержке незаконно и несправедливо осужденных и арестованных нацболов и активистов «Другой России». В том числе Матвея Крылова, с которым мы вместе проводили дебаты в Сахаровском Центре. Для мероприятия в его защиту Сахаровский Центр всегда готов предоставить помещение.

Когда уходят такие люди, как Елена Георгиевна Боннэр, мне трудно даются слова. Предельно чувствуешь всю несопоставимость масштабов собственной повседневной жизни и личности ушедшего от нас человека.

Близкие пишут – прожила счастливую, насыщенную жизнь. Безусловно. Думаю, говорят в первую очередь о второй половине жизни, о годах, прожитых вместе с Сахаровым. Но эта полнота жизни всегда оплачивается испытаниями, в которых нужно оставаться твердым и стойким. И этими качествами она обладала сполна - и испытания вынесла сполна.

Восхищаясь Еленой Георгиевной, едва ли можно пожелать такой жизни другим. Например, своим детям. И тем горше утрата. Тем сильнее ощущение потери опоры, человеческих ориентиров.

С Еленой Георгиевной можно было спорить и не соглашаться, но ее чувство собственного достоинства, твердость и внутренняя свобода завораживали.

Есть известные слова Сахарова, сказанные в одном из последних интервью: "...судьба моя была в каком-то смысле исключительной... Я лишь старался быть на уровне собственной судьбы". Судьба Елены Георгиевны тоже была исключительной. И она тоже прожила жизнь вровень со своей судьбой.

Нам остается память. Вечная память...

И пусть земля ей будет пухом.

Политически я оцениваю сегодняшний приговор Тихонову и Хасис как очень важный, потому что несомненно, что у нас в стране есть такой факт, как нацистский уличный террор. И приговор демонстрирует, что люди, которые этот террор проводят, могут и не уйти от справедливого возмездия.

Недавно один человек, который правоохранителями тоже отмечался как лидер нацистской группировки, был убит при преследовании. Тут я могу сказать, что рад (если уместно здесь это слово), что с этими людьми ничего подобного не случилось. Я рад, что они предстали перед судом и были осуждены за убийство на почве идеологической ненависти.

Очень важен момент справедливого возмездия, очень важен суд. Безусловно, важно, что это был суд присяжных – то есть реальное свидетельство общественного отношения к подобным деяниям.

Однако, зная уровень российского правосудия, я пока еще не торопился бы выражать удовлетворение. В этом деле все казалось абсолютно нормальным с доказательствами и соблюдением УПК. Очень не хотелось бы, чтобы это решение оказалось по каким-то причинам отменено. Но мы никогда, увы, не можем быть гарантированы от такой развязки.

Но это вовсе не значит, что на скамье подсудимых были не настоящие убийцы. Просто, к сожалению, в нашей стране, учитывая состояние нашего правосудия, мы не можем быть вполне уверены. А политически это решение и этот суд – огромной важности событие.

Все, кто обсуждает серию ЭКСМО "Сталинист", говорят, что из названия уже ясно, какого свойства эта серия. Кто-то говорит, что полистал эти книжки в магазине. Я не могу сказать, что эти книги читал, знаком я с ними только по названиям. Но я примерно понимаю, какого толка эта литература, потому что в Интернете достаточно материалов подобного типа.

Мне ужасно приятно, что такие дискуссии возникают, это некоторое свидетельство живой и здоровой жизни общества. Надо заметить, что очень важно, что в процессе этой дискуссии серьезно обсуждался вопрос, требовать ли участия властей в этой ситуации: то есть административного или тем более уголовного запрета таких публикаций. И в целом вся аудитория за редкими исключениями была едина в том, что не должно быть действий по формальному юридическому запрету, а лишь по разнообразным формам морального и гражданского порицания такого рода изданий.

Я со своей стороны могу сказать, что мы десять лет боролись за то, чтобы по-настоящему начали наказывать и пресекать деятельность фашистов и антисемитов, а в результате это обернулось тем, что их, конечно, наказывают (в какой-то степени, но все равно недостаточно), но при этом мы получили все наше прекрасное антиэкстремистское законодательство. В целом оно обращается против самых разных людей. В том числе против тех, к кому это не имеет вообще никакого отношения. Поэтому в эту историю не надо вовлекать наше государство.

Сейчас, как я понимаю, инициатива пока не пошла дальше обсуждения в Интернете и попытки обсуждения в СМИ. Сегодня «Эхо Москвы» вынесло эту тему в «Утренний разворот», инициатор господин Жицкий давал интервью в рамках программы. То есть некоторое расширение дискуссии происходит, и это хорошо.

Вызывает сожаление, конечно, позиция представителей издательства, которые либо вообще не желают это обсуждать - мол, "для нас это только бизнес", - либо ведут какие-то странные двусмысленные разговоры о защите свободы слова. Свобода слова - это отсутствие запрета на публикацию такого рода писаний. Но каким образом они защищают свободу слова, пропагандируя сталинизм? Ни мне, ни участникам дискуссии с противоположной стороны это совершенно непонятно. И жаль, что в среде, которую условно можно назвать либеральной нет консенсуса на предмет того, что такого рода литература должна бойкотироваться нормальным обществом.

Жаль, что пока мы – условно говоря, круг людей, выступающих с такими призывами, - не получили поддержки от приличных хороших авторов, которые издаются в этом издательстве. Я не хотел бы поспешно за что порицать людей, но есть повод задуматься о том, что вообще представляет собой наш издательский бизнес, раз ценой издания хорошей книги является ее соседство с разнообразным низкопробным мусором?

Я надеюсь, что все-таки дело не ограничится только дискуссией на просторах Фейсбука или еще чего-нибудь и это пойдет дальше и перейдет в стадию каких-то конкретных гражданских действий. Будет лучше и правильнее, если общество найдет в себе силы само выступить с какими-то гражданскими действиями, начиная с открытых писем, заканчивая экономическим бойкотом издательства. Я приветствую любые меры, которые зависят от человека. Это и есть нормальная гражданская реакция.

Дорогой Александр Юльевич,

С радостью поздравляю Вас с днем рождения и юбилеем! 60 лет – внушительная цифра, и я, оглядываясь, с удовольствием отмечаю, что мы с Вами теперь знакомы не только почти всю мою, но и большую часть (вот это да!) Вашей жизни. Когда я был ребенком, Вы были для меня удивительным человеком – из мира диссидентов, самиздата, разговоров об истории и рассказов о слежке КГБ. А позже Вы определили мою профессиональную судьбу, и если мне удается делать что-то полезное, в этом неоспоримая Ваша заслуга. С Вами легко и интересно работать. И я не уставал поражаться разнообразию ваших талантов и знаний. Я с благодарностью вспоминаю годы, проведенные в программе «История диссидентского движения» «Мемориала», и жалею, что нам не так часто приходится делать что-то вместе.

От всей души желаю Вам творческих удач, рабочих свершений, интересных проектов, всевозможных радостей и здоровья!

Я сегодня был у Хамовнического суда по той же причине, что и все пришедшие. Мы были там для того, чтобы выразить солидарность, поддержать, своим присутствием хотя бы символически показать реакцию подлинно гражданского общества на этот процесс.

Обвинительный приговор был ожидаем. Дай бог, чтобы срок заключения хотя бы не вырос. Наверное, в этой политической ситуации это было бы наиболее гуманно. Но, к сожалению, даже эта надежда не может считаться обоснованной.

Сегодняшнее «взаимодействие» милиции с гражданами было достаточно рутинно. Понятно, что с точки зрения буквы закона у них есть возможность обосновать задержания людей у суда. Хотя с точки зрения духа права на свободу собраний ничего противозаконного не происходит. Есть некое нормальное стихийное выражение мнения. И если бы задачи правоохранительных органов были не в духе полицейского государства - пресекать любой протест, – то, конечно, это был бы просто свободный митинг, на который без проблем было бы получено согласование властей.

Мерзкое и жестокое покушение на Олега Кашина – это вызов всему обществу. В принципе эта констатация достаточно банальна и очевидна. Эти слова повторялись после каждого громкого преступления против журналистов, общественных и политических деятелей. Однако мне представляется, что в этом случае «вызов» имеет качественно новое содержание.

Кашин яркий журналист, но он не являлся центральной или знаковой фигурой ни в одной теме, о которой он писал. Он не вел журналистских расследований, не был бескомпромиссным критиком власти и т.д. Политковская была едва ли не единственным ярким журналистом, кто предавал гласности конкретные случаи похищений, убийств, насилия со стороны власти в Чечне. Бекетов в 2007-2008 годах был главным и едва ли не единственным публичным критиком химкинской администрации. Но сегодня именно Кашин стал жертвой покушения. Он очень заметен, но он один из многих.

Кампания в защиту Химкинского леса показала, что в России есть общественное мнение и власти предпочитают с ним хотя бы в какой-то мере считаться. Цель избиения Кашина, я уверен, – предупреждение всей активной части общества, а не стремление заткнуть рот конкретному журналисту. Кашина били за всех нас. Представляется, что в этом и состоит вольный или невольный месседж организаторов этого гнусного преступления.

Это косвенное признание того, что общество (гражданское общество) в нашей стране есть. Но и свидетельство того, что у общества есть враги, враги наглые и жестокие. Верховные правители безусловно несут главную политическую ответственность за все происходящее в стране. Стратегически это верное утверждение, но тактически важно понимать, что есть более конкретные public enemies. Те, кто приказал избить Кашина.

У меня нет конкретных рецептов, но очевидно, что коллективное письмо президенту – шаг не лишний, но совершенно недостаточный. События этого года показали, как могут выглядеть кампании в защиту конкретных интересов – против вырубки Химкинского леса, сноса памятников архитектуры, несправедливых уголовных дел. Организация кампании против политического насилия – задача, от решения которой будет зависеть дальнейшее становление гражданского общества. Если она не будет решена, значит, преступники смогли хотя бы частично добиться своих целей.

15 сентября в Горбачев-фонде была основана новая общественная инициатива – форум «Гражданский диалог». За последние 10 лет таких объединений было создано уже немало – «Всероссийский гражданский конгресс», «Другая Россия» и т.п. Все они если не развалились, то во всяком случае не дали серьезного качественного усиления ни гражданского общества, ни оппозиции.

Пока политические, гражданские организации и группы гораздо более успешно сотрудничают и объединяются ситуативно, не обременяя себя попытками добиться организационного единства.

СМИ отреагировали на общественное начинание вяло, а многие не отреагировали вовсе, несмотря на то что фигура М.С. Горбачева, выступившего инициатором, привлекает внимание по определению. Это неудивительно – слишком много таких объединений уже создавалось, еще несколько создается параллельно буквально в эти же дни.

Причины, толкающие сегодня на создание новых сущностей, понятны. В стране стал заметен некоторый рост общественной активности. В этом году гражданское общество несколько раз заставляло государство услышать или хотя бы прислушаться к своим требованиям (Химкинский лес, скандал с портретами Сталина в Москве). Многим хочется закрепить успех, усилить результат, а кому-то и «оседлать волну», «возглавить и повести»…

Я уверен, что предпосылки для того, чтобы объединиться и сразу начать действовать, отсутствуют – нет ни лидеров (хотя многие считают себя таковыми), ни готовности поступаться амбициями ради общего дела, ни сплоченности, ни общих среднесрочных целей (общие слова - свобода, демократия - тут не в счет).

Однако при всем скептическом отношении к такого рода начинаниям мне импонирует слово «диалог», вынесенное в название нового форума. Вопрос только один - диалог кого с кем и о чем?

Если присмотреться к успешным гражданским «кейсам» последнего времени, то во всех случаях мы имеем дело с формированием сильного общественного мнения (или, другими словами, с возникновением резонанса в обществе и СМИ) вокруг актуальных проблем. Стратегия-31 стала общественной темой после того, как о свободе собираться «мирно и без оружия» заговорили за пределами правозащитной и оппозиционной тусовки (например, в журнале «Сноб»). На приостановку вырубки Химкинского леса безусловно повлиял концерт на Пушкинской площади и поддержка Юрия Шевчука со стороны Боно. То есть чтобы общественный протест обрел силу, к нему должны присоединиться представители разных социальных, общественных групп, активисты разных идеологических направлений и даже разных стран.

Однако для возникновения подобного взаимодействия нужен диалог. Представляется, что в содействии такому диалогу организованные усилия как раз могут быть успешны.

Наше общество все еще атомизировано и раздроблено. Мне кажется, что многие пытаются перескакивать фазу диалога и немедленно создать «гражданский фронт». Такая поспешность обречена на провал. «Гражданские фронты» конца 1980-х возникали на почве, удобренной многолетним самиздатско-кухонным обсуждением. Сегодня нам доступны более технологичные методы общественного диалога (есть конференц-залы, СМИ, Интернет). Но перескакивать эту фазу нельзя - как бы ни был неприятен нынешний общественно-политический климат, как бы ни был близок очередной «электоральный цикл».

Поэтому если задачей «Гражданского диалога» станет создание такого диалогового (пардон за тавтологию) пространства – не только экспертного, а именно гражданского, – у него есть будущее.

Восемь лет назад Таня Локшина и я написали статью о децентрализации в России и влиянии ситуации в этой области на положение с правами человека. Мы с дилетантской дерзостью влезли в проблемы государственного управления, федерализма и бюджетной политики. Результат, как мне кажется и сегодня, получился вполне достойный. Но главное, лично я приобрел очень важный опыт – реальное понимание взаимосвязанности самых разнообразных общественных проблем. Я убежден, что нет никаких базисов и надстроек, а есть взаимосвязанная система, где экономические отношения и политические институты, нормативные акты и политическая культура, соблюдение прав человека и геополитические интересы порождают ту реальность, с которой мы и сталкиваемся «в ощущениях».

Уровень децентрализации – одна из системных характеристик ситуации в стране. Почти десять лет назад мы констатировали, что политика федеральной власти заключалась в планомерной централизации (острожной при Ельцине и массированной при Путине). К 2010 г. этот процесс достиг апогея. По уровню децентрализации Россия уступает не только США и Германии, но и Колумбии с Пакистаном. В начале путинского президентства было понятно, что никаких предпосылок для децентрализации нет, а централизаторские устремления Кремля имеют хотя бы одно положительное следствие – ограничение произвола региональных властей.

Сегодня очевидно, что «вертикаль власти» – это неэффективность государственных органов и безответственность чиновников. При этом любые подлинные реформы с большой вероятностью влекут за собой и размораживание политической ситуации.

Так каковы сегодня шансы децентрализации в России? Существует ли очевидная необходимость в децентрализации с точки зрения повышения эффективности управления? Есть ли в экспертном сообществе устойчивые позиции по этому вопросу?

Об этих и других вопросах мы приглашаем поговорить в ходе дискуссии, которая состоится в Сахаровском центре 9 марта в 19 часов.

Приглашаем 1 марта в 19.00 на открытие авторской фотовыставки Юрия Иващенко (г. Краснодар) "Вырванные с корнем".

Выставка рассказывает о двух народностях, проживающих на юге России, - езидах и батумских курдах курманч. Предметом исследования фотографа становится сохранение идентичности, взаимодействие с окружающим пространством сообществ, волею судьбы переезжающих на новые земли. Однако цель - не столько удивиться экзотике или понаблюдать за развитием событий, а почувствовать самому - что значит быть человеком другой религии и культуры, посмотреть на мир глазами тех, кто может казаться загадочным и непостижимым. Организаторы: Международное Молодежное Правозащитное Движение, сеть ЮНАЙТЕД, Правозащитный Центр «Мемориал», Музей и Общественный Центр им. Андрея Сахарова, Краснодарская Краевая Общественная Организация «ЭТнИКА».

Выставка пройдет в рамках проекта «Гражданские организации на службе обществу: молодежные действия против расизма, национализма и ксенофобии, за — права человека и межкультурный диалог», поддержанного в рамках программы MATRA Министерством иностранных дел Королевства Нидерландов.

В рамах фотовыставки состоятся мероприятия:

1 марта - Презентация фотокниги Юрия Иващенко "Вырванные с корнем"

3 марта - Открытая лекция "Потерянные народы: езиды и курманч".
Лектор - Игорь Валерьевич Кузнецов, к.и.н. доцент кафедры археологии, этнологии древней и средневековой истории Кубанского Государственного Университета, один из основателй Центра Кавказско-Понтийских исследований.

Выставка работает с 1 по 14 марта, с 11.00 до 19.00, выходные - понедельник, вторник.

Вход свободный.

Всю вторую половину XX века мир жил «после Второй мировой войны». После Холокоста, фашизма, Хиросимы, после самой масштабной и действительно охватившей весь мир войны.

Была создана система международных отношений, международного права, призванная предотвратить подобные разрушительные события и кровопролитие в будущем. Система ООН и международное право, включая идеологию прав человека, стали реакцией на фашистские и коммунистические режимы, террор и массовые убийства, совершенные репрессивными машинами государств.

Однако сегодня почти невозможно представить себе войну между крупными мировыми державами по схеме «страна против страны, военный блок против военного блока»: фронты, наступления, контрнаступления. После 1945 года только около 10% войн были войнами в классическом понимании этого слова.

Военное противостояние в мире, однако же, не исчезло. Более того, оно, похоже, нарастает с новой силой. Но характер конфликтов, состав участников, идеология войн меняются принципиально.

Войны в Югославии и в Ираке показали несостоятельность ООН, как системы предотвращения военных конфликтов. Стремительно уходит в прошлое понятие «суверенитета» как главного правового фокуса международных отношений. Признаешь чужой суверенитет – не применяй военную силу, не признаешь – объявляй войну… Этот принцип со всей очевидностью больше не работает.

Идеология сопровождала войну всегда. Но во время, например, советско-финской войны СССР, «освобождая» людей труда и поддерживая спешно созданное советское карело-финское правительство, официально объявил войну Финляндии. А в 1999 году страны НАТО, напротив, не объявляли войны Югославии, ровно как не последовало объявления войны в 2008-м между Россией и Грузией.

Устав ООН фактически допускает только ответные военные действия. Для инициативных необходимо такое единодушие мирового сообщества и в особенности стран–постоянных членов Совета Безопасности, какое на практике почти невозможно. Но реальная политика оказывается сильнее правовых норм: войны по-прежнему ведутся. Причем в отношении них нет понимания, какие правовые нормы обязаны соблюдать воюющие стороны.

Международное сообщество избегает браться за решение очевидной правовой проблемы, и в итоге понятия войны и мира опасно размываются. Даже на уровне лексики вместо войны в обиход входят понятия «вооруженный конфликт», «гуманитарная интервенция», «принуждение к миру» и т.п.

То же происходит и на национальном уровне. Российские власти предпочли почти 10 лет вести «контр-террористическую операцию» (которая, согласно букве закона, «кратковременна и локальна») в целом регионе, но не объявлять военного положения. А грузинское руководство, отдав приказ воинским частям наступать на Цхинвали, назвало это «наведением конституционного порядка» (совсем как Россия в первую Чеченскую войну).

С другой стороны, государства, ведущие «новые» войны, все больше стремятся доказать (и не только на словах), что мирное население подвергается минимальной опасности, что они соблюдают нормы гуманитарного права, и одновременно обвиняют противника в грубом их попрании. Россия и Грузия буквально соревновались, стремясь доказать, что именно противник виновен в массовых нарушениях гуманитарного права в ходе «августовской войны» 2008 года.

Тут можно было бы даже заговорить о гуманизации войны в XXI веке, если бы в разных точках земного шара параллельно с войнами «за мир» и «конституцию» не происходили бы действия, сопровождающиеся риторикой, характерной для традиционной войны (полное «уничтожение противника», «война до победного конца» и т.п.). Это «война с терроризмом».

Почти все вооруженные сепаратистские или политические движения (оправданно или нет) объявляются террористическими. Все конфликты, которые не развиваются по принципу государство против государства, автоматически становятся частью этой «войны с терроризмом». Причем формально это тоже не война: у государств в ней нет противника – субъекта международного права.

Возникает правовой конфликт: применять военное право вроде бы нельзя - не «война», а жестко соблюдать ограничения, сформулированные для полицейских операций в ходе таких конфликтов технически невозможно. Результат – фактический правовой вакуум.

Кто такие заключенные Гуантанамо – военнопленные? Иностранные граждане, арестованные за совершение уголовных преступлений? Какие правовые ограничения действуют на Северном Кавказе? Правозащитники ответят: все. Власти постараются уйти от ответа, а про себя (в устных и закрытых письменных приказах) ответят: «Те, что мы сочтем приемлемыми»… А дальше характер «зачисток» и пыток в Афганистане и Чечне, Гуантанамо и, скажем, Чернокозово зависит только от степени привитого воспитанием гуманизма (или его отсутствия).

Общество тоже дезориентировано. Пропаганда внушает, что террористы перешли грань добра и зла, и за этим утверждением угадывается вывод: против террористов, тех, кого назовут таковыми, все средства хороши. «Все средства» – это не только уровень жестокости, но и пренебрежения правовыми нормами.

При этом движения, ведущие вооруженную борьбу (от ЭТА до Аль-Каиды), получают идеологические дивиденды от этой ситуации.

– Вы уголовники, – говорят государства.

– Нет, мы борцы за свободу (халифат, коммунизм), – отвечают боевики.

– Тогда вы должны соблюдать хотя бы правила ведения войны,– вставит свое слово какой-нибудь гуманист.

– Но нас не признают «стороной» в этой войне. Иначе давайте вести переговоры.

– Мы не ведем переговоров с террористами, – отвечают государства.

Круг замкнулся.

Если мы хотим предотвращать войны и военные преступления, наказывать военных преступников, отличая их от комбатантов вообще, настаивать на ценности права, наконец, если мы отстаиваем цивилизацию против варварства, то четкое понимание того, что такое война, принципиально необходимо для безопасности, соблюдения прав, а возможно, и выживания.

Право не может, не должно быть застывшей, законсервированной системой. Когда право не развивается вслед за изменениями социальных и межгосударственных отношений, приближается порог войны всех против всех, в которой нет безопасности ни для пленных, ни для «гражданских», ни для женщин, детей и стариков.

Модернизации права предшествует понимание социальных и политических изменений. Поэтому сегодня нам кажется крайне важным углубленное обсуждение того, что же такое современная война.

Всех, кого заинтересовала эта тема, мы будем рады пригласить на дискуссию, которая состоится 24 февраля в 19.00 в Музее и общественном центре им. Андрея Сахарова.

В дискуссии примут участие:

Константин Банников, антрополог, д.и.н., сотрудник Института этнологии и антропологии РАН, автор монографии «Антропология экстремальных групп» об отношениях солдат-срочников,

Таня Локшина, эксперт по Кавказу, заместитель директора Московского бюро «Хьюман Райтс Вотч»,

Андрей Мельвиль, политолог, д.ф.н., профессор факультета прикладной политологии ГУ-ВШЭ.

Темы дискуссии:

* Меняющийся характер войн. Каково место человека, «военных» и «гражданских» в современных войнах, рассчитывать ли на «гуманизацию» войны?

* «Вооруженный конфликт», «гуманитарная интервенция», «война»: что эти слова означают сегодня.

* Войны образца XXI века: мир воюет только с террором?