Дело Евгения Конышева в Екатеринбурге - это позорное свидетельство смычки внешне респектабельных политиков с фашизоидными популистами.

В преддверии выборов власти важно внушить нам, будто бы весь этот инсценированный фарс с Прохоровым - это та самая политическая конкуренция, о которой так мечтала либеральная общественность. Вы хотели политических дебатов - получите. Только вместо кандидатов пусть дебатируют их слуги, а ролики в поддержку записывают щедрые на жалость актрисы. И каждый ничтожный виток этого бессмысленного действа заставляет общественность все с большим азартом обсуждать несущественные детали фанерных баталий, будь то «жесткая» манера разговора одного усатого режиссера или культурные пристрастия его оппонентки, сестры придуманного в Кремле кандидата. Все с удовольствием забыли о недавнем столь показательном "праводельном" позоре нового игрока в кандидаты и не замечают выстроенных вокруг него на скорую руку многомиллиардных картонных декораций. Нам представляют этих людей как новую генерацию политиков, но это лишь новая генерация преступников. Вам нравится такая беспомощная остроумная аббревиатура как ПЖИВ? Ну так встречайте сиквел - ПЖИВ-2!

Прохорова невозможно серьезно рассматривать в качестве кандидата в президенты не только потому, что он выглядит в этой роли нелепо. Путин тоже выглядел нелепо в начале свой президентской карьеры, а сейчас особенно. Может, это просто такая русская слабость к нелепым президентам? И дело не в прохоровских чудовищных намерениях избавить нас от последнего гарантированного государством бесплатного и общедоступного социального пакета в области медицины и образования в обмен на 80-часовую рабочую неделю. Все намного проще. Прохоров недостоин быть кандидатом потому, что в его ближайшем окружении, среди его соратников имеются преступники. И это делает Михаила Дмитриевича сообщником - или лучше сказать подельником?

Речь идет о Евгении Ройзмане из Екатеринбурга, сказочном мужчине с богатым криминальным прошлым, главе знаменитого на всю страну фонда "Город без наркотиков". Скоро у него может появиться свой собственный город - в случае победы Прохоров обещал поддержать Ройзмана в качестве мэра Екатеринбурга.

Утверждение "Ройзман - преступник" в данном случае не оценочное суждение, но факт, на который закрывают глаза и ФСКН, и прокуратура, и далее по списку. Так происходит, вероятно, потому, что силовые ведомства Екатеринбурга и фонд "Город без наркотиков" давно уже срослись в единый организм и стали своеобразным «силовым бизнесом», работающим под вывеской борьбы с наркоманами и наркоторговцами.

(Читать полностью)

Тема политзаключенных и их освобождения стала в последнее время одной из основных в публичных дискуссиях. В резолюциях трех масштабных протестных митингов освобождение политзаключенных стало первым пунктом. Однако, дальнейшее обсуждение этой темы, как это часто бывает, показало, что сам термин понимается очень по-разному.

Наиболее интуитивно ясные понятия часто трудно формулируются. Так произошло с понятием «политзаключенный». Практически все – и оппозиционная интеллигенция, и полицейские, и обычные люди, и эксперты - обычно очень хорошо понимают, что это значит. В качестве примера я вспоминаю, что когда меня привезли в спецприемник, первое, что я услышал, – «политического привезли».

Но как только требование освобождения политзаключенных оказалось среди главных лозунгов многотысячных митингов, то тут же начались и высокоинтеллектуальные терминологические споры, и требования дать самую точную и объемную формулировку. Возникли сомнения, нужно ли выносить требование освобождения политзаключенных среди основных в рамках движения «За честные выборы» и можно ли требовать освобождения политзэков внесудебным путем.

Прежде чем углубиться в спор о точном значении понятия "политические заключенные", необходимо отметить самое главное – в стране, где в тюрьмах сидят жертвы политических преследований, свободные выборы в принципе невозможны. Угроза преследований парализует и активистов, и журналистов, и возможных спонсоров кандидатов. В то же время для судов и политической полиции требование освобождения политзаключенных становится очень выразительным сигналом, свидетельствующим о стремительном расширении границ допустимой идеологической и общественной активности. Поэтому заниматься отстаиванием свободы политической жизни в отрыве от требований прекратить политически мотивированные преследования – это просто стараться выторговать у власти небольшие привилегии.

О методах освобождения. Когда либерализация режима приводит к необходимости освобождения жертв политических преследований, то очень часто используются экстренные механизмы – помилование или амнистия. Главное – вскрыть нарыв. А уже потом, когда острота проблемы снята и бывшие узники или изгнанники вернулись к домашним очагам, настает время неспешной судебной бюрократии. Александр II, начиная либеральные реформы, амнистировал осенью 1856 года декабристов, кстати, не получив от них никаких обращений. Манифестом Николая II 17 октября 1905 года были освобождены все политические – в основном революционеры-подпольщики, и опять-таки, без каких-либо обращений с их стороны. После смерти Сталина Хрущев в первую очередь амнистировал многих жертв репрессий, а уже потом много лет подряд прокуратура пересматривала дела. Горбачев в феврале-марте 1987 года помиловал десятки политзаключенных, а реабилитация затянулась еще на пять лет.

Много споров идет о точной формуле определения политзаключенного - ее на самом деле очень трудно выстроить. Как быть, когда вся юстиция становится орудием репрессий? Когда кроме явных политических оппонентов режима, которых по определению можно назвать политзаключенными, под удар попадают: ученые, которые работают в рамках двойных технологий (которые могут быть использованы как для военных целей, так и для гражданских), предприниматели, ставшие жертвами рейдерства представителей власти и силовиков, жертвы полицейского произвола и, особенно масштабно, жертвы ФСКН, против которых возбуждаются уголовные дела и штампуются приговоры для того, чтобы отчитаться по раскрываемости. В настоящий момент из 800 тысяч заключенных по всей стране примерно 120 тысяч отбывают наказание по статье "хранение и распространение наркотиков".

Строго говоря, каждая жертва таких действий — жертва политического репрессивного путинского режима, установившегося с 2000 года. Единично такого рода дела возникали и раньше, в 90-е годы, но в то время человека можно было защитить, поскольку не была столь распространена политическая коррупция, суды были не столь зависимы от власти, поэтому такие дела не носили массового характера.

Поэтому правозащитники, рассматривая конкретные дела, были вынуждены принять решение, что дело можно рассматривать как политическое преследование в том случае, если автором заказа на конкретного человека являются: высокопоставленный бюрократ вплоть до президента, офицер ФСБ или департамента по борьбе с экстремизмом; мелкий полицейский чин или чиновник, устраняющий неугодного или просто делающий карьеру дутыми делами, - а также если, по нашему мнению, суд принимает незаконное и необоснованное решение.

В результате получается система концентрических кругов жертв политрепрессий:
- в центре — несколько десятков человек, которых преследуют за их конституционные убеждения (самый «химически чистый» вариант политрепрессий – обвинения в «разжигании социальной вражды») или, как в деле "ЮКОСа" или «шпионских делах», они – жертвы, оказавшиеся необходимыми государству для выстраивания власти: для формирования госкапитализма, опирающегося на силовую олигархию; дела, попавшие в центр внимания СМИ и общества;
- далее — сотни людей, имевших неосторожность «перейти дорогу» представителю партии власти, например, независимые журналисты, бизнесмены, финансирующие оппозицию или независимые СМИ;
- далее — сотни мусульман, ставших жертвами гонений на верующих, принадлежащих к неогосударствленным направлениям в исламе;
- далее — уже тысячи бизнесменов и менеджеров – жертвы рейдерских дел;
- и наконец, десятки тысяч жертв полицейского произвола и молодых наркоманов, превращенных в «наркодилеров» с помощью провокаций.

Ситуация напоминает репрессии против сотен тысяч рядовых советских граждан, фактически не выступавших против советской власти, но жестоко наказанных, в дальнейшем признанных жертвами репрессий и впоследствии реабилитированных: Например, крестьяне, отбывавшие наказание «за колоски».

Так возникает вопрос: можно ли и нужно ли составлять списки современных политических заключенных? Твердое мнение правозащитников и оппозиции — это делать необходимо. Конечно, мы понимаем, что никакой список не будет исчерпывающим - туда попадут резонансные только дела, по разным причинам попавшие в центр внимания общественности. Но наличие списков конкретных людей позволит добиваться освобождения сначала именно этих заключенных, а впоследствии освободить все перечисленные группы в рамках амнистий с их последующей реабилитацией.

К сегодняшним полуночным-полуутренним баталиям у мэрии за возможность раньше подать уведомление на акции 5 марта хотелось бы добавить мои пять копеек.

Насколько видно из закона, регулирующего проведение публичных мероприятий типа митингов, пикетов и демонстраций (№ 54-ФЗ), быть первым утром в администрации города вовсе не обязательно. В законе ни в одной статье не указано, что уведомления рассматриваются в порядке их поступления. Если два-три-пять уведомлений поданы в один и тот же день, сроки их рассмотрения при прочих равных условиях также одинаковы.

Вероятно, организаторы, стремящиеся как можно раньше подать уведомление на какую-то спорную дату (так же было и при проведении Стратегии-31, когда она разделилась), пытаются избежать переноса акции на другую площадку. Такой перенос действительно может случиться и будет считаться по закону обоснованным, если площадка занята другой акцией. Но реально по закону нет никакой гарантии, что уведомление "Румола" рассмотрят раньше уведомления "Объединенного оргкомитета" или "Другой России".

Мне кажется, что это обычное чиновничье манипулирование законом. Или вообще наши домыслы, что поданное раньше уведомление будет и рассмотрено раньше. К слову, а есть ли у кого-то ответ от органа власти, где в проведении акции отказано в связи с тем, что кто-то подал уведомление на полчаса раньше? Это было бы очень любопытно рассмотреть в суде.

Активисты, дежурящие с ночи у мэрии, пытаются исключить все возможные "отмазки" мэрии, но разве ей это мешает придумывать новые? Просто в том случае, когда несколько групп организаторов хотят провести акции в одном и том же месте в одно и то же время, мэрия должна запускать переговорный процесс. Процедура согласования четко не прописана в федеральном законе, поэтому все разумные и приемлемые для сторон условия вполне могут помочь разрешить эту проблему.

В этот вторник участников акции у ЦИКа «Остановим диктатуру!» винтили, что называется, не по-детски – очевидно, сверху была спущена команда на «жесткач». Меня, когда оттащили за автозаки (подальше от ненужных глаз), ткнули несколько раз кулаком и, кажется, ногой (слава богу, на мне был толстый тулуп ) - я думал, потому что я громко кричал «долой фашистских полицаев!», но потом оказалось, что так или иначе досталось всем, и даже Вера Лаврешина, пожилая женщина на костыле, получила пару ударов по голове. А уж что творилось в другом автозаке, здесь уже описала Надежда Низовкина (съемка акции и винтилова вот).

Автозак тронулся, проехал совсем немного и встал перед ОВД «Китай-город». И тут в него вваливается сияющий Леха Окопный, как всегда в штатском. Напомню, что Окопный по прозвищу Копчик – оперативник центра «Э», описанный многими и в том числе мною. Самые прославленные (но далеко не единственные) его подвиги состоят в том, что в 2007 г. он с друганами забил в Серпухове битами до смерти нацбола Юру Червочкина, а этой осенью задержал и обезвредил 6-летнего экстремиста Ваню Аксенова, сына другого нацбольского лидера. Недавно появилась также информация о подвигах Копчика во время чеченской войны. Чеченскую кампанию Копчик воевал в Чернокозово и зверствовал так успешно, что обзавелся многочисленными кровниками и в конце концов был вовсе отозван с Кавказа ради собственной же безопасности («Если он поедет на Кавказ, ему там отрежут голову», - мечтательно говорят другороссы).

Итак, в автозак вваливается этот достойнейший представитель наших правоохранительных органов и первым делом выхватывает из числе арестантов другоросса Диму Колесникова (прозвище Колесо) и велит вести в ОВД. Затем осматривает автозак вновь, видит меня, и лицо его расплывается в выражении живейшей радости – словно брата родного после долгой разлуки увидел. Делает знак рукой: «На выход!». «Представьтесь!» - говорю. Он указывает менту, мент меня выводит. На выходе Копчик чуть не обниматься лезет со своей всегдашней радушной фамильярностью: «Ну, здорово!» «Я вас не знаю». «Как статьи писать - знаешь, а теперь нет?» «Да, когда статьи пишу – знаю, а сейчас не знаю».

Заводят в отделение, начинают оформлять. Кто-то из ментов острит: «Быстрее, чтобы не задерживать достойных людей». Я говорю: «Единственные достойные люди здесь – мы». Копчик: «Почему? Обоснуй». Я смотрю на него: «Да хотя бы потому, что мы никого не убивали». С Копчиком что-то делается, и он начинает кричать: «Это клевета! Вы обвинили человека в уголовном преступлении! Какое вы имеете право? Какие у вас доказательства?» «Но ведь я, кажется, не называл фамилий? А? На воре шапка горит, а в данном случае – на убийце». Клянусь, это не «остроумие на лестнице» - я воспроизвел наш диалог слово в слово, с точностью протокольной (сказал бы я, если бы слово «протокол» не ассоциировалось у меня с лживыми ментовскими бумажками).

Всего Копчик выхватил четырех человек: двух другороссов (Диму Колесникова и Сергея Заплавнова по прозвищу Творог) и двух беспартийных активистов - меня и Дмитрия Смирнова. Остальных увезли в ОВД «Тверское», где на них составили протоколы по статье 20.2. (несанкционированный митинг) и отпустили. А нас ждала другая судьба, и я это понял из разговора Копчика с ментом, в котором Окопный упоминал статью 19.3 (неповиновение законным требованиям полицая) и видеодоказательства наших сопротивлений и неповиновений. Очевидно, как это часто бывает, был спущен некий «лимит» на суточников, отобрать же достойнейших было поручено именно Копчику.

Копчик ушел, а нас посадили в «обезьянник» (представляющий собой в "Китай-городе" обнесенный решеткой угол в холле) и стали пробивать по базе данных. После этого к клетке подходит мент и сообщает, что Творог – чемпион по задержаниям (49 задержаний – Творог возгордился и приготовился на следующий вторник торжественно отпраздновать юбилей). Дима Смирнов, еще осенью державший первое место, скатился на второе (46 задержаний), мне мент присудил бронзовую медаль (38), а вот Колесникову, по мнению мента, «надо еще много поработать». На самом деле Колесо вообще вне конкурса, потому что он сидел и к тому же его возили на расстрел (в 2006 году, в Барнауле, после неудачной попытке завербовать; ночью эфэсбешники вывезли на кладбище, приставили к голове пистолет, выстрелили над ухом и укатили).

Составили протоколы, из которых я с интересом узнал, что, оказывается, когда нас задерживали, «сотрудники полиции Дубинкин Д.С. (клянусь, это реальная фамилия полицейского! – П.Ш.) и Улитин Н.Н. подошли, представились, потребовали от Шехтмана П.И. прекратить мероприятие, на что последний ответил категорическим отказом. На законные требования пройти в полицейскую машину для оформления протокола Шехтман П.И. стал вырываться, отталкивать руками, хватать за форменное обмундирование, пытаясь создать суматоху среди граждан, упирался руками и ногами, тем самым демонстрировал отказ от выполнения законных требований и препятствовал выполнению ими служебных обязанностей, чем выполнял требования ч. 1. ст. 19.3 КРФоАП». Текст, как всегда, был типовой, такие протоколы были у всех. Дима Смирнов обрадовался неувязке: протоколы по статье 20.2 (несанкционированный пикет) на нас составлены не были, а если так, спрашивал Смирнов, то для составления какого же протокола якобы звали нас в машину? Неужели о неповиновении – т.е. они заранее провидели, что мы будем сопротивляться и не повиноваться? «Да, это очень веское, и даже решающее обстоятельство... но, увы, не для нашего суда», - подумал я.

Привели старушку лет 80-ти с тремя огромными сумками, пойманную на том, что продавала какие-то соленые огурцы. «Я ей говорил: чтобы тебя больше не видел, а она на следующий день снова пришла!» - ругался мент. «Да где же, меня три месяца не было, я болела! - возражает старушка. - Я и всего-то успела продать одну банку!» «А вот сейчас сумки твои конфискуем, а тебя к судье, он выпишет тебе штраф тысячи в три». Старушка в слезы: «Да где ж я три тысячи-то возьму!» «А это уже не наше дело». Продержали несколько часов и выкинули из отделения вместе с сумками часа в три ночи, когда уже никакое метро не ходит. «Тоска!» - бормотал Колесников, глядя на все это. А я почему-то вспоминал о солнечной стране Тунисе.

Ночь провели тут же, на лавке в клетке, что, конечно, не очень удобно. Впрочем, это был настоящий отель по сравнению с той камерой-душегубкой в Тверском ОВД, в которой, как потом оказалось, провели ту же ночь Низовкина и Стецура (был я там и сам - слава богу, не больше пары часов).

Лежа на лавке, а думал, как вести себя в суде. Мой опыт говорил, что попытки защищаться по всем правилам либо не дают никакого эффекта, либо дают эффект строго обратный: судья начинает смотреть на подсудимого как на личного врага, препятствующего нормальному течению правосудия. Я это понял после своего первого задержания, еще на Марше несогласных, когда честно пытался играть в суде по всем формальным правилам, как в американских фильмах. Получив на руки приговор, где говорилось, что я дал такие-то показания, но они «опровергаются» рапортом и протоколом, я в этой игре навсегда разочаровался. Потом был суд над Строгановым, на котором я и еще человека три единогласно свидетельствовали, что никаких требований – ни законных, ни противозаконных – полиция к пикетчикам не предъявляла, а просто, не говоря худого слова, начала винтить. Против нас четырех было два «свидетеля»-омоновца, долдонивших, как они долго и вежливо упрашивали нас разойтись и пройти для составления протокола. И что же? Судья Комлев нашел, что показания омоновцев последовательны и непротиворечивы, а наши показания пристрастны, так как мы знакомы со Строгановым – и влепил Строганову те же двое суток, что и Позднякову, у которого вовсе никаких свидетелей не было. И это было еще по-божески, потому что после 5 декабря, рассказывают, тех, кто признавал протокол, отпускали, выписав штраф, а тех, кто пытался отрицать и защищаться, закатывали на 10 суток. Некоторые мои знакомые, включая Диму Смирнова, обожают троллить судей с помощью разных юридических крючкотворств, но мне Бог таких талантов не дал; признаваться было бы, что называется, «западло» - а потому я решил избрать путь, наиболее соответствующим моему отношению к этому действу вообще: отказаться от участия в нем.

В суд сначала увезли Колесо с Творогом, потом забрали меня. Захожу, навстречу мне выводят Колесникова. «Сколько»? Показывает пальцами: 3. Ну, думаю, это нормально (я ждал, что будут давать суток 5). Колесников вел себя стандартно, т.е.: признал участие в пикете, но отрицал, что оказывал сопротивление и неповиновение (действительно, его просто вырвали из сцепки и поволокли в автозак), и указывал, что никто нам не представлялся, формальных требований не предъявлял и причин задержания не разъяснял. Судья Стеклиев (сменивший легендарную Ольгу Боровкову) по ритуалу вызвал двух омоновцев, которые, как рассказывал Колесо, зачитали свои «свидетельские показания» по бумажке, а один просто по слогам, так что даже судья удивился. За Колесниковым судили Творога, который думал троллить судью тем, что гордо заявил: да, не повиновался! Судья же испытал прилив благодарности за то, что Творог избавил его от необходимости «допрашивать свидетелей» и прочей мутотени, и в благодарность дал двое суток, учитывая признание И РАСКАЯНИЕ (если бы речь шла не о Стеклиеве, чрезвычайно серьезно относящемся к себе и своим «высоким обязанностям», я бы решил, что со стороны судьи тут была ирония и тонкий троллинг). За Творогом шел я. Прежде всего я отказался отвечать на вопрос, признаю ли себя виновным, а затем сделал формальное заявление: «Поскольку я не верю в справедливость, беспристрастность и независимость путинского суда как института, я отказываюсь участвовать в процессе». Стеклиев выслушал и позвал сотрудников полиции Дубинкина Д.С. и Улитина Н.Н., которые стали, правда, без бумажки, близко к тексту пересказывать протокол. Я на все вопросы отвечал: «Прошу удалить меня из зала». Было очень интересно, как среагирует судья и что он в результате выпишет. Но ничего - получил те же трое суток, что и Колесо. Когда меня уводили, в зале Дима Смирнов уже готовился дать бой по всем правилам искусства – рядом с ним сидела правозащитница Елизавета Приходина, а в коридоре толпились многочисленные свидетели.

Из суда отвезли обратно в "Китай-город". Часа через три вводят Смирнова. «Сколько?». Показывает пальцами: 5. «Ну вот, будешь знать, как искать правды в нашем суде».

Засим отвезли в спецприемник, где я при оформлении попросил поселить нас всех в одной камере – так и сделали. Камера большая, метров 50, с десятью двухъярусными койками. В углу у двери огорожен занавесочкой «санитарный уголок» - унитаз и раковина. На тот момент в 20-местной камере было 13 человек. «Ого, да тут даже горячая вода есть!» - вскричал Колесо с видом человека, попавшего в рай, и начал вспоминать, как в Барнауле в шестиместной камере было набито 16 человек и как там же он отбывал 15 суток в одиночке, куда запрещали передавать даже зубную щетку и книги. Книг у нас, кстати, был неплохой выбор. Я читал Стругацких, а через койку хулиган, попавший за пьяный дебош, сидел с "De profundis" Оскара Уайльда.

Общество было примерно такое, как в любой больничной палате – ибо «суточники» в основном автомобилисты, попавшие под арест за свои автомобильные прегрешения. Был наркоман, попавший за мак, но у того была ломка, он молчал и глотал выданный ему феназепам. Специфический тюремный колорит вносил мужичок, который уже отсидел полтора года и готовился сесть вновь. Но в данном случае мужичок получил 5 суток просто за то, что он, стоя у собственного подъезда, «безадресно нецензурно выражался» после ссоры с женой. Были случаи еще более вопиющие. Посреди ночи привозят тихого такого старичка. «Как, и этот тоже хулиган?» Оказалось, обложил матом собственную жену в собственной квартире, когда жена пыталась отобрать у него бутылку коньяка. Жена в пылу ссоры вызвала участкового, результат – 10 суток. Ввели, в некотором обалдении, автомобилиста, который не оплатил штраф в 500 рублей (непристегнутый ремень). Когда его повесткой вызвали в суд, гаишники сказали: «Да не парься, выпишут тот же штраф в двойном размере». Выписали трое суток.

Поскольку режима на сутках нет, то несвободы в смысле зависимости от чужой воли почти не ощущаешь – ты заперт, но в остальном представлен самому себе. Выводят из камеры три раза в столовую и после обеда – на часовую прогулку. Прогулка в узком коридорчике между спецприемником и бетонной стеной (30 шагов на 3 шага – специально мерил), с сеткой наверху, доставляет мало удовольствия, но воздухом дышать необходимо: в камере душно и накурено.

Покидая спецприемник, я сказал ментам, к их некоторому удивлению: «До новых встреч!»

В заключение я хочу выразить особую благодарность хорошему человеку, капитану Алексею Владимировичу Окопному, за то что он организовал мне эту познавательную экскурсию. Нет, я не шучу и не бравирую. Согласитесь, что в моем положении, имея уже 38 задержаний, просто неприлично ни разу не побывать на сутках. С некоторых пор я начал стыдиться глядеть в глаза товарищам и заподозрил сам себя: уж не подсадная ли я утка? И вот наконец благодаря заботам капитана Окопного мои мечты начали сбываться. Теперь у меня есть даже «справка об освобождении» - и с ней я наконец чувствую себя полноценным революционером.

В помещении Правозащитного центра "Мемориал" прошел круглый стол "Политзаключенные в современной России. Проблема и подходы". Националисты, либералы, правозащитники старой и новой формаций пытались если не прийти к единому мнению, то обменяться мнениями о том, кто такие современные российские политзаключенные, как объединить их в один всеобъемлющий перечень. Если раньше споры об этом носили скорей теоретический характер (для Союза Солидарности, впрочем, характер всегда был практическим: надо же знать, кому помогать), то новая политически протестная повестка дня диктует новые необходимости.

В целом споры носили не то чтоб уж слишком конструктивный, но мирный характер, за исключением разве что Бориса Стомахина, сообщившего, что он плюет в ПЦ "Мемориал" за то, что когда ему было трудно, ПЦ заявил, что не признает Стомахина политзаключенным. В целом и Стомахина, и "Мемориал" можно понять. Стомахин предложил к тому же считать политзаключенными всех чеченских боевиков и, в частности, амира Магаса, который в настоящее время ожидает суда в СИЗО "Лефортово". На это представители "Мемо" Орлов и Черкасов заметили, что именно этот человек призвал северокавказских боевиков считать легитимной целью мирное население Ингушетии, в результате чего погибли десятки человек.

Другим камнем преткновения стало дело Тихонова-Хасис. Различные выступающие обращались к этому делу, в основном - требуя, чтоб термин "политзаключенные" к ним не применялся. Позиция же националистов в том, что это - бесспорные пзк. Впрочем, если мы требуем для политзаключенных независимого справедливого суда, то можно, наверное, не отказывать в нем и Тихонову с Хасис. Другое дело, как обсуждали мы уже кулуарно, что этот самый некоррумпированный и политически неангажированный суд возможен лишь при условии, что президентом РФ не будет Владимир Владимирович Путин. Ну а пока Союзу Солидарности остается уточнять дефиниции и собирать побольше денег на нужды современных политзаключенных.

Все фотографии

Приговор по делу Таисии Осиповой отменили. Но активистку "Другой России" не оправдали. Будет новый судебный процесс, и она по-прежнему остается в тюрьме.

Сегодня в Смоленске прошло заседание суда по рассмотрению кассационной жалобы. Коллегия из трех судей Смоленского облсуда - Безыкорнова, Елизаров и Румянцева - отменила приговор за необоснованностью обвинений и недоказанностью и отправила дело на новое рассмотрение в новом составе суда. Однако судьи почему-то оставила Таисию под арестом, продлив ей срок содержания под стражей. С учетом запрошенного прокурором срока и уже отсиженного года и трех месяцев под стражей было бы логично отпустить ее на время нового судебного процесса под подписку о невыезде или под залог.

Прокуратура под натиском общественного мнения также сдала свои позиции: на сегодняшнем заседании прокурор Васильков попросил суд снизить срок заключения до 4 лет, переквалифицировав обвинение на более мягкое.

В Смоленск на суд приехали политические и гражданские активисты, масса журналистов. В зале заседаний все не уместились, большая часть приехавших сидела в коридоре суда и на улице в машинах. К суду собрались все оперативники города, и привезенные члены прокремлевских организаций. Двое "нашистов" встали в зале суда и стали кричать "Осипова - наркоторговка!", после чего убежали. В зал суда смогли попасть даже не все оперативники ЦПЭ. Те из них, кто остался в коридоре, все время играли со своими мобильниками.

Ничего не закончилось. Продление содержания под стражей пока на месяц - это техническое решение. Дальше районный суд продлит меру пресечения на время нового судебного процесса. Таисии опять придётся пройти все круги ада. Радоваться рано.

Рисунок из Смоленского суда Игоря Черченко

Самая часто используемая фраза в контексте дела Таисии Осиповой: «Я не имею никакого отношения/Я не являюсь членом "Другой России", но...» или «несмотря на то, что мои взгляды могут не совпадать со взглядами нацболов». Каждый, кто пишет или говорит о Таисии, считает необходимым добавить это. Подобные упоминания я всегда воспринимал в зависимости от контекста либо как оправдание, либо как способ остаться в стороне. Одновременно с этим многие восторгаются смелыми, радикальными, а зачастую отмороженными поступками «лимоновцев». Кому-то не хватает храбрости совершить аналогичное, кто-то ценит своё благополучие и не готов расстаться с удовольствиями общества потребления, а третий вообще не видит в этом смысла. Но раз уж так получилось, что все мы находимся по одну сторону баррикад, давайте будем помогать нуждающимся тем, кто нуждается в помощи уже сегодня. Я не призываю вас прорывать омоновское оцепление с коктейлем Молотова в руке или бросать в мимо проезжающий свиновоз кусок тротуарной плитки – я просто прошу вас стараться помогать тем, кто в данный момент находится в заключении. Неважно как: письмом, посылкой/передачкой или простым участием в акции - все это нужно. Как говорит Ольга Романова, тяжело просить за себя, легче просить за кого-то. Но когда у тебя случится беда, кто-то другой будет просить за тебя так, как когда-то ты убеждал помочь ему.

Думаю для многих будет полезно прочитать интервью, которое сделал с Таисией Сергей Шаргунов.

В 2:00 мы выезжаем в Смоленск. Сбор в 1:30 на стоянке у Бородинской панорамы на Кутузовском проспекте (Кутузовский проспект, 38). Желательно подтвердить свое участие на [email protected], так как свободных мест в машинах может не оказаться, а метро уже будет закрыто. Помочь деньгами на бензин можно через ЯндексДеньги: 410011144708747.

Знаете, а ведь наша банда во власти - реальные дебилы. Или сознательные разводилы этнических конфликтов.

Именно это я подумала, увидев новость о том, что под залог в 100 000 будет освобожден спортсмен Мирзаев. У него первое преступление, статью переквалифицировали на менее тяжкую и вообще, письмо написал, в котором попросил прощения. Нет, я не то чтобы против его освобождения под залог. Отпускайте, если деньги найдены для его внесения. Но тогда давайте под залог во время судебных и досудебных разбирательств освободим всех, чья вина не доказана, или тех, кто ждет приговора по другим "нетяжким" преступлениям...

А самое главное - кто принимает решение о изменении меры пресечения? Судья Новичкова.

Та самая, которая осудила на 4(!) реальных года Павла Жеребина за сломанный палец потерпевшего Егорова, который при этом сам заявлял о своем примирении с Жеребиным. Ну да, была в деле по Жеребину еще некая свидетельница Сергейцева, которая имела претензии "за испорченный вечер"... Значит, по совокупности таких тяжких грехов, как сломанный палец и испорченный вечер, и впаяли Жеребину четыре года.

Не менее симпатичным в этом деле выглядит прокурор Смирнов. Он у нас совсем добрый. За непредумышленное убийство просит два года условно... Замечательно: мне самой представляется, что убийство не было умышленным. Кто же знал, что Агафонов решит пройтись дурным словцом по девушке Мирзаева. Все было бы хорошо, если бы тот же Смирнов не требовал посадить Матвея Крылова/Путинихина через вранье о том, что Матвей словесно угрожал его жизни. Значит, за убийство можно два года условно просить, а за подмокший мундир - реальный срок?

Мне жаль Мирзаева. Потому что он неминуемо станет объектом истерии. И всем будет плевать на то, что он мог реально раскаяться, искренне просить прощения у родных Агафонова и т.д. Этого не избежать, потому что вполне законное решение по его делу было вынесено гнилой судьей и трусливым прокурором, которым веры на грош, а не на сто тысяч рублей.

Кстати, по поводу спортсменов, совершивших неправомерные деяния, судебная практика не отличалась снисходительностью. Майк Тайсон отбыл три из шести лет приговора за изнасилование Дезире Вашингтон. Еще один боксер - Дейл Крау - был осужден на двадцать лет за непредумышленное убийство. Я случайно наткнулась на его тюремную страничку. "Я верю, что все, что с нами происходит, имеет смысл. Любой выбор, который мы делаем, плохой или дурной, был предначертан заранее. И, хотя я раскаиваюсь во всех своих ошибках, я не мог быть в прошлом тем, кем я стал сейчас, и впервые в жизни я счастлив от того, что я смог стать другим. У меня два прекрасных сына, с которыми у меня замечательные отношения, и меня поддерживают мои друзья и моя семья.... Это всего лишь остановка на моем пути, а не финальный пункт назначения. Я выйду на свободу, чтобы насладиться всем, что я обрету заново...". Вы знаете, я ему верю. Точно, будет соразмерять силу удара.

Считаю необходимым обратить внимание на некоторые сомнительные обстоятельства в обвинениях колумниста многих ресурсов Юлии Латыниной в адрес составителей списка политзаключенных, утвержденного Оргкомитетом митинга 4 февраля.

В своем комментарии она сочла возможным поставить под сомнение политический характер обвинений в адрес офицеров Аракчеева и Худякова, приговоренного сегодня Тверским районным судом Москвы к 12 годам заключения Дмитрия Барановского (РАТЕП и «Справедливость») и Ивана Белоусова, обвиненного в организации взрыва заряда на Манежной площади вечером 27 декабря 2007 года. Необходимо отметить, что Латынина в своем комментарии упустила ряд важнейших обстоятельств, существенно меняющих оценку ситуации.

Аракчеева и Худякова дважды оправдывал суд присяжных, причем вовсе не по мотивам исполнения ими приказа и т.п. Исследования на полиграфе не выявили вины Аракчеева. Лишение Аракчеева, как и затем бывшего сенатора Изместьева, возможности предстать перед судом присяжных уже указывает на наличие политического заказа.

Говоря о деле Дмитрия Барановского, Латынина упоминает замечательный факт – якобы вымогательство им у подмосковного министра 22,5 млн долларов США. То, что госчиновник обладает многомиллионным состоянием, само по себе должно служить основанием для его уголовного преследования.

Но самое нелепое «доказательство» было предложено по делу студента Белоусова. Во-первых, он никогда не входил в Национал-социалистическую организацию «Север». В ином случае приговор ему был бы куда суровей. Белоусов только ходил на полуподпольные идеологические семинары. В моменту обвинения он от правоэкстремистских кругов отошёл, но на «заметке» в спецслужбах остался. Во-вторых, имеющиеся в нашем распоряжении материалы ставят под большое сомнение доказательства обвинения в отношении якобы организаторов взрыва на Манежной площади. Это событие произошло в момент обострения политического противостояния в Москве, когда после Марша несогласных в конце ноября десятки оппозиционеров, в том числе лидеры, оказались под административным арестом и изоляторы ежедневно пикетировались. В этих условиях теракт, который можно приписать правым националистам, мог показаться выгодным для запугивания дестабилизацией и «русским фашизмом».

Но самое важное - экспертиза видеосъемки, якобы изображающая момент закладки Белоусовым и Скляром взрывпакета, проведенная экспертами-криминалистами МВД(!), не только констатирует невозможность идентифицировать обвиняемых - она дает основания поставить принципиальный вопрос о постоянном контроле спецслужб за происходившим. Взрыв произошел около 18 часов 27 декабря 2007 года. Информация с видеокамеры была снята и сохранена в 17.30 (это обозначилось как время создания файла). Круг лиц, которые могли получить быстрый доступ к памяти камер видеонаблюдения за площадью, очевиден. Понятно и почему «разоблачающая террористов» информация была снята за несколько минут до взрыва – после взрыва диск был бы тут же изъят (милицией, ФСБ или ФСО).

Вот на такие факты и надо обращать внимание, анализируя возможность политического заказа у осужденных.

Мы видим, что кандидат на пост президента Российской Федерации вновь перечеркнул основополагающие принципы действующей Конституции. Как известно, 23 января в «Независимой газете» в своей предвыборной статье по национальному вопросу он первым среди постсоветских руководителей назвал русский народ «государствообразующим», чем подорвал концепцию общероссийской многонациональной гражданской нации.

Через 16 дней Путин нанес удар уже по принципу светского государства. Это принцип уже 20 лет подвергался планомерной осаде: религиозные организации, в первую очередь Русская православная церковь Московского патриархата, приобретали все большее влияние, заключали официальные соглашения с силовыми ведомствами, церкви бессчетно передавали памятники культуры.

Однако именно 8 февраля 2012 года на встрече с представителями «традиционных» конфессий премьер-министр Владимир Путин перешел последнюю грань, формально еще отделяющую светское государство от клерикального. Кандидат Путин озвучил обширную программу развития государственной поддержки религиозных организаций, которую он введет в случае избрания главой государства. Основной упор был сделан на обещание государственной поддержки РПЦ. По смыслу путинских инициатив она назначается господствующей конфессией на территории России.

Предложения Путина предусматривают широчайшее распространение влияния православной церкви (а по смыслу инноваций – в ряде регионов - огосударствленного ислама) в обществе: от внедрения религиозного воспитания и образования в детских садах и школах до приравнивания религиозных и государственных учебных заведений и постоянной трансляции проповедей на государственных телеканалах.

Очень важно то, что, полностью перечеркивая все предыдущие уверения в сугубо культурологическом характере преподавания так называемых «основ православной (исламской и т.п.) культуры», это дело обещано священникам и профессиональным теологам. Это завершает превращение такого обучения в откровенное преподавание «закона божьего».

Существенно то, что все это предлагается делать за счет бюджетных средств, то есть за счет всех налогоплательщиков, независимо от их конфессиональной принадлежности и взглядов на религию и ее роль в обществе.

В ответ на эти поистине царские подарки патриарх Кирилл выступил с откровенно предвыборным заявлением: «Кандидат в президенты России Владимир Путин имеет наибольшие шансы занять этот пост». Таким образом, глава РПЦ стремительно перешел от осуждения акций протеста против путинского режима к агитации за Путина.

Общий дух выступлений Владимира Путина и Кирилла Гундяева напоминает о соглашении 1801 года между Наполеоном Бонапартом и римско-католической церковью, называемом «конкордат Наполеона», когда при формально-юридическом сохранении во Франции принципов свободы совести и религиозной свободы, католицизм стал государственной религией.

Движение «За права человека» крайне обеспокоено таким откровенным обещанием одного из кандидатов на пост президента России фактически отменить положения статей 14 и 28 Конституции РФ, а также втягиванием религиозных организаций в политическую борьбу и принудительной клерикализацией системы образования и общественной жизни.

Обещания Путина являются слабо завуалированной «покупкой» глав некоторых конфессий, что выглядит уже откровенным проявлением политической коррупции, содержит угрозу раскола учащихся по конфессиональному принципу.

С нашей точки зрения, такие покушения на основы конституционного строя являются достаточным основанием для снятия кандидатуры Путина с президентских выборов.