Сегодня должен был состояться суд над правозащитником Дмитрием Рожиным, обвиненным в мошенничестве. По версии следствия, Рожин, будучи адвокатом, обещал своему клиенту добиться в Верховном суде РФ отмены приговора и не выполнил это обещание.

Однако суд так и не состоялся. Судья Семериков А.Ф. сообщил адвокату подсудимого, что процесс сегодня не состоится, так как суду некогда заниматься рассмотрением этого дела.

Абсурдность обвинения для меня очевидна: по таким обвинениям можно "сажать" любого адвоката. Дескать, обязался защитить, а не защитил. Не добился в суде оправдания своего клиента, не добился закрытия дела. В общем - процесс не выиграл. И не важно, что человек - реальный  уголовник, действительно совершивший вмененные ему в вину преступления. Да и окончательное решение по делу принимает суд, а не адвокат. Но о перипетиях этого дела можно будет поразмышлять в другое время.

А пока остается неясным, зачем суду понадобилось назначать Дмитрию Рожину меру пресечения в виде ареста, если судье некогда заниматься его делом? Основной аргумент для подобной меры пресечения в том, что Рожин может скрыться от суда. Тезис весьма спорный, если учесть, что Дмитрий был за границей и вернулся в Россию, зная, какой опасности он подвергается. А сейчас, получается, и скрываться не от чего. Ведь суду не до Рожина! Или задача была не в этом? Может, кому-то интересно не рассмотрение дела по существу, а изоляция неугодного общественника для пресечения его деятельности?

Зная условия содержания людей в российский следственных изоляторах (СИЗО), можно с уверенностью заключить, что инвалид Рожин, страдающий тяжелыми онкологическими заболеваниями, такого заключения просто не переживет. В настоящий момент Дмитрий находится в больнице, куда был доставлен на машине "Скорой помощи". Пока попытка отправить правозащитника в СИЗО не увенчалась успехом. Но я сомневаюсь, что она будет последней. Слишком многим неугоден Дмитрий своими общественными расследованиями и выступлениями за границей о нарушениях прав человека в России.

10 марта в Нижнем Новгороде состоялось шествие "За честные выборы". Дальнейшие события напоминали дурной сон правозащитника.

Сотрудники ОМОН и БСН задержали и доставили в ОП более 80 человек, на всех составили протоколы по статье 20.2 (нарушение правил проведения публичного мероприятия), но этого показалось мало, и всем "догнали" статью 19.3, протоколы о "невыполнении требований сотрудников полиции".

Около 20 человек были оставлены на ночь в отделениях полиции. Ранним утром их привезли в двух автобусах в суд, где мариновали, не выпуская из автобусов, с десяток часов.

К концу дня осуждены были Китаевой только Артем Соколов (сутки), Павел Здобников (сутки ареста), Евгения Тестова-Каминская (двое суток ареста) и Олег Лалетин (сутки), причем с грубейшими нарушениями закона. Часть активистов находилась в суде и по наступлении ночи. Только широкая огласка и фактически захват суда оставшимися на свободе активистами, позволили вызволить незаконно удерживаемых.

Реакция властей на поражение была предсказуемой, но гадостной. Нижегородская оппозиция погрузилась в бесконечный судебный процесс, власти стали отлавливать активистов поодиночке и устраивать действа, которые язык не поворачивается назвать судом.

Особенно отличилась именующая себя судьей дама по фамилии Китаева. Ею были осуждены: Петр Типаков - 10 суток ареста, Дарья Гладских - 5 суток ареста, Игорь Нестеров - 5 суток ареста, Александр Зайцев - 7 суток ареста (плюс пять за неуважение к ней), Николай Савинов – штраф 1000 рублей, Юрий Староверов – 12 суток ареста, Анна Кузнецова - 8 суток. Судья Тимина выписала без зазрения совести 5 суток ареста Илье Шамазову.

Первый сбой судебная машина дала, поперхнувшись Стасом Дмитриевским. Он явно оказался беспредельщикам не по зубам. Осужденный на 9 суток судьей Тоненковой, Дмитриевский подал тут же апелляцию, и был освобожден 20 марта в зале суда судьей Лазаревой, которая сочла доказательства по его делу менее чем достаточными.

Среди задержанных 10 марта был и активист партии "Другая Россия" Дмитрий Исусов. Ему после ночи, проведенной в ОП, и практически целого дня, проведенного в автобусе, удалось добиться переноса рассмотрения своего дела по месту жительства в Арзамас. Повесток о назначении судебного разбирательства Исусов до 9 апреля не получал.

Около 7.30 утра на остановке возле дома Дмитрий, идущий спокойно на работу, был задержан тремя оперативниками уголовного розыска(!) и доставлен в отделение полиции. Оказывается, на него было выписано постановление о принудительном приводе в суд от 28 марта, что само по себе странно (ему даже не пытались предварительно вручить повестку).

Из ОП его провезли в суд. Тут-то, собственно, и стали происходить "странности". С ним неожиданно поступили... в рамках закона! То есть вручили повестку о назначенном на 13.30 судебном заседании, позволили сфотографировать дело и... отпустили готовиться к суду.

К назначенному времени Дмитрий спокойно проследовал без конвоя, вооружившись ходатайствами и юридическими консультациями, а также решением по делу Дмитриевского, в суд.

На заседании было установлено, что представленные в суд материалы содержат ряд существенных недостатков и поэтому не могут рассматриваться в качестве доказательств. В протоколе об административном правонарушении по ст. 19.3 свидетелями были указаны некто Сатаев и Борисов, однако их показания не прилагались. К материалам дела приложены были объяснения других лиц – Горячева и Лехно, которые не указывались в качестве свидетелей.

Кроме того, содержащийся в материалах дела протокол о задержании Исусова был составлен по другой статье - 20.2.

Кстати, в протоколе об административном правонарушении по статье 20.2, в качестве свидетелей указаны все те же Горячев и Лехно (выводы о штатных свидетелях напрашиваются сами собой). При этом показания с них сняли с нарушением закона: не разъяснили ст. 51 Конституции РФ и не предупредили об ответственности за дачу ложных показаний. В их объяснениях даже не было указано, какие, собственно, противоправные действия совершал Дмитрий Исусов.

Впрочем, и в странной бумажке, не похожей на официальный бланк, которая была подана как "рапорт" некоего сержанта Курушина, также не было упомянуто о том, что Исусов совершал какие-то противоправные действия.

В "документе" указано следующее: «По указанию заместителя начальника полиции ГУ МВД России по Нижегородской области полковника полиции Шмонина А.Б. мною около д. 40 по ул. Б. Покровская Нижегородский район г. Н. Новгорода был задержан гражданин, который впоследствии оказался Исусовым Д.Б., 1969 г.р.».

Мировой судья судебного участка №4 Арзамаса М.В. Ченгаева не обнаружила состава административного правонарушения в действиях Исусова. Производство по делу было прекращено за отсутствием состава преступления.

Поймала себя на грустной мысли: хочется поблагодарить судью Ченгаеву за... честность. Дожили. Надо отметить, что при подаче активистами апелляционных жалоб на решения судей по 10 марта (кроме дела Станислава Дмитриевского) подобные и более грубые ошибки в делах были восприняты судами второй инстанции как должное. Оставлены в силе обвинительные постановления в отношении Сергея кузнецова, Юрия Староверова, Анны Кузнецовой, Александра Зайцева и других. Хочется верить, что занавес над этим издевательством опустится в Евросуде в свое время. Аминь.

Голодовка заключенных в исправительной колонии №3 города Льгова (Курская область) прекратилась 7 апреля. Изначально заключенные выступали не только за отставку начальника колонии Юрия Бушина, как писали некоторые СМИ, но и против всего того, что олицетворяет собой этот человек. В колонии на протяжении многих лет совершаются грубейшие нарушения прав заключенных, избиения и уничтожение жалоб. Заключенные в этой колонии фактически не имеют возможности обжаловать незаконные действия администрации.

В 2005 году Бушин был отстранен от должности в связи с тем, что его заместитель и еще ряд сотрудников были привлечены к уголовной ответственности за превышение должностных полномочий: избиения и лишение возможности обжаловать незаконные действия администрации. Прокурорскими проверками было установлено, что Бушин и его заместители фактически создали систему «молчания ягнят» – когда жалобы заключенных и их заявления, которые они имеют право писать по закону, не выходили за пределы колонии. К сожалению, это проблема носит системный характер и есть во многих учреждениях.

В 2005 году самому Бушину удалось избежать уголовной ответственности – все было свалено на его заместителя. Бушин же даже пост за собой сохранил – остался начальником колонии, правда, уже другой. Но мы должно отчетливо понимать, что начальник колонии не мог не знать о нарушениях на подведомственном ему объекте. И сами заключенные, и сотрудники еще с гулаговских времен зовут начальника колонии «хозяином». Почему «хозяин»? Потому что он хозяин всего того, что происходит в колонии. И если начальник тюрьмы не владеет информацией и не знает, что его подчиненные делают с заключенными, то это не хозяин и не начальник.

Через некоторое время по какому-то дьявольскому замыслу Бушина назначили начальником ИК-3 в Льгове. То есть вернули его в ту самую колонию, где под его началом произошли колоссальные массовые беспорядки среди заключенных, самые масштабные в стране за последние 15 лет. Нужно учитывать, что в этой колонии еще остались те люди, которые были в заключении и в 2005 году, которые давали показания и писали жалобы на Бушина. И, как нам стало известно от родственников заключенных и от них самих, начальник им сразу сказал: «Я на вас белые бантики надену». Это прямая угроза, что он из мужчин будет делать «женщин».

Естественно заключенным такая ситуация не понравилась, и в марте они объявили голодовку. ФСИН пытался эту голодовку скрыть, но журналисты смогли поговорить с кинологом, который с собакой обходит территорию вокруг колонии, и спросили, правда ли, что все заключенные голодают. Он ответил: «Нет, не все. Голодает 90 процентов». То есть фактически из 12 отрядов один только ходил в столовую. Это так называемый «актив», человек 100, они действительно ходили в столовую, они на должностях, получают хорошие зарплаты в колонии и делают все, что нужно администрации, так как по факту являются ее продолжением.

Остальные же голодали, по утверждению даже этого сотрудника. На тот момент ФСИН сообщил об одном или двух десятках голодающих. В местную прессу просочилось интервью кинолога, через несколько дней его уволили.

Потом на место выехали правозащитники. Члены местной общественной наблюдательной комиссии заверили заключенных, что насилие к ним применяться не будет, что они берут ситуацию под свой общественный контроль. Однако через неделю в колонию съехались сотрудники разных колоний Курского УФСИН, инсценировали "атаку" спецназа в масках, избили заключенных, отобрали предметы первой необходимости. Все это было незаконно, включая сам ввод людей в масках, так как это делается только в крайних случаях, при этом должен присутствовать прокурор, а все сотрудники должны иметь жетоны, чтобы в случае нарушения закона можно было опознать виновника. Заключенные поняли, что все будет по-старому.

В пятницу, 6 апреля, у нас появилась информация, что к колонии подъехала группа ОМОНа и спецназа. Нам начали звонить обеспокоенный родственники и говорить, что за субботу и воскресенье, когда адвокаты и правозащитники не смогут зайти в колонию, зайдут ОМОН и спецназ и всех там положат лицом на пол, нанесут увечья. Нами было принято решение действовать не откладывая. Мы обратились к члену Общественной палаты Марии Каннабих, она срочно купила билет на воскресенье. Валерий Базунов из аппарата уполномоченного по правам человека в РФ сказал, что сможет выехать в колонию во вторник.

Но я понял, что за выходные дни там реально может что-то произойти. Член Общественной палаты и ОНК Дмитрий Галочкин и журналист «Новой газеты» Ирек Муртазин вместе с блогерами «Гулагу.нет» выехали в колонию на машине поздно ночью с пятницы на субботу. В субботу с утра Дмитрий и Ирек зашли в колонию, прошлись по ней. Они говорили со многими заключенными, и находящиеся в разных местах люди говорили им одно и то же, не сговариваясь: Бушин называет их скотинами, в грубой форме говорит, что они у него скоро все сексом начнут заниматься, угрожает насилием. Я не знаю, как этот человек прошел психологическое тестирование во ФСИН, но очевидно, что у него есть мотив мести по отношению к тем, кто выступал против него еще в 2005 году. Его по этическим соображениям нельзя было назначать снова начальником этой колонии.

ФСИН уже признает, что это ошибка. Но убрать с поста Бушина – это показать всем зекам России, что они своими акциями протеста могут добиться реальных результатов. И тогда будет полная дестабилизация - они перестанут контролировать тюрьмы, и вместо одного Льгова вспыхнет еще 50.

Важно не только то, что Галочкин и Муртазин вышли и рассказали, что там происходит. Самое главное, что они в тот день фактически предприняли все меры к тому, чтобы насилия в отношении заключенных не было. Заключенные успокоились, перестали голодать, им сообщили, что в понедельник приедет Мария Каннабих, а затем сотрудник аппарата уполномоченного по правам человека. То есть все поняли, что грядет комплексная проверка. Заключенные увидели, что правозащитники на самом высоком уровне взяли это дело на контроль. Потому в воскресенье начальник колонии уже не мог ввести спецназ – там уже побывали правозащитники, которые видели, что колония не бунтует.

Уже после снятии голодовки, в понедельник, приехала Мария Каннабих, которая также поговорила с заключенными. Сегодня туда выехал сотрудник аппарата уполномоченного. Мы продолжаем следить за развитием событий.

Некоторые наши граждане убеждены, что участниц панк-молебна в храме Христа Спасителя надо покарать по всей строгости закона. Другие считают, что девушки, хотя и должны быть отданы под уголовный суд, не заслуживают сурового наказания. Такой позиции придерживается, судя по сообщению в прессе, и министр юстиции. Посмотрим, как это выглядит с точки зрения законодательства.

Участницы панк-молебна привлечены к уголовной ответственности за хулиганство, то есть "грубое нарушение общественного порядка, выражающее явное неуважение к обществу". Необходимо понять, какой именно "порядок" нарушили девушки - является ли этот порядок "общественным", защищает ли его уголовный закон. Если же участницы панк-молебна нарушили какой-то иной порядок, который нельзя считать общественным, то надо понять, каким образом можно защитить религиозные чувства людей, оскорбленных их акцией.

Общественным порядок есть тот порядок, который принят всем обществом и представление о котором разделяют все его члены. Поэтому государство в состоянии регулировать такой порядок и может определять, нарушен ли он, а если нарушен, то насколько серьезно.

В свободном обществе граждане вправе создавать организации, имеющие собственный внутренний порядок, обязательный только для их членов. Этот внутренний порядок налагает на членов организации дополнительные обязательства, подчас достаточно обременительные. Однако человек берет на себя эти обязательства добровольно: из организации можно выйти и освободиться от них.

Внутренний порядок религиозных организаций особенно сложен. Государство не вмешивается в него, даже если он отличается от «общественного» порядка: например, согласно Конституции мужчина и женщина имеют равные права и равные возможности для их реализации. В православной церкви существуют другие внутренние правила, но государство не считает для себя возможным как-либо оценивать эти внутренние церковные правила с точки зрения «общественного» порядка.

Государство не устанавливает внутренний порядок религиозных организаций, и оно не вправе оценивать этот порядок и определять ни сам факт, ни тем более степень серьезности его нарушения. А поскольку это не «общественный порядок», контролируемый и поддерживаемый государством, то и его нарушение не образует состава преступления «хулиганство».

Более того, если государство решит, что оно компетентно устанавливать, нарушен ли внутренний порядок, установленный в церкви, и насколько серьезно он нарушен, то следующим шагом со стороны государства будет признание своего права этот порядок не только защищать, но и поддерживать и регулировать как порядок «общественный». Таким образом, государство перестанет быть светским, а церковь станет частью государства.

Каким бы мягким ни был приговор в отношении участниц панк-молебна, само осуждение их по статье «хулиганство» означает шаг к слиянию церкви и государства. Мягкий приговор призван всего лишь скрыть этот шаг.

Теперь об оскорблении религиозных чувств. Этот термин крайне неудачен с точки зрения права, потому что «оскорбление чувств» не поддается объективному описанию и не может быть объективно установлено.

Министр юстиции сказал: "Было неприятно, что несколько молодых тетенек устроили шабаш в главном храме страны". Будучи практикующим православным христианином, он ничего не сказал об оскорблении своих религиозных чувств: "было неприятно" и "оскорбление религиозных чувств" - разные вещи. Это означает одно: каждый член церкви сам оценивает происшедшее с точки зрения своих религиозных чувств – чувства относятся к внутренней сфере человека, и суд не может установить, насколько они оскорблены. Государство не может установить, повлияло ли на чувства верующих то, что панк-молебен устроили именно "молодые тетеньки", а не, например, «пожилые мужчины», хотя для кого-нибудь из верующих и это, вероятно, имеет значение. Государство не может также оценивать, сколько именно верующих сочли свои чувства оскорбленными. Поэтому закон должен описывать конкретные действия, которые государство считает противоправными, а не отсылать к чувствам людей. Иначе можно зайти очень далеко: чьи-то чувства может оскорбить научная теория, художественное произведение или стиль одежды.

Мы обсуждаем оскорбление религиозных чувств» верующих, а не «оскорбление церкви” - у нас в уголовном законодательстве нет главы "преступление против церкви", что свидетельствует о светском характере нашего государства.

Любая общественная организация - и церковь, естественно, в том числе - имеет право на самозащиту: молящиеся имели полное право выгнать участниц панк-молебна из храма и решительно пресечь нарушение церковного порядка. Церковь, несомненно, озабочена тем, чтобы подобные действия не повторялись в будущем. Для их предотвращения надо понять, чем был вызван панк-молебен, ответом на чьи действия он послужил. Выяснение всего этого не имеет никакого отношения к уголовному законодательству. Наоборот, переведение всей проблемы в уголовную сферу препятствует выяснению того, что же произошло на самом деле.

Признание действий участниц панк-молебна "хулиганством", то есть "нарушением общественного порядка", есть не что иное, как придание внутрицерковному порядку статуса "общественного", а значит, представляет собой первый шаг к объединению церкви и государства. Боюсь, что большинство как верующих, так и неверующих не осознает этого. С другой стороны, возможно, что кто-нибудь как раз к этому и стремится. В любом случае главное – называть вещи своими именами.

По факту прошедший у меня дома в пятницу обыск и последующий допрос - это попытка надавить на меня, поскольку я мешаю следствию посадить невиновного человека. Я говорю об антифашисте Игоре Харченко, по делу которого меня и допрашивали.

Предыстория такова: на Игоря и моего брата Дениса было заведено уголовное дело по поводу какой-то истории 2010 года. Потерпевший – неонацист, член организации полковника Квачкова, имеющий проблемы с алкоголем, – написал заявление о том, что Игорь и Денис напали на него. Кстати, после ареста Квачкова потерпевший из организации вышел, и я не исключаю, что его могли использовать не только по делам антифашистов, но и по делам квачковцев.

О деле против ребят мы узнали случайно, когда Игорь поехал в родной город менять паспорт и узнал, что находится в розыске. Денис в тот момент уже был в Киеве, решался вопрос о его экстрадиции.

В деле долгое время не было никаких доказательств, кроме показаний потерпевшего. Однако, когда история всплыла и стали известны подробности «нападения», оказалось, что Денис был в тот день в Турции (в паспорте есть виза и отметки пограничной службы), а Игорь – на концерте, чему есть десятки свидетелей (они на данный момент уже все допрошены следователем) и фотографии из клуба.

Делом занимается уже четвертый по счету следователь по фамилии Кочергин. Именно он производил выемку видеосюжета в редакции РЕН-ТВ. Остальные следователи, видимо, отказались вести дело.

По моему мнению, дело фактически разваливается. Нет ни одного доказательства вины Дениса или Игоря. С Дениса уже сняты обвинения, он на данный момент не является фигурантом уголовного дела. Учитывая, что показания потерпевшего не подтвердились, я написал заявление в прокуратуру по факту ложного доноса. Обвинение человека в тяжком преступлении предусматривает достаточно серьезную ответственность.

Незадолго до обыска в редакции РЕН-ТВ я ходил на прием в прокуратуру ЦАО, написал заявление о возбуждении уголовного дела по факту ложного доноса, приложил копии документов. Ведь никаких оснований держать Игоря за решеткой больше нет. В какой-то момент ко мне подошел следователь Кочергин и говорит: «Ну что ты так жалуешься везде? Мы же против Дениса ничего не имеем. Давай забудем это. Что ты наводишь шум своими заявлениями?» Я сказал, что Игорь сидит на основании ложных показаний, как же я могу перестать писать жалобы? Я понимаю, что Денису ничего не угрожает, пусть они еще хоть три дела на него заведут. Но я добиваюсь справедливости. «Русские на войне своих не бросают» (с).

Видимо, в моральных представлениях следователя это было бы нормально, если бы я беспокоился только за брата, а за Игоря бы уже не боролся.

И, как я полагаю, после этого следователь развил бурную деятельность. К тому же у него все сроки вышли – дело по хулиганке расследуется два месяца, а этому делу уже восемь месяцев. Надо же было какие-то действия производить. Он постоянно говорит, что вот-вот передаст дело в суд, но суд дело в таком виде не берет. Поэтому теперь он раздувает «дело государственной важности», пытаясь прикрыть массу собственных ошибок. Он пытается придать делу такую подоплеку: если, не дай бог, сейчас надо будет выпустить Игоря, то завтра России конец будет, потому что экстремисты все обнаглеют разом.

Во время обыска не было изъято ничего, кроме старой флешки. Мой допрос был посвящен передаче РЕН-ТВ об убийстве Ивана Хуторского, и мне было задано только два вопроса по видеозаписи: подтверждаю ли я, что на видео я и Денис? Я подтвердил. О чем я говорю в передаче? Я пояснил, что я рассказывал о националистических террористических организациях, которые угрожают государственной безопасности РФ. Я сказал, что хотел донести до общества проблему наличия нацистских структур, связанных с рядом резонансных убийств. Больше вопросов не было. Но при этом мне выдали новую повестку на новый допрос. Почему нельзя было в рамках этого допроса задать другие вопросы, я не понимаю.

Сотрудники, проводившие обыск и допрос, навели ненужную суету. На мой взгляд, они должны были понять, что на меня это вряд ли произведет впечатление, тем более что мне абсолютно было нечего скрывать. Видимо, это была просто формальность, угроза или имитация деятельности следователей.

Вот и вся история, она проста и банальна: сначала следователь говорит, что хватит писать жалобы, я отказываюсь и жалуюсь в прокуратуру, потом происходит ничего не значащий обыск и странный допрос. И все это вместо поиска реальных бандитов.

2 апреля в Екатеринбурге после возвращения в Россию был арестован Дмитрий Рожин, делегат 19-й сессии ООН по правам человека в Женеве, докладчик по механизмам правозащиты в России, один из руководителей уральской правозащитной организации «Правовая основа».

Формальным поводом для ареста Дмитрия Рожина стало уголовное дело, возбужденное 23 апреля 2009 по доносу бывшего сотрудника прокуратуры Нижнего Тагила Любови Косик, которая обвинила Дмитрия Рожина в незаконном получении крупной денежной суммы.

И с той поры длится затяжной суд, а вернее судилище, по так называемому делу Рожина. Все это время Дмитрий находился на подписке о невыезде. Когда он, получив разрешение на выезд, отправился в качестве делегата ООН в Швейцарию, то власти надеялись, что он там останется и не вернется. Но Дмитрий вернулся, и этот арест – показательная расправа в назидание остальным, кто не поддается контролю сверху.

Происходящее с Рожиным напомнило случай во время моей медицинской стажировки в Забайкальском Окружном военном госпитале, когда я служил в Советской Армии. Тогда я ассистировал хирургу на операциях в травматологическом отделении. Помогал перевязывать раны. Отчетливо помню офицера с огнестрельными ранениями ног, у которого развился остеомиелит – микробное заражение - большеберцовой и малоберцовой костей. Мы совместили костные обломки и закрепили их на спицах аппарата Елизарова. Каждый день проводили перевязки. Местами на голени кожа отсутствовала, и можно было через пулевые отверстия в большеберцовой кости увидеть, что делается внутри этой трубчатой кости. А там вместо костного мозга бултыхался гной, он переливался волнами туда-сюда, когда двигалась каталка с больным.

Естественно, мы старались максимально промыть рану, давали лучшие антибиотики, какие были на то время в СССР, но гнойный процесс не затихал. Более того, было видно, как инфекция вытягивает все соки из раненого. Офицер похудел, кожа высохла, пожелтела, глаза ввалились. На момент моей демобилизации этот человек все еще находился в госпитале, и состояние его не улучшалось. Что стало дальше с ним, я не знаю.

И вот сейчас я думаю, какие антибиотики, какие хирургические вмешательства способны избавить раненую Россию от гнойного путинизма.

Уполномоченному по правам человека в РФ
Лукину В.П.

В Общественную Палату РФ
Члену Комиссии по проблемам безопасности граждан и
взаимодействию с системой судебно-правоохранительных органов
Галочкину Д.Е.

Уважаемые Владимир Петрович и Дмитрий Евгеньевич!

Мне как руководителю Интернет-проекта против пыток Gulagu.net стали известны следующие обстоятельства:

1) В марте 2012 года начальником ФКУ ИК-3 УФСИН по Курской области был назначен полковник внутренней службы Юрий Иванович Бушин. Лично я расцениваю это как провокацию со стороны УФСИН по Курской области, побуждающую содержащихся в самой ИК-3 осужденных к протесту. Почему? Да потому что Бушин и ранее был начальником этой самой колонии №3 и именно его заместители избивали заключенных и уничтожали все жалобы на незаконные действия администрации. Это установлено и прокурорской проверкой, и приговором суда (подчиненные Бушина - сотрудники администрации ИК-3 - были осуждены за превышение должностных полномочий, сам Бушин тогда избежал уголовной ответственности, дав показания о том, что не знал, что это происходило в его колонии, и взвалив всю вину на подчиненных). Более того, в самой ИК-3 до сих пор отбывают наказание осужденные, давшие прокуратуре и суду обвинительные показания против Бушина и его подчиненных. Бушин по итогам проверки тогда был отстранен от занимаемой должности.

2) В марте 2012 года осужденные ИК-3 уже объявляли голодовку в связи с назначением начальником ИК-3 Бушина. Они это мотивировали тем, что боятся мести и преследования с его стороны за ранее данные ими показания. Очевидно, что и у Бушина есть личные мотивы по отношению к отдельным заключенным ИК-3. Однако тогда заключенных заверили, что Бушин будет действовать по закону и нарушений прав заключенных не предполагается. Осужденные доверились местным членам ОНК и голодовку прекратили.

3) Однако несколько дней назад сотрудники ИК-3 и Курского УФСИН надели маски, скрывающие их лица, представляясь спецназом УФСИН, начали с необоснованным применением физической силы и спецсредств унижать и оскорблять осужденных, угрожать их жизням и здоровью, в отдельных случаях обещая прямое физическое изнасилование. Осужденные были доведены до массовой попытки суицида, и многие вскрыли себе вены, информация в СМИ колеблется от 200 (сайт прокуратуры) до 1000. Также более 900 заключенных объявили голодовку.

4) Что же с общественным контролем за ИК-3? Председатель местной ОНК приезжал в ИК-3, но по нашей информации занял позицию в защиту начальника ИК-3 и скрыл от общества и Общественной Палаты РФ весь масштаб ЧП.

5) Осознавая фактическое бездействие властей по данному ЧП, более 50 родственников осужденных объявили голодовку возле самой ИК-3 в Льгове.

6) В ИК-3 в ночь с 5 на 6 апреля 2012 года некие два человека в штатском представлялись руководителями СК России и вызывали на беседы к себе осужденных, проводя с ними якобы следственные действия в ночное время. Однако в реальности они НЕ принимали никаких жалоб, не опрашивали их под протокол, не предлагали подать заявления, а наоборот, запугивали их, дискредитируя СК России. Они обещали заключенным отправить их в Омкс и Иркутск в "пресс-зоны" и требовали от заключенных снять свои требования об отставке Бушина и прекратить голодовку. За отказ от снятия требований эти двое в штатском угрожали вводом спецназа и массовыми репрессиями и избиением.

7) С утра 6 апреля 2012 года некоторых заключенных вызывали в Штаб ИК-3, где с ними беседовал человек, представившийся заместителем Реймера, замом директора ФСИН России. Данный человек сказал им следующее: "я прошу пока по-хорошему прекратить голодовку, иначе уже через 2 месяца вы все у меня будете на коленях стоять и умолять простить".

Мне как руководителю Интернет-проекта против пыток и эксперту Совета при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека очевидно, что налицо факты ненадлежащего общественного контроля и фактического бездействия компетентных органов, все идет к эскалации конфликта и может привести к жертвам. Считаю, что Общественной Палате РФ надлежит организовать общественные слушания на эту тему и незамедлительно взять ситуацию с ЧП в Львовской ИК-3 под свой контроль и обеспечить посещение на месте всех осужденных с возможностью заявить официальные жалобы и снять с них показания о последних днях в ИК-3 и незаконных действиях администрации ИК-3.

Дмитрий Евгеньевич, я прошу Вас ЛИЧНО взять данную ОСТРУЮ ситуацию под контроль в связи с общественным резонансом и создать рабочую группу с привлечением представителей центральных аппаратов СК России и ФСИН России, Генеральной прокуратуры РФ и Уполномоченного по правам человека в РФ, направить в соответствующие службы запросы и обращения для воспрепятствования незаконному и необоснованному применению физической силы и спецсредств к осужденным ФКУ ИК-3 УФСИН по Курской области.

С уважением,
Руководитель правозащитного Интернет-проекта против пыток Gulagu.net Владимир Осечкин

Направляя нашу петицию, на которую впоследствии была положительная реакция Александра Бастрыкина, мы предложили очень простой и дешевый во всех смыслах вариант. Но во многих СМИ появилась такая оценка этого предложения: мол, создание спецотдела в Следственном комитете - это «надстройка», «контролеры над контролерами», лишний этаж и «усиление ведомства Бастрыкина».

На самом деле никакого надстроечного этажа мы не предлагаем. Есть огромная армия полицейских, около миллиона человек, которые, случается, совершают должностные преступления. Учитывая, что это очень своеобразный контингент и своеобразный состав преступления (превышение должностных полномочий), мы всего лишь считаем, что их должны расследовать специализированные следователи. Сейчас этим и так занимаются следователи Следственного комитета, тут усилить ведомство Бастрыкина просто нечем – согласно Конституции по федеральным законам именно они и должны расследовать такие преступления.

Мы предлагаем специализировать следователей, которые сейчас в 99 случаев их ста расследуют убийства и изнасилования вместе с полицейскими, а в сотом случае должны расследовать жалобу на превышение должностных полномочий против полицейского, с которым они каждый день работают. Речь идет о том, чтобы исключить конфликт личных контактов и интересов.

У нас, например, преступления в армия и ФСБ, где тоже есть специфика, расследуются специализированными военно-следственными отделами. Это тоже подразделения Следственного комитета, но они выделены как из-за характера преступности, так и из-за секретности некоторых материалов. Никто никогда не воспринимал это как надстройку или усиление, это просто некие специализированные следователи, которые расследуют все дела, где фигурируют военнослужащие либо сотрудники ФСБ.

То же самое нужно сделать в отношении сотрудников полиции, ФСИН и наркоконтроля, потому что там тоже есть много вопросов, связанных с закрытой информацией, служебной документацией ограниченного доступа. И все это, как показывает практика, нужно изучить очень оперативно - в течение первых суток. Поэтому эти следователи должны знать, как это все устроено, должны уметь этот делать и, я еще раз подчеркиваю, не должны думать о том, что, вот, мол, вчера я с этим полицейским расследовал изнасилование, завтра мне с ним расследовать убийство, а сегодня я должен объективно разбираться по какой-то жалобе на него. Сейчас это именно так.

Это все не голое теоретизирование. И правозащитная ассоциация «Агора», и наш Комитет против пыток, и «Общественный вердикт» - мы не один год самым непосредственным образом участвуем в уголовных делах, которые возбуждаются в отношении полицейских. Мы видим, с каким трудом удается нам как представителям потерпевших и самим потерпевшим дотаскивать дело до обвинения и суда. Проблема всегда в одном и том же – следователи очень неохотно собирают доказательства, чаще всего нам приходится за них это делать. Мы видим, что следователи постоянно выносят незаконные процессуальные решения, которые мы достаточно легко отменяем в судах, потому что они очевидно незаконны.

И когда мы начинаем говорить по душам с этими следователями, они откровенно говорят: «Как я буду против него сегодня дело возбуждать? Мне завтра вместе с ним работать, и еще большой вопрос, дойдет эта жалоба до суда или не дойдет. Даже если я лично проявлю принципиальность, мне в конце концов начальство скажет: "Ты что делаешь? Мы в этом районе живем, мы с этим отделом полиции вместе раскрываем преступления!" Потому и появилось наше предложение.

Создание специализированного подразделения Следственного комитета по расследованию преступлений силовиков не требует больших организационных усилий со стороны Следственного комитета и Бастрыкина. Вот наш второй шаг – рекомендации, которые опубликовал «Общественный вердикт» и мы с «Агорой» - требуют некоторой воли.

Суть предложений, хотя это два разных текста, одинакова. Это лишний раз доказывает, что они совершенно очевидно вытекают из практики. Они заключаются в том, что Следственному комитету нужно разработать методику для расследования этих преступлений или, правильнее сказать – проверки жалоб граждан на предмет возбуждения уголовных дел. Есть обязательные стандартные процедуры, которые по всем таким заявлениям должны проводиться. Мы с «Агорой» прописали несколько пунктов, которые мы считаем наиболее очевидными и обязательными.

Самое, на мой взгляд, главное, что есть и у «Общественного вердикта», и у нас, – это выведение этих следственных отделов из подчинения местного Следственного комитета. Потому что связка с полицейскими, зависимость показателей работы, от хороших отношений с местной полицией продолжается до уровня субъекта федерации. Руководитель регионального следственного управления Следственного комитеты (СУСКа) нуждается в хорошей статистике показателей по раскрываемости общеуголовных преступлений: изнасилований, убийств и так далее. И он заинтересован в хороших отношениях с полицией. Если специализированный отдел, который будет заниматься полицейскими, будет подчиняться руководителю областного СУСКа и при этом будет эффективно работать, однажды начальник полиции придет к начальнику СУСКа и скажет: «Ты там своих притормози как-нибудь, а то у нас с тобой отношения испортятся». Выше – на федеральном уровне – такого диалога быть не может. Поэтому мы предлагаем подчинить специализированный отдел СК федеральному уровню.

Сами следственные отделы такого рода должны быть в каждом регионе – по 15-20 человек. Этот штат может быть создан за счет перевода штатных единиц из региональных следственных управлений. Мы предлагаем не расширение штатов, а специализацию.

В случае с нашим первым обращением Бастрыкин пошел нам навстречу. Возможно, создание специализированного подразделения – это очевидная мысль, которая возникнет у любого, кто изучит ситуацию с необоснованными отказами в возбуждении уголовных дел. К тому же этот первый шаг не требовал от него никаких затрат - новых штатов, вложений в материальную базу. Это не панацея, я не говорю, что у нас после этого перестанут пытать или все дела о пытках начнут расследоваться абсолютно эффективно. Но это, на мой взгляд, достаточно дешевый и целесообразный шаг, который может радикально изменить ситуацию.

Но я боюсь, что сейчас, когда речь идет о непосредственном подчинении подразделения федеральному уровню, эта идея может застопориться. Ведь это потребует неких организационных усилий: нужна будет должность заместителя председателя Следственного комитета, который эту вертикаль будет курировать, а при нем должен быть аппарат, который будет отслеживать с процессуальной и кадровой точки зрения, каким образом эта вертикаль функционирует. И эти усилия потребуются именно от Бастрыкина и его ближайшего окружения. Если этот спецотдел будет подчинен на региональном уровне, идея может пойти насмарку.

К нашему второму обращении к Бастрыкину мы приложили описания материалов по 107 делам, которые находятся у нас в производстве. По ним имеется информация о том, что людей действительно били: есть справки, показания очевидцев. И по всем этим делам как минимум один раз (а то и многократно) Следственный комитет выносил незаконные процессуальные решения: либо отказывал в возбуждении уголовного дела, либо оно было возбуждено и прекращено.

Почему мы это сделали? Это не просто показатель того, что таких дел много и они не только в Татарстане, Москве или еще каком-то резонансном регионе - там 12 регионов представлено. Но я думаю, что Бастрыкину не надо объяснять, что это происходит везде. На этих примерах мы хотим показать, что механика везде одна и та же: следователи выносят очевидно незаконные постановления, руководствуясь личными мотивами.

Кроме политической воли, готовности государства начать массовые чистки в рядах МВД нужно еще убрать эту связь, существующую на низовом уровне. Никогда не дают следователю расследовать дело в отношении его родственника, соседа, ближайшего коллеги. А вот с полицией почему-то так происходит, хотя это ровно то же самое – близкие личные и рабочие отношения, складывающиеся на протяжении многих лет в разных, в том числе экстремальных ситуациях. Зачем даже добросовестного следователя ставить в эту сложную ситуацию? Зачем его нагружать этим фактором личных отношений с подследственным?

Эта связь неразрывна на местном уровне, но она невозможна на федеральном. Нургалиев не пойдет к Бастрыкину просить за какого-то сотрудника, это просто невозможно. Вот о чем говорит этот наш чемодан дел, отправленных Бастрыкину. Он демонстрирует именно эту проблему, без решения которой идея спецподразделения по расследованию преступлений сотрудников полиции, ФСИН и наркоконтроля будет убита.

Наивность - это простительный вид глупости. Умные люди считают наше письмо непростительно наивным. Неужели, говорят, вы не понимаете, что бесполезно. Я думаю, что все подписавшиеся понимают. Но если предположить, что есть хотя бы один шанс из тысячи, его следует по крайней мере проверить. Президент говорит, что он не может кого-то помиловать, поскольку его никто об этом не просит. Скорее всего это отговорка, но давайте попросим. Для сидящих в тюрьме и уверенных в своей невиновности это было бы унижением, а для нас нет – просим не за себя. Зато дали возможность господину пока еще президенту показать, что кое-что человеческое ему все-таки свойственно, и завершить короткую карьеру самостоятельным решением, достойным общественной похвалы. Или еще раз подтвердить уверенность скептиков, что он ничего не хочет или хочет, но не может.

Наркоманы - это страшные люди, это почти как вампиры из фильмов про плохих вампиров, наркоманов нельзя пускать к себе в дом, иначе жди беду, с наркоманами нельзя дружить, потому что непременно начнешь употреблять наркотики сам, если в компании есть наркоман, то лучше держаться от этой компании подальше - вероятнее всего, они все наркоманы. Бодрые истории про наркотики в стиле Trainspotting - это пропаганда, а "Реквием по мечте" - суровая правда жизни. Так говорят родители детям, так безапелляционно заявляют со своих трибун политики и транслируют СМИ, на этом же категорически настаивает общество в целом.

По различным оценкам, число наркозависимых в России в 2011 году составило до 2% всего населения. Это значит что ежедневно по пути на работу и с работы я встречаю их десятки раз - встречаю, но не опознаю. Они существуют невидимо в своем параллельном мире. Так ли они страшны для меня, если я не ощущаю прямой угрозы? Или чтобы напугаться, надо обязательно оказаться в темном переулке спального микрорайона одному ночью? Мне кажется, не менее страшно встретить днем на оживленной улице сотрудника полиции.

Почему я должен так бояться наркоманов и почему меня пугают ими? Большая часть населения России выключена из жизни, спрятана в подполье, ее как бы не существует вовсе - неудобные инвалиды, дети-сироты, пенсионеры, больные ВИЧ и гепатитом С, а также наркозависимые. Они все так или иначе обуза для общества, все требуют к себе внимания и ничего не дают взамен, особенно наркозависимые. Особенно наркозависимые!

Государство при молчаливом попустительстве общества создает незащищенным слоям населения просто невыносимые условия жизни. А меж тем социально незащищенным себя готов признать чуть ли не каждый второй. Однако государство не принимает никаких мер для выхода из этого положения - никакой помощи, никакого спасения, никакой реабилитации. Наркоман - это стигма, удобный ярлык, после которого разбираться и соучаствовать нет смысла. Пусть наркоман болен ВИЧ или гепатитом С, пусть даже он инвалид или, черт побери, сирота-пенсионер - во всем виноват он сам, и вот любой это подтвердит.

Наркоман - это преступник, а место преступника в тюрьме. Вот для этого как раз созданы все условия: усовершенствованная 228-я статья, огромное количество тюрем, преследования, стерильная статистика Минздрава, высокая смертность среди наркозависимых. Но это не темы для обсуждения. Программы снижения вреда, заместительная терапия, аутрич - это преступное потакание пороку и человеческой распущенности. ФСКН никогда не пойдет навстречу наркоману, чтобы облегчить его существование, а будет лишь продолжать его давить и загонять все глубже.

Я знаком с табаком и алкоголем, этими легализованными наркотиками с открытым доступом. Я понимаю алкоголиков, спокойно сосуществую с курильщиком, не испытывая страха от соседства с легализованным наркоманом, а вот наркозависмый, потребляющий запрещенные наркотики, вызывает ужас. И все лишь потому, что эти наркотики запрещены и их потребители приравнены к преступникам? Так, может, стоит запретить никотин с алкоголем и не оставлять себе этических лазеек, не плодить более двойные стандарты?

Общество безразличных находится в группе риска в большей степени, чем сами наркозависимые: в кругу, где нет сострадания, каждый подвержен опасности стать отбросом, преступником, изгоем. Общество должно проводить групповую терапию сродни той, что практикуется обществами анонимных алкоголиков, где каждый участник раз за разом признается: я не испытываю сочувствия к этим людям, и я не прав.

Хочу я того или нет, я завишу от наркозависимых больше, чем они зависят от меня. И потому что общество больных людей - это больное общество, и потому что, употребляя разрешенные наркотики, я наркозависимый в полном смысле этого слова. Вид наркомана не вызывает во мне сочувствия - скорее отторжение. Поэтому в кругу таких же напуганных и обманутых, в разной степени зависимых людей я поднимаюсь и в который раз признаюсь себе и всем остальным: "Я не сочувствую наркоману, и я не прав!"

И это мой первый шаг к выздоровлению.

Сбор средств на сайте ГлобалГивинг в помощь наркозависимым Москвы: http://www.globalgiving.org/projects/moscow-health-for-1000-drug-users/