Впервые после принятия поправок, ужесточающих закон о противодействии экстремизму, этот акт использован против СМИ – в новом уголовном деле против главного редактора независимой башкирской газеты "Провинциальные вести" Виктора Шмакова.

Этот прецедент и дальнейшие планы властей по зачистке медийного пространства комментируют наши эксперты.

Михаил Федотов, заслуженный юрист РФ, секретарь Союза журналистов России:

Самые опасные изменения в закон с точки зрения судьбы свободы слова были внесены не в 2006 году, а в 2002, когда появился сам закон о противодействии экстремизму, в котором содержится смертоносный яд для свободы СМИ. И уже тогда, когда этот закон был только подписан президентом, наиболее горячие головы из прокуратуры (которая получила широкие возможности закрывать СМИ без предупреждения) решили, что настало время задавить любые свободные СМИ. Но, видимо, им была дана сверху команда "отбой". Потому что массированного наступления на свободную прессу не было.

Отсюда вывод: сами по себе инструменты подавления готовы, и готовы давно, но политической воли, чтобы применить эти инструменты в массовом порядке, пока нет. Хотя нет никаких проблем с тем, чтобы законным образом позакрывать все свободные СМИ. Посмотрите, например, восьмую статью закона о противодействии экстремизму.

Сейчас произошло только то, что расширили понятие экстремизма. Если раньше этой дубинкой могли размахивать на 280 градусов, то теперь на 320 – приблизительно одно и то же. Опасность нынешних поправок только в том, что они создали базу для изменения Уголовного кодекса. Например, в законе об экстремизме есть упоминание о клевете в отношении чиновника, но нет такой статьи в УК. Пока она не появится, эта норма закона об экстремизме работать не сможет. Поэтому сейчас законодатели будут предлагать включить в УК соответствующую статью. И тогда уже все будет готово к тому, чтобы размахивать этой дубиной на все 360 градусов.

Но, повторю, главный вопрос в другом – будет ли (и если будет, то когда) проявлена политическая воля к тому, чтобы задавить те признаки демократического устройства в нашей стране, которые пока продолжают существовать, а некоторые из них - даже развиваться.

Во многих странах мира существует строгая ответственность за призыв к бунту (так же, как у нас за экстремизм). То есть в образцовых демократических странах эта дубина тоже есть. Но за последние сто лет ею пользовались в единичных случаях или не пользовались вообще.

Воля властей и настроение общества – вот что важно. Потому что воля властей тесно связана с этим настроением. Если общество хочет сохранить свободу, то власть будет вынуждена с этим считаться. А если общество скажет "да на кой мне свобода, мне лишь бы кефир в магазине был", тогда власть может позволить себе все что угодно в этой области.

Случай со Шмаковым – не единственный, такие истории появляются постоянно, но они связаны не со злой волей федерального центра и не с тем, что Генпрокуратура решила опробовать новый инструмент. Это связано с борьбой с оппозицией в конкретном регионе теми средствами, которые привычны местным властям. Это событие регионального, а не федерального значения.

А для федерального центра было бы принципиально важно, если он все-таки хочет себя позиционировать как структуру, стремящуюся к демократии, каждый раз, когда такое случается, возбуждаться и вставать на защиту. То есть почаще заглядывать в Конституцию, где написано про то, что Россия - правовое государство.

У нас теперь есть Общественная палата – пусть займется. У нас теперь есть новый генеральный прокурор, который пусть скажет, что мы не дадим в обиду честных журналистов, а с экстремизмом при этом будем тщательно бороться.

Алексей Зудин, руководитель политологического департамента Центра политических технологий:

Я думаю, что случай со Шмаковым – результат деятельности местных властей. Для того чтобы подстраховаться, они использовали именно новые поправки, а не старую испытанную практику (в законодательстве и в правоприменении масса поводов и способов оказания давления на прессу).

Я думаю, что практику давления на прессу нужно очень тщательно дифференцировать и в каждом конкретном случае тщательно разбираться - идет ли речь о самодеятельности местных властей или о централизованных инициативах. Данный случай по многим показателям можно отнести к первой категории.

Теперь о перспективах использования по отмашке Кремля инструментов давления на прессу. Я думаю, все будет зависеть от того, насколько избирательная программа 2007-2008 и подготовка к ней будут укладываться в кремлевский сценарий. Если выборы будут проходить в формах, срежиссированных Кремлем, то необходимости использования этих рычагов не возникнет.

Другое дело, если возникнут существенные отклонения от этого сценария. Тогда появляется вероятность, что весь этот арсенал будет задействован, причем задействован централизованно.

Позицию общественного мнения по этому вопросу можно охарактеризовать как противоречивую, или амбивалентную. С одной стороны, свобода слова и печати прочно вошли в состав позитивных ценностей, которые российским общественным мнением поддерживаются. А с другой стороны, нет никаких признаков того, что общество готово практически защищать журналистов и свободу печати в тех случаях, когда они оказываются объектом давления со стороны властей, местных или центральных.

Главная проблема здесь, на мой взгляд, состоит в том, что общество пока не осознает прессу как необходимый инструмент. Пресса работает сама по себе. Общество живет само по себе. При этом сплошь и рядом возникают ситуации, когда в ходе каких-то проблем граждане обращаются к прессе и зовут журналистов. Но это низовая практика, локальная.

И более того, общественное мнение не видит серьезных проблем во взаимоотношениях власти и прессы. Оно не считает, что в этих отношениях есть трения.

Есть и вторая проблема – власть (на практике, а не на уровне деклараций) не очень понимает, зачем ей нужна свободная пресса. И дело даже не в тех переменах, которые произошли в политической жизни в период правления Путина. Эта ситуация сложилась раньше. Ярким образом, иллюстрирующим двусмысленный статус прессы в России, стала рука, закрывающая объектив камеры. Но этот образ появился еще в 90-е годы, причем эта рука, закрывающая прессу, может принадлежать не только представителю власти, но и частному охраннику.

Этот образ на практике можно расшифровать так: прессе говорят "вам здесь снимать нельзя, и здесь тоже нельзя". Встает вопрос: а где можно? То есть пресса у нас есть, а по поводу ее функций на практике ничего определенного нет.

Парадокс ситуации заключается в том, что рука, закрывающая камеру, появляется в эфире – то есть граждане о ней знают.

То, что пресса работает и на общество, и на власть, ни обществом, ни властью не осознается. Общество использует СМИ как дармовой ресурс, но защищать их не готово. А власть склоняется к мнению, что у нее есть собственные источники информации, а журналисты или купленные, или непрофессиональные, или слишком поддаются эмоциям.

Ценность прессы как независимого источника информации нуждается в практическом подтверждении. Иначе роль прессы станет декоративной и власть угодит в советскую ловушку, когда главная задача прессы – заниматься агитпропом, а основной канал ее общения с обществом – письма трудящихся.

Николай Сванидзе, член комиссии Общественной палаты по коммуникациям, информационной политике и свободе слова в средствах массовой информации, политический обозреватель ТК "Россия":

"Власти" как таковой нет. Власть есть центральная (и она не едина) и региональная. Вот на региональном уровне как раз с этим хуже всего. Там закон - тайга, прокурор – медведь и заступиться за журналиста некому. В Москве легче: есть общественники и правозащитники, есть для кого бить в бубен – услышат.

Боюсь, что этот закон вместе со всеми своими зверскими поправками будет больше всего использоваться как раз в регионах. Но и кроме закона об экстремизме есть много способов прижать СМИ, особенно у местной власти. А заступиться возможностей мало.

Я не знаком с господином Шмаковым и не знаю даже в подробностях, что он такого экстремистского написал, также меня абсолютно не интересует политическая подоплека этого дела, зато меня очень волнует сам факт того, что закон о противодействии экстремизму собственно к экстремистам еще не применялся, а против журналиста – уже, пожалуйста. Поэтому этот закон с самого его возникновения вызывал у меня большие подозрения.

Это, конечно, предмет для рассмотрения в Общественной палате. Тем более что именно в этой республике были прецеденты, вызвавшие вопросы у правозащитников. Кстати, сейчас Общественной палатой запланирован круглый стол по проблемам Поволжского региона. И я думаю, что этот вопрос там будет рассматриваться. По крайней мере, я предприму все возможные усилия в этом направлении.