Друзья!

Я обращаюсь прежде всего к тем, кого условно или безусловно называю своими коллегами и товарищами, а именно к писателям, художникам, музыкантам, артистам, журналистам.

Пафос сопротивления, жизненно насущный для всех нас, то есть для всех тех, кто решительно не согласен на общую роль бессловесного поголовья, - это тот пафос, которого, мне кажется, не следует избегать а уж тем более стыдиться.

Улица - это, возможно, не самый эффективный способ нашего волеизъявления. Но зато самый, если угодно, душеочистительный.

Забота о стиле, вкусе и санитарном состоянии собственных штанов - забота законная, и я ее вполне разделяю. И эта забота, конечно же, дело индивидуальное, чтобы не сказать интимное. Но чем нас будет больше, чем солидарнее мы станем отстаивать свое право на свободу - творческую прежде всего, - тем легче и естественнее будет каждому из нас ощутить свое право внушать и всем остальным свои представления о том, о другом и о третьем.

Я-то в любом случае приду в воскресенье, 13 января, потому что в том числе и так я понимаю свою ответственность за собственную биографию.

Но я был бы безмерно рад, если бы нас в этот день и час было много. Очень много. Это тот редчайший для творческого человека случай, когда количественный фактор имеет качественное значение.

Я и сам знаю: каждый спасается в одиночку. Но также я знаю, что время от времени возникают случаи, когда "чем вместе, тем лучше", как говорила иногда моя бабушка. А она была, между прочим, довольно мудрым человеком, хотя и делала ошибки в русском языке.

Сначала средства массовой информации сообщили, что в соответствии с рейтингом одного американского издания Путин был назван «самым влиятельным политиком современности», причем занял он в этом рейтинге не первое место, которое оказалось просто пустым, а второе. То есть получилось вроде бы так, что на первом месте оказалось пустое место, а сразу же после пустого места оказался российский президент.

Весть про «второе место» немедленно вызвала в памяти огромного числа граждан знаменитейший анекдот про «Всемирный конкурс мудаков». Ну, просто не могла не вызвать при такой бесстыдной прозрачности ассоциаций.

Потом оказалось, что это вовсе не рейтинг журнала, а упражнение какого-то частного лица. Но осадок, как говорится, остался.

Я же, московский житель, выросший в героическую и мифопорождающую эпоху коммуналок, вспомнил о том, как почти в каждой коммунальной квартире обитал как минимум один необычайно влиятельный жилец.

Например, в квартире моей институтской подружки Любы был такой знаменитый - причем в масштабах не только отдельно взятой квартиры, но и целого двора - Володька Новожилов. Вот видите – сколько лет прошло, а я все помню его имя-фамилию. Потому что, хотя никаких рейтингов тогда никто не считал, этот Володька был безусловно очень влиятельной фигурой.

Влиятельность его резко повышалась во дни его тягостных и пассионарных запоев. Особенно заметно влиял он в эти дни на свою жену Лиду, вопли которой разносились не только по всей квартире и не только по всему двору, но и по значительной части тишайшего в те времена Трехпрудного переулка.

Влиял он также и на двух своих сыновей, которые лет до четырнадцати прятались по соседям, а после четырнадцати – уверенно пошли по стезе, начертанной им их влиятельным папашей.

Влияние его распространялось и на соседей, особенно тогда, когда его влияние на семью осуществлялось на территории общей кухни, куда соседи старались лишний раз не соваться – только быстренько чайник на плиту поставить и бочком, бочком обратно.

Хотя, повторяю, никаких рейтингов тогда никто не составлял и, насколько я помню, не знал даже и таких мудреных слов, по степени влиятельности Володька, в отличие от своего державного тезки, занимал вполне уверенное первое место, обгоняя даже участкового Тищенко, который время от времени лишь разводил руками и говорил: «Ну, а чего я могу сделать? Пишите заявление».

А вот не надо только говорить, что все так уж плохо. Не надо мазать окружающий нас мир одной лишь черной беспросветной краской. Не надо говорить, что все происходящее за серыми стенами большого охотнорядского здания не может вызвать у вменяемого человека, еще не утратившего базовых представлений о норме и патологии, ничего кроме мутной изжоги, мучительной гадливости и жгучего стыда. Не надо, как говорится, грязи.

Ведь и там, в этих гулких залах, может невзначай заплясать неожиданный среди декабрьского мерзлого мрака веселый солнечный зайчик. И не только он, этот зайчик, может там заплясать. Могут и другие зайчики.

Вот, например, какую радостную для всех россиян весть можно, если постараться, узнать из новостных лент. Попробуй, читатель, удержаться от доброй улыбки, прочитав следующее:

Депутаты Госдумы в четверг, за день до официального завершения сессии, отметили это песнями и плясками в зале пленарных заседаний. Перед депутатами выступили Александр Буйнов, Сергей Мазаев, резиденты "Камеди клаб", кроме того, депутаты пели сами. Они исполнили, в частности, песни "Москва" и "Пусть всегда будет солнце". Перед коллегами также выступил Иосиф Кобзон. Завершился праздник выступлением дуэта в составе спикера Госдумы Сергея Нарышкина и депутата, оперной певицы Марии Максаковой-Игенбергс, которые исполнили песню "Важней всего погода в Думе". Затем в холле зала заседаний депутатов ожидали закуски и напитки.

Ну? Разве ж плохо? А если бы еще гг. депутаты и во все прочие дни своего неустанного депутатства только и делали, что пели, плясали и хохотали как дети малые под искрометные шутки резидентов "Камеди клаб", вместо того чтобы под собственными депутатскими креслами отыскивать каких-нибудь других "резидентов" да "агентов", то им и вообще цены бы не было. Впрочем, это разговор отдельный и нелегкий.

А пока что порадуемся за них. Ну и за себя заодно - у кого еще такие веселые да задорные депутаты.

И правда - чего бы им не веселиться.

Все, что смогли, запретили. Всех, до кого дотянулись, "закрыли". Сирот оставили в приютах. На все вызовы современности ответили с той степенью симметричности, на какую распространяется их способность понимать значение слова "симметрия", а также значения многих прочих простых, казалось бы, слов родного, казалось бы, языка.

Можно и поплясать, как это и принято в практике некоторых первобытных племен, после ритуального коллективного поедания аппетитной человечинки. Можно и попеть вместе аж с самим Кобзоном.

Ведь славно же поработали, черти драповые! Дел всяких понаделали - в десять лет не расхлебать. А теперь - потехи час.

Вот даже непонятно, чего же в них все-таки больше – тупости или подлости. Или два этих качества сплетены в неразличимое единство в головах и душах наших думных дьяков обоего пола, которые, как кажется, встают с утра пораньше и начинают, покряхтывая и почесываясь во всех местах, куда можно дотянуться, напряженно думать, чего бы еще такого учудить на изумление всему миру, погрязшему в грехе бездуховного правового сознания и бесовской аристотелевой логики.

Если до конца следовать несусветной логике наших думкопфов, вознамерившихся запретить усыновление детдомовских детей американскими гражданами на том основании, что один из усыновителей однажды якобы заморил "нашего" ребенка, то почему бы не наложить тотальный запрет на автомобильную езду на том бесспорном основании, что время от времени тот или иной водитель становится виновником аварии со смертельным исходом. Впрочем, автомобильную езду в Америке они бы не моргнув глазом запретили. Если бы, конечно, ручонки дотянулись.

У идиотов-второгодников такое же причудливое представление о симметрии, как и обо всем остальном.

Вся эта история, и без того поражающая воображение даже тех, кто вроде уже должен был бы принюхаться к специфическому духу всех ветвей нынешней российской власти, кажется особенно символичной именно в эти дни, предшествующие Рождеству. Она кажется совершенно особенной в контексте традиционных рождественских сказок и историй, в финале которых несчастный сиротка обретает потерянных родителей. Или находит новых.

Впрочем, все правильно – это ведь тоже такая сказка. И начинается она примерно так: "В одном антигосударстве перед самым Рождеством случилась такая антиистория..."

И никак эта сказка не кончается.

В шумном, бестолковом, довольно неопрятном ворохе всевозможных разнонаправленных новостей последнего времени то там, то сям мелькают пурпурные казачьи лампасы и слышатся не слишком трезвые возгласы "любо!"

Что не может не выдергивать из памяти навсегда ушибленного культурой горожанина то фрагменты из толстовских "Казаков", то картинки из школьного учебника истории, где свирепые конные казачки лихо размахивают нагайками над фуражками революционных студентов, то Григория Мелехова, то благостных пырьевских казаков, перевыполняющих план по сбору урожая под конский топот и бодрую музыку Дунаевского, то песенку "Любо, братцы, любо", то Стеньку, то Емельку.

После уже примелькавшихся в истории, в литературе и в кино донских, кубанских и терских казаков, после менее известных, но все же реально существовавших "семейских" казаков или, допустим, казаков-некрасовцев, чьим самобытным музыкальным фольклором я был в свое время весьма увлечен, в последнее время стали заявлять о себе неведомые прежде "казаки Петербурга". А тут еще и столичные станичники объявились. И мало того, что они объявились, так они еще вроде как собрались следить за порядком в городе. Ну, типа, патрулировать.

Сначала нам сказали, что вот, мол, будут в столице казачьи патрули. Публика взволновалась и стала интересоваться, правда ли это и на каком таком законном основании. Да, есть еще, представьте себе, наивные зануды, которые в наше время и в нашем месте все еще пытаются выяснять что-то насчет какой-то там законности.

Потом где-то сказали, что нет, никаких патрулей не будет. Ну, не будет так не будет. Будем считать, что нам послышалось.

Чуть позже выяснилось, что не только они будут, но даже уже и приступили к своим, так сказать, обязанностям. И настолько борзо они к ним приступили, что даже погнали откуда-то подмосковную пенсионерку со связкой сушеных грибов. Эх, любо, братцы! Так их, иногородних-то!

А уже потом какие-то официальные представители столичной власти заявили, что нет, эти патрули, видите ли, незаконны. Вообще-то подобное заявление трудно счесть особо сенсационным. Незаконность, а точнее сказать, противозаконность подобных штук понятна любому гражданину, хотя бы отдаленно знакомому с таким понятием, как "закон", и без заявления "официальных властей". Эти патрули противозаконны, как противозаконны любые самозванцы, заявляющие о своем праве выполнять функцию городских или каких- либо еще властей "при живом муже", то есть при не отмененной пока еще полиции, законность которой, если учитывать некоторые особенности ее повседневной практики, тоже, между нами говоря, под большим вопросом.

Но что делать, если мы живем в эпоху самозванцев. Эти "казаки", строго говоря, точно такие же казаки, как "Единая Россия" - партия, как Хамовнический суд - суд, как Медведев - премьер, а Путин - президент.

Казачки эти, конечно, на фоне всех прочих перечисленных выглядят как-то особенно ужасающе уже хотя бы в силу необычайного экзотизма своего наружного облика. Но по мне так уж лучше казачки, чем чиновники или депутаты со скучными лицами и в строгих костюмах. Казачки хотя бы смешные.

Впрочем, самозванцы, во что бы они ни рядились - в лондонских ли они костюмах, в одеяниях ли дедов-морозов, разгуливают ли они по городу на пуантах и в балетных пачках, носят ли красные колпачки с кисточками и длинные белые бороды на манер диснеевских гномов или они, как наши "казаки", старательно стилизуются под персонажей оперетты "Свадьба в Малиновке", - самозванцы и есть.

В наши дни весьма актуализировалось понятие "социальная группа". В том смысле, что некоторые социальные группы пребывают в постоянных претензиях к отдельным лицам, которые всячески их обижают и жестоко оскорбляют их различные, как правило, тончайшие чувства. Время от времени эти склоки принимают формы судебных мероприятий, иногда венчающихся реальными сроками в более чем реальных учреждениях.

Социальные группы, как правило, имеют свои названия, а иначе какие же они тогда группы. Но бывают еще группы (ради академической корректности я бы назвал их "подгруппами"), которые затруднительно обозначить одним словом.

Во времена моей молодости для социально-культурной типизации использовалась универсальная и, хотя и несколько расплывчатая, но, как правило, вполне понятная формула "человек из…"

"Я тут тебя встретил на днях с каким-то чуваком. Это кто такой?" - "А! Этот? Это Митька. Такой человек из букинистического". И дополнительных вопросов уже не возникало. Существовали также "человек из библиотеки", "тетка с рынка", "девушка из консерватории". Существовали и тонкости. Например, "человек из пивной" и "мужик из пивной" были совершенно разными людьми. Первый был опустившийся интеллигент, который мог за кружку пива громко и с выражением продекламировать стихотворение Игоря Северянина. Второй был забубенный работяга, пропивающий аванс и лезущий чуть что в драку.

Много было их, представителей тех или иных "подгрупп".

Понятно, что то или иное социокультурное явление по-настоящему начинает существовать в нашем сознании лишь тогда, когда оно терминологически оформлено.

Вот, например, на днях мне позвонила приятельница и попросила разрешения познакомить со мной молодого человека - то ли сына, то ли племянника ее друзей. "Он очень хороший и, по-моему, одаренный мальчик, - говорила она. - Очень он тебя ценит и уважает, но стесняется сам к тебе обращаться. Он человек пишущий, и если ты вдруг сможешь помочь ему каким-нибудь профессиональным советом, будет совсем здорово".

Я, если честно, не очень люблю подобные вещи. Но и отказывать хорошему человеку тоже не мог - вдруг ей покажется это признаком какого-нибудь высокомерия, которого я, во всяком случае, в себе особенно не замечал. И уж в любом случае не культивировал. Поэтому я осторожно поинтересовался: "А кто он вообще такой?" Она некоторое время подумала, потом сказала: "Ну, это такой человек из автозака". Я согласился, разумеется.

Для того чтобы узреть в давней "супермаркетовой" акции группы "Война" проявление "антисемитизма", надо быть либо полным идиотом - ну, что-то вроде того, как если бы кто-нибудь вычитал из длинного и связного текста одну лишь какую-нибудь цитату, приписал ее автору всего текста и на основании прочитанного сделал заключение о его, автора, целостном мировоззрении, - либо сознательным провокатором, что в данном случае кажется куда более вероятным, особенно если учесть специфический бэкграунд дрезденского подполковника. Ну, и кое-какую долю если не идиотизма, то, скажем так, некоторой недостаточной осведомленности тоже исключать не следует.

С немцами, конечно же, надо говорить про антисемитизм. А про что же еще? Говорил бы он, допустим, с иранцами - рассказал бы про "исламофобию". Выступал бы в гей-клубе (хорошая, кстати, была бы картинка), - говорил бы про гомофобию. Ну, и так далее.

Вообще-то примерно так обычно и поступают все мелкие и крупные пакостники всех времен и народов: "Вот ты его защищаешь, а знаешь ли ты, что он про вас говорит? А знаешь ли ты, что он твою жену за глаза называет блядью, а твоего сына дебилом?"

Ладно, с ним-то все давно понятно. Ничего особо нового и сенсационного этот эпизод к этому и без того светлому образу не добавляет.

Но спонтанно и счастливо возникшая словесная конструкция "чучело еврея" стала в одночасье мощным творческим стимулом. Это "чучело" практически немедленно породило буквально лавину народного стихосложения в социальных сетях и в телефонных эсэмэсках.

Я, кстати, на месте какого-нибудь чуткого к веяньям времени издателя собрал бы по крупицам образцы народной "чучелианы" и издал бы их отдельной книжкой как еще один из памятников нашей двусмысленной эпохи.

Приведу для примера лишь несколько образцов. Есть среди них и пара-тройка моих собственных. Но я считаю правильным оставлять все эти тексты не атрибутированными, потому что фольклор он и есть фольклор.

Образцы эти, как свойственно современному искусству, насквозь пропитаны интертекстуальностью и кишат поэтическими аллюзиями. Ну, например:

Как буревестник, гордо рея,
Кивая гордою главой,
Несется чучело еврея
По потрясенной мостовой.

Иногда это превращалось в подобие буриме. То есть один, допустим, напишет:

Там, где горчица и аджика,
Увидишь чучело таджика.
А за углом, где бакалея,
Увидишь чучело еврея.

А другой тут же и продолжит:

А в булочной где хлеб печеный
Бывал, но съеден весь врагом,
Там русский дух, там гей ученый
Все ходит по цепи кругом.

Или один пишет:

В углу над ржавой батареей
Под закопченным потолком
Висело чучело еврея,
Грозя костлявым кулаком.

А другой подхватывает:

Поодаль гей качался пылок,
Еврею щурился хитро,
И состояло из опилок
Таджика тощее нутро.

Преобладает в этой "антологии", конечно же, традиционнейший четырехстопный ямб. Но разнообразится эта чучелиана и другими стихотворными метрами, каковыми столь богата наша поэзия. Вот, например, легкий пушкинский хорей:

Иль мне в лоб шлагбаум влепит
Непроворный инвалид,
Или чучело еврея
К нам в окошко застучит
…
Или:

По ступенькам Мавзолея
Медленно спустился он.
Видит: чучело еврея
Разлеглось среди знамен.

Некоторые авторы сбивались на откровенную частушку:

Если вам на автозаке
Разъезжать наскучило,
То в "Ашане" в лапсердаке
Можно встретить чучело.

И наконец, то, что вполне годится в качестве апофеоза:

Но как бы ни глумилась лента
Над иудейскою судьбой,
Есть чучело из президента,
Набитое само собой.

Нужны ли из всего этого какие-либо выводы и обобщения? Не думаю. Но если кому-то и нужны, то пусть будут, например, такие.

Во-первых, мы в очередной раз убедились в том, что "нам (а в данном случае "им") не дано предугадать". Во-вторых, воистину "когда б вы знали, из какого сора". И, наконец, с всенародно избранного президента, как говорится, хоть шерсти клок. Если уж больше не за что, то хотя бы за это, то есть за мощную инспирацию народной творческой энергии, мы, как люди благодарные, должны все же сказать ему спасибо. Я, во всяком случае, говорю. Как звучало в уже давнем, но не менее бурном и искрящемся "креативом" стихотворном сетевом марафоне, "спасибопутинузаэто".

Когда я слышу о том, что волшебник Чуров как-то не слишком одобрительно высказался насчет прозрачности президентских выборов в США, или о том, что какой-нибудь, допустим, российский МИД выступает с заявлением по поводу прав человека в той или иной стране Европейского Союза, я сразу же вспоминаю давний эпизод из собственной жизни. Эпизод не слишком судьбоносный, но все же поучительный.

Как-то однажды я вошел в вагон метро. Вагон был довольно-таки плотно забит, но я заметил, что одна из скамеек совершенно пуста. Ну, я и сел. А когда я уже сел, то сразу же все и понял. Потому что я оказался рядом с человеком в совершенно мокрых штанах, в старой женской шубе и полковничьей папахе, доставшейся ему явно не прямиком с армейского склада. В ногах его, как и полагается, располагались два-три пластиковых пакета, содержимое которых завистливого любопытства не возбуждало.

Но главное было, конечно, не это. Мало ли как одет человек. Как хочет, так и одет. Главное было другое, а именно то, что человек этот распространял окрест себя такой оглушительный, такой ни с чем не сопоставимый запах, что его гордое одиночество на этой скамейке ни прямых, ни дополнительных вопросов не вызвало.

Первым моим импульсом было немедленно покинуть это несовместимое с жизнью пространство. Но неистребимые интеллигентские комплексы, но боязнь обидеть человека таким вот демонстративным пренебрежением, кольнуть его самолюбие, но мысли о том, что вот, мол, сидит тут несчастный одинокий человек, которому негде жить и, соответственно, негде помыться, удержало меня на месте. И я мужественно сидел рядом с ним, стараясь, впрочем, дышать как можно реже и не слишком глубоко.

Человек же этот принялся внимательно и весьма критично меня рассматривать. Прямо-таки сканировать. С головы до ног и обратно. В какой-то момент он ворчливо и в то же время назидательно (бывший учитель?) произнес: "Культурный вроде человек, а шнурок на ботинке развязан".

Я, конечно же, сказал "спасибо" и принялся с несколько постыдной торопливостью завязывать шнурок.

Недавно меня спросили в каком-то интервью, какое ключевое слово я назвал бы применительно к нынешним дням. Не особо раздумывая, я сказал, что это слово "cвобода". Ну, для меня по крайней мере. Впрочем, это относится не только к сегодняшним дням.

В моем детстве, как мне помнится, слово "свобода" расходовалось довольно экономно. Не очень-то это во все времена подозрительное понятие вписывалось в стройный ряд имперских добродетелей. Заводы, фабрики, кинотеатры и колхозы-совхозы назывались все больше "Победами", "Славами" да "Салютами". Так же называли автомобили, часы и районные газеты.

"Свобода" же ассоциировалась тогда лишь с одноименной фабрикой, изготавливавшей туалетное мыло и зубной порошок. Поэтому в моем детском восприятии свобода и "Мойдодыр" слипались в единую уютно пахнущую кучку.

Мой приятель показал мне недавно занятную находку. Разбирая вещи умершей матери, он обнаружил в числе прочих вещей маленькую жестяную коробочку с надписью "Свобода". В коробочке же лежало крошечное мыльце с тем же драгоценным, хотя и наглухо закавыченным словом. "Глоток свободы!" - воскликнули мы оба и практически синхронно.

В те же годы, кстати, ученические тетрадки в клетку и в линейку изготавливались на фабрике "Восход". "Восход" этот, как выяснилось чуть позже, был в сущности артелью инвалидов, где работали преимущественно слепые, каковое обстоятельство стало на многие годы предметом довольно циничных шуток. Впрочем, свобода для советского человека 50-х годов была примерно тем же, чем восход для слепого.

"Свобода" в товарных количествах появилась уже позже, но исключительно как импортный и малодоступный товар, имевший хождение в таких лишь формулах, как, например, "Свободу Африке". А еще позже - "Свободу Луису Корвалану" или, к примеру, "Анджеле Дэвис".

В конце 80-х "свобода" стала товаром местным и очень, как сейчас говорят, востребованным. Начальство, во все времена воспринимавшее это слово как нечто, угрожающее его спокойствию, тут же стало разъяснять своим гражданам, что "свобода - это не вседозволенность". Не говоря уже о том, что рынок - это не базар. Как говорится, спасибо, научили. А мы-то думали!

Но во все времена этим словом широко пользовались и пользуются обитатели исправительных учреждений, понимающих свободу лишь как временное нахождение физического лица по наружную сторону лагерного забора. Примерно так же ее понимают и те, кто внутри другого забора, Кремлевского. Что ничуть не удивительно, если учитывать глубинное духовное родство тех и других.

Граждане, взыскующие свободы чересчур, с точки зрения начальства, громко и отчетливо, иногда не по собственной воле попадают в "места лишения свободы", в те места, где, как известно, "учат свободу любить". А вот зачем учить любить свободу тех, кто и без того во много раз свободнее "учителей", уже вопрос отдельный и совсем, прямо скажем, не простой.

Впрочем, надо ли лишний раз повторять, что наша жизнь состоит из великого множества вопросов, кажущихся неразрешимыми?

Дождусь ли я депутатской инициативы по пересмотру школьного курса географии, с тем чтобы он освещал различные точки зрения относительно формы планеты Земля? Ведь будем справедливы: теория, в соответствии с которой Земля является большим, размером с территорию Российской Федерации, диском, размещенным на трех, максимум на четырех гигантских нефтевышках, имеет такое же право на существование, как привычная и к тому же механически заимствованная из зарубежных источников теория так называемого шара. Подрастающее поколение должно иметь право выбора и само решать, с какой именно планетой связывать свое будущее.

Кстати, и авторам нового учебника астрономии следует более ответственно и комплексно подойти к своей задаче и подумать, крепко подумать, до такой ли уж степени Земля вращается вокруг Солнца. Или нам предлагается признать, что наши славные предки были круглыми идиотами? Может быть, хватит уже очернять нашу историю? Может быть, хватит уже развивать в нашем юношестве комплекс неполноценности, вместо того чтобы развивать в нем комплекс гордости и здоровый синдром величия?

Социальные сети притащили не то чтобы совсем мертвеца, но и совсем живым это не назовешь. Словом, на глаза попалась такая ссылка.

Я пошел за этой ссылкой вслед - и не пожалел. Редко удается прочитать текст, половина которого войдет в поговорку. А этот по своей цитатоемкости приближается к 100 процентам. Даже завидно, честно говоря. Автор, подписавший этот маленький шедевр, называется "Священник Александр Шумский, писатель, публицист". То обстоятельство, что автор священник, проявляется не сразу. То есть не только не сразу, но и вовсе бы не проявилось, если бы на него не было бы четко и ясно указано. А вот то, что автор писатель, и преизрядный, видно даже без очков. Такую фразу, как "Данный сюжет выглядел как символическое действие, как опускание всей российской науки", не мог бы написать никто другой, кроме как писатель.

Но, как и в любом истинно художественном тексте, есть там и загадки, на попытки разгадать которые не жаль ни времени, ни сил.

Загадки начинаются сразу же, с первого же абзаца. Вот, собственно, начало: "На днях к нам в Россию пожаловал молодой американский миллиардер с говорящим именем и фамилией – Марк Цукерберг, создатель так называемого Фэйсбука. Приехал Цукерберг как хозяин, который не слишком уважает аборигенов. Это пренебрежение к местному населению подчеркивалось даже его внешним видом. А одет Цукерберг был в серую майку, примерно такую же майку я надеваю после бани под рубашку. Вот в таком нижнем белье расхаживал американский Марк Цукерберг".

Сразу же пытливый глаз неравнодушного читателя спотыкается о "говорящее имя и фамилию". Примитивный, интеллектуально ленивый человек даже не станет задаваться вопросом, что же такое говорят имя и фамилия "данного", как сказал бы писатель Шумский, миллиардера. Он, этот примитивный человек, пошел бы легким путем и решил бы, что тут идет речь об обыкновенном антисемитизме. Не знаю, кто как, но я с гневом отвергаю эту версию. Во-первых, автор не только писатель, но, как сказано, священник. А кому, как не христианскому священнику, доподлинно известно, что "несть ни эллина, ни иудея", не говоря уже о том, что Марком звали одного из евангелистов. Так что нет - никакого антисемитизма тут, разумеется, нет и быть не может.

Но почему же все-таки "говорящая фамилия"? Так принято называть те фамилии, семантика которых указывает на те или иные черты и качества их носителей. Вот, например, у одного из приятелей времен моей юности сосед носил абсолютно говорящую фамилию "Стукалин". А "Цукерберг"? Ну, "сахарная гора". И что? Чего тут такого говорящего? Не сахаром же он торгует? Если такая фамилия и вызывает какие-либо ассоциации, то скорее сказочные. Ну, что-то вроде "молочных рек, кисельных берегов". Нет, непонятно - надо думать и думать. Потому что не может же так быть, чтобы писатель не имел в виду совсем ничего?

С "так называемым "Фэйсбуком" тоже не все понятно. Между прочим, без "так называемого Фэйсбука" я так никогда и не узнал бы о существовании не только обсуждаемого текста, но и еще одного писателя. Как бы я жил без этих знаний, ума не приложу.

Дальше про внешний вид человека с говорящей фамилией. Неподобающий, прямо скажем, внешний вид: джинсы и футболка, квалифицированная автором как "нижнее белье". Но согласитесь же, что указанная форма одежды является нижним бельем ничуть не в большей степени, чем, например, производственная одежда священника - женским платьем. Это я так, всего лишь для примера, а не с целью оскорбления чувств.

Чуть дальше, описывая встречу Цукерберга со студентами и преподавателями МГУ, отец Александр впадает в совершеннейшее экзистенциальное отчаянье: "Но вдруг произошло то, что никем и не ожидалось. Цукерберг достал черную фуфайку с капюшоном и с надписью «фэйсбук». А Садовничий, натужно улыбаясь, надел эту фуфайку на себя. Это выглядело предельно глупо и унизительно. Какой-то молокосос-миллиардер заставляет маститого русского ученого, вице-президента РАН, уважаемого почтенного человека, надеть на себя черный балахон с нерусской надписью".

Представили себе такой ужас? Балахон с нерусской надписью! Какое православное сердце не сожмется в тоске от подобной бесовской прелести! Какая русская душа не наполнится горечью и гневом от такого поругания! Но мне все-таки интересно было бы узнать, на каком языке этот священник ведет богослужения. А на каком языке читаются молитвы? Неужели на русском?

Много, много в этом прекрасном тексте удивительных мест. О том, например, что "нам, чтобы выжить, состояться снова как великая держава, необходимы ограничительные меры, сберегающие наши интеллектуальные ресурсы". О чем тут речь, если не об апологии лагерей и шарашек?

Загадки, загадки. И, в общем-то, это правильно: настоящий художник, как известно, не столько отвечает на вопросы, сколько их задает.

Оскорблять чувства людей нехорошо. С этим я согласен полностью.
Это касается, конечно, и религиозных чувств.

Но я что-то сильно сомневаюсь, что тонкая и не всегда корректно описываемая в юридических категориях область человеческих чувств может сколь-нибудь эффективно регулироваться посредством судебно-карательных механизмов.

И даже не просто сомневаюсь, а прямо-таки уверен в обратном. Какие законы по поводу чувств ни принял бы нынешний состав Госдумы, использовать и применять эти законы на практике неизбежно станет нынешний же личный состав прокурорско-судебных учреждений. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. То есть применяться эти законы (как, впрочем, и все прочие) будут, разумеется, выборочно и в полном соответствии с общественно-политической конъюнктурой.

Область чувств, повторяю, вещь необычайно тонкая. И что, кого и в какой момент может оскорбить, не сможет предусмотреть ни одна судебная инстанция. Человека, наделенного, допустим, тонким слухом, мучительно оскорбляет фальшивое исполнение музыкальных произведений. Подавать в суд? А чьи-то эстетические чувства бывают тяжко оскорблены цветовой гаммой чьей-либо одежды. Чувства некоторых людей оскорбляются иногда непонятными произведениями искусства или непривычной едой.

Оскорблять чьи-либо чувства, повторяю, нехорошо.

Это давно и прочно усвоено в современных цивилизованных обществах. И в этих обществах также твердо усвоено, что с особой бережностью следует относиться к чувствам тех, кто в силу тех или иных обстоятельств принадлежит к меньшинствам - религиозным, сексуальным, расовым, этническим и всяким другим.

Это и есть современная культура, которая регулируется не столько полицейскими мерами, сколько терпеливым и последовательным воспитанием, в том числе и воспитанием чувств, тех самых, которые внушают человеку уважение и к чужим чувствам.

И цивилизованный человек не только старается не оскорблять других, но и старается поменьше оскорбляться сам.

Социальный опыт показывает, что постоянная готовность оскорбить существует в неразрывной связи с постоянной готовностью оскорбиться.

И почему же все-таки речь идет лишь о чувствах верующих? Они что, самая незащищенная часть населения? Вроде инвалидов, которых в наши дни принято называть людьми с ограниченными возможностями?

И почему столь беззащитными остаются чувства неверующих? И почему простое утверждение, что бога нет, оскорбительнее, чем противоположное утверждение для человека, убежденного в обратном?

Что же касается "чувств верующих", то весь опыт человечества и в том числе мой личный опыт учит нас тому, что труднее всего оскорбить чувства именно верующего человека. Потому что они, эти чувства, априори защищены фактором куда более надежным, чем все полицейско-судебные инстанции вместе взятые. А именно - верой. Если она, конечно, имеется в наличии. А если ее нет, то о каких таких чувствах идет речь?

Узнал новость, которая, честно говоря, не слишком меня поразила:после амфор, тигриц и ритуально-метафизических тушений лесных пожаров удивить нелегко.

Новость такая: "Президент попробует себя в роли вожака стаи выращенных в неволе стерхов".

Это-то как раз понятно. В смысле про "вожака выращенных в неволе". А чьего же еще вожака? Стать вожаком выращенных на воле ему вряд ли когда- нибудь светит.

А поскольку посредством многолетней мичуринской селекции выращенных в неволе не только много, но они еще и обнаруживают удивительную способность воспроизводиться уже в нескольких поколениях, то и определенные электоральные успехи этого "вожака", хотя и существенно подкрепленные фирменным чуровским чародейством, не кажутся такими уж дикими.

Во всяком случае, ничем иным невозможно объяснить собеседнику из, допустим, европейской страны, каким образом в огромном государстве, претендующем на заметную роль в мировых делах, президентом может стать такое очевидное убожество.

Все дело в "выращенных в неволе", разумеется.

Когда-то, видимо, в еще не слишком, судя по всему, блаженном детстве крепко засела в голове нашего героя мечта стать вожаком стаи. Хоть какой. Хоть волчьей, хоть журавлиной. А потому вся его поведенческая логика, вся стратегия и тактика полностью подчинены этой заветной мечте, ставшей навязчивой манией, разрушительной для него самого и небезопасной, мягко говоря, для окружающих.

Цельная натура, между прочим.

У поганой чекистни есть довольно богатый инструментарий для воздействия как на общество в целом, так и на отдельных людей. У них есть тотальное бесстыжее вранье, у них есть способы устрашения одних и подкупа других, у них есть полная свобода от каких бы то ни было внутренних или внешних нравственных ограничений. Много чего у них есть.

Но у них нет одного: понимания того, что на свете существуют люди, непохожие на них. Что на свете существуют люди, для которых понятия чести, личного достоинства, определенные эстетические представления не являются "литературщиной". Что существуют люди, для которых ощущение и осознание своей правоты и внутренний душевный комфорт могут быть сильнее и естественнее, чем не менее, казалось бы, естественная тяга к комфорту внешнему.

Они абсолютно убеждены в том, что если человек сопротивляется, это всего лишь означает, что ему либо мало заплатили, либо недостаточно убедительно "нагнули".

Не потому ли они столь яростно и столь маниакально пытаются добиться от девушек "покаяния", причем публичного. Существование на свете людей, выпадающих из логики их схем, "операций" и "разработок", для них невыносимо.

Весь этот "процесс" показал всему миру, насколько твердыми могут быть три хрупких женщины и насколько смехотворно беспомощной может быть огромная свора больших и хорошо вооруженных существ, именующих себя государством.

Вот, прочитал интересную новую новость: "Активисты православного движения "Святая Русь" начинают патрулировать улицы Москвы, передает интернет-портал "Правый взгляд".

Не то чтобы я особенно удивился - в наши дни для удивлений места остается все меньше и меньше. Но все же призадумался - не призадуматься, согласитесь, тоже трудно.

Будучи человеком по складу скорее легкомысленным, я прежде всего обратил внимание не на саму, так сказать, суть этой информации, а на ее факультативные признаки. Я почему-то стал пытаться визуально вообразить себе "правый взгляд", вследствие чего все время получался довольно комический образ человека, у которого оба глаза резко скошены вправо, вследствие чего он не видит не только того, что находится от него слева (об этом не приходится даже и мечтать), но и того, что находится прямо перед ним.

Но есть там, конечно, и некая суть. И она в том, что совсем непонятен юридический статус этих, с позволения сказать, "активистов", в некоторых иных исторических контекстах называемых обычно "штурмовиками". Кто они? Куда их гонят? Почему? И почему именно они должны решать, кто что нарушает, а кто чего не нарушает?

Если они собираются действовать в рамках существующего законодательства, то где в этом самом законодательстве сказано что-либо о том, что порядок на улицах моего города - причем именно тот порядок, представления о котором формируются в условиях "правого" косоглазия - вправе устанавливать люди, не имеющие ровным счетом никаких полномочий кроме своего "правого взгляда"?

И значит ли это, что и без того непомерно разросшиеся полицейские институты расписываются в полной своей несостоятельности? Если так, то зачем я плачу налоги на их содержание?

И значит ли это, что граждане каких бы то ни было иных взглядов, например "левых" или "прямых", также имеют полное право на создание соответствующих их взглядам неформальных структур, позволяющих с той или иной мерой эффективности препятствовать грубому навязыванию чужого взгляда?

И не является ли эта инициатива совершенно явной и недвусмысленной провокацией к переходу и без того очевидного общественного раскола к самой трагической его фазе, то есть к силовой?

Это кому-нибудь надо? Если да, то пусть покажется - хочется взглянуть на его лицо и постараться его запомнить. Потом пригодится.

Сегодня утром перед храмом Христа Спасителя в Москве прошла акция в поддержку арестованных участниц группы Pussy Riot. Собравшиеся составили из букв евангельское изречение "Блаженны милостивые", адресуя его, понятное дело, к суду, который, как известно, в пятницу должен огласить приговор.

Акцию, разумеется, жестко разогнали. Видимо, фразы из Евангелия сегодня считаются богохульными и кощунственными. Может быть, кто-то этому изумится, но не мы, живущие здесь и сейчас. Жизнь довольно настойчиво и грубо учит нас ничему не удивляться. И будет очень скверно, если мы эту науку усвоим.

Сейчас ведется очень много разговоров о вере и безверии, о свободе совести и воли, о сращении церкви и государства, о личном выборе и многом другом. И конечно же, о том, что же такое РПЦ – религиозная ли организация, государственное ли учреждение, институт ли идейного обеспечения государственной власти, механически заменивший собой какой-нибудь Институт марксизма-ленинизма.

Ответ, как мне кажется, в том, что понятия «верующий» и «православный» в наши дни, как ни странно, в огромном числе случаев фатально не совпадают. По результатам множества социологических опросов выясняется, что на вопрос "считаете ли вы себя православным" положительно отвечает намного больше опрошенных, чем на вопрос "верите ли вы в бога". Получается, в стране живет огромное количество «неверующих православных», то есть тех, для кого православие – это вовсе не религия, а все что угодно: государственная идеология, партийная принадлежность или, пуще того, национальность.

Удивительно ли, что евангельский призыв к милости, высказанный к тому же не в канонической форме и, что самое главное, без согласования с начальством, воспринимается как опасная ересь.

В любимой моей книге Михаила Леоновича Гаспарова "Записи и выписки" есть такое прекрасное место:
"Я неверующий", - сказал я. "Но православный неверующий?" - забеспокоился старый Ш. И услышав "да", успокоился.

Начальнички наши, как только заслышат о каких-то не вполне приятных для себя вещах вроде списка Магнитского или заявлений-обращений французского, допустим, МИДа и германского, к примеру, бундестага по поводу их, начальничков, малоприличного поведения, так сразу же, раздувая жабры, начинают чревовещать про "вмешательство во внутренние дела".

Чьи внутренние дела, хотелось бы поинтересоваться. Впрочем, на это есть четкий ответ: "внутренние дела России", конечно же. А чьи же еще. Тот факт, что они привыкли все, что происходит за красным кирпичным забором, именовать "Россией", не очень удивляет - это дело давнее и почти привычное. Но все же любой здравомыслящий человек твердо знает, что их "дела" и дела огромной и очень разнообразной страны - это, мягко говоря, не вполне одни и те же дела.

Ваше внутреннее дело, говорите? А чего это вдруг оно ваше? И почему это оно внутреннее? Я, как и многие москвичи моего поколения, в детстве жил в коммуналке, и этот мой опыт твердо научил меня тому, что если одержимый "белочкой" сосед вознамерился развести в своей комнате веселый пионерский костерок, то это вовсе не внутреннее дело его "суверенной" комнаты - это внутреннее дело всей квартиры и даже всего дома.

А ваше внутреннее дело - это в лучшем случае ваша частная интимная жизнь или, на худой конец, работа ваших внутренних органов. И то лишь до той поры, пока эти ваши органы не начнут действовать в ущерб окружающей среде. Тогда это уже не будет вашим внутренним делом, уверяю вас.

И взрослые дяди и тети совершенно правы, когда время от времени вас, испорченных подростков, тычут носом в груду поломанных вами игрушек и разорванных книжек. И будут бесконечно правы, если будут это делать и впредь.

И не надо лепетать о том, что пусть, мол, сначала сами разберутся в своих проблемах, прежде чем нас учить.

Дорогие дети. Взрослые знают о своих проблемах не хуже, а лучше вас. Но главное отличие взрослых от вас в том, что они свои проблемы называют проблемами, а потому имеют волю к их решению и преодолению. А вы, подростки, свои проблемы привыкли считать "славной историей" и национальной гордостью.

И не тешьте своего самолюбия тем, что взрослые обращаются к вам на вы и называют мистерами. Это не потому, что вы такие важные, а потому что они такие воспитанные.

А тыкать носом в ваши разнообразные художества вас, конечно, все равно будут, потому что взрослый мир ответственен за судьбу планеты.

И не на что вам особенно обижаться, потому что нефига было мучить кошек, поджигать почтовые ящики, ставить подножки хромым, передразнивать заик, пуляться снежками в очкариков и водить дружбу с самой отпетой шпаной в округе. Не фига было целыми веками сидеть в одном классе и, пока все учились на своих и чужих ошибках, прогуливать уроки, особенно уроки истории.

Наблюдая за этим фантасмагорическим судом, люди с чудом сохранившимися представлениями о норме и патологии сознательно или подсознательно ищут аналогий.

Мы ищем параллели - исторические, литературные, зоологические, какие угодно. Мы мучительно вспоминаем, какую книжку, какой фильм, какую картинку все это нам напоминает. Без этого просто невозможно, потому что прямо на глазах стремительно рушатся и осыпаются все логические связи, так или иначе сложившиеся в результате чувственного, социального, культурного опыта каждого по отдельности и всех вместе.

Потому-то мы все время вспоминаем то Оруэлла, то Кафку, то еще кого-нибудь.

Мне же в последние пару дней все время мерещатся какие-то научно-фантастические книжки времен моего детства, где герои в результате каких-то технических манипуляций (ну, допустим, случайно запустив машину времени, не достроенную в заветном сарае гением-одиночкой) попадают в далекое-далекое прошлое. И оказываются захваченными в плен каким-нибудь совершенно первобытным племенем.

Героев, понятное дело, хватают и тут же ведут на суд, где жрецы и колдуны обвиняют их во враждебном волшебстве на том основании, что и говорят они непонятно, и выглядят не по-нашему, что на них одежда из XX века, что на руках часы, а в карманах спички, компас и три конфеты «А ну-ка отними».

И вот идет суд. И вот мрачные дремучие колдуны, обвешанные бубнами и колотушками, отгоняющими неправильных духов, судят трех девочек, случайно заехавших к ним из современного мира. А костер уже горит. А вокруг него уже нетерпеливо притоптывают и прихлопывают украшенные бусами аборигены. И вот уже девчонок под мерные удары барабанов тащат к костру. И конечно же, в самый последний момент одна из девочек случайно нажимает на одну из пуговок на своем платье и...

Впрочем, все аналогии, даже самые прозрачные, всегда прихрамывают, уже хотя бы потому, что в книжках-то все обычно заканчивалось благополучно. В моем детстве много было таких книжек.

Много чего удивительного происходит в нашей жизни в последнее время. Много чему приходится удивляться. Но вот что меня совсем не удивило, так это сообщение о том, что "группа писателей выступила в поддержку уголовного преследования Pussy Riot". Точнее, состав тех, кто выступил с упомянутой поддержкой. И меня это не только не удивило, но и в каком-то смысле успокоило.

Потому что я, признаться, стал уже несколько тревожиться: а где же правдивые и неравнодушные голоса наших пахотных исконно-посконников, страдальцев за вечно заглушаемый кем ни попадя "голос народной души"? Почему так долго молчали наши хтонические деревенщики, почему не расчехляли свои полемические берданки, когда, казалось бы, только их задушевного да обличительного слова тут и не хватало?

Но вот, слава богу, выступили. Комментировать это не хочется. Кому интересно - прочтет сам и сам все поймет. Впрочем, на фоне широкомасштабной мракобесной вакханалии их голоса ничем так уж не выделяются - ни особенным напором, ни особым идиотизмом. И того и другого сегодня вполне хватает и без них. Так что можно сказать, что они просто отметились. Ну и славно. А то ведь, глядишь, и забыли бы про них окончательно, про наших некогда громокипящих писателей-деревенщиков.

"Писатель-деревенщик" - это на сегодняшний день вовсе не тот, кто пишет о деревне и ее проблемах, как считалось когда-то. Это совсем не так, как "писатель-сатирик" или "художник-анималист". Это понятие уже давно не профессиональное, а идеологическое, означающее нечто глубоко провинциальное, неадекватное, всегда возбужденное и бесконечно озлобленное. Бывают на свете писатели, плохие и хорошие. А бывают писатели-деревенщики. И это совсем не одна и та же профессия.

В качестве экспертов по делу Pussy Riot уже выступило некоторое количество специалистов - юристов, филологов, искусствоведов. Но, судя по всему, экспертные оценки большинства как-то не очень пришлись по душе следствию. Следствие, заточенное только с одного конца, в качестве "правильных" экспертов выбрало тех, чьи профессии были обозначены как "православный филолог", "православный юрист" и еще какие-то православные специалисты. Не напоминает ли это, например, "арийскую медицину"?

Кстати, и о медицине. В далекие 70-е годы, гуляя в Замоскворечье, мы с друзьями на стене какого-то дома наткнулись на удивительную мемориальную доску, сообщившую нам, что "в этом доме зимой такого-то года в квартире врача-марксиста скрывался от полиции В.И. Ленин". Очень нас, надо сказать, развеселила эта доска. И это при том, что мы и без того были в те годы избалованы свидетельствами подобного рода. Чего стоила хотя бы доска у ворот зоопарка, где, оказывается, вездесущий В.И. Ленин тоже выступил с докладом о текущем моменте. Но "врач-марксист" - это, согласитесь, серьезно. Это что же за такая медицинская специальность, шумно и наперебой гадали мы. Это от чего же он лечил? Неужели от марксизма? Тогда почему же Ильича не вылечил?

Врачи-марксисты, писатели-деревенщики, православные юристы, полицейские-грабители, режиссеры-холопы, президенты-самозванцы и люди иных, не менее интересных, но, мягко говоря, не самых созидательных профессий всегда стремятся заменить собой врачей, писателей, юристов, полицейских, режиссеров и президентов. И иногда им это удается. Но никогда не навсегда.

Прошлым летом я примерно неделю провел в Финляндии. Жил я в живописном месте, на берегу красивого озера. А вокруг леса-поля. Довольно много гулял. К сожалению, по большей части под зонтиком. Но все равно красиво и отдохновенно. Во время одной из таких прогулок произошло престранное приключение, до сих пор не нашедшее своего объяснения соприкосновение с живой природой. Да нет, не приключение, а просто нечто странное. Короче говоря, иду я вдоль какого-то густого кустарника и вижу, что кусты как-то бодро зашевелились и навстречу мне вышла невероятной красоты курица. Пестрая и огромная. Решительной куриной походкой она направилась прямо ко мне. Следом за ней появилась вторая такая же. За ней третья. И все – ко мне.

Через минуты полторы я оказался окруженным довольно плотным кольцом кур, издававших громкие звуки, смысла которых я, незнакомый с языком кур, тем более финских, понять, разумеется, не мог, хотя сама интонация показалась мне не столько угрожающей, сколько требовательно-побудительной. Картинно разведя руками, что, видимо, должно было означать «простите, я не местный», я пошел дальше, но дружная куриная ватага довольно долго шла за мной следом, продолжая что-то то ли спрашивать, то ли требовать, то ли сообщать нечто важное для себя и меня. Потом они все-таки отстали.

Мой московский приятель, когда я рассказал ему об этом странном эпизоде, уверенно заявил, что все понятно, что куры приняли меня за петуха и требовали от меня известно чего. Надеюсь, он ошибся. Так это или иначе, но неизвестность осталась.

Почему я об этом вспомнил, и почему мне вдруг захотелось об этом рассказать? Нет, не потому что я решил вдруг начать вести публичный дневник наблюдений за природой. Не решил. Это я всего лишь к тому, что куриная логика и смысл куриных высказываний трудно поддаются человеческому пониманию.

Вот, например, буквально на днях некую думскую курицу, вполне вроде бы живую и активную, страстно взволновала судьба другой курицы, уже закончившей свой земной путь на благо невегетарианской части человечества.

Что вызвало в думской даме такую неадекватную, казалось бы, страсть? Сама она объяснила это неустанной заботой о нравственном состоянии подрастающего поколения, нежная психика которого, по ее куриному мнению, должна быть непоправимо травмирована зрелищем отправления куриной тушки не туда, куда полагается, то есть не в духовку, а совсем в другое место, где курам находиться не полагается. Но это объяснение не кажется нам вполне убедительным. Более правдоподобной мне кажется версия, в соответствии с которой таким образом была проявлена межкуриная солидарность, принявшая форму депутатской инициативы.

А может быть, дело выглядит еще проще и этот прецедент просто показался даме-депутату тревожным симптомом, наметившейся неприятной тенденцией. В том смысле, что если однажды «туда» была отправлена одна курица, то почему туда же не может быть однажды отправлена - или хотя бы послана - и другая, пусть даже до поры до времени и защищенная депутатским иммунитетом?