9 апреля на заседании Таганского суда по делу о выставке "Запретное искусство" выступил только один свидетель защиты - Валентин Дьяконов, кандидат культурологии, обозреватель газеты "Коммерсант", пишущий о современном искусстве.

Заседание прошло, по-моему, "как всегда". На вопросы адвоката и прокурора, задавших Дьяконову вопросы (с предъявлением соответствующих фотографий) о том, как он понимает смысл работ, которые прокуратура и свидетели обвинения считают оскорбительными для верующих, и могут ли эти работы унижать и задевать человеческое достоинство православных верующих, Дьяконов дал толковый анализ каждой работы, естественно, с профессиональной точки зрения, объяснив, что их смысл отнюдь не касается критики религиозных норм, вопросов веры и т.п. Что касается людей, которые представленные на выставке работы воспринимают как оскорбительные, то, как сказал Дьяконов, хотя показ таких работ действительно является общественной проблемой, Музей и общественный центр имени Андрея Сахарова был с профессиональной и моральной точек зрения прав, организовав выставку "Запретное искусство", поскольку выставка была посвящена важной для современной музейной практики, но публично не обсуждаемой проблеме цензуры.

Дьяконов также сказал прокурору, что признание предыдущим судом по делу о выставке "Осторожно, религия!" одной из работ Александра Косолопова "орудием преступления" не меняет его позитивного отношения к данному произведению.

Мои вопросы свидетелю защиты судья сняла. Дело в том, что я пытался и буду и в дальнейшем пытаться выяснять у свидетелей защиты, какова, по их мнению, степень правдоподобности того, что я и Андрей Ерофеев, организуя выставку "Запретное искусство", преследовали те уголовно наказуемые политические цели и планировали и осуществляли те уголовно наказуемые политические действия, которые нам вменяются обвинительным заключением и о которых прокурор ведет речь в суде.

Обвинение меня и Андрея Ерофеева в "разжигании вражды и ненависти к христианству в целом и православному христианству в особенности" означает с точки зрения русского языка и с точки зрения здравого смысла, что мы с Ерофеевым ставили перед собой определенную уголовно наказуемую (по ст. 282 УК РФ) политическую цель и совершили определенные уголовно наказуемые политические действия. Поскольку процесс по делу о выставке "Запретное искусство" является процессом по обвинению нас в определенной политической деятельности, то именно содержание и цели этой деятельности в связи с выставкой "Запретное искусство" и должны интересовать, казалось бы, и прокуратуру, и суд.

Дело в том, что когда суд рассматривает, допустим, уголовное дело об ограблении, свидетелям достаточно подтвердить сам факт ограбления и участие (неучастие) в ней обвиняемых. Но когда людей обвиняют в том, что они сознательно и намеренно добиваются осуществления уголовно наказуемой политической цели - от прокуратуры, суда, свидетелей требуется, как мне кажется, "немного больше". Я считаю, что суд обязан выяснить: насколько вообще правдоподобно обвинение нас с Андреем Ерофеевым, людей с определенными профессиональными и жизненными путями, притом работавших и продолжающих работать в достаточно публичных сферах, в том, что мы хотели и стремимся разжечь в обществе ненависть и вражду к верующим людям, и была ли выставка "Запретное искусство" проведена для достижения этой страшной (я не шучу) цели или мы провели ту выставку ради достижения каких-то других культурных, профессиональных, политических целей. И если "да", то какие цели преследовало проведение выставки?

Я считаю, что свидетели защиты могут существенно помочь суду прояснить этот основной вопрос, если суд этого захочет.

Но суд этого пока не очень хочет. Сужу об этом потому, что на заседании 9 апреля произошел, в частности, приблизительно следующий диалог (это не буквальная расшифровка аудиозаписи, которую я еще не сделал).

Обвиняемый: Скажите, пожалуйста, свидетель, вам известно, что выставка "Запретное искусство" прошла в Музее и общественном центре имени Андрея Сахарова?

Свидетель: Да, известно.

Обвиняемый: Скажите, пожалуйста, свидетель, знаете ли вы, что основным лозунгом правозащитного движения, в т.ч. правозащитников, которые являются учредителями Музея, с самого начала движения и до сегодняшнего дня является лозунг защиты и содействия соблюдению Конституции, в т.ч. таких декларируемых Конституцией принципов, как свобода совести и вероисповедания, идеологического плюрализма, светского государства, запрета цензуры?

Свидетель: Да.

Обвиняемый: Считаете ли вы, свидетель, хотя бы в малейшей степени правдоподобным, что Музей и общественный центр имени Андрея Сахарова мог преследовать такую уголовно наказуемую политическую цель и планировать и осуществлять такие уголовно наказуемые политические действия, как намеренное разжигание религиозной вражды и ненависти к верующим людям, в т.ч. к православным христианам?

Судья: Снимаю вопрос.

Прокурор: Музей ни в чем не обвиняют, обвиняют вас.

Обвиняемый: Ну хорошо. Скажите, пожалуйста, свидетель, чем вы можете объяснить, что прокуратура считает, что политическая цель выставки "Запретное искусство" заключается в разжигании религиозной ненависти и вражды к верующим, а не в защите Музеем и центром имени Сахарова и мной как его директором во время проведения выставки декларируемых Конституцией принципов свободы совести, идеологического плюрализма, светского государства, запрета на цензуру?

Судья: Снимаю вопрос.

Свидетель: Я этого не знаю. Я не юрист.