"Наши принципы – это наша путеводная звезда, но наши инструменты и тактические приемы должны быть гибкими и отражать местные реалии", - говорила недавно госсекретарь США Хиллари Клинтон, выступая в Джорджтаунском университете. Ее речь была посвящена политике администрации Обамы в области прав человека. Тема эта и впрямь назрела. Вопросы накопились.

Помимо прочего, госсекретарь привела пример эффективного вмешательства своего ведомства в жизнь блогосферы. Речь шла о массовых демонстрациях протеста этим летом в Иране, информация о которых поступала во внешний мир через социальные сети, главным образом через Twitter.

В самый острый момент противостояния Twitter вдруг решил провести профилактику – как утверждает Клинтон, "вне всякой связи с событиями в Иране". Руководство Госдепа поспешило принять меры: "В общем, наши ребята позвонили в Twitter и попросили их отложить отключение".

Это история известная. Действительно, Госдепартамент просил администрацию Twitter не отключать сервис для планового обслуживания 15 июня в ночное для Америки, но дневное для Ирана время. Twitter перенес отключение на время, когда в Иране была ночь. Креативный директор сервиса Биз Стоун сообщил об этом пользователям специальным посланием.

На прошлой неделе неизвестные хакеры отомстили Твиттеру. Вечером 18 декабря пользователи попадали вместо своей страницы на другую, где красовалось зеленое знамя и извещение, что сайт взломан "Иранской виртуальной армией". Установить, откуда проведена атака, не представляется возможным. Специалисты не исключают мистифицикации. Но вполне логично предположить, что взломщики и впрямь связаны с иранскими властями, представители которых не раз утверждали, что подлинный создатель социальных сетей – правительство США. Так, например, в сентябре на судебном процессе диссидентов в Тегеране государственный обвинитель говорил, что сервисы YouTube и Facebook – это орудия психологической войны, развязанной Вашингтоном против Ирана.

В этом отношении характерно признание Клинтон. Она поведала студентам Джорджтауна, что перед Госдепартаментом стояла "деликатная задача": "Мы хотели ясно заявить о своей поддержке, но в то же время мы не не хотели отвлекать внимание на себя, поскольку не имели никакого отношения к стихийным протестам". Вашингтону приходилось "искать равновесие" между поддержкой иранской оппозиции и взаимодействием по ядерной проблеме с правительством, которое оппозиционеры считают нелегитимным.

Аналогичную гибкость США проявляют и в отношении России. О необходимости "сбалансировать изоляцию и ангажированность" говорил в своей нобелевской речи Барак Обама. И приводил в пример Рональда Рейгана, который успешно вел переговоры с правительством СССР о контроле над вооружениями, тем самым, по словам Обамы, только укрепляя позиции диссидентов в соцлагере. Но в том-то и дело, что Рейган поддерживал советскую оппозицию совершенно открыто, безо всяких экивоков и реверансов по адресу Кремля. Он как бы переключал регистры. Нынешняя же администрация исповедует иной, умеренный и осторожный подход, который Хиллари Клинтон назвала "принципиальным прагматизмом".

"Иногда наилучший результат дает публичное обличение действий того или иного правительства, - объяснила она. - В других случаях больше шансов на помощь угнетенным могут дать серьезные переговоры при закрытых дверях, например, оказание давления на Китай и Россию в рамках нашей более широкой повестки дня".

Госсекретарь решительно отклонила как несостоятельное мнение о том, что защита национальных интересов США исключает защиту прав человека в других странах. Равным образом она не согласилась с тем, что "только принуждение и изоляция являются эффективными инструментами для продвижения демократических перемен". В особую заслугу своему правительству она вменила то, что "в отношениях с Россией мы выражаем сожаление по поводу убийств журналистов и активистов и поддерживаем мужественных людей, которые выступают за демократию несмотря на сопряженный с этим риск".

Трудно сказать, чего тут больше – самообмана или самообольщения. Во всяком случае, адресаты этих посланий давно уже не обольщаются.

Клинтон обещает всемерную поддержку неправительственным организациям и лидерам гражданского общества, в том числе, насколько можно понять, материальную; "сделать громче" их голос, помочь им с доступом к Интернету и мобильной телефонной связи, спасти от тюрьмы и от сумы.

Все это очень мило, но вот какой вопрос возникает. Сайты и сети ведь не обязательно взламывать. Их можно купить, как сделал СУП с ЖЖ. Так вот, меня интересует: а что если СУП учинит плановую профилактику ЖЖ аккурат в день, допустим, очередного марша несогласных, или в день выборов, или эта профилактика случайно совпадет с техногенной катастрофой? Позвонит ли Хиллари в сан-францисский офис LiveJournal Inc., попросит включить сеть?

Что-то мне мешает ответить на этот вопрос утвердительно. Возможно, сообщения о том, что Россия и США ведут переговоры о совместной защите, а точнее – совместном контролировании киберпространства. В ноябре в Вашингтоне побывала российская делегация во главе с генералом Владиславом Шерстюком, в прошлом генеральным директором Федерального агентства правительственной связи и информации, а ныне заместителем секретаря Совета безопасности РФ. В январе переговоры будут продолжены в Москве.

Официально о них ничего не сообщается. Но New York Times докопалась до некоторых подробностей. Газета, в частности, пишет, что, по ее сведениям, стороны по-разному понимают стоящую перед ними задачу. Если американцы ставят во главу угла борьбу с киберпреступностью, то их российские партнеры предпочитают говорить об "интернет-разоружении", о заключении пакта о ненападении в киберпространстве. Насколько эффективен может быть такой пакт, сказать сложно, но для сетевой общественности это плохая новость.

Если будет пакт, будет и разграничение сфер влияния, и тогда попытки защитить российскую блогосферу от цензуры и преследований будут расцениваться как вмешательство во внутренние дела. New York Times ссылается на позицию Шерстюка, который в октябре на конференции по кибертерроризму в МГУ в очередной раз заявил о том, что Россия никогда не присоединится к Европейской конвенции по киберпреступности, поскольку этот документ допускает нарушение суверенитета стран-членов.