Происходит ровно то, чего я опасался. Реформа структуры Следственного комитета, нацеленная на эффективное расследование преступлений, совершенных полицейскими, грозит стать очередным мыльным пузырем. Который лопнет, даже не успев как следует надуться.

Как сообщил источник «Коммерсанта» в СКР, спецотделы по расследованию преступлений, совершенных сотрудниками правоохранительных органов, не будут обеспечены даже минимумом необходимых кадров. А точнее - будут включать «до десяти опытных следователей» на федеральный округ (sic!). «Учитывая, — признается источник, - что, например, в прошлом году в СКР расследовали более 4,4 тысячи преступлений, совершенных правоохранителями, сил сотрудников спецотделов на все подобные преступления будет явно недостаточно. Поэтому в свое производство они будут принимать наиболее сложные и резонансные дела».

В итоге создается совершенно декоративная структура, заведомо неспособная решать возложенные на нее задачи.

Напомню вкратце суть проблемы. Существующая структура Следственного комитета в принципе не может проводить эффективного расследования пыток и других преступлений, совершенных полицейскими в отношении граждан. Следователи из Следственного комитета в 99 случаев из 100 расследуют «обычные», общеуголовные дела – убийства, изнасилования и т.д. И работают они при этом в тесной связке с местными полицейскими, которые осуществляют так называемое оперативное сопровождение: ищут очевидцев, выслеживают подозреваемых, доставляют свидетелей... Короче, работают вместе, по одним и тем же делам. Разумеется, в ходе этой работы завязываться товарищеские взаимоотношения, формируется некое «боевое братство». И тут неважно, к какому ведомству ты принадлежишь, — есть общее дело, практически один большой коллектив, где все друг друга знают. И когда следователю из СК вдруг приносят заявление на его коллегу из полиции, на того, с кем он вместе разыскивает и изобличает воров и убийц, объективное расследование невозможно по определению. Тем более что и руководитель местного следственного органа находится в постоянном рабочем контакте с местным начальником территориального отдела полиции (РУВД, ГОВД, теперь - ОП).

В результате преступления, совершаемые полицейскими в отношении граждан, как правило, не расследуются. Полицейские знают, что коллега из СК их прикроет, что им фактически гарантирована безнаказанность. А безнаказанность, как известно из криминологии, лучшая питательная среда для новых преступлений. И в самом деле — зачем утруждать себя дедукцией и индукцией, сидением в засаде, скрупулезным сбором улик, если можно без всякого риска «попрессовать» первого попавшегося - и он во всем сознается. И вот в дело раз за разом вступает универсальное орудие раскрытия преступлений — бутылка из-под шампанского или ее аналоги ("конвертики", "слоники", "звонки Путину" и т.п.)

Когда случился скандал с казанским ОП «Дальний», мы - группа профессиональных правозащитных организаций, специализирующихся на борьбе с пытками, - направили главе Следственного комитета Александру Бастрыкину свое предложение. Суть его была проста — создать в структуре СК специальное подразделение, которое занималось бы исключительно преступлениями, совершенными сотрудниками полиции. То есть, например, поступает от гражданина заявление, в котором он утверждает, что был избит полицейскими, — и материал автоматически направляется для проверки следователям этого отдела. Оперативное сопровождение таких дел осуществляет не полиция, а, например, ФСБ. То есть никаких служебных контактов у следователей с полицейскими не образуется, никаких общих дел они не расследуют, никакого «боевого братства» не возникает, и в принципе расследовать дело беспристрастно не мешает ничто.

Вся эта реформа не требовала значительных дополнительных расходов. Чисто структурные изменения: отобрать следователей из числа уже работающих в СК, создать из них отдел и подчинить по вертикали центральному аппарату — чтобы исключить давление на местных руководителей. Я убежден: такая схема сделала бы работу по расследованию пыток гораздо эффективней. И давняя задача превращения «ментуры» в настоящую полицию, защищающую граждан, начала бы осуществляться не только на бумаге и в головах прогрессивных генералов, а в самой что ни на есть жизни.

И — о радость! — Бастрыкин на это наше обращение неожиданно быстро откликнулся, и вскоре было объявлено о создании «спецотделов». В кои-то веки нам показалось, что государство услышало правозащитников и экспертов и готово плодотворно сотрудничать с ними во имя закона и порядка.

Не тут-то было!

Схема работы «спецотделов», изложенная источником Коммерсанта, превращает вновь созданное подразделение в совершенно бутафорскую организацию. Так как на весь, скажем, Приволжский федеральный округ(а это 14 областей и республик!) положено максимум десять следователей, то расследовать весь массив преступлений, совершенных полицейскими, они не смогут физически. Для сравнения — в течение прошлого года только в нашу организацию (Комитет против пыток) и только в Нижегородской области поступило 62 заявления о применении правоохранителями незаконного насилия. И вот для расследования всей этой массы дел г-н Бастрыкин собирается назначить 0,7 следователя! Поэтому руководство СК рассудило передавать в «спецотделы» не все дела о полицейском произволе, а только «резонансные» и «сложные».

То есть ни о каком автоматическом распределении материалов по признаку предполагаемого субъекта преступления речи не идет. Для того чтобы попасть на стол «спецследователю», дело должно обязательно включать какое-нибудь особое, леденящее кровь злодейство. Типа дела приснопамятного Евсюкова или казанских тружеников незатоваренной стеклотары. Только тогда оно получает шанс дойти до спецследователей, которые проведут полное, объективное и независимое расследование.

Между тем такие дела и сейчас эффективно расследуются без всяких спецотделов. Но если жертве после общения со стражами порядка все-таки посчастливилось остаться в живых — тут бедолаге рассчитывать, как и прежде, не на что. Заявление будет проверяться обычным следователем, у которого подозреваемый — боевой товарищ и коллега. С заведомо известным результатом. Недавно у нас в Нижнем в ходе проверки одного из таких заявлений жертва, придя в СК на допрос, обнаружила в кабинете следователя улыбающегося до ушей подозреваемого.

Что остается потерпевшему? Превращать свое дело в «резонансное», привлекая к себе дополнительное внимание СМИ. Например, проводить пикеты, пристыковываться к дверям прокуратуры, объявлять голодовки, топиться, вешаться и самосжигаться. При том отчаянии, которое испытывают многие жертвы, можно ожидать самых скандальных сценариев. Неужели этого добиваются власти?

А ведь возникновения «резонансных дел» можно было бы избежать вовсе, если бы СК своевременно и эффективно расследовал дела «обычные». Ведь до гибели человека от рук казанских полицейских-садистов потерпевшие уже неоднократно жаловались на зверства в ОП «Дальний», требовали возбудить уголовные дела. И всякий раз СК покрывал садистов, сообщая, что изложенные жертвой факты «не нашли подтверждения».

Но Следственный комитет, кажется, опять идет в поход по граблям. Боюсь только, что после очередного евсюкова жаловаться граждане уже никуда не пойдут. Начнутся самосуды, причем при массовой поддержке населения. Вера граждан в возможность отстоять свои права законными методами, и сейчас невысокая, продолжает снижаться. Наблюдая раз за разом неспособность и нежелание Следственного комитета и прокуратуры защитить их растоптанные права, люди все более утрачивают доверие не только к правоохранительным органам, но и к государству в целом. Я убежден, что именно эта «правоприменительная практика», ставшая нормой в нашей стране, является мощнейшим фактором роста эскапистских, экстремистских настроений, именно из-за этого в среде новых неформалов все более популярным становится старый лозунг «весь мир насилья мы разрушим до основанья...»

Направляя нашу петицию, на которую впоследствии была положительная реакция Александра Бастрыкина, мы предложили очень простой и дешевый во всех смыслах вариант. Но во многих СМИ появилась такая оценка этого предложения: мол, создание спецотдела в Следственном комитете - это «надстройка», «контролеры над контролерами», лишний этаж и «усиление ведомства Бастрыкина».

На самом деле никакого надстроечного этажа мы не предлагаем. Есть огромная армия полицейских, около миллиона человек, которые, случается, совершают должностные преступления. Учитывая, что это очень своеобразный контингент и своеобразный состав преступления (превышение должностных полномочий), мы всего лишь считаем, что их должны расследовать специализированные следователи. Сейчас этим и так занимаются следователи Следственного комитета, тут усилить ведомство Бастрыкина просто нечем – согласно Конституции по федеральным законам именно они и должны расследовать такие преступления.

Мы предлагаем специализировать следователей, которые сейчас в 99 случаев их ста расследуют убийства и изнасилования вместе с полицейскими, а в сотом случае должны расследовать жалобу на превышение должностных полномочий против полицейского, с которым они каждый день работают. Речь идет о том, чтобы исключить конфликт личных контактов и интересов.

У нас, например, преступления в армия и ФСБ, где тоже есть специфика, расследуются специализированными военно-следственными отделами. Это тоже подразделения Следственного комитета, но они выделены как из-за характера преступности, так и из-за секретности некоторых материалов. Никто никогда не воспринимал это как надстройку или усиление, это просто некие специализированные следователи, которые расследуют все дела, где фигурируют военнослужащие либо сотрудники ФСБ.

То же самое нужно сделать в отношении сотрудников полиции, ФСИН и наркоконтроля, потому что там тоже есть много вопросов, связанных с закрытой информацией, служебной документацией ограниченного доступа. И все это, как показывает практика, нужно изучить очень оперативно - в течение первых суток. Поэтому эти следователи должны знать, как это все устроено, должны уметь этот делать и, я еще раз подчеркиваю, не должны думать о том, что, вот, мол, вчера я с этим полицейским расследовал изнасилование, завтра мне с ним расследовать убийство, а сегодня я должен объективно разбираться по какой-то жалобе на него. Сейчас это именно так.

Это все не голое теоретизирование. И правозащитная ассоциация «Агора», и наш Комитет против пыток, и «Общественный вердикт» - мы не один год самым непосредственным образом участвуем в уголовных делах, которые возбуждаются в отношении полицейских. Мы видим, с каким трудом удается нам как представителям потерпевших и самим потерпевшим дотаскивать дело до обвинения и суда. Проблема всегда в одном и том же – следователи очень неохотно собирают доказательства, чаще всего нам приходится за них это делать. Мы видим, что следователи постоянно выносят незаконные процессуальные решения, которые мы достаточно легко отменяем в судах, потому что они очевидно незаконны.

И когда мы начинаем говорить по душам с этими следователями, они откровенно говорят: «Как я буду против него сегодня дело возбуждать? Мне завтра вместе с ним работать, и еще большой вопрос, дойдет эта жалоба до суда или не дойдет. Даже если я лично проявлю принципиальность, мне в конце концов начальство скажет: "Ты что делаешь? Мы в этом районе живем, мы с этим отделом полиции вместе раскрываем преступления!" Потому и появилось наше предложение.

Создание специализированного подразделения Следственного комитета по расследованию преступлений силовиков не требует больших организационных усилий со стороны Следственного комитета и Бастрыкина. Вот наш второй шаг – рекомендации, которые опубликовал «Общественный вердикт» и мы с «Агорой» - требуют некоторой воли.

Суть предложений, хотя это два разных текста, одинакова. Это лишний раз доказывает, что они совершенно очевидно вытекают из практики. Они заключаются в том, что Следственному комитету нужно разработать методику для расследования этих преступлений или, правильнее сказать – проверки жалоб граждан на предмет возбуждения уголовных дел. Есть обязательные стандартные процедуры, которые по всем таким заявлениям должны проводиться. Мы с «Агорой» прописали несколько пунктов, которые мы считаем наиболее очевидными и обязательными.

Самое, на мой взгляд, главное, что есть и у «Общественного вердикта», и у нас, – это выведение этих следственных отделов из подчинения местного Следственного комитета. Потому что связка с полицейскими, зависимость показателей работы, от хороших отношений с местной полицией продолжается до уровня субъекта федерации. Руководитель регионального следственного управления Следственного комитеты (СУСКа) нуждается в хорошей статистике показателей по раскрываемости общеуголовных преступлений: изнасилований, убийств и так далее. И он заинтересован в хороших отношениях с полицией. Если специализированный отдел, который будет заниматься полицейскими, будет подчиняться руководителю областного СУСКа и при этом будет эффективно работать, однажды начальник полиции придет к начальнику СУСКа и скажет: «Ты там своих притормози как-нибудь, а то у нас с тобой отношения испортятся». Выше – на федеральном уровне – такого диалога быть не может. Поэтому мы предлагаем подчинить специализированный отдел СК федеральному уровню.

Сами следственные отделы такого рода должны быть в каждом регионе – по 15-20 человек. Этот штат может быть создан за счет перевода штатных единиц из региональных следственных управлений. Мы предлагаем не расширение штатов, а специализацию.

В случае с нашим первым обращением Бастрыкин пошел нам навстречу. Возможно, создание специализированного подразделения – это очевидная мысль, которая возникнет у любого, кто изучит ситуацию с необоснованными отказами в возбуждении уголовных дел. К тому же этот первый шаг не требовал от него никаких затрат - новых штатов, вложений в материальную базу. Это не панацея, я не говорю, что у нас после этого перестанут пытать или все дела о пытках начнут расследоваться абсолютно эффективно. Но это, на мой взгляд, достаточно дешевый и целесообразный шаг, который может радикально изменить ситуацию.

Но я боюсь, что сейчас, когда речь идет о непосредственном подчинении подразделения федеральному уровню, эта идея может застопориться. Ведь это потребует неких организационных усилий: нужна будет должность заместителя председателя Следственного комитета, который эту вертикаль будет курировать, а при нем должен быть аппарат, который будет отслеживать с процессуальной и кадровой точки зрения, каким образом эта вертикаль функционирует. И эти усилия потребуются именно от Бастрыкина и его ближайшего окружения. Если этот спецотдел будет подчинен на региональном уровне, идея может пойти насмарку.

К нашему второму обращении к Бастрыкину мы приложили описания материалов по 107 делам, которые находятся у нас в производстве. По ним имеется информация о том, что людей действительно били: есть справки, показания очевидцев. И по всем этим делам как минимум один раз (а то и многократно) Следственный комитет выносил незаконные процессуальные решения: либо отказывал в возбуждении уголовного дела, либо оно было возбуждено и прекращено.

Почему мы это сделали? Это не просто показатель того, что таких дел много и они не только в Татарстане, Москве или еще каком-то резонансном регионе - там 12 регионов представлено. Но я думаю, что Бастрыкину не надо объяснять, что это происходит везде. На этих примерах мы хотим показать, что механика везде одна и та же: следователи выносят очевидно незаконные постановления, руководствуясь личными мотивами.

Кроме политической воли, готовности государства начать массовые чистки в рядах МВД нужно еще убрать эту связь, существующую на низовом уровне. Никогда не дают следователю расследовать дело в отношении его родственника, соседа, ближайшего коллеги. А вот с полицией почему-то так происходит, хотя это ровно то же самое – близкие личные и рабочие отношения, складывающиеся на протяжении многих лет в разных, в том числе экстремальных ситуациях. Зачем даже добросовестного следователя ставить в эту сложную ситуацию? Зачем его нагружать этим фактором личных отношений с подследственным?

Эта связь неразрывна на местном уровне, но она невозможна на федеральном. Нургалиев не пойдет к Бастрыкину просить за какого-то сотрудника, это просто невозможно. Вот о чем говорит этот наш чемодан дел, отправленных Бастрыкину. Он демонстрирует именно эту проблему, без решения которой идея спецподразделения по расследованию преступлений сотрудников полиции, ФСИН и наркоконтроля будет убита.

Вера Лаврешина рассказала, что к ней применяли фактические пытки, аналогичные карцеру в уголовном СИЗО. Только что вышедшая из 5-суточной сухой голодовки участница нашей «боевой группы» спокойным голосом сообщила, как с ней обращались все эти дни в Симферопольском спецприемнике. Административно арестованная оппозиционерка – случай беспрецедентный – не только не пользовалась свободным режимом, свойственным для людей ее положения, но и подвергалась дополнительным издевательствам.

Ее не пускали в душ, отняли книгу. Каждое утро в 6:00 с ее железной койки снимали матрац и возвращали ей только в 22:00. Предлогом для создания таких условий стал отказ голодающей вставать перед замначальником спецприемника. Пояснив Лаврешиной, что в их учреждении днем лежать запрещено, он приказал отобрать матрац.

Прочие женщины вставали навытяжку перед ним, затем снова ложились и спали хоть весь день. Однако и к ним применялось по-своему гулаговское обращение. Заключенные круглые сутки принудительно работают – лишь за это их пускают в душ, дают сигареты. Есть опасения, что есть и пить им бы тоже не дали в случае невыработки нормы... Они моют полы, перебирают грязное белье, переписывают ментовские анкеты и три раза в день подносят еду Лаврешиной на подносе, за то и ненавидят ее как принцессу.

Вере «пригрозили» отправить ее в одиночку. Она согласилась и даже потребовала этого, так как голодающих обязаны помещать отдельно от остальных арестованных. Услышав подобное требование, замначальника тут же передумал и отказал политзаключенной в ее требовании.

Речь вот о чем, собственно. Положение административно заключенных никого не волнует. Они еще бесправнее, чем подследственные в СИЗО, которых подвергать рабскому труду хотя бы запрещено. Однако есть практика режима и по понятиям. Всех административных зеков никто не караулит – лежат они днем или нет (конечно, когда не работают). Вскочил перед хозяином – и ладно, спи дальше. А к политзекам у них отношение и вовсе особое. Когда ты в сухой голодовке – создают все условия. Ежедневно предлагают душ, ведь влага поддерживает состояние человека, который не пьет. Их стараются не будить.

С Татьяной Стецурой именно так обходились в том же спецприемнике. Ей даже позволили составить жалобу для одной из «бытовых», в результате чего последнюю освободили от мытья полов. Она была одна в камере на 12 коек (а Лаврешиной объявили, что мест нет). Вспоминаю свой опыт в Читинском спецприемнике - картина та же: уговоры принять душ в любое удобное время, книги какие пожелаешь, не будили. Какое там вставать перед ними! И, кстати, там нас было трое подельников, все в сухой голодовке, и никого больше в камере.

Как бы то ни было, о режиме они при таких обстоятельствах и не вспоминают. А Лаврешиной дали понять: это заказ, и мы способны на все. Ждала отдыха после нар Таганского ОВД? Получай железную сетку в спецприемнике! Не позволяй душе лениться!

Есть обычные незащищенные зеки. Есть привилегированные. А есть и заказанные. После тех пыток, что пришлось перенести в Таганском, мы ожидали обычного смягчения режима для единственной из наших товарищей, которую присудили к аресту. Знали: койка, матрац, душ, книги, бить не будут. Не били, но ломали по ясно выраженному требованию: чтобы не торжествовали от своей безнаказанности. Одна за всех – вот как это по-настоящему. За наши захваты автозаков, за беззвучное перенесение истязаний, за лежачую забастовку они посмели осудить только одного участника, но как!

Призываю всех арестованных на Симферопольском и в других не столь отдаленных спецприемниках игнорировать любые требования: вставать и садиться перед администрацией, общаться с ними и принимать от них «неофициальные услуги». Если с вами вежливы – это от страха. Если вас медленно убивают – тоже. «Тоже людей», «исполнителей» там нет, есть преступники и рабовладельцы. Я не стыжусь к этому призывать, потому что сама отказывалась вставать перед тюремщиками.

То, что они устроили для Лаврешиной, требует мести. То, что они делают с народом в этом учреждении, требует расследования, трибуналов, чего угодно, только это – потом, и лучше не прятаться за проекты завтрашнего дня. А сегодня у нас есть только один путь – сопротивляться до конца тому противнику, что лично стоит перед тобой или крутит тебе руки за спиной. Единственное, что ответила Вера: «Мне вы не начальник». Она права – начальником он может быть только для своих наемников, но не для военнопленных.

Мы, пятеро человек, двое полных суток державшие сухую голодовку в Таганском ОВД, были заживо похоронены информагентствами. Устав от массового героизма, нас объявили несуществующими. И это не просто какое-то «замалчивание». Напротив, 1 апреля они отрапортовали следующую ложь: "Заключенных на Триумфальной площади в Москве выпускают из отделений полиции. На ночь после того остаются несколько человек: один (нас было пятеро!) отказывается представляться, второй (это были те же мы пятеро!!) обвиняется в неповиновении полицейским, 3 - в поджоге файера (всего получается как раз пятеро, но у нас в этом никто не обвинялся). Сильно избиты Денис Юдин, Надежда Низовкина (видимо, назвалась и отпущена?) и Владимир Гладышев...". Кстати, обычно каждый, кто не представился, именно за это обвиняется «в неповиновении» (19.3), а кто представляется, тому дают 20.2. Так что уже не вяжется?

Все сознались, все свободны!
О сухой голодовке всех задержанных в Таганском - ни слова. 1 апреля, судя по сообщениям прессы, все были освобождены, а на самом деле нас выпустили только вечером 2 апреля, и весть о нашем освобождении встречается с изумлением. Притом одна из группы голодающих, Вера Лаврешина, была осуждена на 5 суток и до сих пор голодает. Если на то пошло, то среди нас был еще и шестой отказник - Дмитрий Смирнов. Он отказался представиться и оказался в камере, но при нем нашли документ и выпустили через несколько часов.

ОНК отслеживала ситуацию, явившись в ОВД и официально задав вопрос о голодовке, о принудительной дактилоскопии с заламыванием рук, и я слышала слова ментов о том, что не представляется никто.

Кто здесь кого обманывал? Если это делали сотрудники ОВД, то почему бы не проверить несколько очевидных телефонных номеров? Если 5 марта в Замоскворечье не представлялось и сидело 9 человек, то почему это количество отказников сократилось до ОДНОГО? Если тогда же сухую голодовку держало 7 человек, то почему теперь НИ ОДНОГО? Если публично известны фамилии этих сопротивленцев, то почему бы не проверить поразительную инфу: ага, представились, не голодали, отпущены – а ну-ка, отвечают ли у них телефоны?! Особенно учитывая, что сами опера не скрываясь звонили с наших изъятых телефонов, проговорив по нескольку сотен рублей, пробивая адреса политических! Их голоса перепутали с нашими?

Действует система наглого агитпропа. Общество получает лживые новости, которые признает за оппозиционную правду. Мы поставлены вне закона не только побоями, но и опорочиванием. Люди могут разувериться в действенности такой эффективной тактики, сломаться или раньше времени отбросить копыта при голодовке, зная, что общество ничего не узнает. Стирается грань между слабостью и мужеством, потому что их опорочат все равно.

Заложники или захватчики?
31 марта с Триумфальной практически вся группа отказников, находившихся в разных местах площади, попала в один автозак. И, как оказалось, не случайно. В таких случаях нас обычно перетасовывают, разъединяя «буйных» по разным автозакам, иногда непосредственно перед выводом в отдел. В этот раз никто нас не расфасовывал, и мы благополучно зажали дверь клетки изнутри с криками «Это наш автозак!» Выйти из клетки мы не могли, но и противник не решался засовывать в нее новых жертв. Каждый раз, когда они кого-то заводили или только хотели завести, мы хором крушили ногами дверь и начинали кричать, что автозак нами захвачен: «Ни одного человека больше в клетку!» Тактика проверенная: затащив нас, они одновременно лишаются возможности затаскивать других.

Трое остались за дверью клетки, одна из них улыбчивая девушка - предположительно из «Прорыва». Она начала с мягких требований к ментам, чтобы те представились, разумеется, безуспешных. Ее тренинг захлебнулся едва начавшись, но в середине поездки она опомнилась и начала просить нас впустить ее в клетку. Ей ответили, что судьба такая. В конце концов ее везли не подвешенную за наручники, так что о гуманности к мирным жителям думать не приходилось.

В периоды ментовской активности мы скандировали: «Смерть фашистским оккупантам!» По сути институт нашей полиции действует как любая оккупационная власть. Не истребляя население, подчиняя его своим законам и негласным требованиям, приучая опасаться колебаний в их эмоциях, они жестоко мстят участникам сопротивления. Мы сопротивлялись двумя способами: осуществляли наступательные действия (крошили стекла, бросили несколько петард) и прикрывали тех, на кого за это кидались. Тактика состояла в том, чтобы неожиданными бросками отвлекать удар на себя от товарища, заставляя противника метаться между скамейками автозака и терять ориентацию.

Типичные действия омоновцев натасканы совсем на другие вещи. Им необходимо правильное четырехугольное пространство площади, место для замаха и маневров. Они привыкли иметь дело с пассивной толпой, которую достаточно без особой силы передвигать из одного конца площади в другой, оттеснять по переулкам и метро. А здесь, неповоротливые, толще нас вширь, они только и успевают передавать друг другу рации, чтобы не отняли. Клетка автозака физически не рассчитана на омоновские бои, так как обычно в нее входят своими ногами (даже те, кто сопротивлялся снаружи), потому она такая тесная. Им нужен большой аэродром, такой спортзал на колесиках.

Некоторых удобно усмирять, швыряя об острый угол скамейки, но в расчете на то, что самому менту заходить в решетку не придется, а тут иная ситуация. Взять количеством в такой давке они уже не могут и берут зверством. В данном случае они заранее знали всех, с кем имели дело. Меня один раз бросили лицом вниз так, что шею перерубила спинка скамейки, другой раз снова душили этой спинкой об ребра - но кто-то отвлек на себя, и это длилось несколько секунд. Их натиски были сильными, но короткими. С хрустом нагнули шею, мне просто рукой, Татьяне Стецуре на согнутую шею сели, но тут мент сам вскочил от испуга. Хлопнуло несколько петард, окно же не разбилось – подвела техника. Но сложилось впечатление, что возможно все-таки сломать замок, если пинать в такт.

В затишье около ОВД стояли больше часа. Мы пели, они... ели. От усталости с них лился пот. Затем мы обмотали скотчем руки в одну цепь. Те смотрели с молчаливым интересом, потом достали ножик и начали отрезать людей по одному. Но тут их снова подвела теснота, а мы блокировали и отбивали каждого. Геннадий Строганов, Павел Шехтман - мужскую половину всегда вытаскивают первыми, было видно, как волокут руками за спину и как скрипят зубы, но никто не закричал. Меня на улице немедленно взяли за волосы и так понесли до самого отдела, одновременно взяв за ноги. Прозвучало: «Камеру выключи!» В отделе я вынула целую массу ровно выскользнувших волос, но сперва отлежалась на полу. Менты стали предлагать скорую, так как дышать было тяжело, я отказалась и встала.

Мы потребовали помещения в законную камеру. Это очень выгодное требование, поскольку в камере можно сидеть, лежать и не подвергаться унижениям по многу часов «оформления». А ментам, напротив, очень выгодно заставить покалеченных людей стоять и потихоньку ломаться от их насмешек и уговоров. Все это время народ не считается задержанными и помещенными в надлежащее помещение. Типа это гуманно. В предбанниках и ленинских комнатах можно еще побить, находясь на более комфортной территории (чем тесный автозак), а в камере это делать не принято. Официально предупредив, я сорвала несколько листов со стенда, ко мне присоединилась Лаврешина. Ее посадили на стул в наручниках, меня и Стецуру, заковав в наручники, прижали к стенке, вооружась к тому же газовым баллончиком. Я произнесла короткую речь на тему о том, что нас могут и замочить в коридоре, но лишь бы не помещать в камеру, чтобы не сохранять достоинства, ибо это их принцип. Значит, наш принцип верен - добиваться камеры. С первых же слов они видеокамеру выключили.

Когда снова утащили парней, меня переставили к другой стенке и уже двое омоновцев начали выкручивать мне руки в наручниках влево, вправо, наверх, пальцы по отдельности набок, добиваясь хотя бы звука. Все это делалось очень долго и без всякого повода с моей стороны. Впрочем, повод был: один сыпал половыми оскорблениями и даже пошлепал своей ладошкой по руке, не умолкая ни на минуту. Со смехом говорил второму: «Кажется, пока меня не было, она спокойно стояла, а? Я все испортил? Может, мне уйти?» Второй мычал. Потерпев минут десять, я тихо и отчетливо сказала: «Закрой рот, мразь». Он так же тихо ответил: «Знаешь, кто мразь? Ты!» И после этого эти пытки начались - и длились до самого обыска. При этом один прикрывал другого бушлатом.

А на обыске нам связывали ноги скотчем, но говорили вежливо. Это были женщины и мужчины: первые подкупали этикетным общением, вторые задирали одежду. Меня спросили: «Вы отказываетесь добровольно пройти в камеру? Пойти отдыхать». Отвечаю: «Я и требовала помещения в камеру. Пройду добровольно». Камера оказалась темной, нары очень высокие – на уровне груди. Но стоило разбитыми руками взобраться на них и лечь, входит мент, сбрасывает меня с нар и за руку тащит по полу, без обуви, на дактилоскопию. Несмотря на сжатые пальцы, несколько мужиков их разжали, а женщина кое-как мазнула моими ладонями по бумаге. Говорю: «Я отлично знаю, что отпечатки выйдут бракованные». Она: «Ничего, и так покатит». Так делали с нами, а Шехтману и Строганову ладони откатывали за спиной, заломив как водится. Подписать так называемый отказ от дактилоскопии нам и не предлагали. Все было сделано для унижения и лишнего насилия. Я в СИЗО добровольно давала откатывать, пальчик за пальчиком, ласково, и то смазано вышло, а что сказать об этих силовых кляксах?

В итоге Смирнова отпустили, найдя документ. Я, Стецура, Лаврешина оказались в одной камере, Строганов и Шехтман в соседней, и все немедленно объявили сухую голодовку. Это продолжалось до середины дня 2 апреля.

Условия приняты
У Веры Лаврешиной тоже нашли забытое удостоверение журналиста. Поскольку нас хорошо знали, выдавая нам факты из наших же биографий, то это вроде бы не сообщило им ничего нового. Отпускать ее было нельзя - она была под заказом. Но с ней началась особая история. Часов около трех дня в понедельник всех стали вызывать на какой-то допрос. Строганова сводили, он отказался находиться в ленинском зале, с Медведевым и Нургалиевым. Его вернули в камеру и оставили в покое. Сводили Лаврешину, она также пошла в отказ. Но ближе к вечеру за ней пришли снова. Обе наши камеры объявили ультиматум: либо нас везут в суд всех вместе, и мы добровольно зайдем в зал суда, либо - сопротивление и лежачая забастовка в суде. Мы в сухой голодовке - имеем право лежать где угодно! Лаврешину сбросили с нар и увезли в суд, внесли в зал на руках, и она действительно легла на переднюю скамейку, прикрыв глаза. Голодовочное утомление брало верх. Ее вернули к нам с приговором 5 суток, она бодро пела: «На суд, на суд, на самый страшный суд!» Думаем: а за кем они придут следующим?

Через бесконечно долгое время явился очень оптимистичный полицай и заявил: «Господа протестующие! Готовьтесь, вас повезут на суд всех вместе». Ликование, лежачую забастовку сняли. Веру оставили в камере, нам говорят: «Вы сюда вернетесь». Но на выходе почему-то выдали нам изъятые вещи. К чему бы это? Потом им давали противоречивые указания по рации, и обе машины с задержанными плутали по разным адресам, то одна за другой, то разъединяясь. В намеренно созданной суете и гонке под сирену водители матерились, а операм было что-то понятно. В конце концов привезли к суду и сообщили: «Суд закрылся, вы свободны».

Последний акт. Нас опять усадили в машину и повезли назад в ОВД. Оказалось, что мы еще не совсем свободны. На первом же перекрестке машины внезапно остановились, и нас высадили окончательно.

Вера Лаврешина продолжает сухую голодовку за всех нас. Но она не безвинный заложник. Она захватывала эту полицейскую ставку и достойна своей участи, более суровой, чем у нас. Очевидно, остальных просто побоялись судить лежащими на лавках в суде и голодающих. Это наша общая победа на этом участке фронта. А Лаврешина, мужественно исполнившая за всех общее предупреждение, не сломается одна, потому что каждая выигранная ставка укрепляет нас и в камере, и на воле.

Решайтесь... Это даже не больно. Руки становятся гибче, лицо привыкает не меняться, только дыхание застывает в ноздрях, голос привыкает слушаться и звучать ровно. Сухая голодовка - это не голод, вода заслоняет за собой все, но о ней приятно мечтать. На провокации привыкаешь не отвечать, но свои ультиматумы выполнять.

Но, уходя на это дело, предупреди надежных людей, а потом тебя и так будут знать, искать и не поверят, что ты способен расколоться и уйти домой. Потому что в прессе напишут, что на сегодня все задержанные отпущены. Нет в стране политзаключенных. Настоящих - тем более не должно быть, не так ли? Не позволим им уничтожить себя и обесценить нашу силу.

Казанское дело «дело Назарова» и остальные всплывшие в последнее время дела о пытках в полиции - это на самом деле рутина. Такое происходит систематически. Посмотрите новостную ленту на нашем сайте - а ведь мы работаем всего лишь в пяти регионах России. Резонанс приобретают очень немногие дела, и связано это с какими-то непонятными мне законами медиа, а вовсе не с реальностью. По-видимому, журналисты просто не могут каждый день писать истории а-ля Евсюков, тем более если история произошла не в Москве.

На мой взгляд, именно сейчас у нас есть шанс впервые заставить власти предпринять хоть какие-то шаги на системном уровне. У нас есть конкретные предложения, я расскажу о них, но прежде хотелось бы разобрать две темы – реформу МВД и пытки в полиции.

Реформа МВД

Так называемая реформа МВД не имела ни одного шанса быть успешной и хоть чуть-чуть улучшить реальную ситуацию в милиции. Меня в этой связи очень тревожит то, что наши политические власти все-таки предприняли эту дорогостоящую рекламную акцию. Похоже, что они сами не очень понимают, насколько на самом деле все плохо «на земле», и искренне думают, что у милиции просто плохой имидж, испорченный журналистами, правозащитниками и прочей «оранжевой заразой». Я больше никак не могу объяснить этой странной и, повторяю, крайне дорогой попытки внушить всей стране, что то, что люди видят сами, слышат от своих знакомых, весь этот вал негативной информации о милиции, все это теперь не существует, все это куда-то исчезло, все осталось за спиной Нургалиева (как он сам выразился).

Для реального изменения положения дел в полиции необходимо принимать целый комплекс мер: изменять систему отбора и профессиональной подготовки кадров, изменять систему оценки служебной деятельности, обязательно вводить гражданский контроль, радикально изменить структуру МВД, в том числе структуру ведомственного контроля органов внутренних дел. Необходимо создать, наконец, эффективную систему внешнего контроля, создать независимый орган, который бы мог эффективно проверять и расследовать все жалобы граждан на полицейских. Когда было объявлено о начале реформы МВД, мы создали рабочую группу, в которую вошли несколько правозащитных организаций, которые давно и, на мой взгляд, очень профессионально занимаются проблемами, связанными с практикой работы МВД. По каждому из вышеперечисленных пунктов было выработано отдельное предложение.

Когда руководство МВД наконец объявило, что реформа будет сведена к так называемой «переаттестации», которую проведет само МВД и в ходе которой будет выявлено и уволено 20% «плохих сотрудников», после чего новая полиция будет отвечать всем требованиям, мы были просто в шоке. Такой масштабной и бессмысленной профанации мы никак не ожидали.

И во время аттестации, и после нее мы видели, как и что происходит в полиции, причем в разных регионах. Было понятно, что никакой реформы не случилось и что «аттестованные» полицейские теперь окончательно убедятся в том, что никто ничего менять не собирается. Понятно было и то, что к такому же выводу придут и граждане.

О пытках в полиции и «борьбе» системы с ними

Пытки в полиции нужно РЕАЛЬНО запретить. Они и сейчас, конечно, запрещены Конституцией, международными договорами, кодексами, федеральными законами, ведомственными нормативными актами и так далее, вплоть до должностной инструкции обычного постового. Но все эти запреты носят декларативный характер, за их нарушение никого не наказывают. И дело здесь не в том, что нет какого-то закона, - все у нас есть. Просто тот орган, который обязан проводить расследование по каждой жалобе, по каждому сообщению граждан о нарушении закона со стороны полиции, – Следственный комитет – бездействует.

Причины этого бездействия разные. Раньше руководители следственных органов СК, так же, как и их коллеги из МВД, резонно вопрошали: "Вот выгоним мы ЭТИХ сотрудников милиции или пересажаем, а кто работать будет? Кто пойдет в милицию?" (Дальше шли жалобы на низкую зарплату, плохое материально-техническое обеспечение, отсутствие социальных льгот и гарантий).

Зарплату резко повысили, над имиджем день и ночь работают все телевизионные каналы, но вот преступников, скопившихся в органах МВД, никто вычищать оттуда так и не собрался. Видимо, руководство МВД решило, что, испугавшись большой зарплаты, негодяи сами уйдут в отставку. А они почему-то не ушли. И, по моему глубокому убеждению, не уйдут. И учиться эффективно и законно работать не будут.

Зачем им учиться? Обеспечить показатели они могут и так. Кого-то бутылкой, кого-то электротоком, кого-то "ласточкой" или "слоником". Это, между прочим, гораздо быстрее, чем законными методами, и никакую криминалистику изучать не надо. Иногда, правда, случаются «залеты», но это очень и очень редко. Следователи из Следственного комитета, как правило, расследуют дела, связанные с общеуголовной преступностью – убийства, изнасилования и пр. При этом они работают в тесной связке с местными полицейскими. На практике получается, что мундиры носят разные, а работают вместе, по одним и тем же делам. И когда следователю из СК приносят заявление на «коллегу» из полиции, с которым он вместе почти каждый день работает, объективное расследование вряд ли возможно. Тем более что и руководитель местного следственного органа находится в постоянном рабочем контакте с местным начальником территориального отдела полиции (РУВД или ГОВД).

В результате имеем то, что имеем. Преступления, совершаемые полицейскими в отношении граждан, как правило, не расследуются, а значит, полицейские имеют все основания считать, что им гарантирована безнаказанность.

Что можно сделать

В результате работы наших юристов из Комитета против пыток к уголовной ответственности было привлечено 89 милиционеров. Из них без нашего вмешательства, возможно, было бы привлечено только 3 (три)! Во всех остальных случаях Следственный комитет (до 2009 года – следственное управление прокуратуры), не возбуждали уголовные дела либо возбуждали их и незаконно прекращали. Нам неоднократно приходилось по нескольку раз добиваться отмены таких незаконных постановлений через суды (всего отменено более 300 незаконных постановлений следственных органов).

В идеале нужна независимая структура, которая рассматривала бы все жалобы граждан на действия полиции. Но в срочном порядке нужны хотя бы специальные следственные отделы, которые бы занимались только расследованием уголовных дел в отношении полицейских (а также сотрудников ФСИН и Наркоконтроля).

Эффект будет достигнут за счет того, следователи этих спецотделов будут свободны от рабочих контактов с полицейскими, работая с ними по другим (общеуголовным) делам. Кроме того, крайне важно подчинить эти следственные отделы, которые должны быть созданы в каждом субъекте РФ не местному следственному управлению СК, а федеральному уровню (Бастрыкину или его заму).

Именно поэтому мы с коллегами подписали соответствующее обращение к Бастрыкину и объявили сбор подписей под ним.

Хроника политических задержаний с 4 декабря 2011 года по 9 марта 2012 года

Массовые задержания митингующих 5 марта в Москве и Санкт-Петербурге кардинально меняют повестку дня: больше невозможно говорить о мирном характере протеста. В Москве было задержано минимум 258 человек, в Петербурге - до 500 человек. Разгон митингов и акций проходил с применением спецсредств, митингующие избивались в ходе задержания и в отделениях полиции. В контексте непрекращающихся с 4 декабря 2011 года политически мотивированных задержаний это вынуждает говорить о сознательной эскалации полицейского насилия.

Массовые задержания митингующих 5 марта в Москве и Санкт-Петербурге кардинально меняют повестку дня: больше невозможно говорить о мирном характере протеста. В Москве было задержано минимум 258 человек (данные ОВД-Инфо), в Петербурге - от 280 (официальные данные) до 500 человек (независимые оценки). Разгон митингов и акций проходил с применением спецсредств, митингующие избивались в ходе задержания и в отделениях полиции. В контексте непрекращающихся с 4 декабря 2011 года политически мотивированных задержаний это вынуждает говорить о сознательной эскалации полицейского насилия.

По данным ОВД-Инфо, c 4 декабря 2011 года по 9 марта 2012 года только в Москве по политическим мотивам было задержано 1756 человек, подавляющее большинство приговорены к административным арестам и штрафам. Полиция на протяжение трех месяцев задерживала людей в ходе согласованных митингов, на политических акциях, одиночных пикетах и флешмобах. Задерживались также активисты, раздававшие политическую литературу и клеившие листовки. После 5 марта начались задержания людей, носящих белую ленту.

Задержания проходят с применением грубой физической силы и с нарушением процессуальных норм. Зафиксировано множество случаев избиения задержанных в автобусах, а с 5 марта - и в отделениях полиции. Нормой стали: недопуск к задержанным адвокатов, защитников и прессы; отказ в вызове задержанным скорой медицинской помощи; нарушения норм по количеству содержащихся в камере административного задержания и поддерживаемой в ней температуре, предоставлению питания и спальных мест.

Отдельно необходимо отметить: практику принудительного помещения задержанных в психиатрическую больницу — в феврале туда были помещены Вера Лаврешина и Надежда Низовкина; выдворение адвокатов Николая Полозова и Виолетты Волковой из ОВД «Китай-город» с применением грубой физической силы; побои в ОВД «Замоскворечье» 5-7 марта 2012 года, в частности — Татьяны Кадиевой, которая в результате избиения была госпитализирована в отделение нейрохирургии; cиловой разгон протестующих после окончания митинга 5 марта на Пушкинской площади и акции на Лубянской площади с применением электрошока и болевых приемов - несколько человек обратились в травмпункты с переломами рук и сотрясениями мозга; пытку 5 марта в виде многочасового содержания задержанных в автобусах, заполняемых выхлопными газами.

Ход судебных процессов не позволяет говорить о правосудности приговоров. Подсудимым и их защитникам регулярно отказывают в вызове свидетелей и рассмотрении видео-съемок, доказывающих невиновность задержанных. Приговоры выносятся исходя из данных полицейских протоколов и на базе показаний сотрудников полиции, якобы производивших задержания. Зачастую на заседания суда не допускается пресса. В декабре судебные заседания длились от 3 до 10 минут - это время, за которое судьи лишают людей свободы на целые дни и недели. За три месяца мониторинга ОВД-Инфо известен ровно один случай оправдательного приговора.

Критическая ситуация складывается и с нарушением прав журналистов. 5 марта на Лубянской площади сотрудниками полиции была избита журналистка «Коммерсант-FM» Ульяна Малашенко, которая позже была госпитализирована с сотрясением мозга; как минимум пять журналистов были задержаны в тот же день с применением силы: Павел Никулин («Московские новости»), Мария Климова («Ридус»), Андрей Стенин (РИА «Новости»), Глеб Щелкунов («КоммерсантЪ»), Аркадий Бабченко (независимый журналист).

ОВД-Инфо сохраняет свою декабрьскую оценку: ситуация с задержаниями и административными арестами протестующих — это самые масштабные политические репрессии в новейшей истории России после 1993 года. Систематические нарушения прав человека, полное игнорирование права граждан на свободу собраний в совокупности с процессуальными нарушениями в ходе задержаний, избиением при задержании и в полицейских участках, конвейерное вынесение неправосудных приговоров и нарушение прав журналистов указывают на то, что власть откровенно занялась силовым запугиванием общества. С 4 декабря по сегодняшний день масштаб и уровень полицейского внеправового насилия неуклонно возрастает, что вынуждает нас говорить об эскалации насилия в обществе со стороны власти.

ОВД-Инфо считает ситуацию критической. Мы уверены: полицейское насилие должны быть немедленно остановлено, все приговоры отменены и все случаи избиений и нарушения прав задержанных и журналистов расследованы, а виновные в их свершении - наказаны. В противном случае Россию захлестнет волна государственного насилия, которая неминуемо приведет к кровавому сценарию развития событий.

ОВД-Инфо призывает все общественные и правозащитные организации, а также независимые политические силы и средства массовой информации к действию. На данный момент мы видим смысл апеллировать не к государственным органам, которые и задействованы в развязывании насилия, а к общественным институтам и напрямую к гражданам: только общество с помощью непрерывного давления на власть, дополненного максимальной степенью публичности, и систематического использования всех правовых механизмов, включая и международную систему правосудия, способно остановить уже запущенный процесс эскалации насилия.

За неделю до выборов в СМИ появились сообщения о том, что еще месяц назад спецслужбами был предотвращен террористический акт в отношении Владимира Путина. Фактов на самом деле очень мало. Якобы трое террористов изготавливали взрывчатку на конспиративной квартире в Украине, а потом был взрыв, и один погиб, а двое задержаны. Затем в их ноутбуке было найдено видео с проездом кортежа Путина. А на допросе один из выживших сам рассказал, что готовил покушение на премьера России по заданию Доку Умарова.

На основе этой весьма скудной информации высказывать свои предположения и оценки, наверное, неразумно. Также не представляется возможным опровергнуть появившееся сообщение о пойманных террористах. Между тем юристы Межрегионального комитета против пыток (МКПП) в итоге своей работы по нескольким располагают фактами, ставящими под сомнение причастность ряда лиц к терроризму и пособничеству «боевикам».

Вот, например, дело Хусена Вангашева. 30 сентября 2011 года 23-летний Хусен вернулся домой после рабочего дня, проведенного за строительством дома. Побеседовав с матерью о предстоящей свадьбе, Хусен лег спать. Проснулся он от сильного удара. На него навалились несколько человек, надели наручники, а на голову куртку (чтобы он не видел лиц нападавших). Вангашев слышал, как его мать плакала и кричала. На улице его затолкали в машину и увезли в неизвестном направлении. Дом соседей Вангашева также не обошла беда: оттуда был похищен молодой человек по фамилии Патарханов.

Хусена привезли в какое-то здание, где бросили на пол и начали избивать. У Хусена требовали признания в том, что он якобы передавал продукты питания «боевикам». Хусен внезапно почувствовал, что к пальцам его ног привязывают проволоку. Затем молодой человек почувствовал сильный разряд электрического тока. Трое сидели на его спине, один держал за ноги, ещё один давал разряды. При этом Вангашева обливали водой.

Не выдержав истязаний, Хусен согласился подписать все, что ему предложат. Ему дали подписать бумаги, которые были написаны от руки. Так как Вангашев плохо понимает по-русски, прочитать написанное он не мог, но подписал.

Через некоторое время Хусена вывезли на проселочную дорогу, вывели из машины, подвели к кустарнику и, наставив на него автомат, потребовали, чтобы он показал пальцем на кустарник. Хусен испугался за свою жизнь и выполнил требование.

Через несколько дней Хусена вместе с Патархановым вновь повезли на окраину села Катар-Юрт. Там Хусен, снова испугавшись вооруженных людей, несмотря на то, что назначенный ему адвокат просил ничего не показывать, опять указал на те кусты, в которых якобы хранил продукты для «боевиков».

На следующий день Хусена доставили в районный суд для избрания ему меры пресечения в виде заключения под стражу. Хусен заявил судье, что преступление не совершал, а оговорил себя под пытками. Но, несмотря ни на что, он был оставлен под арестом. Однако заявление не осталось без реакции. После суда к нему в ИВС пришли двое полицейских, отвели в комнату для допросов и избили.

В октябре мать Вангашева несколько раз навещала сына в ИВС и СИЗО, куда его поместили. Хусен был сильно избит. Он жаловался на боли в спине, говорил, что у него отнимаются ноги, трудно дышать. В ноябре женщине позвонили сотрудники полиции и рассказали, что у Хусена отказали ноги и мочевой пузырь и они везут его в больницу Грозного. 1 декабря Хусену сделали операцию на мочевом пузыре.

В декабре 2011 года по результатам медицинского обследования Вангашева признали имеющим тяжелое заболевание, включенное в перечень заболеваний, препятствующих содержанию под стражей. В настоящее время у Хусена полностью отказали ноги. Ему назначен курс лечения.

Мать жертвы пыток жаловалась в Следственный комитет и МВД Чечни, однако никакой реакции на эти обращения не последовало.

Между тем Хусен Вангашев был успешно осужден за пособничество НВФ. По совету своего адвоката он согласился на упрощенный порядок принятия судебного решения «при заключении досудебного соглашения о сотрудничестве». Суд состоялся прямо в реанимационной палате городской больницы, куда явились судья и прокурор. Сам Вангашев смысл происходящего не понимал, в процессе не участвовал. За него все необходимые слова подобрал адвокат.

Адвокат Вангашева пояснил нам, что это он «подсказал» Вангашеву выбрать особый порядок, чтобы молодой человек остался с «условным» сроком. При этом адвокат должен был знать, что физическое состояние Хусена, у которого парализованы ноги, и так не позволил бы суду назначить Вангашеву реальный срок лишения свободы.

Другое дело СМГ, о котором необходимо рассказать, – дело Зубайра Идрисова.

3 августа 2009 года в селе Автуры был подорван автомобиль начальника ОВД по Шалинскому району Магомеда Даудова (Справка. – Магомед Даудов, в прошлом один из подчиненных Шамиля Басаева и амир села Гелдаген, позже перешедший в стан «кадыровцев», на момент описанных событий начальник Шалинского РОВД, ныне – руководитель аппарата главы Чечни, Герой России, близкий друг Рамзана Кадырова).

2 сентября в селе Автуры были задержаны двое друзей Зубайра Идрисова – Зубайр Аслаханов и Идрис Межидов. Сам Идрисов, которого также пытались задержать, скрылся, так как до этого его неоднократно пытались похитить.

Ночью Идрисовым позвонил начальник РОВД Даудов и потребовал доставить к нему Зубайра. 3 сентября родители передали сына Магомеду Даудову в его служебном кабинете. Вечером этого же дня в телевизионной новостной программе показали сюжет, в котором глава Чечни Рамзан Кадыров разговаривал с задержанными молодыми людьми на территории батальона внутренних войск «Юг». В разговоре принимал участие отец Межидова. Про задержанных парней говорилось, что они хотели взорвать Даудова.

Вскоре Зубайра заключили под стражу. Мать Идрисова встречалась с сыном на свиданиях. Сын рассказал, что в ИВС его били, пытали током, требовали, чтобы он взял на себя вину, и Зубайр подписал показания.

Юристы СМГ изучили многочисленные сообщения СМИ, а также материалы уголовного дела по обвинению Зубайра и его товарищей. Выяснилось, что некоторые материалы дела противоречат собранной информации.

В уголовном деле имеется объяснение Идрисова, согласно которому он и его товарищи заложили фугас с целью покушения на начальника РОВД, а потом, опасаясь усиленных милицейских рейдов, решили уйти в горы и вступить в НВФ. Впоследствии, когда родители наняли Зубайру адвоката, он отказался от своих «признательных» показаний, противоречащих очевидным фактам.

Тем не менее 8 июня 2010 года Верховный суд Чечни признал Идрисова, Аслаханова и Межидова признаны виновными в совершении преступлений по предъявленным обвинениям и приговорил их к длительным срокам лишения свободы. 15 сентября Верховный суд РФ оставил приговор в силе.

Обстоятельства задержания и изъятия у Идрисова оружия были сфальсифицированы. Кроме того, можно утверждать, что сотрудниками правоохранительных органов к Идрисову применялось физическое насилие. Причастность молодых людей к подрыву автомобиля начальника Шалинского РОВД "подтверждается" исключительно признательными показаниями, которые были получены с помощью пыток и являются самооговором.

В настоящее время осужденные молодые люди отбывают длительные сроки заключения в колонии.

Мы вовсе не хотим сказать, что в России нет терроризма и террористов. Но государственные органы, призванные заниматься борьбой с терроризмом, в действительности очень часто подменяют эту деятельность борьбой за показатели – так проще, безопасней, теплей и доходней. Проблема еще и в том, что органы следствия, прокуратуры и суды все это пропускают и утверждают. Сколько человек ретивые борцы с терроризмом притащат за шиворот, столько следственный комитет и предъявит обвинений, прокуратура утвердит обвинительных заключений, а суд вынесет обвинительные приговоры по этим наспех состряпанным делам. И пока весь этот конвейер работает, наивно ожидать ликвидации террористической угрозы.

А если конвейер даст сбой, его есть кому отремонтировать. Так, например, в мае 2011 года в Верховном суде Чечни оправдали четырех человек. Глава республики устроил судьям разнос, заявив, что они судят «неправильно». Больше «неправильных» вердиктов чеченские суды не выносили.

И не надо думать, что так дела обстоят только в вышедшей в лидеры по «успешной борьбе с терроризмом» Чечне. В настоящее время нижегородский Центр Э фабрикует уголовное дело в отношении одного из сотрудников Комитета против пыток, объезжая местные колонии и вынуждая заключенных дать заведомо ложные показания против нашего сотрудника. Да и автору этого текста пришлось на собственной шкуре убедиться в том, что законопослушный гражданин может оказаться террористом.

Недавно в Нижнем Новгороде при выходе из поезда я был задержан сотрудниками транспортной полиции, которые изъяли у меня ноутбук и карты памяти. На этих носителях содержатся материалы уголовных дел, в которых я участвую в качестве представителя потерпевших. Свои действия сотрудники полиции объяснили тем, что у них зарегистрировано анонимное телефонное сообщение о том, что я террорист. (Подозреваю, что они сами себе этот звонок и сделали.) Как подозреваемому в терроризме, мне было отказано и в праве на телефонный звонок, и в вызове адвоката. Позднее транспортная прокуратура признала действия полицейских незаконными, однако ни ноутбука, ни карт памяти мне так и не вернули.

Вчера президентский Совет по правам человека предложил Медведеву освободить Михаила Ходорковского, Таисию Осипову и еще свыше трех десятков осужденных и обвиняемых по сфальсифицированным уголовным делам.

Таисия сама не верит ни в какие помилования и не питает иллюзий относительно нынешней власти в России. Прошение о помиловании она подавать не будет. Здесь не только моральный аспект – переступить через себя и признаться в преступлении, которого не совершала, но и понимание того, какие последствия это принесет. Написав прошение и признав свою вину, она может быть в итоге и не помилована, так как эта процедура многоэтапная и на любом из этих этапов возможен отказ. Получится, что в помиловании откажут, а вина ею уже будет признана и, соответственно, дальше будут закрыты юридические перспективы борьбы.

Не верит Таисия и в добрые намерения г-на Медведева. Застигнутый врасплох студентками МГУ Медведев много наобещал. Но где вы видели, чтобы нынешняя власть выполняла свои обещания, тем более по отношению к своим противникам?

Таисию поддержали люди самых разных взглядов и общественного статуса – среди них известный блогер Алексей Навальный, бывший лидер Союза правых сил и вице-премьер Борис Немцов, главный редактор левого сайта «Форум.мск» Анатолий Баранов, журналистка Ольга Романова, певец Юрий Шевчук... Все эти люди не являются, мягко говоря, сторонниками тандема. И вряд ли Путин/Медведев к ним прислушаются.

К сожалению, Президентский совет по правам человека вступился за Таисию только сейчас, когда ей уже вынесен приговор и скоро будет кассация, а после нее - этап на зону (иллюзий никто не питает). Даже если судьи вдруг проявят «гуманность» и скостят ей срок, для нее это все равно будет означать пытку и в лучшем случае она выйдет из зоны глубоким инвалидом. Если вообще выйдет.

Что предпринять? Видимо, именно сейчас, пока не прошла кассация и приговор не вступил в законную силу, надо срочно организовать акции в поддержку Таисии. Надо остановить палачей!

P.S. Несколько дней назад выяснилось, что гражданский суд (в этот раз это Промышленный районный суд г. Смоленска) развернул иск Таисии с требованием провести нормальное медицинское обследование.

Дорогие друзья!

Мы призываем вас выступить в защиту умирающего в тюрьме Красноярска чеченца Зубайра Зубайраева.

О его судьбе не раз писали журналисты и правозащитники. Крайне жестокое обращение с ним в колониях Волгограда ( сотрудники ЛИУ-15 прибивали ступни его ног к полу гвоздями ) получило огласку в феврале-марте 2009 года, а журналистка из Волгограда Елена Маглеванная была вынуждена покинуть страну в результате преследования властей за публикации о Зубайраеве.

Однако с тех пор положение Зубайраева ухудшилось. Его регулярно жестоко избивают в тюрьме Минусинска под Красноярском. У него сломан позвоночник, не действует рука и нога, он — лежачий больной, но его продолжают избивать даже в таком состоянии. Каждый раз, когда его кто-либо посещает, он рассказывает правду о том, как с ним обращаются, и за это его подвергают новым избиениям.

Как свидетельствует заявление общественной организации Екатеринбурга «Мастерская судебных тяжб» о Зубайраеве, Минусинская тюрьма славится как место убийства заключенных. Зубайраев рассказал правозащитникам правду о том, как подвергался пыткам на следствии, как был осужден по сфабрикованному обвинению, за что не раз получал угрозы, что он не выйдет на свободу, его убьют в тюрьме и представят это как самоубийство.

Ситуация с Зубайраевым имеет также национальную подоплеку. Так, например, в присутствии членов Общественной наблюдательной комиссии Красноярского края и адвоката Качанова Р. Е., начальник СИЗО № 1 Красноярского края во всеуслышание называл Зубайраева «ваххабитом» и обвинял в каких-то убийствах, в то время как в приговоре у Зубайраева таких обвинений нет. Штампы «террорист», «ваххабит», «боевик» определяют крайне жестокое отношение некоторых сотрудников ФСИН, включая начальников тюрем и колоний, к заключенным чеченцам, что способствует разжиганию межнациональной розни и преступлениям по отношению к ним на национальной почве.

На свидания с адвокатом Зубайраева приносят на плечах другие заключенные, он лежит во время свидания на полу, не имея возможности ни пошевелиться, ни перевернуться на бок или спину, испытывая при этом мучительные боли. Без посторонней помощи Зубайр Зубайраев не может ни помыться, ни отправить естественные человеческие потребности, так как из-за сломанного охранниками в тюремной больнице Красноярска (КТБ-1) позвоночника он закован в железный корсет. Факты чудовищных пыток и издевательств над тяжелобольным заключенным Зубайраевым администрацией скрываются, тюремные медицинские работники не фиксируют данные о состоянии его здоровья в медицинских документах.

Недавно Зубайраева посетил адвокат и еще раз воочию убедился в его тяжелом состоянии.

В связи с непосредственной угрозой жизни и невозможностью дальнейшего отбывания наказания Зубайраева З. И. мы настаиваем на его досрочном освобождении по состоянию здоровья.

Мы призываем журналистов, правозащитников и всех неравнодушных граждан включиться в кампанию по спасению жизни заключенному Зубайру Зубайраеву.

Освобождение Зубайра Зубайраева важно для изменения правового и нравственного климата в стране, где сотрудники тюрем, убежденные в собственной безнаказанности и вседозволенности, позволяют себе выступать в роли палачей.

Российское общество не должно допустить пополнения списка жертв системы, убившей Сергея Магнитского и Василия Алексаняна.

(Подписи правозащитников)

О том, что Василия Алексаняна убил сегодняшний ФСИН (ГУЛАГ), наша неправосудно-карательная система и бесчеловечность ее чиновников, прозвучало уже немало слов. Без малого три года назад, когда Алексанян был поставлен следователями и тюремщиками на край могилы, потребовались неимоверные усилия неравнодушных людей, чтобы вызволить смертельно больного человека из заключения и дать ему возможность умереть дома.

Сергея Магнитского вызволить не удалось - он умер в неволе. Грустно осознавать, что и его, может быть, удалось бы вырвать из клешней системы, если бы общественность узнала о его судьбе вовремя.

Другой контингент узников сегодняшнего ГУЛАГа — чеченцы, без вины обвиненные в пособничестве террористам и вынужденные к самооговору. Они отбывают наказание вдали от своей республики, и нередко их жизнь превращается в нескончаемую пытку.

О судьбе одного из них, Зубайра Зубайраева я уже писала в марте и июне 2009 года — о том, как несправедливо он получил свой приговор, как его пытали на следствии и каким чудовищным истязаниям он подвергался в колониях Волгограда. Позже Зубайраева перевели в тюрьму Красноярска.

Сейчас его близкие опять в тревоге. Хоть срок заканчивается скоро, они уже не надеются увидеть Зубайра живым. Посетившие его адвокаты и представители общественных организаций свидетельствуют: Зубайраев превращен в инвалида, у него сломан позвоночник, оно медицинская помощь ему по-прежнему не оказывается, а избиения лежачего продолжаются.

3 октября Зубайраева посетил адвокат Базуев. Подзащитный рассказал ему, что 28 сентября, после того как его посетили двое правозащитников, ему тут же стали угрожать расправой за жалобы вошедшие в кабинет сотрудники тюрьмы, а когда они из кабинета вышли, вошел офицер в звании капитана и начал избивать Зубайраева ногами. При этом капитан дал понять, что это наказание за жалобы.

Правозащитник Владимир Шаклеин свидетельствует: "На свидание Зубайраева фактически на своей спине приносил заключенный из другой камеры... Зубайра клали на пол у батареи, так как сидеть он из-за острой боли не в состоянии... Из-за невозможности сидеть и самостоятельно ходить Зубайраев не может выходить на прогулки, посещать туалет (без помощи других), а также принимать душ. На тюремной куртке у Зубайраева картонный трафарет с фотографией и надписью "Склонен к самоубийству". Как пояснил сам Зубайраев, это ложь с целью возможного списания смертельных пыток и истязаний на "самоубийство".

Шаклеин также передает слова Зубайраева о том, что начальник тюрьмы Минусинска Мисюра сам лично неоднократно принимал участие в его избиениях, имея соответствующий опыт, так как "служил в Чернокозове".

Тюремщики привыкли, что с помощью побоев можно добиться от заключенных полной покорности. Привыкли к своей безнаказанности. А Зубайраев отказывается замалчивать правду об избиениях, за что получает новые и новые побои. Если за Зубайраева не вступится общественность, его забьют до смерти.

Мать Зубайраева Залпа обратилась к секретарю Общественной палаты Евгению Велихову с просьбой спасти сына. Его сестра Малика просит у правозащитников посодействовать переводу Зубайраева в другой регион. Однако до окончания срока Зубайру Зубайраеву осталось меньше года, и есть смысл добиваться его освобождения по состоянию здоровья.

Я помню, что сказал из-за решетки Василий Алексанян 1 февраля 2008 года: "ГУЛАГ жив... Система таким образом сделана, что любой невиновный человек может быть схвачен и обвинен в любом преступлении... Вы знаете, осознание собственной правоты дает мне большую силу... Если мы будем жить по заповедям, которые Господь завещал, — вот всего этого не будет, понимаете... Я надеюсь, что прозрение придет когда-нибудь. Не должно такого происходить. Невозможно это терпеть. Если уж такая жертва приносится мною, вольно или невольно, она должна пробудить сознание у людей. Помочь увидеть им то, что происходит в стране..."

Сегодня, когда Алексаняна уже нет, надо еще острее прочувствовать эти его слова и помнить их, осознавая свою ответственность за творящийся беспредел власти и не уставая защищать попавших в жернова этой бесчеловечной системы.