Когда в 2004 году арестованным за акцию в президентской приемной нацболам предъявили обвинение по статье о попытке захвата власти, у всех, что называется, отвисла челюсть. Обвинение выглядело настолько нелепым, что это казалось совершенно невозможным. Ну, начальник, ты ва-а-а-ще! Захват кресла в приемной – захват власти!

Правда, член правления общества «Мемориал» Александр Юльевич Даниэль определенную логику в таком обвинении увидел. Для российского чиновника, заметил он, кресло – это и есть сама власть. Символ власти, атрибут власти. Еще вертушка и секретарша. Сегодня они кресло захватили, завтра по вертушке поговорить захотят. А что будет послезавтра – подумать страшно.

Впрочем, «умные люди» понимали, что кремлевские паханы так просто куражатся для острастки. Поучат немного мальцов, чтоб впредь неповадно было, покажут, где их место в россеянии, поглумятся и заменят откровенно издевательские обвинения на более адекватные. Так и произошло.

Так же думали многие «умные люди», когда столь же абсурдные, притянутые за уши обвинения были предъявлены участницам панк-молебна в бизнес-центре РПЦ. И были весьма удивлены, когда на этот раз власти довели дело до обвинительного приговора. Заговорили о глупости и неадекватности властей. Как власти могли не предвидеть, какими колоссальными и «долгоиграющими» репутационными потерями все это для них обернется?

После пиратского захвата судна экологов из «Гринписа» российскими силовиками, подрабатывающими холуями у газпромовской братвы, ситуация начинает повторяться. Антон Орех призывает власти одуматься и не устраивать нового вселенского позорища, аналогичного «делу» Pussy Riot. Однако вызывает тревогу срочно проведенный опрос ВЦИОМа, по которому большинство россиян одобряет действия властей по отношению к экоактивистам. Так же, как они одобряли приговор участницам панк-молебна.

Все дело в том, что, столкнувшись с массовыми протестами против фальсификации итогов выборов, путинский режим сделал ставку на мобилизацию традиционалистски настроенной части общества против его «вестернизированной» части. Накрепко связал себя с поддержкой консервативной массы. И не мог себе позволить эту массу разочаровать. А она желала, чтобы посягнувших на «святое» наказали. И неважно, насколько это «наказание» будет соответствовать закону. Напротив - чем абсурднее будет обвинение, тем лучше. Чтоб знали. И не стоит особенно полагаться на то, что с экологами следствие покуражится, как с нацболами в 2004-м, да и заменит им обвинение. Скажет, что разобралось. Через пару месяцев доподлинно установило, что под маской экоактивистов не скрывались страшные исламские террористы из Сомали.

В той среде, с которой повязал себя кремлевский пахан, представления о праве и законе самые пещерные. В этой среде критерием легитимности власти считается не честность при подсчете голосов на выборах, а способность украсть голоса и остаться безнаказанной. Как в этих условиях оппозиция может доказать свою «легитимность»? Только одним способом: продемонстрировать способность идти на жертвы, но не согнуться, не подчиниться гангстерам.

Мне приходилось объяснять в прямом письме госпоже Толоконниковой, в чем она не права. Совершенный ею грех... наказывается Богом гораздо страшнее, чем наказание любого земного суда: наказывается вечными муками... Наказание, которое сейчас не без Божьей воли она несет, связано в том числе и с физическими трудностями, как любое наказание такого рода... труд и стесненные обстоятельства - это, конечно же, часть наказания, которую должен нести любой, кто в относительной мере преступил закон... Письмо госпожи Толоконниковой, конечно, нужно рассматривать в контексте той политтехнологической команды, которая с ней связана... Через жалость нас пытаются подвести к однозначным выводам... когда они вас к чему-то побуждают, сделайте ровно наоборот... и если в ответ поднимется страшный визг, значит, все хорошо, значит, вы правы.

Всеволод Чаплин, председатель отдела Московского патриархата по взаимоотношениям церкви и общества

Священник с спокойной совестью делал все то, что он делал, потому что с детства был воспитан на том, что это единственная истинная вера... Главное же, утверждало его в этой вере то, что за исполнение треб этой веры он восемнадцать лет уже получал доходы, на которые содержал свою семью... Начальник же тюрьмы и надзиратели, хотя никогда и не знали и не вникали в то, в чем состоят догматы этой веры и что означало все то, что совершалось в церкви, - верили, что непременно надо верить в эту веру, потому что высшее начальство и сам царь верят в нее. Кроме того, хотя и смутно (они никак не могли бы объяснить, как это делается), они чувствовали, что эта вера оправдывала их жестокую службу. Если бы не было этой веры, им не только труднее, но, пожалуй, и невозможно бы было все свои силы употреблять на то, чтобы мучать людей, как они это теперь делали с совершенно спокойной совестью.

Лев Толстой. "Воскресение"

В письме Надежды Толоконниковой для нас, правозащитников, не прозвучало ничего нового – мы все это давно знаем и из многочисленных писем заключенных, и от членов общественных наблюдательных комиссий. И мы годами говорим о том, что происходит – только нас не слышат. Поэтому значение письма Толоконниковой в том, что ее услышали. Личность она резонансная, и письмо получило резонанс. Хорошо, что ей хватило смелости все это прямо высказать, несмотря на угрозы, в реальности которых мы не сомневаемся – весь наш опыт говорит об этом.

В чем же причина того, что происходит? Причины две: это и традиции системы исполнения наказаний, и состояние общества. Жестокость тюремщиков традиционна, эта традиция сохраняется поколениями – в местах, где расположены колонии часто у сегодняшнего надзирателя надзирателями был и отец, и дед – и отношения к заключенным передается по наследству. При этом многие в руководстве исправительных учреждений искренне полагают, что жестокое обращение – это их вклад в «борьбу с криминалом», а мы своей критикой им только мешаем! Хотя их задача все же не борьба с криминалом, а перевоспитание заключенных, нацеленное на их возвращение в общество нормальными, не озлобленными людьми. Пытки, жестокое обращение этому никак не способствуют. К этому стоит добавить, что среди тех, кто работает в колониях, даже в руководстве, немало лиц с не вполне здоровой психикой.

С другой стороны, в обществе тоже нет понимания цели системы исполнения наказаний. Многие считают, что воры и бандиты и должны мучиться, раз ух они совершили преступления, и нечего им создавать «санаторные условия». Но дело в том, что среди заключенных те. Кто совершил тяжкие преступления против личности, и к кому такое отношение хотя бы можно понять, составляют меньшинство. Огромное же большинство населения российских тюрем – это осужденные за мелкие кражи, незначительные мошенничества и подобные нетяжкие преступления. При условии компенсации причиненного вреда для них вообще можно было бы применять формы наказания, не связанную с лишением свободы – но они находятся там же, в тех же условиях, что и люди, совершившие тяжкие преступления. Да еще надо учесть, что при нашей судебной системе в заключение попадает огромное количество невинно осужденных…

Конечно, не все наши колонии пыточные. Даже большинство из них не заслуживает такого определения. Но то, что такие колонии существуют, и в них мучаются десятки тысяч человек, пусть и заслуживших суровые условия лишения свободы, но никак не пытки, издевательства и унижения, говорит о необходимости коренной реформы системы.

Нельзя сказать, что ничего не делается. Начальники меняются, каждое новое руководство ФСИН выступает с какими-то предложениями, некоторые из которых вполне разумны, но в целом система остается прежней. Для ее настоящей реформы нужна политическая воля высшего руководства, а не красивые слова и косметические улучшения.

Прежде всего, необходима переаттестация всего персонала системы исполнения наказаний на всех уровнях – и не формальная (как последняя переаттестация в полиции, когда она зачастую осуществлялась за несколько минут, а то и чисто коррупционным образом за определенную мзду), а с участием профессиональных, обязательно гражданских, психологов и психиатров, широком привлечении общественности – правозащитников, членов ОНК, благотворителей, если надо – с применением полиграфов…

Второе – это срочно необходима самая широкая амнистия, которая коснулась бы всех, кроме тех, кто совершил преступления против личности. В результате амнистии или замене наказания на не связанное с лишением свободы всех, кто совершил незначительные и экономические преступления, не связанные с нанесением серьезного ущерба другим людям, население российских тюрем и колоний можно сразу уменьшить по крайней мере в два раза. А это уже само по себе создаст в них другие условия и расчистит путь для серьезной реформы всей нашей системы исполнения наказаний.

Слово за руководством страны.

Икона ультраправых Евгения Хасис аккуратненько встала на сторону лагерной администрации в конфликте между Толоконниковой и ФСИН.

Очень показательное интервью взял у нее ее "правозащитник" (а для людей с хорошей памятью – защитник и друг убийц, с шампанским отмечавший убийство Маркелова) Алексей Барановский.

Логика "проблемы у нас есть, но давайте решать их аккуратно и по-тихому" свойственна двум категориям зеков: блатным на черных зонах (у них там есть преференции за которые есть смысл держаться) и козлам, сотрудничающим с администрацией, – на красных. Зона, в которой сидит Толоконникова, не просто красная (все женские зоны красные по определению), она на общем фоне отличается чудовищным режимом и беспределом администрации. Простые зечки лишены каких-либо благ, за которые им следовало бы цепляться. То есть расшатывание режима потенциально может навредить лишь тем, кто открыто или тайно работает на администрацию и получает от нее послабления.

Собственно говоря, позиция Хасис – это типичная попытка поиграть в Realpoltik, основанную на компромиссах и полумерах. Вспоминаю, как несколько месяцев назад ее конформистский текст с упоением репостили у себя как правые, так и некоторые не особо чистоплотные красные консерваторы. Тогда она призывала заниматься "реальными проблемами" и быть ближе к народу. Когда же Толоконникова занимается более чем реальной проблемой (что может быть реальнее чем пытки и унижения в тюрьмах?), ее призывают быть потише и поаккуратнее.

Вообще это типично для ультраправых, столкнувшихся с отпором системы. Они очень быстро подстраиваются под нее. Многие правые "узники совести" в России с подачи центра "Э" прямо из тюрьмы промышляют писанием доносов на антифашистов и правозащитников. Просто у нацистов очень развит культ силы, уважение с ней. Если сильного врага заведомо нельзя победить, то подчиниться ему для них правильно и естественно. Если "система" смогла победить патриота, то самым логичным решением для патриота будет попробовать слиться с этой системой, стать частью большей силы, потому что быть слабым стыдно.

Левый подход заведомо другой. "Коммунисты – мертвецы в отпуске", они привыкли бороться с превосходящим врагом, хорошо осознавая свою уязвимость и безнадежность собственного дела. Левому не стыдно "быть слабым", стыдно предать свои ценности и прекратить борьбу.

Надя с Машей (считают они себя левыми или нет - неважно) задают сейчас планку для всех нас.

Вот здесь можно подписать петицию в поддержку требований, которые Толоконникова выдвинула, уходя на голодовку.

Ликуйте, оскорбленные! Радуйтесь, гонимые! Веселитесь, твердые в вере отцов ваших! Враг посрамлен, а вера ваша просияла в чистоте и непоколебимости. Как скала вера ваша. Как камень, о который разбивается всякое дерзкое слово, и всякая слеза, и всякий стон. Вы жизнь свою готовы положить за веру свою, и чужой жизни не пожалеть. Не дать греховной жалости подточить вашу твердыню, но стоять до конца: покуда не погибнет враг ваш, не истощит сердце свое плачем, не изнурит тело свое непосильным трудом, не смирится перед палачом своим, день и ночь радеющим о душе его. Поношения во благо врагу вашему, и голод лишь украшает его, а жажда его да в духовную жажду обратится! Молитва ваша да не ослабеет о палачах, господином и отцом возвеличите имена их, и благословите насильников меч, поражающий неверного. Стон и плач невольниц утешит слух ваш, ибо страданием искупают они грех свой.

Не слушайте лукавых, что будут смущать слух ваш рассказами о непотребствах и жестоковыйности начальников ваших. Стойте в вере в чистоту и незапятнанность учителей ваших. Плеть их во благо вам, ибо слаб человек и не очиститься ему по греховности своей. Женщине не доверяйте, ибо демоны в душе ее, и ежечасным трудом, в презрении и нечистоте спасет она душу свою. Не доверяйте ей детей ваших, но воспитывайте их в отдалении и чистоте.

Не преклоняйте ухо свое к молитве дерзких, закрывайте глаза на бесчинства свободных, сердце ваше да не откроется ни правде, ни любви, ибо истина ваша в насилии и зле просияет, и пребудет она с вами во веки веков. Аминь.

Тюрьма и труба: о новой акции Pussy Riot

Название акции «Как в красной тюрьме» кричит о тюремных муках Марии и Надежды и о том, что происходит со всеми нами, предлагая новый яркий образ для разлитых в воздухе сравнений с 37-м, сталинскими репрессиями в целом, песней Back to the USSR, «возрождением советской античности» и пр. Мы все живем в красной тюрьме, утверждают Pussy Riot. Вся страна - тюрьма, а люди в ней зэки, если они не знают, что такое освобождающий смех и зачем нужна свобода. Об этом недавнее письмо Маши: «Российская госсистема — экстраполяция системы тюремной в страхе смеха. Нынешние госчины испугались шутовства, посадив нас, те же самые чины со звездочками поменьше продолжают мне повторять в колонии, что «здесь у нас серьезное заведение». Лагерь как образ страны - одна из сквозных тем поэзии ГУЛАГа, в которую Pussy Riot вписали новую яркую страницу. Разве это поэзия? Да, поэзия нового абсурда, непривычная и разящая наповал, как и зашкаливающий абсурд нашей жизни, который невозможно отразить в классических формах стиха, сглаживающих гармонией то, что разрушено и разобщено.

Мы живем в коллективном кошмаре, который складывается из слов и поступков многих людей - властных и покорных. Не случайно песня «Как в красной тюрьме» предназначена для хорового исполнения. Она и написана в складчину, хором, поскольку составлена из отдельных строк, придуманных разными участниками акции. Эти возгласы напоминают поэтический манифест битников - поэму Аллена Гинзберга «Вопль». Они, как и в прежних акциях, звучат как вопли страдающего человека, кричащего от боли за гибнущую страну. Это наш общий вопль, слитый из многочисленных протестных криков, отчаянных, разрозненных и разъяренных.

Катя Толстая, голландский теолог, разработала особый метод калейдоскопического анализа, который предлагает применять к анализу Pussy Riot.

Новая песня представляет богатый калейдоскоп скандальных событий, законов и преступлений: от депардьирования, ужесточения регистрации, появления армии наймитов - «низовых активистов», - к истории захвата ЮКОСа (Сечин), монархической передаче власти («все как в Катаре»), манипулированию религией (церковь как в ОАЭ), «воцерковлению» образования («В МИФИ теология»), братанию с диктаторами («Уго Чавес живой»), гомофобному закону, и политическим процессам (Навальный). В начале акции девушка бьет кувалдой по нефтяному вентилю, сбивает его - и взрыв-бунт задает мощный протестный импульс всему действу. В тот же день, 17 июля, когда в сети появилась новая акция Pussy Riot , Навальный написал в живом журнале, что «жаба сама с вентиля не спрыгнет», что мгновенно ввело «Жабу на вентиле» в уже известный ряд сатирических аллегорий власти, таких как Крыса, Добби, Каа, Крошка Цахес, Чебурашка, Стерх и пр.

В новой песне важна похоронная символика цвета - сочетание красной тюрьмы с черной нефтью. При всей многокрасочности картинки именно красный и черный несут основные смыслы. Красная тюрьма, в которую заключены Надя и Маша, есть универсальный образ страны как единого красного тела, по жилам которого течет черная кровь. Клип развивает пелевинскую тему нефти: «Люди думают, что торгуют нефтью, а сами становятся ею». Народ воспринимают как нефть и пытаются низвести его до нефти, но сами оказываются в плену у нефтяных потоков, которые их и погубят. Нефтяные вампиры, как наркодилеры, стремятся все страну посадить на черную иглу. Pussy Riot инсценируют ритуальную казнь князя черного золота Сечина и главы опричнины Бастрыкина через нефтяное колесование.

Преступники обычно очень суеверны. Ходили слухи, что Путин обрушил свой гнев на панк-молитвенниц, потому что испугался сглаза или проклятия. Новая акция продолжает играть ритуальными образами, на этот раз - средневековой казнью. Хватит ли у «казненных» ума и чувства юмора, чтобы взглянуть на свою карнавальную смерть как на художественный образ? Или они опять начнут охоту на ведьм? Мало кто в нашем обществе еще способен воспринимать художественные образы как собственно художественные, а новое политическое искусство как собственно искусство политического протеста. В буквальном смысле каждого из этих слов. С признанием абсолютного права художника на освоение всех образов мировой культуры и ранящей его реальности.

Знаете, что говорит о Чехове как о художнике, который оказал всемирное влияние на театр XX века? Каждый уважающий себя театр должен поставить хотя бы одну из его пьес, а каждый уважающий себя театрал должен уметь, выходя из театра, сморщить носик и с легкой брезгливостью бросить в толпу: «Это не Чехов!». Популярность панк-группы столь велика в мире, что, возможно, через несколько лет Pussy Riot Day будут отмечать 21 февраля в детских садах, где начальство рассмеется до слез над песней младшей группы «Дева Мария, директора прогони!». Их образ уже превращается в клише, китч, бренд и прочие радости массовой и потребительской культуры. Балаклава стала русским сувениром, как ХХС переименовали в Pussy Riot Church. В поп-культуру имитации перешли не только рваные джинсы хиппи и песни "Битлз", этой участи не избежали ни Шекспир, ни Вагнер, ни Климт.

Но в процессе сувениризации есть свои хорошие стороны. Особенно когда авторы сидят в тюрьме, где на них натравливают заключенных, откуда их вывозят в неизвестном направлении, применяя насилие (о любых формах которого нужно кричать, а потому разговором рабов мне кажутся споры о том, избили Машу или «просто поволокли»). Когда суды штампуют отказы в УДО, а за изображения Pussy Riot выносят предупреждения СМИ и заводят дела на художников, несмотря на всемирный балаклавинг и распухший том эпистолярного романа с Путиным и патриархом.

В этой ситуации песня «Как в красной тюрьме» сделала самое главное - показала, что протестный дух Pussy Riot не сломлен, явила их силу, достоинство, способность прямого попадания в цель, в яйцо Кощея, и (главное!) - солидарность с заключенными в тюрьме Надей и Машей. Акция аутентична, она не имеет никакого отношения ни к китчу, ни к бренду, а сохраняет дух, стиль и энергетику прежних выступлений, следует occupy-стратегии, развивая «веселую науку захвата площадей». Группа всегда захватывала символические властные и массовые топосы (места). Они начинали на тюремной крыше (тоже вышка!) с акцией «Смерть тюрьме, свобода протесту!», теперь тюремная тема была гениально погружена в нефтяную и завершилась «маской черной смерти», разлитой по личинам бюрократов.

Споры о том, представляет ли новая акция группу Pussy Riot, звучат нелепо. И Надя, и Маша неоднократно заявляли, что любой может стать членом группы, достаточно надеть балаклаву, яркий костюм, сочинить песню, найти место, и вперед! При помощи цветной балаклавы группа создает яркий символ анонимного бунтаря, безымянного ЛЮБОГО. Этот анонимный ЛЮБОЙ может и должен (как личность) быть ДРУГИМ, а в сумме собирательное творчество ДРУГИХ дает творческое развитие как один из вариантов пути. Широко провозглашенный принцип анонимности и открытости (!) группы предполагает отказ от права собственности на ее состав и даже содержание акций, не говоря уже о вырезе платья и гендерной принадлежности участников или организаторов (в мире полно мужчин-феминистов, которые тоже имеют право вступить в Pussy Riot, или вы за биологический детерминизм?). Это испытание на солидарность и великодушие. Представьте себе Антона Павловича, который бегает по театрам всего мира и кричит «Симулянты! Имитаторы!». Смешно. Баланда-пропаганда получается. А вокруг ведь крокодилы плавают и злодеи на вышках стоят.

Pussy Riot test, или Битва Богов

Уже больше года я пишу письма на Запад христианам и ученым, занимающимся религией и искусством, с просьбой поднять свой голос в защиту Pussy Riot. В ответ редко встречаю поддержку, чаще получаю молчаливый или вежливый отказ, как например, «в нашем уставе записано, что институт не может принимать участие в кампаниях» или «архиепископ Йоркский будет молиться о разрешении конфликта», либо наталкиваюсь на сопротивление.

Но все по порядку. Шесть лет назад я сделала доклад в Даремском университете (Великобритания) о мертворожденном синтезе православия и марксистско-ленинской идеологии на материале современных антиутопий (Войнович, Сорокин, Пелевин и др.). В аудитории был английский православный священник, который, красный от негодования, пулей вылетел из аудитории, как только я закончила свою речь. Для него, в прошлом англиканина, православие было возвышенной мистической традицией, не имеющей никакого отношения к грязной политике, для него иконы были окнами, открытыми в вечность, но наглухо закрытыми от сквозняков времени. Он не понял моей критики в отношении идеологической мутации христианства, или не захотел посмотреть в лицо печальной реальности. Конечно, и писем о Pussy Riot я ему не писала.

До сих пор мне известны только два протестантских пастора, поднявших голос в защиту панк-молитвенниц: основатель Кестонского института Майкл Бурдо, неоднократно выступавший в западных СМИ, несмотря на отказ самого Кестона вступиться за гонимых, и новозеландский пастор Глинн Карди. Майкл Бурдо протянул нить от панк-молебна к письму соловецких епископов, осудивших в 1927 году Декларацию митрополита Сергия (Страгородского), после которой союз церкви с антихристианским государством стали называть сергианством; и далее – к Открытому письму (1965 год) священников Глеба Якунина и Николая Эшлимана, выступивших против соработничества священноначалия с компартией в массовых хрущевских гонениях на церковь. Пастор Глинн Карди (проповедь «Сила молитвы: Pussy Riot испытывает церковь») увидел в истории Pussy Riot «столкновение Богов» (clash of Gods) - бога-марионетки в руках власть имущих, которые используют его для сохранения власти и манипуляции общественным сознанием, и Бога справедливости, взаимной ответственности людей друг перед другом, и их равного достоинства перед Создателем. Именно этого Бога, мне кажется, с презрением отвергает Всеволод Чаплин, когда неуклюже говорит о своих оппонентах как неких еретиках, верующих в «Бога в душе хороших людей».

За последний год я потеряла способность общаться с несколькими друзьями в России и на Западе, не прошедшими, на мой взгляд, Pussy Riot test. Как преподаватель я всегда завышала студентам оценки на экзаменах, но за этот единый общечеловеческий экзамен, который пришлось сдавать всему миру после панк-молебна, я поставила много двоек, онемев от невежества и бесчеловечности «двоечников». До этого теста я не представляла, сколько в людях живет равнодушия, лицемерия, ханжества и жестокости. Время охоты на ведьм, Освенцима и ГУЛАГа казалось прошлым, которое мы худо-бедно преодолели, хотя последние десять лет я все больше чувствовала себя в обществе немецких бюргеров начала 1930-х, которые своим равнодушием допустили нацистов к власти. Но только в истории Pussy Riot я увидела, что жестокое насилие не просто допускается пассивными и равнодушными - оно, это насилие, уютно располагается внутри них, заботливо прикрытое одеялом из разноцветных оправданий: «здесь всегда так было», «ничего не могу сделать», «они сами виноваты», «так им и надо», «важны алтарь и трон», «Христос все равно в церкви», «не нужно драматизировать/политизировать», «простые люди не понимают», «мое дело важнее» и т.д. и т.п. Я говорю сейчас только о равнодушных, не касаясь крайних живодерских настроений.

Всемирный балаклавинг на этом фоне кажется ярким пламенем протеста, пылающим за колючей проволокой российского лагеря. Но и за балаклавингом можно увидеть «битву Богов», которая разделяет религиозные сообщества и академическую среду на Западе. Конечно, не в столь репрессивной церковно-государственной форме, как в России, но разделяет. На конференции в Веймаре в октябре 2012 года, посвященной московским процессам над художниками («Осторожно, религия!», «Запретное искусство–2006» и Pussy Riot») ко мне подошли христиане из Виттенберга, которые хотели, чтобы Надежда, Мария и Екатерина получили премию Мартина Лютера (их выдвинул городской совет), но столкнулись, в частности, с сопротивлением лютеранского теолога Фридриха Шорлеммера, углядевшего в панк-молебне не смелую и заслуженную критику пороков церкви, а кощунство. И вдруг (о радость!) весной 2013-го я получила замечательное письмо от голландского пастора и доктора теологии Хелеен Зоргдрагер, которая организовала первый на Западе международный междисциплинарный семинар по Pussy Riot, собрав историков, богословов, социологов, искусствоведов. Последняя встреча семинара в июне 2013 г. была посвящена проблеме кощунства в деле Pussy Riot. Я сделала доклад «Панк-молебен Pussy Riot обличает кощунство» (The anti-blasphemy message of Pussy Riot’s punk-prayer), перечислив ряд ересей и кощунств (сергианство, идолопоклонство, манипуляция святынями в политических целях, хула на Духа Святого, симония), которые стоят за теми пороками, на которые указали емкие строки панк-молебна. Затем послушала интересные доклады: «Юродство: благой союз кощунства и религии» Кароли ван Остенде, «Религия анархизма: провокации панков» Эрнста ван ден Гемела о тех панк-группах, на которые Pussy Riot ссылались в своих интервью, «Между свободой выражения и кощунством: напряжение, проявившееся в деле Pussy Riot» Альфонса Брюнинга о законодательстве разных стран в вопросах религии и свободы слова.

На следующий день я должна была читать открытую лекцию в Амстердамском свободном университете, на которую не пришел ни один человек. Организаторы стушевались, ссылались на массу событий в конце учебного года, на которых заняты студенты и преподаватели, на ливень, но потом, оглянувшись, заметили, что некоторые объявления о лекции (с моей фотографией в балаклаве и с иконой Pussy Riot в руках) исчезли со стен. На том же этаже в тот же день собирались западные православные священники и светила богословия - там проходила презентация книги того самого православного священника из Англии, который шесть лет назад в гневе покинул аудиторию после доклада о новой государственной идеологии - советском волке в православной шкуре.

Сегодня был необычный день. Ко мне приезжали с "России-1", говорили долго - больше трех часов, вернулась, а ощущение чего-то неприятного, едкого и жуткого. Я жалею, что дала согласие... Пока они не смонтировали очередного Мамонтова, хотела бы сказать о характере нашей беседы и о том, чего я ожидаю от нее.

Всякий раз, когда я говорю с человеком, то хватает и часа, чтобы я поставила его выше его функции, какой бы она ни была. Пусть это следователь или опер ЦИЭ, пусть это доносчик или журналист с "России-1" - я говорю с ним, как говорила бы с другом. Как все-таки странно и парадоксально, что я сижу в тюрьме за ненависть, ведь именно ею я зачастую желала бы обладать, но нет. Нет ее. Именно ненависти. Но, увы, невозможно (и все больше) не испытывать холодного отчуждения к подобным людям. Сколько их будет вокруг, когда откроются эти ворота? Сколько будет сцен и гнилых псевдодискуссий, с нагнетанием, с драматизированием и прочим пропагандистским барахлом? Изживем ли мы это? Мне стыдно за нашу журналистику. Честное слово, стыдно. Для общения с такими журналистами нужно обрасти чешуей, чтобы их вопросы стекали вниз, не проникая внутрь, не оставаясь зудом на коже и болью в голове. Мои любимые строчки Галича всякий раз не выходят из головы, после того как приезжает подобный последнему гость:

А что же я вспомню?
Усмешку
На гладком чиновном лице,
Мою неуклюжую спешку
И жалкую ярость в конце.

Есть во всех них черта, почти незаметная линия, которая просвечивает в паузах, взглядах, - претензия. Или, не знаю, гордыня. Впрочем, последнее несколько преувеличено, так как гордыня представляется чем-то более высоким, чем то, что вижу я. Претензия говорить от лица "большинства", "народа", "знания". Всякий раз я хочу спросить: с каких пор скользкие клише стали знанием? Видимо, с тех пор как они повисли на губах должностных лиц.

Шестого июня, в пушкинский день рождения Маши Алехиной, в Сахаровском центре ей был посвящен семинар «Искусство о политике и политическое искусство» (из цикла «Концептосфера Pussy Riot»), на котором известный петербургский художник-акционист Петр Павленский продемонстрировал яркий контраст между «лоботомированным искусством» тоталитарной пропаганды и политическим искусством, свободным, как акции Pussy Riot, от власти и коммерции и направленным на разрушение механизмов властного идеологического контроля над общественным сознанием ( видео семинара здесь).

Седьмого июня я позвонила Маше в лагерь, чтобы поздравить ее с днем рождения и рассказать о семинаре. На вопрос о самочувствии она ответила звонким уверенным голосом: «Много ем и много читаю. Чувствую себя очень хорошо. На этот раз почему-то было гораздо легче держать голодовку, чем в СИЗО. Настроение у меня хорошее. Замки в лагере сняли, но меня держат в отдельной палате медсанчасти. Правда, скоро должны перевести в отряд. На прогулку выпускают на 5-10 мин. Относятся ко мне очень хорошо». Я стала сокрушаться, что все наши старания не могут пробить стену непонимания и жестокости, на что она возразила: «Мне кажется, мы ее уже пробили. Я не чувствую, что меня лишили свободы. Я здесь свободна. Конечно, кое-что вокруг огорчает меня, но это не нарушает моего внутреннего состояния. Передайте благодарность всем, кто меня поддерживает».

На восьмое июня я заказала «домашнее видеосвидание» с Машей и пригласила к экрану о. Вячеслава Винникова, который просил у нее прощения за церковь, за беззаконный суд, говорил, что Христос послал Pussy Riot в храм обличить церковь и власть, которые так низко пали, рассказывал о своих открытых письмах к архиереям и Всеволоду Чаплину с призывом покаяться перед девочками, о том, что он молится о Маше, Наде, Филе и Гере. Батюшке было трудно говорить, сжимало горло, он чуть ни плакал, глядя на исхудавшую бледную Машу с большой черной телефонной трубкой в руках на фоне казенной синей двери. Она потеряла шесть килограммов за время голодовки, набрала пока три. Мы сказали ей, что посадив их, церковь выгнала Христа из своих храмов и Он с ними в тюрьме, что после зачитанного 18 марта 2012 г. в московских храмах обращения к генеральному прокурору с требованием ужесточить им наказание многие люди перестали ходить в церковь, сажающую людей в тюрьму. О людях из церкви, оговоривших ее в суде, она мягко сказала: «Они хорошие. Их просто заставили так говорить. А в душе они сожалеют об этом".

Я вспомнила цитату из фильма «Ангелы вселенной» в ее живом журнале: «Я не человек. Я заплата на небе». Заплата всепрощения и любви к врагу, которая закрывает собой дыру церковного озлобления.

Пока Роскомнадзор выносил "Граням" и некоторым другим сетевым СМИ разные там громкие предупреждения и предписания об изображениях грешноватых футболок, новосибирские суды усомнились в грешноватости этих самых футболок, да и позакрывали дела "об оскорблении религиозных чувств" - по причине отсутствия состава правонарушения.

В целом от четырех дел, возбужденных после "проверочной закупки" оперативниками пары футболок "СВБД ПСРТ", осталось лишь одно предупреждение о недопустимости "торговли в неустановленных местах". Дело о незаконном предпринимательстве прекращено из-за отсутствия состава, два дела об оскорблении религиозных чувств (по делу за каждую футболку) - из-за истечения сроков давности и из-за отсутствия состава. Штраф в 1000 рублей, информация о котором гуляет по Сети, оспорен и отменен. Изъятые футболки, приобщенные к материалам дела, возвращены и выставлены на аукцион ebay как документ эпохи, «освященный» прокуратурой.

Роскомнадзор оказывается в неудобном положении - хотя ему не привыкать. Надеюсь, это постановление пригодится "Граням" и всем, кто столкнется с самодурством ведомств-цензоров.







И бонус для дочитавших до конца: остросюжетный фильм о буднях новосибирских полицейских — "Проверочная закупка":