статья "Доктор Живаго": эпос убил лирику

Борис Соколов, 26.05.2006
Кадр из сериала  ''Доктор Живаго''

Кадр из сериала ''Доктор Живаго''

Сериал "Доктор Живаго" привлек телезрителей в гораздо меньшей степени, чем "Мастер и Маргарита", "В круге первом" или даже "Золотой теленок". Видимо, сыграло свою роль то, что фильм появился в продаже на DVD еще до премьеры. Но есть, на мой взгляд, и более существенная причина: 11-серийный формат экранизации плохо подходит к пастернаковскому роману. В знаменитом голливудском фильме 1965 года, при всей его "клюквенности", внимание зрителей было сосредоточено на любви главных героев, которую Омар Шариф и Джули Кристи сыграли блестяще, и вечная тема позволяла отвлечься от условного "псевдорусского" антуража. Режиссер отечественнной картины Александр Прошкин и сценарист Юрий Арабов поставили на первый план не лирику, а исторический эпос. Но эта попытка была обречена на неудачу.

По мнению г-на Прошкина, "Доктор Живаго" - "это не роман, это документальное произведение, как бы такой литературный подвиг". Между тем это именно роман, причем в большой степени философский, символистский. Здесь важно не то, что герои делают, а что и как они говорят. Поэтому буквальная или близкая к тексту экранизация здесь в принципе невозможна.

Постановщик "Живаго" стремился передать мысль Пастернака о гибельности советской власти для творческой личности через картины постепенно нарастающего революционного хаоса, а не через внутренние душевные переживания героев, которые действительно крайне трудно передать воплотить на экране. И фильм получился по-своему цельный, а что касается актерского состава, так это едва ли не лучшая сериальная экранизация классики сериал на нашем телевидении. Только от Пастернака в картине остались в основном имена персонажей и стихи. Философия ушла, никакого кинематографического эквивалента ей авторы не нашли, да, похоже, и не искали.

В фильме, конечно, есть стремление соблюсти историческое правдоподобие, но без ляпов, увы, не обошлось. Так, в эпизоде гибели комиссара Гинце (в основе его реальное убийство в августе 1917 году на Юго-Западном фронте комиссара Временного правительства Ф.Ф. Линде) рядом с Живаго мы видим подпоручика Галиуллина в шинели без погон, но зато с каким-то совершенно фантастическим георгиевским бантом - на манер революционного красного. Под шинелью же - гимнастерка с орденом Св. Георгия, но тоже без погон, зато ярко-зеленого цвета, что, вероятно, должно напоминать о мусульманском вероисповедании Галиуллина. Разумеется, в подобных маскарадных костюмах в августе 1917 года офицеры сроду не ходили и погоны с себя еще не снимали.

А уж от чекистской линии в финале прямо оторопь берет. По уровню "клюквенности" часть, посвященная 1929 году, значительно превосходит все американские экранизации. Одна фраза о том, что "группа вредителей Наркомпроса обезврежена НКВД" (это в конце 20-х!) чего стоит. Андрей Краско дворника Маркела играет хорошо, но главное - не вслушиваться в тот ахинейный текст, который ему приходится призносить. А Живаго, читающий по требованию почтенной публики своего "Гамлета" на юбилее дворника с дореволюционным стажем!.

От нарочитой эпичности, заданной сценаристом и режиссером, спасают, как водится, актеры. Олег Янковский превосходно играет обаятельного циника, Андрей Панин - понимающего свою обреченность российского капиталиста (прямо жалеешь, что по воле Пастернака ему приходится погибнуть в самом начале). Почему-то из фильма исчез брат Юрия Живаго Евграф - его ангел-хранитель, человек, занимающий высокий номенклатурный пост и в решающие моменты устраивающий судьбу брата к лучшему. В картине сюжетная функция Евграфа частично передана Комаровскому. В результате герой Янковского стал одновременно и демоничнее, и симпатичнее, чем в романе. И, разумеется, выше всяких похвал исполнители главных ролей - Олег Меньшиков и Чулпан Хаматова. Неудача постигла, кажется, только Сергея Горобченко в роли Павла Антипова-Стрельникова: актер слишком надрывен, экзальтирован, и, смотря на него, испытываешь неловкость.

Экранизация получилась именно "по мотивам", как и указано в титрах. При этом на первый план вышел мотив неприятия революции как дьявольского соблазна, а пастернаковская лирика осталась только в звучащих за кадром стихах.

Борис Соколов, 26.05.2006