В течение трех последних серий "Мастера и Маргариты" экран телевизора стремился разубедить российского телезрителя в том, в чем в другие дни и часы настойчиво, азартно и с несомненным эффектом стремился и стремится убедить - что ничего настоящего и верного на свете, и уж во всяком случае в России, нет и быть не может.

И, кажется, на время хотя бы - разубедил. Есть, есть! Есть, несомненно, нечто настоящее, и верное, и вечное. И опять - сами подворачиваются слова романа (на это и рассчитывал, и надеялся автор - "Родным войду в родной язык", как написал его современник и добрый знакомый Пастернак), которые позволим себе перефразировать: "Утром бы еще не поверили, а теперь ночью, посмотрев финал "Мастера", - верим..."

Начиная со сцены, когда Мастер появляется по страстному требованию Маргариты у Воланда, вот это настоящее, с такой силой выраженное в романе, нарастая и на экране, захватывает наконец зрителя. И убеждающим становится, замещая на глазах внешнее, телесное - духовным, Мастер. И Маргарита, особенно - появляясь перед Иваном при прощании, а также в его снах - легко, без усилий вызывает в памяти слова романа о том, как в потоке лунной реки "складывается непомерной красоты женщина".

И Бездомный, убедительный с самого начала (меня Галкин и в "Дальнобойщиках" убеждал), в финале и эпилоге, став Иваном Николаевичем Поныревым, становится еще лучше. А диалоги Пилата и Иешуа в снах Пилата и в конце должны побудить любого, кто окончательно не убил в себе постоянной привычной желчностью (это - очень легкое, хотя, несомненно, вредное для духовного, во всяком случае, здоровья дело) способность непосредственного впечатления и отклика, окунуться, наконец, в мир романа. И оставить в стороне не идущие к делу разговоры о возрасте актеров и предыдущих ролях Безрукова. Он сыграл Иешуа хорошо.

Переломной в сериале (один из давно обещанных сюрпризов) стала сцена появления Мастера перед Воландом и Маргаритой. Она в самом романе - необычна для русской литературы. Эта сцена имеет в основе, на наш взгляд, сон Татьяны в "Евгении Онегине".

Он знак подаст - и все хлопочут;
Он пьет - все пьют и все кричат;
Он засмеется - все хохочут;
Нахмурит брови - все молчат;
Он там хозяин, это ясно;
И Тане уж не так ужасно.

Это и есть прообраз сцены "Мастера и Маргариты" - поведения Воланда со своей свитой и самоощущение Маргариты у него в гостях, предваренное словами Коровьева: "Вы женщина весьма умная и, конечно, уже догадались о том, кто наш хозяин". "Евгений Онегин", непременное чтение всякого российского гимназиста (дайджестов и комиксов тогда в заводе не было), несомненно, лежал в самом ядре первоначальных художественных впечатлений писателя. И оттуда и была им в нужный момент извлечена "вся эта смесь восторженного преклонения, влечения и страха", как написал про восприятие Татьяной во сне демонического облика Онегина один из пушкинистов - и как можно описать отношение к Сталину огромного множества тогдашних женщин Страны Советов...
Летом 1938 года Булгаков, сидя в душной Москве, целыми днями напролет диктовал роман сестре Елены Сергеевны, делая на ходу огромные дополнения, изменения... А жене, которая проводила лето с детьми (от предыдущего брака) в Тамбовской области, писал, заканчивая: "Что будет?" - ты спрашиваешь? Не знаю. Вероятно, ты уложишь его в бюро или в шкаф, где лежат убитые мои пьесы, и иногда будешь вспоминать о нем. Впрочем, мы не знаем нашего будущего".
В этих словах, которые и сегодня не прочтешь спокойно, среди прочего - рефлексия автора и его жены над вопросом: "Так подавать или не подавать?..."
В 1937 году, в разгар Большого Террора, когда каждый день исчезали из своих домов, как жильцы "нехорошей квартиры", знакомые Булгаковых, посетители их дома, а у Булгакова сняты все пьесы (причем "Мольер" - с оглушительно разгромной редакционной статьей), когда не печатают ни одной его строки и проваливаются даже попытки писать либретто для опер в Большом театре, где он в это время служит, дневник Елены Сергеевны фиксирует "мучительные поиски выхода: письмо ли наверх? Бросить ли театр? Откорректировать ли роман и представить? Ничего нельзя сделать, безвыходно положение!"
Наверх - означает, разумеется, Сталину. "Надо писать письмо наверх. Но это страшно". В том и дело: хоть вроде и привычно этому адресату получать письма от Булгакова, но страшно, уже смертельно страшно привлекать внимание под неслышные из Лубянки, но объявляемые в газетах непрестанные расстрелы.
И вот решение принято - "Выправить роман и представить". Начать, как обычно он это делал, с новой тетрадки - и завершить роман - вместо письма. Булгаков пишет в течение едва ли не самого страшного года - с осени 1937-го до конца лета 1938-го, думая именно об этом. И связывал, рискуя, Сталина невидимо и с Пилатом, и с Воландом.

То есть - независимо от того, намеревался ли он (вернее, надеялся ли) печатать роман - на чтение Сталина он его рассчитывал. Несомненно, в 1937 году его все больше захватывала мысль изобразить безграничную власть. Он шел навстречу вкусам читателей - почти архетипическим. Ханна Арендт, первой исследовавшая и описавшая суть тоталитаризма, полагала, что суть лагерей как части тоталитаризма уяснилась лишь после войны.

Действительно - до этого она просто не была известна: ни из сталинских, ни из гитлеровских лагерей до этого люди практически не выходили, а немногие вышедшие молчали. Людям, писала она, "тоталитарный ад доказывает только то, что человеческая власть несравненно более сильна, чем они когда-либо осмеливались думать, и что человек может осуществить адские фантазии без того, чтобы небеса опустились на землю, а земля разверзлась".

Булгаков стремится изобразить силу - такую, пределы которой не обозначены (как обозначены они в предшествующих роману повестях и в предшествующих "профессору Воланду" профессорах Персикове и Преображенском), - оторвав, отделив ее от всего происходящего, над которым она возвышается. О Сталине как "источнике подлинной силы" пишет Булгаков в письме к Вересаеву летом 1931 года, это же почти подобострастно высвечивает он в 1932-1933 гг. в Людовике ХIV в романе о Мольере. Самые выдающиеся русские литераторы советского времени - Пастернак, Мандельштам, Булгаков - были в какое-то время заворожены Сталиным, эмоционально покорены в немалой степени именно этим ощущением силы, ежедневно проявляемой. Каждый написал одно произведение, прославляющее Сталина. Сказать, что написал неискренне, будет плоско. Искренне - еще более плоско. Такой у нас был литературный процесс - на фоне тоталитарной, то есть тотально воздействующей на личность, социальной реальности.

Интересно, что удержалась от такой завороженности из этой плеяды одна Ахматова. Она в мужчинах этого далекого, так сказать, от нее круга, выходцем из которого был Сталин, от круга людей ее юности, силу вовсе и не ценила; вообще была далека от повышенно-эмоциональной оценки этой личности, не будучи экзальтированной, кликушей.

А литераторы-мужчины непомерно преувеличивали, так сказать, человеческую составляющую в личности Сталина; Булгаков и Пастернак после телефонного разговора с ним почти маниакально мечтали о разговоре личном - чтобы уже все, так сказать, договорить...

Английский дипломат и философ Исайя Берлин, выходец из России, в недоумении описывал в своих воспоминаниях впечатления от встречи с Пастернаком в 1945 году: "Пастернак чувствовал, что у него есть нечто, что он должен сказать властителям России, нечто бесконечно важное, что может сказать лишь он и он один, хотя что именно - а он часто говорил об этом - оставалось для меня темным и невнятным”. Елена Сергеевна рассказывала, как настойчиво возвращался Булгаков к мысли - почему же Сталин не захотел встретиться с ним, побеседовать? Ведь он обещал!.. ("Нам бы надо встретиться с вами...поговорить..").

Но художник отомстил властителю за несостоявшийся разговор. Ты, ты, а не я будешь жалеть о том, что недоговорил со мной!.. Именно это подспудно заложено автором в неотступном желании Пилата встретиться с Иешуа и договорить с ним.

"Пожалуй, ничто так сильно не отличает современные массы от масс предыдущих веков, - пишет Ханна Арендт, - как вера в Судный день: худшие утратили страх, а лучшие - надежду". Это подает мысль рассмотреть роман и как дерзкую пародию на Судный день (или Страшный суд).

Виденное на экранах давало возможность поразмышлять и над этим. А допрос Иешуа Пилатом и слова о том, что всякий человек добр, - как знать, может быть, и заставят кого-то из тех интернетных завсегдатаев, кто исходит на форумах непонятной злобой по отношению к авторам статей (хочется порой сказать "Аноним, ведь вы меня не знаете - может, я вовсе не заслуживаю ваших поношений?") и друг к другу сказать себе в новогоднюю ночь: "Да что это я?.. Ведь был когда-то добрым малым..."

...Булгаков описывал в незаконченных "Записках покойника" авторское ожидание выхода первого своего романа (за ним угадывалась "Белая гвардия": "Я не спал всю ночь, ходил по комнате... и представлял себе прилавки книжных магазинов. Множество народу входило в магазин, спрашивало книжку журнала. В домах сидели под лампами люди, читали книжку, некоторые вслух. Боже мой! Как это глупо, как это глупо! Но я был тогда сравнительно молод, не стоит смеяться надо мною".

Но ведь все сбылось. "Книжку журнала" с "Мастером и Маргаритой" не то что спрашивали - рвали из рук. Много ли видели в ХХ веке произведений, переписанных рукою, как в древних скрипториях? А я видела переписанного рукою "Мастера". Читали и до сих пор читаем, и нередко - вслух.

...Думал ли он, что миллионы в России сядут у экрана смотреть описанную им удивительную историю? Правда, сегодня Н.В.Каверин, действительный член Академии медицинских наук, написал мне: "Я когда-то видел греческий фильм "Электра". В самом обычном московском кинотеатре, с обычной московской публикой. Вот фильм кончился. И в зале тихо-тихо. Только через несколько минут публика пришла в себя, начала расходиться. И тоже молча. А ведь это трагедия V века до нашей эры о событиях ХIII века до нашей эры....А здесь почти наше время. И тоже великий автор. А дух не захватывает".

Однако письмо начато словами - "Фильм не вызвал у меня раздражения и обиды за Булгакова". Для меня это очень, по нынешним, так сказать, настроениям и эстетическим предпочтениям, - немало. Всех, авторов и актеров сериала в особенности, - с Новым годом!