Бутырка постепенно переполняется. Сейчас в ней уже 1904 человека при лимите в 1847. Но нас уверяют: спальных мест хватит всем. В ряде камер верхние полки начали срезать, чтоб подогнать метраж к европейским стандартам, но срезали не все, так что все будет в порядке.

Узники 6 мая. Николай Кавказский. Он всегда собран, деловит и в меру оптимистичен. У него два политических сообщения. Во-первых, он благодарит всех, кто голосовал за него на выборах в КС, и со сдержанной иронией комментирует участие в выборах МММщиков. Во-вторых, Николай возмущен нападением фашистов на антифашистское шествие 4 ноября и считает, что это произошло во многом из-за того, что власть не смогла обеспечить безопасность. Николай узнал, что судебно-психиатрическая экспертиза признала его вменяемым. Николая обвиняют только по 212-й статье, ему инкриминируется эпизод, когда омоновец его ударил, а Кавказский в ответ махнул ногой. Хотя некий свидетель уверяет, что и рукой. Потерпевший омоновец, впрочем, так и не найден - на видео он в шлеме.

Николай говорит: с нашего визита месяц назад, когда ему обещали заменить испорченный матрас, матрас так и не заменили. Сотрудник говорит: как не заменили? Ты в камере был с утра? Николай говорит: нет, был с адвокатами. Сотрудник: вот придешь - увидишь новый матрас. Может, и заменили. Надо было дожидаться нашего следующего визита.

В камере, по словам Николая, не жарко. Бывает тепло, а бывает и холодно. Одеяло одно. Вот пододеяльник, переданный родственниками, не отдают - не положен в тюрьме пододеяльник. Пресса приходит. Давно не приходит человек из спортзала. Николай охотно бы воспользовался услугами этого спортзала, деньги на лицевом счету есть. Руководитель делает пометку.

Андрей Барабанов. Сидит уже пять с половиной месяцев. Последние следственные действия были две недели назад - знакомили с экспертизами других людей по делу. Андрея обвиняют по 212 и ч. 1 318 УК РФ. По 318 Андрей свою вину признает. На митинг пришел, чтоб выразить свою гражданскую позицию. А судят за что - так не за что, а для чего. Чтоб люди боялись на митинги ходить. В экспертизе отмечено, что потерпевший от действий Барабанова не пострадал - касание было произведено по бронежилету.

Скучает без писем. Говорит: отвечает на все, а вот на свои - ответов не получает почти никогда. Грустно - как будто напишут, грех с души снимут, а отвечать уже и сил нет. Только девушка Андрея отвечает. Пока Андрею человек десять написало, а он с удовольствием получал бы еще. Не отказался б от передачки с овощами, фруктами и сладким. Андрей вообще не ест тюремную пищу, даже если в ней нет мяса (он вегетарианец) - организм привык к раздельному питанию, так что вегетарианские продукты ему нужны.

В камере дует иногда из окна. А обогреватель получить с воли нельзя. Руководитель объясняет: тюрьма старая, коммуникации не выдержат обогревателей во всех камерах, а исключение кому-то делать некрасиво.

Книги пока есть. Впрочем, "Фаланстер", вроде, обещал собрать и передать книжек. Матрас сносный, газеты спасают. Если их под матрас насовать. О приговоре Лузянину Андрей читал... надеется, конечно, что дадут меньше. А пока передает всем привет и что не падает духом.

Алексей Полихович. Не рад, что не выводят в спортзал, что библиотекаря не видел месяц, а появился он аккурат перед нашим приходом, принес стопку книг, не тех, который Алексей просил, а просто. Алексей давно не видел прессы, только с декабря удалось ее переадресовать из четвертого СИЗО, откуда Полихович попал в Бутырку. В хождении электронных писем был перерыв, сейчас приходят снова. Ответов на свои пока не получил.

У Алексея одна статья, 212 УК РФ, видео со своим участием он не видел. А под стражей его оставляют как активного участника объединения деструктивной направленности. Это ЦПЭ постарался, поясняет Алексей. Глупо представить, что я буду давить на омоновцев или уничтожать доказательства, которые сейчас у следствия в сейфе.

Свиданий Алексею не дают. Следователь как бы намекал, что хочет что-то в обмен услышать. Так что Полихович для себя решил, что до суда свиданий не стоит ждать. Передает, что не унывает. Девушке - привет. Главное, чтобы близкие не волновались, у Алексея сейчас много свободного времени, и он рассчитывает его использовать с толком. Хоть с большой радостью сходил бы на сессию.

Приговор Лузянину, считает, не может быть каким-то эталонным, слишком много нюансов. Где-то так Алексей и ожидал. Не удивился бы, если б дали больше, удивился бы, если б дали меньше...

Михаил Косенко. Михаил волнуется - начался суд, он просит не размещать в интернете то, что он думает по этому поводу. Сейчас он содержится в палате на восемь человек. Все признаны невменяемыми, но впечатление невменяемого производит только один. Сам Михаил чувствует себя средне. В тюрьме, говорит, невозможно чувствовать себя хорошо. Читает, отвечает на письма, смотрит телевизор. Михаил говорит, что статью ему переквалифицировали с 1 части ст. 318 на вторую. Его это расстраивает. Еще расстраивают тараканы, которые чувствуют себя в палате как дома - бродят туда-сюда по столу. Газеты и журналы не приходили ни в четвертом СИЗО, ни в Бутырке. Выбор продуктов в интернет-магазине узок по сравнению с четвертым. Да и деньги на лицевой счет оттуда не перевели. Получил два электронных письма, ответил на оба. Ждет еще.

А еще в Бутырке мы повстречались с антифашистами Сутугой Алексеем и Харченко Игорем.

Харченко, впрочем, утверждает, что он вне политики, просто антифашисты знакомые были. Статьи 111 ч.3, 113, 115, 282. В отличие от узников 6 мая, эти ребята сидят в больших камерах, на 22 человека. Харченко говорит, что сам из двухместной попросился в большую - клаустрофобия. Теперь нормально. У Харченко сейчас начались суды. Вину он не признает, но на справедливость в нашей стране не рассчитывает. Говорит: 6-7 лет было бы нормально...

Сутуга сидит 7 месяцев. Сам он из Иркутска. Спит на верхней шконке, уступил свое место больному человеку. Ходит на прогулки. Следователя своего (следователь поменялся) видел один раз, на продленке в августе. Статья 213, хулиганство. А свиданий ему не дают, так как в отношении неизвестных его соучастников ведутся оперативно-розыскные мероприятия. Было дело, приходили оперативники ФСБ и ЦПЭ, проводили беседу, интересовались анархистским движением и людьми из движения. Когда беседа Сутуге надоела, говорит он, он ее сам прекратил...

Сегодня члены ОНК Москвы в течение пяти часов ожидали в изоляторе "Лефортово" встречи с Леонидом Развозжаевым. Все это время, как сообщили представители администрации, он и Константин Лебедев находились на следственных действиях. Это оказалось неправдой. БОльшую часть этого времени они находились в своих камерах. Сопровождавший нас офицер назвал это "маленькой технической ошибкой". Но у меня есть большие подозрения, что увидеть ребят нам удалось лишь благодаря нашему упорству - по необъяснимым причинам их не хотели нам показывать. К Леониду Развозжаеву мы зашли в половине седьмого, хоть прибыли в изолятор в половине второго.

До нас там побывали и Цветков (член ОНК, глава организации "Офицеры России" Антон Цветков. - Ред.), и Лукин (уполномоченный по правам человека Владимир Лукин. - Ред.). Они бодро отчитались, что факты пыток не подтверждаются. Дай им Бог здоровья. Рассказываю, что мы узнали со слов Леонида.

...Он отошел от здания комитета по беженцам, чтоб купить себе булочку. Его схватили не менее четверых человек и бросили в микроавтобус с украинскими номерами. Руки и ноги связали скотчем. На любую попытку пошевелиться следовал пинок в спину или плечо. На голову натянули шапку - чтоб не видел, где находится.

Как полагает Леонид, именно на границе его из двери в дверь передали в другой микроавтобус с другими сопровождающими - русскими вместо украинцев, как ему показалось. Поверх скотча надели наручники с цепями, приковывающими руки к ногам, так, что он все время находился в согнутом положении. Эти кандалы так и не снимали вплоть до Москвы. Еды и воды не давали, в туалет не водили. Какой-то из сопровождающих все интересовался, наделал ли Развозжаев уже под себя. Привезли в подвал какого-то дома, видимо, частного. Стали угрожать, говорить: ты сейчас вообще вне правового поля, никто не знает, где ты, сегодня - ты, завтра - безымянный холмик. Твоя жена работает там-то, брат там-то, а дети там-то учатся. Требовали написать явку с повинной, чистосердечное признание, говорили, что это единственная возможность остаться в живых.

Явку Развозжаев писал в наручниках, поэтому, говорит, почерк сами увидите. Часть ему диктовали. Часть предлагали выдумывать самому, но спрашивали, что напишет. Он рассказывал, они не одобряли. "Что-то Удальцов слишком пушистый получается... как это он беспорядков 6 мая не хотел?.. нет, давай лучше вот так..." И писал. Про то, как получали финансирование на массовые беспорядки 6 мая, как организовали лагеря для боевиков, как оппозиция работает на иностранные спецслужбы, как планировали то ли взрывать, то ли блокировать железнодорожные пути. Писал, что брал деньги, хотя, конечно, никаких денег на беспорядки не брал... Для того чтоб мог писать, сдвинули шапку с левого глаза. Увидел, что большинство людей вокруг - в масках. Был какой-то аналитик, который знал по именам даже самых несущественных членов протестного движения. Это Развозжаева удивило. После подписания "явки с повинной" заставили зачитать ее под видеокамеру. Леонид ждет, когда видеопризнание появится в Интернете. Его он делал тоже в наручниках, но в кадр, он полагает, наручники не попали. Он полагает, что если бы не сделал всего этого, его бы уже не было в живых.

За эти три дня он съел один бутерброд - после подписания признания. Тогда же ему дали поспать сидя два часа. В том самом подвале. Через два часа после видеообращения оттуда уехали и через 4-5 часов уже были в Москве (Леонид предполагает, что находился где-то в Брянской области). Он уверяет, что все, написанное им в "явке с повинной", неправда.

Затем он должен был позвонить следователю. Но следователя на месте не оказалось, и дальше переговоры с ним вели уже другие люди. У входа в Измайловский парк его пересадили в машину следователя - и тогда он понял, что подлость в том, что следователь прекрасно знает тех, кто мучил Развозжаева. Уверенности в этом ему прибавило и то, что когда в Следственном комитете он стал отказываться от "явки с повинной", помощник следователя отвел его в соседнее помещение и говорил: "Была же у вас договоренность, что ты все будешь нормально делать..."

Леонид находится в подавленном психологическом состоянии. Он боится находиться в камере один - боится, что вернутся те люди, которые похищали и допрашивали его. К нему до сих пор не допустили адвоката. Как сказал сегодня следователь, Виолетту Волкову следователь к делу не допускает, так как после "явки с повинной" интересы Леонида приходят в противоречие с интересами других ее подзащитных. Он просит тогда других адвокатов. Называет Фейгина, Аграновского.

Ну, можно, конечно, сказать, что пыток как таковых и не было, если не считать сковывание наручниками поверх скотча, чтоб не оставалось следов, угроз "сывороткой правды", от которой "дураком останешься на всю жизнь, но сначала проблюешься" (даже тазик не поленились принести), угроз убийством самого Леонида и его родных. Но за себя сказать не готова, как повела бы себя в подвале дома какого-то неведомого селения неизвестно где, в неведомо какой республике. Очень хочется сказать, что не сломалась бы, не оговорила бы себя и других. Но совесть... нет, зачеркнуто. Не совесть - богатая фантазия не позволяет...

А Цветков - что Цветков, он же спецом пишет: "В Следственном комитете и СИЗО пытки не применялись". Он ничего не пишет про подвал в неизвестном домике. Развозжаев говорит, что пытался и ему об этом рассказать, но у Цветкова это интереса не вызвало...

О разногласиях между Катей Самуцевич и ее адвокатами, а также об оказанном на нее, возможно, давлении могу сказать вот что. Во-первых, я ни на минуту не сомневаюсь в профессионализме адвокатов девушек из "Пусси Райот": как юрист, я высоко оцениваю проделанную ими работу и отметаю обвинения в том, что они ведут себя не как адвокаты, а как общественные деятели. Об этом я не так давно писала в ЖЖ - "Политические процессы. Адвокат на митинге". Адвокат в политическом процессе - не только человек, знающий толк в юриспруденции, но и тот, кто обращается не только к суду, но и напрямую к обществу, донося до него свою точку зрения и точку зрения подзащитных. Главное, чтоб эти точки зрения совпадали, - и тут встает вопрос о границах самостоятельности адвоката. Да, он общественный деятель, но эту свою деятельность он должен направлять не столько на рост своей известности, сколько на благо подзащитного. Очень хочется верить, что в случае с девушками и их адвокатами смещения в пользу первого не происходит. Если и есть в чем упрекнуть адвокатов - нет, даже не упрекнуть, а посоветовать, - так это пожелать им большей открытости в отношениях с теми, кто также заботится о судьбе узниц. Уверена, будь это так - досадного происшествия не произошло бы.

Тем не менее у девушек есть друзья и сподвижники, у которых возникло впечатление, что адвокаты делают не все возможное для облегчения судьбу девушек. Они высказали также опасение, что информация о происходящем на воле и в стенах СИЗО проходит через адвокатов туда-обратно в слишком преломленном состоянии. Эти друзья, гражданские активисты, попросили ОНК спросить девушек о том, хотят ли они продолжать отношения со своими адвокатами. Две девушки ответили безусловным согласием, Катя же в субботу сказала, что хочет сменить адвокатов, поскольку их процессуальные позиции разошлись.

И тут во-вторых: конечно, долгое пребывание в изоляторе накладывает на человека отпечаток - он находится в неизвестности и тревоге. Но я ни на минуту не сомневаюсь в праве Кати принимать самостоятельное решение. Оно касается именно ее судьбы. У меня не сложилось впечатления, что Катя приняла решение под давлением. Под влиянием - возможно, но это было влияние ее друзей, которые тоже хотят ей блага, а никак не действие каких-то угроз, посулов и внешних сил.

И совсем уж нелепо приписывать это давлению со стороны ОНК. Если говорить обо мне, то и вовсе непонятно было бы, зачем мне это нужно, коль скоро, как я уже написала, уровень защиты меня вполне устраивает. Конечно, на меня тоже могла воздействовать кровавая гебня или сурковская пропаганда, но я член ОНК уже пятый год, и пока как-то они не очень навоздействовали. Я лишь задала вопросы, полностью выполняя свою функцию как члена Общественной наблюдательной комиссии - содействие лицам, лишенным свободы. И да - меня никто не просил уговаривать Катю Самуцевич сменить адвоката. Свое решение она приняла до нашей встречи, о чем написала своим друзьям.

Но сейчас мне особо не хотелось бы видеть продолжение конфликта между адвокатами девушек и их друзьями - гражданскими активистами. Было очень много подозрений и даже прямых обвинений с обеих сторон. Мне кажется, все они беспочвенны и излишни. Нам надо бы это прекратить, оставив лишь то, что пойдет на пользу защите девушек, какие бы решения они ни принимали. Находясь в неволе, они ведут себя очень достойно, чего и нам, я думаю, желают. На всякий случай приношу свои извинения всем, кого могла обидеть или обидела. Понимаю тревогу соратников девушек за своих подруг. Но понимаю и обиду адвокатов, выкладывавшихся на благо узниц.

Нам всем сейчас надо забыть о разногласиях и сосредоточиться на поддержке, помощи и защите. Надеюсь, Наде Толоконниковой передали кофе, о необходимости которого я писала полторы недели назад. Попить кофе на воле для нас пустяк, в тюрьме же одолжение, о котором приходится просить. Давайте делать жизнь заключенных менее обременительной. Желаю всем спокойствия и умения прощать чужие ошибки. А девушкам и их адвокатам желаю удачи!

Побывали сегодня в двух изоляторах, спасибо моей напарнице по ОНК Людмиле Альперн и нашему замечательному водителю Юле Дроговой. Без нее бы мы фиг попали в один день в "Медведково" и на "Водный стадион", Москва город немаленький.

В четвертом изоляторе повидали Михаила Косенко. По ходу остро встала проблема с теми книгами, которые мы приобрели для узников на "Озоне". В СИЗО они пришли, но и в четвертом, и в пятом залегли мертвым грузом в каптерке и получателям так и не переданы. В четвертом нам пообещали решить эту проблему в понедельник. В пятом - довести до сведения руководства и тоже как-нибудь решить. В общем, Михаил до сих пор своих книг не получил. Ему вернули нормальную дозировку лекарства, и теперь он чувствует себя получше, голова болеть перестала. Получил возможность и заказывать нужные продукты в магазине (а то никак не мог узнать, есть ли деньги у него на счету). Но приносят их как-то странно: раз закажешь - не приносят ничего. Второй раз - опять тишина. Заказал в третий - и получил сразу всё, что заказывал, в частности - три килограмма соли. (Помните: а в Лефортове соль запрещена вообще?) Поделился с другой камерой при переезде. Михаил очень переживает, что к нему как-то не так станут относиться из-за его заболевания, я уверила его, что всё в порядке. Сейчас он знакомится с делом, без адвоката, который был только в августе, и знакомиться будет как-то отдельно. Передачи получает от сестры, раньше передавали и незнакомые люди, но потом как-то перестали. Забыли, видимо. Но всё равно передает на волю благодарность за поддержку. Получает письма, отвечает. Но лучше бы писем побольше. Немного сердит на одного из адвокатов: мол, тот в жалобе написал, что на митинг Михаил пришел из любопытства, а Михаилу это не нужно совершенно. Он разделял требования митингующих.

Впервые мы увиделись с недавно арестованным Леонидом Ковязиным. Интеллигентный молодой человек, говорит, что бить его не били, никак особенно не угнетали. В камере 4 человека, говорит, что хорошие соседи. 159, 228, 158. Передачи получает от знакомой, ждет на свидание брата. Леониду надо положить деньги на лицевой счет заключенного, чтоб он смог заказывать себе продукты. Для этого надо приехать в СИЗО и в бюро передач положить деньги на терминал. Немного болят глаза, потому что всё время читает, читает в основном УПК, с литературой, говорят сокамерники, в СИЗО не фонтан. Через адвоката просил подписать его на газеты и журналы. Тюремное питание - нормально. Леонид считает себя неприхотливым человеком. Переживает за простудившегося сокамерника. Допросов и очных ставок в Москве не было, даже на Петровке. В Кирове было опознание, туда приезжал, если я правильно поняла, для опознания московский участковый. Процессуальную позицию, позицию защиты с адвокатом пока не выработали. Вегетарианец. Если передавать - то печенье, сухофрукты, лук, чеснок, овощи, майонез, постное масло, сыр. Еще просит одноразовую бритву. В камере есть телевизор. Передает на волю, что у него всё хорошо. Ждет от 3 до 8, не ждет условно...

Артем Савелов. В камере душновато. Четыре человека. От сердца выдали валерианку и лекарство аспаркам, но совсем боли в сердце не ушли, раза два в неделю прихватывает, сдавливает - потом отпускает. Врач недели две назад смотрел, к нему надо заявление писать. Артем раньше частенько писал - а толку-то нет... Гордится своим отцом, вчера выступавшим на митинге, просит его не бросать: тот ведь совсем один... Раньше? нет, раньше отец на митингах не выступал, у него всё было грядочки, грядочки...

Передачи приходят. От отца, от брата, от Лили. Пожеланий по продуктам нет: вроде, всего хватает. Не отказался бы от настольных игр. (Тут наш сопровождающий изъявляет готовность прямо сейчас выдать на камеру магнитные шахматы и шашки.) Письма получает, отвечает на них. С адвокатом виделся 6 сентября, на кассации. Говорит, на суде перенервничал, почти не смог говорить. Передает всем привет и спасибо за поддержку.

Следующий СИЗО. Степан Зимин. 9 человек в камере. Холодильник, телевизор. Сокамерники (они там производят впечатление очень дружных) помогли написать заявление в Генеральную прокуратуру, и - о чудо! - Степану разрешили свидание с девушкой. Всего одно - но тем не менее... У Степана два адвоката, бывают часто. Следователь был с месяц назад. Перед продлением содержания под стражей была очная ставка. "Новая газета", на которую подписали Степана, приходит. Вот книги так и не дошли... Впрочем книги его сокамерника Львова Льва Сергеевича отдыхают в каптерке аж с 28 июля. Об этом мы делаем запись в журнале проверяющих с требованием немедленно выдать заключенным их книги. Правда, из трех заказанных книг Степан получил квитанции только на две. Степан говорит: передачи приходят всё реже. Хотелось бы, конечно, почаще. И закончились деньги на лицевом счету. Надо положить... Получает письма, отвечает. Не отказался бы от настольных игр. Вообще Степан - очень скромный парень, все нужды из него приходится как клещами тянуть.

Федор Бахов. 4 человека в камере. Все замечательно, но очень хочется домой, очень скучает по родным, по семье. Передачи получает только от родных, от незнакомых людей не получает ничего. Да и письма приходить стали редко... Деньги на счету есть. Конечно, не миллионы, как следствие говорит (смеется). Зубы вылечили, решили проблему. Адвокат приходит регулярно, а следователь редко, в августе был с постановлением о назначении экспертизы. Ходит в спортзал. Другим узникам передает: пусть держатся! А на волю - привет. И снова: как хочется поскорей на волю... Пусть суд идет, но пусть изменят меру пресечения: все прекрасно знают, что никуда Федор не денется. У него ведь даже загранпаспорта нет... Надо рассчитывать на оправдательный приговор, надо, но возможно ли это в стране с таким правосудием?..

Ярослав Белоусов. Камера на 9 человек. Есть телевизор, холодильник. Получает "Независимую газету". Адвокат приходит время от времени, сейчас куда-то запропастился. На прошлой неделе было свидание с женой. От родных получает передачи. Хотел бы получить настольные игры, а еще книги Ст. Белковского, Евг. Ясина, современную социально-политологическую литературу. Следователь был недели три назад. Письма получает, но нечасто. Раз или два в неделю. В продуктах необходимости не испытывает. Не отказался бы от подписки на "Новую Газету". Подтверждает свое членство в "Русском гражданском союзе".

Денис Луцкевич. Журнал "Автомир" дошел. Больше из выписанного не пришло ничего. Следственные действия, говорит, вообще не проводятся, а позавчера было второе уже свидание с мамой. Адвокат приходит еженедельно. Письма приходят. Просит передать сигареты. Холодильник есть. Телевизор сломался - отдали мастеру чинить. Денис интересуется: а в группе моей поддержки есть девушки?.. Передает: не надо особо переживать, но спасибо за письма, хоть немного отвлекаюсь. Хотел бы получить книгу "Гамлет", а еще англо-русский словарь и самоучитель английского.

Владимир Акименков. У Акименкова очень плохо со зрением: одним глазом видит только первую строку таблицы, вторым не видит почти ничего. Читать может, прижав книгу к глазам, почти не видит вдаль. И в СИЗО зрение еще упало. Володя всерьез опасается ослепнуть. Его уже вывозили под конвоем в глазную клинику, обследовали. Сейчас он написал заявление на ВТЭК и ждет обследования в больничке в "Матросской Тишине", которое будет неизвестно, когда, и неизвестно, сколько времени продлится. Владимир охотно повидал бы своего адвоката.

Он по-прежнему просит заниматься всеми политзаключенными, не деля их по политической принадлежности. А еще - сидящими по "народным" 228-й и 159-й. Не говоря о политической 282-й.

Просит передать пару вещей из одежды, а еще хорошо передавать сало, фрукты, овощи, колбасу (по возможности без свинины, так как в камере мусульмане), тетрадки, ручки, карандаши, разные сигареты. И подъехать на прием к врачу, передать общеукрепляющие витамины. Это пятница, к двум.
Еще Владимир просит передать новейшие справочники для заключенных, например, книжку Бабушкина, а еще книжку "Тюрьма и воля" Ходорковского.

В целом хотелось бы напомнить всем: отправляйте письма, посылайте передачи. Но главное - письма. Наши узники не впали в уныние, но в словах многих из них мне послышалась обида на то, что о них начинают забывать. Давайте сделаем, чтоб они такого не чувствовали. Это нам снаружи кажется, что жизнь кипит. Да, она кипит. Но без них. Им очень важно быть рядом с нами, это исполнится благодаря нашим письмам. И я узнала странную особенность ФСИН-письма: оказывается, его нельзя из СИЗО послать самостоятельно. Только в ответ - это делает наши письма еще более важными. То есть человек даже не может срочно связаться с адвокатом, если возникла необходимость. И для тех, кто хочет написать, даю ссылку на пост о том, как это сделать. Надо только учитывать, что Соболев и Архипенков освобождены, Барабанов сейчас не в Бутырке, а в "Матросской Тишине", а Полихович - не в четвертом изоляторе, а в Бутырке. Кроме того, в четвертом СИЗО теперь и Ковязин Леонид, 1986 года рождения.

Теперь пара слов о других заключенных. В четвертом СИЗО сидит Александр Маркин, он раздавил двух тараканов, но третий скрылся. Зато Александр Маркин поймал в камере молодую мышь. Эту мышь он посадил в бутылку, некоторое время кормил, а затем передал коридорному, и теперь мышь вроде как живет у кого-то на шестом этаже. Александр просит обеспечить камеру химическими средствами для мытья посуды и от тараканов, а офицеры говорят: мы же не знаем, может, они есть карандаши от тараканов или нюхать будут... Дихлофос же нюхают... Александр Маркин просто хочет, чтоб в его камере было чисто. То он за тряпку воевал две недели, теперь - моющих нет...

В пятом СИЗО (время, что ли, такое пришло?) встретила еще одного сидельца по "маковому делу", с этой проблемой я познакомилась, встретив неделей раньше в 6-м СИЗО Ольгу Зеленину. Валентин Котенков. Директор компании, которая продавала мак. Все склады закрыли, поставщика посадили, клиента посадили, Котенкова посадили. Он говорит: 60% этого рынка посадили в тюрьму. Статья 228. 8 тысяч мешков мака...
Один из офицеров мне сказал: офицер может с бублика мака ободрать и наркотик сделать. Я хлопаю глазами и не верю.
Котенков говорит то же, что и Зеленина: заказ ФСКН. Офицер, впрочем, тоже не особо спорит. Говорит: много палок на этом можно сделать... Опасный бизнес - мак.

Этот пост посвящен в основном новой заключенной 6-го изолятора - Зелениной Ольге Николаевне. Вся информация о ее деле получена из открытых источников, от нее - лишь эмоциональные высказывания.

Ольга Николаевна выглядит очень молодо, хоть и говорит: меня, старую бабку, три вооруженных спецназовца возили... это она имеет в виду конвой и этап в Москву из Пензы. Ольга Николаевна - заведующая химико-аналитической лабораторией Пензенского НИИ сельского хозяйства, кандидат сельскохозяйственных наук. Ее обвиняют по "наркотической статье" - 228-1 ч.3, и по более экзотической - пособничестве в ч. 4 ст. 188 УК РФ, контрабанде наркотических веществ. Нет, наркотики Ольга Николаевна не употребляла и не распространяла, просто однажды в качестве научного сотрудника дала заключение о том, что из пищевого мака нельзя получить удобоваримое количество граммов морфина. Хоть мак этот и не соответствует какому-то ГОСТу. Но мака, задержанного на границе, было 43 тонны. В ФСКН посчитали, что уж двести-то граммов морфина там каким-то образом статистически содержится и, значит, еще каким-то изощренным способом могут быть оттуда извлечены. А Зеленина написала, что выпарить его как-то оттуда нереально. Поэтому его там считай что нет.

Именно эти граммы наркотика, якобы содержащиеся в маке, задержанном где-то на границе в десятках тысяч километров от Пензы в 2010-м году, и инкриминировали самой Ольге Николаевне. От восьми до двадцати лет лишения свободы. Всё - за информационное письмо от института, написанное зав. химико-аналитической лабораторией Пензенского НИИСХ по обращению родственника владельца злосчастного мака, вздумавшего спорить с ФСКН о качестве импортируемой продукции или хотя бы добиться реэкспорта. Все сели. "Дело бакалейщиков". А директор НИИ вроде как смалодушничал, покаялся, что подписал письмо Зелениной не читая, доверял сотрудникам института.

Ольга Николаевна сидит в одной камере с Надеждой Толоконниковой. Еще с ними две девушки, одна из них какая-то татуированная шведка без адвоката и консула, обвиняемая в мошенничестве в 2009 году, хоть утверждает, что в том году вообще в России не была. На ней - умопомрачительные джинсы с талией на уровне колен, такой негритянский стайл. Зеленина говорит: раньше я не знала, кто сидит у нас в тюрьмах. И неправильно на это реагировала. Женщины с 228-й статьей, их надо лечить, а не лишать свободы. Им хватило стресса, которого они пережили. Тюрьма не воспитывает, здесь только растет злоба, растет желание бороться с системой, которая настолько не уважает своих граждан, что вытирает о них ноги...

А ведь Зеленина была, насколько я поняла, достаточно лояльной к власти гражданкой, занималась любимым делом, выступала в Общественной палате. Теперь она говорит: когда выходишь отсюда, есть два пути: или в правозащитники, или... мстить тем, кто тебя сюда посадил.

Сначала действительно казалось, что все это глупость, недоразумение. Когда задерживали, брали под стражу, этапировали в Москву... Теперь кажется, что у всего есть глубинный смысл. Ольга Николаевна активно выступала за разрешение возделывания в России культуры масличного мака, который можно использовать в кулинарии и бакалее. Другие силы в этом вовсе не заинтересованы, они заинтересованы в импортируемом маке, который можно останавливать на границе и получать грандиозные откаты, а если нет - то звезды на погоны за посадку тех, кто эти откаты платить отказывается. Этому способствуют и невнятные нормативы, за доработку которых тоже выступала Зеленина.

"Меня посадили сюда и для того, чтоб я не могла связаться с порядочными людьми в ФСКН. А они есть, есть, конечно... У нас нет суда, который независимо решает, нет прокуратуры, которая надзирает за соблюдением закона. ФСКН - лишь часть этой системы". Ольгу Николаевну обвинили в совершении деяний в преступной группе.

Только вдумайтесь: до двадцати лет за информационное письмо. И по контрабанде - от семи до двенадцати. Не разбойнику, не оппозиционеру, даже в храме не пела... Мак. С которым некоторые из нас любят булочки.

Союз солидарности с политзаключенными признает Ольгу Николаевну Зеленину политзаключенной.

Справка по делу

Cегодня из мордовского лагеря, отбыв свой срок от звонка до звонка, освободилась чеченская девушка Зара Муртазалиева, бывшая студентка, бывшая сотрудница страховой компании, "непопулярная политзаключенная", в поддержке которой Союз солидарности часто обвиняли. А признание пзк всегда субъективно, как и любое судебное решение: по анализу совокупности доступных доказательств, по внутреннему убеждению.

Зара Муртазалиева обвинялась в подготовке теракта в Москве и вовлечение двух русских девушек в террористическую деятельность. Обвинение разваливалось прямо в суде, следователи зачем-то утратили бруски взрывчатки, которые должны были служить доказательством подготовки теракта, свидетельницы в суде же отказались от данных на Зару показаний, заявив, что даны они были под давлением, на кассете с изобличающими девушку песнями Муцураева попадался все больше Высоцкий.

Дело никуда не развалилось, Зара Муртазалиева получила свои восемь с половиной лет, каковые и отбыла безо всяких УДО. Надо признать, что мы ничем не смогли ей помочь. Точней, финансово Союз поддерживал ее постоянно, но именно на срок Зары ни общественное внимание, ни признание политзаключенной никак не повлияло. Судебная и исполнительная машины гостеприимно приняли ее в свои жернова.

С тех пор прошло много лет. Зара попала в неволю молодой девушкой, а выходит уже взрослой женщиной, большАя часть жизни прожита за решеткой. А система продолжает заглатывать новых жертв, оказавшихся не в то время не в том месте. Как когда-то обвинили Зару в хранении взрывчатки, так теперь обвиняют Таисию Осипову в сбыте наркотиков. Ожидают в СИЗО решения своей участи узники 6 мая. В такие минуты так хочется опустить руки и признать свое бессилие... Но делать этого, наверное, нельзя.

Хочется только пожелать, чтоб у Зары, всегда стоически и с достоинством воспринимавшей свою судьбу, в теперь уже новой свободной жизни все сложилось хорошо. Она так много для этого перенесла...

И спасибо всем, кто заботился, следил за ее судьбой, слал письма, поддерживал.

В помещении Правозащитного центра "Мемориал" прошел круглый стол "Политзаключенные в современной России. Проблема и подходы". Националисты, либералы, правозащитники старой и новой формаций пытались если не прийти к единому мнению, то обменяться мнениями о том, кто такие современные российские политзаключенные, как объединить их в один всеобъемлющий перечень. Если раньше споры об этом носили скорей теоретический характер (для Союза Солидарности, впрочем, характер всегда был практическим: надо же знать, кому помогать), то новая политически протестная повестка дня диктует новые необходимости.

В целом споры носили не то чтоб уж слишком конструктивный, но мирный характер, за исключением разве что Бориса Стомахина, сообщившего, что он плюет в ПЦ "Мемориал" за то, что когда ему было трудно, ПЦ заявил, что не признает Стомахина политзаключенным. В целом и Стомахина, и "Мемориал" можно понять. Стомахин предложил к тому же считать политзаключенными всех чеченских боевиков и, в частности, амира Магаса, который в настоящее время ожидает суда в СИЗО "Лефортово". На это представители "Мемо" Орлов и Черкасов заметили, что именно этот человек призвал северокавказских боевиков считать легитимной целью мирное население Ингушетии, в результате чего погибли десятки человек.

Другим камнем преткновения стало дело Тихонова-Хасис. Различные выступающие обращались к этому делу, в основном - требуя, чтоб термин "политзаключенные" к ним не применялся. Позиция же националистов в том, что это - бесспорные пзк. Впрочем, если мы требуем для политзаключенных независимого справедливого суда, то можно, наверное, не отказывать в нем и Тихонову с Хасис. Другое дело, как обсуждали мы уже кулуарно, что этот самый некоррумпированный и политически неангажированный суд возможен лишь при условии, что президентом РФ не будет Владимир Владимирович Путин. Ну а пока Союзу Солидарности остается уточнять дефиниции и собирать побольше денег на нужды современных политзаключенных.

Все фотографии

Побывала сегодня на самом большом митинге за последние годы, многотысячном. Этот митинг готовила "Солидарность". Ощущение, конечно, сильно отличается от ощущения обычного митинга в тысячу человек. Это когда тебя сдавливают со всех сторон, все стоят практически на одной ноге, причем некоторые - на чужой, двигаться невозможно, дышать - с трудом, при попытке чуть-чуть отдалиться от центра влипаешь в глубокую грязь, при этом тебя предупреждают: не пытайся сюда пробиться, тут - грязь, и в этой грязи тоже, прижавшись друг к другу, стоят сотни людей. И ведет себя, реагирует многотысячная толпа иначе, чем тысячная, в ней остается только ощущать себя единым организмом, в едином порыве отзываясь на разные раздражители.

Если честно, не слишком комфортное для меня ощущение.Чтобы выбраться из толпы к трибуне, ушло много сил. Мне показалось, что и выступающие не все были готовы к этому новому качеству митинга, относясь к многотысячному организму с определенной опаской.

Чуть перевалив кульминацию митинга, ведущие, Настя Рыбаченко и Илья Яшин, приняли решение обрубить список выступающих и предложить желающим прогуляться без плакатов в сторону Лубянки. Желающих оказалось много, толпа со скандированием "Путин - вор!", "Честные выборы!" и "У нас украли голоса!" двинулась в переулки. Не знаю, правильным было решение или неправильным, это, наверное, "Солидарности" еще предстоит обсудить.

Камера у меня перестала снимать, осталось мне двинуться вместе со всеми. А ОМОН почему-то не двинулся. Довольно долго марш шел свободно, в основном по тротуару. Наконец вокруг забегала дивизия космонавтов. На Рождественке выстроилась шеренга со щитами. Покричав "все, кто служил - в первый ряд!" толпа, немного подумав, смела шеренгу и двинулась дальше. Тут уж подтянулись главные луноходные силы. Толпу взяли в тиски, разбили на сектора и стали выхватывать и затаскивать всех подряд. Людей закидывали в автозаки друг на друга. В несколько мгновений я оказалась на углу улицы одна в окружении копошащихся человеков-пауков - всех остальных утащили.

Потом пришла расплата за это двухчасовое единение. Людям пишут ст. 19.3 КоАП, указывают, что они скандировали "Всё поджигай, ментов убивай!", оставляют их на ночь до суда в отделах милиции. Нелепей всех оказалась судьба Игоря Гуковского, заявителя согласованного митинга. Весь день он вел переговоры с сотрудниками и после митинга поехал с ними в ОВД "Басманный", чтоб получить свой законный штраф за превышение численности митинга. В итоге ему пишут все то же 19.3 - неповиновение законному требованию сотрудника полиции - и тоже оставляют на ночь до суда. А потому что сотрудникам верить не годится. Надо было смешаться с толпой - да и уезжать к себе домой. Сильно достала вся эта полицейская ложь. Дождетесь еще бОльших демонстраций, господа. Что-то меняется в стране, что-то меняется.

Навеяно постом Алексея Кнедляковского

Да, я считаю совершенно неправильным предоставлять слово националисту, одному из лидеров Движения против нелегальной иммиграции Владлену Кралину (Владимиру Тору). И это называется не чистоплюйством, а нормальной гигиеной. Нелепыми считаю ссылки на парламенты, где представлены различные партии. Митинг - это не дискуссионный клуб и не парламент. Не считаю трибуну митинга местом для дискуссий, это разные жанры. Мне говорят: а вот Кралин - он же против Путина! Ну давайте еще тогда на митинг Доку Умарова пригласим, пошлем ему телеграмму в горно-лесистую местность - он тоже наверняка против Путина и на пути к установлению окончательного Имарата наверняка разделит с нами наши пять требований. А что? Почему Тора можно, а Умарова нельзя? К тому же против него дело по ст. 282 возбуждено - очевидно наш клиент...

Давайте не путать правозащитную помощь незаконно арестованному, которую мы оказывали и готовы оказывать, с политическим блокированием и речами на митингах. Один русских свиньями считает, другой - тех, кто с ним не согласен, нерусью.

Еще Ленин, помнится, приговаривал, что о партии надо судить не по тому, что она о себе говорит и заявляет, а по тому, что она, партия, делает. Поэтому можно зайти на форум ДПНИ и посмотреть, что люди там пишут, как людей называют зверями и животными, как радовались и праздновали, когда убивали подряд Политковскую, Маркелова, Эстемирову. Разумеется, Кралин сумеет от этого дистанцироваться, только смотреть надо правде в глаза. Я не хочу с Путиным бороться в блоке с людьми, которые, не приведи Всевышний, если придут к власти, то мы еще о Путине как об ангеле крылатом вспоминать будем. Потому как "ворюги мне милей, чем кровопийцы".

Это не означает, что я полагаю, что вопросов иммиграции нет. Есть. И по этому поводу демократическая оппозиция должна вырабатывать позицию и участвовать в дискуссиях. Но не приглашать на митинг человека, представляющего идеологию, апеллирующую к самым низменным, шкурным и простым ответам на ситуационные вызовы. Пусть мы позиционируем К-5 как надпартийное образование, но давайте все же смотреть, над какими образованиями мы воспарили. Чтоб существенная часть участников наших митингов не развернулась и не ушла бы, плюнув.

Правозащитный центр "Мемориал" в сотрудничестве с Союзом солидарности с политзаключенными начал реализацию Программы по защите гражданских активистов. В рамках этого проекта предполагается как сбор информации обо всех случаях преследования гражданских активистов в связи с их активностью, так и оказание, по возможности, правовой помощи (защитника) в случаях задержаний, административного, уголовного и иных форм преследования активистов.

Программа ПЦ "Мемориал" подразумевает мониторинг преследований гражданских активистов по всей России, поэтому мы будем признательны за предоставление нам подробной информации о таких преследованиях. Списки политзаключенных и активистов, подвергнутых репрессиям, будут размещаться на сайтах ПЦ "Мемориал" и Союза солидарности с политзаключенными, мы будем добиваться привлечения к случаям таких репрессий внимания российского общества и международного общественного мнения.

(Подробности)

Я давно заметила, что силовиков вводят в московскую Общественную наблюдательную комиссию (ОНК), еще на этапе выдвижения кандидатур, когда они стали постепенно появляться в разделе «Общественный контроль» сайта Общественной палаты.

Они проспали первый набор в ОНК, а теперь проснулись и думают: «Это же все наше!» - и пытаются срочно влезть.

Честно говоря, я не представляю, что силовики будут там делать. Я думаю, что они просто не будут делать ничего, самим фактом своего присутствия парализуя работу. Можно делать что-то вредоносное – говорить, например, что никакие права не нарушаются, и дискредитировать ОНК, но это избыточно. Достаточно просто бездействовать, чтобы все заглохло.

Вани Ниненко и Миши Кригера, вероятнее всего, в ОНК уже не будет. Рабочая группа утвердила состав ОНК, теперь Общественная палата до 20 ноября должна принять окончательное решение. Вряд ли она будет разбираться. Скорее всего утвердит то, что предложила рабочая группа.

Миша Кригер был моим постоянным напарником, мы вместе ходили в СИЗО № 6. С кем я теперь буду туда ходить, непонятно. Миша был наиболее активным из всех членов ОНК, кто работал. Меня не было на заседании, где их с Ваней выкидывали, но один знакомый правозащитник, который там был, мне рассказал, что когда рабочей группе был задан вопрос о Ниненко и Кригере, председатель группы сказал, что за ними есть административные правонарушения, в том числе «нецензурная брань в общественных местах».

Нет необходимости объяснять, что это наглая ложь. Ни у Ниненко, ни у Кригера за последний год вообще нет административных взысканий, каких-то судебных решений по ним. А все, что могло бы быть ранее, уже сгорело бы в соответствии с действующим законодательством.

Получается, что с точки зрения закона это фикция, а Общественная палата строит свои решения на каких-то непроверенных, не соответствующих действительности сведениях, а точнее, инсинуациях. Это, конечно, очень некрасиво, безобразие форменное.

Валерий Васильевич Борщев хотел провести поправки, чтобы члены ОНК сохраняли свои полномочия три года (сейчас это два года) и чтобы не только на два срока подряд можно было быть членом ОНК, а дольше. Он говорил, что за два срока наша команда только всему научится и неправильно будет распускать и набирать новых. Я всегда была против этих поправок, но теперь вообще радуюсь, что они не прошли, иначе эти силовики засядут там навечно.

У нас не было оснований полагать, что такого захвата не будет. У нас как раз были основания полагать, что будет именно так. Просто об этом никто не хотел думать. Наша общая вина, что за все время работы в ОНК мы не сумели рассказать обществу о нашей работе. Мы по тюрьмам мотались, руководство в Англии опытом обменивалось, а надо было думать о том, что раз это единственный механизм общественного контроля, то надо держать его на острие общественного внимания. По крайней мере это защитило бы нас от таких захватов.

Сейчас мы пытаемся оказать на Общественную палату какое-то воздействие. Уже появилось несколько публикаций в прессе: Зоя Светова на "Гранях" написала, я дала интервью «Времени новостей» и написала статью, которая скоро где-то должна выйти. Можно считать, что кампания в СМИ началась.

Кроме того, мы планируем пикет 16 ноября у памятника Грибоедову. Его цель – обратиться к Общественной палате с требованием не утверждать в составе ОНК столько силовиков, а все-таки вводить туда правозащитников. Кроме того, мы хотим обратить внимание на удаление из комиссии наших активных товарищей по совершенно идиотским, лживым обвинениям. И конечно, мы хотим привлечь внимание общественности к тому, что в Москве и вообще в России разваливается общественный контроль.