Сводная мобильная группа и после погрома продолжает работать в Грозном. Если мои коллеги перестанут туда ездить вахтами, как это происходит сейчас, то я там буду сидеть, не выезжая.

У меня формула очень простая. Я просто считаю, что мужик должен отвечать за свои слова. Я достаточно громко публично когда-то сказал, что, пока здесь есть потерпевшие, дела которых мы ведем, мы будем им помогать. То есть люди местные, чеченцы, между прочим, очень сильно рискуя (а они рискуют куда больше, чем мы), выписали нам доверенности на ведение своих дел. Мы их уговорили, чтоб они подали заявление в местный Следственный комитет на этих неприкосновенных ментов, обладающих абсолютной властью в Чечне, и они таким образом себя засветили. Они там в относительной безопасности ровно до тех пор, пока мы там. Как только мы оттуда уйдем, с нашими потерпевшими начнут расправляться, их просто убивать начнут.

Я знаю пару правозащитных организаций в Чечне. Их начнут уничтожать, как только мы оттуда уберемся. "Мемориал" в частности.

Нет, я не мученик. Я готов не пожертвовать собой, я готов повоевать немножко. Я допускаю, что там может что-то случиться и со мной, и с ребятами. Понятно, у нас танков с пулеметами нет, но у нас есть другие средства. Если мы не ходим в касках и бронежилетах, это не значит, что мы уж совсем беззащитные. У нас просто другие механизмы. Понятно, что этот солнцеликий глава республики, этот султан всея Чечни не очень считается с международными авторитетами, ему плевать, сколько там у Каляпина международных наград. Ему, наоборот, как-то даже интересней такого Каляпина застрелить. Но мы понимаем примерно, как эта система устроена. Кто и что Кадырова держит за поводок.

Иногда мы ошибаемся, скажу вам честно. Когда мне в час ночи 3 июня позвонили и сказали, что митинг, который должны были проводить против журналистов, будут проводить не на «трех дураках» (площадь Дружбы народов), а в вашем дворе, и не против журналистов, а против Комитета против пыток, я со всеми созвонился, мы договорились, как они будут действовать, и я сказал, что самое глупое, что Кадыров сейчас может сделать, - это устроить погром. Ему это страшно невыгодно. Кадыров сейчас везде позиционирует Грозный как самый безопасный город. Он только что истерил у себя в Инстаграме, что в Лондоне проводили конкурс мегаполисов по безопасности и Грозный оказался в конце рейтинга. Как он только не обзывал организаторов конкурса: бесчестные люди, как они могли, да у нас самый безопасный город...

Я думал: ну как же после таких публичных слов, таких истерик в самом центре, в 500 метрах от главной мечети, в 300 метрах от МВД - и два часа люди в очках, в масках, в капюшонах дверь не смогли выбить, а стену в подъезде насквозь пробили. И мы в течение полутора-двух часов наблюдали все это по видео. Мы сидели в Нижнем Новгороде и смотрели, как там кирпичи летят, как они пытаются болгарками дверь распилить.

Мы звонили в полицию из Москвы, из Нижнего Новгорода. Я позвонил Федотову, говорю: полицию не можем вызвать целых полчаса. Он позвонил в МВД, начальнику департамента по противодействию экстремизму. Советнику президента сказали, что через пять минут наряд будет на месте. Наряд приехал через полтора часа.

Ситуация была опасной для жизни. Я в данном случае просчитался, я не думал, что они пойдут на такое. Если бы я мог предположить, я бы, конечно, ребятам сказал, чтобы они выехали еще ночью с этой квартиры, пусть бы они там штурмовали наши видеокамеры, а мы бы сидели и наслаждались зрелищем. Мы не скрываем, где мы находимся в Грозном. Сейчас мы нашли для работы новую квартиру: ту, в которой жила покойная Наталья Эстемирова. Где проживала Эстемирова, уж полиция-то точно вся знает. Скрыть место невозможно и глупо. Во-первых, нас не найдут потерпевшие. А во-вторых, наши сотрудники днем чем занимаются? Они либо сидят в суде и обжалуют какое-то очередное дебильное постановление Следственного комитета, либо они на каком-то следственном действии: на опознаниях, очных ставках... Вся работа не дома. Конечно, отследить, куда они едут ночевать, не проблема.

Сейчас я буду ходить по всем высоким кабинетам, пользуясь тем, что я член СПЧ. Буду стучать кулаком и говорить: товарищ замминистра внутренних дел! Что у вас в Чечне такое происходит? На глазах у всего прогрессивного человечества, на глазах всего интернета какие-то молотобойцы с кувалдами громят офис правозащитной организации, толпа снаружи улюлюкает, а полиция не приезжает два часа.

Чем больше мы будем сейчас скандалить и доказывать, что чеченская полиция была соучастником этого погрома - как минимум (я-то, конечно, убежден, что организатором, но доказать этого не могу и, наверное, не смогу), чем сильнее федеральное Министерство внутренних дел надавит на чеченскую полицию, тем выше будет наш уровень безопасности. В следующий раз они, глядишь, приедут не через два часа, а, как положено, через семь минут.

Суд признал Комитет против пыток "иностранным агентом", и если мы не сможем обжаловать решение в апелляционной инстанции, будем самоликвидироваться. Мы не хотим, как того требует закон, представляться иностранными агентами, которыми мы не являемся. Это единственная простая и понятная причина.

Мы нормально относимся к тому, что государство принимает дополнительные меры контроля к тем, кто получает иностранное финансирование. Это оправдано. Но в реальности делается это не для контроля. Минюст не в состоянии разобраться даже с той отчетностью, что они от нас получают. Они задают одни и те же вопросы по кругу, запрашивают одни и те же документы. У них не получается обработать документацию от крупных НКО.

Если они будут проводить проверки еще чаще, на организации просто ляжет дополнительная нагрузка. Мы к этому давно были готовы. В последние три года нас постоянно, в том числе внепланово, проверяли и прокуратура, и МВД, и ФСБ, и налоговая. Я даже предложил установить в офисах сотрудников прокуратуры и Минюста так называемое удаленное рабочее место, чтобы они видели все, что происходит на наших компьютерах в онлайне и каждый день формировали бы себе отчеты, никуда не выезжая. Это неэффективно, но здесь государство в своем праве. Хотят проверять - пускай проверяют хоть четыре, хоть двенадцать раз в год.

А вот то, что нас обязывают представляться теми, кем мы не являемся (организацией, которая работает по заданию иностранного принципала), недопустимо. У нас никогда не было хозяина. Мы ни разу в жизни не получали поручений из-за границы. Но закон обязывает нас на вывесках, на печатной продукции, в интервью писать, что мы иностранные агенты, то есть попросту лгать.

Этот закон для того и разработан, чтобы принудить организации обзывать самих себя.

Однако конкретная организация (межрегиональное общественное объединение «Комитет против пыток») - всего лишь форма работы команды правозащитников. Мы, безусловно, и дальше будем заниматься своим делом. Если эту форму сделали для нас неприемлемой, мы будем искать другую и, может, найдем более эффективную. На апелляцию рассчитывать не приходится, поэтому в ближайшее время мы начнем думать, как организовать работу в дальнейшем.

Вчера местный НОД бросил клич о пикете. НОД нас не любит, потому что это мы добились привлечения к административной ответственности и возбуждения уголовного дела в отношении их активистов, напавших на Алехину и Толоконникову.

Они у нас особо буйные, поэтому я сорвался с заседания СПЧ и рванул в Нижний. Приезжаю, выясняю, какой умник в администрации додумался этой шпане дать разрешение на проведение пикета. Выясняется, что никакого разрешения НОДу никто не давал и вообще никто ничего не знает. Соответственно, я приготовился отловить пару-тройку этих убогих, если начнут хулиганить (а они больше ничего не умеют), и сдать в участок. Но вместо нодовцев пришла группа "товарищей" во главе с прокурором.

И почему-то с ними были некие странные личности, представившиеся стажерами, с включенной видеокамерой. У "стажеров" никаких документов не оказалось, и я их выпроводил. Прокурорский вручил мне требование о предоставлении документов для проведения проверки законности нашей деятельности.

Проверка проводится по поручению областной прокуратуры, которая, в свою очередь, действует по заявлению некоего гражданина Мокашова. Мои источники сообщили вот только что, что это какой то местный нодовский геббельс. Это уже третья прокурорская проверка за последние полтора месяца по доносам НОДа. Только раньше я отделывался простыми объяснениями. А теперь полная документальная ревизия с участием налоговой и Минюста.

Сама проверка, пожалуй, не отличается от тех, что были раньше. А вот то, что прокуратура возбудилась на такую масштабную проверку по безграмотному доносу каких-то олигофренов, которые усмотрели в моих выступлениях антироссийские высказывания, - очень странно. Более того, непонятно, зачем пересчитывать все наши деньги и проверять все наши документы. Факт иностранного финансирования мы никогда не скрывали - наоборот, декларировали. Все наше иностранное финансирование всегда было выложено у нас на сайте. Мы гордимся тем, что имеем такое международное финансирование от более чем 10 стран Европы и Америки. А вот про мои "антироссийские высказывания" мне почему-то ни одного вопроса так и не задали.

Короче, черносотенные хулиганы у нас теперь могут давать команду "фас" областной прокуратуре. Это удивляет.

Совместное заявление Ассоциации Агора и межрегионального Комитета против пыток

9 декабря 2013 года в Государственную Думу Российской Федерации Президентом РФ был внесен проект постановления «Об объявлении амнистии в связи с 20-летием принятия Конституции Российской Федерации».

Проект был подготовлен с использованием рекомендаций Совета по правам человека и развитию гражданского общества при Президенте РФ. В этих рекомендациях содержалось предложение исключить из перечня амнистированных лиц граждан, осужденных за насильственные преступления. Это ограничение нашло свое отражение и в пояснительной записке к указанному проекту постановления. Так, «...предлагается не распространять амнистию на лиц, которые совершили преступления, представляющие повышенную общественную опасность, с применением насилия или угрозой его применения...»

В то же время в записке сотрудники органов внутренних дел, принимавшие участие в боевых действиях, выделены в отдельную категорию лиц, подлежащих амнистии.

При этом в список составов преступлений, к совершившим которые амнистия не применяется, не входит превышение должностных полномочий с применением насилия (ч.3 ст.286 УК РФ).

Чаще всего по такой статье квалифицируются преступления, совершенные офицерами органов внутренних дел в отношении подследственных, а также офицерами вооруженных сил в отношении младших по званию военнослужащих. Подобные преступления отнесены законом к категории тяжких.

Кроме того, на практике сотрудники полиции, принимавшие участие в боевых действиях, проявляют особую жестокость при применении незаконных методов дознания. Они становятся «идеологами» применения пыток в отношении подследственных и осужденных.

Многочисленные эпизоды применения пыток сотрудниками органов внутренних дел, которые являлись участниками боевых действий, отражены в альтернативном докладе российских неправительственных организаций по соблюдению Россией Конвенции ООН против пыток.

Так, например, произошло в отделе полиции «Дальний» города Казани. По данным следствия, организатором пыток над задержанным, приведшим к его смерти, был начальник уголовного розыска отдела Айнур Рахматуллин. Он неоднократно направлялся в служебные командировки на Северный Кавказ.

Кроме того, согласно практике Европейского Суда по правам человека, ст. 3 Конвенции о защите прав человека и основных свобод требует, чтобы признанные виновными в пытках представители власти несли адекватное наказание. Это имеет существенное значение для обеспечения уверенности общества в верховенстве закона и поддержки верховенства закона со стороны общества, а также для предупреждения возникновения в адрес государственных органов подозрений в сговоре или попустительстве незаконным актам. В России и без того укоренилась порочная практика назначения условного либо минимального наказания сотрудникам полиции, признанным виновными в тяжких насильственных должностных преступлениях. Освобождение их по амнистии укрепляет уверенность полицейских в безнаказанности подобных деяний.

Предлагаем Государственной Думе РФ при рассмотрении проекта постановления об амнистии дополнить перечень составов преступлений, исключенных из нее, ч. 3 ст. 286 УК РФ.

Павел Чиков, председатель Межрегиональной правозащитной Ассоциации «Агора»

Игорь Каляпин, председатель межрегиональной общественной организации «Комитет против пыток»

Сама идея ужесточить отчетность для НКО совершенно очевидно контрпродуктивна, потому что в ходе уже проводившихся проверок нарушения не выявлялись. Если бы при ежегодных проверках выяснялось, что нарушений много и нужно эти проверки проводить чаще, чтобы эти нарушения не повторялись, то это было бы логично. Но такого никогда не было, а следовательно, это не просто попытка более жестко контролировать, а намерение замордовать проверками.

Нужно понимать, что это нагрузка не только на НКО, но и на проверяющие органы. На чиновников Минюста, налоговой и других государственных органов, которым придется увеличивать штат, чтобы проверять дополнительные ящики с документами. К тому же это должны быть люди со специфической квалификацией.

Но лично меня больше всего раздражает и делает для меня выполнение этого закона нереальным терминология, которую предлагается использовать. Название «иностранные агенты» и те критерии, которые законодатели придумали для причисления организаций к этой категории, находятся в логическом противоречии.

Понятие «агент» имеет, во-первых, совершенно четкий юридический смысл, во-вторых, бытовую окраску. Если говорить о юридической стороне, то агент – это субъект, который действует в интересах кого-либо, выполняет чьи-либо команды, поручения. Хорошие поручения, плохие – совершенно неважно. Это термин у нас закреплен в Гражданском кодексе, именно в этом смысле он применяется в международном праве. Хоть бы раз хоть кто-то доказал, что хоть какая-то НКО выполняет чьи-то поручения. Хоть в какой-то форме. Я за 12 лет ни одного поручения не то что не выполнял - даже не получал. Но это никому не интересно.

В законе Foreign Agents Registration Act (FARA), на который наши депутаты совершенно неправильно ссылаются в обоснование своего законопроекта, иностранным агентом называется организация или сотрудник, прибывший в США и действующий по указанию принципала из другой страны. Ни к каким НКО, в том числе тем, кто получает иностранные деньги, это понятие не применяется.

Я не думаю, что Международный Красный Крест, который вместе с Human Rights Watch выявил и обнародовал факты, связанные с секретными тюрьмами ЦРУ и пытками в Абу-Грейб, относят в США к иностранным агентам, хотя МКК получает деньги не только из Америки, но и из-за рубежа.

У нас термин «иностранный агент» совершенно не соответствует ни бытовому звучанию, ни юридическому. Это просто ярлык, никакой логики здесь нет. Мы вас не называем иностранными агентами, мы вам говорим, что вы должны зарегистрироваться как иностранные агенты – потому что у нас такой закон.

Если бы наш Комитет против пыток (КПП) получал гранты на зарплату, то мы бы, наверное, могли отказаться от иностранных грантов и поработать годик на энтузиазме. Но дело в том, что нам нужны деньги для осуществления разных процедур: проведение экспертиз, транспорт, лечение жертв пыток, общественные расследования. У нас в производстве больше 200 дел. Если мы не будем ими заниматься, все это встанет.

Мы не намерены надевать на себя эту оскорбительную метку, для нас это неприемлемо. В соответствии с законом за этот отказ нам присудят миллионный штраф. Поскольку у нас денег нет на выплату штрафа, так как это не предусмотрено ни одним грантом, у нас их снимут со счета принудительно. И организация остановится.

Что с этим можно сделать, я не понимаю, потому что предвижу, что обращаться в суд бесполезно: ведь таков закон. То, что закон не соответствует никаким формальным правовым критериям, вряд ли наш суд остановит. По крайней мере в судах нижних инстанций, районном и областном, придется проиграть. Может быть, этот закон признает неконституционным Конституционный суд, но сколько нужно будет к нему ступенек пройти? И к этому моменту деятельность наша будет уже однозначно остановлена.

Я просчитываю такую перспективу, что организацию надо будет закрывать и дальше она будет существовать без государственной регистрации. Значит, люди будут без регистрации работать, без статуса юридического лица, без счетов в банке и так далее. Это еще не самое страшное. Но ведь дальше они могут ввести ответственность за существование без регистрации, они будут выносить судебные решения о приостановлении деятельности де-факто. Они саму деятельность будут объявлять антигосударственной и вредной только потому, что эта деятельность не регистрируется государством.

Мы занимаемся достаточно популярной деятельностью – пресекаем незаконные действия сотрудников милиции, добиваемся их осуждения и так далее. Может быть, в оставшееся до вступления закона в силу время нам нужно объяснять людям, что теперь эти палачи в погонах могут вздохнуть спокойно – этот закон их теперь будет защищать.

Что мы реально можем успеть до вступления закона в силу – это по всем делам, которые есть у нас в производстве и по которым СК ни черта не делает, подготовить жалобы в Европейский суд. Пакетом в 200 жалоб. Довести дела до суда мы не успеем за эти четыре месяца. И уже не будем заниматься привлечением виновных сотрудников к ответственности - сразу в Страсбург. Дешево и сердито.

Если государство этого хочет, то пожалуйста. Нужно понимать, что через четыре месяца полиция не станет белой и пушистой. Будут продолжать бить, но не будет больше ни статей про бутылки из-под шампанского, ни приговоров в отношении полицейских. Потому что если бы не СМИ и правозащитники, у нас и Евсюкова разве что перевели бы в другой город с понижением в должности.

С волонтерами тенденция довольно очевидная. Я помню когда-то очень давно, лет 20-25 назад, Валерия Ильинична Новодворская говорила, что не нужно ни в коем случае регистрировать политические партии. Нужно отстоять тот принцип, что гражданские и политические свободы осуществляются без регистрации, их нельзя пропускать через государственную бюрократию. В противном случае у государства де-факто появляется некий выключатель.

Не знаю, насколько это верно применительно к политическим партиям, но вы видите, что происходит с НКО? Казалось бы, мы всего лишь регистрировались. Это носило уведомительный характер, мы приобретали статус юридического лица, открывали счета и работали. А сейчас мы стоим все перед страшным выбором: либо перестать существовать, либо надеть на себя оскорбительную метку, которая к тому же будет вводить людей в заблуждение.

Что такое для КПП писать везде что мы иностранные агенты? Это как минимум не соответствует действительности, это подача заведомо ложных сведений. Какой я иностранный агент, агент чего? Гондураса, Болгарии, Северной Кореи? Тех стран, которые мне деньги дают? Ну, их с десяток будет, даже в 37-м году такого количества разведок не приписывали людям, когда к стенке ставили.

Мы подарили государству право нажимать на кнопку «включен-выключен». Сейчас это государство, которое очевидно стремится перейти на стадию тоталитарности, уже не удовлетворяется тем, что может давить и душить, оно хочет включать и выключать. И теперь оно озаботилось еще одним явлением общественной жизни, оно только появляется, но уже сильно беспокоит государство.

Появились волонтерские движения, которые никак не оформлены, а это как-то нехорошо, надо бы и к ним выключатель приделать. А для того чтобы его приделать, сначала надо волонтеров забюрократить. Пусть появится тот, кто с ними договоры заключит, пусть кто-то за безопасность отвечает, потом заставим их бухгалтерию вести, предоставлять сведения о своей деятельности. Ну, а дальше можно будет и на выключатель нажать – появится такая возможность.

Выключатель приделывают ко всему, наступление происходит буквально по всем фронтам. Мы привыкли, что мы вдвоем общаемся по сотовому телефону, но на самом деле это происходит через телефонную станцию, и черт его знает, кто это слушает. Мы привыкли, что у нас всех электронные кошельки и кредитные карточки, есть куча сфер, которые мы привыкли считать частными, своими. Но в любой момент туда может залезть ухо, рука, нога в сапоге майора Пронина и полковника Путина. Сейчас родное государство на очень многое откроет нам глаза. Оно продемонстрирует, что готово залезть куда угодно: за пазуху, в постель, на банковский счет и так далее.

Происходит ровно то, чего я опасался. Реформа структуры Следственного комитета, нацеленная на эффективное расследование преступлений, совершенных полицейскими, грозит стать очередным мыльным пузырем. Который лопнет, даже не успев как следует надуться.

Как сообщил источник «Коммерсанта» в СКР, спецотделы по расследованию преступлений, совершенных сотрудниками правоохранительных органов, не будут обеспечены даже минимумом необходимых кадров. А точнее - будут включать «до десяти опытных следователей» на федеральный округ (sic!). «Учитывая, — признается источник, - что, например, в прошлом году в СКР расследовали более 4,4 тысячи преступлений, совершенных правоохранителями, сил сотрудников спецотделов на все подобные преступления будет явно недостаточно. Поэтому в свое производство они будут принимать наиболее сложные и резонансные дела».

В итоге создается совершенно декоративная структура, заведомо неспособная решать возложенные на нее задачи.

Напомню вкратце суть проблемы. Существующая структура Следственного комитета в принципе не может проводить эффективного расследования пыток и других преступлений, совершенных полицейскими в отношении граждан. Следователи из Следственного комитета в 99 случаев из 100 расследуют «обычные», общеуголовные дела – убийства, изнасилования и т.д. И работают они при этом в тесной связке с местными полицейскими, которые осуществляют так называемое оперативное сопровождение: ищут очевидцев, выслеживают подозреваемых, доставляют свидетелей... Короче, работают вместе, по одним и тем же делам. Разумеется, в ходе этой работы завязываться товарищеские взаимоотношения, формируется некое «боевое братство». И тут неважно, к какому ведомству ты принадлежишь, — есть общее дело, практически один большой коллектив, где все друг друга знают. И когда следователю из СК вдруг приносят заявление на его коллегу из полиции, на того, с кем он вместе разыскивает и изобличает воров и убийц, объективное расследование невозможно по определению. Тем более что и руководитель местного следственного органа находится в постоянном рабочем контакте с местным начальником территориального отдела полиции (РУВД, ГОВД, теперь - ОП).

В результате преступления, совершаемые полицейскими в отношении граждан, как правило, не расследуются. Полицейские знают, что коллега из СК их прикроет, что им фактически гарантирована безнаказанность. А безнаказанность, как известно из криминологии, лучшая питательная среда для новых преступлений. И в самом деле — зачем утруждать себя дедукцией и индукцией, сидением в засаде, скрупулезным сбором улик, если можно без всякого риска «попрессовать» первого попавшегося - и он во всем сознается. И вот в дело раз за разом вступает универсальное орудие раскрытия преступлений — бутылка из-под шампанского или ее аналоги ("конвертики", "слоники", "звонки Путину" и т.п.)

Когда случился скандал с казанским ОП «Дальний», мы - группа профессиональных правозащитных организаций, специализирующихся на борьбе с пытками, - направили главе Следственного комитета Александру Бастрыкину свое предложение. Суть его была проста — создать в структуре СК специальное подразделение, которое занималось бы исключительно преступлениями, совершенными сотрудниками полиции. То есть, например, поступает от гражданина заявление, в котором он утверждает, что был избит полицейскими, — и материал автоматически направляется для проверки следователям этого отдела. Оперативное сопровождение таких дел осуществляет не полиция, а, например, ФСБ. То есть никаких служебных контактов у следователей с полицейскими не образуется, никаких общих дел они не расследуют, никакого «боевого братства» не возникает, и в принципе расследовать дело беспристрастно не мешает ничто.

Вся эта реформа не требовала значительных дополнительных расходов. Чисто структурные изменения: отобрать следователей из числа уже работающих в СК, создать из них отдел и подчинить по вертикали центральному аппарату — чтобы исключить давление на местных руководителей. Я убежден: такая схема сделала бы работу по расследованию пыток гораздо эффективней. И давняя задача превращения «ментуры» в настоящую полицию, защищающую граждан, начала бы осуществляться не только на бумаге и в головах прогрессивных генералов, а в самой что ни на есть жизни.

И — о радость! — Бастрыкин на это наше обращение неожиданно быстро откликнулся, и вскоре было объявлено о создании «спецотделов». В кои-то веки нам показалось, что государство услышало правозащитников и экспертов и готово плодотворно сотрудничать с ними во имя закона и порядка.

Не тут-то было!

Схема работы «спецотделов», изложенная источником Коммерсанта, превращает вновь созданное подразделение в совершенно бутафорскую организацию. Так как на весь, скажем, Приволжский федеральный округ(а это 14 областей и республик!) положено максимум десять следователей, то расследовать весь массив преступлений, совершенных полицейскими, они не смогут физически. Для сравнения — в течение прошлого года только в нашу организацию (Комитет против пыток) и только в Нижегородской области поступило 62 заявления о применении правоохранителями незаконного насилия. И вот для расследования всей этой массы дел г-н Бастрыкин собирается назначить 0,7 следователя! Поэтому руководство СК рассудило передавать в «спецотделы» не все дела о полицейском произволе, а только «резонансные» и «сложные».

То есть ни о каком автоматическом распределении материалов по признаку предполагаемого субъекта преступления речи не идет. Для того чтобы попасть на стол «спецследователю», дело должно обязательно включать какое-нибудь особое, леденящее кровь злодейство. Типа дела приснопамятного Евсюкова или казанских тружеников незатоваренной стеклотары. Только тогда оно получает шанс дойти до спецследователей, которые проведут полное, объективное и независимое расследование.

Между тем такие дела и сейчас эффективно расследуются без всяких спецотделов. Но если жертве после общения со стражами порядка все-таки посчастливилось остаться в живых — тут бедолаге рассчитывать, как и прежде, не на что. Заявление будет проверяться обычным следователем, у которого подозреваемый — боевой товарищ и коллега. С заведомо известным результатом. Недавно у нас в Нижнем в ходе проверки одного из таких заявлений жертва, придя в СК на допрос, обнаружила в кабинете следователя улыбающегося до ушей подозреваемого.

Что остается потерпевшему? Превращать свое дело в «резонансное», привлекая к себе дополнительное внимание СМИ. Например, проводить пикеты, пристыковываться к дверям прокуратуры, объявлять голодовки, топиться, вешаться и самосжигаться. При том отчаянии, которое испытывают многие жертвы, можно ожидать самых скандальных сценариев. Неужели этого добиваются власти?

А ведь возникновения «резонансных дел» можно было бы избежать вовсе, если бы СК своевременно и эффективно расследовал дела «обычные». Ведь до гибели человека от рук казанских полицейских-садистов потерпевшие уже неоднократно жаловались на зверства в ОП «Дальний», требовали возбудить уголовные дела. И всякий раз СК покрывал садистов, сообщая, что изложенные жертвой факты «не нашли подтверждения».

Но Следственный комитет, кажется, опять идет в поход по граблям. Боюсь только, что после очередного евсюкова жаловаться граждане уже никуда не пойдут. Начнутся самосуды, причем при массовой поддержке населения. Вера граждан в возможность отстоять свои права законными методами, и сейчас невысокая, продолжает снижаться. Наблюдая раз за разом неспособность и нежелание Следственного комитета и прокуратуры защитить их растоптанные права, люди все более утрачивают доверие не только к правоохранительным органам, но и к государству в целом. Я убежден, что именно эта «правоприменительная практика», ставшая нормой в нашей стране, является мощнейшим фактором роста эскапистских, экстремистских настроений, именно из-за этого в среде новых неформалов все более популярным становится старый лозунг «весь мир насилья мы разрушим до основанья...»

Направляя нашу петицию, на которую впоследствии была положительная реакция Александра Бастрыкина, мы предложили очень простой и дешевый во всех смыслах вариант. Но во многих СМИ появилась такая оценка этого предложения: мол, создание спецотдела в Следственном комитете - это «надстройка», «контролеры над контролерами», лишний этаж и «усиление ведомства Бастрыкина».

На самом деле никакого надстроечного этажа мы не предлагаем. Есть огромная армия полицейских, около миллиона человек, которые, случается, совершают должностные преступления. Учитывая, что это очень своеобразный контингент и своеобразный состав преступления (превышение должностных полномочий), мы всего лишь считаем, что их должны расследовать специализированные следователи. Сейчас этим и так занимаются следователи Следственного комитета, тут усилить ведомство Бастрыкина просто нечем – согласно Конституции по федеральным законам именно они и должны расследовать такие преступления.

Мы предлагаем специализировать следователей, которые сейчас в 99 случаев их ста расследуют убийства и изнасилования вместе с полицейскими, а в сотом случае должны расследовать жалобу на превышение должностных полномочий против полицейского, с которым они каждый день работают. Речь идет о том, чтобы исключить конфликт личных контактов и интересов.

У нас, например, преступления в армия и ФСБ, где тоже есть специфика, расследуются специализированными военно-следственными отделами. Это тоже подразделения Следственного комитета, но они выделены как из-за характера преступности, так и из-за секретности некоторых материалов. Никто никогда не воспринимал это как надстройку или усиление, это просто некие специализированные следователи, которые расследуют все дела, где фигурируют военнослужащие либо сотрудники ФСБ.

То же самое нужно сделать в отношении сотрудников полиции, ФСИН и наркоконтроля, потому что там тоже есть много вопросов, связанных с закрытой информацией, служебной документацией ограниченного доступа. И все это, как показывает практика, нужно изучить очень оперативно - в течение первых суток. Поэтому эти следователи должны знать, как это все устроено, должны уметь этот делать и, я еще раз подчеркиваю, не должны думать о том, что, вот, мол, вчера я с этим полицейским расследовал изнасилование, завтра мне с ним расследовать убийство, а сегодня я должен объективно разбираться по какой-то жалобе на него. Сейчас это именно так.

Это все не голое теоретизирование. И правозащитная ассоциация «Агора», и наш Комитет против пыток, и «Общественный вердикт» - мы не один год самым непосредственным образом участвуем в уголовных делах, которые возбуждаются в отношении полицейских. Мы видим, с каким трудом удается нам как представителям потерпевших и самим потерпевшим дотаскивать дело до обвинения и суда. Проблема всегда в одном и том же – следователи очень неохотно собирают доказательства, чаще всего нам приходится за них это делать. Мы видим, что следователи постоянно выносят незаконные процессуальные решения, которые мы достаточно легко отменяем в судах, потому что они очевидно незаконны.

И когда мы начинаем говорить по душам с этими следователями, они откровенно говорят: «Как я буду против него сегодня дело возбуждать? Мне завтра вместе с ним работать, и еще большой вопрос, дойдет эта жалоба до суда или не дойдет. Даже если я лично проявлю принципиальность, мне в конце концов начальство скажет: "Ты что делаешь? Мы в этом районе живем, мы с этим отделом полиции вместе раскрываем преступления!" Потому и появилось наше предложение.

Создание специализированного подразделения Следственного комитета по расследованию преступлений силовиков не требует больших организационных усилий со стороны Следственного комитета и Бастрыкина. Вот наш второй шаг – рекомендации, которые опубликовал «Общественный вердикт» и мы с «Агорой» - требуют некоторой воли.

Суть предложений, хотя это два разных текста, одинакова. Это лишний раз доказывает, что они совершенно очевидно вытекают из практики. Они заключаются в том, что Следственному комитету нужно разработать методику для расследования этих преступлений или, правильнее сказать – проверки жалоб граждан на предмет возбуждения уголовных дел. Есть обязательные стандартные процедуры, которые по всем таким заявлениям должны проводиться. Мы с «Агорой» прописали несколько пунктов, которые мы считаем наиболее очевидными и обязательными.

Самое, на мой взгляд, главное, что есть и у «Общественного вердикта», и у нас, – это выведение этих следственных отделов из подчинения местного Следственного комитета. Потому что связка с полицейскими, зависимость показателей работы, от хороших отношений с местной полицией продолжается до уровня субъекта федерации. Руководитель регионального следственного управления Следственного комитеты (СУСКа) нуждается в хорошей статистике показателей по раскрываемости общеуголовных преступлений: изнасилований, убийств и так далее. И он заинтересован в хороших отношениях с полицией. Если специализированный отдел, который будет заниматься полицейскими, будет подчиняться руководителю областного СУСКа и при этом будет эффективно работать, однажды начальник полиции придет к начальнику СУСКа и скажет: «Ты там своих притормози как-нибудь, а то у нас с тобой отношения испортятся». Выше – на федеральном уровне – такого диалога быть не может. Поэтому мы предлагаем подчинить специализированный отдел СК федеральному уровню.

Сами следственные отделы такого рода должны быть в каждом регионе – по 15-20 человек. Этот штат может быть создан за счет перевода штатных единиц из региональных следственных управлений. Мы предлагаем не расширение штатов, а специализацию.

В случае с нашим первым обращением Бастрыкин пошел нам навстречу. Возможно, создание специализированного подразделения – это очевидная мысль, которая возникнет у любого, кто изучит ситуацию с необоснованными отказами в возбуждении уголовных дел. К тому же этот первый шаг не требовал от него никаких затрат - новых штатов, вложений в материальную базу. Это не панацея, я не говорю, что у нас после этого перестанут пытать или все дела о пытках начнут расследоваться абсолютно эффективно. Но это, на мой взгляд, достаточно дешевый и целесообразный шаг, который может радикально изменить ситуацию.

Но я боюсь, что сейчас, когда речь идет о непосредственном подчинении подразделения федеральному уровню, эта идея может застопориться. Ведь это потребует неких организационных усилий: нужна будет должность заместителя председателя Следственного комитета, который эту вертикаль будет курировать, а при нем должен быть аппарат, который будет отслеживать с процессуальной и кадровой точки зрения, каким образом эта вертикаль функционирует. И эти усилия потребуются именно от Бастрыкина и его ближайшего окружения. Если этот спецотдел будет подчинен на региональном уровне, идея может пойти насмарку.

К нашему второму обращении к Бастрыкину мы приложили описания материалов по 107 делам, которые находятся у нас в производстве. По ним имеется информация о том, что людей действительно били: есть справки, показания очевидцев. И по всем этим делам как минимум один раз (а то и многократно) Следственный комитет выносил незаконные процессуальные решения: либо отказывал в возбуждении уголовного дела, либо оно было возбуждено и прекращено.

Почему мы это сделали? Это не просто показатель того, что таких дел много и они не только в Татарстане, Москве или еще каком-то резонансном регионе - там 12 регионов представлено. Но я думаю, что Бастрыкину не надо объяснять, что это происходит везде. На этих примерах мы хотим показать, что механика везде одна и та же: следователи выносят очевидно незаконные постановления, руководствуясь личными мотивами.

Кроме политической воли, готовности государства начать массовые чистки в рядах МВД нужно еще убрать эту связь, существующую на низовом уровне. Никогда не дают следователю расследовать дело в отношении его родственника, соседа, ближайшего коллеги. А вот с полицией почему-то так происходит, хотя это ровно то же самое – близкие личные и рабочие отношения, складывающиеся на протяжении многих лет в разных, в том числе экстремальных ситуациях. Зачем даже добросовестного следователя ставить в эту сложную ситуацию? Зачем его нагружать этим фактором личных отношений с подследственным?

Эта связь неразрывна на местном уровне, но она невозможна на федеральном. Нургалиев не пойдет к Бастрыкину просить за какого-то сотрудника, это просто невозможно. Вот о чем говорит этот наш чемодан дел, отправленных Бастрыкину. Он демонстрирует именно эту проблему, без решения которой идея спецподразделения по расследованию преступлений сотрудников полиции, ФСИН и наркоконтроля будет убита.

Казанское дело «дело Назарова» и остальные всплывшие в последнее время дела о пытках в полиции - это на самом деле рутина. Такое происходит систематически. Посмотрите новостную ленту на нашем сайте - а ведь мы работаем всего лишь в пяти регионах России. Резонанс приобретают очень немногие дела, и связано это с какими-то непонятными мне законами медиа, а вовсе не с реальностью. По-видимому, журналисты просто не могут каждый день писать истории а-ля Евсюков, тем более если история произошла не в Москве.

На мой взгляд, именно сейчас у нас есть шанс впервые заставить власти предпринять хоть какие-то шаги на системном уровне. У нас есть конкретные предложения, я расскажу о них, но прежде хотелось бы разобрать две темы – реформу МВД и пытки в полиции.

Реформа МВД

Так называемая реформа МВД не имела ни одного шанса быть успешной и хоть чуть-чуть улучшить реальную ситуацию в милиции. Меня в этой связи очень тревожит то, что наши политические власти все-таки предприняли эту дорогостоящую рекламную акцию. Похоже, что они сами не очень понимают, насколько на самом деле все плохо «на земле», и искренне думают, что у милиции просто плохой имидж, испорченный журналистами, правозащитниками и прочей «оранжевой заразой». Я больше никак не могу объяснить этой странной и, повторяю, крайне дорогой попытки внушить всей стране, что то, что люди видят сами, слышат от своих знакомых, весь этот вал негативной информации о милиции, все это теперь не существует, все это куда-то исчезло, все осталось за спиной Нургалиева (как он сам выразился).

Для реального изменения положения дел в полиции необходимо принимать целый комплекс мер: изменять систему отбора и профессиональной подготовки кадров, изменять систему оценки служебной деятельности, обязательно вводить гражданский контроль, радикально изменить структуру МВД, в том числе структуру ведомственного контроля органов внутренних дел. Необходимо создать, наконец, эффективную систему внешнего контроля, создать независимый орган, который бы мог эффективно проверять и расследовать все жалобы граждан на полицейских. Когда было объявлено о начале реформы МВД, мы создали рабочую группу, в которую вошли несколько правозащитных организаций, которые давно и, на мой взгляд, очень профессионально занимаются проблемами, связанными с практикой работы МВД. По каждому из вышеперечисленных пунктов было выработано отдельное предложение.

Когда руководство МВД наконец объявило, что реформа будет сведена к так называемой «переаттестации», которую проведет само МВД и в ходе которой будет выявлено и уволено 20% «плохих сотрудников», после чего новая полиция будет отвечать всем требованиям, мы были просто в шоке. Такой масштабной и бессмысленной профанации мы никак не ожидали.

И во время аттестации, и после нее мы видели, как и что происходит в полиции, причем в разных регионах. Было понятно, что никакой реформы не случилось и что «аттестованные» полицейские теперь окончательно убедятся в том, что никто ничего менять не собирается. Понятно было и то, что к такому же выводу придут и граждане.

О пытках в полиции и «борьбе» системы с ними

Пытки в полиции нужно РЕАЛЬНО запретить. Они и сейчас, конечно, запрещены Конституцией, международными договорами, кодексами, федеральными законами, ведомственными нормативными актами и так далее, вплоть до должностной инструкции обычного постового. Но все эти запреты носят декларативный характер, за их нарушение никого не наказывают. И дело здесь не в том, что нет какого-то закона, - все у нас есть. Просто тот орган, который обязан проводить расследование по каждой жалобе, по каждому сообщению граждан о нарушении закона со стороны полиции, – Следственный комитет – бездействует.

Причины этого бездействия разные. Раньше руководители следственных органов СК, так же, как и их коллеги из МВД, резонно вопрошали: "Вот выгоним мы ЭТИХ сотрудников милиции или пересажаем, а кто работать будет? Кто пойдет в милицию?" (Дальше шли жалобы на низкую зарплату, плохое материально-техническое обеспечение, отсутствие социальных льгот и гарантий).

Зарплату резко повысили, над имиджем день и ночь работают все телевизионные каналы, но вот преступников, скопившихся в органах МВД, никто вычищать оттуда так и не собрался. Видимо, руководство МВД решило, что, испугавшись большой зарплаты, негодяи сами уйдут в отставку. А они почему-то не ушли. И, по моему глубокому убеждению, не уйдут. И учиться эффективно и законно работать не будут.

Зачем им учиться? Обеспечить показатели они могут и так. Кого-то бутылкой, кого-то электротоком, кого-то "ласточкой" или "слоником". Это, между прочим, гораздо быстрее, чем законными методами, и никакую криминалистику изучать не надо. Иногда, правда, случаются «залеты», но это очень и очень редко. Следователи из Следственного комитета, как правило, расследуют дела, связанные с общеуголовной преступностью – убийства, изнасилования и пр. При этом они работают в тесной связке с местными полицейскими. На практике получается, что мундиры носят разные, а работают вместе, по одним и тем же делам. И когда следователю из СК приносят заявление на «коллегу» из полиции, с которым он вместе почти каждый день работает, объективное расследование вряд ли возможно. Тем более что и руководитель местного следственного органа находится в постоянном рабочем контакте с местным начальником территориального отдела полиции (РУВД или ГОВД).

В результате имеем то, что имеем. Преступления, совершаемые полицейскими в отношении граждан, как правило, не расследуются, а значит, полицейские имеют все основания считать, что им гарантирована безнаказанность.

Что можно сделать

В результате работы наших юристов из Комитета против пыток к уголовной ответственности было привлечено 89 милиционеров. Из них без нашего вмешательства, возможно, было бы привлечено только 3 (три)! Во всех остальных случаях Следственный комитет (до 2009 года – следственное управление прокуратуры), не возбуждали уголовные дела либо возбуждали их и незаконно прекращали. Нам неоднократно приходилось по нескольку раз добиваться отмены таких незаконных постановлений через суды (всего отменено более 300 незаконных постановлений следственных органов).

В идеале нужна независимая структура, которая рассматривала бы все жалобы граждан на действия полиции. Но в срочном порядке нужны хотя бы специальные следственные отделы, которые бы занимались только расследованием уголовных дел в отношении полицейских (а также сотрудников ФСИН и Наркоконтроля).

Эффект будет достигнут за счет того, следователи этих спецотделов будут свободны от рабочих контактов с полицейскими, работая с ними по другим (общеуголовным) делам. Кроме того, крайне важно подчинить эти следственные отделы, которые должны быть созданы в каждом субъекте РФ не местному следственному управлению СК, а федеральному уровню (Бастрыкину или его заму).

Именно поэтому мы с коллегами подписали соответствующее обращение к Бастрыкину и объявили сбор подписей под ним.

Такого беспредела, как вчера в Нижнем Новгороде, я еще не видел никогда и нигде, если не считать Чечню военного времени. Более 60 задержанных на митинге в 15.30 были доставлены в Советский (ОП №7) и Нижегородский (ОП №5) РУВД. По истечении трех часов протоколы были составлены не более чем на пять человек. На остальных их составляли аж до 23 часов. Полицейские явно никуда не спешили и откровенно давали понять, что никакой закон им не указ. При этом во всех протоколах указывалось липовое "законное" время - 17.30 - 18.30. Сотрудники ОП №7 вели активную "разъяснительную" работу среди многочисленных родственников и друзей задержанных, приехавших в отделы полиции, говоря им, что сотрудники полиции могут задерживать граждан до суда на 72 часа.

Я задал полицейским, дававшим эти "разъяснения", вопрос, прошли ли они аттестацию, на что они радостно ответили, что прошли. Один из них при этом почему-то добавил: "А у вас силенок маловато". Силенок действительно явно не хватало. Действие законов РФ на территории Нижнего Новгорода для полиции вчера было отменено. В ОП-5 не пустили адвоката, не объясняя при этом вообще ничего. Просто не пустили и все. Приехавшие в ОП-7 члены общественной наблюдательной комиссии также были отправлены домой с пожеланием "доброго вечера" от начальника ОП полковника И.О. Корнилова. На вопрос, почему сотрудники отдела полиции препятствуют деятельности ОНК, полковник Корнилов ответил: команды пускать вас мне от начальства не поступало. Прокурор Советского района, присутствовавший при этом разговоре, оценил происходящее так: «Все нормально и законно. Вы же понимаете, мы на боевом посту». Аналогичная ситуация сложилась и в ОП-5 куда членов ОНК также не пустили, откровенно сославшись на команду из ГУВД.

Итог: около 20 человек задержаны в полиции до суда, один человек госпитализирован с сотрясением мозга (получил удар от полицейского за то, что прятался от омоновцев под автобусом) Короче, если задачей нижегородской полиции было продемонстрировать, что законы для полиции в нашей стране не работают и что наши власти признают только силу, то эта задача выполнена на все 100 процентов. Интересно, понимают ли нижегородские власти, какой вывод сделают люди, столкнувшиеся с таким демонстративным и массовым растаптыванием законов представителями государства?

У нас, сотрудников «Сводной мобильной группы» (СМГ), бывали разные ситуации. В том числе и в Нижнем Новгороде. Но никогда сотрудники милиции не позволяли себе того, что случилось с Антоном Рыжовым. Они прекрасно знают, что это будет обжаловано и состоится суд, который мы выиграем.

Все носители информации, которые были у Антона с собой, в том числе компьютер, были изъяты и опечатаны при въезде в Нижний Новгород из Чечни. Я совершенно не понимаю, почему абсолютно все было изъято, даже без предварительного просмотра. Антона отпустили, продержав чуть больше двух часов. Меня не было в городе, но теперь я вернулся, и сегодня мы будем подавать все необходимые заявления во все инстанции, все уже подготовлено.

На флэшках, которые были изъяты у Антона, среди прочего были материалы дел, которые находятся на стадии проверки, - в том числе в отношении чеченских омоновцев. Там также были жалобы в Европейский суд и переписка с судом, которая является для государственных структур закрытой информацией, потому что речь идет о переписке по поводу жалоб против России. Мы планируем отдельно обращаться в правоохранительные органы с просьбой принять меры и вернуть нам эти материалы. В противном случае мы вынуждены будем обратиться в Европейский суд с жалобой о перехвате переписки государством.

Я это связываю, конечно, с тем заявлением, которое было подано против меня командиром чеченского ОМОНа. Мне просто больше не с чем связывать оба эпизода, кроме как с нашей деятельностью в Чечне. Очевидно, что мы последнее время кое-кого сильно достали. Я прекрасно знаю, что про нас говорит командир ОМОН Цакаев: иначе как «русскими гнидами» он нас не называет. Мы чего-то примерно такого ожидали, но никак не думали, что это произойдет в Нижнем Новгороде. Это неприятное ощущение, когда тебя достают дома.

По заявлению против меня о разглашении гостайны наиболее вероятное развитие событий – это отказ в возбуждении уголовного дела. Основания в заявлении бредовые, и я не знаю, что там господа омоновцы сочли гостайной. Наверное, то, что они позволяют себе грубо и демонстративно нарушать федеральные законы. Я много говорил про чеченский ОМОН, и они знают, что это лишь малая часть того, что я могу рассказать. Наверное, с их точки зрения, информация о том, что в МВД республики служат бандиты и фальсификаторы, им представляется государственной тайной? Я об этом неоднократно говорил и буду говорить. Тайны в этом я не вижу и считаю, что за это надо отвечать.

Теперь, насколько я понимаю, будет проводиться проверка. Следователь будет задавать мне вопросы. Безусловно, я готов в любой момент выехать в Чечню давать объяснения, если это потребуется. Я надеюсь, что хватит здравого смысла и требования следователя будут исходить из закона, а не из пожеланий высокопоставленного милицейского начальника.

Но тем не менее есть вероятность, что дело будет возбуждено. В этом случае группа заинтересованных лиц из МВД Чечни, конечно, будет пытаться добиться моего ареста. Я думаю, что именно это и является их заветной мечтой и смыслом этого заявления, потому что даже они наверняка понимают, что судебной перспективы у этой затеи нет. Вряд ли даже в самых смелых мечтах они могут рассчитывать на обвинительный приговор.

В случае возбуждения уголовного дела они попытаются меня арестовать и какое-то время продержать на территории Чечни, чтобы господин Цакаев мог высказать мне свои претензии в более жестких условиях. Я думаю, что такое развитие событий маловероятно, но не исключено. Табель о рангах в Чеченской Республике определяется близостью к Рамзану Кадырову, и в связи с этим Цакаев в Чечне является очень влиятельным человеком. Дело даже не в том, что он командует ОМОНом, дело в том, что он считается приближенным Рамзана Кадырова. Он учился с ним в одном классе, а это в Чечне гораздо круче, чем быть полковником милиции.

Все разумные меры безопасности мы предпринимали и предпринимаем вот уже несколько лет – практически с начала работы СМГ. Мы понимаем, с кем имеем дело, на что эти люди готовы. Мы это видели и знаем. На работу группы в Чечне это не повлияет. СМГ продолжает работать в штатном режиме.

Прочитал странный законопроект «Об основах системы профилактики правонарушений в Российской Федерации» и нахожусь в некоторой растерянности. Я искренне не понимаю, для чего он нужен. Дело в том, что он вообще ничего не меняет в смысле прав и обязанностей. Это абсолютно бюрократический документ, и я подозреваю, что это просто некая имитация деятельности по созданию системы профилактики, о необходимости которой неоднократно говорил президент.

Кроме нагромождения банальностей, лозунгов и красивых (но бесполезных) рассуждений я тут ничего не вижу.

Давайте читать.

Ровно половину документа занимает некая общая часть (термины, принципы, объекты-субъекты и пр.) Перечисляются разные формы активности, которые субъекты этой самой профилактики (в том числе МВД) могут осуществлять: анализ, изучение, внесение предложений, помощь разным группам населения и т.д. Бред полный, так как всю эту деятельность и МВД и прочие "субъекты профилактики" могут и обязаны осуществлять безо всякого специального закона о профилактике.

В ст.10 содержится перечень видов профилактической деятельности. Их целых три. Давайте посмотрим, чего хорошего или плохого каждый из этих видов может принести гражданам.

1) Общая профилактика правонарушений (полиция работает сама с собой). В рамках этой замечательной деятельности будут, как я понимаю, «осваиваться» деньги: проводиться совещания, разрабатываться многочисленные инструкции, сниматься фильмы и даже защищаться диссертации. В зависимости от настроений в правительстве и у президента под это можно сформировать гигантские по численности и ресурсам структуры, которые будут изучать, обобщать, внедрять и т.д. Толку от всего этого будет чуть, но и вреда тоже практически никакого.

2) Индивидуальная профилактика (полиция работает с потенциальным правонарушителем). Это как раз тот вид профилактики, который вызывает столько дискуссий и опасений. Давайте рассмотрим подробней.

Мерами индивидуальной профилактики в соответствии с законопроектом являются:
1. Профилактическая беседа
2. Вынесение представления об устранении причин и условий правонарушений
3. Установление особых требований к поведению правонарушителя
4. Профилактический учет и контроль
5. Принудительные меры медицинского характера (ПММХ), устанавливаемые судом
6. Установление судом административного надзора
7. Иные меры, применяемые в установленном законом порядке

Обратите внимание, что в этом раздражающе выглядящем списке нет ни одного нового пункта. Все эти меры предусмотрены и сейчас для различных правоохранительных органов. И законопроект вовсе не наделяет субъектов профилактической деятельности правом применять эти меры по своему усмотрению.

В п.4 ст.12 законопроекта указано: «Меры принудительного и ограничительного характера применяются на основании и в порядке, предусмотренными федеральными законами». Однако действующие федеральные законы не позволяют ограничивать права граждан «из профилактических соображений» - за исключением, пожалуй, каких-то чрезвычайных ситуаций (введение режима чрезвычайного положения или контртеррористической операции), и эти ситуации, опять же, четко регламентированы в соответствующих федеральных законах.

Так какими же новыми средствами профилактического воздействия данный законопроект наделяет субъекты профилактической деятельности? По моему мнению, никакими. Точнее, никакими принудительными. Написать вам представление или провести профилактическую беседу – вот это пожалуйста. Более того, по смыслу закона теперь это может любой субъект профилактической деятельности (их перечень содержится в ст.8), а проще говоря, любой орган власти, местного самоуправления, правоохранительный орган и т.д.

По моему глубокому убеждению, толку от такой деятельности не будет никакого. Во-первых, потому что никакого выявления «антиобщественного, предкриминального поведения» никто системно не осуществляет и безусловно осуществлять не будет. Нашей затюканной, коррумпированной полиции не до того, ей уже совершенные тяжкие преступления раскрывать некогда. Все ситуации, связанные с отсутствием реакции правоохранительных органов на сообщения об угрозах, антиобщественном поведении и т.д. (именно эти ситуации приводятся некоторыми экспертами в качестве обоснования актуальности предложенного закона), связаны, в действительности не с отсутствием нужных законов, а с элементарной недобросовестностью сотрудников полиции, их нежеланием исполнять свои обязанности.

Я могу представить себе только одну ситуацию, когда у субъекта профилактики будут иметься и поводы, и достаточные основания для принятия профилактических мер. Эта ситуация, когда потенциальный правонарушитель письменно ставит органы власти в известность о своем намерении совершить правонарушение (точнее, совершить действия, которые орган власти рассматривает как правонарушение). Речь, конечно же, идет об организаторах собраний, митингов, уличных шествий. Но даже в этом случае органу власти (правоохранительному органу) придется ограничиться профилактикой в виде представления или профилактической беседы. И точно так же, как сейчас, результат такой профилактики совершенно очевиден. Никаким значительным авторитетом в глазах таких «правонарушителей» «субъекты профилактики» не обладают, что и предопределяет нулевой результат их профилактических усилий.

3) Виктимологическая профилактика (работа с потенциальными потерпевшими). Скажу коротко. Для успешной работы в этом безусловно перспективном направлении нужны более или менее доверительные отношения между партнерами – субъектом и объектом профилактики. При нынешнем высокомерно-брезгливом отношении власти и особенно сотрудников правоохранительных органов к гражданам, при отсутствии элементарного доверия граждан к власти, а особенно к сотрудникам правоохранительных органов, ни о какой эффективной виктимологической профилактике, к сожалению, не может идти речи.