Кто знает, тот знает: если в России вызывают повесткой к следователю (неважно, в качестве кого) и следователь оставляет тебя одного эдак на полчаса, то за это время ты вспоминаешь все возможные вины. На это и расчет. Когда следак возвращается и говорит: "Ну, рассказывайте!" - неподготовленные выкладывают и то, чего от них не ждали.

Война - тот же следователь: оставляет наедине с неопределенным ужасом и ужасом неопределенности.

Мы понимаем, что раз война случилась, то к ней вело множество троп со следами множества вин, в том числе и нашей лично. Мы в чем-то все виновны. Прежде всего индивидуально, но порою и корпоративно, цехами.

Полагаю, вы тоже над своею виною задумывались.

Как и я.

Мне долго казалось, что грех всех, кто после распада СССР работал в медиа, состоит в том, что мы в 1990-х были политически ангажированы. Кто-то - за деньги в пользу олигархов, кто-то - за бесплатно по зову души. Мало кто из нас пытался глядеть на происходящее непредубежденно. Мы были страстно убеждены, что наше дело правое (те, кто за деньги, - они, может, даже больше других) и что враг будет разбит. И мы били всеми силами этого врага.

Я, например, бил коммунистов и не очень понял Михаила Задорнова (того, который финансист, а не юморист), когда он в 1999-м грустно сказал: "Ну, вы же понимаете, что сейчас борются никакие не демократы с коммунистами". Задорнов тогда ушел с поста министра финансов на синекуру советника президента Сбербанка, сидел на верхотуре сберовского небоскреба на Вавилова и глядел далеко во всех смыслах. Теперь я его понимаю.

Я и мои коллеги боролись с фантомным коммунизмом, в то время как в России зарождался реальный фашизм.

Моей - и нашей цеховой - виной была вовсе не ангажированность. В мире немало стран с ангажированной прессой, успешно, однако, справляющейся с функцией четвертой власти. Классика - США, но и в Германии, где я живу, с газетами и журналами то же самое, и после объединения журналистам из ГДР приходилось переживать шок, когда их издания приобретали политическое направление. Однако все в порядке: до тех пор, пока у читателя есть выбор между консервативной Süddeutsche Zeitung и левацкой Tageszeitung.

Так что, думаю, дело в другом. Наша (и моя лично) вина в том, что мы смеялись и стебались над тем, чего следовало пугаться. Мы не воспринимали растущее зло всерьез.

Проблема в том, что особенностью современного русского ур-фашизма (я использую не слишком точный термин Умберто Эко, но "русня" и "путинизм" еще хуже) является его балаганность: ерничанье и кривлянье, всеми силами пробивающие эстетическое дно.

Типичный пример - какой-нибудь Дмитрий Медведев, политический коротышка в коротких штанишках. Он забирается на табуретку социальных сетей, надувает щечки и декламирует принципы новой русской политической морали, сводящиеся к одному: "Дрянная западная идея "порядка, основанного на правилах", должна быть решительно отринута как несостоятельная и крайне вредная для человечества". Не спорю: Медведев выглядит дико смешно. И ответная реакция на Медведева - гогот: дурачок снова напился! Смени памперс! Не мешай кокаин с эфедроном!

Однако комичность фигуры Медведева не важна. Важен тот ужас, который он транслирует: о новом русском правопорядке, который отвергает западное мироустройство - и готовности это мироустройство разнообразно ломать. В Германии популярен роман Тимура Вермеша "Он снова здесь". Это о том, как в наши дни воскрес Гитлер. Так вот, подлинные цитаты из Гитлера у Вермеша звучат менее страшно, чем то, что несет в Telegram скоморох Медведев.

Повторяю: огромная ошибка, переходящая в вину, - смеяться, издеваясь, над теми и тем, что составляют новую русскую идею. Перевод трагичного в разряд комичного неизбежно уменьшает масштаб зла, грозящего исковеркать судьбу всего мира. За этим смехом стоит снобистское высокомерие людей, научившихся пользоваться дезодорантом, - высокомерие, с которым они смотрят на дворовую шпану. К шпане следует относиться серьезно, и к защите от нее - тоже. Иначе зло придет к нам, перенеся внутрь фильма Михаэля Ханеке "Забавные игры", где, как вы помните, в тихую жизнь добрых людей неслышно приходят те, кто хочет, наиздевавшись, этих добрых людей убить. Чего никак не могут понять те, кому предстоит быть убитыми.

К сожалению, привычка отмахиваться от зла смехом идет еще с советских времен. Теперь я бы поставил в вину Михаилу Ромму фильм "Обыкновенный фашизм", где Ромм постоянно смеется над Гитлером (ах, посмотрите, Гитлер не знает, куда деть руки, - ах, ха-ха, наконец-то сцепил их в замок на лобке!). А нужно было ужасаться банальности и зла и тому, что Гитлер может воскреснуть в головах его победителей.

Эта советская традиция насмешек над врагом усилилась в 1990-х и 2000-х, когда двадцати- и тридцатилетние новые хозяева жизни, ставшие хозяевами банков и телеэкранов, утвердили в качестве доминирующей культуру стеба, не ставящую в грош ни одну идею, не уважающую равно жизнь и смерть (до сих пор помню заголовок в "Коммерсанте" над заметкой о гибели в катастрофе спортивной команды: "Сыграли в ящик").

Я в этом стебе, этих плясках цинизма, увы, тоже принимал участие. Моя вина. Мой личный смех хорошо дополнял кремлевский балаган, но ничуть не мешал Путину (реальному старому злому клоуну, бормочущему что-то про резиновые попы) затягивать удавку на наших шеях. Давно следовало понять, что это не смешной, а страшный балаган. Не следовало поддаваться соблазну смеяться там, где следовало бороться.

Мы прохохотали, проржали - и в конечном итоге профукали - опасность. А кремлевская шпана спокойно доставала из карманов ножи. Вот в чем наша вина.

Сейчас, когда уже не смешно, а страшно, я это хорошо вижу.

А вот как быть - пока не знаю.