Эксгумация из братской могилы в Буче. Апрель. Фото: facebook.com/bucharada.gov.ua

Война перед всеми в России (и русскими в эмиграции тоже) поставила вопрос, который можно по-разному формулировать. Например, жестко: "Можно ли смеяться и радоваться жизни, увидев то, что натворила Россия в Буче, Мариуполе, Ирпене?" Или цинично (но точно): "Можно ли после Бучи продолжать постить в сетях котиков?"

И ладно бы котиков. Я, например, снимаю (точнее, снимал) для ютуба короткие докфильмы про бытовую жизнь в Германии. Там ни про какую не политику, а про повседневность: например, про то, как устроен немецкий лес (а он устроен по-другому, чем русский), или про то, почему немцы нередко ищут квартиру на первом этаже. Мне казалось важным рассказывать об этом: о вариантах иного жизнеустройства. Теперь - всё. Началась война, и я ни кадра снять не могу, хотя сценарии написаны и к съемкам все готово. Потому что если я начну с энтузиазмом рассказывать о том, как старые железные дороги в Германии превращают в велошоссе, - это будет очередной запощенный котик, только немецкий. Я правда в растерянности. Сделать дисклеймер? Ну, я могу ведь сказать, что да, конечно, идет война, и да, люди гибнут, но война все равно закончится, и тогда Украину придется отстраивать, а Россию перестраивать, и мой фильм будет полезен! Честно говоря, идея эта тянет лишь на троечку с минусом. Потому что когда война закончится, вот тогда и будешь рассказывать выжившим про велодороги. Если, конечно, будет кому по этим велодорогам ездить.

Война и правда изменила абсолютно все, как и предыдущая война изменила абсолютно все, поставив в Европе вопрос о "поэзии после Освенцима", "христианстве после Освенцима" и в целом о "культуре после Освенцима". Знаменитую строчку, что сочинять стихи после Освенцима - это варварство, Теодор Адорно написал еще в 1949-м. А мы бьемся сегодня головой с размаху о "стихи после Бучи" потому, что в стране никто никогда не ставил вопрос о "стихах после ГУЛАГа" - даже те, кто ненавидел ГУЛАГ. Вопрос не в том, можно ли писать стихи после ГУЛАГа (а также Освенцима и Бучи), а в том, что после осознания произошедшего больше невозможна прежняя культура жизни, как она мгновенно стала невозможна для украинцев.

А у тех, кто живет в России, даже в этом году еще были иллюзии, что - возможна. Была, например, надежда спрятаться, раствориться в профессии, в труде, как прятались и растворялись многие в СССР. Ну, изучать античность, лечить детей, преподавать биологию. В застывшей автократии и даже тоталитарном застывшем государстве такое нередко спасало. Но при режимах бешеных, шипящих, жаждущих убивать - нет. Я помню, как мне после 24 февраля стали резать глаза (и продолжают резать) анонсы российских лекториев. Они не агитировали за войну, не прославляли Путина. Они занимались тем же, ради чего открывались и чем занимались все эти годы: народным просвещением. Но я помню и растерянность лекторов, выплескивающуюся на личные страницы. Причем тех, кто казался самым профессионально защищенным: ученых-естественников, докторов наук. Причем растерянность их была тотальна: как теперь вообще жить? Эмигрировать, бросив в России абсолютно все? Или остаться и продолжить читать лекции? Кому? Тем, кого завтра могут погнать на убой? Да и тебя самого завтра могут послать на убой, мясники плевать хотели на эволюционную биологию и доказательную медицину.

Так что вопрос о культуре жизни после Бучи не праздный.

И он так же нов для всех русских, как и вопрос о коллективных ответственности и вине (в спорах о которых копий сегодня ломается много - но важно, что обсуждение началось).

Постановка вопроса - это ведь еще не решение.

Вот, например, художница Екатерина Марголис отказалась в этом году приехать в Черногорию к Марату Гельману на форум русской культуры "СловоНово", мотивировав отказ публично: она не может во время войны "выходить на море к завтраку из комфортабельного номера, чтобы потом обсуждать насущные проблемы русской культуры, а по вечерам на дорогом пляже слушать прекрасную музыку или антивоенные выступления", ей "будет не по себе открывать собственную выставку... о немоте, потере, об ужасе и отчаянии войны - с бокалом в руке". Это понятно и объяснимо, но кто-то заметил, что Марголис живет в Венеции, где даже если убрать из жизни бокал просекко или чашку капучино, никуда не деться из венецианской декорации, которая сама по себе невероятная роскошь и невероятное наслаждение - куда большие, чем черногорская Будва.

Второй непонятный для меня момент: я вижу, что зацикленность на теме войны многих вгоняет в депрессию. Меня депрессия хоть своим крылом и не накрыла, но пару перьев сбросила и в ухо каркнула. Так что получается замкнутый круг: ты должен выбирать между душевным здоровьем и чистой совестью.

И я, честно говоря, не знаю, как эту проблему решить.

Опыта стихов после Бучи почти ни у кого еще нет - возможно, стихи просто надо продолжать писать, и необязательно про войну, и безо всяких дисклеймеров.

Просто понимая, что к прежнему не вернешься, хотя вернуться порой так сильно хочется.