Когда несколько лет назад в российский прокат вышел румынский фильм "Четыре месяца, три недели и два дня", получивший главный приз в Каннах, рецензенты писали, что это "психологическая драма". Между тем в Европе фильм воспринимался как политический. Его главная тема - включение сексуальности в тоталитарную систему социализма по Чаушеску, где каждые полгода женщина должна была осматриваться гинекологом - не скрывает ли она беременность, - потому что зародыш считался собственностью(!) румынской нации. В фильме показано, что контроль над сексуальным женским телом - это и контроль над личной жизнью и частным пространством, и средство обеспечения политической лояльности, и часть системы тотального политического контроля. Судя по тому, что писалось в российских рецензиях, подобный категориальный аппарат для осмысления личного как политического здесь неизвестен, хотя практика государственного контроля над личным закончилась совсем недавно.

Я вспомнила об этом, "споткнувшись" в статье Владимира Абаринова об утверждение, что аборты - это вопрос не политический, попавший в эту сферу случайно. Если под политикой понимаются отношения власти - кто кого контролирует и кто кому подчиняется, кто является автономным, а кто зависимым, - то аборты суть безусловно политический вопрос. Он вызывает яростные дискуссии, потому что на самом деле речь идет о двух важных вещах:

1. О власти, то есть о том, кто имеет право принимать решения относительно "жизни и судьбы": женщина, мужчина, семья, врач, государство, церковь и т.д.;

2. О социальном устройстве, о модели общества: какими будут роли мужчин и женщин, какой будет семья, концепция социальной защиты, представление о равенстве и - шире - тот образ жизни, который общество примет за социальный идеал.

Обсуждаемый в Госдуме законопроект предполагает, что женщина, желающая сделать аборт, должна будет заручиться письменным согласием мужа. Вот тут следует разобраться. Современное государство в какой-то степени контролирует наши тела - и тем самым судьбы: оно призывает в армию и отправляет на войну, делает прививки, чтобы предотвратить эпидемии, разрешает или запрещает вступать в брак. Не всегда будучи согласными с действиями государства, граждане понимают, что оно исходят, по крайней мере теоретически, из принципа "наибольшего блага". Однако в данном случае речь идет не о власти государства, а о наделении отдельных мужчин правом контроля над индивидуальными женщинами, то есть одних людей над другими.

Родительство - это социальное, ответственное поведение. Допустим, что женщина не готова рожать. Такое бывает: душа не принимает. Невозможно. Никак не могу. Не хочу. Не заставляйте меня. Я - это ведь и мое тело. В этом теле появилось что-то, что для меня не "я" и что может изменить мою жизнь, как я ее представляю, кардинально и навсегда. Приблизительная так может выглядеть соответствующая внутренняя речь. Но мужчина не дает согласия. И тогда, очевидно, следует приковать женщину к кровати. На девять месяцев. Чтобы ничего не могла сделать. И хорошо кормить. Как академика Сахарова во время голодовки. Ну, а потом что? Как жить? И ей, и ему, и им? Желание мужчин участвовать в принятии важных решений можно понять - и кажется, в большинстве семей именно так и происходит. Такое участие возможно единственным образом: по любви, согласию и взаимному уважению, когда люди обсуждают вместе, как им дальше жить. И по-другому - никак. Потому что "часть его" находится в теле другого человека. Отдельного. Автономного. Мы не знаем, кто так распорядился: Бог? Природа? Но это, увы, так.

Принятие такого закона требует изменения Конституции. В ней надо будет написать, что граждане Российской Федерации не равны и делятся на две категории. Одна - полные граждане; вторая - неполные, зависимые от первой, неавтономные. Как вообще законопроект подобного юридического качества мог попасть в Госдуму? Если верить пояснительной записке, то из лучших побуждений:

Одной из причин складывающейся ситуации является несовершенство российского законодательства, его несоответствие российским традициям. Российское законодательство в сфере регулирования производства абортов исходит из принципа свободы репродуктивного выбора и охраны репродуктивного здоровья матери. Такой подход, основанный на свободе репродуктивного выбора, противоречит традиционным христианским ценностям, ведет к духовно-нравственной деградации россиян.

Вот как все у нас складывается: мужья контролируют жен, а тех и других на предмет "нравственности" контролирует Госдума, принявшая на себя непосредственные идеологические функции. Вот вам и "Четыре месяца, три недели и два дня", а общество готово это "схавать" - потому что прикрываются подобные политики обычно "моралью": сотни тысяч детей убиты. "Ах, поле, поле, кто тебя усеял русскими костями..." Оказывается, никто, потому что детей еще не было, а какие-то люди, преследуя собственные цели, делают страшные глаза.

Если даже поверить, что подобная законотворческая инициатива продиктована демографическим беспокойством, то следовало бы выяснить, что запрет абортов не дает прироста населения - люди научаются его обходить даже в тоталитарных условиях, что и показал румынский фильм. Что же касается увеличения рождаемости, над этим думают многие развитые страны. Согласно исследованию, опубликованному недавно в Journal of Economic Perspectives, она выше там, где мужчины принимают более активное участие в выполнении домашних обязанностей. Иначе говоря, где появление детей не означает для женщины окончания профессиональной и общественной жизни.

Хорошо бы, конечно, чтобы люди всегда ответственно относились к себе и своим близким и необходимости прибегать к аборту не было бы вообще. Но пока реальное отличается от идеального, аборт, как сказала Хиллари Клинтон, "должен быть законным, безопасным и очень редким".