Когда я садился, не думал, что у меня будут проблемы с системой исполнения наказаний, какой бы она ни была, каким бы я ни был. Какого-то настроения конфликтовать не было, хотел спокойно отсидеть, заниматься своим уголовным делом, доказывать невиновность.

Но в конце прошлого года я вынужден был объявить голодовку в колонии. Меня просто достало, что мне не дают работать. Я получил должность завхоза школы год назад, когда освободилось место, старался как мог, а меня стали грязью поливать, нарушения придумывать. Терпел, терпел, не выдержал. Надеялся голодовкой что-то изменить.

По закону голодающего осужденного должны держать в отдельном помещении, изолировать от остальных. И администрация колонии не придумала ничего лучше, как изолировать меня в карцере. До этого со мной никогда такого не случалось. Для меня это было очень неожиданно, я не был готов к такому повороту. После первого срока в карцере мне объявили еще два выговора и дали еще два срока. В итоге я просидел в карцере 40 дней. Снять голодовку меня уговорили только под новый год, когда пошли все-таки на уступки.

Когда через 40 суток вышел из карцера, оказался без денег, все разворовали, вплоть до личных вещей и всех моих бумаг по делу, документов у меня теперь вообще не осталось. Все-таки я не думал, что такое воровство в колониях. Крадут все. Говорят, в советские времена такого не было, как сейчас. Здесь же бедность страшная, видимо, плохо влияет на мозги людей.

Пока сидел, мое место завхоза отдали другому человеку, он ни зековских, ни человеческих законов не уважает, сволочь порядочная. До меня завхоз был – ничего не делал. А я школу старался привести в порядок, что-то наладил своими силами. А они ко мне все равно придирались, как ни к кому. Три выговора! А теперь еще и сместить решили. Беспредел полнейший. И не описать всего.

Я сейчас навожу контакты с тверским «Мемориалом», хочу попросить их помочь найти мне местного адвоката. Наверное, это им не по профилю, но вдруг получится. Адвокат Дмитрий Аграновский, которого мне правозащитники предоставили, занимается моим уголовным делом, а мне нужен кто-то, кто по отсидке мог бы помочь. Аграновский сразу сказал, что он по этому вопросу не специалист. Это, как я теперь понимаю, две разные области права – одна регулируется Уголовным кодексом, другая – Уголовно-исполнительным. Раньше я не задумывался об этом. А так я очень благодарен Аграновскому, доверяю ему.

В ближайшее время все же хочу сделать в школе ремонт, надеюсь как-то купить краски, килограммов 20. Может, «Мемориал» поможет, у самого у меня денег нет. Ремонт я хочу сделать не для благодарности какой-то, просто действительно в школе все ободрано, надо приводить в порядок. Хочется, чтоб люди в каких-то все же нормальных условиях учились. Этим, конечно, руководство колонии должно заниматься, но им это не нужно.

Эта школа, которая работает при колонии, - вечернее образовательное учреждение для полного среднего образования осужденных. В ней обязаны учиться все, кому меньше 30 лет и у кого нет полного среднего образования. Все остальные в ней могут учиться по желанию. В нашей колонии примерно 150 человек в ней должны учиться, но на деле это не так, бардак тут страшный. А это очень зря, потому что я читал, что школа снижает рецидивную преступность на 20-30 процентов. Это во всем мире, в России поменьше. Если в целом у нас в колониях 70 процентов осужденных возвращаются в колонию после освобождения, то после школы - только 55 процентов. Такая вот статистика. Школа реально приносит пользу и снижает преступность лучше, чем ФСИН.

Если читателям «Граней» будет интересно, надеюсь присылать иногда какие-то истории отсюда и мысли мои о том, что происходит. Главное, чтобы письма доходили. А то всякое бывает.