У людей либеральных акции вроде сегодняшней симпатий не вызывают. Мол, мы этих бюджетников давно знаем. Это они были в авангарде борьбы с реформами девяностых, это они рекрутировались в ряды левой и националистической оппозиции. А нам-то их цена известна – это все липовые ученые-совки, плохие врачи, дурные учителя. Да и вообще советский отстой.

И не сказать что все это несправедливо. Однако на дворе не девяностые, а нулевые. Бюджетники же как были, так и остались. Хотя это очень странная группа – ну что общего у участкового врача из Тьмутаракани с генералом из Арбатского военного округа? Тем более если учесть, что у такого генерала теперь будет еще меньше общего и с генералом из Тьмутаракани, ибо новый бюджет предусматривает резкий рост денежного содержания для паркетных военных в центральном аппарате Министерства обороны по сравнению со всей остальной армией. Но военные пока не митингуют. Протестуют шкрабы, лекаря и штатные культуртрегеры – и уже не только те, кто вырос в советское время.

Пока особой политизации не заметно. Хотя это как посмотреть. Профсоюзы наши как были советскими, так и остались – в том смысле, что их лидеры интегрированы в общую систему власти, управления страной, которая ныне, не будучи советской, сильно ее напоминает. Тем, что представляет собой некий предтоталитарный вариант нерасчлененности государственных и общественных институтов. Наверняка многие вспомнят и зубатовщину. Мол, власть сама создает профсоюзы и проводит такие акции, дабы никто другой этим не занялся.

Да-да, конечно, спорить не будем. Лишь напомним, что зубатовщина привела к тому, что организации, создававшиеся под контролем охранки, из-под этого контроля, как правило, выходили. Зубатовщина в целом привела совсем не к тем результатам, на которые была нацелена, равно как деятельность провокаторов Азефа и Малиновского.

Да и вообще – сотрудничество с охранкой вовсе не означало деятельность в интересах охранки. Так и сейчас. Вроде бы идет политическая игра: участники акций протеста поносят правительство, но ни-ни, ни слова о президенте. Создается иллюзия общественной жизни, социального протеста, но надолго ли? Сегодня пар выпустят, позволят помитинговать, но ведь ничего не сделают. Зарплаты не проиндексируют, архаичные организационные структуры законсервируют, а главное – отнимут последнюю возможность зарабатывать самим. Тупая централизация всей жизни в стране, прямое запугивание ученых, ищущих себе применение за границей (дела Сутягина и Данилова), борьба с грантодателями и благотворителями (правительство внесло в Думу поправки, содержащие эксклюзивный список организаций, которым позволена благотворительность) – все это омертвит и науку, и здравоохранение, и культуру.

В Академии наук, как я слышал, уже поговаривают, что при Гайдаре было лучше. Тогда были потеряны прежние зарплаты и пайки, но институтам осталась недвижимость, а ученым – свобода передвижения и применения собственных сил. Сейчас же норовят отнять и то, и другое.

А вообще все это частности. Чтобы понять то общее, главное, что определит нашу жизнь на ближайшее время, надо, по моему глубокому убеждению, отказаться от мысли, что правящая (самая-самая правящая, первая пятерка, неформальная, конечно) верхушка хоть чуть-чуть озабочена проблемами государственными, общественными, национальными. Идеал власти прост: труба, качающая во внешний мир нефть с газом, люди, ее обслуживающие (без претензий на современный уровень менеджмента), и люди, ее охраняющие. Ну, еще оружие, таким же образом отправляемое вовне, а в перспективе – никель с алюминием. Ну, водку народу. Но самого народа – не надо. Ни к чему все это образование, наука, культура, кроме той, что можно гнать по ящику. А всякая дребедень вроде социальной защиты, ЖКХ – да пропади оно пропадом. Недаром уже поговаривают о разрешении эвтаназии по социальным показаниям.

То есть мы все – или почти все, процентов этак девяносто населения, – лишние. Мы уже не электорат, считай что и не граждане, так что говорить сейчас о левых и правых, о либералах и популистах бессмысленно. И сегодняшняя акция при всем сходстве с тем, что было десять лет назад, представляет собой нечто иное. Чем это иное станет завтра – другой вопрос.