Журналистика неотделима от штампов, оттого так велик соблазн сказать, что "Довлатовфест", начавшись по-довлатовски, в той же стилистике и завершился. С другой стороны, шаблонов следует избегать, да и министр Мединский, этот наш ходячий банно-прачечный трест, персонаж скорее щедринский, если не зощенковский. Ну и оговорка его, причислившего Сергея Донатовича к современниками Достоевского и Толстого, не вызвала бы столь широкого обсуждения, когда бы не личность смотрящего за культурой. С его прогремевшей диссертацией, патриотическим креативом, "рашкой-говняшкой" и прочими материалами к биографии.

Параллельно развивается и конспирологическая драма, слегка отвлекающая нас от литературных игрищ. В Минкульте недоумевают по поводу сюжета, который нам показали: почему, мол, оговорку не вырезали, ведь интервью шло в записи, и это вопрос чуть ли не политического свойства. Быть может, под министра копают и сознательно дискредитируют? Впрочем, культурный уровень наших корреспондентов едва ли заметно выше, чем у Мединского, так что не станем искать всюду заговоры. Коллеги, работающие на телеканале "Россия 24", могли ведь и довериться министру. Кто же не знает Довлатова, "это безусловно выдающееся литературное явление второй половины девятнадцатого века", как выразился интервьюируемый. Все знают, что они с Чеховым жили в Ясной Поляне.

Вот, например, читаем про этот скандал на сайте телеканала РЕН ТВ: "Владимир Мединский удивился реакции россиян на свою оговорку про публициста Сергея Довлатова". И это, кстати, Сергей Донатович в чистом виде, тут не отвертишься, как ни старайся уклоняться от общих мест. Ибо нагромождение абсурда - известный довлатовский прием, и если министр состарил писателя на сто лет, то журналист просто обязан был объявить его публицистом. Да и разве это совсем уж неправда? Или Пушкин не был издателем, а Брежнев, допустим, довольно плодовитым мемуаристом? Все правда, и нечего придираться к словам.

Главным же героем сенсационного телерепортажа стал не Мединский, а Станислав Мальчонков, чекист в отставке, "начальник районного отделения КГБ здесь", как он сам себя называет. Прототип майора Беляева из "Заповедника". Он радушно принимал гостей фестиваля, сидя на лавочке перед домом, где жил воспевший его классик, делился воспоминаниями, не отказал в беседе и съемочной группе. И это была уже довлатовщина такого космического свойства, что и Сергей Донатович был бы счастлив наблюдать ее и описывать. Это было нечто вроде воспоминаний Анны Керн об Александре Сергеевиче, только глубоко советская версия. Это вообще было нечто.

Старик на лавочке с порога отметал инсинуации всех этих злопыхателей и клеветников, которые до сих пор, вообразите себе, обвиняют Довлатова в антисоветчине. "Нормальное было поведение. Абсолютно ничего предосудительного, - информировал прессу Мальчонков, - ...никаких компроматериалов вот в процессе наблюдения за ним добыто не было!" И далее рассказывал глубоко личную историю. О том, как "некий Лев Лосев" опубликовал в "Посеве" про него, Мальчонкова, "такую, знаете, очень нехорошую статью и меня вывел там в нехорошем плане". Гэбист попросил писателя подобных статей не писать. "Нет-нет, этого ничего не будет, я обещаю вам", - сказал находящийся в разработке, на том они и расстались. И слово свое, как можно было понять мемуариста, Довлатов сдержал.

Ну вы помните. Строки, посвященные майору Беляеву в "Заповеднике", невозможно читать без смеха... но это опять штамп. На самом деле читатель буквально умирает от хохота, просто физически подыхает, дух испускает в корчах еще при заочном знакомстве с майором: Товарищ Беляев сказал - пусть зайдет до отъезда. А то ему будет взъебка... А монолог чекиста - это та самая "радость узнаванья", о которой по другому поводу сказал поэт. Желаешь знать, откуда придет хана советской власти? Я тебе скажу. Хана придет от водки. Сейчас, я думаю, процентов шестьдесят трудящихся надирается к вечеру. И показатели растут. Наступит день, когда упьются все без исключения. От рядового до маршала Гречко. От работяги до министра тяжелой промышленности. Все, кроме пары-тройки женщин, детей и, возможно, евреев. Чего для построения коммунизма будет явно недостаточно..." и т.д. Напоследок же Беляев-Мальчонков от души посоветовал Довлатову эмигрировать, выразив еще сожаление, что сам не может уехать: С моей рязанской будкой не пропустят...

Короче, теперь уж никто, начиная с куратора, не скажет, как оно было в действительности, но вообще по прочтении "Заповедника" начальство могло бы и уволить Мальчонкова с волчьим билетом. Если не посадить за разглашение главной государственной тайны и сверхсекретную мечту отвалить на Запад. К счастью, обошлось, и дедушка на закате жизни подвизается экскурсоводом по довлатовским местам, тепло вспоминая писателя. Так время облагораживает художника.

Надо сказать, они идеально срифмовались в этом коротком телесюжете - Мединский и Мальчонков. Моложавый министр и заслуженный работник контркультуры. Старый что малый: оба все путают, но выглядят удивительно достоверно. Со всеми своими оговорками и волнующими воспоминаниями о героическом прошлом. Обоим рукоплещешь.

Недавно "Радио Свобода" проводило опрос. Граждан на улицах Москвы спрашивали, как бы поступил сегодня Довлатов: уехал бы из путинской России или нет. При условии что тогда, в застойные годы, он бы предпочел остаться. Почти все сказали, что теперь бы уж точно эмигрировал. А я думаю, что ни в коем случае. Сергей Донатович мечтал о том, чтобы его печатали в родной стране и чтобы не переводились его герои. А этого добра нынче в избытке, даже больше, чем при советской власти, и времена за окнами до того довлатовские, и сюжеты, что без него, ушедшего четверть назад, чувствуешь себя особенно сиротливо. Правда, живы книги Довлатова, и на фестивале имени Турчака время сочиняет в лицах продолжение "Заповедника", и значит автор бессмертен... Но это, кажется, тоже трюизм.