Все когда-нибудь случается впервые. Я вот побывал "заявителем массового мероприятия".

Седьмое октября в календаре - черный день. Годовщина убийства Анны Степановны Политковской. Человека, который при жизни объединял людей. В самом деле, когда читаешь написанное ею - ТАК и ОБ ЭТОМ, - к середине страницы вживаешься в судьбу и в плоть другого. Задыхающегося заложника - ряд, место... Исчезнувшего чеченца - село, дата... Гниющего в госпитале солдатика - в/ч номер... Бесланского школьника в горящем спортзале... Только так, через со-переживание, люди становятся со-гражданами.

Казалось бы, что еще может объединять крепче и надежнее, чем память об Анне Политковской, о других погибших... Стас Маркелов и Настя Бабурова в Москве, Николай Гиренко и Тимур Качарава в Питере, Витя Попков и Наташа Эстемирова в Чечне, Фарид Бабаев в Дагестане, Магомед Евлоев в Ингушетии... Список можно продолжать.

Десять "подлых нулевых" лет каждый из них был "один в поле воин". Их убивали... За что? Простите, но - за ненасильственную борьбу, за общечеловеческие ценности. За эту самую готовность встать в одиночку. Как раз за то, что, как вроде бы казалось, объединяет нас всех. Всех, кто теперь, когда "нулевые" кончились, выходит раз за разом на площади и улицы.

На седьмое октября вроде бы намечался очередной такой "марш". Однако заявку на шествие или митинг никто почему-то вовремя не подал. Остался один вариант: пикет, то есть меньше народу и без звукоусиления. Коллеги из "Движения за права человека", обычно подающие такие заявки, оскоромились за год на два административных правонарушения, и по новому закону уже не годились.

В четверг, 4 октября, часов в восемь утра - звонок: "Это из префектуры Центрального округа..." Женщина, представившаяся Еленой, радостно сообщила: "Мы вам не согласовали. На Пушкинской - другое мероприятие. И вообще, места нет: все площадки в центральном округе заняты на весь день. У нас сорок два мероприятия! Есть, правда, два места - у памятника Суворову и на Яузском бульваре, но на неудобное для вас время..."

На неудобное время к Суворову не хотелось: "А кому повезло, кто тот счастливец, который будет выступать у памятника Пушкину? И о чем?" "Ну, во-первых, Абрамович митинг проводит!" - с гордостью произнесла Елена. Абрамович, значит... Я попытался переварить услышанное: "Абрамович? На Пушкинской?" - "Нет, на Болотной..." - "А на Пушкинской что?" - "Митинг для привлечения внимания к проблеме наркотиков. На весь день, с утра до вечера! Они раньше вас заявку подали... Ну что, на Суворова или к Таганке вы не согласитесь?" - в голосе Елены послышался оттенок надежды.

Я не мог ответить сходу - проблема наркотиков была похлеще Абрамовича. "Ну, вы перезвоните до девяти?"

Не перезвонив ни ей, ни кому другому из начальства, мы со Светланой Алексеевной Ганнушкиной решили к Суворову не ходить. Сообщил на "Эхо" и в Интерфакс, поделился чудесным, заметив: если префектура полагает причины отказа убедительными - то действительно проблема наркотиков актуальна как никогда... Тут села батарея телефона. Когда телефон вновь включился, моя созаявительница обрадовала: "Звонили из префектуры, согласовали пикет в Новопушкинском сквере, время уточнят!"

"Действенность печати", как говорили при старом прижиме. Думал, вместо маленькой акции памяти получим скандал. Получили и скандал, и согласование, и оповещение.

Наутро объявление о намеченной акции появилось на первой полосе "Новой газеты", в верхнем правом углу. Оставалось ждать и радоваться: народищу придет ого сколько! Еще оштрафуют за превышение численности...

7 октября в назначенное время к одинокой рамке металлоискателя, почему-то в дальнем углу сквера, выстроилось несколько десятков фигурок в наглухо застегнутой одежде.

Милиция "обеспечивала безопасность": у матери заложницы, погибшей в "Норд-Осте", отбирают две стеклянные банки консервированных овощей.

Пройдя внутри огороженного пространства обратно к Тверской мимо фонтана, - порывы ветра сносят брызги далеко в стороны, - клали цветы у большого портрета Анны, разбирали фотографии. Выстроившихся полукругом снимали журналисты - объективов было немногим меньше, чем плакатов.

Опасения, что акцию памяти омрачат и исказят многочисленные носители экстравагантных лозунгов и идей, не оправдались. Два-три человека с самодельными плакатами разноцветного вида и содержания "долой кровавый режым" легко вняли общему настроению, свернув свое творчество.

Несколько человек выступили - казалось, без микрофона их никто не услышит за шумом ветра, но репортеры сумели что-то записать.

Намечалось слайд-шоу, но проектор не ладил с ноутбуком, а порывы грозили обрушить штатив с аппаратурой на брусчатку. Вдобавок было слишком шумно и светло.

Меж тем люди подходили и подходили. Журналисты "Новой" отметили: много молодежи. Штраф за превышение все равно не грозил, хотя – да, друзья говорят: впервые на пикет пришли не двадцать-тридцать, а под двести человек.

Чтобы не агитировать самих себя, мы встали к загородке, выставив фотографии так, чтобы было видно прохожим. На идущих по тротуару смотрели ироничная Анна Политковская и широко улыбающаяся Настя Бабурова.

На другой стороне Тверской Александр Сергеевич был, напротив, задумчив. Его окружали такие же металлические барьеры, но участники многотысячного оживленного – "от рассвета до заката" - наркомитинга, вероятно, уже перешли из сансары в нирвану, поскольку были безвидны и неслышны.

И тут я увидел гордо идущего мимо улыбающегося Абрамовича.

- "Привет! Откуда?" - "Да вот, митинг проводил на Болотной. Подавал заявку на 15 тысяч, префектура незаконно снизила до 10 тысяч. И время сократили - я заявлял на весь день, а они оставили только три часа, с двух до пяти. Я, конечно обжаловал это решение! Милиции было шестьсот человек, десять автозаков, шесть катеров..." - "А народу много было?" - "Я один! - гордо отвечал Абрамович. - Прочел милиционерам лекцию по конституционному праву, а потом досрочно распустил армию и флот. Они были очень довольны..."

Еще бы недовольны! Ветер свежий даже тут, на Пушкинской, - доносит брызги от фонтана до проезжей части. А на Болотной, открытой всем ветрам, небось вообще штормовой...

- "А яхта твоя как?" Саша Абрамович смеется. Поджарый, бородатый, спортивная сумка и одежда, футболка с Че Геварой. Он - из левых активистов перестроечных еще времен. Почти два десятка лет борется с Конституцией 1993 года как с незаконной. Вот и теперь - митинговал один в день брежневской еще конституции... - "Я там на всю неделю заявки подал!" - гордо говорит он напоследок.

Может быть, он про другое - но живой, и готов один проповедовать милицейской когорте. Саша заходит в наш загон. Скоро вокруг собирает кружок спорящих: он остер на язык, а свои-то друг с другом уже обо всем переговорили. Все-таки два часа - многовато для пикета...

Это понимает и Светлана Ганнушкина и, к вящей радости продрогших милиционеров, предлагает закончить пикет, хотя многие готовы мерзнуть и дальше. Люди разбирают цветы, до того лежавшие у большого портрета Анны Степановны, и направляются к дому на Лесной, семь дробь восемнадцать...

P.S. Если кто спросит: почему ни разу не упомянут юбиляр, из-за которого Москву накрыло безвидными митингами и железными оградами... Дело-то не в нем, а в нас.