Август 1991-го я встретил фотокорреспондентом первой в СССР независимой от государства газеты, которая так и называлась - "Независимая газета". Несмотря на то что потом я занимался очень разными вещами, я всегда чувствовал себя именно фотографом. Поэтому проще всего мне воспринимать события и рассказывать о них визуальными образами. Образы часто со временем превращаются в символы. Были такие символы и у событий 91-го года.

Фотограф, снимающий танки на одном из главных проспектов Москвы, - не я. Но и я в том числе.

Танк с боевым вооружением на московской улице - один из главных символов августа 91-го. Танков было много. Такое в столице раньше видели только во время парадов на Красной площади. Может быть, поэтому непуганые москвичи отнеслись к ним так фамильярно. А может быть, не только поэтому.

Женщина пишет в комментарии на Livejournal, как, выйдя погулять со своими двумя детьми 19 августа, она натолкнулась на танк, перегораживающий тротуар. "Можно было только обойти его, выйдя на проезжую часть, или перелезть через него, - пишет она. - Мне почему-то показалось, что мое решение сейчас очень важно. И я стала карабкаться на танк, помогая взобраться и своим детям".

Асфальт на многих улицах пришлось перекладывать: он был поврежден танковыми гусеницами. Когда спустя 15 лет я задумал сделать книгу об этих событиях, мой друг, художник Игорь Бахтин, предложил дизайн обложки, где следы от треков состояли из маленьких балетных фигурок.

После поражения путчистов картинка с изображением "Танца меленьких лебедей" стала довольно сложным символом. С одной стороны, она обозначала наступление реакции, конец всех свобод, погружение во тьму. С другой - недолговечность любой власти террора.

В 2018 году очередную инаугурацию Путина художники из петербургской арт-группы "Явь" отметили граффити с фигурками "маленьких лебедей". Что имели в виду эти совсем молодые ребята, родившиеся явно после событий 91-го года? Окончательную победу реакции в стране или предупреждение Путину о том, что все рано или поздно кончается?

В ночь с 20 на 21 августа люди, собравшиеся у парламента, ждали штурма войсками путчистов. Со стороны Нового Арбата, по которому предполагался подход танков, раздались автоматные очереди, и небо прорезали светящиеся трассирующие пули. Я побежал на звук выстрелов. Несмотря на то что проспект был широким и автомобильного движения не было, продвигаться по нему было трудно: я периодически натыкался на перегораживающие его ряды людей, плотно сцепившихся локтями. Мне приходилось просить их расцепиться, крича, что я репортер. Однажды я оглянулся и увидел глаза стоящих. Эти люди ждали, что сейчас на них поедут танки, и не собирались уходить.

"Должен сказать, что никогда не видел я таких лиц, как у этих ребят. Какой-то внутренний свет озарял их. Они стояли спокойно и бесстрашно, ожидая верной смерти, и еще пытались шутить. Было темно, и шел дождь. "Черные силы собираются в час ночи!" Я оглянулся: над темными мокрыми деревьями вдалеке совершенно явственно виднелось огненное распятие.
Я знаю, что эта часть моего повествования многим покажется недостоверной. Ну действительно, стоит человек ночью на площади, какие-то злые дяди хотят его убить, он не уходит. С перепугу ему мерещится бог знает что. Но распятие над площадью было, в тумане из-за дождя оно то скрывалось почти совсем, то вдруг освещалось ровным светом. И там же трассирующие пули посвистывали в темноте.

Мы ждали танков, спецназа, подразделений КГБ, воздушного десанта и, по правде говоря, устали ждать. "Скорей бы уж атаковали и делу конец", - невольно проскальзывала мысль. Но Витебская дивизия остановилась в трех километрах от нас. Это мы услыхали по радио, сидя на тротуаре. "Кажется, все", - устало подумал я, глядя на небо, которое уже начинало заметно светлеть. "Они не прошли. То есть не пошли. То есть, черт его знает почему, но мы победили". Я поднял голову - в небе, сверкая пурпурными крылами, с золотым крестом в руке торжественно проплывал ангел".
(Евсей Шехтман, художник. Из книги "В августе 91-го. Глазами очевидцев")

Один из людей, пришедших защитить демократию, сжигает свой партийный билет КПСС с портретом Ленина у стен российского парламента в ночь ожидавшегося штурма. Я видел несколько человек, совершавших тогда такой символический акт, но их не было особенно много. Думаю, потому, что тогда было не до эффектных жестов. Меня не удивляло, что среди защитников российского парламента было много коммунистов, учитывая, что на тот момент в СССР насчитывалось почти 20 миллионов членов партии. После событий многие демонстративно вышли из нее. Я знаю людей, которые и до этого, в ходе Перестройки, просто перестали платить партийные взносы и участвовать в собраниях. Вскоре суд и вовсе запретил КПСС.

Когда стало ясно, что путчисты проиграли, тысячи людей отправились на Лубянскую площадь. Всего за полгода до этого я попытался сфотографировать главный подъезд "конторы" и тут же был задержан агентами в штатском, которые были обильно растворены в толпе идущих по площади прохожих. А теперь все кричали "Долой КГБ!" и смеялись, указывая пальцем на выбегающих из дверей и опасливо озирающихся сотрудников.

Поначалу толпа шла к Лубянке с весьма серьезными намерениями. До сих пор некоторые тогдашние демократические лидеры гордятся, что сумели предотвратить захват и погром здания КГБ митингующими. Вместо этого решили снести всего лишь памятник Дзержинскому. Что тоже, конечно, символично. Но я иногда думаю: а вдруг история все же пошла бы иным путем, если бы тогда мы срыли до основания этот оплот российской деспотии?

На снимке - фасад здания КГБ на Лубянке с барельефом Андропова. В день победы над путчем 22 августа Лубянская площадь была целиком заполнена тысячами митингующих. На портрете Андропова белой краской нарисовали свастику. Так воспринимали люди того времени: символ неприемлемого в России фашизма слился с символом столь же ненавистного советского тоталитаризма. Знак времени. Этот снимок не раз публиковался в газетах и журналах.

В конце 2010-х его снова опубликовали несколько изданий. Только свастику замазали в фотошопе, чтобы не нарушить закон о запрете нацистской и "экстремистской" символики.

Опубликовали мои заретушированные снимки два известных оппозиционных издания. Когда я публично упрекнул их в самоцензуре, в Фейсбуке затеялась большая дискуссия. Большинство комментаторов призывало войти в положение журналистов, "вынужденных соглашаться с цензурой ради спасения нужного людям издания". Но это не помогло: в 2017 году перестал выходить бумажный журнал The New Times; на днях издание "Проект" объявили "нежелательной организацией", оно прекратило работу, а его редактор покинул Россию.