Сергей Давидис, правозащитник, политик

Волна протестного движения, выдвинувшая в качестве одного из основных требований освобождение политзаключенных, привлекла к этой теме общественный интерес и одновременно породила многочисленные спекуляции, обнажила противоречия в подходах и самом понимании проблемы. Надеюсь, что наша дискуссия внесет свой вклад в их преодоление.

Александр Черкасов, глава ПЦ "Мемориал"

Когда в декабре 1986 года в квартиру академика Сахарова в Горьком принесли телефон и в трубке раздался голос Горбачева, Андрей Дмитриевич с ходу начал говорить о необходимости освобождения политических заключенных. Он говорил о людях, о судьбах, говорил подробно, со знанием дела. Это было возможно, поскольку политзаключенные были основной темой диссидентской периодики и работы фонда помощи. Были списки, были известные бесспорные фигуры, по которым Горбачев или кто-то еще не мог бы ничего возразить. Сахаров это знал.

Сейчас разные люди – от Путина, который заявил, что у нас политзаключенных нет, до Романовой, которая тоже обмолвилась, что нет политзаключенных, есть невинно осужденные, – не различают разные сюжеты. Проблема невинно осужденных, то есть осужденных с существенными нарушениями закона, давняя – с советского времени значительная часть дел именно таковы. Если мы почитаем диссидентские мемуары, в которых, как правило, были главы о лагерях, будь то «Мои показания» Анатолия Марченко или «Записки диссидента» Андрея Амальрика, мы увидим там галерею людей, которые попали в лагерь в общем ни за что или черт-те за что. Как, например, добыть признание по делу о краже двух метров плинтуса, если не бить задержанного? Это как будто в крови у наших оперов и следователей. Недавнее подробная публикация о воронежском вроде бы положительном милиционере в «Русском репортер» выявила именно эту психологию: виновных пытать можно, потому что как же они еще сознаются?

Так что осужденных с нарушениями закона очень много, если не большинство. И с каждым таким делом надо работать отдельно. К примеру, в деле Лапина-«Кадета» были его признания в похищении и по сути убийстве человека, полученные под пытками. Адвокат Станислав Маркелов добился, чтобы эти доказательства были исключены из рассмотрения на суде. Есть и люди, которые осуждены, может быть, и вполне законно, но для которых дальнейшее пребывание в местах заключения является пыткой, медленным умиранием. Это отдельная тема, которая примыкает к теме невинно осужденных.

Однако есть дела, где виден мотив осуждающей стороны. Не просто совершено нарушение, чтобы раскрыть очередное дело, поставить галочку, а видна заинтересованность. Тут не просто логика системы, в которой 0,7% оправдательных приговоров (меньше, чем в сталинское время), когда сам механизм отчетности как в следствии, так и в суде приводит к вынесению обвинительного приговора. Речь идет о заинтересованности в конкретном деле.

Сергей Давидис, правозащитник, политик

С самого начала хотелось бы определить, зачем вообще нужно выделение политзаключенных в особую категорию. Это, разумеется, зависит от того, кого понимать под политзаключенными. Я придерживаюсь тут позиции Союза солидарности с политзаключенными и Правозащитного центра «Мемориал». Говоря коротко и упрощенно, их критерии отнесения к политзаключенным сводятся к одновременному присутствию в уголовном деле двух обстоятельств: с одной стороны, явных серьезных нарушений закона, прав преследуемых, явной избирательности или несоразмерности преследования, а с другой - политического мотива власти.

Даже в общей ситуации массового нарушения прав всех, кто попадает в жернова уголовного преследования, выделение в особую категорию так понимаемых политзаключенных - это очень важно. Потому что, в отличие от случайных (хотя и очень многочисленных) жертв российских суда и следствия, на политзаключенных целенаправленно наваливается вся карательная мощь государственной власти. Это гуманитарный аспект. А есть еще и общеправовой: полицейские и судебные ошибки есть всюду (хотя и в очень различном количестве), а вот использование правовых инструментов для откровенно противоправных целей самой властью - это удел неправовых государств.

Попросту говоря, неэффективность и обвинительный уклон - это очень плохо, но осознанное использование закона и власти в антиобщественных и незаконных целях особенно опасно.

Александр Черкасов, глава ПЦ "Мемориал"

У нас очень сложная ситуация: где-то возможен категориальный подход, где-то рассмотрение обстоятельств каждого дела требует пересмотра, а где-то это вообще не по теме. Как правило, дело известно с одной из двух сторон - либо родственники к кому-то обращаются и мы знаем дело по их жалобе, либо, например, со стороны обвинения идет слив в СМИ. И это части пазла, которые не всегда стыкуются. Нужно исследовать каждое такое дело со всех сторон, изучать мнение экспертов и только после этого выносить решение. Сейчас же, к сожалению, в ходе нашей новой протестной кампании идея, овладев массами, как водится, опошлилась, свелась до лозунга, а это неправильно.

Если мы хотим понимания, то в списке политических заключенных должны быть какие-то очевидные для всех фигуры, к которым власть не может придраться. Один человек типа Никиты Тихонова, внесенный в этот список, дискредитирует всех остальных. Это должен быть короткий список людей, которые приемлемы для всех. И так же важно, чтобы этот список способствовал бы взаимопониманию внутри самой оппозиции. Понимание того, что в разных частях спектра есть невинно осужденные, которых мы можем считать осужденными по политическим мотивам, могло бы стать способом консолидации нового протестного движения.

Сергей Давидис, правозащитник, политик

Конечно, предлагаемые критерии (как и любые другие) оставляют пространство для субъективного усмотрения. Разбирая любое конкретное дело, мы всегда сталкиваемся с неполнотой информации, а зачастую с ее намеренным сокрытием, а то и искажением. Это касается и позиций правоохранительных органов, зачастую фальсифицирующих доказательства, и неправосудных приговоров, и позиций самих преследуемых и их защиты. Зачастую судебные процессы, вызывающие подозрение в политическом мотиве преследования, объявляются по надуманным причинам закрытыми.

Конечно, с каждым делом надо разбираться отдельно. Как иначе? Тут я совершенно согласен с г-ном Черкасовым. (Хотя, впрочем, и тут не без значимых исключений, о которых позже.) Проблема в том, что при заведомой неполноте данных только в редких случаях (например, второе дело Ходорковского-Лебедева) можно с абсолютной уверенностью говорить о невиновности преследуемых и явной неправосудности приговора.

В большинстве случаев приходится выбирать, из чего исходить при разрешении сомнений: из презумпции невиновности или презумпции истинности приговора. Я выбираю первый подход. Вообще говоря, если целью разбирательства в каждом из дел предполагаемых политзаключенных является выяснение того, не совершили ли сотрудники следствия и судьи преступления против правосудия, то исходить из презумпции законности и обоснованности их действий как минимум странно. Особенно если учитывать общий низкий уровень и обвинительный уклон следствия и суда в России. Разумеется, надо стремиться досконально разобраться в каждом деле. Но в реальной ситуации порой приходится выбирать между рисками: вступиться за преступника и отказаться от поддержки невиновного. Юлия Латынина, например, выбирает второе, а я – первое.

С другой стороны, сведение вопроса о том, является ли некто политзаключенным, к вопросу о его виновности абсолютно неправильно. Мы не имеем тех ресурсов и полномочий, которые есть у государственных органов, в частности, у суда, чтобы установить истину по делу. Мы в большинстве случаев не имеем такой возможности, да и не должны стремиться к этому, подменяя собой суд. Функция представителей гражданского общества, берущихся за составление списков политзаключенных, в том, чтобы составить насколько возможно объективное мнение о законности и обоснованности приговора, о доказанности вины и степени и серьезности нарушения прав обвиняемого-подсудимого.

Александр Черкасов, глава ПЦ "Мемориал"

Очень часто, говоря о политзаключенных, говорят о политическом мотиве в действиях осужденных. Если мы возьмем группу тех, кто совершал насильственные преступления по мотивам национальной розни, то есть националистов, осужденных за нападения и убийства, у многих этот мотив декларируется открыто. Но при этом это уголовное преступление. Они политические заключенные или нет? Является ли их заключение в тюрьму противозаконным? Или же да, у них есть политический мотив и борьба с ними - часть политики государства, но они не подлежат освобождению, поскольку они преступники?

Например, есть дело Аракчеева, который идет первым номером в списке, поданном Романовой. Утверждается, что была заинтересованность власти в его осуждении. А не обратное ли имеет место? Из тысяч военных преступлений и преступлений против человечности, совершенных в Чечне, дело, по которому осуждены Худяков и Аракчеев и Аракчеев отбывает наказание, - это некоторое исключение. Если бы это была воля власти, то это была бы воля выводить виновных в преступлении из-под ответственности. Да, Худякова и Аракчеева несколько раз оправдывал суд присяжных, а потом профессиональный суд вынес им обвинительный приговор. То, что Худякова и Аракчеева (а также Буданова и Ульмана) и еще небольшое количество военных осудили за содеянное – это правильно, неправильно то, что тысячи преступлений оказываются безнаказанными. Или каждый раз, когда арестовывают российского военного или милиционера, – это ужасное преследование честного силовика со стороны злых чеченов, им сочувствующих и продажной власти? Мне кажется, что здесь ситуация поставлена с ног на голову, и именно в этом деле заинтересованности власти не было.

Сергей Давидис, правозащитник, политик

Политический мотив подсудимых, на мой взгляд, прямого отношения к делу не имеет. Политический мотив преследования можно трактовать широко и узко. Широкое понимание включает, например, жертв разнообразных кампаний, в ходе которых власть для демонстрации обществу своей решительности назначает виновных в преступлениях какой-то категории. Но политический мотив в деле Аракчеева представляется бесспорным независимо от широты понимания. Соглашаясь с г-ном Черкасовым в том, что большинство военных преступников по политическим причинам избежало ответственности, надо понимать, что в вертикальной, управляемой вручную системе те немногие, которых власть для демонстрации своей объективности все же решила преследовать, могут оказаться виновными без реальной вины. Важно принятое решение о том, что на алтарь «объективности» должны быть принесены жертвы. Оно и определяет политический мотив преследования. В сочетании с явными нарушениями по делу (а не вдаваясь в остальные детали, можно указать на два отмененных оправдательных вердикта присяжных) этот мотив дает основание считать жертв такого преследования политзаключенными.

Александр Черкасов, глава ПЦ "Мемориал"

Отдельно хотелось бы сказать про дело Тихонова и Хасис, которых часто вспоминали последнее время. Их защита строится на недоказанности обвинения и применении недозволенных методов. Однако защита может об этом говорить лишь потому, что очень малая часть публики, журналистов знакомилась с материалами уголовного дела. Первое: что Тихонова якобы пытали и именно поэтому он был доставлен на суд с мешком на голове, чтобы скрыть следы пыток - это неправда. На оперативной видеозаписи видно, как во время следственных действий на месте преступления Тихонов со свежим юношеским лицом просит надеть ему на лицо маску, чтобы его никто не опознал. Этот выезд на место приходится на тот период, когда его возили в суд. То есть либо у него моментально сошли все ужасные следы побоев, либо это вранье.

Второе: ставится под сомнение пуля, по которой был идентифицирован пистолет, из которого был убит Маркелов. Якобы она не была подобрана на второй день свидетелем Дмитрием Орловым, а ее специально отстрелили из этого пистолета злые чекисты, после этого положили в дело, а Дмитрий Орлов, живущий в США, – это не имеющая плоти фигура. Во-первых, если бы я не говорил с Дмитрием Орловым, я бы мог сомневаться в его существовании, но разговор все поставил на место. Это человек, который бывает в Москве, достаточно мотивирован для того, чтобы пойти на место преступления на второй день, когда многие туда шли, и в силу своей профессии (он дизайнер, художник, человек внимательный к деталям) мог в этом снегу сером увидеть такую мелкую деталь, как пуля.

Во-вторых, ствол, из которого были убиты Станислав и Настя, был идентифицирован не только по этой пуле. Стандарты баллистической экспертизы требуют сопоставления ствола с пулей недеформированной, а пуля, имевшаяся у следствия, была расплющена о кости черепа. Идентичность этих двух пуль определяется обследованием царапин на хвостовой части. То есть ствол, найденная целая пуля и пуля деформированная вполне устанавливают принадлежность оружия.

Третье: алиби Хасис, организованное Мухачевой и Барановским, разваливается не только при предъявлении встречных доказательств прокуратурой. Барановский предложил невероятную картину событий, но даже она не обеспечивала алиби Хасис на момент убийства.

И четвертое: что касается присяжных, которые якобы контролировались извне, то само разделение голосов при вынесении вердикта – восемь на четыре и семь на пять – указывает, что такого контроля не было. Сведения, полученные от присяжной Добрачевой, либо недостоверны, либо не подтверждены - ведь она не пошла на встречу с журналистами. Возможно, ее слова были переданы недостоверно либо передернуты.

Только исключительно слабая осведомленность общественности, не желающей вникать в детали, позволяет представлять Тихонова и Хасис в качестве политзаключенных. К сожалению, материалы этого уголовного дела не обсуждали широко в СМИ. Только, может быть, «Грани» и «Новая газета» пристально следили за процессом.

Сергей Давидис, правозащитник, политик

С точки организации обсуждения каждого политического дела, думаю, нужна как раз какая-то публичная состязательная процедура. Открытая и прямая дискуссия между сторонниками и противниками признания конкретного узника политзаключенным. Но из требования индивидуального детального разбирательства с каждым случаем преследования, представляющегося политическим, есть и важные исключения. Они связаны с несправедливыми и необоснованно репрессивными нормами законодательства. В первую очередь это ст.282.2 УК РФ, карающая за организацию деятельности или участие в деятельности «экстремистской организации». Принципиальный дефект этой нормы – наказание без конкретной вины. Человек может не совершить никакого конкретного общественно опасного деяния, никак конкретно не посягать на общественные интересы, но сам факт его участия в деятельности некой организации оказывается достаточным для обвинительного приговора. При существующем понимании экстремизма такой подход не имеет под собой никаких оснований. Достаточно сказать, что наиболее массово по этой статье привлекают за участие в деятельности НБП и мирной религиозной организации "Хизб ут-Тахрир".

Другой пример статьи, само привлечение по которой дает основание для признания политзаключенным почти автоматически, - это, как ни странно, хулиганство. Точнее, п.б) ч.1 ст.213 УК РФ, предусматривающий наказание за грубое нарушение общественного порядка, выражающее явное неуважение к обществу, совершенное по мотивам политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды либо по мотивам ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы. П.а) той же части той же статьи наказывает за нарушение общественного порядка, совершенное с применением оружия или предметов, используемых в качестве оружия. Таким образом, вполне конкретное оружие приравнивается к эфемерному мотиву, который, как мы хорошо знаем, эксперты, к услугам которых прибегают правоохранители, придумают какой угодно. Именно по этому пункту преследовалась группа "Война", именно по нему преследуются барнаульские анархисты, сравнившие в граффити Путина, Медведева и Жириновского с возбудителями триппера и гонореи.

Часто к однозначно неправовым статьям относят и ст.282 УК, предусматривающую ответственность за действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе. Тут ситуация сложнее. Трудно не согласиться с тем, что размытость и неопределенность ее состава позволяет власти использовать статью в качестве инструмента политических репрессий. Но трудно согласиться и с распространенным утверждением, будто статья карает исключительно за «мыслепреступления». Среди осужденных по ней есть и те, кто призывал к насилию, и даже те, кто практиковал насилие по национальному признаку. Говоря о будущем, трудно спорить с требованием отмены статьи в существующем виде. Уголовному наказанию могут подлежать только конкретные призывы к насильственным действиям и, возможно к дискриминации. Но и согласиться с предложением требования немедленного освобождения всех осужденных по ней по реабилитирующим основаниям тоже трудно. Для того чтобы преодолеть это препятствие можно предложить амнистию осужденных по 282-й статье.

Александр Черкасов, глава ПЦ "Мемориал"

Общее мнение: 282-я статья плохая, и ее нужно отменить. Но она по-разному применяется. Есть уголовное дело, возбужденное против поэта Всеволода Емелина, что вообще чушь и безобразие. Да, он симпатизирует националистам, он принят в их среде, да, у него есть строки «из лесу выходит Серенький волчок, на стене выводит Свастики значок», но он не может быть законной целью для 282-й статьи. А есть нападения и убийства или публикация списков на уничтожение. Это может быть расценено как преступление, совершенное по 282-й статье? Есть мнение, что эту статью нужно убирать, а каждый такой случай квалифицировать комплексом других статей. Например, подстрекательство к убийству. А если убийство еще не совершено, что, отдельно подстрекательство? 282-я статья объединяет несколько статей, создавая некоторую сущность. Подход «давайте отменим 282-ю статью» - это попытка простого решения сложной проблемы, как и лозунг «Свободу всем политическим заключенным!».

Сергей Давидис, правозащитник, политик

Итак, становится ясно, что требование безусловного освобождения всех политзаключенных вряд ли является реализуемым, да и справедливым. Такое требование применимо к узникам совести, то есть тем из политзаключенных, которые преследуются исключительно в связи со свей правомерной общественной, экономической, религиозной и иной деятельностью безо всякой вины. Применительно к остальным политзаключенным естественно требование честного и справедливого пересмотра дел. Понятно, правда, что такой пересмотр невозможен без судебной реформы. Его могут осуществлять только действительно независимые и беспристрастные суды.

Александр Черкасов, глава ПЦ "Мемориал"

Почему вопрос политических заключенных так важен? Их наличие – это диагноз для власти. Власть, которая управляет страной с помощью политических репрессий, не должна существовать. Но кого оппозиция поднимает на щит, кого она считает своими политическими заключенными – это характеризует оппозицию. Если это гуманисты, томящиеся из-за того, что они писали стихи и прозу, - это одно дело. Если это тяжкая мокруха по идеологическим мотивам - это совершенно другое дело. И отношение к этой оппозиции как в стране, так и за ее пределами может определяться списком тех, кого она считает политзаключенными.

Сергей Давидис, правозащитник, политик

Политзаключенные – не объект для поднятия на щит. Это те люди, честностью отношения к которым характеризуется честность оппозиции и ее приверженность закону и справедливости. В чем бы ни обвинялись эти люди, их вина должна быть установлена в ходе справедливой судебной процедуры. Если это требование серьезно нарушено, то отказ от признания таких людей политзаключенными компрометирует оппозицию гораздо сильнее, чем их «неприятные» взгляды или предполагаемые (а не установленные судом) неприглядные деяния.