Я встречаюсь с девушками в метро. Перед разговором нужно выключить телефон и достать из него аккумулятор.

- У нас будет выступление. Тебе интересно?
- Конечно!
- Только есть условия. Когда снимешь, скопируешь исходники нам. До того как мы опубликуем видео, ты его не вывешиваешь. И не снимай лица!
- Согласен.

Мне протягивают листок бумаги: "Вторник, 11:00, м. "Красные ворота"
Ниже написано:
"Вера - среда
Аня - четверг
Ира - пятница"

- Мы не знаем, удастся ли в этот день. Если придется переносить, мы позвоним и в разговоре упомянем одно из имен. Например "Идем в гости к Ане". Это значит, что выступление переносится на четверг.

Мне никто не звонил, и во вторник, 21 февраля, к 11 часам я приехал на "Красные ворота". Увидев на платформе толпу знакомых журналистов, я понял, что местом и временем не ошибся. "На следующем едем в центр", - командует координирующий нас активист. Мы садимся в вагон и едем. Я не знаю, где будет акция. Вроде везде уже пели - и в бутике, и у тюрьмы, и на Красной площади. Я думаю, девушки будут петь на Мавзолее, ведь сегодня день смерти Ленина. (Я ошибался: день смерти Ленина - 21 января.)

Мы выходим на "Кропоткинской". На выходе из метро я рву и бросаю в урну бумажку с местом и временем встречи, женскими именами и днями недели. Меня могут задержать. Я предполагаю, что девушки будут петь у храма Христа Спасителя. Но это же будет повторение акции FEMEN. Я снова ошибаюсь. Мы заходим внутрь храма. Тогда мне становится очень страшно.

Человек десять журналистов с фотоаппаратами и камерами проходят через досмотр на входе. Охранники предупреждают, что снимать внутри нельзя. Чоповец говорит в рацию: "Тут что-то будет. Много людей с камерами прошло". Один из охранников идет за нами внутрь храма. Я отхожу в дальний угол, включаю камеру, перевожу в спящий режим и убираю в карман. Когда начнется акция, я смогу за секунду достать и начать снимать. В зале немноголюдно. Человек пять прихожан и пара служек.

Девушки без масок с гитарами в чехлах заходят в храм. Заходят за лавку с сувенирами и начинают переодеваться. В зале по-прежнему один охранник. Стараясь быть подальше от него, я перехожу от одной иконы к другой. Когда начнется акция, он сразу кинется на журналистов. Не хочу оказаться первым, кто попадется ему под руку.

Когда я делаю вид, что любуюсь иконой, за моей спиной девушки, надев балаклавы, выбегают к алтарю. Я оборачиваюсь и начинаю снимать. Со стороны входа тут же прибегают охранники и начинают оттаскивать девушек. Бабки-свечницы в белых чепчиках пытаются закрыть объективы снимающим. Я стою у ограждения перед амвоном. Девушки от меня метрах в десяти, но я не слышу, что они кричат. В храме акустика не для панк-выступлений. Периодически до меня долетает лишь слово "Срань!" Текст песни я прочитаю потом, в блоге группы.

Выступление продолжается около минуты. Активисток в балаклавах оттаскивают от алтаря, и они бегут к выходу. Один прихожанин хватает девушку за волосы, но она вырывается. Девушки выбегают из храма, на ходу снимая с себя балаклавы. Я выбегаю за ними. Позднее я узнаю, что охранники задержали и сдали полиции съемочную группу то ли французских, то ли немецких документалистов и российскую журналистку. Потери небольшие - я боялся, что из храма вообще никому не дадут выйти.

Место встречи после акции - кафе в нескольких кварталах от храма Христа Спасителя. Журналисты копируют отснятые материалы на макбук "пусек". Одна из активисток возмущена тем, что информация об акции уже появилась на лентах новостей. Она ходит туда-сюда вокруг столика и только что не рвет на себе волосы:
- Вас же предупреждали, не сообщайте об акции, пока мы не скажем! - кричит она.
- Нас никто о таком не предупреждал, - отвечают журналисты.
- Мы не успели отсняться, материала на клип нет! Мы хотели еще раз зайти в церковь и доснять, чтобы хватило видео на ролик!

Через несколько минут девушка успокаивается:
- Ладно. Раз информация уже пошла, будем делать отчет сегодня. Видео придется монтировать из того, что есть.

Я копирую отснятое "пуськам". Меня еще раз предупреждают, чтобы я не выкладывал видео до того, как активистки выложат свое. Я прошу, чтобы они позвонили, когда выложат.

Вечером мне звонит одна из активисток:
- Мы выложили клип, но у нас еще одна просьба. Не выкладывай те куски, где видно, что нас тащат охранники. Мы везде пишем, что мы спокойно зашли, выступили и вышли - и никто нам не мешал.
- Но у меня кадров, на которых вас НЕ тащат охранники, всего секунд на десять. Все остальное время вас тащат. И если это нельзя показывать, то что же мне выкладывать? Ты понимаешь, что это не журналистика, когда я не могу рассказать зрителю, как в реальности происходила акция?

Я кричу на свою собеседницу. Я рисковал тем, что мне расшибут камеру, что меня задержат, и теперь мне обидно, что я не могу сделать свой материал с акции:
- Хорошо. Я вообще не буду выкладывать свое видео. Обещаю. Но снимать выступления вы меня больше не зовите.

Через две недели арестовали двух участниц Pussy Riot - Надежду Толоконникову и Марию Алехину.

Их держат на Петровке, 38. 8 марта там стоят одиночные пикеты "Освободите женщин". Поправок в закон о митингах тогда еще не было, и пикетчики стоят на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Многие в балаклавах. Полиция никого не задерживает. Провокаторов, "борцов за нравственность" нет. Православная общественность еще не успела осознать, какие нравственные страдания им принесло выступление панк-группы в храме. Зато приходят агрессивные телевизионщики с центральных каналов. Задают пикетчикам вопросы вроде: "Вы считаете нормальным танцевать голыми в храме?", "Почему вы защищаете безбожниц, оскорбивших миллионы верующих?"

14 марта в Мосгорсуде рассматривается кассация на арест Толоконниковой и Алехиной. Опять проходит серия одиночных пикетов за освобождение девушек. Случайный прохожий, увидев плакат "Свободу Pussy Riot!", ворчит: "Это которые голые в храме танцевали? Правильно их посадили".

В тот день к суду впервые приходят "возмущенные православные". Одни из них встают со своими плакатами, другие вырывают плакаты у поддерживающих "пусек". Срывают балаклавы, бьют. Поют псалмы, обильно окропляют всех присутствующих святой водой.

Такая картина повторяется от суда к суду. Постепенно уровень агрессии спадает. Августовским утром активист движения "За нравственность" приходит к Хамовническому суду и здоровается за руку с активистом группы поддержки Pussy Riot: "Вы тут с плакатом стоите? Ну мы тогда вон у того дома встанем. Нормально?"

На пикетах 8 марта я встретил адвоката Виолетту Волкову. Сказал ей, что был во время выступления в храме и готов быть свидетелем на суде. Обменялись контактами, пообещал переслать исходники снятого видео. Шли месяцы, меня удивляло, что адвокаты девушек не связываются со мной. За полгода процесса они ни разу меня не опросили, не взяли показания. В июне в клубе "Завтра" они показали видео, которое я им переслал. После этого я выложил его в Интернет. У адвокатов был мой телефон, но я почему-то из твиттера узнал, что меня заявили свидетелем на суд. Но какая разница, если свидетелей защиты вообще не пустили в суд?