Страшно сознаться, даже самому себе, но я, кажется, начал понимать современное искусство.

Ведь что такое несовременное искусство? Это нечто застывшее, типа Венеры Милосской, у которой отсекли все лишнее. Что-то наподобие тех букв на памятнике курчавому гражданину: "К нему не зарастет..." На веки вечные мы все теперь в обнимку, да. Конечно, случаются "новые прочтения", когда три сестры с волосатыми ногами гоняют по сцене несчастную девушку-Тузенбах, но лучше бы их не было. Настоящее несовременное искусство – это навсегда завершенное художественное произведение, будь то лирическое восьмистишие, роман-эпопея, песня. Ни убавить, ни прибавить.

Напротив, произведение современного искусства не завершается в тот момент, когда нанесен последний мазок и спета последняя нота. Это только начало. А потом на выставку непременно явится руководитель партии и правительства, обзовет всех пидарасами, и тут картина отделяется от создателя, обретая новую, динамичную жизнь.

На месте дорогого Никиты Сергеевича хорош также и простой советский бульдозер; они, в сущности, взаимозаменяемы. Вождь открывает рот, водитель землеройной машины запускает двигатель – и уже неважно, что изображено на холстах. В них уже дышат почва и судьба. Под копытами вождя и под гусеницами бульдозера обыкновенное искусство с одинаковой скоростью превращается в современное. Собственно, они и становятся подлинными его авторами: говорливый начальник и грохочущая землеройка.

Когда девушки из Pussy Riot явились в храм и надели свои балаклавы – это еще не было современным искусством. И когда выложили песенку в Сеть – это могло обернуться для них мелким штрафом за хулиганство, но никак не мировой славой. О подвигах, о доблести и об уголовном сроке, что иногда сопровождает творцов как современного, так и обыкновенного искусства, позаботились совсем другие люди.

Когда про феминисток, подражая Хрущеву, но на своем неповторимом языке заговорил национальный лидер. Когда по ним в первый раз проехалась бульдозером так называемая православная общественность. Когда троих из той панк-группы, что просила Богородицу прогнать Путина и обращалась к патриарху с требованьем веры, посадили в СИЗО и стали готовить к суду. Когда в Хамовническом суде началось это фантастическое действо, в ходе которого были востребованы постановления Трулльского собора и обрела дар речи социальная группа "пострадавших от Pussy Riot". Когда слово взяли адвокаты потерпевших и с ходу заговорили о "тайных масонских цепях", попутно углубляясь в историю русско-японской войны, которую, как выяснилось, развязали духовные предшественники Алехиной, Толоконниковой и Самуцевич. Когда суд раздал им всем по "двушечке", что так понравилось главе государства, и просьба к Богородице наполнилась новым, окончательным смыслом. Ибо власть, светская и духовная, в зеркале этого суда предстала каким-то средневековым извергом, а кощунницы превратились в мучениц за свою беззаконную феминистскую веру.

Вот тогда бесхитростные стишки, напетые писклявыми голосами, и стали подлинным явлением современного искусства. Причем редчайшего свойства, поскольку обычно сюжет исчерпывается бульдозерами, а дальше уже можно всю жизнь раздавать интервью. Однако в нашем уникальном случае дело не ограничилось даже тюрьмой. Потом были Йоко Оно и скандалы, связанные с товарным знаком, чудесное освобождение Самуцевич и "чучело еврея" из уст президента, что показалось уже каким-то лишним, нарочитым драматургическим ходом на фоне тотального идиотизма, продемонстрированного властью. То есть впору уже писать критическую статью о нездоровых тенденциях в современном искусстве и о том, что неведомый автор данной постановки не умеет вовремя остановиться, - но кому писать и где публиковаться?

А теперь еще этот удивительный суд, прозванный в народе за крутость Замоскворецким, который признал видеоролики Pussy Riot экстремистскими, причем в отсутствие самих осужденных. Все-таки Никита Сергеевич и те чекисты, что упивались трудовым подвигом бульдозериста, были честнее. Они прямо в лицо художникам высказывали свои непредвзятые оценки. Нынешнее начальство таится под сению закона, что сообщает сюжету дополнительную интригу.

Кстати, предельно искренний в своих искусствоведческих речах Никита Сергеевич никого из обруганных художников не посадил, и они продолжили занятия живописью. Жертвам бульдозерной выставки, кто не уехал, после мирового скандала и мирового государственного позора, позволено было выставляться в обычных залах. Что же касается современного искусства в путинскую эпоху, то оно становится еще и запретным. То есть современным вдвойне, чем привлекает сердца и особое внимание экспертов. Эксперты чешут репу и допускают оценочные суждения, упражняясь в риторике: мол, эти козлы собираются еще раз судить девушек, теперь уже за экстремизм, что ли, как Ходорковского приговаривали за "всю украденную нефть"? А зрители скачивают и выставляют песенки, которые поначалу воспринимались как безыскусные шалости простодушных дев, но благодаря мощной государственной поддержке поднялись до заоблачных высот. Такова сила современного искусства, в котором даже автор этих строк начал понемногу разбираться. Да и как не разобраться, когда со всех сторон подсказывают.