Прослыть литературным власовцем - задача для пишущего по-русски человека трудная. Дерзкая, прямо скажем, мечта. Или, допустим, быть уподобленным свинье, причем с явными реверансами в сторону парнокопытной. Ибо свинья, вообразите себе, никогда не гадит там, где кушает, а сочинитель именно так и поступил.

Короче, в диалоге с начальством, писательским и прочим, интеллигенту надо сильно постараться, чтобы удостоиться столь яростных поношений, унавоженных нестандартными метафорами. А также исключения из какого-нибудь союза. Зато и награда до сих пор его ожидала великая: имя охаянного сияло в веках.

В этом смысле случай Сергея Пархоменко, изгнанного из Русского ПЕН-центра, вроде бы стоит в известном историческом ряду. Про него сказаны незамысловатые, но проникновенные и освященные давней традицией обличительные слова. Прямо ностальгические чувства испытываешь, читая, как провокатор с Болотной площади вступил в нашу писательскую организацию лишь для того, чтобы разрушить ее изнутри. Как он, проникнув туда, поставлял средствам массовой информации лживые, тенденциозные сведения, порочащие нашу организацию, используя ее бренд для личных целей. И наконец: сейчас он живет в Америке, но и оттуда продолжает лгать по радио, опираясь на сфальсифицированные "документы".

Это, согласитесь, почти идеальный текст, под которым не постеснялись бы поставить свои звонкие имена тт. Михалков, Марков, Грибачев, Кожевников, Турсун-заде, Чаковский... И, наверное, тов. Семичастный добавил бы еще что-нибудь креативное от себя, про ту же свинью, которую оклеветали, сравнив с Пастернаком. Разве что им всем пришлось бы заранее объяснить, что времена изменились и теперь шельмовать надо при помощи выражений типа "старый комсомолец". Полагаю, долго объяснять бы не пришлось, и уговаривать тоже. Поскольку товарищи были проверенные, искушенные, лояльные любому режиму, и ежели партия повелела бы им мочить комсомольца, тем более старого, они бы не дрогнули, сметая человека. А в чем проблема?

Проблема в другом. Евгений Попов. Александр Городницкий. Константин Кедров. Михаил Кураев. Валерий Попов. И Вячеслав Пьецух - любимейший писатель автора этих строк. Это ведь не кожевниковы с сартаковыми, это не какая-нибудь шпана, по первому свистку осуждающая кого угодно за что угодно, как писала по схожему отчасти поводу Лидия Чуковская.

Это все хорошие, кажется, люди, старые и немолодые, заговорившие вдруг языком советского агитпропа с вкраплениями актуальной антисоветчины. Никто их за язык не тянул, и никакие репрессии им не угрожали, если бы указанный диссидент Пархоменко продолжал и дальше значиться в списках ПЕН-центра. Так что хочется понять, зачем они, добровольно и единогласно, вывели журналиста из своих рядов. Причислив его к мученикам режима, исторгнутым из писательских коллективов, типа Пастернака, Солженицына, Войновича, Владимова, Евг. Попова... Как они, уважаемые писатели, дошли до жизни такой?

Повинна в том, как и в большинстве современных наших бед, скандалов, конфликтов и разборок, конечно же Украина. Соседнее государство в целом, не пожелавшее быть геополитическим подбрюшьем (или как там умные политологи изъясняются) России. И конкретно Олег Сенцов - гражданин Украины, "террорист", политзек.

В конце прошлого года отдельные представители Русского ПЕН-центра, среди них и Пархоменко, обратились к президенту РФ с призывом приговоренного помиловать. В ответ исполком того же ПЕН-центра откликнулся заявлением столь же верноподданническим, сколь и постыдным. В этом письме сурово осуждались деструктивные политические силы в России, то есть подписанты правозащитного письма. А также киевские власти с их непонятными обычаями арестовывать и удерживать у себя российских граждан, оказавшихся в украинских тюрьмах во время конфликта на Юго-Востоке Украины. Путина исполком отмазывал, апеллируя к закону и утверждая, будто гарант не имеет права никого помиловать, пока его о том лично не попросит узник. Хотя, например, Надежда Савченко в переписку с национальным лидером не вступала - и ничего, освободил как миленький.

С этого началась последняя стадия дискуссий между членами ПЕН-центра, разделившимися в доме своем. Впрочем, незадолго до того еще прошло литературное собрание с перевыборами начальства, которое на отдельных его участников произвело довольно гнетущее впечатление. А под Новый год Пархоменко кратко откомментировал все эти события, что, вероятно, истощило запасы ангельского терпения перевыбранных. Правда, процитированный выше "протокол №12" насчет исключения Сергея Борисовича датирован 28 декабря, а известно о каре, постигшей отщепенца, стало только вчера, но это можно списать на затянувшиеся новогодние праздники. Позаседали, отдохнули, перечли на похмельную голову - и решили, что быть по сему, дескать, сорняк с поля вон! Как говаривала, анализируя творчество того же Пастернака, одна прядильщица, даром что комсомолка.

Что дальше? Дальше писатели начинают понемногу покидать свой клуб, и один из них, Лев Рубинштейн, очень к месту вспоминает еще одного ошельмованного - Андрея Синявского, у которого на другом историческом витке и в других социально-культурных обстоятельствах обнаружились схожие стилистические расхождения с советской властью. Дальше только позор и почти ничего кроме позора не ожидает благонамеренную писательскую власть, где бы она ныне ни обреталась. В газете "Литературка", в газете "Культурка" или вот в ПЕН-центре.

Дальше будем безутешно грустить, читая очередную главу из затрепанной с виду, но регулярно обновляемой книжки про интеллигенцию и власть в России. И единственное, что примиряет с ее однообразным сюжетом применительно к текущей реальности, так это судьба современного ренегата. Ничто ему, к счастью, не угрожает, ни тюрьма, ни сума, тем более в Америке. Но и здесь при желании можно найти нечто как бы удручающее. К лику страдальцев, изгнанных правды ради, Сергея Пархоменко тоже не причислишь. Впрочем, оно и к лучшему.